VIII.

Изотермические линии года, зимы и лета изгибаются различным образом, смотря по положению местностей, через которые они проходят, и в соединении с другими климатическими кривыми, указывающими обилие дождей, силу и направление ветров, могут обозначать в общих чертах поясы растительности. Однако, замечаются некоторые кажущиеся аномалии. Хотя средняя годовая температура для всех градусов широты выше на берегах Норвегии, чем на восточной покатости плоскогорья, но многие древесные породы распространены гораздо далее на север в Швеции, чем в Норвегии. Так, ель перестает образовывать леса в Норвегии, начиная от границ Норрланда, около полярного круга; в Швеции же мы встречаем еловые леса гораздо севернее той же широты. Подобное же явление представляет и береза, которая останавливается на высоте 320 метров на норвежских скатах гор, в группе Сулительма, тогда как на шведской покатости она поднимается вдвое выше.

Более двух тысяч европейских растений имеют северный предел своего распространения в Скандинавии: карта, которая была выставлена Шюбелером на географическом съезде в Париже, указывает известные в настоящее время полярные границы 1.900 растительных видов, культурных и диких, на норвежских берегах. Путешествуя с юга на север и с запада на восток, мы увидим, как исчезают последовательно растения умеренной Европы: живописные, приветливые пейзажи постепенно сменяются суровыми картинами природы. Сначала мы проезжаем через область бука и грабины, которая обнимает южную Сканию, пояс прибрежья на Каттегате и даже юго-западный берег Норвегии, так как существует еще один лес дикого бука немного севернее г. Бергена: это—самый северный буковый лес на всем земном шаре. Смешение этих древесных пород, имеющих зеленую листву, с хвойными деревьями придает большую прелесть берегам Христианиа-фьорда, особенно в проливах, которые защищены на юге крепостью Оскарсборг. На берегах залива Листер-фьорд есть лес, состоящий из ильма или вяза. Область дуба обнимает более значительную часть Скандинавии: эта древесная порода распространена по всей средней Швеции до реки Дал-эльф и по всему норвежскому берегу до 63-го градуса широты, недалеко от Христиансзунда. Беловатая ольха, сосна, ель, береза проникают гораздо далее в северную часть полуострова и поднимаются выше по бокам холмов и гор: береза растет даже на плоскогорье Финмаркена; у подножия высоких отвесных, как стена, утесов, господствующих над фьордами на севере и отражающих горячие лучи полуденного солнца, путешественник с удивлением встречает растения, которые, казалось бы, должны принадлежать землям более близким к тропикам на десять или пятнадцать градусов широты, а между тем остатки лавин и груды обвалившихся камней, покрытые альпийскими мхами, виднеются рядом с этими южными растительными видами. Граница древесной растительности пересекает лишь весьма незначительную часть Норвегии, на северных берегах Варангер-фьорда: южный берег последнего покрыт настоящими лесами сосен, елей, берез, осин, рябины и бузины; но на севере этого залива, где обширные торфяные болота заключают в своих недрах древние леса, теперь остались только водоросли и лишаи, да кое-где изредка встретишь какое-нибудь растение, едва заслуживающее название деревца: по выражению Линнея, здесь «последние из растений покрывают последнюю из земель».

Все растительные виды Скандинавии—чужеземного происхождения, и населили страну уже после исчезновения покрывавших ее некогда льдов; однако, листва деревьев здесь до того темная и цветы имеют такия яркия краски, что большинство ботаников, увидя эти растения в первый раз, подумали бы, что перед ними какие-нибудь новые разновидности. Замечено также, что аромат всех видов растений постепенно усиливается к северу, тогда как содержание сахара в той же пропорции уменьшается. Дикия ягоды гораздо лучше в Скандинавии, чем в более южных странах, и тамошния хозяйки приготовляют из них варенья и компоты, подаваемые к столу во всяком норвежском доме. Город Трондгьем славится превосходным качеством своих садовых плодов—яблоков, груш, вишень; даже грецкие орехи созревают недалеко от этого города, в деревне Фростен. Особенные качества плодов страны зависят также от быстроты их роста. Благодаря умеренности средней температуры и почти непрерывному действию солнечного света в летние месяцы, хлебные растения, возделываемые на норвежских берегах, вызревают в тот же промежуток времени, как и под более южными широтами. Так, под 70° северной широты, в Альтене, ячмень достигает полной зрелости в 90 дней, то-есть ровно во столько же времени, сколько нужно тому же растению в Христиании, в Эльзасе, на берегах Нила. Что могут сделать искусство и трудолюбие человека—показывает тот любопытный факт, что жители острова Гинде часто отправляют на продажу в Христианию ячмень и картофель. Однако, в Шведской Лапландии есть местности, где ячмень, хотя и возделывается, но никогда не достигает полной зрелости, даже в те годы, когда лето было наиболее благоприятно: в конце августа начинаются заморозки или, как их называют местные жители, «железные ночи» (jernnaterna), которые не позволяют растению доканчивать цикл своего произрастания. Прежде чем убирать сжатый хлеб в гумно, надобно сушить его. Земледельцы тщательно делят ячмень на маленькие снопы и развешивают их одни над другими при помощи жердей, или раскладывают на крышах хижин, печи которых распространяют густой дым. Часто случается также, что ячмень в Емтланде не успевает созреть, и крестьяне косят его, как кормовую траву; они говорят тогда: «ныньче год зеленый».

Лес, покрывающий гладкия равнины Швеции или правильные скаты возвышенностей, не отличается от обыкновенных лесов умеренной Европы: это lund, высокоствольный лес, легко доступный, который земледелец расчищает и превращает в поля, засеваемые хлебными растениями. Но skog, дикий лес имеет совершенно особенный характер: это в одно и то же время хаос скал и чаща деревьев и кустарника. Глыбы гранита или порфира, нагроможденные в беспорядке, высовывают там и сям свои голые верхушки и острые углы; почти везде густой слой мха и травы покрывает их точно ковром; бузина, малинник, черничные кусты растут в углублениях между каменными массами; могучие стволы сосен, елей, ольхи, березы пускают свои корни между камнями. Всякая тропинка теряется в этом лабиринте деревьев и скал. Это—страшная пустыня, по которой в былые времена бродил troll, леший, где заблудившийся путник встречал skogfru, свирепую «лесную женщину».

В Швеции незначительная средняя высота почвы позволила древесной растительности покрыть весьма большую часть территории, и общая площадь лесов составляет никак не менее двух пятых пространства страны. Норвегия, в целом более возвышенная, гораздо менее богата лесами: только пятая часть почвы покрыта там крупным лесом. С давних пор сосны из лесов вокруг Гефле, на берегах реки Дал-эльф, пользуются особенным предпочтением со стороны кораблестроителей и доставляют европейским флотам лучший мачтовый лес. Своими исключительными качествами эти деревья обязаны равномерной толщине их слоев древесины, имеющих около одного миллиметра в ширину. В более холодном климате слои древесины в обыкновенной сосне слишком тонки, слишком плотны и не обладают необходимою эластичностью: в климате же более теплом деревья, питаемые соком в продолжение всего года, имеют слои слишком широкие и слишком мягкие. Истинная средняя величина сопротивления, гибкости и равномерности дается сосне именно климатом центральной Швеции, соответствующим климату Вогезских гор между 800 и 1.200 метров высоты, и французских Альп между высотами 1.300 и 1.700 метров: это и есть, в этих горах, тот пояс возвышения, где кораблестроители должны искать нужный им мачтовый лес.

Огромное протяжение скандинавских лесов приучило в прежнее время жителей страны к большой расточительности в употреблении леса для отопления, построек, для надобностей промышленности и для вывоза за границу, вследствие чего обширные пространства лишились покрывавших их прежде лесных богатств. В настоящее время от Мальме до Стокгольма, на всем протяжении железной дороги, мы везде увидим леса, перерезанные водами и возделанными землями, но уже не встретим групп больших деревьев, которые годились бы для постройки кораблей, а между тем древние саги рассказывают, что вся эта страна некогда представляла один громадный сплошной лес дубов и буков; стада диких свиней бродили в этих дремучих лесах, подобно тому, как они бродят в наши дни в дубовых лесах Сербии и Хорватии. В южной Норвегии леса, достойные этого названия по высоте деревьев, остались теперь только вдали от дорог, и уже очень многие из металлургических заводов пришлось покинуть, по причине недостатка топлива, необходимого для плавления железной руды. В этих холодных областях рост деревьев идет очень медленно, и потому истребление лесов делается там причиной продолжительного обеднения страны. В то время, как норвежцы употребляют, пропорционально цифре населения, может быть, в пять раз больше леса, чем французы, только для местных нужд, почва их производит, на одинаковом пространстве, в пять раз менее, по причине незначительной толщины годовых слоев древесины, скудно питаемой промерзлою почвой; на скатах многих гор так много вырублено деревьев, что верхняя граница пояса лесов понизилась уже метров на сто. В новейшее время законодательство признало нужным принять меры предосторожности в видах охранения на будущее время лесных богатств страны от чрезмерного истребления: в силу закона 1875 года, землевладельцы северных провинций Швеции должны щадить молодые деревья, имеющие менее 25 сантиметров толщины на высоте роста человека. На острове Готланде принуждены были совершенно воспретить эксплоатацию леса для продажа.

Дикия животные, населявшие прежде леса Скандинавии, в наши дни сделались редки. Медведи, волки, рыси, россомахи, так же, как лисицы и хищные птицы, усердно преследуются охотниками, получающими за каждого убитого зверя денежную награду, и потому встречаются теперь только в глухих, уединенных местностях. Количество диких животных, убитых в Швеции:

Лось еще не исчез из гор Норвегии; на севере от Христиании существует даже целое стадо лосей, которое, конечно, давно бы уже истребили, если бы не было запрещено охотиться на этих редких животных. Козуля, благородный олень также встречаются в лесах Норвегии, и некоторые острова в окрестностях городов Бергена и Трондгьема служат охотничьими парками для их владельцев. Первобытный бык (тур) жил в Скании в эпоху каменного века; в лундском музее есть один экземпляр этого животного, сохранивший еще знак раны, сделанной кремневою стрелой. Там и сям попадается еще бобр, некогда столь обыкновенный, а в наши дни столь редкий в Европе. Заяц, не очень боязливый зимою, когда шерсть его по белизне цвета смешивается с окружающими снегами, водится во множестве в гористых местностях северной Скандинавии, а грызуны лемминги или пеструшки (Lemnus norvegicus) спускаются бесчисленными стаями с норвежских нагорных равнин к морю. Что касается северного оленя, то его уже не встречают более в диком состоянии в шведских долинах; еще недавно он жил большими стадами на всех возвышенностях южной Норвегии, от гор Телемаркена до плоскогорья Доврефьельд; но число его сильно уменьшилось с тех пор, как охотники стали употреблять скорострельные и дальнобойные ружья. В северной Скандинавии дикий северный олень совершенно вывелся; теперь там можно увидеть его только как домашнее животное лапландцев. Северный олень, который прежде жил в Скании и скелеты которого находят там и сям в торфяных болотах, принадлежал к другой породе, отличной от лапландской: это, вероятно, было то самое животное, о котором упоминает Юлий Цезарь и которое населяло обширный Герцинский лес. Что северный олень не переселился из Скании в Лапландию—это доказывается совершенным отсутствием каких-либо остатков этого четвероногого во всей обширной области Скандинавского полуострова, разделяющей две названные провинции. Нет сомнения, что кочевые переселенцы пришли со своими стадами домашних северных оленей из северных областей России.

Почти все виды птиц, которые живут на южных берегах Балтийского моря, встречаются также и на Скандинавском полуострове, но в гораздо меньшем числе: леса Швеции менее оглашаются пением птиц, чем лески и рощи Германии; однако, замечено, что с распространением земледелия в Скании и в центральной Швеции число видов певчих птиц в стране увеличилось. Что касается морских птиц, то они кружатся вокруг утесов норвежского прибрежья в таком же несметном множестве, как и вокруг «столбов» моря на Шетландских и Фарерских островах, или на подводных скалах Исландии. Некоторые острова Лофотенского и Вестер-Ааленского архипелагов получили даже особое название nyker, то-есть «птичьих гор», по причине громадного множества пингвинов, тупиков, кайр, чаек, которые гнездятся под кусками дерна на береговых террасах. Издали эти никеры, окруженные непрерывно летающими стаями птиц-самцов, кажутся погруженными в волнующийся пар или туман. Шум, производимый размахами крыльев, слышен за несколько верст, а вблизи походит на свист бури. По причине отсутствия гаваней или хорошо защищенных бухточек, эти острова трудно доступны для человека; но он все-таки пристает к ним в дни штиля на море и делает запас яиц и птицы при помощи собак из породы такс, которые проникают в подземные галлереи гнезд. Гага, довольно редкая в южных фьордах Норвегии, очень обыкновенна на островах Финмарка, так же, как в архипелаге островов Вестер-Аален и Лофотенских: составляя главное богатство местного населения, эта птица защищена от приезжих охотников строгим законом 1860 года.

Моря, омывающие норвежское прибрежье, также очень богаты животною жизнью, гораздо богаче, чем балтийские воды шведских берегов. Гнездилище баснословного «морскаго змея», Мольде-фьорд, лежащий между проливами Аалезунд и Христиансзунд, из всех заливов и бухт Скандинавии наиболее изобилует морскими организмами. Ни в одном европейском море, исключая разве берегов Португалии, рыболовы не закидывают свои сети на более значительные глубины, чем в водах норвежского прибрежья. На глубинах в 200, даже в 400 метров они ловят особую породу трески, налима (lota) морских пучин, а также морского лосося (Coregonus silus), акулу странного вида (Spinax niger, иглоспинник черный), кожа которой кажется усаженной кристаллическими иглами, и «чудовищную химеру», уродливую и прожорливую рыбу, которую норвежцы называют «морским царем». В 1853 году знаменитый Асбьернсон, поэт-натуралист, исследуя драгой дно Гардангер-фьорда, на глубине 360 метров, вытащил из этих пучин великолепное иглокожее в форме звезды, совершенно отличное от известных уже видов, и, в восторге от этой находки, дал ей мифологическое имя «Бризинга», как будто он отыскал священный brising, украшение богини Фрей, брошенное в море Локом, злым богом. Благодаря этим ловлям в глубокой воде, оба Сарса, отец и сын, и другие норвежские естествоиспытатели сделали свои важные открытия в океанической фауне; в несколько лет Сарс Старший констатировал существование 427 новых видов морских животных (не считая рыб), которые почти все были извлечены из скравенскпх вод, на Лофотенских островах, с глубины от 360 до 480 метров. Кит, за которым голландские рыболовы гонялись, лет двести тому назад, на берегах Финмарка, исчез совершенно из скандинавских морей: бухта Бозекон ныне уже не заслуживает названия «Китовой бухты», и жители страны тщательно сохраняют, как какую-нибудь чужеземную диковинку, ребра китов, некогда оставленные на берегах. Когда Леопольд фон-Бух посетил Лапландию в начале нынешнего столетия, кладбище в Гасвике было почти все окружено барьером, сделанным из этих китовых костей.

Известно, какое важное экономическое значение имеет рыболовный промысел в некоторых частях морей, омывающих скандинавское прибрежье. Шведские берега вокруг Готеборга, Галланда, Богуслена доставляют местным жителям значительную часть их пропитания, и тысячи судов, занимаются ловлей сельди, трески и другой рыбы, на всем пространстве от Каттегата до Норд-Капа. Десятая часть норвежского населения—ихтиофаги; но промысел их подвержен случайностям и недочетам по причине перемещения стай рыбы. Сельди, которые лет сто тому назад кишмя кишели в морях около города Гетеборга, вдруг исчезли в начале этого столетия, и прибрежное население, лишенное самого обильного источника своего пропитания, впало в крайнюю нужду. Только в недавнее время рыба эта опять вернулась к берегам Гетеборга, сначала в гораздо меньшем, против прежнего, числе, затем в громадных количествах, в зиму с 1878 на 1879 год. Точно также на норвежском берегу, заключающемся между мысом Линдеснес и мысом Стад, сельди появлялись зимой очень неправильно, то на одном, то на другом пункте, и часто даже совсем не приходили: с 1567 по 1644 год, в течение чуть не целого столетия, их ни разу не встречали у этих берегов. Несколько лет спустя они вернулись, потом снова удалились, чтобы опять появиться в конце семнадцатого века. С 1808 по 1835 год рыбу эту можно было ловить в изобилии в окрестностях Бергена и к югу от этого города, затем она переместилась постепенно к мысу Линдеснес, после чего появлялась то там, то сям. По объяснению О. Сарса, перемещение стай сельди происходит от большего или меньшего обилия креветок, аннелид и моллюсков, и, в меньшей мере, от влияния ветров и течений. Ныне «зимний лов» сельди производится между мысами Линдеснес и Стад и в водах Гетеборга. Что касается летнего лова этой рыбы, то он еще более изменчив, чем зимний, и рыбопромышленники принуждены направлять свои суда в различные пункты берега, на пространстве от Линдеснеса до Лофотенских островов. В северных областях моря рыболовы также очень хорошо знают из продолжительного опыта, что стаи трески переходят периодически с одной на другую сторону Лофотенских островов. Большой весенний лов трески привлекает все население островов и массу чужих рыболовов. Сушеная треска идет в Швецию, Россию, Голландию, Италию, тогда как соленая распространяется в Германии, в Испании, в Португалии, на острове Кубе; из печени её приготовляется ворвань, и от 10 до 27 миллионов голов преобразуются в удобрение. После метания икры, треска поднимается к Финмаркету, куда за ней следуют и рыболовы, устраивающие летом своего рода отаву. Макрель, омар, которого бедняки ловят корзинами, лосось, которым изобилуют устья рек, морской налим и некоторые другие породы рыбы дополняют рессурсы норвежского населения. Теперь придумали употребить телеграф на служение рыболовству, и как только стая сельдей, трески, макрелей или акул показывается в соседстве 150 берегов или островов, тотчас же подается весть прибрежным морякам. В 1877 г. было уже около 4.000 километров этих «сельдяных телеграфов на морских берегах и во фьордах». Какой контраст между быстрым, как молния, языком электрических проволок и чарами, изобретенными некогда рыболовами, чтобы заставить рыбу направляться к расставленным ей сетям! Еще недавно между обитателями берегов Норвегии было распространено поверье, что морские духи не могут выносить понятную человеческую речь. Вследствие этого, моряки и рыболовы изобрели особый, образный язык, с самыми странными сравнениями и оборотами, для того, чтобы чудовищам, населяющим морские пучины, не удалось проникнуть в тайну их заговоров. Говорят, что в некоторых деревнях и теперь еще существует этот оригинальный морской жаргон с нашептываниями и колдованиями.

Ловля трески составляет, можно сказать, необходимое условие жизни прибрежных населений Финмаркена, норвежцев, финнов и русских, так же, как и лопарей. Когда моря доставляют обильный улов рыбы, смертность между прибрежными жителями уменьшается, население возрастает, довольство становится всеобщим. Если сельдь появляется во множестве к концу лета в фьордах Лапландии, то это вызывает общую печаль, ибо рыболовы знают из продолжительного опыта, что сельдь и треска не посещают два раза кряду те же самые воды в один и тот же год; многочисленные стаи первых предвещают очень скудный улов будущей весной. Но когда сельдь приходит под осень в малом числе, во всех гаванях прибрежья весело принимаются за приготовление к весне рыболовных снарядов; начинают строить новые барки и ладьи, составляются многочисленные артели рыболовов; все наперед знают, что желанная рыба придет во множестве. В годы хорошего улова не одни только рыболовы по ремеслу, норвежцы, финны, русские и лапландцы, принимают участие в рыбном промысле: кроме» них, тогда сбегаются к морскому берегу целые караваны мужчин, женщин, детей, собак и северных оленей. Лесные лопари, привлекаемые к морю в период лова, появляются на берегах, затем уходят обратно в свои леса, точно перелетные птицы.