Глава VII Равнины Эльбы и Везера; берега Северного моря

Нижняя Вестфалия, Ганновер, Ольденбург, Нижний Брауншвейг, Бремен

Часть Нижней Германии, простирающаяся к западу от Эльбы и к северу от холмов и гор Зауерланда, Гессена и Гарца, представляет в целом большую географическую единицу: это древнее дно моря, на котором чередуются на необъятном пространстве болота, торфяники, пустоши, луга и поля, во многих местах подобные морской глади. Сходству в природных свойствах соответствует сходство в политическом положении. Между тем как на юге, в Гарце и гористой Тюрингии, маленькия государства и их анклавы представляют на карте сеть переплетающихся границ, северная равнина делится на обширные политические владения с отчетливыми на карте контурами. Даже самая большая площадь этих владений составляла некогда одно королевство, обращенное Пруссиею в свою провинцию, но все еще отличающееся от остальной империи преданиями и нравами. В некоторых классах местного населения сохранился еще остаток «партикуляристского духа, т.е. патриотизм исключительно ганноверский. Ганновер, населенный преимущественно крестьянами, верными прежним нравам и прежнему образу мыслей, примкнул к остальной Германии менее плотно, чем государства центра, застроенные промышленными городами. Кроме того, каста ганноверской знати издавна привыкла обращать взоры на Англию, обязанную ей своим королевским домом и дававшую своим немецким соседям выгодные и почетные должности. Но узы, связывающие Ганновер с остальною Германиею, стали неразрывными. Бывшая королевская резиденция уже не отличается от других провинциальных больших городов Пруссии; Бремен, называющийся и доныне «вольным городом», есть один из городов, в которых всего более преобладает немецкий дух: в соседстве его, на берегу бухты Яде, построен главный арсенал имперского флота.

Политические или административные деления Нижней Германии, к западу от Эльбы:

	Поверхность Кв. клм.	Население в 1880 г.
		Жителей	Жителей на километр
Нижняя Вестфалия (округи Миндена и Мюнстера)	12.502	960.000	77
Ганновер без округов Гарца (Геттинген, Эйнбек, Остероде, Целлерфельд, Либенбург)	3.547	1.800.000	51
Ольденбург (без княжеств Любека и Биркенфельда)	5.375	337.450	63
Нижний Брауншвейг	2.094	230.000	110
Округ Ритцебюттель (Гамбург)	84	7.500	89
	54.717	3.491.200	64

Выступы Тевтобургского леса и другие массы холмов, окаймлявшие прежний берег до отступления вод,—не единственные высоты, господствующие над ганноверскими равнинами; там и сям возвышается еще несколько малых острововидных массивов. Так, на северо-запад от Мюнстера стоят Шёппингерские горы, высотой более 150 метров, господствующие над Кёсфельдом и Горстмаром. Далее, на границах Голландии, Бентгейские холмы, также поросшие лесом и изрытые при подошве каменоломнями, дающими песчаник для постройки домов и мощения улиц, кажутся островом, от 50 до 80 метров высоты, стоящим среди обширного пространства верещаг и болот. К востоку от ганноверских равнин, поверхность Люнебургской степи подымается невысокими округленными хребтами; но к северу, где общий склон к морю довольно крут, терраса степи обрывается внезапно: издали этот обрыв кажется цепью холмов. Наконец, различные группы высот, именно в Ольденбурге, суть, очевидно, древние приморские песчаные холмы, скрепленные корнями вереска: где только поверхность этих горок бывает содрана или разрыта трудом человека или ногами животных, лежащий под нею песок тотчас же похватывается ветром, и маленькия песчаные волны разгуливают по тощим полям окрестности. Такою же цепью приморских песчаных холмов (дюн) был и ряд высот, возвышающихся к востоку от Эмса, под именем Гюмлинга.

В эпоху медленного обнажения равнин, воды Северного моря, неглубокого и, как и ныне, усеянного песчаными и илистыми мелями, оставляли по себе пространные бухты, из которых выходные ручьи постепенно уносили соленую воду, тогда как дожди наполняли их пресной. Более половины местности было еще долгое время затопляемо; тем не менее, теперь остается лишь небольшое число озер, таковы: Дюммерзе, чрез которое течет Гунта, и Штейнгудермеер, чрез которое протекала река Лейне в то время, когда она еще впадала на западе в Везер, прежде чем броситься, подобно всем рекам северной Германии, на восток и соединиться с рекою Аллер. Все эти озера очень невелики и мелки; даже называющееся морем озеро Штейнгудер не глубже 5 метров, и почва его дна служила материалом для сооружения искусственного островка Вильгельмштейна, образцовой крепости, возведенной некиим князем Бюккебургом, фанатическим любителем военного искусства. В сравнении с расстилавшеюся некогда по стране громадною водною поверхностью, озера эти ничтожны; вся местность занята торфяниками, камышами, мхами; на протяжении многих сотен квадратных километров прежние бухты и проливы у подошвы холмов и дюн замещены торфяниками. Большая часть этого протяжения, еще не окрепшего до твердости земли, но уже не жидкого, называется Буртангер-Моор (Буртангерским болотом) и покрывает площадь в 1.400 квадратных километров, к югу от нижнего Эмса, на территории как Голландии, так и Ганновера. Это огромное болото, быстро съуживаемое культурою, особенно со стороны Голландии, во многих местах еще так же ровно, как поверхность моря, не колеблемого ветром; оно тянется вдаль до самого горизонта, не представляя на огромных протяжениях ни дерева, ни хижины. В частях болота, где на прежнем дне моря уже стоят человеческие жилища, среди небольших березовых рощ, такие клочки кажутся островками среди океана; приближаясь к ним, видишь сначала торфяную крышу, а потом торфяные стены, и, только миновав заслоняющую выпуклость земли, различишь основание. Пускаться без проводника на эти пустыри с дрожащею и коварною почвою опасно. Жители поселений, понемногу завоевывающие торфяники, для перехода через болота запасаются шестами, при помощи которых перескакивают с кочки на кочку; в некоторых местах они вынуждены надевать на ноги «лыжи», похожия на лыжи жителей Канады, но не для движения по снегу, а для перехода через грязь, в которой могут потонуть. Даже животным, чтобы спасти их от «засасыванья» грязью, приходится привязывать к ногам дощечки. Когда Германик, с своими легионами, переходил по Буртангскому болоту из страны батавов в страну германцев, его войска должны были строить длинные мостки (pontes longi), остатки которых были потом находимы. В 1818 году голландский инженер Карстенс открыл под поверхностью болота мостки из досок, положенных плашмя на землю, и проследил их на расстоянии около 10 километров. Лет сорок спустя, найдено было продолжение этих мостков в Германии, по другую сторону Эмса, и с этих пор мостки были находимы в различных местах,—в итоге на протяжении до 150 километров, до берегов озера Штейнгудера, где, как полагают, происходила битва при Идиставизе, между Германиком и Арминием. Прокопы для железных дорог и каналов позволили проследить направление этих мостков, построенных из дубового леса, бывших шириною до 3 метров и обнесенных рвами, теперь заполненными торфом. «Длинный мост» на болотах Эмса был во всем сходен с «досчатыми дорогами» (plankroads), какие пролагаются северо-американцами по трясучим лугам в Каролине, Георгии, Луизиане. Не без основания, может быть, приписывают постройку этих мостков римлянам, так как это сооружение гораздо прочнее, чем batten, построенные нынешними жителями страны. Со времени прохода завоевателей торф в болотах Эмса вырос в вышину на один метр.

К востоку от Эмса ни один торфяник не достигает такого огромного протяжения, как Буртангер-Моор; однако и там есть много торфяных болот, занимающих в одной меже до нескольких тысяч гектаров. Так, Сатерланд, и местность Аренберг, занимающие в Ольденбурге и Ганновере большую часть треугольного пространства, образуемого течениями Эмса и Леды, своим протяжением превышают многие княжества Германии. К востоку от Везера, речка Гамма, соединяющаяся к речкою Вуммою, выше Вегезака, протекает по одной из этих болотных местностей,—одной из самых замечательных в Европе, потому что губчатая масса почвы, хотя уже и завоевана земледельцами, однако еще во многих местах плавает на поверхности воды. Во время таяния снегов, когда речка Гамма и многочисленные озерки её бассейна полны водою, все низменности страны Ваакгузена и Санкт-Иёргена вздуваются под напором жидкой массы; но тогда как одни места, прикрепленные к подпочве, покрываются водою разлива, другие, отделяясь от подпочвы, подобно сидящим на мели судам в половодье, мало-по-малу поднимаются на поверхность воды, вместе с деревцами и посевами. Разница в уровнях болотной земли в мелководье и в разлив достигает трех метров, а иногда и превышает эту меру, и в таком случае местные жители вынуждены покидать свои жилища на твердой, но затопленной почве и вместе со скотом переселяться на пловучие лоскуты земли. Продолжительное возделывание нарушает равновесие этих легких земель и окончательно прикрепляет их к дну болота; тем не менее, жители смотрят на уплотнение своей почвы с сожалением, предпочитая землю пловучую, которая никогда не заливается водою и не высыхает. Особенно страшен для них ветер, который часто вырывает деревья с корнем, коверкает почву, а иногда, оторвав от берега целое заросшее лесом место, несет его вдаль, подобно «судну с гигантами гребцами». В суровые зимы земледельцам этой страны грозят другого рода опасности: вода и земля сплочиваются в одну массу, и с наступлением времени таяния огромные глыбы земли отрываются от прежнего берега и сносятся по ветру или течению, оставив по себе наполненные водою ямы (Blanken). В сильные морозы случается иногда, сопровождаемое громовым грохотом, образование трещин (spanjen) на протяжении нескольких километров, через замерзшие озера и их берега, также полные замерзшей воды. Такою трещиной раздвигаются поля, разрушаются жилища и плотины, и зачастую образуются настоящие каналы, по которым могут ходить барки.

Способ обработки земли, еще недавно единственный практиковавшийся в торфяниках,— совершенно варварский. Начинают с того, что осушают клочек почвы выкопанными вокруг него канавами; затем разрыхляют поверхность почвы заступом и ждут лета, чтобы выжечь верхний слой, состоящий почти исключительно из растительных остатков. Зажженная почва горит до 8 центиметров в глубину, распространяя едкий дым, высоко поднимающийся в воздух. Селяне сеют зерно в полученный таким способом пепел и получают в первые шесть лет гречу, затем овес и рожь; но сила почвы истощается, и земле приходится дать отдых лет на 30. Итак, это выжигание торфяной почвы доставляет жителям, из поколения в поколение, несколько тощих жатв; но невыгоды пожара дают себя чувствовать далеко по всей окрестной стране. Дым, поднимающийся иногда на 3.000 метров, уносится ветром и покрывает небо черною или серою завесою на большие пространства; в мае 1857 г. северо-западный ветер разнес этот дым до Вены и Кракова и высушил атмосферу этого огромного пространства, простирающагося от запада к востоку на 900 километров, а в июле 1863 года дым доносило до Моржа, на берегу Женевского озера. Исчислено, что на пространстве 12.500 гектаров, в которые определяют площадь земли, выжигаемой ежегодно, количество растительных веществ, разносимое ветром и таким образом утрачиваемое почвою, равняется нескольким тысячам тонн. Вследствие этого образовались общества для предотвращения пожаров, и во многих округах этот обычный способ обработки земли уже не дозволяется. Хорошие земледельцы заменяют его голландским, состоящим в том, что копают широкия и глубокия канавы, как для осушения почвы, так и для перевозки торфа, приобретающего все большее значение в хозяйстве страны, и снимают весь растительный слой до подпочвы, которую и обрабатывают подобно обыкновенным полям. Благодаря этому способу, страна мало-по-малу изменяется: хмурая поверхность болот и вересков оживляется веселыми оазисами. Скоро большая часть затапливаемых местностей Ганновера будет напоминать о прежней пустынности края лишь сохранившимися названиями; такова, недалеко от Бремена, к северу от «пловучих» полей Ваакгузена, уже обновившаяся местность, главная деревня которой еще носит название Teufelsmor (Чортово Болото). Близ течения Эмса, в том месте, где в былое время среди бесконечных болот высилась разрушенная башня Папенбург, стоит теперь город, окруженный садами, полями, лугами, на протяжении нескольких километров окаймляющими большой канал, покрытый судами.

Выше болот, еще не тронутых или уже подвергавшихся обработке, простираются толстые слои песку (geest или gast), с примесью глины и мергеля. На больших пространствах пески эти представляют весьма неровную поверхность, а местами даже кажутся жителям болот и берегов холмистыми; но многие углубления в них уже заполнены торфом. Где текучая вода вырыла себе широкия долины, снеся верхний слой песков, там глина и мергель образуют хорошую землю, тем более плодородную, что ручьи примешали к ней вещества, принесенные издалека. В других местах различные составные части почвы настолько сближены, что земледельцу легко произвести смесь, необходимую для образования хорошей земли. Но где пески лежат на подпочве толстым слоем, проходившие сквозь них дожди давно лишили их всех глинистых составных частей; верхний слой стал подвижен, и ветер гоняет его длинными дюнами, похожими на морские волны. Единственная природная растительность этих песчаных местностей состоит из вереска, но, подобно ландам Франции, и песчаные пространства Германии можно завоевать под культуру посадкою хвойного леса. В некоторых округах темные сосновые леса, контрастирующие с белыми дюнами, уже совершенно изменили вид страны.

Люнебургские ланды, к востоку от большой Ганноверской равнины, суть не что как восточное продолжение области geest’a. Это одна из наименее живописных местностей Германии, и о ней всегда говорят с иронией, хотя она также имеет свою красу, свои розовые колокольчики, свои лески и овраги, беспредельность своих бесконечных горизонтов. В этой бесплодной области деревни и города редки; владетелями её являются пастухи, пасущие свои стада овец, черных, маленьких, почти диких, известных под именем Heidschnucken. Агрономы много раз пытались ввести на люнебургских ландах большое полеводство, но всегда терпели неудачи, по безводию местности; гречиха прокармливает обитателей нескольких уединенных хуторов, из которых многие остаются в той же семье в течение нескольких поколений: ряд предков выписан на двери белыми буквами по красному полю. Молодые леса и многочисленные земледельческие колонии постепенно завладевают землями, составлявшими некогда общую собственность (meente); в лощинах, березы, буки и тополи растут сильно. На лугах пасутся овцы улучшенной породы. Промышленники начинают утилизировать скрытые в недрах земли запасы минерального масла; некоторые геологи, слишком восторженные, говорили, будто запасы его чрезвычайно обильны в этой области.

На Люнебургском плато, на Гюммлинге и по всей равнине, орошаемой Эмсом и Везером, встречаются в большом числе эрратические камни, занесенные сюда в доисторические времена льдами Скандинавии. Брешами в выдвинувшихся на север хребтах средней Германии множество камней проникло даже к подошве гор Тюрингии и со всех сторон окружают Киффгейзер; к северу от Гарца, ряды каменных глыб перешли через Везер и, пройдя сквозь одни из ворот Тевтобургского Леса, присоединились к камням, рассеянным раньше по долинам рек Липпе и Рура: валуны скандинавского происхождения встречаются даже на левом берегу Рейна, в окрестностях Крефельда. Это громадное количество камней, в некоторых местах нагроможденных на подобие зданий, возведенных циклопами, позволило древним обитателям страны самим возвести множество грубых построек, дольменов (камней друидов), священных оград, могил «гуннов» или «великанов». Ганноверский археолог Эсторф в 1846 году, в одних только округах Ульцена и Люнебурга насчитал до 7.000 мегалитов, из них 300 хорошо сохранившихся. На одном холме, господствующем над лиманом Везера, находится, среди круга из сложенных камней, скрытая галлерея, три верхних плиты которой весят каждая около 100 тонн. Но большая часть этих памятников прошлых веков уже исчезла. В прошлом столетии жители Ганновера продали много камней своим соседям, голландцам, которые употребляли этот материал на постройку плотин.

Профиль немецких берегов Северного моря сильно изменился даже в короткий период истории, протекший от времени борьбы Рима с германцами. Громадный морской нанос, образующий Ганноверскую область к северу от Гессена и Гарца, был изгрызен по краям, и океан вновь захватил часть своих прежних владений, вторгшись далеко внутрь материка. Средневековые летописи рассказывают о страшных бедствиях, произведенных внезапными вторжениями моря. Самое раннее наводнение из упоминаемых хрониками расширило в 1066 году гавань Яде, покинутый рекою Везером лиман,—скрыло укрепленный замок Меллум, имя которого еще сохраняется занявшею его место песчаною мелью; наконец, в 1218 и 1221 годах море вырыло ту часть бухты, где теперь находятся, к югу от Вильгельмсгафена, самые глубокия воды. 1277 год принес еще большее разрушение: движимые бурею воды ворвались в лиман Эмса, поглотили около сорока деревень и образовали тот извилистый залив Долларт, самое имя которого, «Бешеный», уже напоминает картину причиненного зла. В 1570 году, в ночь на 1 ноября, последовал новый натиск воды: по преданию, этот «прилив под праздник Всех Святых», разрушив оградительные плотины, от устьев Мааса до мыса Скаген, потопил 100.000 жителей. С тех пор сколько плотин было прорвано! Сколько было затопленных полей и разрушенных деревень! Кажется, на берегах германской Фрисландии тоже происходит медленное опускание почвы, констатированное на берегах Нидерландов, Померании и восточной Пруссии. Этим и объясняются большие вторжения морских вод. Ежегодные захваты моря определены Престелем, средним числом, в 5¹/₂ метров по всему берегу от о. Текселя до оконечности Дании. По такому исчислению, континент потерял с XIII века более 6.000 кв. километров.

Но если воды осаждают сушу и готовы поглотить незащищенные береговые земли, то, с другой стороны, естественные причины способствуют расширению владений человека на счет вод и дают ему прекрасные наносные земли, глубиною от 10 до 12 метров. Везде, где пресная вода втекает в соленую, например, в лиманах Эмса и Везера, а также и в устьях маленьких речек этой страны, несомая реками муть осаждается в те часы, когда уравновешивается прилив с отливом. Не только осаждаются мелкие частицы песку и глины, но в соленой воде совершается еще химический процесс: соли извести и магнезии соединяются с составными частями осадков, отложившихся на дне. Кроме того, бесчисленные пресноводные инфузории, умирающие в соленой воде, и мириады морских организмов, убиваемых речною водою, осаждаются пластами на русле лимана и способствуют образованию столь плодородной земли, что захвативший ее земледелец не в состоянии истощить свое приобретение: земли эти дают урожай за урожаем в течение целого столетия, не требуя восстановления утраченных частиц. По исследованиям знаменитого микрографа Эренберга, тина бухт Фрисландии состоит покрайней мере на двадцатую долю из остатков инфузорий; в порте Эмдене покрывающий дно глубокий слой грязи, или шликка, состоит на ³/₅ из животных остатков. Каждые 15 или 20 лет от них приходится очищать частью засоренные ими каналы. В прежнее время янтарь выкидывало и на эти берега, как на балтийские берега Пруссии, но ныне его уже не находят в таком количестве, чтобы он мог быть предметом значительной торговли. Замечательно, что встречающиеся так часто в балтийском янтаре остатки насекомых не были находимы в янтаре Северного моря. Из этого заключают, что фрисландский берег был в упомянутую эпоху так же беден жуками, как и в наши дни.

Когда покрытые илом мели начинают выступать из воды, то сначала они поростают солянкой; затем земля, ставши менее соленою, производит осоку и ползучий трилистник; тогда-то человеку следует завладевать этим вновь образовавшимся берегом, который с лихвою вознаградит его за труд. В былое время жители «гееста», являясь для захвата обнажавшагося побережья, старались селиться на прежних островках, не затопляемых приливом, или строить себе искусственные холмы (wurten, warfen, wieren, wierden), настолько пространные, чтобы вмещать жилище, амбары и дать приют скоту. Во время прилива каждая семья походила на толпу потерпевших крушение, поместившихся на одиноком бугорке, требующем ежегодного укрепления почвы, чтобы не быть снесенным приливом: на этих холмах найдены многие развалины, оставленные людьми каменного периода. Но уже с давнего времени, в течение нескольких столетий, оградительные работы, предпринимаемые каждой группой земледельцев за собственный счет, являются маловажными в сравнении с коллективными сооружениями, предпринимаемыми целым обществом для общей защиты. Подражая своим соседям, голландцам, немецкие фрисландцы возвели на всем прибрежье, от устья Эмса до устья Эльбы, непрерывный ряд плотин, и в настоящее время им приходится бояться только исключительных бурь, случающихся не чаще одного раза в столетие. Аренс высчитал, что плотины батаво-германского морского берега представляют длину около 2.475 километров и что сооружение их стоило по меньшей мере 250 миллионов франков. Большая часть этих насыпей среднею высотою от 5 до 10 метров; но иные возвышаются на 12 метров над морским уровнем; и многие из этих «золотых стен» приходилось так часто укреплять и подпирать кольями и второстепенными насыпями, что было бы дешевле пахать серебряным плугом, чем описанным образом защищать свои поля. Но нужно либо ограждать себя плотинами, либо уходить: «De nich will diken, mut wiken», говорит местная пословица. Уже прошло около столетия, как человек одержал победу: насыпи, сомкнувшиеся в один непрерывный вал и сильно укрепленные во всех опасных местах, устояли против натиска бурь; отлагаемая водою у наружного края насыпей плотная глина была присоединяема к континенту и, помощью новых укреплений, обращаема в groden, koege—польдеры. Хотя нельзя проследить за каждый век завоевания местных земледельцев, однако, достоверно, что с исторических времен фрисландский берег постепенно наростал. Так город Иевер, давший свое имя, Иеверланд, территории из морских наносов, лежащей к северо-западу от реки Яде, находится в настоящее время километрах в 15 от моря, между тем как во времена Карла Великого он находился на самом берегу и обладал часто посещавшимся торговым портом. От Виттмунда до моря, на протяжении около 20 километров, насчитывают не менее 9 главных плотин, обозначающих последовательные завоевания морского берега прибрежными жителями; самая древняя из этих плотин относится к 1598 году. Но остается еще многое сделать для оздоровления почвы, для урегулирования каналов и очищения устьев рек, наконец, для того, чтобы обеспечить будущее завоевание прибрежных отмелей, watten, обнажающихся при отливе и сплошь покрытых морскими растениями и слоем раковин.

Сравнительно с своим протяжением, острова испытали большие перемены, чем континент. Цепь островов, составляющая продолжение голландских и образующая вместе с ними как-бы второй, внешний, берег, была некогда, очевидно, непрерывным берегом, который был разорван напором волн и разбит на несколько кусков. Плиний насчитывает вдоль побережья Германии 23 острова; в настоящее время, если не считать песчаных отмелей, изменяющих свою форму при каждом исключительно большом приливе, существует только четырнадцать островов, из которых семь лежат перед немецкою Фрисландиею. Остров Боркум, в древности Бурхана, девятнадцать веков тому назад был большою землею, потому что жители его были достаточно многочисленны, чтобы противиться Друзу с оружием в руках. С XII века, когда остров, как полагают, имел площадь слишком в 1.000 квадр. километров, история упоминает о Боркуме лишь по поводу вторжений моря. Последовательные наводнения разбили Боркум на многие островки, в свою очередь, делящиеся на еще меньшие; далее и эти остатки исчезают и заменяются песчаными отмелями и даже глубокими проливами. Боркум, как изображают нам его карты, изданные в начале XVIII века, и Боркум, каким он существует теперь, делясь на два островка, отнюдь не сходны: тогда, богатый судами, которыми командовали капитаны, уроженцы острова, Боркум обладал портом, деревнями и большими обработанными полями; теперь ему остались только бедные фермы и плоский берег для морских купаний. Точно также и о. Вангерооге, еще в 1840 году плодородный и населенный, обращен ныне вторжениями моря в простую груду песку. В целом эти семь островов: Боркум, Нюист, Нордерней, Бальтрум, Лангерооге, Спикерооге, Вангерооге, представляют лишь цепь дюн, лишенных пьедестала из низменных земель, которыми они некогда были окружены. Обитаемые несколькими рыбаками, острова эти, может быть, сделались бы пустынными, и даже исчезли бы совершенно, еслибы не было приложено заботы защитить их пески посадкою тростника (Arundo arenaria) и других растений с стелющимися корнями. На одном только Нордернее есть деревня, которая в летнее время приобретает оживленный вид континентальных поселений, благодаря посещающим её пляжи купальщикам.

Маленький укрепленный островок Нейверк есть остаток прежнего берега между устьями Везера и Эльбы; но в открытом море существует еще островок,—знаменитая скала Гельголанд. Эта «земля с залитыми мелями» (таков, вероятно, смысл первоначального названия «Hallaglun, т.e. Hallig-Land») лежит, несомненно, в германских водах, так как отделена от песчаных отмелей Эйзера, к востоку, проливами лишь в 16 метров глубины; в 1808 году англичане отняли Гельголанд у Дании, но в 1890 г. уступили его Германии, и с 1892 г. островок этот включен в состав Прусского государства. Во время помянутого захвата Гельголанд имел для Англии большое стратегическое значение, представляя пристанище её судам за рядом подводных скал и дюн, защищающих остров от напора северо-восточного ветра. Эти рифы, расположенные очень длинным серпом, носят старинное название Бруннен, что, по толкованию некоторых этимологов, означает «щит». Здешния подводные скалы, столь опасные для моряков, незнакомых с окрестностью острова, действительно, служат волноразбивателями и образуют со стоящею от них к западу скалою два рейда, из которых один открыт с северо-запада, другой—с юго-востока. Рассказывается много преувеличенного о быстром разрушении Гельголанда; но верно то, что в конце XVII века восточные рифы соединялись с главным островом перешейком и имели на себе Виттклоффские утесы, вышиною в 60 метров. Несколько столетий раньше, оба эти острова, соединенные в одну землю, занимали, несомненно, гораздо большее пространство, как то показывают единогласные свидетельства древних летописцев. По словам Адама Бременского, земля эта, занимающая в настоящее время слишком небольшое пространство, чтобы ее стоило обработывать, была «очень плодородна, богата хлебами, скотом и живностью», и карты, начертанные без всякой определенности в контурах, представляют поверхность Гельголанда во сто раз больше той, какая показана в точных документах, составленных в наше время. Новейшие ископаемые животных, как сухопутных, так и пресноводных, встречающиеся в глине на морском дне и на окружающих рифах, показывают, что земля эта обладала настоящею материковою фауною. В наше время окружавшие некогда остров Гельголанд меловые пласты исчезли; он сохранил только ядро из твердого камня, весьма трудно размываемого волнами; это не более, как утес, но утес горделивый, пестрые песчаниковые слои которого, почти горизонтальные и разнообразно изваяные дождями, ветром, солнцем, соленым воздухом, блестят резкими цветами: зеленым, коричневым, ярко-красным. Находящееся на восточном конце острова местечко, населенное лоцманами и купальщиками и мало-по-малу пустеющее, занимает узкий лоскут берега и ползет на его крутизны; несколько судов качаются на рейде, тогда как в открытом море корабли часто проходят длинною вереницею по морскому пути из Бремена и Гамбурга. Быть может, вулканические явления были отчасти причиною разрушения древней земли Галлаглун. Рассказывают, что уже два раза, 13 июня 1833 года и 5 июня 1858, море около Гельголанда поднималось, кипя, как бы согреваемое подводным очагом.

Равнины, простирающиеся на запад от Эльбы, заняты населением, в целом, наиболее однородным в Германии, в котором антропологи ищут представителей самого чистого германского типа. Однако же еще недавно в Ганновере жила совершенно чуждая германцам раса. Между тем как в прежнем маркграфстве Бранденбургском и почти на всем бассейне Одера славяне сливались мало-по-малу с немецким населением и теряли свой говор,—напротив, на левом берегу Эльбы, во всем Ганноверском округе, орошаемом Иеетцою и известном еще теперь под названием Вендланда, или «Страны Вендов», они сохраняли свое племенное отличие. Еще в начале настоящего столетия большая часть семей говорила на славянском языке; да и теперь в местном наречии осталось более тысячи слов, непонятных соседним немцам. Эта необыкновенная устойчивость вендского языка в среде, столь отдаленной от большинства славян, объясняется положением страны. На запад и север земля вендов граничила с Люнебургскими степями, составлявшими почти непроходимую преграду для немецких колонистов; на юг и восток болота и озера Альтмарка представляли не менее трудное препятствие для прохода. Таким образом, вся страна была более уединена, чем еслибы ее окружали реки и морские заливы. Жители могли сохранять свою речь и свои нравы, как еслибы они обитали на одном из островов океана. К несчастию, владения их были слишком малы, а сами они слишком малочисленны, чтобы сохранить свою независимость: порабощенные владельцами, они должны были претерпеть и все угнетения, каким всегда подвергается побежденный народ со стороны победителей; они долго были лишены всех прав гражданства, и только в конце XVII века некоторые из них были допущены в корпорации и гильдии.

Другие населения, живя небольшими коленами, также долго держались в наиболее уединенных, болотных и песчано-пустынных местностях. Так, еще недавно цыгане кочевали среди дюн Гюмлинга, на востоке Эмса. Рядом с ними жили другие кочевые толпы немецкого происхождения, которых молва называет беглецами из стран, разоренных в Тридцатилетнюю войну, и которые описываются под названием «точильщиков ножниц» (Scheerenschleifer). Непримиримая вражда разделяла два «проклятых» народца, и ни одна их встреча не обходилась без побоища; пленных и раненых страшно изувечивали: победители вырезывали ножные и подколенные связки. В конце концов, облавы крестьян заставили несчастных обеих рас перейти к оседлому образу жизни, и в настоящее время этих племен не осталось и следов. Людей смуглой расы, живущих в стране Меппен, среди белокурого населения, следует признавать также потомками какого-то жившего уединенно народца.

Приморские фризы более всех немцев отличаются твердостью характера и возвышенною душою. Долго оставаясь в стороне от остальной нации на своих островах и болотах, часто борясь с яростным морем, живя в суровом климате северных ветров, проливных дождей и туманов, немецкие фризы так же, как и их сородичи в Голландии, походят многими чертами на островитян Великобритании, язык которых, впрочем, имеет столько сходства с их языком; жители некоторых деревень Сатерланда не понимают даже местного немецкого наречия, между тем как очень хорошо понимают язык фризов Голландии. Эти люди имеют право гордиться и верить в свои силы, потому что они сами создали почву, на которой живут: они вырвали ее у моря или, потеряв, снова завладели ею; они превратили болота в плодородную землю, собирают жатву на местах, некогда покрытых нездоровою водою и поросших камышом. Всеми этими победами они обязаны наследственной настойчивости и свободе, которою они долго пользовались под защитою песчаных пустырей и непроходимых болот. Некоторые из их племен могли противостоять целым армиям. Так штединги, жившие на правом берегу Гунты, в стране, называемой теперь Ольденбургом, в продолжение тридцати лет сопротивлялись всему христианскому миру, хотевшему отмстить им за смерть одного священника; пришлось послать 40.000 армию крестоносцев против нескольких тысяч фризов; но, не желая уступить, они дали перерезать себя до последнего. На всем остальном берегу много было пролито крови и употреблено усилий, пока графам и баронам соседних земель удалось покорить фризов; но поработители не могли достигнуть того, чтобы порабощенные гордились своим рабством. Потомки приморских республиканцев помнят древнюю независимость и с гордостью повторяют девиз своего герба: Liewer dued us Slaw (скорее смерть, чем рабство)! Встречаясь, они приветствуют друг друга, как подобает свободным людям: Eada frya Fresana! «Привет тебе, свободный фрисландец».

Но, быть может, слишком склонный видеть лишь материальную пользу вещей, житель этого поморья не такой человек, чтобы сочувствовать интересам ближнего. Суровый к самому себе, он таков часто и по отношению к другим, и еще недалеко то время, когда он просил в своих молитвах, чтобы на его берега снизошла «благодать», т.е. чтобы они покрылись разбитыми кораблями и потерпевшими крушение людьми. Натура у фриза совсем не артистическая: Frisia non cantat! (Фрисландия не поет), говорила старинная пословица. Как человек практического ума и здравого смысла, он не теряет времени на пение. Он любит говорить изречениями, приводя точные и определенные слова, выражающие вкратце смысл целого рассказа. В особенности богатого фриза, обитателя болот, упрекают в полном недостатке художественного чутья. Противуположность между жителями польдеров и жителями песчаных равнин (geest) соответствует разнице почв, и поговорки выражают эту разницу более или менее остроумно и верно. Житель болотистой местности, сидя на своей тучной земле, обеспеченный правильным доходом, спокойно-горд; «это грубый бык», говорят соседи. Что же касается до жителя песчаных местностей, то он должен умудряться жить; почва питает его лишь тогда, когда он чрезмерным трудом вынудит ее дать ему хлеб; его способности изощряются; он не так богат, как собственник болотистой местности, но он сметливее, живее и веселее. Путешествует он тоже гораздо больше своего соседа, потому что нужда гонит его далеко от родины. Каждый год, искони обычное эмиграционное движение увлекает в западную Фрисландию и другие нидерландские провинции тысячи ольденбургских рабочих: косарей, резчиков торфа, каменщиков и маляров. Эти кочующие рабочие, известные в стране под названием «голландцев», уходят всегда весною, как перелетные птицы, и возвращаются в конце осени. Местной промышленности недостаточно для их прокормления.

В настоящее время горнозаводские и промышленные города Вестфалии, как Бремен, Ганновер, Брауншвейг, привлекают более и более деревенских жителей, почему и народонаселение этой части Германии быстро изменяется; но около истоков Эмса, между Дельбрюком и Мюнстером, вестфальские крестьяне соперничают с фрисландцами, живущими на островах, в верности старинным нравам. Эти вестфальцы, потомки древних западных саксонцев, или West-Falen, представляют собою, в северной Германии, «консерваторов» по преимуществу, ревнивых охранителей предания и древнего писанного права. Очень многие хутора сохранили тот же тип постройки, какой существовал во времена Карла Великого. Уединенное жилище, выходящее одною стороною в сад, а другою на луга и поля, украшено на щите двумя вырезанными из дерева лошадиными головами и разделено на три отделения: одно для семейства, которое спит в койках, размещенных одна над другою вдоль стен помещения; другое для скота, выглядывающего на хозяев поверх своих ясель; третье для сена и рабочих инструментов. В центре дома устроен очаг таким образом, что хозяйка может видеть разом все, что происходит в её владениях, одновременно наблюдать и за домашними животными, и за детьми, играющими в комнате, и за работниками, проходящими из риги к скоту. Замечено, что в тех частях Вестфалии, где крестьяне живут в большом достатке, они особенно заботятся о том, чтобы сохранить нераздельною ту землю, которою владеют, у них мало детей, как и у крестьян богатых департаментов Франции, и большая часть работ на ферме исполняется слугами и поденщиками. Среди этой-то вестфальской расы Пруссия находит своих лучших законоведов: покидая земледельческий труд, крестьянин, жадный к наживе, охотно обращается к изучению юриспруденции.

Река Липпе, хотя и приток Рейна, берет начало в равнине, некогда бывшей Северным морем, и которую географы называют «Вестфальскою губою», как будто бы она и до сих пор была покрыта водою. Происходя из слияния нескольких ручейков, эта река вдруг усиливается водами ключа Липпшпринге (источник Липпе), одною из тех древних «Иорданей», на которых саксонцам, побежденным Карлом Великим, приходилось выбирать между крещением и смертью. Находящийся по близости целебный ключ привлекает теперь много посетителей в Липпшпринге. Ниже, Липпе проходит в соседстве Падерборна (источника реки Падер), также обязанного своим происхождением ключам, выбивающимся из подземных каналов Гелльвега. Город Падерборн, возникший вокруг церкви, построенной Карлом Великим, приобрел большое значение, благодаря своему положению в месте соединения дорог, ведущих от Везера к Рейну, чрез «Горные Двери« (Doren). Здесь Карл Великий впервые после поражения саксонцев собрал свой двор и принимал посланников арабских государей Сарагоссы и Гуэски, а также беглеца папу Льва III; здесь же была решена испанская война, начавшаяся в 778 году. В средние века Падерборн, живший в беспрестанной борьбе со своими епископами, был один из могущественных городов Ганзейского союза. Липпштадт, носящий имя своей реки, и более многолюдный Гамм, некогда столица графства Марк, также были рынками древней Ганзы, да и теперь еще являются промышленными и торговыми местами; но вниз по течению от Гамма, Липпе, приблизившись сначала к плодородной плоской возвышенности Гальвег и каменноугольным копям Дортмунда, направляется оттуда к северо-западу в страны, расположенные менее благоприятно, почему на её берегах и не видно значительных скоплений населения. Промышленные местечки: Рекклинггаузен, Боттроп, Буер, расположены уже на несколько километров южнее. Бохольт, соседний с Голландиею, находится уже в бассейне Исселя.

Значительнейшие города бассейна Липпе с числом жителей, по переписи 1890 г., в тысячах (в скобках показана цифра населения 1895 г.):

Гамм 25 (27); Падерборн 18 (19); Липпштадт 10; Бохольт 13, Боттроп 14; Рекклинггаузен (21); Буер 11.

В Билефельде, находящемся также в Вестфалии, но в другом бассейне, чем Падерборн, сосредоточивается вся торговля области верхнего Эмса; в то же время Билефельд, благодаря счастливому положению на пороге одного из проходов, местами прорывающих цепь Тевтобургского леса, служит промежуточным пунктом проезда от Рейна к Везеру. Уже в XIII веке Билефельд был известен в Германии своими пеньковыми нитками и полотном; но его промышленность сильно развилась только в XVI веке, когда фламандцы, избегая преследования, занесли сюда тайну своего ремесла; они скоро сделали из небольшого вестфальского городка соперника Брюгге и Гента, и билефельдское полотно стало славиться; уже давно производящие его фабрики считаются первыми в Германии; многие из них, устроенные в других городах, работают также для Билефельда. К ткацким мастерским присоединились связанные с этим промыслом заведения: белильни, канатные, парусные и ковровые фабрики, и недавно устроены в Билефельде заводы для обработки железа и постройки машин. Кроме того, главный промышленный город Тевтобургского леса сделался главным центром рассылки превосходных окороков, мозговой колбасы, сала, различных сортов копченого мяса, приготовляемых преимущественно на юго-западе, в округе Гютерсло.

Мюнстер, административный центр, но не самый многолюдный город Вестфалии, стоит в песчаной равнине, при небольшом притоке Эмса, почти на половине пути между Бременом и Кёльном. Как показывает его название, он вырос вокруг древнего «монастыря». Главные его здания—средневековые церкви, придающие ему и до сих пор очень живописный вид. На наклонной башне одной из его готических церквей, Ламберткирхе, висят еще до сих пор свидетели жестокости древних властителей—три железные клетки, в которые епископ приказал запереть тела анабаптиста Иоанна Лейденского и двух его товарищей, вырвал у них, еще живых, куски мяса калеными щипцами. В ратуше, замечательной своим изящным фасадом XIV века, был подписан в 1648 году Вестфальский мир, быть может, самый желанный из всех, заключенных в Европе после великих войн. Древние городские валы срыты и заменены садами; бастионы замка заключают в настоящее время парк. В академии только два факультета, богословский и философский, но она считается на-ряду с университетами. Мюнстер не имеет прежнего значения, и его промышленная деятельность весьма не велика. Он не окружен заводами, как Дортмунд и другие города южной Вестфалии. Самый оживленный мануфактурный центр округа—Ибенбюрен, бывший недавно небольшим городком, почти терявшимся в песках, и быстро обогатившийся своими угольными копями.

Оснабрюк (на нижне-немецком наречии Озенбрюгге), к северо-востоку от Мюнстера, на одном из притоков Эмса, есть также один из епископских городов, основанных Карлом Великим: уполномоченные, заключившие Вестфальский мир, определили, что город этот будет под управлением попеременно епископа протестантского и епископа католического, и эта странная статья договора соблюдалась до 1827 года, когда управление Оснабрюком было уступлено тогдашним епископом Ганноверу. В этом городе, центре пересечения различных путей и шести железных дорог, народонаселение быстро увеличивается; теперь в нем вчетверо больше жителей, чем было в начале столетия.

Ниже Лингена, все города нижнего Эмса и берегов Долларта служат местами морской торговли, благодаря морскому приливу, два раза в день наполняющему их каналы и бассейны. Таковы: Папенбург, возникший посреди болота от стечения в нем резателей торфа и насчитывающий не менее 300 приходящих в него морских судов; Леер, бывший в 1823 году простою деревушкою; Эмден, некогда находившийся на берегу лимана, ныне главный город края и конечный пункт трансатлантического телеграфа; Норден, самый северный город Остфрисландии, как показывает и его название. Порты Эмса имеют прямое сношение не только с Бременом и Гамбургом, но с Нидерландами, Англиею, Норвегиею, Даниею и берегами Балтийского моря.

Морское торговое движение в портах Эмса (по приходу и отходу судов):

Папенбург (1894 г.) 446 судов, 61.419 тон.; Леер (1893 г.) 1.060 судов, 79.301 тон.; Эмден (1891 г.) 1.576 судов, 83.912 тонн; Норден (1876 г.) 397 судов, 9.340 тонн.

Эти порты отправляют торф, масло, сыр, скот, различные земледельческие продукты, привозимые из внутренних местечек, Ауриха, Вестерстеда, Апена, и получают из-за границы лес и мануфактурные изделия. Кроме того, Леер и Папенбург, новейшие города страны, имеют значительные мануфактурные фабрики, способствующие их благосостоянию между тем как рыбный промысел удержался в Эмдене. Этот старинный город видом совершенно похож на голландский: его дома из красного кирпича, обращенные к улице своими ступенчатыми шпицами, ратуша с каланчей, пересекающие его во всех направлениях каналы, широкия суда, движущиеся по желтоватой воде, делают этот фрисландский город похожим на его соседей по берегам Исселя и Зюдерзее. Он значительно обогатился во время Тридцатилетней войны, благодаря своему уединенному положению на севере болот; обойденный войною, он стал центром значительной торговли, обегавшей тогда другие порты; общественные бедствия содействовали его обогащению. В Эмдене или в его окрестности должен оканчиваться устраиваемый ныне, большой судоходный путь, который соединит военный порт Вильгельмсгафен с Доллартом. Таким образом восстановится сообщение, существовавшее между Везером и Эмсом до тех пор, пока течение первого, оставив вправо Вестфальские Ворота, не направилось к северо-западу, по равнинам Оснабрюка. В настоящее время занимаются также прорытием канала между Рейном и Эмсом через горнопромышленный район Вестфалии. Эти значительные гидравлические работы придадут, конечно, большую важность в будущем порту Эмса.

Значительнейшие города бассейна Эмса, с числом жителей в тысячах, по переписи 1890 года (в скобках цифра населения в 1895 г.).

Вестфалия: Мюнстер 49 (54); Билефельд 40 (45); Иббенбюрен, с сельской общиной 10.

Ольденбург: Вестерстеде 8.

Ганновер: Оснабрюк 40 (44); Эмден 14; Леер 11; Норден (7); Папенбург (7); Линген 6.

В бассейне, воды которого изливаются в губу р. Яде, до недавнего времени существовали только маленькие городки Ольденбурга, каковы Варель и Иевер, обогатившиеся торговлею и плодородием окрестных земель; но в немного лет прусское правительство, купивши небольшой пустопорожний и болотистый участок земли, на котором стояла только одинокая хижина, вызвало к жизни, подле старых и спокойных фрисландских колоний, новый город с постоянным шумом машин,—Вильгельмсгафен (Вильгельмсгавен), с его пловучими доками, бассейнами, строительными верфями, громадными казармами, в которых помещается почти все военное и гражданское население, с арсеналами, различного рода мастерскими, с окружающими его укреплениями и военными броненосцами, плавающими по глубокому рейду. В небольшом расстоянии на северо-запад, расположено местечко Книпгаузен, бывшее крохотное княжество, забытое Венским конгрессом, которое до 1854 г. сохраняло самоуправление и право поднимать собственный флаг на своих судах; часто моряки воюющих держав пользовались нейтралитетом Книпгаузена и вывешивали флаг из его национальных цветов.

В том месте, где Везер выходит из области холмов, т.е. у Вестфальских «Ворот», стоит город Минден. Еще недавно он был военным городом, укрепления которого охраняли переправу через реку, но, кроме того, он всегда был местом торговли и много посещаемым портом на Везере (в 1894 г. торговые обороты его простирались до 104 мил. марок). К югу от Миндена целые столетия уже разработывается песчаник местности «Ворот», который употребляли для постройки набережных Бремергавена и Вильгельмсгавена, а также для многочисленных плотин в Голландии, где этот песчаник известен под названием «бременского камня». И так, благодаря труду человека, этот вход в центральную Германию теперь значительно расширен. В городе находятся различные заводы; по торговле полотнами Минден, как и его соседи Герфорд и Люббекке, примыкает к группе мануфактурных городов, между которыми первенствует Билефельд. Между Герфордом и Минденом находятся часто посещаемые эйнгаузенские соляные купальни, между тем как на восток от Везера небольшой город Бюккебург, остающийся до сих пор столицею отдельного государства Шаумбург-Липпе, напоминает время, когда Германия делилась на множество княжеств.

Ганновер, некогда столица королевства, а теперь главный город провинции, не пользуется преимуществом стоять при той реке, которая протекает по его территории; он орошается только Лейною, небольшим извилистым притоком Везера; название Ганновера, означающее «Высокий берег», произошло от расположения первых его зданий на высоком берегу, обтекаемом рекою. Упоминаемый в первый раз в XII веке, Ганновер быстро увеличился, как это случилось бы и со всяким другим городом равнины, избранным королевской резиденцией, а сходящиеся ныне к нему со всех сторон дороги обеспечивают ему все большее возрастание. «Старый город» представляется уже теперь лишь небольшим кварталом в сравнении с «новым городом». Кроме того, большие предместья простираются вдоль дорог, и в особенности на запад по другую сторону рукава Лейны, называемого Имою. Здесь у подошвы холма Линднерберг, возник квартал Линден, составляющий отдельную общину. Улицы Ганновера принадлежат к самым пышным улицам немецких городов; старые укрепления срыты под бульвары и тенистые аллеи; от северо-западной части города до замка Герренгаузена, Версаля прежних здешних государей, тянутся сады с лугами, купами кустарников и цветами. Бывшая столица и резиденция имеет прекрасный королевский театр, один из самых больших в Германии, а также музей и коллекции древностей; она обладает библиотекою в 150.000 томов, а некоторые из её учебных заведений, особенно политехническая школа (в 1895 г. 805 слушателей), принадлежат к важнейшим на севере Германии. Но Ганновер все более преуспевает в промышленном отношении: в нем есть большие прядильни, фабрики цветных материй, заводы химические, капсюльные, литейные, строительные мастерские. Окрестные поля, некогда очень болотистые, частью осушены и превращены в хорошую пахатную землю. Благодаря своим железным дорогам, Ганновер имеет, так сказать, порт на Везере—город Ниенбург, а лежащий ниже Бремен служит ему морским портом. Гершель, братья Шлегель, Перц, Гризебах родились в Ганновере; Лейбниц там умер.

При Иннерсте, притоке Лейны, у подошвы холмов, служащих продолжением Гарцу к северо-западу, стоит Гильдесгейм, город, бывший многолюдным и знаменитым гораздо раньше нынешней столицы Ганновера. Древний Гильтинесгейм служил местопребыванием одному из могущественнейших епископов северной Германии, а потом примкнул к Ганзейскому союзу; здания, окружающие его торговую площадь, так же, как и многие дома, украшенные резною столярною работою, извилистые улицы старой части города, напоминают времена средних веков и эпоху Возрождения. Кафедральный собор, основанный во второй половине XI века, перестроенный по частям в различные времена, представляет некрасивое снаружи здание, но внутри заключающее большие сокровища искусства,—бронзовые двери 1025 года, романские барельефы, очень древние люстры и купели, гробницы своеобразного вида. Стоящая перед хорами колонна есть, говорят, тот самый столб Ирминзула, на котором некогда помещался саксонский идол; на наружной стене кладбищенской часовни растет розовой куст, которому не менее 800 лет, потому что многочисленные летописцы упоминают о нем, и легенды повествуют, что он посажен Карлом Великим. Древнее аббатство Св. Михаила обращено под дом умалишенных. Подобно большинству городов северной Германии, Гильдесгейм срыл свои древние укрепления и заменил их прекрасными местами для прогулок, тогда как различные фабрики, прядильни, мастерские машин и пивоварни удалены за черту города.

Столица Брауншвейга (на нижнегерманском наречии Брунсвик) носит с ним общее имя. Расположенный также в бассейне Везера, на небольшом его притоке, Брауншвейг гораздо древнее Ганновера: он существовал уже во времена Карла Великого, и различные германские племена поклонялись в нем идолу, ниспровергнутому франкским императором. Стоя как раз на месте скрещения дороги из Аугсбурга, Нюрнберга и Эрфурта в Гамбург с дорогою, идущею по подошве холмов средней Германии, Брауншвейг сделался в средние века одним из главных торговых рынков Ганзейского союза. Его граждане стали настолько могущественны и богаты, что завоевали себе, при помощи денег и угроз, городское самоуправление. С этой блестящей эпохи в городе сохранились прекрасные здания, церкви, монастыри, общественные дворцы, частные дома, придающие некоторым частям города самый оригинальный вид. Маленькая церковь Магнуса, первой половины XI века, существует почти в своем первоначальном виде; собор, в котором находится замечательная гробница его основателя, Генриха Льва, представляет византийский памятник конца XII века; церкви Св. Екатерины, Св. Андрея и другие суть уже замечательные произведения готической архитектуры. Древняя ратуша, того же времени,—одно из изящнейших зданий, сохранившихся в Германии. Из сооружений новой эпохи в Брауншвейге следует упомянуть замок, музей, особенно богатый картинами голландской школы, и его чудное гульбище, идущее вокруг города и не имеющее соперников по расположению аллей, разнообразию видов и изобилию воды. Брауншвейг есть также и промышленный город, но, как и во времена Ганзейского союза, он преимущественно большой рынок и место отправки жизненных припасов. Брауншвейг—родина знаменитого математика Гаусса,

Вольфенбюттель, расположенный также на Окере, выше столицы, был долгое время резиденциею герцогской фамилии. Число его жителей в то время было гораздо значительнее, чем теперь; оно быстро уменьшилось, как только двор переселился в Брауншвейг, и город на половину опустел. Он часто посещается германскими учеными, привлекаемыми его драгоценною библиотекою, состоящею из 270.000 томов и 10.000 рукописей, которою некогда заведовал в звании попечителя знаменитый Лессинг. В этой замечательной коллекции, бывшей некогда одною из важнейших в Европе, находится, кроме других драгоценностей, несколько томов, перешедших из древней библиотеки Матвея Корвина.

Близ Вольфенбюттеля, у Кибитцер-Дам, имперцы были разбиты в 1641 году маршалом Гебрианом. Другой город нижнего Брауншвейга, Гельмштедт, считался некогда святым: на соседнем холме возвышаются две гранитные глыбы, Люббенштейне, бывшие, как полагают, жертвенниками идола Водана, часто орошавшимися человеческою кровью; в равнине бьет ключ, на берегу которого апостол Луджер воздвиг алтарь, для крещения новообращенных язычников. К югу от Гельмштедта, все еще на брауншвейгской территории, стоит Шёппинген, артезианской колодезь которого, глубиною в 600 метров, дает ежегодно 6.000 тонн соли. Недалеко отсюда находится местечко Шёппенштедт, название которого часто употребляется германцами в виде насмешки, подобно тому как во Франции служат той же цели имена Карпентра и Кимпер-Корантен.

Из городов, прилегающих к железной дороге из Брауншвейга в Ганновер, наиболее замечателен промышленный и торговый Пейне, с заводами водочными и свеклосахарными. Точно также и древний город Целле, большая промежуточная речная станция между Брауншвейгом и Бременом, есть важный мануфактурный центр, в особенности по своим бумагопрядильным фабрикам и зонтичным мастерским. Целле не имеет равного себе в Германии по производству воска: обширные Люнебургские степи, простирающиеся на север до самого Гамбурга, изобилуют пчелиными роями, дающими стране её самый верный доход. Ниже Целле, по течению Аллера километров на сто, не встречается сколько-нибудь значительного города до самого Вердена, построенного на двух рукавах Аллера, недалеко от слияния этой реки с Везером и места встречи дорог, идущих долинами обеих рек; над небольшим городом господствует громадный собор, очень красивый внутри. Верден уже находится в круге притяжения могущественного Бремена.

Этот древний город, существовавший еще до Карла Великого, сделавшего его резиденциею епископа, принадлежал в средние века к значительнейшим торговым пунктам Германии. Его моряки разъезжали по Северному и Балтийскому морям; они основали город Ригу в 1158 году и принимали участие в Крестовых походах; греки, арабы, египтяне знали бременских купцов. Однако, город получил право прямого представительства на имперском сейме только в 1640 году. Принятый в Германский Союз, как «вольный город», он по крайней мере сохранил это название при новом режиме империи, и на его большой торговой площади стоит еще Роланд, каких можно видеть и во многих других северо-германских городах. Эти статуи—не изображения паладина, а символические знаки судебных прав, так что имя Роланда употреблялось в смысле «судилища». Фигура статуи держит в правой руке меч, а у её ног лежат голова и рука казненного, в знак власти бременского суда над жизнью и смертью преступника. Управлявшее городом купеческое сословие крепко держалось старых обычаев; оттого реформы после революции 1848 года могли быть введены лишь с большим трудом; только в эту эпоху были уничтожены в Бремене ремесленные цехи; тогда же евреи получили разрешение селиться на территории города, которая ранее была для них закрыта, чем и объясняется тот факт, что некоторые специальные отрасли торговли были похищены у Бремена евреями Гамбурга. В старом городе, расположенном на правом берегу Везера, стоят памятники, составляющие славу Бремена: кафедральный собор, причудливая на вид, украшенная статуями ратуша времен XV века, новая биржа, построенная в готическом стиле, подобно большинству религиозных и муниципальных зданий города. Укрепления разрушены, а на их месте устроены живописные террасы и долины, орошаемые, в тени больших дерев, водою древних крепостных рвов. Посреди этого окружного парка стоит бюст знаменитого астронома Ольберса, бременского уроженца. Внешний город, гораздо больше старого, беспрестанно разростается на восток и север, вдоль реки. Тут живет большая часть бременских купцов, конторы которых помещаются в старом городе. Что касается предместья на левом берегу, то оно преимущественно населено рабочими, мелкими торговцами, моряками и садовниками.

Подобно Нанту, Руану и почти всем речным портам, Бремен должен был устроить у себя наружные гавани, где помещаются строительные верфи и пристают корабли для нагрузки и разгрузки. Действительно, река загромождена мелями, которые не позволяют судам, сидящим в воде более чем на 1 или 1¹/₂ метра, подойти в мелкую воду к Бремену; даже во время прилива фарватер не глубже трех или четырех метров. Некогда большие суда принуждены были бросать якорь среди Везера: либо перед Вегезакком, маленьким городком, окруженным дачами бременских купцов, либо гораздо ниже, перед гаванью Бракке, принадлежащею Ольденбургу. В 1827 году Бремен купил у ганноверского королевства, в том месте, где небольшая р. Гееста впадает в Везерский лиман, клочек земли в 159 гектаров и там вырыл доки и устроил набережные своего морского порта Бремергавена. Соседния ганноверские деревни Геестендорф, Геестемюнде и Леэ также приняли участие в торговом движении Бремергавена: совокупность этой новой аггломерации имеет теперь свыше 50.000 жителей.

Движение морской торговли в Геестемюнде в 1892 г.: вошло—614 судов, вместимостью в 267.050 тонн; вышло—703 судна, вместимостью в 294.206 тонн.

Бремен, второй порт Германии по торговому движению своего лимана и по ценности обмена, уступает только Гамбургу по сумме оборотов и почти равняется ему по тоннажу кораблей. Численность бременского торгового флота в 1891 году: 374 морских судна, общею вместимостью в 393.599 тонн, в том числе 156 пароходов. Негоцианты Бремена, известные своею предприимчивостью, отправляют корабли в обе Америки, на крайний Восток, к островам Южного океана, даже снаряжают китоловные судна в Атлантический океан; но наибольшая торговля ведется ими с Соединенными Штатами. Они основали, в 1827 г., северо-германский Ллойд, флот которого, в 1892 г., состоял из 47 пароходов для трансатлантического и 9 пароходов для европейского сообщения. Этот город недавно был гаванью континента, из которой отправлялось в Новый Свет наибольшее число эмигрантов; в 1872 и 1880 гг., когда эмиграционное движение принимало размеры настоящего переселения народов, более 80.000 лиц покидало Европу из порта на Везере. Сами моряки эмигрировали толпами. С 1870 по 1875 год выселялась ежегодно шестая, даже пятая часть моряков; так что арматоры с большим трудом набирали необходимый экипаж. Правильные рейсы пароходов связывают Бремен с главными портами Северной Европы, Соединенных Штатов, Южной Америки и служат посредниками для постоянно возрастающей заграничной торговли Германии. Бремен—главный рынок в свете по торговле табаком и рисом; по торговле хлопком и индиго—первый рынок на европейском континенте; наконец по ввозу овечьей шерсти и керосина успешно соперничает с Антверпеном и Гамбургом.

Движение морского судоходства в Бремене 1891 г.: Вошло 3.552 судна, вместимостью 2.084.214 тонн. Вышло 3.807 судов, вместимостью 2.397.482 тонн.

Внешняя торговля Бремена в 1891 г. (по ценности): Привоз 759.763.471 мар. Вывоз 714.736.065 мар.

Ценность ввоза важнейших продуктов в 1891 г. (в тысячах марок): хлопок—177.799; шерсть—82.151; табак—60.478; рис—47.901; хлеб—42.187; керосин—13.353.

Большая честь этому городу, что он принял горячее участие в снаряжении двух немецких полярных экспедиций в 1867 и 1869 годах. Он был первым германским городом, воспользовавшимся морским путем, открытым Норденшельдом к устью Енисея, а число его ученых обществ недавно увеличилось географическим обществом, одним из самых деятельных в Европе. Известные путешественники Коль, Рольфс, Бастиан, Мор—уроженцы Бремена.

К западу от Бремена, на небольшом судоходном притоке нижнего Везера, находится Ольденбург, столица великого герцогства того же имени, одна часть которого охватывается Ганновером,—другая рейнскою Пруссиею, третья—Мекленбург-Шверином и Гольштиниею. Ольденбург окружен лугами, на которых коневоды выращивают прекрасную породу лошадей.

Значительнейшие города бассейна нижнего Везера и р. Яде, с числом жителей, по перереписи 1890 г., в тысячах (в скобках—цифра населения в 1895 г.):

Ганноверское королевство: Ганновер 174 (191); Гильдесгейм 33 (37); Целле 19 (19); Геестендорф и Геестемюнде 15 (17); Леэ 14 (18); Ниэнбург (9); Пейне (13).

Округ Бремена: Бремен, с предместьями 131 (138); Бремергавен 16 (18).

Королевство Прусское: Минден 20 (22); Герфрод 19 (22); Вильгельмсгафен 15 (17).

Брауншвейгское герцогство: Брауншвейг 101 (116); Вольфенбюттель 14 (16); Гельмстедт 11; Шёппинген (8).

Великое герцогство Ольденбургское: Ольденбург 23 (25); Варель 5.

К востоку от Везера простирается болотистая местность, известная под именем Бременского герцогства, хотя она и расположена в прусской провинции Ганновер. Центральный городок этой области, Бремерферде, был некогда главным пунктом епархии, основанной в 788 году Карлом Великим, и теперь ведет, по своим каналам и искусственно углубленной р. Осте, значительную торговлю торфом и земледельческими продуктами. К югу, в том же бассейне Осте, находится местечко Зевен, называемое также Клостерт-Зевен, по имени одного древнего аббатства; там в 1757 году был подписан договор, по которому герцог Кумберландский, побежденный французами, должен был удалиться за Эльбу.

Восточная часть Ганновера, состоящая из верещаг и лесов, очень мало населена. Только несколько городов находятся по берегам небольших рек, впадающих в Эльбу, или вблизи этой реки. Главный город страны—Люнебург, именем которого называется все степное плоскогорье. Здесь—единственное место Нижнего Ганновера, где камень пробил оболочку из песку и аллювия. Эта скала, гипсовый утес, называемый Калькбергом, дала повод к основанию города, представляя собою крепкую военную позицию для владельцев страны. В наши дни эта скала, возвышающаяся над долиною Ильменау, составляет одно из главнейших богатств Люнебурга, потому что она снабжает его камнем, служащим материалом для его многочисленных цементных фабрик. Источник, пробивающийся из почвы у основания этого утеса, дает соль и химические вещества, необходимые для фабрикации соды, хлористой извести, серной кислоты; наконец, посредством гавани Ильменау, Люнебург получает продукты и товары, которыми пользуется на своих металлургических заводах и фабриках: отсюда и поговорка—mons, fons, pons (гора, источник, мост), три главные богатства Люнебурга. В первые столетия средних веков рынком страны, центром меновой торговли между немцами и славянами, был Бардовик, расположенный на несколько километров ниже Люнебурга, по реке Ильменау. Но этот город, имевший в Северной Германии некогда такое же значение, какое теперь имеет Гамбург, был совершенно разрушен, в 1189 году, Генрихом Львом, и Люнебург унаследовал его торговлю. К концу XVII столетия Люнебург был складочным местом всех товаров, отправляемых из Саксонии и Богемии в Ганновер и к устью Эльбы. Теперь он возрастает, как земледельческий центр. Это один из рынков пеньки, которую собирают здесь, в особенности на юге, в окрестностях Юльцена, и которая слывет «лучшей в мире».

Гарбург, расположенный на рукаве Эльбы, называемом Южной Эльбою, на юг от островов, загромождающих течение реки, обязан своею торговлею, промышленностью и движением чрез него путешественников не одному соседству с Гамбургом. Пока этот последний не входил в Германский Таможенный Союз, морские суда приходили прямо в Гарбург; но фарватер его порта местами засорен, и вследствие того морская торговли Гарбурга уменьшилась в пользу большого порта противуположного берега; множество гребных и парусных судов и пароходов ходят от одного берега реки к другому, между двумя городами, которые, кроме того, соединены еще великолепным железнодорожным мостом.

Движение торгового судоходства в Гарбургском порте в 1892 г. Общее число морских судов в приходе и отходе: 899 вмест. 167.869 тонн; речных (на Ю. Эльбе) 36.680 с грузом 1.141.356 тонн.

В Гарбурге много каучуковых и гуттаперчевых фабрик, а также заводов для фабрикации химических продуктов, консервов и машин. Он главный город Ганновера на Нижней Эльбе, чем прежде был город Штаде, когда река протекала вблизи его стен. В Штаде корабли должны были прежде платить весьма обременительную дорожную пошлину, от которой торговая Европа решилась, наконец откупиться в 1861 году: Гамбург и Англия заплатили более двух третей выкупной суммы.

Главные города бассейна Эльбы в Ганноверском королевстве, с числом жителей в тысячах, по переписи 1890 г. (в скобках население в 1895 г.): Люнебург 21 (22) т. жит., Гарбург 35 (43) т. жит.; Штаде 10 т. жит.