Глава I Общий обзор

Естественные деления Азиатского континента отмечены крупными географическими чертами. Мы видели, что громадная русская территория обнимает в этой части света, арало-каспийские впадины и северную покатость горных систем, которые продолжаются от Алтая и Небесных гор до береговых цепей Маньчжурии. На юге и на западе два полуострова Ост-Индий, Иранское плоскогорье, Передняя Азия не менее определенно ограничены оплотами снежных гор, морскими заливами и морями. Точно также, на востоке, Китай составляет вместе с Кореей и соседними архипелагами, как бы особый мир, окруженный амфитеатром плоских возвышенностей и гор, охватывающих около 10.000 верст протяжения. От Маньчжурии до Индо-Китая, горные цепи Шань-янь-алинь, Хинган, Кэнтэй, Танну-ола и Эктаг-алтай, Тянь-шань, Цун-лини, Гималаи, наконец, дикия горы, через которые протекают большие реки полуострова, лежащего по ту сторону Ганга, все эти высокие возвышенности континентального рельефа следуют одна за другой, в виде полукруга, вокруг той четверти азиатского материка, которую ныне занимает Китайская империя. Япония приняла название «Страны восходящего солнца»; но относительно всей совокупности Старого Света Китай тоже представляет восточную страну; общая его покатость, обозначаемая течением рек, обращена к Тихому океану. Китай, Корея и Япония по справедливости получили от западных народов наименование «Дальнего Востока», которое распространяется также на Индо-Китай, на Филиппинские острова и на Зондский архипелаг.

В сравнении с Западной Азией и особенно с Европой, которые могут быть, в некоторых отношениях, рассматриваемы как группа полуостровов, принадлежащих к Азии, восточные страны этого громадного континента имеют некоторые преимущества, но вместе с тем и большие невыгоды, как территории цивилизации. Самый поразительный контраст между Западом и Востоком представляет форма морских берегов. Со стороны Малой Азии и Европы окраины твердой земли изрезаны на многочисленные полуострова, разветвляющиеся в виде второстепенных расчленений в водах Средиземного моря и Атлантического океана; кроме того, большие острова и архипелаги продолжают собою полуострова или рассеяны впереди морских берегов, так что Карл Риттер и другие географы справедливо сравнивали Европу с организованным телом, снабженным членами: европейский континент кажется, так сказать, живым, движущимся и волнующимся вне тяжелой массы Старого Света. Китай далеко не может похвалиться таким же удивительным разнообразием контуров. На всем пространстве от берегов русской Маньчжурии до берегов Кохинхины один только полуостров значительного протяжения, Корея, отделяется от континента, и лишь один большой залив, заслуживающий названия моря, Хуан-хай, проникает во внутренность земель. Правда, два обширные острова, Формоза и Хай-нань, и великолепный Японский архипелаг оживляют воды Тихого океана против Китайского прибрежья; но что значат эти полуострова и острова азиатского Востока в сравнении с Цикладами и Спорадами, с Грецией и Италиею, с Британскими островами, с Скандинавией и всей Европой, которая и сама в своей совокупности представляет огромный полуостров, где повсюду проникает животворное веяние моря, приносящее с собой обильные дожди и теплую атмосферу?

Высокая степень цивилизации, на которую поднялся китайский народ, не может быть, следовательно, объяснена богатством его территории, внешними расчленениями; но реки восполняют отчасти недостаток морей. Если совокупность Китая в собственном смысле имеет окружность иссеченную, то большие и судоходные водяные артерии, которые орошают эту страну и делят ее своими разветвлениями и искусственными каналами на внутренние острова и полуострова, дают ей некоторые из тех выгод, какими пользуется Европа в отношении легкости сообщений: Ян-цзы-цзян, Хуан-хэ или Желтая река заменяют там моря Эгейское и Тирренское в отношении перевозки товаров и людей, и, подобно этим морям, способствовали сближению и общей цивилизации населений. В прежнее время на стороне Китая было еще другое преимущество—он обладал самой обширной культурной территорией, какая существовала в одной меже, в умеренном климате; Северная Америка и Европа, которые ныне имеют столь же большую площадь возделываемых земель, были еще в недавнюю эпоху покрыты лесами, которые нужно было с трудом вырубать и расчищать под пашни. В Китае находится то громадное пространство «желтой земли» или желтозема, которое может считаться по преимуществу областью пригодной для земледелия, и где естественным образом должны были развиваться мирные привычки порождаемые земледельческим трудом. К этой области прилегают другие культурные территории, имеющие другую почву, другой климат, особенные, им свойственные, формы растительные и животные, и таким образом, распространяясь постепенно все далее и далее, цивилизованная жизнь овладела обширным пространством, которое простирается от пустынь Монголии до берегов Тонкинского залива. При существовании обмена между различными провинциями, могло внестись большое разнообразие в способах обработки земли и роде культурных растений; все частные усовершенствования приносили пользу всей стране; переходя последовательно от одного местного центра к другому, цивилизация легко росла и развивалась не только у самих китайцев, но и в соседних странах. Сравнивая восточную Азию с Западным миром, мы видим, как много Китай в собственном смысле отличается от Европы географическим единством; от желтых земель севера до равнин, через которые протекает могучий Ян-цзы-цзян на границах Индо-Китая, населения имеют общий центр тяжести, и следовательно их образованность должна была развиться ранее всего в этом «срединном цветке», откуда она была перенесена впоследствии в Японию и на остров Формозу. Несколько более самобытны, более индивидуально сформировались, напротив того, различные страны западного мира, от Малой Азии до Англии и Ирландии; Греция, которую отделяют от остальной Европы горные цепи еще и доныне не вполне известные; Италия, столь определенно ограниченная оплотом Альп; Иберийский полуостров, еще более замкнутый на севере барьером Пиренейских гор; Франция с двойной покатостью к Атлантическому океану и к Средиземному морю; Великобритания, окруженная теплыми морскими волнами и окутанная туманами,—не представляют ли все эти страны географические индивидуальности, каждая с своею особенною цивилизациею, выработанною прежде, чем могла образоваться высшая культура, созданная общими трудами всех европейских наций? Не будучи непреодолимыми, естественные преграды более велики между различными странами Европы, нежели между территориями восточного Китая, и нет сомнения, что, в значительной мере, эти самые преграды, препятствуя установлению политической централизации, но позволяя, однако, взаимные отношения между различными государствами, способствовали поддержанию самодеятельности западных народов и сделали их цивилизаторами других рас.

Но если сообщения между северными и южными областями Китая были легки, и если населения этой огромной земли могли без большего труда направлять свои паруса к о. Формозе и к Японии через узкия передовые моря Тихого океана, то со стороны запада мир восточной Азии представляется почтя совершенно замкнутым. Правда, что во времена глубокой, доисторической древности предки китайцев, индусов, халдеев, арабов, по всей вероятности, жили друг с другом и находились в частых сношениях между собою, так как эти различные народы унаследовали одни и те же астрономические понятия, при чем полное сходство наблюдений и взглядов обнаруживается даже в мелких подробностях; но эти, зависевшие от соседства, связи, объясняющие общность цивилизации, очевидно, могли иметь место лишь в эпоху большого распространения водной поверхности, более обильного скопления вод в Старом Свете, когда местности центральной Азии, ныне обсохшие и пустынные, позволяли населению противоположных покатостей больше сближаться, чем это возможно в настоящее время. В ту отдаленную эпоху бассейн реки Тарима, который теперь покрыт бесплодными песками и оазисы которого заключают малочисленное население, принадлежал еще к арийскому миру, и гражданственность его обитателей имела близкую связь с образованностью Индии. С той поры, как народы, сгруппированные на двух противоположных скатах Памира, принуждены были спуститься далее в равнины, оставляя за собой более широкие полосы пустынь и степей, по которым кочуют только пастушеские племена со своими стадами, центры цивилизации удалились один от другого: жизненный центр Китая постепенно приблизился к Тихому океану, тогда как подобное же движение совершалось в противоположном направлении, к западу от Вавилонского царства, к Малой Азии и Греции. Разъединение произошло с обеих сторон, и в течение длинного ряда веков никакие торговые сношения, никакие обмены идей не имели места между восточным скатом континента и покатостью, обращенной к Средиземному морю. Только по отдаленным, смутным слухам населения двух оконечностей Старого Света узнавали, что какие-то другие народы живут за реками и озерами, за плоскогорьями и горными хребтами, за лесами и пустынями, и воображение превращало людей этих дальних неведомых краев в странных или страшных чудовищ. Две цивилизации одновременно развивались на двух сторонах континента, не зная одна другой, не имея взаимного влияния, следуя эволюциям параллельным и однако столь отличным одна от другой, как будто бы они возникли на двух разных планетах. Без всякого сомнения, было время, когда южный Китай имел даже более частые и близкие сношения с островами, разсеянными на южной оконечности Азии, чем с западными странами, с которыми он соединен континентальной массой: некоторые расовые черты доказывают, что на юге Азиатского материка смешение между китайцами и племенами, населяющими океанские земли, происходило постоянно.

Однако естественный вал из плоскогорий и горных хребтов, окружающий китайский мир, не представляет сплошной стены,—во многих местах он прерывался широкими брешами; некоторые из этих понижений открываются южным странам, другие в северном направлении. Кроме того, и самые цепи покрытых снегом гор недоступны. Алтай, Тянь-Шань, Цун-линь, Куэнь-лунь, Нань-лин,—все эти горы перерезаны тропинками, по которым смело пускаются торговцы, не пугаясь усталости и холода. Склоны этих возвышенностей и даже плоскогорья, до высоты 3.000 и даже 4.500 метров, также имеют свое население, и, отправляясь с одного ската на другой, можно повсюду встретить либо людей, либо следы их пребывания. Но населения этих гор своими варварскими нравами и своим политическим состоянием прибавляют новое препятствие к тому, которое неровности и крутизны почвы противопоставили международным сношениям. До тех пор, пока западные европейцы не вступили, при посредстве мореплавания в прямые сношения с прибрежными жителями восточных морей, окончательно установив таким образом единство Старого Света, до тех пор только в редкие эпохи, во время великих потрясений азиатского человечества, внезапно приходившего в движение, или только в тех случаях, когда могущество китайского государства достигало полной силы своего распространения, могли завязываться непосредственные сношения между бассейном Ян-цзы-цзяна и бассейнами Аму-Дарьи, через земли варварских народцев, живущих на промежуточных плоскогорьях: так, от сильного накопления электричества искра может перескочить от металла к металлу, несмотря на разделяющий их толстый слой воздуха. Но как редко были эти проблески света, озарявшие отдаленные одна от другой страны и позволявшие народам видеть на минуту друг друга! Они имели весьма слабое влияние на жизнь китайской нации, которая в течение целых тысячелетий развивалась самобытно, черпая исключительно в своем собственном запасе опыта и знания, оставаясь совершенно изолированной от остального человечества.

Первая большая внутренняя революция Китая, вибрационный центр которой находился вне его границ, имела место в эпоху введения индуистских религий. Как ни трудно истолковать древнее вероучение Лао-цзы, невозможно однако сомневаться, что оно заключает в себе заимствования, сделанные из религии Индостана. Некоторые из его предписаний тождественны по форме с правилами, изложенными в священных книгах индусов, и все они проникнуты тем же чувством гуманности и всеобщего благодушия. При том Лао-цзы никогда не указывает прославившихся деятелей китайской истории, как на образцы доблестей или как на примеры достойные подражания: совокупность его учений не связана с прошлым его отечества никакими традиционными узами. По единогласному преданию, Лао-цзы предпринимал путешествия в страны, лежащие на западе от Китая, и легенда говорит, что он был взят живой на небо с гор земли Хотан.

Барьер, который плоскогорья, горы и варварские народы воздвигли между Китаем и Индостаном, был так трудно переходим, что сообщения между этими двумя странами производились обходным путем, через бассейн Оксуса. Буддийская религия распространялась не прямым путем: она проникла в Срединную империю не через южные, а через западные границы. В периоды могущества и мирового господства Китай заключал в своих пределах также бассейн Тарима и свободно вел торговые сношения с бассейном Оксуса через Памирские горные проходы. Торговые люди следовали тогда тем знаменитым «путем шелка», который известен был также греческим купцам, и этим-то путем или другими дорогами, пролегавшими через плоскую возвышенность, ввозились в империю некоторые из драгоценных товаров полуденной Азии, и передавались в то же время рассказы, легенды о чудесной стране Ганга. С этой же стороны входили в китайские пределы пилигримы, приносящие с собой обрядности культа Будды. После трех столетий религиозной пропаганды, новая вера окончательно установилась в отечестве Конфуция и получила, в 65 году нашего летоисчисления, оффициальное признание. Буддизм пришелся по вкусу китайскому народу пышностью его церемоний, богатыми украшениями его храмов, поэзией символического цветка лотоса, распускающегося на поверхности вод; он полюбился еще и потому, что открывал китайскому миру перспективу к тем прекрасным странам юга, которые до того времени были скрыты от него хребтами снежных гор и промежуточными нагорьями. Но в сущности культ Будды или фо мало внес перемены в жизнь китайцев. Церемониал был видоизменен, но основа осталась та же самая: каковы бы ни были священные изображения, религия, сохранившаяся в силе, по-прежнему состоит из обрядов в честь предков; это все то же заклинание злых духов и превыше всего—строгое соблюдение формул, переходящих по преданию из века в век, от поколения к поколению, у «Детей Хань».

Сношения, установившиеся между Китаем и Индостаном в течение периода обращения китайцев в буддизм, никогда впоследствии совершенно не прерывались, и с этой эпохи Китай и для европейцев перестал уже быть страной, лежащей за пределами известного мира. Сообщения между Индией и южным Китаем производились морем, преимущественно через Южно-Китайское море. Уже за два столетия до начала христианской эры один китайский император посылал целый флот на южные острова с поручением привезти оттуда «Цветок безсмертия». Впоследствии другие корабли, отправляемые за менее важной добычей, ходили на остров Цейлон на поиски за святынями, священными книгами, статуями Будды, и привозили также богатые материи, драгоценности, самоцветные камни, которые они выменивали на свои произведения—шелковые ткани, фарфоровые изделия, эмальированные вазы. Этим же путем следовали чужестранные посольства, между прочим, посольство, о котором китайские летописи говорят, что оно прибыло из Да-цина, то-есть из Рима, отправленное Императором Антуном, Аврелием Антонином, в 166 году христианского летосчисления.

В седьмом столетии,—когда Китайская империя, после ряда катастроф и внутренних смут, снова достигла высокой степени могущества и экспансивной силы и блестела во всей своей славе,—как раз в ту эпоху, когда Европа, погруженная во мрак варварства, находилась в периоде наибольшего унижения и упадка, были предприняты многочисленные путешествия с целью исследования малоизвестных стран: в то время инициатива в этом деле принадлежала Китаю. Китайский пилигрим Сюань-цзан, с которым, по длине пройденного пути в центральной Азии, из последующих путешественников сравнялись только итальянец Марко Поло и Пржевальский, был настоящий исследователь новых стран, в современном значении этого слова, и его рассказы, включенные в летописи династии Тан, имели для географии центральной Азии и Индии в средние века весьма большую цену, вполне признанную даже и европейскими учеными. Эти последние, благодаря китайским документам, могли отыскать почти несомненным образом весь пройденный им путь, даже в тех «Ледяных горах», где, по его словам, путешественники подвергаются нападениям «драконов», мистических животных, в которых, может быть, следует видеть снежные бураны. Так же, как и другие буддистские пилигримы того времени, Сюань-цзан обошел вокруг плоских возвышенностей Тибета, где только-что перед тем была введена буддийская религия, и проник в Индию через равнины Оксуса и Афганистана. Но двадцать лет спустя после его возвращения на родину, в 667 и 668 годах китайские армии уже прошли через Тибет и Нипал, и спустились прямо в Индию, где они овладели слишком шестью стами городами. В эту эпоху Китайская империя обнимала вместе с подвластными, вассальными землями, не только всю низменность восточной Азии, но также все внешние скаты гор и плоскогорий, которые ее окружают до Каспийского моря. В этом же периоде Китайской империи несторианские миссионеры ввели христианство в империи.

Успехи ислама на западе Азии, на берегах Средиземного моря, необходимо должны были изолировать Китай и сделать на долгое время невозможным всякое сообщение с Европой; но в северных областях, среди степей Монголии, воинственные племена приготовлялись к завоеванию, и благодаря своему победоносному шествию на запад до самых берегов Днепра, они открыли путешественникам дороги через весь Старый Свет. Чтобы защитить государство от вторжения этих народцев, кочевавших в соседстве северных окраин страны, китайские императоры воздвигли, впоследствии перестроили и увеличили другими параллельными валами тот исполинский оплот, известный под именем «Великой стены», который продолжается между степным пространством и областью культурных земель на протяжении тысяч верст. Удерживаемые не столько этим барьером, воздвигнутым между двумя различными природами и двумя враждебными обществами, сколько различием природных условий, дикие номады устремились на запад, где перед ними открывался широкий простор, и постепенно один за другим привели в движение все кочевые народы. В четвертом и в пятом столетиях нашей эры это движение погнало к западу орды завоевателей, которым дали имя гуннов; в двенадцатом веке подобное же движение увлекло монголов под предводительством нового Аттилы. Владея горными потоками Чжунгарии, через которые так легко пробраться с восточной покатости Азии на западную, Чингис-хан мог бы ринуться прежде всего к западным странам; но он не хотел оставлять препятствия позади себя, и только после перехода через Великую стену и взятия Пекина, двинул свои несметные полчища на покорение западных царств и народов. В это время Монгольская империя, величайшее государство, какое когда-либо существовало, простиралось от берегов Тихого океана до степей России.

Европейцы узнали о существовании китайского мира благодаря этим новым пришельцам с востока, с которыми они вступили в сношения, не только путем вооруженных столкновений, но также посредством посольств, договоров и союзов против общего врага, то-есть ислама; они даже долгое время называли империю восточной Азии татарским именем «Катай», до сих пор еще употребляемым русскими в форме «Китай». Послы папы и короля французского отправлялись в дальний путь, чтобы посетить великого хана в его Каракорумской резиденции, в Монголии, и Плано Карпини, Рубруквис и другие рассказывали, по возвращении, о чудесах, виденных ими в этих отдаленных странах. По следам посланников, из Европы пустились ремесленники и торговые люди искать счастья при дворе монгольских ханов, и один из этих купцов, Марко Поло, по справедливости, может считаться первым открывшим Китай европейскому миру. С того времени эта страна окончательно вступает в круг известного света и начинает составлять часть обширной семьи человечества.

Марко Поло достиг и проехал Китай западным путем, следуя в начале по проторенным дорогам, идущим от берегов Средиземного моря. Колумб, более смелый, хотел пристать к берегам «Катая», подойти к золотым рудникам Зипанго, плывя по сферической поверхности земного шара, в направлении, противоположном тому пути, по которому следовал знаменитый венецианский путешественник. Остановленный в своем отважном плавании берегами Нового Света, он не достиг ни Японии, ни Китая, хотя долгое время он был уверен и хотел других уверить в успехе своего путешествия к восточной Азии. Но другие продолжали начатое великим мореплавателем предприятие кругосветного путешествия: дель-Кано, спутник Магеллана, вернулся к своей точке отправления, в Португалию, оставив позади себя следы своего корабля на окружности земного шара. Все моря были завоеваны европейцами, и, от мыса Горна до мыса Доброй надежды, мореплаватели могли назначать себе свидание в портах Китая. Не взирая на сопротивление, противополагаемое пекинским правительством вступлению чужеземцев в пределы государства, Китайская империя фактически сделалась доступна им, и не прошло еще двух с половиной столетий после окончательного завоевания всемирного океана большим судоходством, как Китай и Япония, которые, впрочем, не переставали быть правильно посещаемы европейскими купцами, принуждены были широко открыть свои коммерческие порты и даже уступить на своих берегах земли, где европейские нации водружают свои флаги и строят города западной архитектуры и укрепленные пункты. Таким образом можно сказать, что завоевание восточно-азиатского мира европейской цивилизацией уже началось давно.

Могущество европейцев на территории Китая впервые проявилось временным занятием столицы богдыхана и разграблением императорских дворцов; оно обнаружилось еще гораздо более той поддержкой, которую англо-французские союзники оказали китайскому правительству против внутреннего возмущения. Между тем, как европейские войска разрушали укрепления провинции Чжи-ли, заняли Тянь-цзинь, заставили китайского императора спасаться бегством из Пекина, другие европейцы оттеснили мятежников тайпингов от ворот Шанхая и заперли им всякий выход к морю; в то же самое время русские держали гарнизон в Урге, чтобы сдерживать дунган. Может быть, только благодаря поддержке западных держав, и была спасена династия Цинов. Единство империи было сохранено, но только потому, что европейцы находили в том свою выгоду: им стоило только остаться безучастными зрителями, и Китай распался бы на две, быть может, на три или четыре части. В настоящее время территориальная целость обширной азиатской империи, повидимому, не подвергается никакой опасности со стороны собственного населения страны, но нельзя того же сказать про государства западной Европы, которые, увидев бессилие Китая, стараются уже не о целости его, а об урывках его территорий в свою пользу. Россия сопредельна с китайской территорией на протяжении около 7.500 верст, и более половины этой пограничной линии проходит через страны, бывшие прежде подвластными «Сыну Неба». Все, что Россия присоединила в Илийском крае или Кульдже временно к своим владениям, принадлежало, несколько лет тому назад, Китаю, и хотя она согласилась возвратить эту землю, но все-таки удержала часть её за собой. Забайкалье тоже было прежде китайской территорией, равно как вся долина Амура до пастбищ, где северные тунгусы пасут свои стада оленей. В настоящее время вся территория по левому берегу Амура, превосходящая пространством Францию, составляет нераздельную часть Сибири. Наконец, морской берег Маньчжурии до полуострова Кореи тоже сделался русским владением, и его южные порты, откуда паровые флоты могут в два дня достигнуть берегов Японии, получили наименование «Залива Петра Великаго», данное как бы для того, чтобы напомнить Европе, что со стороны Востока русская империя так же помышляет об увеличении своего могущества, как и со стороны Запада. Наконец в последнее время необходимость выхода в незамерзающий порт линии Великой Сибирской дороги вынудила Россию арендовать часть китайской территории и для сохранения своих интересов даже укреплять и оборонять ее. Россия так умело распоряжается своими рессурсами, что они дают ей большую наступательную силу, её военное могущество, даже на расстоянии семи с половиной тысяч верст от столицы, превосходит военное могущество Китая и Японии в их собственных морях и на их собственной территории. Несмотря на приготовления к обороне, на эстокады и форты, вооруженные стальными пушками, Пекин теперь так же легко может быть взят русскими, как он недавно был взят англичанами и французами и как погиб сильно укрепленный порт Артур при столкновении с японцами. Вообще положение Пекина невыгодно в том отношении, что подвергает его неприятельскому нападению: до тех пор, пока эта столица должна была опасаться только набегов со стороны монголов или восстаний китайского населения, она занимала превосходную стратегическую позицию в соседстве укрепленных гор, которые защищают ее на северо-западе, близ Главного или Императорского канала, по которому доставлялись все нужные предметы продовольствия, и недалеко от маньчжурских племен, которые, по первому сигналу, быстро приходили на помощь своим нуждающимся соотечественникам. Но в настоящее время другие враги, кроме монголов и тайпингов, угрожают безопасности Срединной империи, и войска, посланные каким бы то ни было правительством, высадились бы, разумеется, в очень близком разстоянии от Пекина. Как бы ни была значительна новая организация военных сил Китая, как бы ни старались дисциплинировать на европейский манер «храброе и непобедимое» воинство богдыхана, пекинское правительство не может надеяться, что будет в состоянии успешно бороться с внешним врагом, пока оно не заведет у себя железных путей сообщения, которые могли бы быть предоставлены к услугам войны; а главное пока оно не изменить весь административный строй страны и быт своих сограждан.

Каковы бы ни были политические и военные судьбы Китая и Японии в их сношениях с европейскими державами, одно во всяком случае несомненно—это то, что нации Востока и Запада отныне стали солидарны между собою. Благодаря обмену земледельческих продуктов и товаров, благодаря путешествиям европейцев в Монгольскую Азию, китайцев и японцев в Европу и Америку, благодаря, наконец постоянным переселениям, цивилизации беспрестанно соприкасаются и взаимно проникаются: чего не сделала пушка, то начинает делать, при том гораздо более действительным образом, свобода международного торгового и социального обмена; политические границы, различие языков, религий, традиций, законов, нравов не мешают взаимному сближению разноплеменных народов, которое с каждым годом все более и более увеличивается. Если с одной стороны европейские кварталы выстраиваются в городах Китая и Японии, то с другой китайские деревни появляются в Северной Америке, в Перу, в Австралии, и китайские торговые конторы открываются в Нью-Йорке, в Лондоне и многих городах России. Этим внешним переменам соответствуют глубокия, умственные изменения: идеи обмениваются так же точно, как и товары; восточные и западные люди доходят до взаимного понимания и, следовательно, узнают, что у них есть общего. Свет стал слишком тесен для того, чтобы цивилизации могли развиваться изолированно, в отдельных географических бассейнах, не смешиваясь в одну высшую цивилизацию. Народы Европы и восточной Азии жили прежде как отдельные, разобщенные миры; теперь Соединенные Штаты Северной Америки населились эмигрантами, которые сделали из них вторую Европу, и между этими-то двумя Европами, старой и новой, заключена китайская нация: с обеих сторон, с востока и с запада, к ней приходят одни и те же примеры, одни и те же идеи: непрерывное течение движется от народа к народу на всей поверхности планеты, через континенты и моря.

Исторический период, в который недавно вступило человечество окончательным приобщением восточной Азии к европейскому миру, как говорится, чреват событиями. Подобно тому как поверхность воды, от действия силы тяжести, стремится придти к одному уровню, так и условия обнаруживают наклонность сравниваться на рынках труда. Рассматриваемый просто как обладатель своих рук, человек и сам есть товар, ни более, ни менее, как произведения его труда. Промышленности всех стран, увлекаемые все более и более в борьбу жизненной конкурренции, стараются производить как можно дешевле, покупая по возможно низкой цене сырой материал и «руки», которые его переработывают. Но где такия огромные фабричные заведения, как, например, мануфактуры Новой Англии, нашли бы работников в одно и то же время более искусных и более трезвых, следовательно менее дорогостоющих, чем выходцы с крайнего Востока? Где большие земледельческие фермы, каковы фермы штатов Миннесоты и Висконсина, эти настоящие фабрики для производства пшеницы или мяса, сыскали бы партии рабочих более послушных, более старательных, менее требовательных, чем кулии с берегов Си-цзяна или Ян-цзы-цзяна. Рабочее население Китая и Японии приводит в удивление иностранцев своей деятельностью, ловкостью, быстрой понятливостью, любовью к порядку и бережливости; на фабриках и в арсеналах портов можно поручать китайским рабочим самые деликатные работы, и они всегда с честью выполняют задачу. Что касается крестьян Срединной империи, то, по единогласному свидетельству людей, видевших их за делом, они более смышлены, более образованы, менее рутинеры, чем поселяне европейских стран, где царствует тяжелый режим крупной земельной собственности, и если в соседстве факторий морского прибрежья китайские садовники и огородники не изменили своих культур, то это потому, что чужеземец не мог бы научить их лучшим, чем те, которые они употребляют.

Впрочем, борьба между трудом белых и трудом желтолицых, это экономическое столкновение, которое грозит вызвать ожесточенную схватку между двумя половинами мира—уже началась на некоторых пунктах земного шара, в новых странах, где встречаются эмигранты из Европы и Азии. В Калифорнии, в австралийских колониях Нового Южного Валлиса, Квинсленда и Виктории, белые работники должны оспаривать большую часть своих ремесл у китайских рабочих, и улицы, лавки, фермы, рудники часто бывали обагряемы человеческою кровью, часто были свидетелями убийств, причина которых заключалась не столько в племенной ненависти, сколько в соперничестве из-за заработной платы. Преследуемая уже в течение целого поколения, эта экономическая война стоила более человеческих жизней, чем правильное сражение; она даже становится все более и более ожесточенной, по мере увеличения опасности, которой подвергаются белые рабочие. До сих пор эти последние имели перевес в Калифорнии и в австралийских колониях. По большей части господствуя в законодательных собраниях, они могли одерживать верх над промышленниками, фермерами, фабрикантами, предпринимателями, которым, разумеется, выгодно платить возможно меньшее жалованье рабочим, и заставляли эти собрания вотировать законы, всячески затрудняющие эмиграцию китайских кулиев и ставящие последних в положение особого класса, угнетенного и бесправного. Но эта борьба, как и всякая война, имеет свои альтернативы. Побежденные на одном пункте, китайские рабочие могут победить на другом, благодаря поддержке капиталистов и совещательных собраний, а вступление желтолицых рабочих на фабрики и фермы на место белых работников, понятно, значило бы для этих последних нищету и голодную смерть. Впрочем, даже нет необходимости, чтобы китайские эмигранты нашли место в мануфактурных заведениях Европы и Америки, для того, чтобы их соперничество понизило вознаграждение белых рабочих: достаточно, чтобы промышленности, подобные существующим в европейском мире, как, например, производство шерстяных и хлопчатобумажных тканей, основались на всем крайнем Востоке, и чтобы китайские или японские мануфактурные произведения продавались в Европе по более дешевым ценам, нежели изделия местного производства. Конкуренция может захватывать все большие и большие пространства, может распространиться последовательно от страны к стране, через моря и океаны, да и теперь не обнаруживается ли она уже в отношении некоторых продуктов, к невыгоде Европы? С экономической точки зрения, окончательное сближение между двумя группами наций составляет, следовательно, факт капитальной важности. Без сомнения, равновесие установится рано или поздно, и человечество съумеет приспособиться к новым судьбам, которые ему обеспечивает овладение сообща всей планетой; но в продолжение переходного периода столкновения, нужно предвидеть всякия бедствия и потрясения. Дело идет о борьбе, в которой непосредственно участвует около миллиарда людей. По числу борцов, цивилизованный мир Европы и Америки и мир восточной Азии почти равны между собой: с той и другой стороны сотни миллионов индивидуумов стоят лицом к лицу, движимые противоположными интересами и очень далекие еще от понимания высших выгод общей солидарности народов.

Это происходит оттого, что взаимная оппозиция Востока и Запада имеет свой raison d'etre не в одном только антагонизме непосредственных, материальных интересов, она зависит также от контраста понятий и нравов: между теми из китайцев и из европейцев, у которых развито чувство уважения к своей личности, идеал не одинаков; те и другие имеют особенное понятие о долге, если не прямо противоположное, то во всяком случае различное. Этот нравственный контраст проявляется в более или менее сознательной форме и между самими нациями. Их союз, когда он сделается более тесным через посредство племенных смешений, нейтрализизует отчасти эту противуположность; цивилизации будут оказывать одна на другую влияние не только своими внешними сторонами, но также и тенденциями и идеями, составляющими их истинный двигатель. Часто говорили, что западные народы устремляют взор вперед, в будущее, тогда как китайцы смотрят назад, в прошлое. Это утверждение слишком общее, ибо во всех странах света общество разделяется на две группы, из которых одна беспрестанно обновляется, трудясь над улучшением своей участи, тогда как другая, из боязни будущего, ищет убежища в традиции. Многочисленные гражданские войны Китая, и в особенности восстание тайпингов или «великих миротворцев», доказывают, что под официальным миром, верным блюстителем обычаев и правил старины, ищущим свой золотой век в прошлых веках, движется пылкое общество, которое не боится пускаться в полную приключений область неизвестного. Если китайское правительство успевало в течение многих веков удерживаться в традиционных формах, если катастрофы и перевороты, произведенные нашествиями и внутренними возмущениями, не сделали большой перемены во внешнем строе общества, то тем не менее верно, что для низших масс восточных народов теперь дело идет об усвоении европейской цивилизации, не только форм и практических способов промышленности, но в особенности нового понимания человеческой культуры: они стремятся переместить свой идеал. От этого зависит самое их существование.

Но не переместится ли в то же время и идеал цивилизованных народов белой расы? Известно, что когда два элемента сближаются, оба они подвергаются изменению. Если две реки соединяют свои течения, то та из них, которая катит чистую воду, делается мутной от примеси грязи, приносимой другой рекой, и две жидкия массы текут вместе, никогда уже не приобретая вновь своего первоначального цвета. Соприкосновение двух цивилизаций будет ли иметь последствие, что одни народы поднимутся, а другие понизятся на лестнице культуры? Должно ли это соприкосновение вызвать прогресс на Востоке и регресс на Западе? Не суждено ли грядущим поколениям переживать период, подобный эпохе средних веков, когда цивилизация римского мира погрузилась в мрак невежества, тогда как варвары рождались при новом свете? Пророки грядущих бед уже испускают вопли тревоги. После многолетних странствований по разным провинциям Китая, странствований, во время которых везде приходилось проезжать через несчастные человеческие муравейники, замыкавшиеся вокруг них словно волны океана, европейские путешественники, как Ритгофен, Арман Давид, г. Васильев вернулись устрашенные этими несметные массами людей, кишащими в громадной империи. Они с ужасом задают вопрос: что сделают эти огромные толпы народа, когда завоеватели дисциплинируют их и употребят в дело против европейского мира? Не могут ли эти толпы возобновить под другой формой монгольские нашествия и погромы, когда, снабженные таким же оружием, как и европейские нации, и более их соединенные в одно целое, они очутятся под предводительством второго Чингис-Хана? Опасаясь, чтобы в мировой «борьбе за существование» китайцы не сделались легко нашими господами, некоторые писатели дошли до того, что серьезно требуют, чтобы европейские державы вернулись назад и отреклись от совершенного дела, чтобы опять заперли открытые ныне порты и постарались снова заключить китайцев в их прежнее изолированное положение и в их невежество. Другие публицисты радуются, что опиум усыпляет китайскую нацию и мешает ей познать свою силу. «Не будь опиума, говорить проф. Васильев, Китай овладел бы рано или поздно всем светом, он задушил бы Европу и Америку в своих чудовищных объятиях».

Как бы то ни было, теперь уж слишком поздно было бы пытаться снова разобщить Восток и Запад. За исключением части Тибета, Кореи и некоторых, лежащих внутри горных областей, восточная Азия составляет отныне часть открытого мира. Каковы будут для всего человечества результаты этого присоединения к общему движению истории? Это, без сомнения, вопрос первостепенной важности, и с этой точки зрения нельзя не признать чрезвычайно важным изучение азиатского Востока и этих «желтолицых» народов, которым суждено играть столь значительную роль в развитии будущей цивилизации.