Глава I Общий взгляд

Самое имя Африки показывает, что еще в недавнюю эпоху этот материк не принадлежал к известному свету. Для греков эта земля была Ливией (название, произведенное от семитического слова, по-еврейски Луб, во множественном Лубим), с неведомыми границами, простиравшаяся далеко к странам юга и запада: они давали ей также, между многими другими наименованиями, неопределенные названия Эсхатия, или «Конец мира», и Гесперия, или «Страна запада», которое служило также для обозначения Италии, затем Испании, и, под арабской формой Магреб, сделалось именем Мавритании. Что касается слова «Африка», прилагаемого теперь ко всей совокупности континента, то происхождение его неизвестно. Есть ли это название древнего Карфагена, в смысле «Отделившагося» или «Колонии», и напоминает ли оно таким образом о сюзеренной власти Тира финикийского (семитический корень фарака значит отделять, разделять)? Следует ли видеть в нем общее наименование берберов, или наименование одного только народца, авригов или афариков, имевшего свой период преобладания? Как бы то ни было, Африка, названная так Эннием до второй Пунической войны, была сначала для римлян просто ливийской страною, соседнею с Италией, тунисским Теллем, именуемым еще и ныне Фригой, и лишь мало-по-малу это имя сделалось названием всего континента, подобно тому, как Азия Кайстра постепенно разрослась до того, что включила в себя Индию, Сибирь и Китай, или как в Европе область Иль-де-Франс сообщила свое наименование всей Галлии. Быть-может, сходство имени Африка с именем одного мифического героя, сына Геркулеса, «Чернаго» или «Дикаго», способствовало в известной степени тому, что этим именем стали обозначать «страну Чудовищ», область столь долго неизвестную и грозную.

Отныне обследованная на всей её окружности, Африка, часть Старого Света, имеющая наиболее точные границы, может быть рассматриваема, как огромный остров; только узкая полоса суши, шириной около 150 километров, соединяет Египет, землю африканскую, с Аравией и Палестиной, территориями азиатскими. Да и самый этот перешеек есть не что иное, как бывшее дно речное и морское. На севере земли его состоят из наносов Средиземного моря; на юге они были отложены Красным морем, тогда как между двумя поясами морской почвы простираются остатки древней дельты Нила, который, быть-может, сообщался с Иорданом, как о том можно заключить по сродству фаун. Суэзский перешеек не существовал в третичную эпоху, но другие континентальные рукава соединяли Египет с Кипром и с Сирией, ибо нигде на поверхности земного шара не встретишь двух близких заливов, которые бы так резко отличались друг от друга животным царством, как заливы Суэзский и Газа. Но если воды Индийского океана оставались совершенно отделенными от Средиземного моря со времен эоценового периода—разве что, может-быть, соединялись мелководным проливом в потретичную эпоху,—то отныне труд человека привел их в сообщение; благодаря его искусству, два потока смешиваются во внутреннем порте озера Тимсах, и теперь самые большие корабли могут совершать плавание вокруг всей Африки. В сравнении с южным материком, столь определенно ограниченным, две другие части Старого Света кажутся сливающимися в одну: впадина, идущая вдоль восточного основания Уральских гор, от Обской губы до Каспийского моря, и Манычский перешеек, между Каспием и Понтом Эвксинским, представляют географические черты, не имеющие, как раздельные поясы, той отчетливости очертаний, какою отличается морская борозда, проведенная из Суэца в Порт-Саид.

Однако, как ни точно ограничен ныне материк Африки, он не настолько отличается от Европы и Азии, как это можно было бы думать, судя по очертанию его берегов; даже некоторые из его стран соединялись непосредственно с землями, лежащими по другую сторону Средиземного моря. Было время, когда Гибралтарский пролив не существовал, и когда Атлас соединялся расположенными в виде уступов цепями с параллельными горами Сиерры-Невады: еще в конце плиоценового периода Тунис примыкал к Сицилии и к Италии широким поясом земель, слабый обломок которых составляют два мальтийские острова; Греция была соединена обширными равнинами, орошаемыми большими реками, куда приходили пить слоны и нырять гиппопотамы. Хотя отделенная от Испании и Италии, северо-западная Африка является еще по своей геологии, равно как по своей естественной истории и своему климату, землей существенно средиземноморской, и составляет, вместе с противолежащим побережьем Европы, особую область,—по обе стороны Средиземного моря одни и те же ископаемые встречаются в древних горных породах; сходные флора и фауна овладели ныне почвой. Страны мавританского прибрежья гораздо больше отличаются от Нигриции, от которой они отделены пустыней, нежели от Прованса, лежащего по другую сторону больших вод, как это говорил уже Саллюстий, что Африка, принимаемая в узком смысле Мавритании, есть часть Европы. На востоке, эфиопийские берега Красного моря также принадлежат к тем же формациям, как и противоположные берега. Климат, произведения, народы—все сходствует по ту и другую сторону Баб-эль-Мандебского пролива, в Эфиопии и в Иемене.

Отличаясь массивностью контуров, Африка походит на два другие материка юга, Южную Америку и Австралию, общим очертанием своих берегов. Она даже менее изрезана, чем соответственная половина Нового Света, и не дополняется, как Австралия, целой плеядой больших и малых островов, которыми усеяны моря на севере и востоке материка Новой Голландии. Громадность размеров способствует тому, что африканский континент имеет тяжеловесный вид. Занимаемая им поверхность исчисляется в 29.909.444 кв. километров, из которых на материк приходится 29.283.390 кв. килом., а на острова 626.054 кв. килом., то-есть слишком в три раза превосходит пространство Европы, в четыре раза пространство Новой Голландии. А между тем протяжение африканской береговой линии значительно меньше, чем протяжение европейской. В то время, как наша часть света имеет не менее 31.900 километров морских берегов, не считая многочисленных малых иссечений, каковы, например, фьорды Скандинавии и подобные им заливы (firths) Шотландии, в Африке длина береговой линии составляет всего только 27.638 километров, и на этом протяжении сколько пространств, где берег не вдается в материк даже настолько, чтобы образовать своим изгибом простую бухточку! В целом ливийский континент имеет форму эллипсоида, ориентированного по направлению с севера на юг, и на котором приставлена на западе, от мыса Бона до Гвинейского залива, полуэллиптическая масса, с контурами еще менее иссеченными. Две черты всего более видоизменяют массивную правильность контуров африканского материка: на западе—входящая дуга побережья, позволяющая водам Атлантического океана удвоить ширину их бассейна, и на востоке—заостренный полуостров, оканчивающийся мысом Гвардафуй и затем снова появляющийся среди моря в виде острова Сокотра или Сокотора. Этот выступающий берег восточной Африки, отделенный Аденским проливом от песчаных берегов Гадрамаута, имеет точно такое же направление, как и юго-восточная оконечность Аравии. Этой чертой своей конфигурации, равно как своим климатом, этот полуостров Азии кажется принадлежащим к Африке; это переходная земля, составляющая в одно и то же время часть двух миров.

Правильность формы африканского материка дает повод думать, что он представляет в целом большую простоту плана, что он отличается единством своей архитектуры. Но на деле этого нет. Европа, несмотря на разнообразие своих бесчисленных иссечений, может быть уподоблена организованному телу, снабженному спинным хребтом и членами; громадная Азия уравновешивает свои равнины и полуострова вокруг высшего горба материка, «Крыши мира»; Северная и Южная Америка имеют на западе длинную цепь Кордильеров, а на востоке обширные речные равнины, едва отделенные одна от другой невысокими водораздельными порогами. Африка, в сравнении с другими континентальными массами, является землей почти бесформенной, землей, так сказать, зачаточной организации, без центрального массива и без правильных покатостей. Однако, береговые горы, поднимающиеся в восточной Африке, параллельно побережью Индийского океана, могут быть, в некоторых отношениях, рассматриваемы как составляющие, если не становой хребет, то по крайней мере краевую цепь континентального хребта. Несмотря на широкие проломы, где проходят реки Лимпопо, Замбези, Джуба, можно признать остаток горного вала в совокупности цепи, начинающейся на Мысе Доброй Надежды и продолжающейся на север до Эфиопского массива. В этом поясе краевых гор находятся высочайшие пики Африки, потухшие вулканы Килиманджаро и Кения, быть-может, те самые вершины, которым древние давали название «Лунных гор». К западу от этих пиков тянется на плоскогорье параллельный ряд других вулканов, из которых иные, как говорят, поныне еще дымятся, а по другую сторону озера Нианца третья цепь, доминируемая остроконечными вершинами, Мфумбиро и Гамбарагара, образует западный краевой хребет, водораздельную возвышенность между верхним Нилом и притоками Конго. В этой области верхнее, представляющее как бы конец крыши, плоскогорье имеет около 900 километров в ширину. Оно оканчивается на севере группой абиссинских гор, каменной твердыней, цоколь которой превосходит мощностью все другие орографические системы континента. Возвышенности Эфиопии лежат напротив возвышенностей Иемена и составляют, подобно этим последним, часть бордюра, который опоясывает Индийское море и Великий Океан, от Мыса Доброй Надежды до мыса Горн, в виде огромного полукруга, длиной около 40.000 километров, равного окружности земного шара.

Хотя Африка еще не вся исследована, однако мы достаточно знаем ее, чтобы представить себе её рельеф в главных его чертах. Более массивный, менее изрезанный в своих контурах, чем другие части света, «черный материк» также менее изборожден внутри процессом размывающего действия вод: среднее возвышение его земель превосходит среднее возвышение Европы и Азии, хотя он почти не имеет гор, равных большим Альпам и Кавказу, ни одной горы, которая могла бы равняться с Гималаем. Высота континента, рассматриваемого как тело с вертикальными боковыми плоскостями и с горизонтальной поверхностью, исчисляется Шаванном по меньшей мере в 580 метров, по большей мере в 660 метров, и, следовательно, превосходит среднюю высоту Азии. Линия, проведенная наискось от берегов Лоанды, на Атлантическом океане, к берегу Красного моря, между Суакимом и Массовой, ограничивает область, представляющую в целом почти сплошную плоскую возвышенность, горные массивы которой стоят на цоколях, высотой от 1.000 до 1.500 метров. Бассейны Конго и Нила, соединяющиеся некоторыми из своих притоков, промежуточные пороги которых не определены, ограничивают с севера и с запада эту область плоскогорий, занимающую около трети материка. По другую сторону срединной впадины снова начинаются высокие земли, но с менее выпуклым рельефом и гораздо более разделенные, чем возвышенности южной и восточной Африки. Одна из этих групп возвышений рельефа поднимается между Конго и Нигером, другая между Нилом и озером Цаде или Чад; среди Сахары высятся два острововидные массива Тибести и Ахаггар; на западе, закраина плоскогорий и гор тянется параллельно побережью северной Гвинеи и Сенегамбии; наконец, горы Мавритании, этот Атлас, который древние басни изображали богом, поддерживающим на своих плечах небесный свод, составляют в Африке особую систему, некогда примыкавшую к цепям южной Европы. К югу от горных цепей, лежащих против гор Испании, ливийский материк, взятый в целом, может быть сравнен с плоскостью, наклоненной по направлению к северо-западу.

Зачаточная форма, характеризующая совокупность континента, проявляется также в его гидрографическом разветвлении. Главные реки Африки, врезывающиеся значительной своей частью в толщу плоскогорья, имеют по большей части течение неправильное и как бы недоконченное: они перерезаны порогами и водопадами; долины их узки и часто сводятся к простым ущельям. Даже самые многоводные из них сравнительно менее доступны судам, чем реки других континентов: в этом отношении контраст полный между двумя частями света, которые всего чаще сравнивают одну с другой, между Африкой и Южной Америкой, ибо в этой половине Нового Света речные устья имеют вид заливов, и впадающие в них могучие потоки широко открыты до самой подошвы Андов. Небольшая относительная длина судоходных рек есть, без сомнения, одна из причин, которые, вместе с редкостью береговых островов, недостатком гаваней и громадностью пустынь, способствовали тому, что Африка осталась в стороне от общего движения торговых наций. Три главные, по длине течения реки: Конго, Джолиба или Нигер и Нил, перерезаны порогами и водопадами, заграждающими доступ в многолюдные страны, речное разветвление которых простирается на сотни миллионов гектаров. Конго и Нил, зарождаясь в области высоких плато, где скат еще не определился, проходят в верхней своей части через большие озера, которые смутное предание представляло прежде как внутреннее море, имеющее огромную поверхность. В шестнадцатом столетии португальские исследователи имели некоторое понятие об этой гидрографической системе; они рисовали в центре Африки большие озерные бассейны; но, чертя контуры этих озер, опирались ли они на положительные сведения, как это думают многие писатели, или, что, кажется, более вероятно, просто ограничивались копированием древних карт? Как бы то ни было, португальцы, быть может, под влиянием тех мистических идей об общем начале больших рек, которые преобладали в Китае, в Индии, в Халдее, верили в существование одного истока или переплетающихся истоков для Нила, Конго и даже Замбези; но при этом допускали также, что воды проходят обширные пространства под землей. Одна итальянская карта, гравированная в половине пятнадцатого столетия, представляет треглавый Нил, отделенный большим пространством от истоков первоначального ключа. Впрочем, тот же самый Нил перерезывает континент с севера на юг: малой дельте Египта соответствует гораздо более значительная дельта южной Африки.

Новейшие исследователи, путешествуя в самой стране, тоже подпадали под влияние этих традиционных идей; так, Спик начертил течение четырех рек, выходящих, будто-бы, из различных частей озера Нианца и по соединении между собой образующих Нил, а Стэнли принимал озеро Танганика за начало двух истоков; одного—спускающагося на север к Нилу, другого—текущего на запад к Конго. Впрочем, если великая река, спускающаяся к Средиземному морю, и река, катящая свои воды к Атлантическому океану, не изливаются через один и тот же бассейн, то по крайней мере большая часть раздельного порога представляет лишь незначительное возвышение между двумя покатостями, и легких колебаний почвы было бы достаточно, чтобы изменить направление того или другого притока. Быть-может, даже существуют на водораздельной линии некоторых бассейнов озера или болота с двойным истечением.

Неоконченная форма рек центральной Африки, водопады, прерывающие их течение, озерные резервуары, рассеянные на плоскогорьях, придают центральным областям ливийского континента некоторое сходство с северными землями, какова, например, Скандинавия. Но, понятно, в странах крайнего севера, которые еще в недавнюю геологическую эпоху были покрыты льдом, двойная работа размывания и сплочивания почвы, производимая реками, едва только началась. В середине Африки климатические явления, конечно, совершенно иные, чем на Скандинавском полуострове, и хотя некоторые признаки позволяют предположить существование древнего ледяного периода даже в тропическом поясе, но длинные века, протекшие с той отдаленной эпохи, должны были изгладить почти все следы глетчеров и морен. Быть-может, зачаточная форма речных бассейнов зависит от совершенно другой причины: возможно, что климат, прежде гораздо более сырой в Сахаре, был несравненно суше в восточных областях, на плато озера Нианца; дожди, падавшие там редко, как теперь в пустынях Сахары и Калагари, не бороздили скал рытвинами и оврагами, не расширяли узких долин, и впадины, занимаемые ныне озерами, не могли быть заполнены постепенно отлагающимися наносами. В течение циклов нашей земли климатические поясы непрестанно перемещаются. Если в некоторых странах дожди теперь обильнее, чем были прежде, то в других, напротив, они стали реже: так, бассейн Игаргара, в северо-западной Африке, принадлежит к одной из этих высохших областей.

К востоку от Нила и страны больших озер, скат плоских возвышенностей и гор слишком узок, чтобы реки могли там развиться в потоки значительной длины: Красное море получает с Египетских гор лишь уади с временным течением, а Индийский океан до южной части Мозамбикского берега, на пространстве около 4.000 километров, не имеет иных притоков, кроме речек, где лодки с трудом плавают между севшими на мель стволами дерев: таковы Джуба, Тана, Луфиджи, Ровума. Но к югу от больших центральных плоскогорий, усеянных озерными бассейнами, река Замбези, первые воды которой берут начало в соседстве западного берега, несет морю избыток влаги с очень обширной территории, поверхность которой исчисляется в 1.430.000 кв. километров, т.е. почти в три раза больше Франции. По количеству протекающей воды, Замбези занимает третье место между африканскими реками, по длине же русла только четвертое. Южнее, Лимпопо тоже катит значительную массу воды, тогда как Оранжевая река, бассейн которой обнимает площадь в миллион слишком квадр. километров, приносит южной Атлантике лишь незначительный остаток воды, выпавшей, в виде дождя, в овраги его верхнего бассейна. Более обильные реки, Кунеме и Коанца, следующие одна за другой по направлению с юга на север, представляют относительно лишь незначительные потоки по размерам их территории истечения; то же самое можно сказать о реке Огове, которая берет начало на полуострове, образуемом большим протоком Конго, на востоке Экваториальной Гвинеи.

Вместе с Нилом, Замбези и Конго, Нигер или «Нил Черных» (т.е. чернокожих) есть одна из четырех главных рек Африки. Еще в начале нынешнего столетия Дюро-де-ла-Малль перечисляет причины, заставляющие его верить в соединение Нигера и Нила через континент. На многих старинных картах «Нил Черных» представлен вытекающим из того же озера, откуда выходит восточный Нил, тогда как в действительности главный исток Нигера находится совсем не в центре Африки, а в соседстве западного берега, на горе Лома, на скате Гвинейских гор. Истоки этих двух рек отстоят друг от друга по малой мере на 4.500 километров; расстояние между их ближайшими притоками определяют в 1.200 километров. Нигер не имеет никакой связи с гидрографической системой Нила: он принадлежит к другой области, совершенно отличной от восточной Африки по форме и расположению её плоских возвышенностей. По другую сторону гор, где берут начало Нигер и первые его западные притоки, несколько рек: Понго, Рио-Гранде и Гамбия изливаются в лиманы прибрежья и, далее на севере, Сенегал, зарождающийся на той же покатости, как и Нигер, огибает горы, чтобы достигнуть Атлантического океана, переходя через скалистые пороги водопадами. Это—последняя многоводная река африканского побережья в северном направлении. От бара Сен-Луи до бара Розетты, на пространстве около 8.000 километров, встречаются только уади, как Драа, к югу от Марокко, или мелководные речки, как Малуйа, Шелиф, Меджерда, в Мавритании. Таким образом распределение вод на окружности африканского материка совершается весьма неравномерно. Конго один катит, вероятно, столько же воды, сколько все другие реки Африки, взятые вместе, и в тот же океан, с другой стороны Гвинейского залива, изливается самый значительный после него поток, Нигер. По объему протекающей воды Нил занимает лишь четвертое место между двумя реками Африки.

Некоторые области континента представляют собою постоянно или временно замкнутые бассейны, в которых теряются воды, не находя себе выхода к морю. Две главные впадины этого рода—впадина озера Чад на севере и впадина озер Макаракари и Нгами на юге—лежат почти на равном расстоянии от нижнего Конго, представляя таким образом симметричное расположение по обе стороны экватора. Самый обширный замкнутый бассейн, бассейн озера Чад или Цад, находится также в северной части Африки, более обширной, чем южная: площадь двух пространств без истечения соразмерна поверхности окружающей области с океаническими покатостями. Эти два бассейна различаются, однако, своей историей, если правда, что впадина, заключающая озеро Чад, всегда была замкнутой; в предшествующую геологическую эпоху озерные резервуары Макаракари и Нгами соединялись с реками Лимпопо и Замбези. Кроме центральной котловины каждая половина Африки имеет свои пустыни, усеянные второстепенными бассейнами, оазисами, воды которых теряются в песке, перерезанные временными потоками, или уади почти всегда пересохшими. Совокупность африканских земель, не посылающих морю никакого избытка атмосферных осадков, исчисляется Шаванном почти в 7 с половиной миллионов квадр. километров, из которых 1.400.000, то-есть около пятой части, лежат на юге от экватора.

Замкнутые гидрографические бассейны африканского материка:

Северная Африка. Бассейн озера Чад, включая сюда Феде—1.820.000 кв. килом.; Игаргара—816.500; другие бассейны и безводные пустыни—3.362.600 кв. килом.

Южная Африка: Бассейн о. Нгами—785.000 кв. килом.; другие бассейны и безводные пустыни—642.40л кв. килом.

Между пространствами без истечения Северная Африка заключает несколько котловин, уровень которых теперь ниже уровня моря: это, вероятно, остатки заливов и проливов, принадлежавших к морям Средиземному и Красному, в предшествовавшую геологическую эпоху. Самые большие впадины этого рода—те, которые, кажется, составляют продолжение малого тунисского Сирта на юге Алжира, и в которые прежде изливалась река Игаргар, теперь высохшая, длиной течения (1.300 километр.) превосходящая Лимпопо. Другие котловины, лежащие ниже морской поверхности, следуют одна за другой между Нилом и Большим Сиртом, на юг от плато Киренаики. У основания гор Эфиопии, на берегах Красного моря также видны глубокия водовместилища, поверхностная вода которых испарилась до уровня гораздо более низкого, чем уровень соседних заливов. В южной части континента нет таких прибрежных бассейнов испарения.

Очень бедный выступами и вырезками на береговой линии, африканский материк не имеет также почти на всей своей окружности островных придатков. По подводному рельефу, острова Средиземного моря принадлежат гораздо более к Европе, чем к Африке: Крит связан с Малой Азией и с Грецией; Сицилия, Корсика, Сардиния прилегают к Апеннинскому полуострову; Балеарские острова соединены с берегом Валенсии подводным порогом; только остров Джерба и некоторые островки Малого Сирта и мавританских вод отделились вдоль африканского берега. На западе, на берегу с двоякой кривизной, омываемом водами Атлантики, континент не имеет других островных отрывков, кроме скал, банок и отмелей, каков, например, архипелаг островов Биссагос или Бихлао, которые небольшой слой наносов или незначительное поднятие почвы соединили бы с твердой землей. Острова, лежащие в открытом море: Мадера и Порто-Санто, Канарские, архипелаг Зеленого Мыса, отделенные от материка пучинами слишком в 1.000 метров глубины, представляют собою группы вулканического происхождения, груды лавы и пепла, выдвинувшиеся над глубокими трещинами, на краю подводного цоколя, несущего на себе все континентальное здание. В Гвинейском море острова Аннобон, св. Фомы, Принчипе, Фернандо-По и полуостров Камаранос также не что иное, как массивы извержения, стоящие на трещине морского ложа и соседнего берега. Эта цепь вулканов, расположенная по слегка вогнутой линии, как другие ряды огнедышащих гор, в Антильских островах, на Зондском архипелаге, в Алеутском море, есть продукт второстепенных явлений, имевших место после образования Африки. На восточной стороне континент тоже очень беден прибрежными островами. Маленькие архипелаги у берегов Египта и Эфиопии в Красном море не что иное, как бахрома из коралловых построек, доминируемая там и сям вулканическими конусами. Единственные истинно-африканские острова Индийского океана—это земля Сокотра или Сокотора, составляющая как бы копье разорванного полуострова, оканчивающагося ныне притупленной стрелкой мыса Гвардафуй. Пемба, Занзибар и Мафия продолжаются параллельно побережью, как прежний берег, разломанный ударами волн. Коморские острова—вулканического происхождения. Что касается большой островной массы—Мадагаскара, то она слишком удалена от Мозамбика, чтобы ее можно было признать за африканскую землю: ближайший к материку мыс этого острова отстоит от противоположного берега на 300 километров, а быстрое течение, идущее через пролив, еще весьма значительно удлиняет это расстояние, так как невозможно переплыть пролив, не будучи отнесенным силой течения к югу: для обыкновенного судоходства Мадагаскар, так сказать, отодвинут вдвое далее в Индийский океан, чем было бы в том случае, если бы он отделялся от Африки тихими водами. При том флора и фауна этого большого острова доказывают, что он составляет часть особой области в естественной истории. Жоффруа-Сент-Илер видел в нем независимую часть света; после него большинство зоологов смотрят на Мадагаскар, как на отрывок древней континентальной земли «Лемурии», которая заключала в себе также гранитный архипелаг Сешельских островов, остров Родригец, тоже кристаллический, может-быть также Цейлон и Малдивские острова, и которая простиралась до Целебеса, в Австралазии.

Из всех частей света, в Африке явления климата представляют, в среднем выводе, наиболее правильности: причину этого следует искать в массивной форме континента и в его положении на экваториальном поясе. В области, ближайшей к линии равноденствий, на севере и на юге, дожди падают во всякое время года, благодаря встрече пассатных ветров, которые, нейтрализуя друг друга, часто поддерживают штиль в атмосфере и позволяют местным парам сгущаться дома, не пускаясь в дальние странствия. На север от экватора, в северном полушарии, до 15 градуса широты, простирается пояс с двойным периодом дождей; летом дожди льют там очень обильно, когда юго-западные пассатные ветры приносят, в виде огромной скатерти, тяжелые тучи с океана; через шесть месяцев, когда северные земли погрузились в зимний период, а южные вступили в период лета, северо-западные пассаты, вторгаясь, в свою очередь, на южное полушарие, увлекают туда также, в виде воздушного моря, дождевые облака. Но по обе стороны тропического пояса, обнимающего около семи десятых поверхности африканского материка, различие в порядке движения ветров имеет следствием соответственный контраст в выпадении атмосферных осадков. Там пассатные ветры держатся постоянно или лишь с слабыми временными вариациями в своем нормальном направлении; дуя с северо-востока в северном полушарии, с юго-востока в южном, они увлекают к экватору весь водяной пар, примешивающийся к их течению: небо остается чистым, а земля иссушенной. Таким образом, Африка имеет два пояса камней, гравия, мергелей, глин и песков, почти совершенно бесплодных: на севере—Сахару и Ливийскую пустыню, на юге—Калагари и другие пустыни. Симметрия климатов дополняется правильным чередованием ветров и дождей, в мавританской зоне и в зоне Мыса Доброй Надежды, которые обе принадлежат к области субтропических дождей, падающих во время соответственной зимы каждого полушария. Таким образом, Африка разрезана, по направлению с севера на юг, на полосы попеременно серые и более или менее густого зеленого цвета, которые, быть-может, представляют обитателям других планет вид, подобный тому, какой нам являют параллельные поясы вокруг Юпитера. Эти различные зоны влажности, пределы которых совпадают во многих местах с изотермами, тянутся через континент настолько правильно, что Шаванн мог начертить их карту. Африка точнее разделена на особые области пустынями, чем была бы разделена широкими рукавами моря или проливами, и распределение народов совершилось там почти единственно по климатическим условиям, соразмерно обилию дождей и зелени.

По своему животному и растительному царствам, так же, как с точки зрения геологии и климата, северная полоса Африки принадлежит к переходному поясу с Европой и Азией: кажущееся единство, придаваемое этому материку его массивной формой, не проявляется в совокупности явлений жизни. Киренаика и все мавританское поморье на покатости Атласа составляют часть средиземноморской области растительности, которая обнимает также Испанию, Прованс, Италию, Балканский полуостров и берега Малой Азии и Сирии. Пояс Сахары, простирающийся под тропиком Рака через весь континент, продолжается в Аравии до Персидского залива, и даже берега Белуджистана, Тар, Ранн, полуостров Каттиавар в Индии, примыкают своими редкими видами к той же растительной области. Наконец, флора Иемена и Гадрамаута походит на флору Нигриции: узкое Аравийское море было легко перейдено африканскими семенами.

Характеристическим поясом растительности для Ливийского континента можно считать пояс Судана и экваториальных областей, который простирается от моря до моря и от пустыни до пустыни, между Атлантикой и Индийским океаном, между Сахарой и Калагари. В целом эта зона гораздо менее богата растительными видами, чем другие страны жаркого пояса—Индия, Зондские острова, и даже менее, чем разные субтропические области, как, например, Малая Азия. Однако, некоторые центральные области материка отличаются замечательным разнообразием растений: такова земля, орошаемая рекой Диур, недалеко от водораздельной возвышенности между Нилом и Конго; в продолжение пяти месяцев ботаник Швейнфурт собрал там около семисот видов явнобрачных, чего невозможно было бы сделать в богатейшем округе Европы. Наибольшая часть тропической области Африки лежит в полосе периодических дождей, и растения выносят там длинный период засухи. Вследствие этого, древесная растительность нигде не представляет столько мощи, как в Южной Америке, разве только в равнинах между Нилом и Конго, на берегу некоторых рек, исчезающих под галлереями из зелени, и в соседстве Бенинского залива, где атмосфера гораздо влажнее, чем внутри материка. Саванны занимают большое протяжение пояса Судана; правда, что в некоторых местах злаки и другие травы растут массами, дотого густыми, что животные отказываются проникать в эту травяную чащу: в нильских болотах некоторые виды нардовых имеют стебли, не деревянистые, достигающие высоты в 6 слишком метров; жирафы могут, с поднятой головой, находить убежище в этой исполинской траве и скрываться из глаз охотника. Различные злаки центральной Африки не перемешиваются, как травы европейских лугов: на пространствах в несколько сот квадр. километров почва сплошь занята одним каким-нибудь видом. С некоторого расстояния кажется, что видишь перед собой поля, засеянные каким-то хлебом с гигантскими стеблями; ботаник издалека узнает растительные формы по цвету и волнообразным движениям массы, колеблемой ветром.

Колючия растения пропорционально очень многочисленны в лесах суданской зоны, и говорят, что после расчисток леса не возобновляются так же легко, как в Южной Америке; поля, заброшенные неграми, долго не покрываются новой лесной порослью. Виды пальм более редки в африканской флоре, чем во флоре других тропических стран: Америка, Азия каждая имеет их вдесятеро больше; но зато в Африке область распространения господствующих пород обширнее, и число видов сравнительно значительнее. В других частях света экваториальные области почти не имеют лесов кокосовой пальмы, разве только на берегах Малабара, на острове Цейлоне, на берегах Караибского моря, тогда как в Нигриции пальмы дум (hyphaens thebaica), с раздвоенным стволом, и делеб (borassus fiabelliformis), со стволом, утолщенным к середине, встречаются целыми обществами или лесами, также как финиковая пальма (phoenix dactylifera) в оазисах северной Сахары; в различных областях они занимают одной сплошной полосой пространства в несколько сот квадр. километров. Сравнительно с числом своих видов, флора Нигриции заключает много деревьев, отличающихся ненормальным развитием ствола, листьев или плодов. Баобаб замечателен громадностью своего ствола, который раздувается в форме тыквы; иные биньонии, например кигелия, имеют плоды в два фута длиной; один вид банановых, энсете (Musa ensete), расстилает огромные листья, самые большие, какие только существуют в растительном мире. В восточной Африке, на берегах Нила, не встретишь дерева, которое не было бы поражено солнечным ударом, и у которого та или другая часть не была бы иссохшей: то бок коры, то ветвь или листва.

Флора Калагари, к югу от области тропической растительности, походит на флору Сахары; но южная пустыня не имеет оазисов, и встречающиеся там кое-где орошаемые места не осенены пальмами. Флора эта характеризуется колючими акациями, мимозами, и, подобно флоре северной Нигриции, очень богата видами злаков; на севере её границ встречается в некоторых, редко увлажняемых дождями местностях странное дерево вельвичия, мимо которого многие путешественники проходили, не заметив его—так мало поднимается оно над почвой: закопавшись в землю в форме опрокинутого конуса, оно выставляет на свет Божий только шероховатую площадку, шириной в метр слишком, расстилая направо и налево две семянодоли, похожия на изодранные кожанные передники и достигающие иногда более пяти метров в длину, после столетнего периода роста.

На восточном берегу Африки, переход от одной области растительности к другой совершается с большей постепенностью, чем на западном, где область пустыни Калагари резко ограничивает тропическую полосу; на востоке переход делается нечувствительно на север и на юг, через бассейн Лимпопо и Наталь; на берегу Индийского океана, омываемом теплым течением Мозамбикского пролива, южный предел пальмы проходит на 16 градусов южнее, чем на берегах Атлантики. Но в целом растительность южной Африки, к югу от Оранжевой реки, ясно отличается от форм всякой другой области. Хотя страна не получает дождей в большом изобилии, ибо хотя геологические формации представляют там мало разнообразия, однако флора Мыса Доброй Надежды, состоящая главным образом из трав, кустов, кустарника, есть единственная в свете по многочисленности перемешанных видов: в этом отношении с ней не могут быть сравниваемы даже богатейшие страны Европы; нигде горы не представляют на своих скатах больше растительных форм, расположенных поясами, точно разграниченными линиями высоты. Невольно возникает вопрос: не есть ли флоральная область Капской земли остаток гораздо более обширных земель, поглощенных морем, но растения которых могли почти все найти себе убежище на относительно тесном пространстве, ограниченном на севере бассейном Оранжевой реки? Так, остров Мадагаскар сохранил в большей части флору древнего «лемурийскаго» континента; он заключает более сорока растительных семейств, исключительно ему свойственных. «Открытие» Африки, затем вторжение туда европейцев и семитов сопровождались введением множества новых видов, которые во многих местах оттеснили или даже истребили туземные формы; но есть также растения, область произрастания которых, повидимому, изменилась без вмешательства человека. Так, папирус был три тысячи лет тому назад одним из характеристических растений египетского Нила; в настоящее же время его находят, по свидетельству Швейнфурта, только на верховьях реки, в соседстве экватора. Розовый лотос (nelumbium speciosum), распустившийся цветок которого был символом оживляющей реки, распространяющего плодородие солнца, благословляющего божества, не цветет более на водах Египта. На мумиях в некрополях Верхнего Египта находят гирлянды из цветов, где есть много видов, как, например, дикий мак и золототысячник depressa, недостающих в наши дни местной самородной флоре. Невероятно, чтобы все эти растения были экзотические виды, культивируемые в садах: они, очевидно, жили на почве, которая ныне не питает их.

Что касается фауны, то Африка не имеет областей, столь же точно ограниченных, как области флоры: переходя с места на место с большей легкостью, чем растения, животные перешли во многих случаях предел, начертанный растительности климатическими условиями. Правда, средиземноморская площадь растительных видов совпадает с площадью животных форм; Сахара тоже составляет особую область как в отношении животного, так и в отношении растительного царства; но одни и те же типы животных господствуют во всей Нигриции и на севере колонии Мыса Доброй Надежды: многие виды млекопитающих и птиц встречаются от южной оконечности континента до берегов Сенегала; нигде горы и плоскогорья не достигают такой высоты, чтобы могли препятствовать переходам животных. В Африке не горные хребты, а только широкия пустынные пространства разделяют специальные фауны. Маскаренские острова и особенно Мадагаскар имеют виды, исключительно им свойственные: это—независимые центры жизни; большой остров Ова и Сакалава заключают больше сотни животных, не встречающихся в других местах. Но переселения и завоевания арабов и европейцев имеют следствием прибавление новых видов к африканской фауне, взамен тех, истреблению которых они способствуют. Верблюд—животное, без которого немыслимы караваны, переходящие Сахару, безводную и бесплодную пустыню, какой она является в наши дни,—был, однако, введен в этой части света уже в историческую эпоху, ибо изображение его не встречается на древних памятниках Египта, ни на «писаных камнях» прежних берберов; это потому также, что Сахара не всегда была пустыней: драгоценные эпиграфы, подтверждающие текст Геродота, доказывают, что бык и зебу были первыми вьючными животными гарамантов на дороге из Феццана в отечество племени гауса. В наши дни человек приходит в сопровождении своих обычных товарищей и спутников, каковы собака и лошадь, по крайней мере в те области Африки, где они могут приспособиться к климату. Когда американец Шалье-Лонг появился на коне при дворе короля Уганды, на плато верхнего Нила, негры впали в ту же самую иллюзию, какую испытали древние мехиканцы при виде испанских всадников: они вообразили, что видят перед собой центавра, и когда чужеземец слез с лошади, разбежались в страхе, полагая, что животное разделилось на два различные существа. Наибольшее препятствие заселению Африки происходит от простой мухи, цеце или glossina morsitans, ужаление которой убивает лошадей, быков, верблюдов и собак, тогда как оно безвредно для человека, для теленка, козы и диких животных: предполагали, верно или нет, что это смертоносное насекомое передает чумный нарыв животным, которых оно жалит. Очень обыкновенная в некоторых округах южной и центральной Африки, муха цеце не переходит на севере за Бахр-эль-Газаль и Сеннаар; она неизвестна в северо-западной части континента. Другое двукрылое насекомое, дондеробо, наблюдаемое на юг от горы Килиманджаро, не трогает быков, но нападает на ослов, коз и баранов.

Самый массивный из всех материков, Африка есть вместе с тем та часть света, где живут самые большие звери, огромные травоядные млекопитающие, слоны, носороги разных пород, бегемоты, жирафы и другие животные, питающиеся злаками и листьями. Тогда как Южная Америка отличается в особенности своей растительностью, Африка превосходит все другие части света большим числом животных видов, из которых многие еще не приручены и имеют большие размеры, чем подобные же существа других континентов. Однако, африканский слон, отличающийся от индийского выпуклостью лба, шириной ушей и другими физическими признаками, меньше ростом и слабосильнее своего азиатского родича; но он редко дает себя приручить. Попытки Гордона сделать это животное домашним и употреблять его для войсковой службы не увенчались успехом. В этом отношении европейцам нужно еще открыть секреты, которыми обладают индусы и которые были известны уже древним, даже африканским племенам южной части Мавритании, может быть, говорит Дюверье, вакорам в западной Сахаре. Атласский лев свирепее вавилонского; горилла—самая сильная и самая страшная из обезьян, зебр—самый дикий из всех однокопытных; ни американский кайман или аллигатор, ни индустанский гавиал не равняются размерами с африканским крокодилом, и из всех бегающих птиц африканский страус—самая большая и самая сильная. В отношении животного царства Африка превосходит все другие части света не только числом и величиной, но также многочисленностью видов: так, в центральных её областях путешественникам случалось видеть обширные равнины, покрытые на необозримое пространство стадами жвачных, а Ливингстон рассказывает, что он должен был отстранять рукой антилоп, чтобы открыть себе проход через несметное стадо. Но истребительныя охоты сделали уже много пробелов в животных населениях Африки, на берегах Нила и в южных областях; высчитано, что для того, чтобы получить семьсот тысяч килограммов слоновой кости, ежегодно ввозимых в Англию, нужно убить пятьдесят тысяч слонов. Многим видам этого огромного континента грозит опасность исчезнуть, как исчезли уже малый мавританский слон и некоторые животные формы на Маскаренских островах в Индийском океане. Площадь распространения носорога обнимала прежде также юго-западную часть Марокко.

В первой половине этого столетия европейские географы, зная на ливийском материке почти только пустынные или малонаселенные местности морского прибрежья, легко впадали в преувеличения относительно протяжения пустынь и охотно принимали за пустыни все пространства, оставленные на картах белыми. Думали, что общее число жителей доходит только до пятидесяти или шестидесяти миллионов, много-много что до ста миллионов. С этой эпохи были сделаны точные статистики в некоторых колониях или европейских владениях морского побережья; основанные на собранных данных исчисления определили приблизительно население некоторых местностей, мало удаленных от приморских портов, и путешественники—число которых увеличивается с каждым десятилетием—проходившие внутренния страны, вынесли оттуда по крайней мере общие впечатления, достаточные для того, чтобы можно было причислить эти страны к густо или слабо населенным. Есть области, где жители скучены столь же плотными массами, как в Бельгии. В некоторых плодородных округах деревни следуют одна за другой, в виде непрерывного пояса жилищ, который тянется на пространстве нескольких миль. Бассейны озера Чад и реки Джолиба, или Нигера, и почти вся территория Нигриции, к югу от пустынного пояса Сахары, очень густо населены; точно так же часть области больших озер, дельта, берега Нила в земле шиллуков и страны, по которым протекает Конго и его главные притоки. Общее население африканского континента нужно считать приблизительно в двести миллионов человек. Около ста лет тому назад Пинкертон и Вольней определяли его в тридцать миллионов; позднее Бальби остановился на цифре шестидесяти миллионов, которая долго была принимаема, как наиболее вероятная. Мало-по-малу исследования путешественников позволяют уменьшать долю гадательного в этих приблизительных цифрах. По последним сведениям, население Африки простирается до 178.706.000 душ.

Африку часто называют «черным материком», как будто все её жители-негры в собственном смысле, представляющие тип, подобный типу прибрежных жителей экваториальной Атлантики, так что наименование Белед-эс-Судан или Нигриция оказывается распространенным на всю совокупность континентальной массы. Но настоящие негры, хотя, может быть, составляющие большинство жителей Африки, не занимают даже половины территории: другие области, на севере, на юге, на востоке, принадлежат нациям и племенам, отличным от негров по физическому виду, и группирующимся в особые расы и подрасы. Утверждали, что все народы Африки, все «потомки Хама», от берберов до готтентотов, происходят от одного первоначального корня, и что их отклонения от общего типа или разновидности, представляющие постепенные переходы, составляют продукт приспособления к различным средам. Но это не более, как гипотеза, которая не может быть доказана, и наблюдателя особенно поражают этнические контрасты, первоначальные или производные, которые представляют, по направлению с севера на юг, различные африканские населения. Между разными группами чернокожих—если возьмем только эту породу людей—различия костяного остова, мускулатуры, физиономии, окраски кожи, также как разнообразия языков, составляют противоположности столь же резкия, как те, которые отличают белолицых европейцев и желтокожих жителей восточной Азии. Однако, классификации, предложенные этнологами, на основании физического сходства и сродства языков, имеют еще лишь условное и временное значение. Есть очень много народцев, известных почти только по имени, и которых помещают то в одну группу, то в другую: иногда приходится идти, так сказать, ощупью в хаосе названий народцев, племен и родов, собранных путешественниками в разных частях Африки; в одном случае одно и то же имя приписывается двум разным нациям, в другом различные наименования, нанесенные на карты, как принадлежащие отдельным населениям, прилагаются к одной и той же группе.

Средиземноморская область ливийского континента разнится от остальной Африки своими жителями, также как своей геологической историей, формой своего рельефа, флорой и фауной. Основу мавританского населения составляют берберы (имазигены, имохаги), которые гораздо более походят на европейцев, чем другие африканцы: между ними есть много племен, где голубые глаза и белокурые или светло-русые волосы вовсе не редкость, так что многие склонны были видеть в них—хотя это не верно—потомков европейских поселенцев. Вероятнее, что эти берберские населения—единоплеменники первобытных египтян: возможно даже, что в доисторические времена один и тот же этнический корень населял южную Европу и побережье Берберии с двух сторон Средиземного моря; подобно растительным или животным видам, населения, может-быть, имеют отчасти общее происхождение. На юг от Мавритании берберы населяют также оазисы и долины гор среди пустыни, и некоторые из их племен, обозначаемые под именем «мавров», обитают даже к югу от Сахары, на правом берегу Сенегала. Между берберами, различные народцы,—как-то имохаги или туареги Ахаггара и Азджера и имазиги или кабилы, то-есть «племена», преимущественно племена Марокко,—повидимому, чистой расы, но в равнинах и особенно в городах скрещивания до бесконечности видоизменили тип на тысячу ладов и породили помеси, известные под разнообразнейшими именами. Как в Европе «маврская» кровь течет еще в жилах андалузцев, жителей Мурсии, Валенсии и Алгарвий, так точно и в Африке финикияне, римляне, вандалы, испанцы, провансальцы, итальянцы, греки и французы оставили некоторые следы своего прохода или пребывания, либо в качестве завоевателей, либо в качестве невольников. С другой стороны, коренные чернокожие Сахары и негры, привезенные с юга во все страны Берберии, разнообразно скрещивались с берберскими племенами, в то время как пришедшие с Востока завоеватели, называемые «арабами» и смешанные с сирийцами и восточными людьми всякого происхождения, прибавили новые элементы к расе, уже столь смешанной. Дошло до того, что «арабами» стали называть большую часть мавританского населения, которое на самом деле заслуживает это имя только по языку, традиции завоевания, религии, да по некоторым сомнительным родословным.

В бассейне Нила раса тоже очень смешанная; но европейские элементы имели, через турок, лишь весьма малую долю в этих скрещиваниях, тогда как семиты, арабы и другие играли преобладающую роль в образовании многих населений северо-восточной Африки. Многие историки делали безусловное различие, в отношении первоначального происхождения, между египтянами и прибрежными жителями Нила выше порогов: им казалось, что обитатели трех египетских провинций, столь замечательных по истории цивилизации, должны быть либо причислены к семитам или арабам, либо рассматриваемы, как особая раса; они старались приурочить ретов или ротов, т.е. древние населения нижнего Нила, к корню прото-семитов, от которого, будто-бы, произошли арабы. Хотя аргументы, почерпнутые из глоссологии, не имеют абсолютной цены, однако, по общепринятому мнению, «хамитическая» семья языков, заключающая в себе языки древнеегипетский, галла, берберский, представляет, по своему строю, отдаленное сродство с идиомами семитов; но самое несомненное родство древний египетский и происшедший от него современный коптский языки имеют, по мнению ученых, с берберскими диалектами. Что касается типа ретов (рету или роту), воспроизводимого типом нынешних феллахов, несмотря на скрещивания и видоизменения всякого рода, принесенные временем, то он вовсе не семитический. Он не примыкает также к типу негров внутренней Африки. Без сомнения, как это заметил уже Шамполион младший, многие египтяне походят на нубийских барабров, которые, в свою очередь, едва отличаются от беджасов. Путешественники, поднимающиеся вверх по Нилу, констатируют, что тип северных феллахов приближается нечувствительными градациями к типу южных народцев, но это явление есть необходимое следствие смешения рас. Скрещивания, переселения, завоевания, привоз невольников, пища, социальные условия видоизменяли на тысячу ладов первоначальный тип, то образуя смешанные породы, то вводя между соседними народцами разнообразнейшие контрасты в отношении роста, цвета кожи, нравов, языков и политических учреждений.

В области больших озер и верхних притоков Нила, различные группы народцев, как-то фунджи, шиллухи, бари, денка, являются представителями «негрских» наций в собственном смысле. Негры далеко не представляют в большинстве тех характеристических признаков—черная, лоснящаяся кожа, толстые губы, выдавшиеся вперед челюсти, плоское лицо, приплюснутый нос с широкими ноздрями, курчавые волосы,—которые, как обыкновенно думают, составляют достояние всех африканцев. Даже нация монбутту, обитающая к югу от ниам-ниамов, между бассейном верхнего Нила и бассейном Конго, отличается почти светлым цветом лица, довольно густой бородой, прямым или орлиным носом, и между ними часто встречаются индивидуумы с волосами пепельного цвета: по исчислению Швейнфурта, эти негры-блондины составляют более одной двадцатой всего племени монбутту. Быть-может, плотоядный образ жизни, заключающий даже человеческое мясо, способствует до известной степени сообщению этим туземцам относительно светлого цвета кожи; ибо наблюдения Антуана д’Аббади над эфиопскими племенами, подтвержденные многими другими путешественниками, установили тот факт, что мясоядные населения, даже населения жарких равнин, имеют гораздо более светлый цвет лица, чем зерноядные, даже когда последние живут на большей высоте, на плоскогорьях или склонах гор. Негры, которые всего более подходят к традиционному типу, популяризованному на сцене,—это прибрежные жители Атлантического океана: нигде торговля невольниками не сделала столько опустошений, как между их племенами, и ненависть господина, то-есть белого, к своему рабу популяризировала тип безобразия, в большей части мнимый, который приписывают всем порабощенным.

По словам физиологов, кровь чернокожих гуще, менее красна, чем кровь белых; она свертывается скорее и бьется медленнее. У чернокожого африканца, так же, как у желтокожого азиата, чувствительность более притуплена, чем у европейца: он менее страдает от хирургических операций и не подвергается в такой же мере опасности травматических лихорадок; его нервная жизнь менее напряженна: он не волнуется, как белый. Многие из болезней, опустошающих Европу, неизвестны или по крайней мере редки на африканском континенте: рак, каменная болезнь, круп, зубная костоеда, лихорадки болотные и тифоидные—не негрские болезни; но негры подвержены желчным и накожным болезням; столбняк очень страшен для них, и малейшая перемена климата подвергает их легочным болезням. Там, где белые и черные живут бок-о-бок, бичи делят между собой смертность: желтая лихорадка уносит в могилу белых, холера убивает африканцев. Тоска по родине также одна из самых гибельных для расы болезней. Сколько невольников, умирающих с глазами, обращенными к родимой стороне, где мать качала их в колыбели!

Часть Африки, лежащая в южном полушарии, занята главным образом племенем банту, различные народцы которого имеют сходный тип и говорят наречиями, происшедшими от одного общего корня, как это указал Лихтенштейн уже в начале настоящего столетия. Кафры Наталя и колонии Мыса Доброй Надежды принадлежат к красивейшим представителям этой великолепной расы банту, которая не уступает принильским барабрам в отношении горделивости осанки и изящества движений. Но непосредственно в соседстве с этими величавыми африканцами живут другие туземцы, представляющие совершенно иной и гораздо менее благородный тип: это койкойны или готтентоты, малорослые, с желтоватым, грушевидным лицом, с мало развитыми мускулами. Быть-может, эти народцы, так же резко отличающиеся от банту, как китайцы от аравийцев, представляют побежденную расу, оттесненную мало-по-малу завоевателями в южную часть континента; но гипотеза этого рода, кажется, гораздо вернее в отношении народцев «пигмеев», рассеянных на африканском материке. Таковы саны, известные у голландцев под именем Boschjesmannen, т.е. «кустарниковые» или «лесные люди», а у англичан под именем бушменов (bushmen—значение то же самое), в южной Африке, доко в Каффе, акка или тикки-тикки на берегах Уэлле, обонго в области Огове. Говоря об этих населениях маленьких людей и особенно о бушменах, антропологи высказали замечание, что если Африка страна больших человекоподобных обезьян, гориллы и шимпанзе, то она также страна наиболее обезьяноподобных людей: в этой части света, говорят они, переход между двумя формами первобытных пород наименее значителен. В этих маленьких людях склонны видеть слабый остаток первобытных населений (аборигенов), у которых другая, более сильная раса исторгла господство над территорией. Что касается жителей Мадагаскара, то из них только часть может быть причислена к африканцам. Тамошнее население гова—малайского происхождения; оно прибыло, по всей вероятности, с Суматры в первые века христианства и так же, как растения и животные, свидетельствует о географической независимости этого острова. Но на Коморских островах язык африканский.

Расовая гордость, от которой не свободны и историки, породила тот очень распространенный предразсудок, что будто африканцы не принимали никакого участия в общем деле цивилизации. Первый пример, который обыкновенно приходит на ум,—это пример дагомейского короля, празднующего «великий обычай» закланием массы людей и наполнением целого озера человеческой кровью; или в воображении рисуется образ вооруженных орд племени монбутту, которые бросаются в битву, скрежеща зубами и оглашая воздух дикими криками: «мяса! мяса!» Но эти ужасающие картины не резюмируют истории Африки. Напротив, изучение нашего собственного прогресса не приводит ли нас необходимо к бассейну Нила, на африканскую землю? Устремляя взор в длинную перспективу прошлого, далеко за героический период Греции, где родилась наша культура специально-европейская, мы восходим из века в век до той эпохи, когда были воздвигнуты пирамиды, до той седой старины, когда первая соха распахала тучные земли, оставленные разливом Нила. В Египте мы находим древнейшие письменные памятники точной истории: права прибрежных жителей великой реки на первенство, как цивилизаторов, были так прочно установлены, что сами эллины смотрели на нильскую страну как на общую колыбель человечества. Какова бы ни была доля участия элементов, образовавших народ, к которому мы относим начало нашего интеллектуального развития, не подлежит сомнению, что его цивилизация—африканского происхождения; она возникла в узкой плодоносной долине Нила, между бесплодной скалой и еще более бесплодным песком. Через эту реку, выходящую из глубины континента, установились торговые сношения и взаимные влияния, обмен произведений и идей между различными частями Старого Света. На западе другие страны северной Африки должны были оставаться почти бесполезными в смысле посредников, особенно до введения верблюда на континент, так как они были отделены от населенных областей Судана громадным пространством пустыни.

Со времен глубокой древности африканцы, даже вне Египта, принимали участие в победах человечества над природой, как скотоводы или возделыватели почвы: мы обязаны им многими драгоценными культурными растениями, многими домашними животными. С африканского материка мы получили ту разновидность сорго, которая, под именем дурры, сеется на всем пространстве от берегов Нила до берегов Южного моря, и которая соперничает с пшеницей и рисом своей экономической важностью, как пищевой продукт. Африка же дала нам другой вид хлеба—финик: вероятно, суданцы или берберы первые изучили образ жизни этой пальмы, растущей в их лесах в диком состоянии, и научились оплодотворять это дерево. По словам Швейнфурта, дикая форма эфиопского банана, известная у ботаников под именем musa ensete, была родоначальником сотни разновидностей садового банана, плод которого служит хлебом также во многих странах Америки. К этим трем растительным видам, имеющим первостепенную важность для питания человека, ливийский континент прибавил четвертый—кофейное дерево (название от области Каффа), бобы которого треть человеческого рода считает плодом по преимуществу и высоко ценит приготовляемый из них напиток за его чудный аромат и свойство оживлять энергию. Цивилизованный мир обязан африканцам также многими полезными домашними животными. Некоторые породы собак, кошка, сеннаарская свинья, хорек (африканский) были приручены ими и сделались товарищами человека; неграм же, может-быть, мы обязаны козой, овцой, коровой; осел, этот терпеливый и неутомимый слуга,—несомненно африканского происхождения. Еще недавно Африка вторично подарила португальцам цесарку, которую она еще в древности дала грекам и римлянам, но порода которой впоследствии вывелась в Европе, снова впавшей почти в состояние варварства в период средних веков.

Даже по части искусств и промышленности Африка внесла свой вклад в общее достояние человечества. Грандиозные памятники Египта, его дороги, обширные сооружения по канализации и устройству плотин, его богатые ткани, мебель и домашняя утварь, драгоценные украшения, резные работы из дерева и металлов, тысячи вещей, находимые в его некрополях, были делом рук не одних только ретов, этих цивилизованных африканцев, соседей семитов: в произведениях античной египетской индустрии часто узнаешь формы, встречающиеся в Нубии, в Абиссинии и даже в Судане. Полезнейшее металлургическое открытие—искусство плавления и ковки железа возникло у жителей Нигриции, так же, как и у халибов Малой Азии, и некоторые дикия племена, именно бонго в стране Рек, очень остроумно устраивают плавильные печи. Правда, плавильщики и кузнецы должны довольствоваться самыми примитивными снарядами, но они пользуются ими с удивительным искусством. Фаны в области Огове выделывают железо такого отличного качества, что даже европейские заводы не съумели бы произвести подобного. У большинства африканских племен кузнецы составляют особую касту, и их очень боятся, как колдунов, знающих искусство магии. В Эфиопии, в Сеннааре, их обвиняют в том, что будто они по ночам оборачиваются в гиен и других хищных зверей, чтобы бродить вокруг селений и откапывать мертвые тела.

Таким образом, посредством земледелия и промышленности африканцы имели свою долю в истории цивилизации; но их прямое влияние во всемирной торговле было ощутительно только в Египте и в Мавритании, на побережье Средиземного моря. Движение торгового обмена распространялось, правда, с одного конца континента на другой, но распространялось медленно и через тысячу посредников: вместо того, чтобы установиться в виде правильного течения, торговля подвигалась шаг за шагом частными струями, подобно тому, как в водной площади частицы перемешиваются мало-по-малу, при чем движение жидкой массы остается незаметным. Произведения центральной Африки приходили в Европу, но потребители ничего не знали о месте их происхождения; на берегах Нигера туземные населения покупали манчестерские нитки и бирмингамские гвозди, не зная, что их река впадает в море, и что существуют другие части света за пределами их материка. Но не подлежит сомнению, что уже тысячи лет во внутренней Африке ведется очень деятельная торговля. До недавнего времени караваны считались священными, неприкосновенными и безопасно проходили между двумя враждебными армиями, собирающимися сразиться на поле битвы. Коммерческий дух так же сильно развит у многочисленных племен Мавритании, верхнего Нила и Судана, как у евреев и армян, и их торговцы все отличаются хитростью, стойкостью, неистощимой любезностью и уменьем угодить покупателю, составляющими главные качества торговой касты. С незапамятных времен раковинки каури (cyprea moneta) с Малдивских островов, заменившие другие мелкие предметы, как зерна дурры и разные семена, проникли, как меновой денежный знак, до западной Африки: их привозят через Калькутту и Лондон или через Занзибар на берега Бенинского залива, откуда они отправляются на главный рынок озера Чад. Но уже большинство африканских народцев употребляют их только в виде украшения. Испанские пиастры и талеры Марии Терезии опережают европейских путешественников в большинстве неизвестных областей внутренней Африки; даже один народец, именно бонго, знал и сам чеканил монету; куски железа в дециметр длиной, обмениваемые племенем фан в Огове на товары, тоже играют роль ходячей монеты. Но в морской торговле доля африканцев почти ничтожна. Если не принимать во внимание Александрии, которая по своему положению на дороге из Индии в Европу является существенно между-континентальным портим, единственный город африканского материка, Карфаген, сделавшийся цветущим и могущественным через торговлю, был финикийская колония, расположенная на мысе, протянутом, словно рука, по направлению к Европе. Населения из мореходов составляют редкость на африканских берегах: указывают только сомалов на восточном мысу материка и на кра или круменов на атлантическом побережье. Но первые не переходят за черту Аденского пролива, гонимые от одного побережья к другому по-переменным дуновением пассатных ветров; а крумены плавают лишь в соседстве береговых лагун и лиманов, никогда не пускаясь в открытое море.

Со времени падения Карфагена и упадка египетской цивилизации, важнейшим событием африканской истории было нашествие ислама. Ревностная пропаганда магометанских миссионеров всего более навербовала верующих на черном континенте. Простота мусульманского вероучения, ограничивающагося провозглашением догмата единого, всемогущего и всеблагого Бога, ясность правил, предписывающих прежде всего молитву и опрятность тела, символ чистоты души, рвение проповедников, обаяние побед—все это соблазняло египтян, бишари, берберов и негров; из века в век мусульманская территория разросталась все шире и шире, и теперь она обнимает почти половину континента, от Суэзского перешейка до истоков Нигера и даже до берегов Бенинского залива. В первые века своих триумфов ислам, принося в то же время знания, переданные византийским миром, воскресил, так сказать, Египет и Мавританию, дал им новый период цивилизации, и через караваны Марокко, ставшего складочным местом мусульманской Испании, сделал город Тимбукту на Нигере центром торгового и умственного движения. В Нигриции распространение магометанства тоже совпадает с важными политическими и социальными переменами. Образовались большие государства в территориях, которые до того времени были разделены между сотнями племен, живших в постоянной войне друг с другом; нравы смягчились; чувство солидарности развивается между расами, прежде враждовавшими. Магометанство имеет более материальной связи на ливийском континенте, нежели в Европе и Азии, где правоверные разделены пустынями и морскими проливами: в Африке исламу принадлежит пространство в одном куске, столь же обширное, как Европа, от берегов Красного моря до берегов Атлантического океана, и религия помогает распространению идей, нравов, обычаев и языка арабов. Теперь христианство пытается оспаривать народы Африки у магометанской пропаганды; протестантские миссионеры достигли некоторого успеха, особенно в южной части материка. Но, в сравнении с вестниками ислама, они имеют ту невыгоду, что могут лишь мистически называть себя братьями прозелитов: проповедник «благой вести» не выдаст своей дочери замуж за туземца, хотя бы даже обращенного в христианскую веру, и не вступит с его дочерью в законный брак; как белый, он не хочет осквернять себя примесью черной крови. Он остается человеком другой расы и другой касты.

С тех пор, как Африка сделалась через торжество ислама страной веры, в ней не раз появлялись пророки достаточно сильные, чтобы провозглашать священную войну. Во время вторжения войск первой французской республики в Египет, в конце прошлого столетия, один махди, то-есть «вождь», возвещенный древними пророчествами, призывал своих единоверцев к истреблению чужеземцев. В последнее время другие махди поднимали племена на западе против французов в Сенегале, на востоке против турок и англичан в Египте, и фанатики в северных странах, в Алжирии, в Триполи, сенусии, подготовляют эмиссаров, чтобы посылать их на хождение из мечети в мечеть с целью поддерживать ненависть к неверным. В Мекке самые ревностные пилигримы, те, которые всего чаще впадают в религиозный экстаз,—такруры или такариры, имя, под которым понимают вообще негров западной Африки, хотя оно прилагается специально к нигрицийским племенам, от Уадая до Бурну, и к жителям страны Метамме, на северо-западе Эфиопии: несмотря на трудности путешествия, тысячи такруров каждый год предпринимают хождение к святым местам магометанства. Проповедниками ислама в западной Африке являются не арабы, хотя язык, который они употребляют, и который в Африке служит главным проводником цивилизации, есть язык пророка. Миссию эту выполняют нигрицийцы разных племен:в качестве торговцев или промышленников, они обходят племена, обитающие на берегах Гамбии, появляются даже в стране ашантиев и в Дагомее, на Золотом берегу и у Бенинского залива. В восточной Африке, на берегах Индийского океана, пропаганда тоже очень деятельна, хотя большинство арабских купцов, еще вчера бывших негроторговцами, ни мало не заботятся об обращении в свою веру несчастных, которых они эксплоатируют. Напротив—они рады, если те остаются язычниками, потому что это дает им право ненавидеть и обкрадывать их, как язычников; если бы они обращали невольников в свою веру, на них лежала бы обязанность обходиться с ними, как с братьями. Но если купцы подвергнут попавшихся в их руки туземцев обрезанию, хотя бы только затем, чтобы не пришлось есть мяса животных, заколотых не «чистыми» руками, то этого внешнего знака уже достаточно, чтобы прибавить такого якобы-мусульманина к сонму верующих и таким образом увеличить силы ислама. Впрочем, нет недостатка и в искренних магометанах, которые, принимая близко к сердцу заповеди корана, трудятся над освобождением невольников. Фелькин встретил в провинции Бахр-эль-Газаль одного купеческого сына, который, сделавшись, после смерти отца, владельцем нескольких сот негров, немедленно отпустил всех их на волю.

Но арабские негоцианты так же, как европейские купцы, еще недавно смотрели на чернокожого, как на главную статью торговли, гораздо более важную, чем зубы слона, хлопок, страусовые перья или пальмовое масло. Негры, к несчастию для них, самые покорные и самые преданные из слуг. Антропологи не раз указывали на то, что в сравнении с белыми негры представляют тип существенно женский. Последние имеют вообще голос мягкий, бороду мало обросшую, суставы тонкие, пальцы длинные, ногти розовые, кожу бархатную, мускулы округленные; по своей походке и манерам, какова бы, впрочем, ни была их физическая сила, они приближаются к общему типу женщины. Они робки и любопытны, кокетливы и ревнивы, болтливы, большие любители сообщать секреты, скоры на любовь и ссору, сопровождаемую примирением. У них, как и у многих женщин, есть тот большой недостаток, что они находят удовольствие в повиновении во что бы то ни стало и готовы жертвовать собой за тех, кто их угнетает и презирает. Как бы то ни было, факт тот, что со времен глубокой древности чернокожие были наиболее ценимые из невольников, и что между данями или подарками, посылаемыми европейским и азиатским государям, всего благосклоннее были принимаемы те, которые сопровождались африканскими пленниками. На черном континенте нет народа, который бы не имел своих невольников, а у многих племен половина населения состоит в рабстве у другой половины. Военнопленные, на которых смотрят как на товар, вымениваются на другие вещи или продаются с публичного торга, чтобы идти работать в поле господина; или чтобы увеличить собой число тунеядцев, окружающих могущественного начальника племени; или, как это водится в некоторых странах, чтобы быть заколотыми для жертвоприношения в честь фетишей или предков; или, наконец, как это в обычае у племени монбутту, чтобы быть изжаренными и съеденными за торжественной трапезой. Однако, положение невольника обыкновенно не имеет в себе ничего жестокого; часто он сам отдается в рабство, чтобы избегнуть голода, и если владелец нехорошо обращается с ним, обычай позволяет ему переменить господина: отрекаясь от своей свободы, раб вступает в новую семью, и дети его, рожденные от свободной женщины, с которой он сочетался браком, становятся свободными, как и их мать.

Нельзя скрыть того факта, что влияние европейской «цивилизации» всего более отягчило положение африканского невольника. Уже задолго до того времени, когда берега Гвинеи были открыты кораблями белых, и когда европейские нации основали колонии в Новом Свете, торговля невольниками открыто производилась в Севилье и в Лиссабоне. Впоследствии, когда Португалия сделалась обладательницей берегов «черной» страны, этой обширной невольничьей лаборатории, когда завоевателям двух Америк, испанцам, португальцам, англичанам, французам, голландцам, понадобились в их владениях сильные работники, которые могли бы заменить собой истребленных туземцев, тогда большая часть Африки была превращена в громадный парк для охоты на человека, и имя «белый» сделалось синонимом людоеда, каковое значение оно и до сих пор еще имеет в языке галла. На окружности континента существовал ряд станций, служивших складочными местами живого товара. Португальцы отправляли в Бразилию негров, изловленных в Анголе; Ямайка, Барбадос, Виргиния получали своих рабов с Кеп-Коста, Луизиана и французские Антильские острова вербовали своих каторжников в Сенегале и на Невольничьем берегу; Мина была главной конторой голландских негроторговцев из Нового Амстердама; словом, каждой американской плантации соответствовало невольничье депо в Гвинее. Высадившись на берег африканского материка, негроторговцы передавали соседним начальникам племени свои заказы на поставку такого-то количества рабов; облавы устраивались в окрестностях; скоро требуемые способные к работе люди, с цепями на руках и с арканом на шее. дефилировали перед приезжим купцом, и уплата за этот живой товар производилась тканями, ружьями, порохом, мелкими стеклянными изделиями. Известны ужасы перевозки негров в этих невольничьих кораблях, где, ради сбережения пространства, работорговцы натискивали живые тела, как гробы в склепе, и где тиф, невыносимая жара и духота, жажда, иногда добровольная смерть делали в немного дней такие широкие пробелы. Нет возможности вычислить хотя бы приблизительно те массы человеческих существ, которые погубила торговля невольниками, через войны, которые она породила на всей окружности Африки, эпидемии, которые она распространила, возмущения и поголовные избиения, которые были её естественным следствием. Миллионами и миллионами перевозились африканцы в Новый Свет, а между тем цветное население, состоящее почти исключительно из мужчин, возрастало очень медленно; только в этом столетии установилось, наконец, равновесие полов в ссыльной расе. В настоящее время число американцев чистой или смешанной породы, насчитывающих негров между своими предками, превышает 25 миллионов, и в этом числе есть еще полтора миллиона неосвобожденных. Но после кровопролитной гражданской войны, которая окончилась в Соединенных Штатах освобождением чернокожих, эта старая форма рабства осуждена окончательно, и с каждым днем последние её оплоты, Бразилия и Куба, видят у себя постепенное уменьшение числа порабощенных. В самой Африке это гнусное учреждение поражено на-смерть закрытием заграничных рынков сбыта, и что бы ни говорили, число барок, арабских или других, которым удается, на берегах Индийского океана, форсировать блокаду, чтобы провезти невольников, весьма незначительно.

Невольничьи суда, захваченные и осужденные на восточном берегу Африки:

В 1876-77 гг.—27 судов, с 438 невольниками; в 1877-78 гг.—15 судов, с 60 невольниками.

Но есть еще много этого рода судов, которые успевают переплывать Красное море, пренебрегая англичанами Адена, французами Обока и итальянцами Ассаба, и еще десятками тысяч охота на человека считает свои ежегодные жертвы во внутренней Африке. Во время цветущего состояния этой торговли, барыши негроторговцев стоили каждый год жизни по меньшей мере полмиллиону людей. В сравнении с этой эпохой, уже отдаленной от нас, нынешний период можно смело назвать веком прогресса: невольничьи склады на африканском побережье не наполняются более жертвами, и, как это было в Новом Свете, войны, поднятые работорговцами, приводят к упадку их бесчеловечного промысла.

Питаемая ныне другими товарами, помимо невольников, торговля Африки имеет более легкия средства доставить своим агентам доступ во внутренния области страны и связать этот материк с остальным миром; притом и рессурсы, которыми теперь располагают исследователи, гораздо более значительны, чем те, которыми пользовались их предшественники. Целая армия путешественников, избирая себе пункты атаки на окружности континента, идет на исследование местностей малоизвестных или еще неоткрытых, и в числе этих отважных волонтеров, следовавших один за другим в Африке с начала настоящего столетия, есть сотни таких, которые пускались в путь, не имея иной цели, кроме успехов науки и наперед принося для неё в жертву свою жизнь. Наш век по справедливости может гордиться тем, что произвел столько героев, частию прославившихся, частию оставшихся безвестными, которые добровольно обрекли себя на всякого рода лишения и опасности, чтобы прибавить несколько новых черт к рисункам наших карт, несколько новых названий гор, рек и народов к номенклатурам наших географий. Сколько этих смельчаков нашли смерть при исполнении принятой на себя задачи! Г. Анри Дюверье, сам принадлежащий к числу этих отважных исследователей, наиболее прибавивших к нашему запасу географических знаний, составил «некрологическую» карту Африки, где нанесены имена главных путешественников, которые в период времени с 1800 по 1874 год были убиты фанатиками мусульманами, или погибли жертвой собственной неосторожности, или, наконец, не перенесли трудностей путешествия или вредного действия климата. С этой эпохи список еще значительно увеличился; имена: Флаттерса и его спутников, Шувера, Саккони и многих других прибавились к длинному мартирологу науки.

В истории африканских открытий, также как в истории всех других завоеваний человека, прогресс не совершался непрерывным образом: напротив, дело исследования подвигалось вперед последовательными скачками, иногда сопровождавшимися временным регрессом. Между первым путешествием вокруг Африки, о котором повествует Геродот, как о событии, имевшем место в царствование фараона Нехао, и подобным же путешествием, выполненным португальцем Васко-де-Гама, протекло двадцать-одно столетие, и в этот длинный промежуток времени многие уже сделанные открытия пришли в забвение: географы пятнадцатого века были знакомы с результатами древних исследований во внутренней Ливии лишь по неточным таблицам Птолемея, которые с течением времени, благодаря ошибкам переписчиков и воображению комментаторов, сделались еще более неточными; пришлось снова открывать морские берега, уже известные финикиянам, ибо Ганнок за тысячу девятьсот лет до португальцев доплывал до мест, лежащих южнее Сенегала, около Сиерра-Леоне. Даже после перипла (плавания вокруг всего континента) Васко-де-Гамы и овладения португальцами большей частию морского побережья, знакомство с местностями уже посещенными не раз затемнялось, особенно благодаря зависти завоевательных наций, которые хотели сохранить для себя секрет своих путешествии в дальние и неведомые страны. Теперь ученые разных наций из патриотизма стараются утвердить каждый за своим отчеством право на первенство исследования африканских земель, забытых с той поры. Кажется, можно принять за достоверное, что задолго до португальцев итальянские мореплаватели обследовали наибольшую часть берегов северо-западной Африки и даже острова, сгруппированные в архипелаги и лежащие в открытом море. Портулан 1367 года, составленный венецианцем Марко Пиццигани и хранящийся в пармской публичной библиотеке, дает всему африканскому побережью до мыса Бохадор общее очертание, согласное с тем, которое найдено точными съемками новейших моряков. С своей стороны, диеппцы (во Франции) утверждают, что их предкам принадлежит слава основания в 1364 году «Малого Диеппа», на Гвинейском берегу, и колонизации Канарских островов в 1402 году, под предводительством французского морехода Жана де Бетанкур. Что касается португальцев, мореплавателей, которые первые проникли в «Непроникаемое море» и озарили светом «Темный Океан», то они тоже приписывают своим миссионерам шестнадцатого века первенство главных открытий, сделанных в это последнее время во внутренней Африке. Однако, долго спустя после этих миссионеров можно было читать на картах Африки имена народов «безъязыких» и «безносых», опистодактилов, то-есть «людей с вывернутыми наружу пальцами», «пигмеев, оспаривающих свою пищу у журавлей»!

В наши дни географические архивы содержатся настолько в порядке и точности, что не допускают никаких сомнений относительно дорог, пролагаемых путешественниками на черном континенте, и можно начертить, по крайней мере приблизительно, сеть пройденных путей, которые увеличили сумму наших знаний. В последние сто лет с тех пор, как в Англии основалось в 1788 году общество для исследования Африки, члены которого немец Горнеман и шотландец Мунго-Парк были «первыми героями и первыми жертвами», этот материк был много раз пройден на всем его протяжении от моря до моря. Ливингстон, Камерон, Стэнли, Серпа-Пинто, Массари, Висман и Буонфанти совершили этот подвиг, и десятками нужно считать путешественников менее счастливых, которые, однако, проникали внутрь страны на тысячи верст от порта высадки. Впрочем, не длиной пути измеряется важность изысканий, и многие путешествия, незначительные по пройденному расстоянию, тем не менее отмечены в географической истории континента. Уже можно было составить точные и подробные карты для некоторых областей морского прибрежья, каковы Мыс Доброй Надежды, дельта Нила, Тунис, Алжир, отныне соединенный с Европой сигналами, блистающими от горы до горы через Альмерийский пролив, и список мест, определенных астрономически, который обнимает уже многие тысячи имен, увеличивается с каждым днем. Не проходит недели, которая бы не принесла нам вести о каком-нибудь новом географическом завоевании. Пройденные исследователями пути пересекаются на карте так, что не оставляют много пробелов большого протяжения, и даже там, где простираются еще неизвестные области, мы знаем по крайней мере участки долин, рек или горных хребтов, которые облегчат изыскания будущим экспедициям. В настоящее время самое большое пространство «неведомой земли», которое остается еще открыть в Африке,—то, которое тянется параллельно экватору на севере от Огове и Конго, между Серра де-Кристаль и горами Мфумбиро и Гамбарагара между Нилом и Конго: это площадь по малой мере в миллион квадр. километров, следовательно, в полтора раза превосходящая Францию и составляющая тридцатую часть континента. Но в настоящую минуту эти неведомые области уже атакуются путешественниками на многих точках их окружностей, и еще не так давно, в декабре 1883 года, через путь по Конго сомкнулось последнее звено цепи гостеприимных станций, протянутой от атлантического берега до берегов Индийского океана. Таким образом дорога исследования перерезывает континент во всю его ширину.

Африка, конечно, была бы уже открыта на всем её протяжении, если бы все белые, проникавшие в страну, умели быть справедливыми к туземцам и тем самым пролагать дорогу своим преемникам. Люди, которые проходят, делая добро, как Барт, Спик, Ливингстон, Пиаджия, Джесси, Швейнфурт, Эмин-бей, уже самыми своими поступками оказывают покровительство всем тем, которые будут следовать за ними: человек же буйный, грозящий или убивающий, делает то, что приходящие после него подвергаются опасности поплатиться головой за его дурное обращение. Но как бы ни было велико бескорыстие людей, устремляющихся на научное завоевание неизвестных стран, туземцы, относящиеся с недоверием к иностранцам, видя в них как-бы авангард воинственных экспедиций, не обманываются в своих опасениях: совершенно верно, что европеец, даже такой, который любит туземцев и умеет заставить их полюбить его, есть в известном смысле их враг; он прокладывает дорогу преемникам менее бескорыстным, чем он сам. Как часто честный исследователь, пользуясь гостеприимством в крае, должен думать с некоторого рода угрызением совести о той будущности, которую он приготовляет своим радушным хозяевам: даже сам того не желая, он приводит за собой купцов и солдат; он наперед предает тех, которые оказывают ему такой дружелюбный прием. Чтобы извинить себя сколько-нибудь в собственных глазах, он должен говорить себе, что завоевательные войны и насильственные присоединения составляют лишь предварительные явления сознательного и мирного союза между народами.

Наибольшая часть африканского побережья уже присоединена, как завоеванная территория, к европейским государствам, и каждое новое исследование во внутренней части материка позволяет солдатам, чиновникам и сборщикам податей проникать все далее вперед. Торговля возрастает с каждым годом; теперь одна только страна, Египет, производит более обширные годовые торговые обороты, чем производил весь континент в эпоху предшествовавшего поколения. Внешняя торговля Африки в 1860 году простиралась до 943.025.000 франк. В 1895 года торговля одного Египта определилась по ввозу в 218.140.000 франков, по вывозу в 328.432.000 франков. Строятся дороги от берегов моря к внутренним нагорьям, чтобы облегчить путь будущим экспедициям, и даже железнодорожные линии, соединяясь с некоторыми приморскими портами, извиваются по оврагам, взбираются на кручи гор и направляются к центру материка, где они и сойдутся современем. К этим первым участкам, выходящим с египетских берегов из Туниса и Алжира, из Сенегала, с Мыса Доброй Надежды и из Наталя, прибавятся скоро другие, на подобие траншей, выкапываемых осаждающими вокруг укрепленного места. В самом деле, Африку можно сравнить с большой осажденной крепостью, и двести миллионов людей, которые составляют её гарнизон, разделенный на бесчисленное множество ничем не связанных между собой и даже неизвестных друг другу групп, заранее обречены на необходимость отворить ворота, т.е. впустить европейцев в качестве завоевателей или в качестве покровителей. Обладание внутренней частью континента должно неизбежно выпасть на долю тех, кто господствует над морем и побережьем. Если бы даже по счастливому обороту фортуны, то или другое из государств центральной Африки отвоевало на некоторое время области на морском берегу, то, в качестве владетельной державы, оно было бы вынуждено тотчас же вступить, для защиты своего прибрежья, в соглашение с которой-нибудь из европейских морских наций, и самый этот союз облегчил бы вход на его территорию. Хотя еще не вполне открытая, Африка, тем не менее, есть уже, с политической точки зрения, простая провинция Европы: открыв Суэзский канал и дополнив таким образом блокаду Африки, эту часть света вдвойне отделили от Азии. Теперь на европейцах лежит обязанность привить африканским народам новую цивилизацию, возвратить чернокожим, под другой формой, ту культуру, которую сами они получили от прибрежных жителей Нила.