VI. Бассейн Темзы и водоскат её лимана

Оксфорд, Беркшир, Буккингам, Гертфорд, Мидльсекс, Соррей, Кент, Эссекс, Суффольк, Норфольк

Темза (Thames) не самая многоводная река Великобритании, но по исторической важности её бассейна с нею могут сравниться лишь очень немногие из рек земного шара. Самый обильный поток нашей планеты, река Амазонка, не имеет, в своем громадном бассейне, обнимающем семь миллионов квадр. километров, и половины населения, которое скучено в одном из городов маленького уголка земли, орошаемого Темзой. Правда, что город этот—Лондон, вероятно величайшее скопление людей, какое когда-либо существовало в свете до наших дней. Общее пространство десяти названных графств равняется 27.425 квадр. километрам, а население их в 1891 году состояло из 8.566.358 душ, так что, следовательно, на каждый квадратный километр приходится по 312 жителей.

Река, протекающая через Лондон, берет начало в небольшом расстоянии от Бристольского залива, на юрском плато, господствующем на востоке над равнинами Страуда, Глостера и Чельтенгама. Между различными её истоками есть такие, которые вытекают из земли очень близко от западного ребра крутых скатов, обращенных к долине реки Северна, в 300 метрах ниже. В прежния времена вся эта гористая область принадлежала к бассейну Северна; но последовательные размывы, захватывая все большие и большие пространства восточного склона плоскогорья, мало-по-малу понижали его хребет, и в то же время перемещали его к западу: бассейн Темзы не переставал разростаться в ущерб водоскату Северна. Достаточно взглянуть на карту Англии, чтобы увидеть, как велико было обнажение пластов лейяса в области, где текут первые воды Темзы.

На восток от главного истока, известного под именем Темз-Гед (Thames-Head, голова или начало Темзы), река течет через геологические формации, следующие одна за другой с замечательной правильностью. Оолитовые слои предшествуют различным меловым пластам, за которыми идут слои третичных веков, а по окраинам лимана расположены земли аллювиального образования. В своей совокупности, бассейн Темзы состоит из параллельных полос разной ширины, которые все орьентированы по направлению с юго-запада на северо-восток; только на юге один пояс меловой формации, берущий начало на Салисберийском плато, тянется по прямой линии с востока на запад и образует цепь холмов Норт-Даунс («Северные дюны»), между бассейном Темзы и областью, известной под именем Вильда. Оконечность графства Кент, которую можно бы было назвать корабельным носом Англии, составляет часть этой длинной полосы меловой формации. Цепь холмов Норт-Даунс и высоты плоскогорья, где она начинается, суть высшие точки бассейна в южной его части, хотя они нигде не поднимаются выше 275 метров. Меловые холмы северной части, вообще говоря, немного ниже; но некоторые вершины цепи Чильтерн-Гильз, на северо-запад от Лондона, достигают высоты почти равной высоте холмов Норт-Даунс. Горы Чильтерн-Гильз прежде были покрыты буковыми лесами, и разбойники держались в них долее, чем во всякой другой части южной Англии. Уже несколько поколений, как грабители на большой дороге сделались мифом в области Чильтерн-Гильз, но назначаемое от короны должностное лицо, специально обязанное заботиться об очищении края от разбойничьих шаек, существует до сего дня и получает жалованье.

В течение геологических веков бассейн Темзы значительно изменялся в протяжении, смотря по колебаниям уровня почвы и перемещению морей. В первые времена его истории, когда Великобритания составляла еще нераздельную часть континента, эта река продолжалась на восток до соединения с Рейнской системой. Тогда это был простой приток, но гораздо более значительный в сравнении с размерами, которые он принял, сделавшись независимою рекой, когда большой морской залив врезался далеко внутрь материка, до того места, где в наши дни находится город Лондон; в то время пространство, на котором ныне раскинулась исполинская столица Великобритании, было занято устричной мелью. На восток от этого места расстилались болотистые пространства, на половину запертые, со стороны моря, прибрежным валом, где еще в конце после-третичного периода садились на мель тела животных, приносимые течением Темзы: в болотах Ильфорда и его окрестностей геологи нашли огромные количества носорогов, мамонтов, слонов, оленей, лосей, бизонов, быков. В настоящее время суша опять делает захваты на берегах лимана, но на этот раз уже благодаря труду человека. Плотины прибрежья, начатые, может быть, еще римлянами, замыкают пространство, равное почти 86 квадр. километрам, которое лежит еще на один, местами даже на два метра ниже уровня высоких приливов.

Как независимая река, Темза оканчивается у Теддингтонского шлюза, на высоте 6-ти метров над уровнем моря. До этого места поднимается морской прилив, откуда, может быть, и произошло название деревни Теддингтон (Tide-end-ton); однако, река принимает вид лимана с тинистыми мелями, попеременно обнажающимися и покрывающимися водой, лишь в небольшом расстоянии выше Лондона. Даже и в самой метрополии ощутительно действие речных наводнений: низменные кварталы на южной стороне Темзы часто были заливаемы водами реки. А между тем этот речной бассейн есть один из тех, где, по естественным условиям местности, наводнения должны быть очень редким явлением. Количество воды, протекающей в Темзе в секунду времени, у Теддингтонского шлюза:

Среднее—37 куб. метр. Наибольшее—390 куб. метр. Наименьшее—20 куб. метр. Площадь бассейна выше Теддингтона—11.888 кв. километр. Слой дождевой воды, выпадающей в бассейне,—650 миллиметр. Истечение—100 миллиметр.

Количество дождя в пределах бассейна Темзы распределено, относительно говоря, довольно равномерно по месяцам года; ни с какой стороны этот бассейн не ограничен цепью гор; скаты холмов, с которых разливаются дождевые воды, почти везде очень пологи, и воды могут медленно стекать в ложе рек. Главный исток, при Сиситере (Cirencester), прежде находился на высоте всего только 113 метров; затем он был еще более понижен действием водокачальных машин, осушающих почву для того, чтобы поднимать воду на высоту 10-ти метров в верхний бассейн канала, проведенного из Темзы в Северн. Кроме того, бассейн Темзы состоит, более чем на половине своего протяжения, из водопроницаемых формаций, где вода течет в глубинах скалы, вместо того, чтобы струиться по поверхности земли. Проезжая через этот край, тотчас же замечаешь контраст, не имея надобности прибегать к исследованию свойств почвы: земли, пропускающие воду, засеяны хлебными растениями; земли же, задерживающие ее, остаются лугами. В водопроницаемой геологической области, простирающейся от Нунгама до Меденгеда, Темза получает лишь несколько ручьев, а между тем размеры её видимо увеличиваются от одной излучины до другой, благодаря постоянным ключам, бьющим из холмов, которые тянутся вдоль её берегов. Эти особенные условия почвы естественно регулируют течение реки, уравнивая разности уровня, ибо в то время, как дожди, падающие на непроницаемые формации бассейна, быстро утекают через реку, вода, получаемая проницаемою почвой, пребывает по целым месяцам в недрах земли прежде, чем вступить в течение Темзы. Но труд человека прилагался здесь именно к тому, чтобы затруднять естественное истечение вод и сделать из Темзы, по природе совершенно безобидной, одну из опаснейших для прибрежного населения рек Англии. Шлюзы, преграждающие её русло, в числе 33, между Оксфордом и Теддингтоном, находятся по большей части в руках мельников, интересы которых прямо противоположны интересам судоходства и прибрежных жителей. Владельцы мельниц уменьшают, насколько это в их силах, число спусков воды из шлюзов, необходимой для провода судов из нижних бассейнов в верхние; они всеми средствами стараются удерживать реку на большой высоте, для того, чтобы сохранять достаточную двигательную силу, и, таким образом, рискуют вызвать в дождливое время опустошительные наводнения. В самом деле, наполненное до краев речное ложе не может вмещать излишек воды в период разливов, и, вследствие того, прибрежные земли затопляются на большое пространство. Но какое дело до этого мельникам, которые руководствуются поговоркой, что убытки одного приносят барыши другому?

Если нормальный порядок течения в верховьях Темзы изменился под влиянием запруд и шлюзов, то порядок течения и ход морских приливов в низовьях реки был в неменьшей мере изменен мостами, такими, как их строили в прежнее время. Старый лондонский мост был большим препятствием свободному проходу прилива и отлива, по причине ширины его быков и малого пространства, оставленного в пролетах восходящим или нисходящим водам. Перестройка моста и очистка реки имели следствием более раннее наступление прилива, а также увеличение его высоты и предела распространения вверх по реке; вместе с тем отлив, получив большую силу, стал лучше прочищать фарватер. Начиная с конца четырнадцатого столетия, ускорение прилива в части Темзы, проходящей через Лондон, составляло, сравнительно с прежним временем, целый час, а уровень его поднялся на 30 сантиметров.

Часть морского прибрежья, окаймляющая на юге и на севере залив Темзы, испытала много перемен в исторические времена. Море делает постоянные захваты на берегах Суффолька и Норфолька, проникая внутрь материка, средним числом, на 2-4 метра в год. Города принуждены отодвигаться в глубь страны перед наступающим морем: так, например, Экльс Приморский (Eccles-by-the-Sea) должен был оставить позади себя свою церковь, и теперь развалины её уже покрыты морским песком. Но в других местах мы видим обратное явление: прежние лиманы совершенно обмелели, наполнились песком, и стоявшие на берегу их торговые порты превратились в земледельческие местечки; Бекльс, который в четырнадцатом столетии был значительным портовым городом, в наши дни лежит уже внутри материка, в 14-ти километрах от моря, и место его занял город Лостофт. На берегах Кента произошли еще более важные геологические перемены; местная география этой области совершенно изменилась со времен римской эпохи. Древняя церковь Рекюльверс, стоящая на берегу залива, к западу от Маргета, является живым свидетельством постепенного размывания прибрежья, ибо римский город Regulbium, бывший впоследствии столицей одного из англосаксонских королевств, находился далеко от океана; но волны мало-по-малу обглодали берег; римская стена, окружавшая город, была большею частию разрушена, и чтобы защитить церковь, которая служит судам маяком, адмиралтейство принуждено было оградить берег плотинами. Однако, в то время, как море совершало свои захваты на внешних берегах, берега острова Танет, обращенные к материку, покрывались илом, пролив постепенно мелел, и теперь прежний остров, оконечность территории Кент, не может быть назван даже полуостровом: берега реки Стер и другого потока, заменивших пролив, сделались твердой землей. Но это небольшой выигрыш в сравнении с тем, что было утрачено восточным прибрежьем в конце одиннадцатого столетия, во время страшной бури, опустошившей также берега Фландрии и Голландии. Рассказывают, что в то время обширные владения герцога Годуина или Гудвина были поглощены волнами, и теперь на месте их, в 12-ти километрах к востоку от нынешнего берега, существует лишь огромная песчаная мель в в форме полумесяца, обращенная выпуклой стороной к открытому морю. Место это очень опасно для мореплавателей, и крушения судов случаются здесь довольно часто. Во время сильной бури 1703 года, которая долго оставалась в памяти английских моряком под именем Great Storm (большой шторм), четыре из самых больших кораблей британского королевского флота, с 1.190 человек экипажа, погибли в одну ночь на Гудвинских песках, и множество купеческих судов усеяли берега своими обломками. Два раза пытались было построить маяк на этих опасных мелях, но волны каждый раз разрушали все работы; моряки принуждены были довольствоваться пловучими огнями и буями, обозначающими все очертания большего, скрытого под водой острова. Пространство, ограниченное на востоке полумесяцем Гудвиновых песков (Goodwin-Sands), образует рейд, известный под именем Downs (дюны), где останавливаются суда во время бурь: иногда собиралось за раз до пяти сот кораблей в этом «рейде дюн».

Ближайший к истокам Темзы город—Сиренсистер (Cirencester, в просторечии Сисистер или Сиситер, Cicester) или «лагерь на реке Чорн», лежащий еще в пределах графства Глостер. Это древне-римский военный пост, имевший некогда, благодаря своему положению близ водораздела, важное стратегическое значение, и бывший центром, куда сходились многочисленные дороги, которые существуют до сей поры и известны у местных жителей под именем Streets, но стены города пали, и древний castrum превратился в рынок земледельческих произведений и в особенности овечьей шерсти, так как в соседстве находятся обширные, покрытые сочною травой, пастбища холмов Котсвольдс-Гильз. Существующая в Сиситере школа земледелия считается первым заведением этого рода во всей Англии; здесь же были произведены важнейшие опыты по исследованию химического состава почв. Город Свиндон или Суиндон (Swindon), в Вильтшире, лежащий к югу от нарождающейся Темзы, также в области поросших травой холмов, был посещаем только крестьянами из окрестных деревень, пока главное Общество западных железных дорог не основало здесь своих мастерских для постройки и починки вагонов и машин. Теперь Суиндон—промышленный город.

Ниже слияния Чорна и Темзы, называемой также Изидой (Isis), последняя из этих рек, усиливаемая многочисленными притоками, течет извилистою линией в графствах Глостер и Вильтшир, затем между графствами Оксфордшир и Беркшир. Городов в этой области нет: до самого Оксфорда попадаются только незначительные местечки. Точно также река Червель, соединяющаяся с Темзой южнее Оксфорда, имеет на своих берегах только один город, Банбери, который славится в мире гастрономов своими пастетами, сырами и пивом. Близ западной границы графства находим городок Чиппинг-Нортон, неподалеку от которого, в Чорчиле, родился в 1769 году Вильям Смит, отец современной геологии. Он провел детство у подножия оолитовых скал, содержащих в изобилии те ископаемые остатки организмов, которые он впоследствии изучал с такой пользой для науки. При бурении почвы в Берфорде, к западу от Оксфорда, дошли до каменноугольных пластов, которые представляют новый, пока еще не початый запас минерального топлива, и разработка которых, может быть, превратит современем эту земледельческую область Англии в мануфактурный округ.

Оксфорд, по архитектуре большего числа своих зданий, еще совершенно средневековой город: можно сказать, что последние четыре или пять столетий как будто проносились мимо него, и время совсем забыло о нем; но эти памятники прошлого не обратились в развалины: поддерживаемые с благоговейною заботливостью, они являются перед нами в том самом виде, в каком вышли из рук строителя; только известняк, из которого построена большая часть оксфордских зданий, местами растрескался и осыпался, так что многие колонны, изгрызенные временем, представляют теперь пестрые столбы, на которых там и сям вырваны неравные куски камня; но нигде повреждение, производимое временем, не переходит в разрушение, в развалину, и многие памятники приняли еще более красивый вид от густо разросшихся фестонов плюща и гирлянд дикого винограда, висящих на скульптурных украшениях фасада. Вокруг старинных башен и высоких готических зданий с стрельчатыми окнами расстилаются гладкою скатертью дерновые лужайки; прозрачная вода фонтанов поднимается подвижными колоннами среди дворцов; статуи украшают бульвары и площади. Прекрасные гульбища окружают памятники густой зеленью, и когда смотришь с берегов Червеля и Темзы, по которым гоняются взапуски лодки студентов, то все эти остроконечные шпицы, блестящие куполы, колокольни церквей и коллегий, сады и группы больших деревьев сливаются в одну чудную картину. С террасы огромного, увенчанного куполом, здания, в котором помещается Радклифская библиотека, можно любоваться единственным во всем свете зрелищем—видом средневекового города, состоящего из готических палат, монастырей и церквей. Каждое из двадцати пяти заведений, коллегий или halls, совокупность которых образует Оксфордский университет, живет своею независимою жизнью: все они возникли в разные эпохи, от Мертоновой коллегии (Merton-College), основанной в 1274 году, до Кеблевской коллегии (Keble-College), которая окончена постройкою только в 1870 году; все имеют собственную историю и обладают каким-нибудь сокровищем, древними грамотами, важными документами, рукописями, книгами, картинами, статуями, а некоторые из них, как например, коллегия «Христовой церкви», имеют в своем распоряжении великолепные готические здания и другие архитектонические достопримечательности. Вместе с тем, каждая из этих коллегий гордится знаменитыми личностями, которых она имела в числе своих профессоров и воспитанников: и действительно, многие из людей, творивших, в области политики, наук и искусств, историю Англии, получили образование в Оксфордском университете. Оксфорд более, чем всякий другой город одинаковой с ним величины, поработал для общей судьбы отечества. Нужно, однако, сказать, что деятельность древнего университета почти всегда проявлялась в смысле сопротивления, в духе консерватизма. В этом средневековом городе не упадет ни один камень без того, чтобы его благоговейно не заменили другим подобной же формы; точно также не существовало ни одной старой идеи, ни одного обычая старых времен, которые бы многоученые доктора, уединившиеся в этих коллегиях с почернелыми стенами, точно в крепостях, не старались поддерживать своим влиянием и своей эрудицией. Хотя Виклеф занимал кафедру в Оксфорде, университет этот энергически воспротивился распространению протестантизма в Англии, и перед одною из коллегий, именно перед коллегией Баллиоль, в царствование Марии Тюдор, были сожжены на костре ученые Кранмер, Ридлей и Латимер. Когда вспыхнула революция, Оксфорд принял сторону роялистов, и Карл I учредил в этом городе свою главную квартиру во время войны. С той поры университет почитал за честь оставаться неизменным средоточием консервативных идей; только в последнее время традиции были порваны, новый поток идей увлек часть профессоров и студентов, и теперь именно в Оксфорде крайния мнения, в том или другом направлении, имеют наиболее выдающихся представителей. Впрочем, во всей Англии нет города, не исключая даже Лондона, где бы защитники противоположных дел могли найти к своим услугам больше аргументов в трудах прошлого, ибо нигде научные пособия не соединены в таком огромном обилии на таком маленьком пространстве. Все коллегии имеют свои лаборатории, библиотеки, различные коллекции, которые в последнее время стали специализировать, с целью дать им большую ценность для людей, занимающихся научными исследованиями. Оксфордский музей естественной истории обогащается с каждым днем; Тэйлоров институт (Taylor Institution) есть в одно и то же время очень полное собрание современных произведений и музей древностей и изящных искусств: здесь можно видеть прекрасные античные статуи, а также 162 оригинальные картины Рафаэля и 79 картин Микель-Анджело, которые куплены на суммы, собранные по подписке. Так называемое «Здание школ» (Schools) заключает в себе драгоценные «Арундельские мраморы», древние надписи и скульптурные произведения, собранные по большей части в Малой Азии, и здесь же помещается знаменитая Бодлеянская библиотека (Bodleian Library), названная так, в 1597 году, по имени её основателя, Томаса Бодлея: это книгохранилище, очень богатое, так как оно содержит 500.000 томов и 30.000 рукописей, важно в особенности по громадной ценности некоторых серий сочинений, несуществующих в других местах; некоторые собрания рукописей, греческих, латинских, персидских, турецких, китайских, англо-саксонских, заключают многие единственные в мире памятники. Бодлеянская библиотека, по просьбе её попечителей, получает по экземпляру всех печатных произведений, выходящих в Англии; кроме того, она обогащается, так же, как и другие учебные заведения Оксфорда, драгоценными коллекциями, приносимыми в дар бывшими студентами, богатыми аристократами, которые гордятся тем, что были «питомцами» Оксфордского университета. Различные библиотеки, принадлежащие этому университету, все вместе содержат, без сомнения, более миллиона томов, то-есть почти столько же, сколько Британский музей: но нельзя не пожалеть, что этими сокровищами, удаленными от большого города, могут пользоваться только дипломованные члены университета, да иностранные ученые, которые, для своих исследований, должны делать визит святилищам науки. Во время летних каникул библиотеки почти всегда пусты. В это время лучше всего можно видеть, как незначительна собственная жизнь Оксфорда: без двух тысяч шести сот студентов, без толпы паразитов, увивающейся около них и живущей от их щедрот, город кажется пустынным, и трава беспрепятственно произростает на его улицах.

Ниже Оксфорда Темза, спускаясь к югу, огибает цепь холмов Чильтерн-Гильз и проникает в графство Беркшир; здесь, как и в верхнем своем течении, она проходит через область, где городов очень мало: еще в 1728 году на реке не было ни одного каменного моста между Оксфордом и Лондоном. Абингдон, первый город, омываемый Темзой, ведет, благодаря судоходному каналу, соединяющему его с Батом и Бристолем, очень деятельную торговлю хлебом и преимущественно ячменем, идущим на пивоваренные заводы. Ниже, Темза (Thames) принимает в себя реку Тем (Thame), почти одноимянную, которая орошает, в своем течении, округ Эльсбери (Aylesbury), славящийся своими прекрасно обработанными полями и пышными лугами. Эльсбери—один из городов, отправляющих в Лондон к рождественским праздникам массы гусей и уток.

Река Кеннет, впадающая в Темзу у южной выпуклости образуемого последнею длинного изгиба, берет начало в графстве Вильтшир, на Мальборогских меловых плато, которые не менее, чем Салисберийская равнина, богаты доисторическими остатками: древние могилы встречаются здесь во множестве, и при раскопках их найдены целые груды костей; близ г. Марльборо или Мальборо (Marlborough) еще в 1723 году существовал двойной круг из камней. В десяти километрах к западу от этого города находится древний «храм» Авебери или Абери, каменная ограда, имеющая 1.350 метров в окружности и обведенная глубоким рвом и валом в 21 метр высоты. Эта ограда заключает в себе два круга нетесаных камней, тогда как вне её видны ряды менгиров, идущие к валам Авебери, и неподалеку оттуда стоит курган Сильбери, высотою около 38 метров, у основания которого проходит древне-римская дорога. Из всех доисторических «храмов» Англии, храм Авебери, занимающий площадь в одиннадцать слишком гектаров, имеет самые обширные размеры; но дома соседней деревни, изгороди полей и заборы садов не позволяют видеть во всей его целости этот замечательный памятник глубокой древности. Ниже Мальборо, в котором существует важная коллегия, река Кеннет протекает через городок Ньюбери (Newbury). При слиянии этой реки с Темзой стоит торговый город Ридинг, который, благодаря своему центральному положению, играл очень видную роль в истории Англии: здесь происходили сражения, собирались парламенты. В наши дни Ридинг, главный город графства Беркшир, известен в особенности своими сухарями, которые отправляются во все части света: каждый день с фабрики отходят целые поезды, нагруженные этим продуктом. Вообще можно сказать, что между съестными припасами едва-ли найдутся такие, которые бы пользовались более общим употреблением, чем ридингские сухари: их едят во всех странах земного шара, от Аляски до Новой Зеландии и от Гренландии до Мыса Доброй Надежды.

На восток от этого «сухарного города», река Лоддон, вытекающая из северной цепи холмов Даунс, недалеко от городка Базингсток, соединяется с Темзой. Один из её притоков, Блекватер, берет начало на Альдершотском плато, где находится главный учебный лагерь английских войск и целый город железных домов, который, в случае надобности, можно бы было разобрать и построить в другом месте в продолжение двух недель. На северо-запад от лагеря, в области древних дюн, маленьких озер, вересковых пространств и сосновых лесов, возвышаются здания двух военных школ, коллегии Сандгорст и Staff College или коллегии генерального штаба. Веллингтоновская коллегия, также военно-учебное заведение, находится севернее, но в той же местности. Этот учебный лагерь и военные училища возвещают уже близость метрополии. Города и местечки, следующие одно за другим по берегам Темзы, принимают у себя, во время летнего сезона, массы лондонских посетителей; берега городка Меденгед иногда бывают буквально запружены лодками лондонцев, предпринимающих увеселительные загородные поездки. На севере от Меденгеда открывается очаровательная долина, где выстроился городок Гай-Вайкомб или Чиппинг-Вайкомб, окруженный бумажными фабриками, виллами, рощами. Вся эта местность усеяна пышными господскими усадьбами.

Темза, извиваясь по зеленеющей равнине, расстилающейся к востоку от г. Меденгеда, ударяется о подножие крутой горы, на которой стоит Виндзорский замок, великолепнейший дворец Англии, одно из самых обширных и самых живописных зданий во всем свете. Массивная овальная башня, господствующая над всем дворцом, изящная капелла (дворцовая церковь), колокольни которой виднеются из-за стен, зубчатые башенки различной высоты, расставленные по окружности громадной ограды, ветвистые деревья, скрывшие основание стен и облекающие зеленым покровом откос горы до самого берега Темзы, наконец, город, приютившийся у западной подошвы замка и, так сказать, подавленный обширным ансамблем пиньонов и башен,—все это вместе образует чудную, восхитительную картину: это замок не одного государя, но целого ряда королей, употреблявших из века в век сокровища нации на украшение дворца предков. Уже Вильгельм Завоеватель воздвиг крепость в этом месте; Эдуард III велел перестроить замок, и с той эпохи почти все государи прибавляли новые постройки к громадному зданию. Некоторые части Виндзорского дворца поражают своим блеском и художественным изяществом; такова, в особенности готическая капелла св. Георгия, мавзолей которой заключает гробницы многих королей и принцев, и которая украшена расписными стеклами, статуями, резьбой, драгоценнейшими мраморами. Впрочем, и весь дворец представляет обширный музей картин, статуй, дорогих обоев и ковров, предметов искусства всякого рода, принесенных в дар или купленных королевской казной. В парадных аппартаментах посетитель везде проходит между образцовыми произведениями живописи, которые не скучены здесь на тесном пространстве, как это часто бывает в картинных галлереях: одна зала посвящена картинам Рубенса, другая произведениям ван-Дейка; в третьей почти все портреты принадлежат кисти Томаса Лоренса. Коллекция рисунков знаменитых мастеров есть, может быть, самая богатая, какая только существует в свете; а библиотека,—к сожалению, очень мало посещаемая людьми науки,—содержит множество неоценимо дорогих памятников письменности. Во всем мире не найдется более приятного убежища для научных занятий: из окон, сделанных в виде выступа, так сказать, висящих над террасами, вы видите внизу богатейшую сельскую природу Англии и Темзу, которая серебристой лентой извивается среди зеленеющих лугов.

Против Виндзора, на левом берегу реки, и почти под тенью королевского замка расположен Итонский лицей, основанный в 1440 г., в царствование Генриха IV, для приема «двадцати пяти бедных учеников грамматических школ» и «двадцати пяти бедных немощных стариков, обязанных молиться за короля», но сделавшийся мало-по-малу самой аристократической школой государства, школой для молодых людей знатного происхождения, большого богатства или высокого честолюбия, стремящагося к блестящей карьере; теперь в этом лицее или коллегии от восьми до девяти сот воспитанников, которых почти весь день видишь играющих в крикет на лугах, или удящих рыбу на берегу, или катающихся в лодках по Темзе. Окрестности Виндзора, воспетые английскими поэтами, начиная с Шекспира, богаты историческими воспоминаниями, и так называемый «большой парк», раскинувшийся с южной стороны замка на пространстве 730 гектаров, украшен многими памятниками; но главную красу этого огромного сада составляют его великолепные аллеи, колоссальные деревья, прелестные лужайки и извилистые воды Виргинии (Wirginia-Water). На запад от этих вод расстилаются обширные пажити Багшот-Гет и знаменитый Аскотский гипподром. В одном из дворцов парка, Менор-Лодж, недавно основана обойная фабрика, управление которою поручено французским мастерам.

Ниже Виндзора и Итона (Eton), которые теперь составляют один город, Темза описывает многочисленные извилины, ударяясь местами о подошвы прилегающих с юга плоских возвышенностей: она проходит мимо деревни Старый Виндзор, затем окружает своими водами знаменитый в английской истории остров Великой Хартии (Magna Charta), где короля Иоанна Безземельного заставили, в 1216 году, подписать акт, долженствовавший навсегда ограничить прерогативы королевской власти. Далее, на правом берегу встречаем деревню Игем, в соседстве с которой находится обширное поле для конских скачек; затем следует город Стенс, где с 1280 года начинается юрисдикция лондонского порта, распространение которой до этого пункта объясняют тем, что здесь Темза принимает в себя несколько притоков, долины которых в старину служили естественными путями для торговли. В бассейне одного из этих притоков, реки Кольн, выходящей из цепи холмов Чильтерн-Гильз, находится старинное местечко Уксбридж, город Ватфорд, состоящий из одной длинной улицы и нескольких бумажных фабрик, и городок Сент-Альбанс, древний Verulamium (Verulam), от которого лорд Бэкон, владелец той страны, принял титул барона Веруламского: это был, как говорят, самый многолюдный римский город на юге Англии; нынешнее свое имя он получил от аббатства, некогда очень могущественного, от которого сохранилась до ныне готическая церковь, недавно реставрированная и содержащая кое-какие остатки времен десятого столетия, смешанные с постройками последующих эпох. Сент-Альбанс—одно из тех «гнилых местечек», которые прежде пользовались правом посылать двух депутатов в парламент, и у которых эта привилегия была отнята в 1852 году, по причине чересчур скандалезных подкупов на выборах. Недалеко от Сен-Альбанса находится старинное аббатство Ротамстед, здание которого с 1843 года занято под земледельческую лабораторию, и которое теперь окружено опытными полями. Замок Кассиобери, близ Ватфорда, обладает богатой библиотекой и великолепным парком, одним из лучших в Англии.

Река Ве или Уэ (Wey), соединяющаяся с Темзой ниже Стенса и Чертси, в области, захватываемой уже передовыми предместьями Лондона, орошает густо населенную долину, идущую между плоскими возвышенностями и пустыми холмами. На юг от Альдершотского лагеря эта река протекает мимо города Фарнгам, затем, встретив цепь холмов Норт-Даунс, она поворачивает на восток, проходя через Додальминг, где она становится судоходной: сюда переведена из Лондона, в 1872 году, школа, называемая «картезианской» (Charter house), одно из важнейших учебных заведений Англии, одно из тех заведений, где воспитанники получают наиболее серьезное образование; число учеников в этой школе ограничено пятью стами. Ниже Додальминга река вырывается через брешь в холмах, имеющую до того правильные, ровные стены, как будто она была вырезана мечем; город Гильдфорд, охраняющий этот проход, был некогда резиденцией саксонских королей запада (Вестсекса или западной Саксонии), и на улицах его можно еще встретить много старых строений, существующих со времен средних веков. Немногие ландштафты в Англии имеют столько прелести, как ландштафты окрестностей Гильдфорда, с их роскошными лугами, рощами и лесками, тщательно обработанными полями, обвитыми плющом стенами, и гладкими дорогами, извивающимися по косогорам между живых изгородей. Но в небольшом расстоянии от этой очаровательной местности, на север от упомянутой бреши, опять начинаются песчаные, поросшие вереском пространства: здесь расположено кладбище Уокинг, самый обширный некрополь Лондона, занимающий площадь около 9 квадратных километров.

Другой приток Темзы, речка Моль, образующаяся из соединения нескольких ручьев посреди области, называемой Вильд, проходит, подобно р. Ве, через брешь в цепи холмов Норт-Даунс, у города Доркин, затем, после многочисленных поворотов, вступает в равнину Темзы; название «Моль» (Mole—крот) дано ей, как говорят, по той причине, что она частию течет под землей, теряясь в меловых массах северного пояса холмов. Цепь Даунс, в этой части своего протяжения, составляет нечто в роде оборонительного вала на юг от Лондона: здесь находятся те стратегические пункты, где, в случае неприятельского нашествия, должна решиться участь английской метрополии. Вследствие этого, часто заходила речь о том, что естественные укрепления, образуемые холмами Даунс, следовало бы дополнить верками, вооруженными пушками, в особенности на север от города Райгет (Reigate), который играет весьма важную роль в сети английских железных дорог, как место соединения главных линий, ведущих от берегов Ламанша. Небольшие возвышения почвы, идущие параллельно цепи Даунс, облегчили бы оборону этой военной позиции.

Как раз против слияния Моля и Темзы, на левом берегу главной реки, возвышается королевский замок Гамптон-Корт, построенный кардиналом Вольсеем, и в котором теперь живут пенсионеры двора. Большая часть этого дворца представляет настоящий музей, заключающий драгоценные произведения искусства, картины, картоны, шпалеры, рядом с множеством картин посредственного достоинства или сомнительной подлинности; портреты, принадлежащие кисти Веласкеца, Гольбейна, Тициана, ван-Дейка, Генсборо, Лоренса, составляют важнейшую часть этой коллекции. Прекрасные сады, устроенные во вкусе версальских, но уступающие им в отношении великолепия перспектив, занимают извилину Темзы и отделяют Гамптон-Корт от больших общин Кингстон-на-Темзе (Kingston-upon-Thames) и Сербитон, которые в действительности составляют один город, замечательный как одно из самых любимых мест дачной жизни столичного населения. Впрочем, мы уже в Лондоне. Предместья метрополии следуют одно за другим непрерывным рядом: Теддингтон, где начинается морской прилив; Твиккенгам, где жили многие знаменитости, и который обладает одною из лучших обсерваторий в Англии; Айльворт, Брентфорд, Питерсгам и Ричмонд, с его зеленеющими лугами, с его обширным парком, где лани пасутся сотнями, с его террасой, откуда открывается вид на Темзу, описывающую красивую дугу между живописных берегов, отененных ветвистыми деревьями.

Города бассейна Темзы выше Теддингтона, имеющие более 5.000 жителей (1891 г.):

Графство Глостер

Сиситер (township)—7.440 жит.

Графство Вильтшир

Суиндон (local board)—32.840 жит.

Графство Оксфорд

Оксфорд (county borough)—45.742 жит.; Банбери (local board)—12.770 жит.

Графство Беркшир

Ридинг (county borough)—60.054 жит.; Виндзор (municip. borough)—12.300 жит.; Ньюбери (municip. borough)—6.600 жит.; Меденгед (municip. borough)—10.607 жит.; Абингдон (municip. borough)—6.557 жит.

Графство Буккингам

Эльсбери (local board)—8.674 жит.; Чиппинг-Вайскомб (local board)—8.500 жит.

Графство Гампшир

Базингсток (mun. borough)—7.960 жит.

Графство Соррей

Райгет (local board)—22.646 жит.; Кингстон-на-Темзе (mun. borough)—27.059 жит.; Сербитон (local board)—10.052 жит.; Фарнгам (township)—5.545 жит.; Гильдфорд (local board)—14.316 жит.: Доркинг—7.132 жителей.

Графство Гертфорд

Сент-Альбанс (mun. borough)—12.898 жит.; Ватфорд (local board)—16.830 жит.

Графство Мидльсекс

Уксбридж (local board)—8.210 жит.

Лондон, столица Британских островов и их громадной колониальной империи, есть в тоже время самый многолюдный город на земном шаре: в отношении числа жителей, он, вероятно, не имел равного себе ни в какую эпоху истории человечества. Ни Вавилон, ни Мемфис, ни густо населенная столица Небесной империи, никогда не заключали такой массы народа в своих стенах, и если бы Рим и Византия, две метрополии древнего мира, могли, во времена своего процветания, слиться в один город, общее население их было бы весьма незначительно в сравнении с тем морем людей, которое сгруппировалось в главном городе Англии.

Давно уже кто-то заметил, что Лондон—это «целая провинция, покрытая домами». В самом деле, когда раз войдешь в этот обширный лабиринт строений, кажется, что выдти из него нет никакой возможности, без помощи пара: самый неутомимый пешеход устает, наконец, от странствования по этому нескончаемому городу; улицы следуют за улицами, и нигде не видно конца, нигде не заметно открытого пространства на горизонте. Сколько ни иди, все видишь кругом себя дома, фабрики, вокзалы железных дорог, виллы, сады, затем опять кирпичные стены, опять ячейки громадного людского улья, примыкающие одна к другой, которые тянутся вдаль на необозримое пространство. Даже гуляя посреди полей и внешних парков, можно подумать, что находишься в Лондоне, так как по обе стороны дорог дома образуют непрерывную линию, от столицы в собственном смысле, до включенных в её черту пригородов и от пригородов до длинных предместий. Выйдя из Лондона на западной стороне, можно пройти таким образом, как бы оставаясь постоянно в пределах одной и той же городской аггломерации, Гаммерсмит, затем Чисвик, далее Брентфорд, Айльворт и Твиккенгам. Другая, параллельная предъидущей, дорога тянется чрез длинный город, образуемый предместьями Шепсгердс-Буш, Эктон, Илинг. На севере, Гампстед, Гайгет, Горни, Тоттенгам, Эдмонтон выдвигаются далеко, словно руки исполинского полипа. Точно также, идя в южном и юго-западном направлении, мы встречаем Брикстон, затем Дульвич, за которым далее следуют Сайденгам, Норвуд, Кройдон, и продолжая таким образом путь от местечка к местечку, от одного пригородного селения до другого, можно дойти до Эпсома, отстоящего от центра столицы на двадцать слишком километров, не видав, на всем этом пространстве, настоящей деревни иначе, как только короткими урывками. Тысячи людей родятся, живут и умирают в центральных округах или кварталах Лондона, никогда не созерцая другого горизонта, кроме горизонта кирпичных домов и каменных памятников. Единственные леса, которые они видели,—это группы деревьев в скверах, и небо, под которым они провели свою жизнь, всегда было затуманено чадом и копотью дымной атмосферы.

Это чудовищное скопление человеческих жилищ так громадно, что не могут даже придти к соглашению относительно величины занимаемого им пространства. Где прекращается то море домов, к которому должно быть применено условное наименование «Лондон»? Сами граждане не требовали никакого права или позволения, чтобы сгруппироваться в общину с точными границами, и различные административные учреждения определяли далеко неодинаково размеры поверхности той части Англии, которая должна быть называема Лондоном: по отношению к общественным выборам, парламентским или приходским, к службе почты и телеграфа, к системе канализации и сточных труб, к городским кладбищам, к кругу действия полицейского устава, к составлению таблиц смертности и средней продолжительности жизни, к производству переписи населения, к интересам церкви или фиска, определяемая оффициально площадь или окружность английской столицы много разнится: в оффициальном смысле существует не менее семнадцати Лондонов, отличающихся друг от друга центром, районом, контурами. Смотря по различным статистическим данным административных учреждений метрополии, общая цифра населения, называемого лондонским, представляет разности в несколько сот тысяч, даже в целый миллион, как показывает следующая таблица:

Население Лондона:

		В 1861г.	В 1871 г.	В 1881 г.
		Жителей
Лондон	с парлам. местечком	2.640.253	3.024.066	3.454.025
	по метрич. книгам (316 квадр. килогр. с	2.803.989	3.254.260	3.816.480
	в пределах ведомства управления публ. работ (305 кв. клм.)	2.808.862	3.266.987	3.834 355
	почт.округ (1.170 кв. клм.)	2.967.956	3.536.129	4.335.000
	полицейский окр. (1.830 кв. клм.)	3.222.720	3 885.641	4.766.660

С 1888 г. Лондон, для целей администрации, составляет особое графство, границы которого совпадают с пределами бывшего ведомства публичных работ (305 кв. километр., с населением, в 1891 г., 1.232.118 челов.). Но вне этих границ лежат значительные части города и предместья, так что «Большой Лондон», Greater London, заключающийся в пределах столичного полицейского округа, по переписи 5 апреля 1891 года, насчитывал 5.633.806 жителей.

Сосредоточение таких огромных масс народа на берегах Темзы объясняется очевидными выгодами местоположения Лондона. Он занимает превосходное географическое положение, как складочный пункт земледельческой страны, как место соединения дорог, проезда путешественников и провоза товаров, как речной и морской порт, и как центральный торговый город по отношению ко всему земному шару: словом, за исключением ясного неба, которого ему недостает, он имеет все выгоды положения, какие только можно пожелать; даже в отношении гигиенических и санитарных условий он сумел поставить себя выше многих других столичных городов.

Во-первых, нужно сказать, что Лондон расположен у естественного выхода богатой долины Темзы, одной из самых обширных долин Англии, самой плодородной долины, где сообщение производилось во все времена с величайшей легкостью. Благодаря тихому течению и глубоким водам этой реки и её притоков, суда удобно могли, начиная с первых веков известной истории, спускаться из всех частей речного бассейна, и земледельческие произведения и другие товары, привозимые по «матушке Темзе» (Father Thames), естественно, были складываемы в том месте, где начинается морское судоходство. Этим необходимым складочным местом и был Лондон. В самом деле, здесь возвышаются последние прибрежные холмы, здесь река, усиливаемая морским приливом, представляет последнее удобное место для переправы с одного берега на другой. Ниже Темза извивается между болотистых, часто затопляемых земель, затем разливается широким заливом с берегами, не имевшими прежде определенных границ. В этой части реки всякое сообщение между берегами становится уже настоящим морским переездом, иногда сопряженным с опасностями, и часто жители прибрежья предпочитали подниматься к выше лежащему городу, где переход через реку мог быть совершен безопасно. Кроме того, Лондон занимал довольно выгодное положение для того, чтобы обороняться в случае внешней войны: он защищен со стороны моря, так же, как и Париж, многочисленными изгибами своей реки. В соседстве с большим судоходным лиманом, куда могут входить неприятельские флоты, эта выгода приобретает огромную важность, как это показала, например, война с Нидерландами, когда голландские корабли, под начальством адмирала Рюйтера, проникнув в Темзу, принуждены были остановиться на пути к английской столице, причинив больше страха, чем вреда.

Лондон, если рассматривать его только со стороны его отношений к остальной части острова, пользуется уже естественным преимуществом, которое должно было возрастать из века в век, по причине постоянно увеличивающейся сети дорог, сходящихся к этому жизненному пункту страны. Положение же его относительно окружающих морей и противолежащих берегов европейского континента еще более увеличивает эти первые выгоды, прибавляя к ним новые, чрезвычайные условия процветания. Самая форма лимана Темзы как нельзя более благоприятна для того, чтобы привлекать торговое движение. Гораздо шире открытая, чем залив реки Гумбер, гораздо более безопасная и менее усеянная песчаными мелями, нежели бухта реки Ваш, обширная воронка, образуемая морской Темзой, представляет убежище, наиболее выгодно расположенное для того, чтобы принимать корабли, плавающие во множестве по соседним морям. Притом, лиман, служащий внешним рейдом Лондона, находится как раз у юго-восточного угла Великобритании, то есть возле пролива, соединяющего два моря, Ламанш и Северное море, и, вследствие того, Лондон сделался рынком громадного движения товаров, производимого двумя главными торговыми потоками, которые встречаются в этом месте. Подобно тому, как при выходе из Ламанша две приливные волны, одна идущая прямо с Атлантического океана, другая, описавшая свой исполинский круг около Британских островов, сталкиваются и соединяются в двойной прилив, так точно морская торговля Британского канала и торговля скандинавских морей смешиваются в Лондонском порте и принимают там такие обширные размеры, каких они, без сомнения, не имели бы, если бы не встречали на пути этот общий рынок.

Относительно всей Европы и совокупности континентов, Лондон также занимает положение одно из самых счастливых. Пока Англия имела незначительное население, не превышавшее четырех или пяти миллионов душ, и пока беспрестанные междоусобные войны поглощали на дело разрушения все силы, всю энергию британского народа, Лондон не мог воспользоваться выгодами своего положения для того, чтобы служить складочным местом международной торговли; но с той поры, как англичане захотели получать свою долю богатств, доставляемых морским судоходством и всемирной торговлей, географическое превосходство порта Темзы над всеми его соперниками, другими портами европейских морей, ясно обнаружилось. Лондон лежит почти в самой середине всех океанических областей Европы, между Гибралтарским проливом и Северным мысом Скандинавского полуострова; вместе с тем он помещается как раз в центре тяжести всего континентального полушария: здесь именно находится самое естественное сборное место для кораблей, которые ходят забирать грузы товаров на обоих берегах Нового Света, на дальнем Востоке, в Океании; со всех концов земли сюда направляются линии морского судоходства и образуют здесь свой главный узел. Еще задолго до того времени, когда обнаружились эти огромные выгоды Лондона, как международного торгового порта, один лорд-мэр спрашивал иронически у короля, высказавшего желание перевести в другое место резиденцию правительства: «А Темзу вы нам оставите, ваше величество?»

Уже во времена римлян Лондон был важным городом, так как Тацит называет его славным, по причине его деятельной торговли и постоянного прилива иностранцев; но в следовавшие затем средние века этот город рос медленно, и бывало, что войны, продолжительные торговые кризисы, эпидемии задерживали его возрастание или даже уменьшали его население: до первых годов восемнадцатого столетия Париж был его соперником в отношении числа жителей и, без всякого сомнения, превосходил его в различные эпохи. Но с тех пор, как Англия завладела торговлей с Индией и порт Темзы получил еще более важное значение, благодаря установившимся торговым сношениям с отдаленными странами Азии, Лондон окончательно опередил столицу Франции: население его, превышавшее пятьсот тысяч душ в начале прошлого столетия, простиралось уже до миллиона сто лет спустя, а с того времени оно более чем учетверилось. Ежегодное приращение столичного населения составляет, в среднем, около 100.000 душ: это увеличение так же значительно, как если бы каждый день возникала новая деревня, населенная 274 жителями, и присоединялась к громадной аггломерации; средним числом, каждый час более одного дома воздвигается вокруг сотен тысяч домов, существующих уже в пределах метрополии. Захваты, которые Лондон постоянно делает в окружающей его местности, походят, по своему неумолимому ходу, на явление природы: море «кирпичей и известки» разливается все далее и далее, как озеро, прорвавшее сдерживавшие его плотины. И в то время, как Лондон расширяется во все стороны посредством предместий, которые можно сравнить с узлами расстилающихся корней, выделяемых корневищем некоторых растений, местечки и селения его окрестностей тоже постепенно разростаются; они мало-по-малу делаются настоящими городами и вскоре поглощаются охватывающим их потоком метрополии: как триста лет тому назад Лондон и Вестминстер, бывшие прежде самостоятельными городами, слились в одну столицу, так и в наши дни Гринвич и Вульвич уже смыкаются с своим могучим соседом посредством перешейков из каменных строений; Кройдон, Вимбледон, Петни, Ричмонд, Кингстон, Брентфорд скоро совершенно утратят свою индивидуальность, как независимые общины, и обратятся в лондонские предместья: все эти местечки можно уподобить капелькам, притягиваемым центральной каплей, которая, поглощая их одно за другим, постоянно увеличивается в объеме. Теперь нельзя без улыбки вспомнить о строгом указе королевы Елизаветы, воспрещавшем строить какие бы то ни было дома в расстоянии менее трех миль вокруг Лондона и Вестминстера, предписывавшем сломать все сараи, поставленные в последние семь лет, все дома, еще не оконченные в день издания указа. А между тем, в 1602 году, когда испуганная возрастанием Лондона королева пыталась положить этому конец своим грозным декретом, столица Англия имела не более тридцатой части того числа жителей, которое она вмещает теперь (население Лондона в 1600 г.—около 150.000 душ). В настоящее время длина всех улиц Лондона, которых насчитывается до 23.000, составляет около 10.000 верст, так что если бы эту длину развернуть в одну линию, то она протянулась бы через всю Европу и переднюю Азию до южной оконечности Индостана и даже за остров Цейлон.

Разростаясь из году в год на счет окружающих полей, лугов и лесов, Лондон, так же, как и Париж, превратил в сточные канавы протекавшие через него речки и ручьи. Так, речка Флит, устье которой представляло маленькую гавань, и которая питалась большим источником Old Bourne (Гольборн), совершенно исчезла, но течение её и теперь можно везде узнать, идя вдоль улиц, занимающих бывшее дно её долины. Также точно скрылся тот извилистый ручей, на берегу которого, за городом, в чистом поле, некогда была воздвигнута Тибурнская виселица, так часто упоминаемая в истории Англии; но по крайней мере вода этого ручья появляется еще в Гайд-Парке, где она наполняет резервуар Серпентины. В центре Лондона только попадающиеся кое-где деревья наводят на мысль о внешней природе; только названия мест, каковы, например, Гастон-Гарден, Сого, напоминают сады, славившиеся некогда своей клубникой и розами, и парки, где лорд-мэр и альдермены охотились на оленя; но почти все городские кварталы новейшего происхождения расположены таким образом, что они заключают там и сям отрывки настоящей деревни, с рощами, лугами, стадами скота, мирно пасущимися на траве. Эти внутренние парки, Сент-Джемский, Зеленый (Green Park), Гайд-Парк, Кенсингтонские сады (Kensington Gardens), Риджентс-Парк и сотни садов, предоставленных в пользование жильцам окружающих домов, дают городу свежий воздух и свет. Английская метрополия имеет ту огромную выгоду, в сравнении со многими другими столичными городами, что она давно переступила за черту первоначальных укреплений, и потому могла разростаться на просторе: вместо того, чтобы громоздить этаж на этаж, как это делали в Париже, здесь строили дом подле дома; здесь далеко не так скупо утилизировали пространство, как на берегах Сены. Поэтому Лондон, при двойном населении, занимает площадь по меньшей мере в пять раз большую, чем столица Франции, и следовательно, жители его получают более значительное количество годного для дыхания воздуха. Средним числом, каждое из лондонских жилищ заключает только от семи до восьми лиц; но около 250.000 человек имеют только по одной комнате. В различных кварталах столицы среднее число жителей, приходящееся на каждый дом, распределено следующим образом:

Графство Мидльсекс (максимум) в 1851 г.: 7.9 ж., в 1861 г.: 8,1 ж.; графство Эссекс (минимум) в 1851 г.: 5 ж., в 1861 г. 4,9 ж. В целой метрополии в 1891 г.: 7,72 жильцов.

Но, к сожалению, метрополия Англии не располагает в достаточном количестве чистой водой: многие кварталы получают жидкость, наполненную разлагающимися органическими веществами, вследствие чего смертность в этих кварталах вдвое или даже втрое больше, чем в тех округах столицы, жители которых пьют здоровую воду. Большое количество воды, потребляемой лондонским населением, поставляет все еще Темза, а между тем эта река в нижнем её течении одна из самых нечистых. Однако, в сравнении с тем, чем она была еще недавно, когда в нее изливались сточные канавы города, теперь достигнуто уже большое улучшение: около половины нынешнего столетия вода Темзы, принимая в себя нечистоты Лондона, представляла скорее жидкую грязь, чем воду; тина на дне реки, наполненная разлагающимися органическими веществами, кишела красными червями, длиною от нескольких сантиметров почти до целого метра. Прилив и отлив передвигали взад и вперед все эти вещества, живые или мертвые, в громадной сточной канаве, какою являлась Темза, и суда поднимали их на поверхности реки в виде вонючей борозды: в то время невозможно было без риска для здоровья провести несколько минут на борте одного из бесчисленных пароходов, плавающих по Темзе. И теперь еще воды реки, загрязняемые всякой дрянью, уносимой с берегов, извергаемой прибрежными фабриками или бросаемой экипажем судов, имеют мутный, черноватый цвет, часто издают зловонный запах и оставляют на выступающих на поверхность отмелях и на ступеньках набережных осадок вонючей тины. Хотя в той части своего течения, которая проходит через самый Лондон, Темза была прочищена, но ниже порта, между промышленными предместьями, которые тянутся по обоим берегам, она осталась в прежнем состоянии.

В видах правильного удаления нечистот из города, в 1859 г. было предпринято устройство целой сети сточных каналов и труб. В настоящее время три главные подземные канала принимают сточные воды северных округов Лондона; три другие канала проходят под южными кварталами, и все жидкия нечистоты, приносимые жилами и жилками сточных труб, уносятся на большое расстояние вниз от столицы по двум параллельным спускам (деверсуарам), из которых один идет вдоль северного, а другой вдоль южного берега реки. Там все эти нечистые воды подхватываются машинами и выливаются в нижнюю Темзу. В 1876 году среднее количество жидкости, уносимой лондонскими сточными трубами, составляло 496.330 куб. метров в день, или около 6 куб. метров в секунду; длина главных или собирающих сточных труб (коллекторов) равнялась 132, длина второстепенных труб 9.400 километрам. Результаты этих работ, общая стоимость которых превышала сумму 115 миллионов франков, не заставили долго ждать себя. Сама метрополия была, правда, очищена, но города, лежащие близ устьев сточных каналов, жалуются на такое систематическое заражение их воды и воздуха, и загрязнение реки увеличивается из году в год. Сначала думали, что нечистоты, выбрасываемые в лиман, будут уносимы течением в море; но, к сожалению, большая часть этих извержений столицы, утекающих вниз по реке вместе с отливом, подхватывается приливной волной и опять переносится вверх по Темзе; тина, образующаяся из осадков жидкости, удаляемой посредством сточных каналов, поднимается все выше и выше к прибрежным городам. Изгоняемые этими нечистотами, многие породы рыб, которые прежде заходили далеко вверх по Темзе, теперь покинули эту реку. Так, угри, драгоценная уклейка (whitebait) или молодая сельдь, столь ценимая гастрономами, и некоторые другие морские рыбы, которые проникали в реку до Эрита и даже выше, теперь совсем не встречаются в тех местах; голландские рыболовы, гонявшиеся за этой рыбой, с каждым годом все менее и менее проникают вверх по Темзе. В 1852 году они доходили до Эрита; в 1859 г. они уже не поднимались даже до Грингайта; в 1862 г. принуждены были удалиться из Гревзенда, а в наши дни они останавливаются еще гораздо ниже. А между тем эти извержения исполинской метрополии, отравляющие реку и заражающие воздух лежащих ниже городов, могли бы быть с такой пользой употребляемы на поддержание плодородия низменных равнин на берегах Темзы и на превращение в цветущие луга тенистых пространств лимана! Произведенные в разное время опыты доказали, что Лондон тратит огромные суммы на то, чтобы выбрасывать в море могущественный элемент земледельческого богатства, представляющий ежегодно производительность 2.920.000 гектаров земли; при том же, наглядный пример, даваемый Парижем, Данцигом. Эдинбургом, Ковентри и многими другими городами, повидимому, должен бы был убедить английскую столицу, что для неё гораздо выгоднее было бы утилизировать свои сточные воды в виде удобрения полей и лугов, вводить их непосредственно, и к своей пользе, в жизненный круговорот. Но, к сожалению, до сих пор рутина одерживала верх, в ущерб санитарным условиям города.

Распределение так называемой чистой воды делается в Лондоне не лучше, чем удаление жидких нечистот: и в этом отношении метрополия Англии должна бы была последовать примеру Парижа. Так как уже затрачены огромные капиталы на канализацию, на устройство резервуаров, фильтрационных снарядов и других приспособлений, то понятно, что водопроводные компании, водопроводы которых питаются двумя источниками, образующими искусственно созданную Новую реку (New River), верхней Темзой и рекой Ли, сделались настолько богатыми и могущественными, что могут с успехом противиться всякой перемене в системе снабжения столицы водой. Однако, общественное мнение, по всей вероятности, восторжествует над этой, руководимой личными интересами, оппозицией и добьется того, что столичное население будет получать воду из какого-нибудь другого источника, а не из реки, которая уже выше Лондона принимает в себя сточные воды городов и деревень, населенных в совокупности целым миллионом жителей. Откуда проведут этот чистый, прозрачный поток, который сделает Лондон самым здоровым городом между столицами Европы? Станут ли собирать дождевую воду, падающую на Багшотские ланды, на юго-западе от столицы, и которая фильтруется песчаной почвой? Возьмут ли ручьи и потоки, бегущие с гор Валлиса, и бассейн Северна сделается ли притоком Темзы? Или, может быть, устроят водопровод в 400 километров длиною, чтобы дать Лондону прозрачную, как хрусталь, воду озер Кумберланда? Как бы ни были громадны расходы, они не испугают, конечно, богатейшего в мире города, так как дело идет о снабжении многомиллионного населения чистой водой, составляющей одно из необходимейших условий его гигиены. Вот некоторые цифры, относящиеся к нынешней системе водоснабжения:

Общая длина водопроводов в Лондоне (в 1893 г.) 4.500 километров.

Количество воды, поставляемой восемью водопроводными обществами, около 835 миллионов литров в день.

Что касается света, то Лондон получает его в ночное время в изобилии, благодаря огромному количеству каменного угля, которое употребляют 16 газовых обществ для приготовления светильного газа. Общества эти поставляют 1.000 миллионов куб. метров газа в год; общая длина газопроводных труб 7.000 километров.

Теперь электрический свет, введенный с 1878 г., оспаривает у газа освещение площадей и великолепных магазинов.

«Жизнь в Лондоне—это смерть!», гласит одна старинная пословица; но хотя дурная вода содействует, в известной мере, оправданию этой поговорки, нельзя, однако, оспаривать того факта, что метрополия Британских островов, в сравнении с большей частью городов Европы, пользуются относительно благоприятными условиями для общественного здравия, лучшим доказательством чего служит избыток числа рождений над числом смертных случаев, как показывают следующие статистические данные:

Число рождений в Лондоне в 1877 году 127.258, т.е. 36 на 1.000 жит., 349 в день; число умерших в Лондоне в 1877 г. 77.002, т.е. 21,8 на 1.000 жит., 211 в день; нормальный прирост населения 50.256, т.е. 14,2 на 1.000 жит., 138 в день. В десятилетие 1881-90 гг прирост этот составлял в среднем, 51.400 в год.

Средняя смертность в некоторых больших городах: Лондон—22 на 1.000, Брайтон—19 на 1.000. Манчестер—28 на 1.000, Ливерпуль—31 на 1.000, Галифакс—33 на 1.000, Париж—23 на 1.000, Берлин 30 на 1000, Вена—31 на 1.000, Филадельфия—20 на 1.000. В период 1881-90 гг. средняя годовая смертность в Лондоне: 21,4 на тысячу.

Четыре пятых ежегодного увеличения столичного населения происходит от естественного прироста, то-есть от избытка числа рождений над числом смертных случаев, тогда как иммиграция составляет только одну пятую в общей цифре возрастания города. Между переселенцами первое место, по численности, занимают жители деревни, привлекаемые в большой город; пропорция переселившихся в Лондон из провинции за десятилетний период с 1861 по 1871 год:

На 1.000 лиц 14 иммигрантов из промышленных графств; на 1.000 лиц 91 иммигрант из земледельческих графств.

Многие земледельческие графства имеют в Лондоне больше представителей, чем в собственных главных городах, и большинство пришлого люда состоит из женщин, которые идут в столицу наниматься в качестве прислуги: разность между женским и мужским населением метрополии простирается до 300.000 душ; числовое отношение мужчин к женщинам в Лондоне, по переписи 1891 г., оказалось следующее: 1.000 к 1.116. Часто повторяют также, что столица Британских островов заключает в своих стенах больше шотландцев, чем Эдинбург, и больше ирландцев, чем Дублин. Это, конечно, неправда, но действительно Лондон, по числу жителей этих двух национальностей, можно считать одним из главных городов шотландских и ирландских. Евреев тоже очень много в столице Великобритании; близ Дульвича существует колония Gypsies или цыган, сделавшихся оседлыми жителями, а в кварталах, прилегающих к Вест-индским докам, встречаешь сотнями матросов всех племен и наречий земного шара: индусов, малайцев, китайцев, полинезийцев. Нигде в целом мире нет более удобного места для самых полных и всесторонних этнологических этюдов. Пришлое с континента население, немногим большее по численности, чем оно было в половине шестнадцатого столетия (в 1567 году иностранцев в Лондоне насчитывали 4.851), составляет лишь около одной пятидесятой общего числа жителей, и почти без исключения эти континентальные европейцы проживают в английской метрополии по своим делам: тогда как англичане, живущие в Париже, едут туда только затем, чтобы тратить деньги, французы, наоборот, отправляются в Лондон единственно с целью нажить копейку. Отсюда между двумя колониями—английской на берегах Сены и французской на берегах Темзы—поразительные контрасты, обусловливаемые не одним только различием расы. Состав лондонского населения очень разнообразен. По данным переписи 1891 г., из 1.000 жителей только 655,2 родились в Лондоне, 282,6 происходят из остальной Англии, 12,7 урожденные шотландцы, 15,8 ирландцы, 1,3 с окружающих островов, 7,1 из британских колоний и 25,2 иностранцы. Однако, между 106.150 родившихся заграницей 11.097 дети британских родителей или натурализованы, так что остается только 95.053 действительных иностранцев (foreigners), в том числе 26.920 германцев, 14.708 поляков, 12.034 русских, 10.366 французов, 5.138 итальянцев, 4.903 из Соединенных Штатов, 4.289 голландцев, 3.295 швейцарцев, 3.041 австрийцев и т.д.

Чтобы составить себе понятие о громадных массах народа, которые толпятся на улицах и площадях британской столицы, для этого нет надобности присутствовать на одном из тех праздников или национальных церемоний, которые собирают более миллиона людей на пути следования торжественной процессии или кортежа. Достаточно видеть в часы обычной деловой жизни главные улицы Сити, Чипсайд, Ледгет-Гилль, Каннон-Стрит, Ломбард-Стрит, когда кареты, коляски, кебы, омнибусы, телеги всякого рода кажутся сливающимися в одну сплошную массу. Однако, приглядевшись несколько, вы различаете в этом подвижном хаосе два непрерывные течения, всегда противоположные, к которым каждая из боковых улиц прибавляет новый приток, и которые умеют сторониться друг от друга, точно живые существа. Внизу толпы, покрывающей экипажи, волнуется другая толпа, которая проскальзывает между лошадей и колес, и устремляется двумя противоположными потоками вдоль домов. Через каждую минуту глухой шум возвещает прибытие поезда, и из выходов какой-нибудь станции высыпают сотнями другие пешеходы, которые смешиваются с движущимся морем человеческих существ и скоро теряются в нем. По «Лондонскому мосту» (London Bridge), составляющему главный путь сообщения между Сити и кварталом Саутварк, каждый день проходит по меньшей мере 300.000 человек, и с каждым годом масса проходящих и проезжающих все увеличивается: хотя он раз был уже сломан (именно в 1825 году) и снова построен в более обширных размерах, но его опять придется перестраивать, чтобы дать достаточное русло, как выразился Чарльз Диккенс, «реке людей, движущейся над неодушевленной рекой». С той стороны Лондонского моста, которая обращена к морю, вы видите по обоим берегам лес мачт и снастей, едва оставляющий, посередине Темзы, узкий проход для бесчисленных судов, которые снуют по реке, плывя по течению или борясь с приливом. По другую сторону моста пароходы, битком набитые пассажирами, то и дело появляются и исчезают между арками путевода, беспрестанно потрясаемого проходом поездов. Эти легкие речные пароходы, которые поминутно приходят и уходят, причаливают на мгновение к берегу и тотчас же опять удаляются от него, спуская на каждой пристани свой груз людей и забирая новую толпу пассажиров, можно назвать подвижными набережными, странствующими от одной к другой оконечности города.

По главной столичной железной дороге (Metropolitan Rail-Road) и по другим рельсовым путям, проведенным внутри столицы над домами, на высоких аркадах, или под зданиями, в подземных туннелях и в глубоких траншеях, каждый день проезжают, так же, как по Темзе и по улицам Сити, сотни тысяч людей; годовое движение пассажиров на лондонских железнодорожных станциях нужно считать в двести миллионов лиц. В наиболее посещаемых станциях подземных дорог, всегда наполненных сернистой атмосферой и беспрестанно оглашаемых грохотом вагонов, едва успеет скрыться из глаз один поезд, как другой уже появляется из-под земли. В исполинской аггломерации, называемой Лондоном, от Брентфорда до Гринвича и от Сайденгама до Гайгета, существует более ста пятидесяти железнодорожных станций, которые приводят в сообщение все округи метрополии и главные рельсовые линии, направляющиеся в провинцию: исключая нескольких коротких переездов, путешествия в английской столице делаются теперь везде при помощи пара; в близком будущем круг, образуемый столичной железнодорожной линией, сомкнется во всех местах, и тогда поезды, буксируемые неподвижно установленными машинами и привязанные к одному и тому же канату, будут вращаться непрерывно, как небесное светило в своей орбите. Благодаря своей обширной сети быстрых путей сообщения, город может распространяться до бесконечности по окружающим полям и деревням, к великой выгоде общественного здравия: если бы Лондон не обратил на служение себе каменный уголь, он должен бы был, как Париж и большая часть других городов европейского континента, расти главным образом в вышину, громоздя в каждом доме этаж на этаж. Тем не менее, однако, и в английской столице появились уже во многих местах те колоссальные строения, где тысячи людей могут жить друг над другом в ограниченном пространстве. Таков, например, вокзал-отель мидлендских железных дорог, исполинская громада из кирпича и железа, с башенками, павильонами, триумфальными воротами; таковы же другие отели, построенные для приезжающих близ главных станций, где останавливаются поезды, приходящие из провинции. Эти огромные дворцы, господствующие своей высокой массой над целым кварталом Лондона и видимые издалека, могли бы, без всякого стеснения, дать приют толпе пассажиров, которые в один момент наполняют платформы станции в часы прихода поездов.

Лондон так обширен, что ни с какой обсерватории, ни с какого возвышенного пункта невозможно окинуть взором весь город даже в те дни, когда атмосфера не омрачена туманом и дымом каменного угля. С высоты памятников, воздвигнутых посреди Сити, вы примечаете только верхушки бесчисленного множества домов, башни и колокольни сотен церквей, да полукруг реки, с её мостами, с пароходами, снующими взад и вперед по её поверхности, с движущимися над ней поездами железных дорог и с лесом мачт, который теряется на восточном горизонте. С вершин Примроз-Гиля или с высот Гампстеда или Гайгета, на северной стороне столицы, вы видите у себя под ногами парки, окруженные виллами или дворцами, далее безбрежный океан домов до купола собора св. Павла; но Темза и гавань лежат уже за пределами поля зрения. Из Гринвича или с главной башни Хрустального дворца мы видим или угадываем другие часта метрополии, но самая большая половина Лондона вce-таки отсутствует в необъятной понораме. Чтобы составить себе верное понятие о чудовищном городе, необходимо осмотреть его во всех частях, обойти все его округи и кварталы, которые, впрочем, резко различаются между собой как наружным видом, так и населением. Лондон не имеет коллективной личности, как Париж: его нельзя назвать городом в собственном смысле, то-есть городом, имеющим свою определенную индивидуальность и ясно отличающимся от остальной Великобритании. Он вырос слишком быстро для того, чтобы мог отчетливо обособиться от провинции; подобно скороспелым растениям, он развивался так поспешно, что не успел принять ясно очерченных контуров, не успел получить особенной физиономии, свойственной организмам, формирующимся более медленно. При том же Лондон, в противоположность Парижу и большей части больших городов Европы, образовался не последовательным наростанием вокруг единого центра, но путем расширения нескольких различных городов, между которыми самые значительные были Сити, Вестминстер, Гринвич: необъятная метрополия сформировалась посредством внешнего сростания многочисленных предместий и деревень, выдвигавших свои улицы навстречу друг другу. Такой способ роста не позволял Лондону выработать в отчетливых очертаниях свою собирательную личность; он является преимущественно аггломератом различных миров, каковы миры товарных складов, банков, фабрик, княжеских резиденций, вилл, из которых каждый имеет свою особенную физиономию и свою отдельную историю. Это организм, имеющий несколько жизненных центров: парламент, Чаринг-Крос, английский банк, доки. Но почти все эти извне сросшиеся городские округи похожи друг на друга строительными материалами и черным слоем, которым дымные туманы покрыли их здания. Хотя Лондон расположен в геологическом бассейне, подобном тому, в котором находится Париж, однако, в окрестностях его нигде нет залежей известняка и гипса, и потому он почта весь выстроен из кирпича; камень, употребляемый для общественных памятников и монументальных зданий, привозится из дальних мест. Скалы Йоркшира доставили известняк, из которого построен парламент; собор св. Павла и многие другие здания сделаны из портлендского плитняка, а набережные—из шотландского гранита. Лондонская башня (Тоуэр) построена из камня, привезенного из французского города Кан; прежние короли Англии вывозили из Франции, из своего герцогства Нормандии, материал для сооружения своих дворцов и крепостей, да и теперь еще большое число судов, выходящих из бассейнов Орны, нагружены камнем, предназначенным для лондонских построек. Но гранит и плитняк памятников Лондона так же покрыты сажей, как и кирпич обыкновенных домов. Дым от каменного угля, падающий иногда из воздуха густыми хлопьями и покрывающий черными крапинками деревья, дерн и цветы садов, в несколько лет окрашивает в черный цвет стены новых здании: дождевая вода, струящаяся по фасадам и колоннам, проводит сероватые борозды в слое сажи. Нельзя не удивляться, что богатые англичане, так заботящиеся об опрятности своих особ и своих жилищ, не приняли до сих пор, если не считать нескольких загородных вилл, португальского и бразильского способа обшивания домов глазированным фаянсом, который легко отмывается. Но в блестящих кварталах Вест-Энда обычай строить дома из раскрашенной терракоты все более и более распространяется.

Лондон разростается, главным образом, с западной стороны, как и большинство европейских городов: он так же ищет чистого воздуха, который приносят господствующие западные ветры, дующие в продолжение большей части года. Но, кроме этой общей причины, были и другие обстоятельства, влиявшие на развитие английской метрополии преимущественно в направлении заходящего солнца. Дело в том, что с этой стороны почва твердая, тогда как на востоке расстилаются низменные и болотистые местности; кроме того, переправа через Темзу ниже Лондонского моста гораздо затруднительнее, чем вверх от него: понятно, что округи города основывались там, где сообщение между противолежащими берегами реки было всего удобнее. Следствием этого является то, что центр Лондона переходит все далее и далее на запад: римский миллиарий, который еще виден недалеко от Лондонского моста и который, вероятно, был исходною точкой для всех дорог из Лондиниума в другие города Британии, находится теперь не в средине Лондона, и город в собственном смысле, Сити (City), давно уже перестал быть центральным кварталом. Вместе с тем эта часть метрополии не имеет более вида древности, который мы в праве были бы ожидать найти здесь. Лондон, по своим постройкам, почти весь является произведением нового времени, даже в том месте, где за тысячу восемьсот лет до нашей эпохи стоял древний Лондиниум. Разрушенный на шести седьмых своего протяжения знаменитым пожаром 1666 года, в память которого поставлена, близ Лондонского моста, колонна, не отличающаяся архитектурною красотой, хотя и называемая «монументом», он заключает, кроме Тоуэра и нескольких ничтожных лачуг, мало цельных зданий, предшествующих семнадцатому столетию; замечательнейшие из этих уцелевших памятников старины—церковь св. Варфоломея, в нормандском стиле, ротонда тамплиеров или Temple Church, построенная с 1185 по 1240 г., и ворота св. Иоанна, принадлежавшие к странноприимному дому рыцарей ордена иоаннитов. Во время упомянутого пожара, продолжавшагося четыре дня и четыре ночи, пламя истребило более тринадцати тысяч домов, восемьдесят девять церквей и городскую ратушу (Guildhall). Границы, обозначавшие окружность Сити, исчезли, как и большая часть его старинных здании, и еще недавно ворота Темпль-Бар, загромождавшие одну из самых оживленных улиц, Странд, и грозившие обвалом, были сломаны в видах общественной безопасности. В Темпль-Баре еще лет сто тому назад выставлялись публично головы казненных мятежников; здесь же в дни больших празднеств лорд-мер торжественно останавливал государя и его кортеж (ворота запирались, и королевский герольд стучал в них, давая тем знать о желании государя войти), чтобы таким образом констатировать привилегии Сити, прежде чем поднести королю или королеве ключи от города и свой меч.

Лондонский Сити, как и центральный квартал Парижа (Cite), занят преимущественно общественными памятниками; но главные его здания—это банковые учреждения, конторы банкиров и финансовых компаний, отели, принадлежащие могущественным торговым домам. Эти пяти- и шести-этажные дворцы из гранита, мрамора или кирпича, соединенные между собою лабиринтом переулков, дворов и подъездов, ночью стоят почти пустые: на ночь здесь остаются только сторожа и полисмены. С утра они начинают наполняться народом; из всех предместий Лондона, из всех окрестных городов, даже из Брайтона тысячи людей направляются к Сити: поезды железных дорог спускают толпы пассажиров на соседних с английским банком станциях, кареты общественные и частные привозят со всех сторон свой контингент ездоков, улицы кишат пешеходами, спешащими к центру «дел»; более миллиона делового люда сходится в этом улье. К вечеру прилив публики сменяется отливом, вагоны, омнибусы, пароходы опять наполняются пассажирами, но на этот раз затем, чтобы удалиться из Сити; остается всего каких-нибудь семьдесят тысяч постоянных жителей, там, где за несколько часов перед тем обделывались коммерческие дела всего света: более двух тысяч домов остаются на ночь почти пустынными. С каждым десятилетием, в то время, как увеличивается число граждан или фрименов (freemen), пользующихся правом голоса в Сити, уменьшается количество их в собственном смысле: чем более этот уголок земли порабощает себе народов могуществом капиталов, тем более убавляется его собственное население, как показывают следующие статистические данные:

Население и число домов в Сити:

1801 г.—16.508 домов, 128.833 жит.; 1871 г.—2.305 домов, 74.732 жит.; 1881 г.—6.507 домов, 50.652 жителя.

Впрочем, причину этого факта нужно искать не в одном только естественном экономическом явлении, которое стремится сосредоточить все движение больших коммерческих дел в одном квартале, к невыгоде промышленности и торговли в собственном смысле; само общественное управление Сити способствует уменьшению числа постоянных жителей этой части столицы проложением широких проспектов через бедные кварталы. Во время ломки домов, произведенной в долине бывшей речки Флит для продолжения улицы Фаррингдон, около восьми тысяч семейств ремесленного люда были зараз прогнаны, и общественные здания, вокзалы железных дорог, палаты богатых торговых компаний заняли места убогих жилищ. В последнее полустолетие по крайней мере пятьдесят тысяч рабочих были, таким образом, насильно удалены из пределов Сити и принуждены были поселиться в окружающих кварталах. Теперь нет более бедных в Сити, но зато они стали тем многочисленнее в его окрестностях. Число местных приходов не уменьшилось, а их годовые доходы увеличились. Есть такие приходы, в которых не наберется и полсотни жителей, и которые, не имея на своем попечении ни одного бедняка, нуждающагося в общественном пособии, употребляют суммы благотворительного фонда на устройство празднеств и на жалованье целой толпе служащих, пользующихся синекурами.

Самые бедные, самые невзрачные кварталы Лондона расположены в непосредственном соседстве с этим богатым Сити, постоянными жителями которого скоро будут только служащие в купеческих конторах да сторожа и швейцары. В окрестностях Тоуэра и доков находится лабиринт улиц, куда иностранец боится заглянуть и куда лондонцы из богатых кварталов редко заходят. Уличная грязь продолжается в корридорах домов; стены испещрены нечистотами; на окнах висит тряпье, в воздухе распространен мозглый или вонючий запах, большинство мужчин и женщин, которых встречаешь на улице, имеют исхудалые лица, провалившиеся глаза, одеты в грязное платье, в старые обноски, десять раз перепроданные одним лоскутником другому, и которые, начав свою карьеру в гардеробе джентльменов и леди элегантных кварталов Вест-Энда, оканчивают ее, в виде лохмотьев, на теле обитателей Шадвеля и Ваппинга. На южной стороне Темзы некоторые закоулки Ротергайта, Бермондси, Ламбета тоже представляют вертепы нищеты. Забредя случайно в эти трущобы, вы испытываете радостное чувство, когда увидите берега Темзы, какой-нибудь широкий бульвар, обсаженный деревьями, или зелень общественного сада. Какой контраст между видом бедных кварталов и блестящими проспектами роскошных предместий! Но, вместе с тем, какая громадная разница в образе жизни обитателей и в продолжительности их существования! Средняя годовая смертность варьирует от 14 до 60 на тысячу жителей, смотря по улицам, и там, где смерть косит так быстро человеческую жизнь, это происходит, понятно, оттого, что недостаток работы, хлеба и всякого благосостояния облегчает её задачу. Нет слов выразить, сколько Лондон скрывает в себе нищеты и горя!

Округи, прилегающие к Сити с северо-востока и севера и населенные главным образом ремесленниками, Спитальфильдс, Бетналь-Грин, Клеркенвель, составляют, так сказать, переходную ступень между бедными кварталами Лондона и теми частями его, где живут преимущественно люди, принадлежащие к классу буржуазии. Там уже почти все дома сообразуются с типом английского жилища: широкая канава в 2 или 3 метра глубиною, обнесенная железною решеткой, отделяет фасад дома от улицы, и подобно тому, как в крепость можно проникнуть только через подъемный мост, в дом англичанина, который гордо называет его, в известной поговорке, своим «замком» (my home—my castle), нужно входить но мостику или подъезду, перекинутому через этот ров; чтобы попасть на кухню или в подвал для угля, можно спуститься прямо в подвальный этаж по боковой лестнице. Таким образом, хозяин хорошо замкнут в своем жилище, но он позаботился разделить дом на две части—одну, в которой сам живет, и другую, куда приходят поставщики провизии. Он гнушается иметь, как бельгиец или немец, «шпиона» в форме зеркала, которое позволяло бы ему видеть всех проходящих, не будучи замечаемым ими, и окна его остаются упорно закрытыми со стороны улицы. Цветы в обилии украшают аппартаменты, но их можно видеть мельком: они поставлены тут для того, чтобы услаждать взоры владельца, а не взоры посторонних людей, которые проходят по улице. Тем не менее, однако, жилище англичанина имеет приветливый вид: если наружная сторона стен почернела от копоти, то крыльцо или подъезд всегда безукоризненной белизны; английские хозяйки щеголяют тем, чтобы постоянно держать его чистым и блестящим.

К западу оттуда, в округе Мерилебон, дома выше, канавы перед ними более глубоки, зеленеющие площади и скверы более многочисленны: там начинаются уже части города, населенные высшею буржуазией. В прошлом столетии тут имело резиденцию высшее дворянство, но потом оно переселилось, так сказать, массой далее на запад, и теперь дома аристократии, все с садом напереди, сосредоточены в окрестностях Гайд-Парка, преимущественно в Бельгравии. Каждая площадь, каждый проспект расположены таким образом, что образуют архитектурное целое. Некоторые бульвары, украшенные колоннадами, продолжаются правильно на протяжении версты слишком, и в каждой улице все дома кажутся как-бы составляющими один непрерывный дворец. В других местах палаты богачей стоят отдельно, но все они, как две капли воды, похожи одна на другую, с их садами, террасами, балконами, оранжереями тропических растений. Оригинальность архитектора нигде не обнаруживается в каком-нибудь особенном строении, кроме разве больших дворцов, окруженных парком. Целые кварталы, раскинутые на пространстве многих десятин или даже нескольких верст, состоят из домов, о которых можно подумать, что все они вышли из рук одного и того же мастера, как те игрушки в форме шале, которые вырезывает из дерева швейцарский ремесленник. Во всех этих домах лестницы и мебель расположены на том же самом месте и в том же порядке, все они украшены одинаковыми обоями и одинаковыми карнизами, которые подрядчики-строители заказывали тысячами на одних и тех же фабриках. Иностранец знает заранее неизбежное расположение этих хором, не имея надобности заглядывать в них: ячейка пчелиного улья не отличается такою правильностью, как эти однообразные человеческие жилища. Таково неминуемое следствие сосредоточения богатств в одних руках и употребления огромных капиталов на одновременную постройку сотен домов. Странствуя по этим новым кварталам Вест-Энда, которые занимают значительную часть графства Мидльсекс, на западной стороне Лондона, приходишь в изумление при мысли о массе лондонцев, достаточно богатых для того, чтобы жить в таких дворцах. Подъезды с канделябрами, роскошные сады, тропические растения, мраморные террасы, зеркальные окна—вся эта блестящая обстановка указывает на богатство внутреннего убранства. И действительно, войдя в комнаты, вы замечаете, что вся меблировка их самого солидного качества,—ковры, обои, столярная работа и металлические принадлежности.

Некоторые из самых больших дворцов были слишком обширны и слишком пышны для того, чтобы владельцы их могли переместиться и последовать за общим исходом аристократии на другую сторону парков: жилища их остаются точно островки посреди кварталов, которые были постепенно захвачены купеческою буржуазией. Даже два королевские дворца, Сент-Джемский и Буккингамский, находятся на востоке от Бельгравии; но первый из этих дворцов есть лишь оффициальная резиденция, где королева появляется только в дни парадных приемов, а второй, Buckingham-Palace, представляет отдельно стоящее здание, окруженное с трех сторон парками и садами. Что касается клубов, которые бесспорно принадлежат к самым красивым зданиям Лондона по благородству и безукоризненному стилю их архитектуры, то они, естественно, были построены в части города, лежащей на границах округов трех главных центров метрополии: аристократического, парламентского и коммерческого. Эта часть Лондона ограничена на юге Сент-Джемским парком, на севере—изящною улицей Пикадилли.

Между большими зданиями Лондона самое древнее—так называемая «Башня» (Tower), построенная Вильгельмом Завоевателем, около 1078 года, на восток от Сити и на берегу Темзы, может быть, на том месте, где некогда стояла римская цитадель, судя по тому, что тут нашли медали времен империи и остатки стен, как полагают, античной постройки. Несмотря на свое название, Тоуэр заключает в своей ограде множество строений, над которыми возвышаются многочисленные башни и четыреугольная масса обширного здания, специально именуемого «Белою башней» (White Tower). Эта крепость, стены которой, по сказанию летописцев, были цементированы «кровью животных», замечательна, как памятник Лондона, где всего чаще лилась кровь людей. Не говоря о тысячах сражавшихся, которые погибли, с той и другой стороны, во время революций и гражданских войн, при штурме и обороне Тоуэра, не говоря о неизвестных узниках, которые были умерщвлены в его темницах, насчитывают многие сотни исторических личностей, обезглавленных на мостовой большего двора, перед низкими воротами церкви «св. Петра в оковах» (S. Petri ad Vincula). В этой башне государи Англии отсекали рукой палача головы своих соперников, царедворцев, которые им надоели, жен, с которыми они разошлись; здесь же погибли на плахе некоторые из людей, имя которых справедливо пользуется уважением английской нации: таков был Альджернон Сидней, казненный Карлом II в 1683 году. В одной из башен, известной под именем «Кровавой», были убиты сыновья Эдуарда IV. История лондонской башни—это летопись королевских преступлений; по выражению одного писателя, «на её мрачных стенах нарисованы кровавыми чертами честолюбие Эдуарда I, сладострастие Генриха VIII. фанатизм Марии, жестокое тщеславие Елизаветы». Гораздо ранее штурма французской Бастилии Тоуэр был уже два раза взят приступом восставшим народом, но ни Уат Тайлер, ни Джак Кед не подумали разрушить эту крепость, и до 1820 года она оставалась тюрьмой для государственных преступников. И теперь еще один из главных чиновников, заведующих этим зданием, носит титул тюремного надзирателя. В настоящее время эта древняя крепость служит преимущественно арсеналом, музеем оружия и орудий пытки; здесь же хранятся драгоценности короны. Львы лондонской башни, с жизнью которых, по древней легенде, была связана судьба государей, переведены в 1834 году в зоологический сад.

Другое старинное здание—Вестминстерское аббатство, вокруг которого выстроился город того же имени, Вестминстер, бывший соперником Лондона, пока не слился с ним в одну обширную столицу. Этот религиозный памятник более нового происхождения, чем Тоуэр: большая часть его относится, по времени постройки, к первой половине тринадцатого столетия, но он стоит на месте предшествовавших церквей, из которых первая была окружена водами одного из рукавов Темзы, давно уже осушенного. Между готическими храмами Англии Вестминстерская церковь, несмотря на позднейшие пристройки и реставрации, есть одна из самых полных, одна из тех, которые в архитектурном отношении представляют наиболее гармоническое целое. Особенно внутренность храма, хотя черезмерно наполненная надгробными памятниками, поражает зрителя величием и легкостью; придел или капелла Генриха VII, составляющая продолжение хоров, и в которой происходили заседания кавалеров ордена Бани, ослепляет блеском своих оконниц, богатством своих орнаментов, великолепием сводов и резных навесов. Вестминстерское аббатство, служащее местом коронования английских государей (прежде они венчались на царство в Шотландии), есть в то же время Сен-Дени и Пантеон Англии; большая часть людей, память которых чтит вся нация, имеют здесь если не гробницу, то по крайней мере памятник; но между истинно великими и знаменитыми личностями сколько проскользнуло в этот храм славы людей, в которых великого только и было, что знатное происхождение, богатство или тщеславие, а между скульптурными произведениями прекрасного стиля и неиспорченного вкуса сколько встречаешь смешных аллегорий и хвастливых надписей! Саркофаг Генриха VII и его супруги, сидячая статуя лорда Мансфильда—самые замечательные памятники этой многочисленной коллекции, но как не остановиться перед мраморными изваяниями или надгробными камнями, когда читаешь на них имена Эдуарда Исповедника, Эдуарда III, Джайны Сеймур, Марии Стюарт, Елизаветы, Марии Кровожадной, или имена государственных деятелей, имевших преобладающее влияние на судьбы английской нации, имена Монка, Каннинга, Чатама, Питта, Фокса, Уаррена Гастингса, Роберта Пиля? Ньютон, Гершель, Уатт, Гомфри Деви, Тельфорд, Юнг также погребены в Вестминстере; здесь же, по большей части в так называемом «углу поэтов», покоится прах Чосера, Бен-Джонсона, Кемдена, Мильтона, Бутлера, Грея, Спенсера, Аддисона, Драйдена, Конгрева, Томсона, француза Казобона, Гольдсмита, Соути, Маколея, Диккенса, Теккерея, Паоли, Уильберфорса, Генделя, Кембля, мисс Сиддонс, Гаррика. Наконец, между людьми, прославившимися изучением земного шара, находим здесь могилы Стамфорда Раффлеза, Реннеля, Шардена, Чарльза Ляйеля, Ливингстона.

Несмотря на реформацию, древнее аббатство удержалось, преобразовываясь сообразно обстоятельствам; не только уцелели все его здания, церковь, капитул, монастырские обители, но оно сохранило также свои учреждения и умножило свои богатства. Настоятель его—настоящий владетельный князь, живущий в готическом дворце подле церкви и пользующийся весьма значительным окладом. Вестминстерский капитул имеет не менее полутора миллиона доходов, сумма, которая, по уставу, должна бы быть употребляема на содержание сорока семинаристов и двух учителей в Вестминстерской школе, зависящей от аббатства; но капитул исполняет эту обязанность просто ежегодным взносом тысячи гиней. Во многих отношениях Вестминстерская школа, где преподавание довольно узкое и почти исключительно классическое, походит больше на грамматическую школу шестнадцатого столетия, чем на современный лицей. По близости этого училища, в бывшем доме вестминстерского милостынераздавателя, Вильям Какстон основал, вероятно в 1477 году, первую типографию в Англии.

Рядом с древним аббатством, на берегу Темзы, стоит здание двух палат парламента, так называемый новый Вестминстерский дворец, построенный на месте сгоревшего в 1834 году королевского дворца. Это здание, в готическом стиле, есть одно из самых обширных во всем свете, так как оно покрывает своей массой камня около трех десятин и содержит слишком 1.000 комнат; но в архитектурном отношении оно не вполне соответствовало желаниям тех, по решению кого была предпринята его постройка: если оно «достойно Англии по богатству и грандиозности размеров», то нельзя того же сказать относительно красоты и еще менее относительно распределения внутренних аппартаментов, которые следуют один за другим в виде бесконечного лабиринта. Самая замечательная зала—это остаток прежнего дворца, великолепная Вестминстер-Голль, смелый свод которой, имеющий 73 метра в длину и более 20 метров в ширину, поддерживается резными деревянными колоннами. Говорят, что парламентские коммисии, назначенные для рассмотрения планов, только испортили их; они не съумели даже выбрать хороших материалов для постройки такого монументального здания: камень, из которого построен новый парламент, быстро разрушается под влиянием непогод, и чтобы защитить фасады, принуждены были покрыть их слоем кремнекислых соединений. Какова бы ни была степень основательности критик, высказываемых людьми искусства, невозможно, однако, без чувства удивления созерцать этот громадный дворец, отражающийся в водах Темзы со своими бесчисленными статуями и скульптурными украшениями, с угловыми башенками, с стройною часовою башней, блистающей обильной позолотой и содержащей четыре циферблата около 10 метр. в диаметре, наконец, с колоссальной башней Виктории, масса которой высоко поднимается из-за корпуса здания, с её колоссальной короной и с её флагом, развевающимся по воздуху.

Купол собора св. Павла, еще более высокий, чем башни Вестминстера, величаво поднимается, в виде круглого свода, над домами Сити: из всех зданий Лондона это—самое величественное, оно видимо с наиболее далекого расстояния и по своему господствующему положению является истинным центром британской метрополии. Эта церковь считается лучшим произведением знаменитого Христофора Рена (Wren), который построил такое множество храмов, и по большей части в различных стилях, словно хотел испробовать свои силы во всех родах и разрешить все задачи архитектурного искусства. Изящный фасад, обращенный к западной площади, кругообразная колоннада купола и самая глава, развертывающая свою шаровидную поверхность над целым городом, отличаются изумительной чистотой линий. Когда смотришь со стороны Темзы, исполинская масса собора, контуры которого всегда смягчены парами воздуха, и на которой отдаление набрасывает фиолетовый колорит, принимает совершенно грандиозные размеры. Но внутренность этого колоссального памятника не соответствует великолепию его наружности. Стены внутри собора производят на зрителя неприятное впечатление своею леденящею наготой; гробницы, расставленные по сторонам главного храма и в боковых приделах, почти все украшены изваяниями без вкуса и при том нимало не гармонирующими с общим характером здания. Большая часть погребенных в соборе св. Павла—люди, прославившиеся на поле брани, между которыми особенно блистает имя Нельсона. Но здесь похоронены также многие художники и ученые, между прочим, Вильям Джонс, Джошуа Рейнольдс, Томас Лоренс, Ренни, и, наконец, сам строитель храма, архитектор Христофор Рен.

В Лондоне насчитывают (1896 г.) 1.269 церквей, капелл или синагог, и очень многие из этих храмов замечательны либо безукоризненной чистотой стиля, готического или норманского, которым английские архитекторы умеют так хорошо подражать, либо богатым украшением внутренности. Между множеством других больших зданий британской столицы, дворцов, министерств, театров, клубов и других общественных собраний, судебных мест, больниц, учебных заведений, можно указать очень много красивых памятников; таковы, например, новое здание судебных учреждений, госпиталь св. Фомы, против парламента, великолепная концертная зала Альберт-Голль, построенная на юг от Кенсингтонских садов, против бронзовой позолоченной статуи принца Альберта, которая помещается под прелестным готическим балдахином, увенчанным высокой башней, и окружена аллегорическими группами и 200 фигурами знаменитейших людей всех стран; вообще это один из великолепнейших монументов в мире. В Лондоне нет построек, которые давали бы более высокое понятие о его могуществе, чем девятнадцать мостов, перекинутых через Темзу, на пространстве от Гаммерсмита до Сити, и которые все различаются между собой по виду и материалу: одни из них гранитные, другие железные, и некоторые имеют громадные размеры. От парламента до Лондонского моста, на расстоянии менее 3 километров по линии течения, восемь мостов следуют один за другим, в том числе три моста, беспрестанно дрожащие под тяжестью железнодорожных поездов. Еще недавно нельзя было любоваться этой великолепной картиной Темзы и пересекающих ее мостов иначе, как стоя на палубе одного из бесчисленных пароходов, которые снуют вверх и вниз по реке; теперь Темза урегулирована на большой части её протяжения, и великолепные набережные построены на том месте, где прежде расстилались слои черноватой грязи, оставляемые на берегу отливом. Одна из этих набережных, называемая Victoria Embankment, тянется кривой линией на пространстве слишком километра, от Вестминстерского моста до моста Ватерлоо, и представляет исполинскую гранитную стену или плотину, возвышающуюся на 13 метров над уровнем низких вод; фундамент ея спускается на 5, местами даже на 9 метров ниже. Сады, группы деревьев и зелени украшают ее на всем её протяжении и приятно ласкают взор, который еще недавно должен был отворачиваться с чувством омерзения от прокаженных лачуг, омываемых поднимающейся волной Темзы, и от грязных закоулков, где отлагались слои речной тины. На этой плотине теперь высится один из сорока двух известных в мире обелисков, так называемая Игла Клеопатры, привезенная из Александрии; благодаря употреблению гидравлических таранов, достаточно было 24 человек, чтобы поставить эту каменную громаду, тогда как в 1836 году архитектор Леба, в Париже, нанял 480 рабочих для постановки Луксорского обелиска, а в 1586 году Фонтане понадобилось 960 человек и 75 лошадей, чтобы поднять обелиск на площади Ватикана, в Риме. Аллеи набережной облегчают сообщение между прибрежными кварталами, лежащими выше Лондонского моста, но ниже этого моста начинается гавань с товарными складами, дамбами, мостками на сваях и подъемными кранами, расставленными по берегам. В этом месте постройка моста до сих пор еще не была возможна, и потому, для установления сообщения между обоими берегами реки, принуждены были прибегнуть к прорытию туннелей под руслом реки. Один из этих подземных каналов, через который теперь проведена железная дорога, приобрел всемирную известность по трудностям всякого рода, которые должен был преодолевать инженер Брюнель, управлявший работами по прорытию. Но в 1825 г., в эпоху, когда начато было устройство туннеля под Темзой, считавшагося в то время одним из самых смелых предприятий человеческого гения, не располагали теми могущественными механическими средствами, какие были изобретены впоследствии; недоставало также и опытности в рабочих этого рода. После того, именно в 1870 г., был прорыт другой туннель, выше Лондонской башни: вместо того, чтобы потребовать пятнадцать лет, как первый, этот новый подземный канал был окончен в течение одного года; он обошелся в тридцать два раза дешевле, чем подземный канал Брюнеля, и ни один из рабочих, работавших при прорытии его, не лишился жизни. Старый туннель стоил 15.350.000 франков, а новый всего только 450.000 франк. Теперь работают над прорытием туннеля у Блеквеля; кроме того, окончены 2 туннеля для электрических трамваев. В настоящее время обсуждается вопрос о проведении через Темзу, в соседстве Тоуэра, нового моста таким образом, чтобы он представлял около середины два подвижных моста, расположенные в виде ромба и ограничивающие бассейн, достаточно обширный для вмещения самых больших судов: при таком устройстве, каждый из средних мостов открывался бы последовательно для прохода судов, так что движение экипажей и пешеходов могло бы продолжаться без перерыва то через один, то через другой из подвижных мостов.

Между общественными памятниками Лондона есть немало таких, которые посещаются не ради их величественного вида или изящества их архитектуры, но единственно по причине заключающихся в них сокровищ, научных или художественных. Таков знаменитый Британский музей (British Museum), обширное здание, не имеющее никакой архитектурной красы, кроме той, которую дают громадность размеров и большое протяжение колоннад; но с того момента, как нога ваша переступит через порог подъезда, вы забываете о здании и видите только чудеса всякого рода, собранные в этом дворце. Богатства, которые он содержит, произведения природы и образцовые творения искусства, делают его во многих отношениях драгоценнейшим музеем всего мира; он обладает еще кое-какими остатками богатых коллекций минералогии, геологии, ботаники, зоологии, палеонтологии, антропологии, которые теперь переведены в Южный Кенсингтон, в специальный музей естественной истории. Залы скульптуры и древностей заключают в себе удивительнейшие или любопытнейшие памятники Ассирии, Египта, Армении, Малой Азии, Греции, Этрурии; сюда-то восторженные любители великого искусства приходят созерцать с чувством благоговения ликийские гробницы, обломки Мавзолея, колонны храма Дианы Эфезской, мраморы Фигалеи, статуи Парфенона. С той поры, как лорд Эльджин, в 1816 г., привез из Афин эти драгоценные мраморы, желающему изучить гений древней Эллады так же необходимо побывать в Лондоне, как и в самой Греции. Здесь же находится знаменитый «Розетский камень», который Юнг начал дешифрировать, и на котором Шампольон открыл, наконец, ключ иероглифических письмен древнего Египта; папирусы, которым от трех до четырех, может быть, даже пять тысяч лет, и таблички, составлявшие библиотеку царского дворца в Ниневии, также хранятся в Британском музее. В продолжение 123-летнего своего существования, с 1753 по 1876 г., этот музей стоил английской нации около 125 миллионов франк. Наконец, книгохранилище этого музея, менее богатое, чем Парижская национальная библиотека, хотя оно заключает в себе уже слишком 1.600.000 томов, но располагающее более широкими денежными средствами, быстро увеличивающееся новыми драгоценными приобретениями и более тщательно классифицированное, хотя и не имеющее еще систематического каталога, привлекает со всех концов света искателей редких книг и ученых. Ежегодное приращение библиотеки Британского музея составляет, в среднем, около 30.000 томов (в 1876 году прибавилось: книг 35.661; манускриптов и разных документов 32.908; музыкальных сочинений 8.125; в 1880 г. 76.774 новых сочинения). Читальная зала представляет здание, достойное всякого удивления: её двойной свод, откуда спускается. так сказать, просеянный свет, всегда ровный, без резких переходов, соперничает, по громадности размеров, с самыми колоссальными куполами мира; каталог по алфавитному порядку имен авторов, состоящий почти из 1.000 томов, и 20.000 наиболее употребительных сочинений, энциклопедии, словари, исторические сборники, находятся здесь к услугам читателей, которые, кроме того, получают, не всегда довольно быстро, всякия книги, какие пожелают. Число читателей в 1880 г.: 138.842; в среднем выводе, 443 читающих в день; потребовано было 1.407.046 томов, что составит по 8 томов на каждого читателя. К сожалению, недостаток места все более и более стесняет кураторов музея, и уже предвидят в близком будущем момент, когда они принуждены будут сваливать в кучу свои сокровища, вместо того, чтобы расставлять их в систематическом порядке. Во избежание загромождения музея, им пришлось поместить драгоценные произведения скульптуры в сараи; они должны были систематически отвергать приношения усердных жертвователей. Число посетителей в Британском музее в 1880 г. было 839.370.

Национальная картинная галлерея помещается на самой красивой площади Лондона, на Трафальгар-Сквере, где журчат артезианские фонтаны, бьющие обильными струями, и который украшают статуи великих людей и львы, лежащие на четырех углах колонны Нельсона. Но едва-ли найдется в Лондоне общественное здание, за которое город должен бы был более краснеть, и которое было бы менее достойно столицы Великобритании; едва-ли существует также собрание произведений живописи, хуже распределенное: это не более, как временное помещение, а между тем картины остаются там уже более полстолетия. Эта картинная галлерея, как и Британский музей, быстро ростет: в начале это была скромная коллекция, заключавшая десятка четыре картин, но затем покупки и приношения в дар расширили ее постепенно до нынешних размеров; в одном только 1872 г. она увеличилась 77 произведениями живописи, за которые заплачено 1.875.000 франков. Теперь она содержит более тысячи картин и несколько статуй: значительные фонды, находящиеся в её распоряжении, дали ей возможность приобрести из коллекций континента много самых драгоценных произведений кисти. Старинные италианские школы имеют достойных представителей в Лондонской галлерее, где можно видеть замечательнейшие картины великой эпохи искусства, «Воскрешение Лазаря» работы Себастиано дель Пиомбо и отчасти Микель-Анджело, «Меркурий и Венера» Корреджио, и различные произведения Рафаэля и других италианских живописцев. Далее, мы встречаем здесь творения Веласкеца, Мурильо, Рембранта, Рубенса, ван-Дейка, пейзажи Рюйсделя, Гоббема; в этой же галлерее находятся два лучшие произведения английского живописца Тернера, помещенные, по его собственному желанию, между двумя произведениями Клода Лоррена: это было непременное условие, с которым он принес в дар национальной галлерее свои 105 картин: некоторые из этих картин, несомненно указывающие на существование у автора известного недостатка зрения, представляют странное смешение красок. Когда Лондон будет иметь здание достойное, как по величине, так и по архитектурной красоте, принять в себя полную коллекцию произведений живописи, такую, которою Англия могла бы по справедливости гордиться, в ценных картинах для наполнения национальной картинной галлереи недостатка, конечно, не будет, ибо многочисленные богатства этого рода, хранящиеся теперь в разных специальных собраниях, каковы, например, Соанский музей и Национальная галлерея портретов, без сомнения, перейдут, по большей части, во дворец художеств, принадлежащий нации. Кроме того, частные коллекции Бриджватер-Гоуза, Гросвенор-Гоуза, Стаффорд-Гоуза, Девоншир-Гоуза и других аристократических домов заключают много драгоценных картин, на которые нация также может рассчитывать в том смысле, что они рано или поздно сделаются, если не общественным достоянием, то, по крайней мере, предметом, доступным для публики. Уже и теперь картинная галлерея Дульвичской коллегии, находящаяся недалеко от Хрустального дворца, может быть рассматриваема как публичная коллекция; она содержит, между прочим, капитальные произведения голландских и испанских живописцев,

Южно-Кенсингтонский музей едва-ли не самый богатый, после Британского, по обилию и разнообразию собранных в нем драгоценных предметов. Основанный в начале пятидесятых годов, с целью содействовать развитию искусства, которое англичане находили недостигающим у них той высоты, на какой оно стоит у их соседей, этот музей был, так сказать, импровизирован после лондонской всемирной выставки 1851 года и представляет еще странное соединение разнородных построек, деревянных, каменных, кирпичных, железных, из которых иные являются в форме простых сараев, другие в виде строений с архитектурными претензиями; но теперь строится обширный дворец, куда намерены поместить все сокровища музея, и некоторые корпуса его уже готовы: это новое здание, в чистейшем италианском стиле эпохи Возрождения, обещает быть самым красивым памятником Лондона. Разнообразные коллекции Кенсингтонского музея, которые хотели собрать во что бы то ни стало, не заботясь о приведении их в порядок, представляют, как и строения, довольно запутанную смесь: книги и картины, фарфоры и статуи, грамоты и машины, предметы питания и продукты промышленности следуют одни за другими без определенного порядка; тем не менее, система вводится мало-по-малу в этот хаос, и кое-где уже ярко выделяются некоторые капитальные произведения, перед которыми посетитель долго останавливается, не обращая внимания на то, что они поставлены не в надлежащем месте; между прочим, музей обладает скульптурными произведениями эпохи Возрождения итальянского искусства, которым могла бы позавидовать даже Флоренция; еще более замечательны семь картонов Рафаэля, настоящие картины, производящие то же впечатление, что и фрески. В коллекции научных моделей также встречаются предметы, которые механики рассматривают с чувством глубокого уважения; таковы, например, старейшие, по времени изобретения, машины Аркрайта, Уатта, Стефенсона. Кроме собственных сокровищ, Кенсингтонский музей заключает еще большое число очень дорогих произведений искусства, драгоценных камней и золотых вещей, финифтяных изделий, камей, статуй, которые вверены ему богатыми аматерами для того, чтобы артисты и публика могли осматривать их. Кенсингтонский музей принадлежит к числу тех общественных коллекций, которым парламент оказывает особенное покровительство в государственном бюджете. В первые годы, следовавшие за основанием этого музея, «департамент наук и искусств» ассигновал от четырех до пяти миллионов франков ежегодно на увеличение его сокровищ; средним числом, расходы на содержание Кенсингтонского музея далеко превышают миллион; так, в 1878 году на содержание его было назначено 973.050 франк., не считая издержек на формовку, фотографические снимки и т.п.; сверх того, ассигновано было 200.000 франк. на приобретение предметов искусства. Нельзя, однако, не пожалеть, что подобный музей, представляющий школу искусства и науки, помещается на одной из оконечностей аристократического предместья Лондона, вдали от центра города и от населения, которому он должен приносить пользу. В видах устранения этого неудобства, основано отделение Кенсингтонского музея в промышленном предместье Бетналь-Грин. Кроме того, произведения искусства и книги научного содержания рассылаются во все учебные заведения Англии.

Рядом с Южно-Кенсингтонским музеем, на месте расположения всемирной выставки 1862 года, где в скором времени будет стоять целый город музеев, находится драгоценная коллекция ост-индской кампании, в которой собраны все минералы, все сырые продукты, производимые баснословно богатой почвой Индостана, всевозможные образчики промышленности и замечательнейшие предметы искусства индусов; нигде в Европе не встретишь более полного собрания предметов, которые дают возможность изучать издалека историю и домашнюю жизнь народов, населяющих полуостров Ганга. Вообще специальные коллекции имеют перед большими музеями, где собраны разнородные произведения природы или человеческого искусства, то преимущество, что они служат наглядным пособием для образованного посетителя и поддерживают его внимание. В Лондоне существует много таких специальных музеев, превосходно устроенных и систематизированных, которые в высокой степени содействуют успехам науки: таковы: например, геологический музей в улице Джермин-Стрит, основанный де-ла-Бешем (de lа Beche), и анатомический музей, устроенный Джоном Гунтером, на юге от обширного сквера Lincoln's Inn Fields. Почти все ученые общества, имеющие пребывание в столице Великобритании, также обладают богатыми коллекциями и в особенности специальными библиотеками неоценимого достоинства. Гильдголль, муниципальный дворец Сити (место заседаний городской думы), заключает в своих стенах публичную библиотеку, которая из всех общественных книгохранилищ Лондона привлекает наибольшее число читателей (всех публичных библиотек в Лондоне в 1878 г. насчитывалось 59; в гильдгольской библиотеке число читателей в 1877 году простиралось до 287.012); это книгохранилище содержит, между прочим, большую часть сочинений, карт и драгоценных документов, относящихся к истории английской метрополии. Королевский институт, геологическое общество, старейшее во всем свете по времени основания, антропологическое общество, линнеевское общество, наконец, географическое общество, по инициативе которого совершено столько путешествий для исследования малоизвестных стран земного шара, все они находятся в цветущем состоянии и располагают значительными капиталами, которые дают им возможность умножать свои богатства на пользу науки: так, например, бюджет географического общества в 1876 году равнялся 290.200 франков (число членов в этом году было 3.332). Зоологическое общество, в распоряжение которого отдана часть Риджентс-Парка, обладает богатейшей в свете коллекцией живых животных: она состоит из 2.500 особей (число членов этого общества 3.311; доходы в 1877 году 873.875 франк.; число посетителей зоологического сада 915.764). Общество садоводства имеет прекрасные сады в Южном Кенсингтоне; но главный ботанический сад метрополии, самый богатый и лучший по устройству во всей Европе, находится в Кью, на западной стороне Лондона. Этот сад, куда летом по воскресеньям собирается масса публики, ищущей развлечения от смертельной скуки города, есть вместе с тем парк, где можно спокойно беседовать, сидя на мягкой мураве лужаек, под тенью каштанов или кедров. Внутри парка, в разных местах, находятся два музея; многочисленные теплицы, настолько обширные, что могут вмещать большие деревья, рассеяны по окраинам. Одна из оранжерей, служащая зимним садом для растений умеренного пояса, покрывает площадь, равную почти двум третям гектара; в другой растут пальмы, бананы, бамбуки, панданы, саговые и драконовые деревья: гуляя в этой оранжерее, можно бы было вообразить себя вдруг перенесенным в какой-нибудь девственный лес Нового Света, если бы сквозь раскинувшиеся в вышине шатры и вееры листвы не проглядывал тусклый стеклянный свод крыши, на котором осаждается влажность наружного воздуха (число посетителей лондонского ботанического сада в 1878 г. 725.420). В окрестностях столицы, особенно в Чизвике, богатые землевладельцы также имеют сады, которые могут сравниться по некоторым из их коллекций цветов и их оранжерей с ботаническим садом в Кью. Что касается «Хрустального дворца», великолепного памятника, построенного из стекла, который возвышается на холме в южной части Лондона, то его обширные сады, занимающие пространство около 80 десятин, служат лишь местом прогулки, да и само здание, долженствовавшее быть в одно и то же время музеем и дворцом для празднеств, заключает, правда, воспроизведение прекрасных архитектурных образцов, но принимает все более и более характер места увеселений и концертов. То же самое можно сказать о дворце Александры, которого высокий блестящий купол, покрывающий залу, где свободно помещаются 2.000 музыкантов и до 12.000 слушателей, господствует над огромным садом в сотню гектаров и окружен великолепным горизонтом рощ и лугов. Недавно город Лондон, после двадцатипятилетней тяжбы, получил, наконец, в полное владение целую обширную территорию, Эппингский лес, который тянется с северо-восточной стороны на пространстве 2.400 гектаров, и который, без сомнения, сделается лучшим парком метрополии.

Хотя Лондон один заключает в своей городской черте более восьмой части населения Британских островов, он не имеет, однако, университета в собственном смысле, как Оксфорд и Кембридж, или даже как Дургам и Сент-Эндрьюз. Правда, один богатый купец, по имени Грешам, завещал, в половине шестнадцатого столетия, большие земли, которые, согласно воле завещателя, должны были быть употреблены на основание университета, и ценность которых в настоящее время равнялась бы 75 миллионам франков; но это наследство, в большой части растраченное муниципалитетом Сити, послужило лишь к тому, что на вырученные из него суммы был основан лицей или коллегия. Недавно возникшее учреждение, называемое Лондонским университетом, само не наделяет высшим образованием: это просто коллегия экзаминаторов, выдающая свидетельства об удовлетворительном испытании студентам высших учебных заведений Лондона, провинциальных городов или колоний, причем не установлено никаких условий относительно местопребывания, общей жизни, дисциплины нравственной или религиозной. Впрочем, если главные школы Лондона не занимают оффициально той же степени, как университеты Кембриджский и Оксфордский, они, тем не менее, формируют превосходных воспитанников и дают им образование, где опытным наукам отведено более места и которое лучше отвечает требованиям современного общества: так, медицина, совершенно пренебрегаемая в старинных университетах, есть одна из наук, которые очень ревностно изучаются в Лондоне, не только в одиннадцати специальных училищах, состоящих при госпиталях, но также в двух коллегиях, называемых одна «университетскою» (University College), другая «королевскою» (King’s College); при каждом из этих двух институтов имеется клинический госпиталь. Университетская коллегия не дает своим слушателям никакого религиозного воспитания, и на скамьях её аудитории индусы, персы, евреи сидят рядом с христианами, тогда как в королевской коллегии догматы англиканской церкви считаются долженствующими быть душой преподавания, и все, директор, профессора, студенты, принадлежат к господствующему вероисповеданию. Высшая школа художеств, лучшая в Англии, соединена с тою же королевскою коллегией, которая, кроме того, обладает моделями главных произведений скульптора Флаксмана. С 1869 года женщины также получили доступ к университетским экзаменам, и, в силу недавнего постановления, они имеют право на равное с мужчинами образование либо в тех же самых учебных заведениях, либо в отдельных школах, имеющих совершению одинаковую с мужскими программу преподавания. Высшее специально женское учебное заведение, Королевина коллегия (Queens College), принимает около 360 девиц. Самая большая школа в ближайших окрестностях Лондона—Гарроуская (Harrow-on-the-Hill), расположенная на холме, к северо-западу от столицы. После итонского лицея, это самая аристократическая школа в Англии, и пребывание в ней стоит так же дорого, как и в Итоне; число её питомцев колеблется между 600 и 700.

Многие из больших средних учебных заведений Великобритании также находятся в метрополии. Что касается начальных школ Лондона, то о важности этого отдела народного просвещения можно судить по тому факту, что в 1895 г. в элементарных школах, состоящих под ведением училищного совета (School-Board), обучалось 488.038, и в частных школах (voluntary schoot)—226.160 детей.

Самое большее элементарное училище в Лондоне и, быть может, во всем свете,—это еврейская школа, где учатся около 2.500 детей, мальчиков и девочек.

Если Лондон, несмотря на свои высшие учебные заведения, не есть университетский центр Британских островов и должен еще признавать в этом отношении первенство Оксфорда и Кембриджа, то он, по крайней мере, бесспорно составляет средоточие научное, литературное, артистическое всех стран и народов, говорящих английским языком: здесь выходит в свет большая часть литературных произведений, здесь собираются важнейшие ученые общества, здесь открываются большие художественные выставки и актеры приобретают славу. В этом же городе издаются самые распространенные журналы и наиболее влиятельные органы политической прессы, которые не только имеют право называть себя «четвертою властью» в государстве, но и влияют на настроения общественного мнения во всех цивилизованных странах. Типографии, где печатаются эти журналы и газеты, принадлежат к замечательнейшим промышленным заведениям Лондона.

Исполинский город не занимает на Британских островах первого места как промышленный центр: он не может равняться с Манчестером, Бирмингемом, Шеффильдом, Лидсом или Гласго по той или другой специальной промышленности; но если бы фабричные заведения, рассеянные в разных кварталах или округах Лондона, соединить в один город, то мы ясно увидели бы, что по совокупности своих мануфактур метрополия все-еще первый город Англии, и что прозвище Cockneys, или «обитатели земли изобилия» (Cockaigne, как прежде обыкновенно называли Сити), даваемое всем жителям Лондона, которые слышат звон колоколов церкви Боу-Черч в Сити, заслужено ими не праздною жизнью. Большая часть фабрик расположена так, что образует вокруг Сити обширный полукруг, обращенный выпуклою стороною к востоку: Спитальфильдс, Клеркенвель, Бетналь-Грин, Майль-Энд, Ротергайд, Саутварк, Ламбет—вот главные округи промышленного труда; но везде можно найти рабочих, занимающихся приготовлением предметов, необходимых для продовольствия и содержания жителей столицы. По переписи 1891 г., из жителей Лондона старше 10 лет отроду 31,14 проц. были заняты в промышленности, 10,45 проц. в торговле и перевозочном промысле, 0,46 проц. в сельском хозяйстве и рыбной ловле, 12,02 проц. жили в услужении, 5,05 проц. было чиновников, военных или занимающихся учеными профессиями и 40,08 проц. без профессии. По отдельным главным ремеслам и профессиям столичное население распределялось следующим образом: лиц занятых в промышленности 1.014.223, из них—266.204 женщин; домашней прислуги—391.501, из них—338.543 женщин; лиц, занятых в перевозочном промысле—219.038, из них—3.203 женщин; учителей, артистов, лиц свободных профессий—135.089, из них—62.220 женщин; торговцев в собственном смысле—121.423, из них—7.696 женщин; коронных чиновников и служащих по городскому общественному управлению—39.492, из них—2.727 женщин; армия и флот—15.846; занимающихся обработкою почвы и рыболовством—14.973, из них—1.299 женщин; без профессии—1.305.511, из них—1.058.504 женщин.

Лондон отличается в особенности фабрикацией глиняной посуды, ножей, оружия, машин всякого рода, часов, изделий ювелирного искусства; он строит корабли и занимается их оснасткой; он сохранил шелковую промышленность, принесенную ему французскими гугенотами в конце семнадцатого столетия; далее, он дубит и обделывает кожи, рафинирует сахар, дистиллирует водки. Его пивоваренные заводы замечательны громадными размерами и, по обширности своего производства, доставляют весьма значительный доход английской казне. Один из этих заводов, чтобы получить воду, необходимую для пивоварения, совершил самое глубокое бурение через пласты лондонского бассейна: буровой снаряд проник на расстояние 311 метров от поверхности земли, в слои нижнего зеленого песчаника. Овощные огороды в окрестностях Лондона составляют почти половину всей огородной земли, возделываемой в Англии; огороды эти не могут сравниться с парижскими jardins maraichers, но цветочные садовники имеют превосходные теплицы.

Как рынок капиталов, Лондон не имеет соперников во всем свете. Даже Франция далеко не обладает таким огромным количеством свободных сбережений, как Англия, и они не сосредоточены в банках, так чтобы могли быть немедленно утилизируемы, как только ожидаемая выгода направляет их к какому-нибудь новому предприятию. Город Лондон имеет, вероятно, столько же совершенно свободных капиталов, сколько все другие денежные рынки мира, взятые вместе (сумма вкладов в английском банке и в других лондонских банках, публикующих балансы, составляла, 31-го декабря 1872 года, 3.000.000.000 франк.), и это важное преимущество позволяет ему завладевать, к ущербу других государств, всеми обещающими выгоду случаями, которые представляются в различных странах земного шара. К банкам Ломбард-Стрита (Ломбардская улица), где некогда поселились ломбардцы и флорентийцы, первоначальные наставники английских банкиров, обращаются за ссудами нуждающиеся в деньгах правительства, компании горных промыслов и железных дорог, изобретатели, чающие превратить свою мысль в звонкие червонцы, спекулянты всякого рода. Мало найдется правительств, которые, кроме оффициальных посланников при сен-джемском дворе, не имели бы еще особенных представителей при денежных тузах Ломбард-Стрита. Благодаря сведениям, стекающимся со всех концов земного шара в Лондон, как в общий центр, капиталисты Сити первые узнают, где можно сделать выгодное помещение свободных капиталов, и некоторые страны регулярно посылают им самую крупную долю своих доходов. Почти все значительные предприятия в колониальных странах основаны на деньги, занятые в Лондоне; рудники Южной Америки эксплоатируются косвенно банкирами лондонского Сити; эти же банкиры построили железные дороги и порты Бразилии, Лаплаты, Чили, и в их же конторах имеют резиденцию почти все частные компании подводных телеграфов.

Первый город в свете по финансовым операциям, Лондон есть в то же время первый город по движению торгового обмена и по важности его морского судоходства. Это главный рынок земного шара по торговле чаями, кофеем и большею частью других колониальных продуктов; сюда же привозится шерсть из Австралии, из Африки, вообще из внеевропейских стран, и иностранные фабриканты и торговцы должны запасаться товаром в Лондоне: множество товаров ввозится на континент Европы не иначе, как чрез посредство порта Темзы. Следующие цифры показывают постепенное возрастание оборотов внешней торговли английской столицы:

Внешняя торговля Лондона в 1335 году—8.329.000 франк.; 1770 г.—250.000.000 фр.; 1791 году—775.000.000 франк.; 1882 г.—6.024.457.500 франков.

Таможенные сборы Лондона в 1882 году—249.893.875 франков.

С начала восемнадцатого столетия общая ценность торговых оборотов Лондона с иностранными землями увеличилась почти в двадцать раз, и это возрастание продолжается до сих пор, быстро возрастая с каждым десятилетием. В 1894 г. привоз из-за границы и из колоний составлял, по ценности, 141.455.868 фунт. стерл.; вывезено было британских произведений на сумму 41.575.602, иностранных продуктов на сумму 34.626.491 фунт, стерл. Лондонский порт—это целый мир, о котором невозможно составить себе понятия, не видев его собственными глазами. Впрочем, весь залив, образуемый устьем Темзы, считается, в силу решения суда казначейства (Exchequer court), гаванью Лондона, и это решение, без сомнения, вполне согласуется с действительностью. Граница этого исполинского порта обозначается идеальною линией, которая идет от стрелки мыса Норт-Форленд и пересекает Гарвичский нос, проходя через Гонфлитский маяк. Некоторые малые порты, лежащие по окружности лимана, имеют независимое существование: это, так сказать, энклавы большего лондонского порта. Однако, эти небольшие гавани в действительности не что иное, как передовые порты могущественной метрополии по рыбному промыслу или по торговле; их можно также рассматривать, как приморские предместья Лондона. По мере того, как подвигаешься от якорной стоянки, называемой Нор, вверх, в Темзу, количество попадающихся на пути судов, плывущих врознь или длинными вереницами, постоянно увеличивается; они теснятся около каждого прибрежного города; нет ни одной жете или дамбы, выступающей на середину вод, которая не была бы окружена несколькими судами. Выше Ширнеса берега лимана сближаются: мы вступаем в реку, и уже края суши представляют почти непрерывную набережную, где мерно вращаются рычаги машин, посредством которых производится сообщение между трюмами судов и магазинами товарных складов. Еще немного далее—и дома, построенные на берегу, едва виднеются сквозь снасти судов, которые тянутся несколькими, плотно сомкнутыми рядами. Впереди стоит, точно серая стена, густой туман, покрывающий столицу, но по сторонам, через известные промежутки, вы видите как будто улицы из кораблей, которые врезываются внутрь твердой земли и теряются где-то далеко в дымной атмосфере. Эти улицы—лондонские доки.

В конце прошлого столетия, легальные набережные, единственные, на которых дозволено было выгружать известные товары, простирались только от Лондонской башни до Биллингсгета, на протяжении 445 метров в длину, при 13 метрах ширины. Кроме этого, крайне ограниченного пространства, торговля могла располагать еще так называемыми льготными набережными; но все эти дебаркадеры были так малы, что недостаток мест разгрузки постоянно затруднял движение торговых оборотов; кроме того, невозможность ввести порядок в уборку груд товаров всякого рода имела то следствие, что эти сокровища подвергались расхищению в обширных размерах: исчисляли в 12 слишком миллионов ежегодно общую ценность краж, совершаемых на набережных и на борте купеческих кораблей. Большая часть приходящих судов оставалась по целым неделям и даже месяцам посреди реки и не могла выгружаться иначе, как при помощи лодок, постепенно перевозивших груз с судна на берег.

Такой порядок вещей не мог быть долее терпим, особенно после того, как войны французской революции и империи заставили направиться к английским портам почти весь торговый обмен континента Европы с Индией и Новым Светом. Коммерсанты Лондона решились, наконец, последовать примеру своих ливерпульских соперников, которые уже завели у себя доки или замкнутые бассейны, окруженные складами и дающие пристанище как кораблям, так и их грузам. После продолжительных прений в парламенте, первая компания негоциантов выбрала, для устройства шлюзованных резервуаров и складочных магазинов, пространство, в то время лежавшее пустырем, которое находится у основания полуострова, называемого Собачьим островом (Isle of Dogs), между Лондоном и Блекуолем: в 1800 году Питт сделал первый удар заступом, и работа закипела. Место было выбрано очень удачно, так как корабли, имеющие от 7 до 8 метров водоуглубления, могут входить прямо в доки, не огибая полуострова, и тем не менее находятся у оконечности естественной гавани, которую Темза образует ниже Лондона; складочные магазины окружены со всех сторон водами, представляющими отовсюду доступ судам. Польза этих первых доков вскоре доказала необходимость постройки новых. После четырех бассейнов, называемых вест-индскими доками (West-India-docks), были выкопаны ост-индские доки (East-India-docks), первоначально предназначенные для торговли с Антильскими островами и Индией, но ныне открытые для судов из всякого места; затем устроили лондонские доки (London-docks), гораздо более важные по причине их непосредственного соседства с Сити и обширности их складочных магазинов, предназначенных преимущественно для риса, табаку, виноградных вин и водок; наконец, все на том же левом берегу реки, были основаны, в 1828 году, екатерининские доки (Saint-Catherine'docks), теперь самые оживленные сравнительно с их протяжением. Чтобы дать место этим новым водовместилищам и товарным складам, нужно было сломать 1.250 домов и старинный госпиталь св. Екатерины и заставить выселиться 12.000 жителей.

С той эпохи были предприняты и выполнены другие работы этого рода, еще более значительные. Доки Виктории (Victoria-docks), оконченные в 1855 году, все вместе занимают пространство в 250 гектаров, то-есть более 2 квадратных километров, и, несмотря на такое обширное протяжение, они должны увеличиваться еще новыми участками земли, вокруг которых город развивает сеть своих улиц, постоянно вытягивающихся в длину. Таким образом приморский Лондон не перестает рости на левом берегу Темзы. На правом берегу он еще далеко не имеет такой важности, как на левом, что объясняется затруднительностью сообщения этой стороны реки с Сити; но и там есть доки, где скопляются огромные запасы леса и разного рода хлеба. Ниже по реке кораблестроительные верфи Детфорда, порт Гринвича, морские арсеналы Вульвича, Гревзенд, Ширнес, Рочестер и Чатам обеспечивают правому берегу Темзы торговое преобладание.

Лондонские доки именно по причине их многочисленности и раскиданности на обширном пространстве и в особенности по причине соседства кварталов города и больших зданий, которыми они окружены, не производят на путешественника такого сильного впечатления, не вызывают в нем такого удивления, к какому он заранее приготовился. Нужно обходить эти доки с утра до вечера, жить там неделями, странствовать от склада к складу, от бассейна к бассейну по железным дорогам и на пароходах, нужно видеть нескончаемые ряды коммерческих судов всевозможных размеров и национальностей, созерцать груды товаров всякого рода, привезенных со всех концов света, присутствовать при нагрузках и выгрузках, при входе и выходе кораблей в ворота шлюзов, при беспрестанном приходе и отходе бесчисленных судов, чтобы составить себе понятие о грандиозном движении торговых оборотов, которое совершается в искусственных прибрежных бассейнах Темзы. Движение судоходства в лондонском порте в 1894 году представляло следующие цифры:

Внешняя торговля: в приходе всего 54.306 судов, вместимостью в 14.802.808 тонн; из этого числа на каботажную торговлю приходилось 43.922 судна, вместим, в 6.500.940 тонн.

Ливерпуль превосходит столицу по ценности своей отпускной торговли и по ввозу хлопка; но он много уступает ей в отношении привоза вин, сахара, колониальных товаров всякого рода. По совокупности своих торговых оборотов Лондон стоит выше Ливерпуля, но коммерческий флот его по численности на целую четверть меньше ливерпульского. В 1894 г. торговый флот метрополии состоял из 2.705 морских судов, вместимостью 1.504.158 тонн, в том числе 1.575 пароходов.

Лондон не составляет одной общины в политическом смысле, без сомнения, потому, что парламент опасается иметь в нем себе соперника. Он служит естественным средоточием для интересов торговых и промышленных, но не для интересов политических. Город разделен на множество различных администраций, до крайности перепутанных между собою; этот хаос в механизме общественного управления английской столицы всего лучше сравнить с лабиринтом лондонских улиц, номенклатура которых делалась без всякого порядка, по капризу землевладельцев и приходов: десятки улиц носят совершенно одинаковые имена—ЧорчСтрит (церковная улица), Кинг-Стрит (королевская улица), Принсес-Стрит (улица принцев), не считая places, terraces, rows, обозначаемых на один лад. Политическая и административная путаница, где современные нововведения забавно перемешаны с традициями средневековой эпохи, так чудовищна, что большинство жителей Лондона даже не стараются проникнуть в её тайны и отдали себя, в отношении общественного управления, на произвол судьбы; лабиринт законов так велик, что никто и не отваживается пускаться в него; граждане находятся во власти нескольких самодержавных компаний и даже не дерзают защищаться. Еще в 1855 году Лондон насчитывал не менее 300 собраний, представлявших каждое особую власть; эти собрания, состоявшие из 10.458 членов, отправляли свои функции в силу 250 актов парламента. В настоящее время лондонский Сити все еще считается особым городом, тогда как остальная метрополия разделена на 39 «округов местного управления», из которых каждый имеет свою «ризницу» или муниципальную коллегию (vestry или board), на которую возложено управление хозяйственными делами округа или квартала; кроме того, десятков шесть приходских vestries сохранили право выбора различных должностных лиц местного самоуправления. Заведывание фондами, назначенными на содержание бедных, вверено 30 различным собраниям. Специальный санитарный совет занимается гигиеной метрополии; другой совет, Metropolitan Board of Works, имеет на своей обязанности управление и надзор за всеми общественными работами в городе; училищный совет, School-Board, в члены которого могут быть допускаемы также лица женского пола, заботится о народном образовании и заведует школами в столице. Даже декан и капитул Вестминстерского аббатства сохранили еще остаток своей прежней муниципальной власти: также и приходы имеют еще некоторую долю гражданской власти. Все эти административные корпорации, заключающие вместе 8.073 члена, не считая массы их чиновников, имеют каждая отдельный бюджет, покрываемый специальными налогами. Но, несмотря на эту невообразимую путаницу административного механизма и на беспорядок в городских финансах, являющийся естественным следствием такой путаницы, Лондон расходует на свое общественное управление менее, чем Париж, и долг его менее значителен; общая сумма расходов города Лондона в 1874 году составляла 171.725.000 франк., из которых 55.000.000 назначено было на содержание бедных; долг различных окружных управлений (boards) города, считая в том числе Сити, равнялся 542.700.000 франк, (доходы графства Лондон на 1894-95 гг. исчислялись в 2.273.591 ф. стерл., долг в 1895 г. простирался до 34.558.352 фунта). Большие общественные работы предпринимаются здесь по большей части не самим городом, но концессионерными компаниями. Что касается полиции, то она зависит непосредственно от министра внутренних дел (home secretary), исключая полиции Сити. Вот некоторые цифровые данные, относящиеся к численному составу и деятельности лондонской полиции:

Полиция Лондона в 1895 г.—15.198 человек; полиция Сити 1.014 человек; произведено арестов (1877 г.)—77.982; людей убитых на улицах—120; раненых—2.836, исчезнувших—11.699; отысканных—6.160; окончательно пропавших без вести—5.539; воров по профессии, приблизительно—25.000 или 30.000.

Административное учреждение Лондона, специально заведующее общественными сооружениями метрополии, так называемое столичное управление публичными работами (Metropolitan Board of Works), состоит из 44 членов, которых теперь назначают окружные управы (vestries), выбирая их из своей среды. Это муниципальная делегация, облеченная, большою властью; но, по силе традиции, наибольшим влиянием все еще пользуется общественное управление Сити, и власть его распространяется косвенно за муниципальные пределы на всю столицу и графство Мидльсекс; оно обладает большими недвижимыми имуществами даже вне Лондона, так как ему, между прочим, были пожалованы город, территория и воды Лондондерри, в Ирландии. Хотя население Сити не превышает восьмидесятой доли общего числа жителей Лондона, а площадь его территории, равная 293 гектарам, занимает только сотую долю всего пространства столицы, бюджет его, питаемый разными налогами, между прочим, на вина, водки и на весь уголь, потребляемый жителями Лондона, составляет около пятой части общего бюджета метрополии; а между тем, после изгнания массами беднейших обитателей ради постройки на месте их домишек новых проспектов и бульваров, в этом богатом округе остается едва несколько человек бедняков, нуждающихся в общественном вспомоществовании. Большая часть граждан Сити группируются в различные компании, которые первоначально были корпорациями ремесленников и мелких торговцев, но которые сохранили из своего трудового прошлого только имя да символические знаки: более богатые, чем само правительство Сити, они соблюдают порядок старшинства, строго установленный старинными регламентами; лавочники стоят во главе двенадцати больших обществ; водоносы (watermen) составляют семьдесят девятую и последнюю компанию. Члены этих компаний, называемые «ливрейными мещанами», liverymen, потому что первоначально они носили одежду, похожую по форме и цвету на костюм лорда-мера и шерифов, избирают общий совет ливрейного мещанства (common hall of livery), в котором председательствует лорд-мер и который выбирает двух шерифов (sheriffs) для всего графства Мидльсекс и, большею частью пожизненно, казначея Сити (City chamberlain), администратора их муниципальной казны. Сити делится на 26 wards и на 270 precincts, жители которых, все равно граждане или не-граждане, собираются каждый год для составления списка кандидатов в советники; но только одни граждане, в окружном собрании или wardmote, назначают муниципальных советников (common councilmen), по одному на каждый precinct, контролеров или inquestmen и других должностных лиц уардов. Каждое окружное собрание (wardmote) выбирает также, пожизненно, старшину или альдермена (alderman), подчиненного лорду-меру; эти 26 старшин образуют так называемый совет альдерменов (court of alderman), а в соединении с 207 муниципальными советниками они составляют Court of common council, или муниципальный совет. Всякий альдермен, отказывающийся от исполнения своих обязанностей и просящий об увольнении его в отставку, должен внести 12.500 франк. штрафу в кассу муниципальной казны. Что касается лорда-мера (lord-mayor) или городского головы Лондона, особы, которая пользуется большою действительною властью, как главное должностное лицо городского общественного управления, и большим почетом во время его годичной службы, то он назначается советом альдерменов по представлению совета ливрейных горожан; но обыкновенно на эту должность выбирается старейший из альдерменов. Жалованья лорду-меру полагается 250.000 франков; кроме того, содержание его дворца, Mansion House, стоит каждый год почти столько же (в 1877 году на этот предмет было израсходовано 191.125 франк.); но обычай требует, чтобы он тратил гораздо больше на балы, на концерты, и чтобы на банкетах его в зале пиршества постоянно ходила кругом «любовная чаша» (loving cup), обильно наполненная вином.

Как ни велика власть административных корпораций Лондона, не следует, однако, забывать, что рядом с нею существует и другое влияние, не менее могущественное, чем авторитет «ливрейных патрициев» и «ризниц». Это влияние, почти совершенно скрытое от взоров публики, так сказать закулисное, принадлежит землевладельцам, на почве которых построен город Лондон: через своих управляющих, адвокатов, дельцов, эти господа заправляют местными собраниями, и общественные работы в столице никогда не предпринимаются таким образом, чтобы мог быть нанесен какой-нибудь ущерб их интересам. Обширные пространства земли в несколько квадратных километров, покрытые домами, составляют собственность одного владельца. Так, например, почти весь городской округ Мерилебон принадлежит герцогу Портленд, наследнику голландца Бентинк, любимца Вильгельма III.

Ниже Лондона на Темзе стоит пригород Гринвич или Гринич (Greenwich), пользующийся независимым муниципальным существованием. Главный его памятник, дворец красивой архитектуры и обширных размеров, построенный Христофором Реном, служил прежде помещением для инвалидов британского флота; недавно он преобразован в морскую академию, и одна из его зал, посвященная «морской славе» Англии, заключает статуи прославившихся адмиралов, картины, изображающие морские победы, и, между предметами, принадлежавшими знаменитым морякам, остатки экспедиции Франклина, отысканные доктором Рэ. Доходы морской академии простираются до 4.250.000 франк. На травянистом холме, который командует домом морского училища, над прекрасным садом, разбитым по плану Ленотра, расположено невысокое здание, основанное в 1676 году, которое напоминает также славу Англии и при том одну из самых благородных: это знаменитая обсерватория, где жили астрономы Фламстэд, Галлей, Брадлей, Маскеляйн, где был составлен Nautical Almanac, драгоценнейший документ для познания времени, и где и теперь продолжаются самые точные и глубокия исследования небесных явлений. Гринвичская обсерватория обладает очень богатою библиотекой и драгоценными инструментами. Через её купол проходит меридиан Англии, давно уже принятый большею частью иностранных морских ведомств за первый и окончательно указанный в 1884 г. астрономическим съездом в Вашингтоне как долженствующий служить исходною точкою, общею всем нациям, для измерений земного меридиана. Разность долгот между меридианами Парижа и Гринвича еще неизвестна с достаточной точностью: разногласие между различными произведенными до сих пор измерениями составляет не менее десяти секунд, то-есть около 150 метров. Вероятная разность между этими двумя меридианами равна 2°20'15".

За Гринвичем следует, на правом берегу Темзы, другой большой пригород, Вульвич, где находятся громадные казармы, кораблестроительные верфи военного флота, морской музей и арсенал, содержащий могущественнейшие снаряды современной индустрии для литья и сверления пушек, постройки лафетов и фабрикации всякого рода военных принадлежностей. Нигде не увидишь такой огромной массы механического труда, собранного на малом пространстве. Несколько многолюдных кварталов: Чарльтон, Блекгет, Ли, Эльтгам, примыкают к Гринвичу и Вульвичу и продолжаются на юге до Чизельгёрста и Бромли, другой сельской общины, лежащей в районе Лондона.

К востоку от Собачьего острова, против полуострова, отделяющего Гринвич от Вульвича, в Темзу впадает болотистая речка Ли. В бассейне этого маленького притока есть несколько самостоятельных городов, не принадлежащих к лондонской аггломерации; таковы: Лютон, лежащий в графстве Бедфорд, Саффрон-Вальден, Гертфорд, главный город графства, Чесгонт, Бишоп-Стортфорд, Энфильд, где правительство содержит оружейный завод, Вальтам-Абби, часть общины Вальтам-Голи-Крос, где находится единственное в Англии казенное заведение для приготовления пороха. Необходимость полного изолирования заставила разместить мастерские порохового завода на обширном пространстве, обнимающем более 20 гектаров, и дома разделены лугами, даже лесами: гуляя по аллеям завода, можно подумать, что находишься в деревне, вдали от фабрик и городов. Однако, Лондон дает уже знать о себе своим глухим гулом, и вскоре речка Ли вступает в сады Страдфорда и Плестоу, которые в действительности составляют, под общим именем Вестгама, часть метрополии. На востоке, Ванстед, Ильфорд, Баркинг также можно считать передовыми предместьями Лондона, да и Рамфорд, хотя совершенно отдельный город, работает, в особенности своим пивоваренным производством и своими садами и огородами, для продовольствия столицы.

Спускаясь вниз по Темзе, мы встречаем на возвышенном кентском берегу несколько следующих один за другим городов, тогда как низменные и болотистые берега Эссекса гораздо менее населены. Первый из этих городов, Эрит, расположен на самом берегу реки; следующий за ним богатый город Дартфорд лежит в некотором расстоянии от Темзы, внутри страны, на реке Дарт, которая берет начало близ городка Севен-Окс, в одном из прелестнейших естественных парков Англии. За одним из поворотов Темзы выступает Нортфлит, далее следует Гревзенд, один из центров дачной жизни и летних увеселений, город, утопающий в зелени садов и окруженный живописными холмами, усеянными дачами. Против Гревзенда, на эссекском берегу, стоит форт Тильбери, который был бы главною внешнею защитою Лондона, в случае, если бы неприятельскому флоту удалось форсировать вход в реку. Но крепости, охраняющие залив вне Темзы и реки Медуэ, заключают в себе уже все средства истребления, какие только придуманы человеком.

Бассейн р. Медуэ (Medway), занимающий большую часть области Вильд, есть одна из самых приятных местностей Англии, и на пространстве его рассеяны многочисленные города. Уже судоходная для мелких судов, река Медуэ проходит мимо г. Тонбридж, который, в начале семнадцатого столетия, сообщил свое имя одной соседней деревне, с минеральными (железистыми) водами, Тонбридж-Уэльз, лежащей в 7 километрах южнее и сделавшейся теперь гораздо более многолюдною, чем город, которому она обязана своим происхождением. Г. Медстон, лежащий на р. Медуэ, в том месте, где прекращается морской прилив, занимает центральное положение в графстве Кент; окрестности его, часто называемые «садом Англии», особенно изобилуют хмельниками, которые, по качеству даваемого ими продукта, считаются лучшими во всей Англии. Вообще хмелеводство сильно развито в этом крае: Кентское графство производит половину всего хмеля, выделываемого в Англии. В 1567 году, Медстон, в то время незначительное сельское местечко, сделался промышленным городом, благодаря бельгийским эмигрантам, которые ввели в нем льнопрядильное производство. Каждый год в начале осени, во время picking-season, или сбора плодов, Медстон и окрестные деревни наводняются тысячами шумных лондонских рабочих, которые приходят собирать семена хмеля.

Так как общины Кентского графства, находящиеся в окрестностях Лондона, составляют лишь предместья метрополии, то самым большим городом этой провинции нужно считать город, состоящий из трех частей, образовавших две отдельные общины под именем Чатама, Рочестера и Струда, которые тянутся, от запада к востоку, на пространстве около 4 километров. Рочестер очень древний город: это Дурбрис бриттов, Дуробрив римлян, Рофсистер англо-саксов. Нормандский замок, воздвигнутый в первые годы после завоевания страны Вильгельмом, и теперь еще господствует над правым берегом р. Медуэ своею огромною четыреугольною массой; неподалеку от замка возвышается рочестерский кафедральный собор, основанный и построенный отчасти в туже эпоху. Самый многолюдный из этих трех городов, Чатам, расположен также на правом берегу реки Медуэ, но ниже Рочестера, для того, чтобы к набережным его могли удобно приставать транспортные суда, приходящие забирать солдат из его казарм или провиант из его запасных магазинов, ибо Чатам по преимуществу военный город, наполненный многочисленными заведениями, принадлежащими армии, и защищенный сильными укреплениями; артезианский колодезь, вырытый до слоя зеленого песку, лежащего на глубине 375 метров, снабжает водой все верфи и заводы правительства. Что касается города Струд, расположенного на левом берегу р. Медуэ, против Рочестера, то это наименее важный из трех названных городов. К западу от Струда, среди обширного парка, стоит красивый замок Кобгам-Голль, заключающий, между разными другими достопримечательностями, картины великих мастеров. Движение коммерческого судоходства в портах реки Медуэ в 1882 году (не считая каботажных судов с балластом): в приходе и отходе 8.680 судов, вместимостью в 1.167.316 тонн; собственная торговая флотилия этих портов состояла из 1.148 судов, общая вместимость которых равнялась 48.856 тоннам.

Ширнес—искусственный город, построенный среди болот острова Шеппи, на топкой почве, которую принуждены были нарочно укреплять, заваливая места, наполненные тиной, остовами старых кораблей и вбивая в болото целые леса свай. Однако, колодезь, выкопанный до глубины слишком 60 метров на этом болотистом острове, окруженном соленою морскою водою, дает совершенно чистую воду, вытекающую, без всякого сомнения, с соседнего материка. Понятно, что такое местоположение никогда бы не выбрали для торгового города, но это была превосходная позиция, как стратегический пункт, потому что здесь находится граница между речными заливами, лиманом Темзы и лиманом Медуэ, почти одинаково важными для целей обороны. В Ширнесе только и видишь, что форты, казармы, редуты, военные корабли, старые, негодные к службе суда; недавно введенные сосновые насаждения ассенизировали город и его окрестности. В 1667 году голландский флот, под начальством адмирала Рюйтера, овладел Ширнесом, сжег чатамские верфи и другие морские заведения, уничтожил и захватил в плен суда, укрывшиеся в р. Медуэ; но с той эпохи оборонительные средства Ширнеса увеличились в огромной степени. Против Ширнеса, на противуположном берегу лимана, лежит Шуберинес, деревня, имя которой часто повторяется, потому что соседние с нею берега служат полигоном для производства опытов над английскими дальнобойными пушками.

На юге от острова Шеппи недавно открылся новый коммерческий порт, Квинборо (Queenborough), где каждый день пристает пароход, приходящий из Флиссингена: он сообщается с главною линией железной дороги из Дувра в Лондон у города Ситтингборн, лежащего внутри материка. На востоке, на берегу залива, находится торговый порт Февершам, приморский рынок города Кентербери и долины реки Стер. Движение судоходства в этом порте в 1891 году: прибыло 9.093 судна (почти исключительно каботажные), вместимостью в 422.997 тонн; собственная коммерческая флотилия Февершама в том же году состояла из 235 морских судов, общая вместимость которых равнялась 20.840 тонн, и 139 рыболовных судов. Еще далее на восток лежит маленькая гавань Уитстебль, населенная ловцами устриц, которые снабжают продуктами своего промысла Биллинсгетский рынок Лондона. Уитстебльские рыболовы, славящиеся неустрашимостью, отличаются также замечательным духом солидарности; каков бы ни был результат лова для различных барок, добыча всегда делится поровну. Рыболовная флотилия Уитстебля состоит из 120 судов, общая вместимость которых равна 1.800 тоннам.

Стер (Stour)—независимая река, текущая непосредственно в море двумя рукавами, из которых один впадает в залив Темзы, на северном берегу Кента, тогда как другой изливается прямо в Северное море: эти два рукава окружают древний исторический остров Танет, заменяя таким образом существовавший здесь прежде морской пролив. Река Стер проходит сначала мимо городка Ашфорд, где находятся обширные мастерские для починки локомотивов и вагонов; но главный город её долины—знаменитый Кентербери, Дуровернум древних романизованных бритов. Это бывшая столица Кентского графства, как показывает и самое его имя Canterbury, означающее «город Кента» (теперь он составляет особое графство). Кентербери был первый город Великобритании, население которого приняло новую религию, пришедшую с Востока: вот почему он сохранял во все века, как в эпоху господства католической веры, так и впоследствии, под властью англиканской церкви, титул духовной столицы Англии; в двенадцатом столетии один из его архиепископов, Томас Бекет, вооруженный привилегиями, которые Вильгельм Завоеватель пожаловал кентерберийскому престолу, мог долго вести смелую борьбу с королевскою властью. Главный город Кента до сих пор остается оффициальною резиденцией архиепископа-примаса, который, впрочем, имеет в Лондоне, против здания парламента, великолепный дворец, называемый Ламбет-Гоуз. Древнейшая церковь Британских островов, построенная частию из римских кирпичей, взятых от другого здания, господствует над городом своею башней, обвитою плющем; там и сям поднимаются шпили и колокольни других старинных церквей, и из всех частей города хорошо видна высокая масса митрополичьей церкви, основанной в 1070 году, но с того времени почти совершенно перестроенной по частям; хоры, построенные Гильомом де-Санс, можно назвать «собором в соборе». Обширное здание кафедрального собора богато росписными стеклами, резьбой, скульптурой, гробницами; здесь, между прочим, погребен прославившийся в истории Столетней войны Черный Принц; здесь же некогда были выставлены смертные останки Фомы Бекета, убитого перед алтарем, по приказанию Генриха II Плантагенета; из всех святых мест Англии ни одно не привлекало в прежнее время такого множества поклонников, как могила злодейски умерщвленного архиепископа, и Кентербери обогащался от пожертвований, приносимых из всех стран христианского мира. Хотя река судоходна до самого города, и хотя в нем сходятся пять железных дорог, Кентербери не удержался на степени торгового и промышленного центра; в нем не существует более шелковых мануфактур, ни других отраслей мануфактурной промышленности, которые принесли с собою, в шестнадцатом столетии, пять тысяч французских гугенотов, удалившихся сюда по причине религиозного преследования, и в наши дни он имеет важность только как рынок земледельческих произведений; даже население его в последнее время уменьшилось; но, благодаря своим памятникам, своим древним стенам, превращенным в бульвары, и могильному кургану, окруженному тенистыми аллеями, Кентербери до сих пор остается одним из самых любопытных и самых живописных городов Англии.

На оконечности Кентского полуострова рассеяно множество станций морских ванн. Так, к северу от Кентербери находится прекрасный берег бухты Герн-Бай. Близ мыса Норт-Форленд стоит знаменитый город Маргет, где летом живут преимущественно семейства купцов и служащих из Лондона: пески морского берега, прибрежные утесы, дамбы всегда кишат дамами и детьми, к которым по праздникам присоединяются и отцы семейства, приезжающие в субботу вечером целыми поездами из столицы. На полуденной стороне мыса находим другие берега с морскими купальнями, берега Бродстэрса и Рамлета; последний из этих городов есть в то же время маленький коммерческий порт. Далее, за бухтой Пегвель, куда изливается река Стер, расположился на морском берегу миленький городок Диль (Deal), также посещаемый в летнее время массой купающихся в море. Диль очень древний город и защищен внушительными укреплениями. На юге, недалеко от высокого мыса, находится знаменитый замок Вальмер-Кестль, резиденция лорда-хранителя (lord-warden) Пяти-Портов, должность которого, простая синекура, всегда дается одному из главных сановников государства. С террас своего замка, который господствует над всем рейдом Дюн и над страшными Гудвинскимп Песками (Goodwin Sands), где погибло такое множество кораблей, лорд-хранитель может видеть, среди аллювиальной равнины Стера, один из древних «портов», которые состоят под его надзором: это город Сандвич, снизошедший на степень незначительного местечка с тех пор, как море покинуло его среди болот, образовавшихся из наносов р. Стер.

Города бассейнов рек Ли, Нижней Темзы, Медуэ, Стера, имеющие население свыше 5.000 душ (в 1891 г.):

Графство Бедфорд

Лютон—30.006 жит.

Графство Гертфорт

Гертфорд (municipal borough)—7.548 жит. Чешонт (local board)—9.620 жит.; Бишоп-Стортфорд—6.594 жит.

Графство Эссекс

Ванстед и Вестгам (в округе Лондона)—212.000 жит.; Баркинг (township)—14.300 жит.; Сафрон Вальден (mun. board)—6.104 жит.; Вальтгам-Голи-Крос (loc. board)—6.066 жит.; Ромфорд (local board)—8.733 жит.

Графство Кент

Столичный округ (Metropolitan district), Детфорд, Гринвич, Бромли, Вульвич, Ли, Эльтгам, Льюисгам и др.—328.000 жителей; Чатам (local board)—31.711; Рочестер и Струд (municipal borough)—34.272; Медстон (munic. borough)—32.145; Гревзден (munic. borough)—23.876; Кентербери (county borough)—23.026; Тонбридж-Уэльз (local board)—27.895; Рамсгет (local board)—24.733; Ширнес (local board)—14.490; Маргет (munic. borough)—18.417; Ашфорд (loeal board)—10.728; Дартфорд (local board)—11.962; Эрит (township)—13.414; Тонбридж (local board)—10.117; Диль (munic. borough)—8.891; Февершам (munic. borough)—10.478; Ситтингборн (local board)—8.302; Севен-Окс (township)—7.610; Уитстебль (local board)—5.000 жителей.

На северном берегу лимана Темзы каждый из маленьких заливов, которыми изрезано прибрежье, принимает одну или несколько рек, и каждый из этих притоков имеет в своем верхнем течении город, служащий рынком земледельческих произведений, а при устье коммерческий и рыболовный порт. Так, река Чельмер проходит через Чельмсфорд, главный город графства Эссекс, ведущий торговлю хлебом и часто посещаемый хлебными торговцами из других мест; затем она вступает в лиман реки Блекватер, у города Мальдон, который есть в одно и то же время торговый порт и станция морских ванн; движение судоходства в Мальдонском порте в 1877 году (не считая каботажных судов с балластом): 4.031 судно, вместимостью около 192.850 тонн. Далее, на севере река Кольн или Кульн орошает поля и деревни Гальстеда и становится судоходною у Кольчестера, города римского происхождения. Глубина гавани слишком мала для того, чтобы большие суда, употребляемые в наши дни для перевозки товаров, могли подниматься вверх по реке, и потому Кольчестер, хотя все еще самый многолюдный город графства, вне столичного округа Лондона, имеет теперь, сравнительно с прежним временем, незначительную морскую торговлю, упадок которой он, впрочем, вознаграждает деятельной промышленностью. В городе есть мануфактуры бархата и шелковых материй, а устрицы, ловимые на отмелях его лимана, вывозятся в Бельгию, где их откармливают в устричных садках в Остенде. Движение судоходства в Кольчестерском порте в 1882 году (не считая каботажных судов с балластом): в приходе и отходе: 4.410 судов, вместимостью 218.037 тонн. Собственная флотилия порта в 1891 г.: 187 морских судов, вместимостью 5.351 тонн, и 488 рыболовных судов в 5.192 тонны.

Главный приморский порт Эссекса теперь Гарвич, лежащий на берегу лимана реки Стер: это, вместе с тем, передовой порт Лондона, так как он служит пристанью для пароходов, которые совершают правильные рейсы и перевозят пассажиров и товары между Англией и двумя главными портами Бельгии и Голландии: Антверпеном и Роттердамом. Вверх от Гарвича река Стер судоходна до местечка Седбери. Движение судоходства в Гарвичском порте в 1891 г.: прибыло 3.563 судна (из них 2.485 каботажных), вместимостью 702.044 тонны; собственная флотилия порта: 124 морских судна в 13.741 тонну и 59 рыболовных судов.

Во время войн с Голландией эта часть морского прибрежья имела самое важное значение для обороны Лондона; здесь иногда собиралось до сотни военных кораблей и до трех сот купеческих судов. Подступы в Гарвичу защищены баттареями и фортами; в 1666 году английский флот был разбит голландцами в соседней бухте.

К северу от Эссекса (Восточной Саксонии), колонизованного, главным образом, саксами, мы вступаем в землю англов, которая более, чем все другие провинции острова, имеет право на название Англии. Ипсвич, бывшая столица Суффолька (ныне особое графство), расположен на оконечности речного лимана, который соединяется с заливом реки Стер против Гарвича. Гавань его недостаточно глубока для того, чтобы могла принимать большие суда; несмотря на то, она ведет довольно значительную торговлю, а в самом городе есть несколько важных фабрик, преимущественно для приготовления земледельческих орудий и машин. Движение судоходства в Ипсвичском порте в 1882 году (не считая каботажных судов с балластом): в приходе и отходе: 5.305 судов, вместимостью 372.194 тонны. Собственная флотилия порта (1891 г.): 129 морских судов, вместимостью 8.074 тонны, и 76 рыболовных судов.

Ипсвич так же, как и сосед его Вудбридж, стоящий на реке Дебен, занимается рыболовным промыслом, но с гораздо меньшим успехом, нежели другой порт Суффолька, Лоустофт, лежащий при устье реки Вавени, на берегу Великобритании, наиболее выступающем в восточном направлении. Лоустофт, где недавно устроены набережные, молы и безопасное место для якорной стоянки судов, приобрел в последнее время такое важное значение в экономическом отношении, что население его более чем утроилось в двадцать лет, с 1851 по 1871 год. Причина этого процветания—лов сельди. В сезон 1871 года лоустофтские рыболовы привезли в свои склады слишком пятьдесят миллионов сельдей в продолжение одной недели. Движение судоходства в Лоустофтском порте в 1882 году (не считая каботажных судов с балластом): в приходе и отходе: 714 судов, вместимостью 98.069 тонн; собственная флотилия порта: 520 морских судов в 24.329 тонн и 458 рыболовных судов.

Яр, самая многоводная река восточных графств, заключает в своем бассейне, на берегах притока Венеум, самый большой город этого края, Норвич или Норич (Norwich), ныне составляющий особое графство. Этот красивый город, преемник древней Venta Icenorum римлян, сделавшейся теперь бедною деревней под именем Кастор, или Кестор, был некогда приморским портом: лиман еще не был засорен речными наносами в 1003 году, когда датский флот короля Свейна поднимался до самого города, который он и разрушил. В Норвиче сохранились еще многие средневековые памятники архитектуры: замок или кремль, построенный на искусственном холме в первые годы после завоевания страны нормандским герцогом Вильгельмом, и вокруг которого сгруппированы здания главных административных учреждений графства, кафедральный собор, основанный в конце одиннадцатого столетия, архиерейский дворец, старый мост, проведенный через р. Венсум в 1395 году. Окруженный фруктовыми садами и расположенный в центре земледельческой области, превосходно возделанной и славящейся своим великолепным скотом, красотой своей лошадиной породы,—Норвич сделался естественным складочным местом и рынком окрестных деревень; но он в то же время весьма важный промышленный центр, хотя у него нет ни вод, дающих движущую силу, ни залежей каменного угля для его фабрик и заводов. В шестнадцатом столетии фламандские ремесленники, изгнанные из Бельгии испанскою инквизицией, удалились в Норвич,—в числе четырех тысяч человек, как говорят,—и основали там мануфактуры легких суконных материй, которые вскоре доставили городу обширную известность и богатство; в Норвиче же и его окрестностях получила начало выделка шерстяных материй, называемых worsteds, по имени деревни Ворстед, и эта промышленность, к которой впоследствии прибавилась фабрикация шелковых тканей, составляет и теперь еще одну из мануфактурных специальностей Норвича. Кроме того, в этом городе существуют большие пивоваренные и чугуннолитейные заводы, прядильные мануфактуры, фабрики машин. Недавно у Норвича было отнято право посылки представителей в палату общин, по поводу обнаруженных в нем неблаговидных фактов подкупа на парламентских выборах.

Порт Норвича, лежащий при двойном устье рек Яр и Быор, Ярмут (Yarmouth)—также значительный город, заменивший Дунвич, древнюю столицу англо-саксонского королевства Эссекс, постепенно разрушенную волнами моря, вместе с утесами, на которых она была построена. Деревня Ярмут появилась, менее чем через сто лет после нормандского завоевания, среди аллювиальной равнины реки Яр, и благодаря своему важному местоположению, она вскоре заслужила свое нынешнее имя «Большой Ярмут» (Great Yarmouth); в четырнадцатом веке эта гавань даже была некоторое время, по размерам своей торговли, одним из самых деятельных портов Англии. На южной стороне залива возник второй город, Малый Ярмут (Little Yarmouth), изящные кварталы которого окаймляют морской берег, посещаемый в летнее время большим числом купающихся в море. Большой Ярмут еще важнее, чем его сосед Лоустофт, в отношении ловли сельди и макрели, и рыбаки его уже в начале тринадцатого столетия, следовательно, ранее открытия, сделанного зеландцем Букелем, знали искусство сохранять сельди. Движение судоходства в Ярмутском порте в 1882 году (не считая каботажных судов с балластом): в приходе и отходе: 1.556 судов, вместимостью 185.100 тонн; коммерческий флот Ярмута: 620 судов, вместимостью 29.272 тонны; рыболовная флотилия: 1.062 судна, вместимостью в 23.873 тонны; рыбаков 3.600 чел.

Жители этого города называют себя потомками колонии датчан, поселившихся на морском прибрежье, после нормандского завоевания. В языке их сохранилось множество скандинавских слов; так, например, узкие проливы соседнего моря, сплошь усеянного песчаными мелями, носят здесь имя гатов (Gatt), как и на берегах Дании: это то же самое, что gate (ворота, проход) англичан.

На северном берегу есть только один порт, Уэльз (Wells), да и тот посещается очень незначительным числом судов. Он соединяется с сетью английских железных дорог через город Кингс-Линн и важную станцию Ист-Деригам.

Города и townships с населением свыше 5.000 душ (в 1891 году), лежащие между бассейнами рек Темзы и Узы.

Графство Эссекс

Кольчестер (municipal borough)—34.559 жителей; Чельмсфорд (local board)—11.008; Гарвич (municipal borough)—8.202; Гальстед (local board)—6.700; Мальдон (munic. borough)—5.397 жителей.

Графство Суффольк

Ипсвич (county borough)—57.360 жителей; Лоустофт (local board)—23.347; Судбери (municipal borough)—7.059 жителей.

Графство Норфольк

Норвич (county borough)—100.970 жителей; Большой Ярмут (county borough), с Малым Ярмутом и пр,—49.335; Ист-Деригам (township)—6.000 жителей.