Глава IX Италия

I. Общий вид

Итальянский полуостров представляет одну из стран, особенно резко ограниченных самою природою. Ограничивающие ее с севера Альпы возвышаются непрерывною стеною, которая тянется от лигурийских мысов до гористого полуострова Истрии и не имеет никаких брешей, кроме проходов, расположенных еще в поясе сосновых лесов, лугов или снегов. Таким образом, Италия, как и два другие южные полуострова Европы, Греция и Испания, была небольшим отдельным миром, назначенным уже по самой своей форме служить ареною особенной эволюции человечества. Латинский полуостров совершенно отличается от всех заальпийских стран не только рельефом почвы, но и прелестью своего климата, красотою неба и богатством полей. Перейдя раздельный хребет и начиная спускаться по солнечным склонам, человек замечает, что вокруг него все изменилось, что он попал на новую землю. Контраст этот еще больше даже той противоположности, которая в большей части стран земли существует между островами и соседним материком.

Итак, Италия, благодаря защищающему ее валу Альп и окружающим ее морям, представляет собою, так сказать, совершенно отдельную географическую особь. Все её пейзажи, от равнин Ломбардии до берегов Сицилии, имеют сходные черты и освещены одинаковым светом: они представляют как бы один фамильный тип; но сколько дивных противоположностей, сколько живописного разнообразия в этом великом единстве! И главный агент всех этих противоположностей—есть Апеннинская цепь, примыкающая к южной оконечности французских Альп. Сперва она тянется вдоль моря, как громадная стена, опираясь местами на могучия предгорья, а затем описывает чрез Итальянский полуостров огромную дугу и идет то съуживаясь в гребень, то расширяясь в узел, то расплываясь в плоскогорье, или разветвляясь на второстепенные цепи и выступы. Ее перерезывают во всех направлениях речные долины и равнины, у подошвы её утесов расстилаются озерные бассейны, то наполненные еще водою, то уже загроможденные наносами; над равнинами возвышаются вулканические конусы, правильная форма которых так резко отличается от неправильных откосов Апеннин. Море, то привлекаемое, то отталкиваемое извилистостью полуостровного рельефа, изрезывает побережье рядом бухт, следующих одна за другою с известною ритмичностью; почти все они образуют правильные дуги от одного мыса к другому. На севере полуострова они слабо врезываются в землю, но на юге они вдаются глубоко и закругляются в настоящие заливы. Эти бухты, в географическом смысле, представляют обвалы берегов по линии, параллельной цепи Апеннин, почти под прямым углом к другой линии обвалов, образуемой берегами Иберии. Впрочем, эта форма полуострова относительно недавняя: некогда существовала, вероятно, гранитная Италия, но теперь её нет, и почти вся нынешняя Италия имеет новейшее происхождение, как это свидетельствуют скалы Апеннин, параллельные цепи и посредствующие равнины. Лишь в эоценовую эпоху отдельные островки соединились в сплошной полуостров.

В сравнении с так причудливо изрезанною и изорванною Грециею Италия отличается большею умеренностью очертаний. Горы её тянутся более правильными цепями, берега её изрезаны не так глубоко, острова её маленьких архипелагов, которые можно сравнить в некотором роде с кругом Циклад, немногочисленны; её большие острова имеют почти геометрические очертания и совершенно континентальный вид. По общему очертанию своих берегов, Италия представляет именно переход от веселой Греции к серьезной Иберии, представляющей собою уже почти африканское плоскогорье. Географическое положение Италии, таким образом, соответствует развитию её форм.

В целом Итальянский полуостров представляет замечательную противоположность с полуостровом Балканским; последний обращен преимущественно к Эгейскому морю и смотрит на восток, между тем как собственно полуостровная часть Италии, к югу от ломбардских равнин, оживлена гораздо более с западной стороны: берега Тирренского моря представляют наибольшее число безопасных портов; к этому же морю, имеющему свободное сообщение с океаном, открываются самые обширные и самые плодородные равнины, и потому местности, лежащие на западной стороне Апеннин, прокармливали самое деятельное, самое интеллигентное население, политическая роль которого была наиболее значительна. Западная сторона—это сторона света, между тем как адриатический склон, обращенный к почти закрытому морю, составляющему простой залив, может быть назван стороною тени. Правда, на востоке южной оконечности полуострова равнины Апулии богаче и населеннее горных местностей Калабрии, но, тем не менее, соседство Сицилии должно было, в конце-концов, обеспечить преобладание западному побережью. Во времена великого влияния Греции, когда точкою отправления всякой инициативы служили Афины, города Малой Азии и острова Эгейского моря, неоспоримое преимущество над городами западного берега имели республики, обращенные к востоку,—Тарент, Локры, Сибарит, Сиракузы, Катана. Тарентским заливом и восточными берегами Великой Греции Италия была совершенно открыта греческому влиянию; именно с этой стороны она получила великий толчек жизни. Далее, к северу, полуостров, так сказать, оборачивается к западу, чем значительно облегчилось дальнейшее движение идей к Западной Европе: благодаря этому строению почвы, совершался переход через Апеннины, с одного склона на другой. Физическая конфигурация Италии много помогла историческому движению цивилизации, направившемуся с юго-востока на северо-запад, от Ионии к Галлии.

Италия была центром цивилизованного мира в течение почти двух тысяч лет, от падения Карфагена до открытия Америки. Гегемонию свою она поддерживала то силою завоевания и организации, как это делал «Вечный Город», то, как во времена Флоренции, Генуи и Венеции,—силою гения, относительною свободою учреждений, развитием наук, искусств и торговли. Главные деятели двух великих исторических событий: политического объединения средиземных народов под властью Рима и, позднее, обновления человеческого духа, так удачно названного «Возрождением», принадлежали Италии. Поэтому важно выяснить те условия географической среды, которым обязан латинский полуостров преобладающею ролью, которую он играл в мире в течение этих двух периодов жизни человечества.

Момзен и другие историки указывали счастливое положение Рима, как торгового рынка. Действительно, с первых времен своей истории, он был складочным местом товаров для всего соседнего населения. Расположенный в центре круга, образуемого холмами, на берегах судоходной реки, он обладал еще тем преимуществом, что стоял на общей границе трех народностей—латинян, сабинян и этрусков, и поэтому, когда он, благодаря завоеванию, стал хозяином всей окружающей страны, значение его, как торгового места, не могло не сделаться важным. Но как бы ни было велико значение этой местной торговли, одного этого было еще не достаточно для того, чтобы Рим сделался всемирным городом. Город этот не имеет такого исключительного положения, как Александрия, Константинополь или Бомбей, которое делает их пунктами неизбежного стечения товаров целого мира. Для общей торговли он расположен даже довольно дурно. Высокие Апеннины, окружающие полукругом область Рима, недавно еще были трудным для перехода валом, и купцы старались избегать его; прилежащее к Риму море негостеприимно, а порт Остия представляет лишь плохую гавань, в которую не могли входить без опасности даже маленькия галеры древнего времени. Если бы не человеческий труд, не прорытие морского канала, искусственных бассейнов, не устройство набережных и плотин,—устье Тибра никогда не могло бы служит для большой торговли. В настоящее время действительными портами Рима служат другие города: Чивита-Веккия, Санто-Стефано, Неаполь и Анкона.

Поэтому положение Рима, как торгового центра, может только отчасти объяснить могущество этого центрального города. Истинную же причину величия Рима, давшую ему изумительную силу для политической ассимиляции древнего мира,—независимо от причин, кроющихся в историческом движении самого народа,—составляет абсолютно центральное положение, которое он занимал по отношению к трем большим концентрическим кругам, соответствующим, для вечного города, трем фазисам его исторического развития. В первые времена борьбы за существование с соседними республиками, тот народец, который был предком гордых римских граждан, находился, по счастию, в центре хорошо ограниченной равнины, которую окружают хотя невысокие, но достаточно защищающие от внезапного нападения горы. Когда Рим, восторжествовавший после нескольких веков борьбы над всеми своими соседями, подчинил или, вернее, истребил окрестных горцев, он уже сделался заранее распорядителем всей остальной Италии, так как занимал географическую её средину, центр естественного тяготения. К северу простирались обширные равнины Циспаданской и Транспаданской Галлии, к югу—гористые области, усеянные препятствиями; но и с этой стороны не могло быть серьезного сопротивления, ибо варварские народцы этих плоскогорий и гор были в непосредственном соседстве с просвещенными гражданами греческих городов по окраине полуострова. Между этими двумя столь различными элементами невозможен был союз против общего неприятеля, и даже сами эллинские города, рассеянные на огромном протяжении побережья, не умели соединиться для сопротивления. Итальянские острова, Сицилия, Корсика, Сардиния, были населены недостаточно сплоченным населением, чтобы противиться могуществу римлян. Таким образом, к первоначальному владению, которое можно назвать кругом роста, присоединяется второй круг, круг завоевания: при этом оказалась еще одна неоцененная выгода, именно,—что обе оконечности итальянского мира: паданская равнина и Сицилия, были двумя богатыми житницами.

Поэтому Рим, обеспеченный необходимыми жизненными припасами, мог продолжать свои победы. Как Рим находится в центре Италии, так Италия—в центре Средиземного моря. Притягательная сила великого города заставляет себя чувствовать повсюду: на востоке—Иллирия, Греция, Египет, на юге—Ливия, Мавритания, на западе—Иберия, на северо-западе—Галлия и на севере альпийские страны—наполнили собою вскоре третий круг, круг владычества.

Пока продолжалось географическое равновесие средиземного мира, Рим сохранял свое могущество; но границы вселенной мало-по-малу раздвигались, и с тех пор, как Рим своими войнами против парфян и нашествиями на внутреннюю Германию вступил в столкновение с одной стороны с востоком, с другой—с теми неимеющими определенных границ странами, в которых бродили варвары,—«Город» перестал быть мировым центром, и великая жизнь европейских народов сосредоточилась на севере и северо-западе. Уже в конце империи Рим в Италии заменился Миланом и Равенною, из которых последний сделался столицею экзархата, а потом Готской империи. Падение города Цезарей было окончательное. Правда, императоров заменили папы—те же верховные жрецы, хотя и нового культа. И как тень следует за телом, так предание хотело продолжить политические учреждения далее предела их природной живучести: единство церкви сменило собою единство империи. Главенство Рима сделалось настоящим догматом политическим и религиозным. Но если папы, сохраняя за собою управление душами, пребывали всегда в Риме, то истинные властители «Священной Римской империи», как в средние века, так и в начале нынешнего века, оставались по ту сторону Альп. Они искали в Италии только освящения своей власти, но самую власть получали иным путем. Тщетно народы, привыкшие повиноваться, пытались поддержать власть так долго господствовавшего над ними Рима; попытка эта основывалась на одной иллюзии: переместилась не только ось цивилизованного мира, но и ось самой Италии: впредь инициатива должна была исходить уже из Павии, Флоренции, Генуи, Милана, Венеции, Болоньи и даже Турина. Если Рим, хотя и павший, получил снова некоторое значение и даже опять сделался столицею, то это потому, что Италия хотела, во что бы то ни стало, вернуть себе его территорию, и что, так сказать, из археологического предразсудка она старается взять имя Рима за символ своего будущего могущества. Но, что бы ни делали, это все-таки будет уже не более, как искусственный центр Италии: тысяча пятьсот лет истории совершенно изменили все географические условия полуострова.

Объединение Италии в течение последнего столетия стало политическим фактом и, за исключением некоторых цизальпинских округов Швейцарии и Тироля, административные границы страны совпадают с границами естественными. Сила совершившагося факта освятила географическую индивидуальность Италии, и теперь удивляются, что эта страна была долго разделена на отдельные государства. Однако, это большое целое полуострова представляло значительные местные различия по расположению бассейнов и склонов. Острова, равнины, окруженные горами, крутые берега, отделенные от внутренности страны обрывистыми скалами, составляли отдельные страны, населения которых, различного происхождения: галльского, этрускаго, латинского, пелазгийского, греческого или сикульского,—естественно, стремились жить собственною жизнью, независимо от своих соседей. В некоторых местностях сообщение между долинами было так трудно, что море составляло самую обыкновенную дорогу. Форма полуострова, длина которого от Альп до Ионического моря в пять раз больше средней ширины и который разделяется Апеннинами на две отдельные параллельные полосы, делала неизбежным дробление территории на отдельные и даже враждебные государства. Правда, иногда итальянские провинции подчинялись господству одного властителя, но это единство всегда, до новейших времен, достигалось силою и разрушалось самими же народами. Страсть национального единства, сделавшая современную Италию театром столь великих событий, одушевляла весьма небольшое число граждан в республиках средних веков. Они умели соединяться против общего врага, но как только проходила опасность,—их интересы расходились снова и они ссорились из-за какой-нибудь безделицы и даже обращались к чужеземной помощи.

В половине четырнадцатого века, римский трибун Кола-ди-Риензо сделал воззвание ко всем итальянским городам и заклинал их «свергнуть иго тиранов и образовать святое национальное братство, освободить Рим, а следовательно, вместе с ним и всю святую Италию». Стало быть, уже пятьсот лет тому назад говорили на языке современных апостолов итальянского единства. Вестники Риензо ходили по всему полуострову с серебряным батогом в руке, разнося по городам выражение дружбы и приглашая их посылать своих депутатов в будущий парламент «Вечного Города». Все итальянцы получали от Риензо титул римских граждан, который давали им Цезари. Но это были классические подражания. Полный воспоминаний о древнем владычестве, Риензо объявлял, что Рим не перестал быть «властелином мира, что он вполне обладает правом управлять народами». Он хотел воскресить прошедшее, а не вызвать новую жизнь. Потому-то его дело исчезло, как мечта, и именно самые деятельные и самые интеллигентные города Италии: Флоренция и Венеция, видели в трибуне лишь химеру мечтателя. Siamo Venetiani, poi Cristiani (Мы прежде всего венециянцы, а потом уже христиане)—говорили гордые граждане Венеции в пятнадцатом веке, не думая даже называть себя итальянцами и не предвидя, что потомки их должны будут страдать и сражаться так храбро за независимость полуострова, Впрочем, тут не следует заблуждаться: непреодолимое движение, толкавшее итальянский народ к политической независимости, вовсе не исходило из глубины народных масс, и миллионы людей в Сицилии, Сардинии, Калабрии и даже Ломбардии не понимают еще и ныне смысла совершившихся перемен.

Недавно еще Италия, по презрительному выражению одного из её повелителей, была просто «географическим термином». Если выражение это превратилось в живую действительность, то страна обязана этим, быть может, столь частым нашествиям иностранцев. Под жестоким гнетом испанцев, французов, немцев, которые поочередно набрасывались на её равнины, итальянцы перестали наконец сознавать друг друга братьями. С первого взгляда казалось бы, что полуостров со своей континентальной окраины совершенно защищен полукруглою стеною Альп; но эта защита—призрачная. Действительно, хотя горы обращены к итальянским равнинам своим самым крутым и, повидимому, совершенно неприступным склоном, но зато наружный склон со стороны Франции, Швейцарии и немецкой Австрии гораздо моложе, так что все завоеватели, привлекаемые счастливым климатом и громадными богатствами Италии, могли без особенного затруднения подняться в альпийские ущелья, откуда они быстро спускались прямо в равнины. Таким образом, альпийский «барьер» составляет настоящий барьер только для самих итальянцев и, за исключением времен римских завоеваний, он всегда был уважаем ими, да и переходить его было не к чему, ибо за ним ни одна страна не стоила Италии. Напротив, французы, швейцарские союзники и немцы смотрели на Италию как на рай: это была страна их мечтаний, и эта чудная страна—почти достаточно было спуститься с гор, чтобы овладеть ею. История рассказывает нам, как они, повинуясь жажде завоеваний, обагряли кровью эти желанные ими богатые равнины. И самым возвращением своей независимости итальянская нация обязана не столько своей собственной энергии, сколько соперничеству своих соседей.

Открытая для внешних нападений и постепенно лишенная историею занимаемого ею некогда центрального положения, Италия окончательно потеряла primato, или принципат, который хотели восстановить для неё некоторые её увлеченные исключительным патриотизмом сыны. Но если она не первая по политической власти, если другие народы опередили ее в промышленности, торговле и даже в литературном и научном движении, то зато она не имеет соперников по богатству памятником искусства. Облагодетельствованная уже самою природою, Италия одна из всех стран мира обладает таким множеством городов, замечательных своими дворцами, сокровищами статуй, картин и украшений всякого рода. Во многих провинциях каждая деревня, каждая группа домов ласкает взор то фресками или скульптурными украшениями, то каким-нибудь резным карнизом, смело перекинутою лестницею или живописною галлереею: художественный инстинкт вошел в плоть и в кровь населения. Поэтому совершенно естественно, что итальянский крестьянин строит себе жилище, раскрашивает стены и садит деревья так, чтобы они эффектно гармонировали с окружающею перспективою. В этом и заключается главная прелесть дивной Италии: везде искусство помогает природе, чтобы очаровать путешественника. Сколько есть ломбардских, венецианских, тосканских художников, имена которых стали бы знаменитыми во всякой другой стране, но здесь забыты навсегда потому только, что их много, или что случай заставлял их работать в каком-нибудь захолустном местечке, вдалеке от больших дорог.

Но не только по красоте своих памятников и по удивительному множеству художественных произведений Италия остается в течение двух тысяч лет первою страною и вполне заслуживает того, что в нее стекаются любознательные люди со всех концов земли, но и по воспоминаниям всякого рода, оставленным там историею. В стране, где с таких давних времен теснится просвещенное население, начало каждого города естественно должно теряться в мраке преданий и мифов. На месте, где ныне возвышается совершенно новый город, находился некогда город римский, а не то стоял город греческий, этрусский или галльский. Всякая крепость, всякий загородный дом стоят на месте крепостцы, виллы римского патриция; всякая церковь занимает место древнего храма: религии менялись, но алтари богов и святых вновь строились на освященных местах, и мертвые хоронились веками один за другим в земле, которая освящена авгурами и жрецами различных культов. Интересно изучать на месте эти различные века, наслоенные, так сказать, как остатки зданий, воздвигавшихся одно за другим на одном месте. Влиянию этой жизни наций, концентрировавшейся с такою деятельностью в исторических местностях Италии, подчиняются все, даже невежды: все чувствуют, что этот прах был одушевлен некогда.

После долгого периода упадка и порабощения, итальянский народ снова занял одно из наиболее выдающихся мест среди современных народов. Полуостров сильно изменил свой вид с тех давних времен, когда бродившие по нем стада доставили ему, как говорит Момзен, имя Италии (Виталия или Страна скота); ныне же её так хорошо обработанные земли, удивительные сады, торговые города могли бы доставить ей другое название. Выходы Альп и её положение в центре Средиземного моря дают ей возможность командовать всеми путями из Франции, Германии и Австро-Венгрии, которые сходятся к заливам Генуэзскому и Венецианскому. Она располагает огромными и постоянно возрастающими средствами в своих ка меноломнях, серных и железных рудниках, винах, земледельческих продуктах всякого рода. Её ученые и изобретатели не уступают ученым других стран цивилизованного мира. Население страны возрастает быстро; относительно величины территории оно уже значительнее населения Франции, и, вероятно, скоро превзойдет последнее и абсолютно.

Кроме того, Италия эмиграцией способствует заселению пустынь Южной Америки.

Пространство Италии 286.589 кв. километр. (по Стрельбицкому 288.539). Население 31 декабря 1884 г. 29.361.030 человек. Население в конце 1893 г. 31.880.000 человек. На километр приходится 106,55 человек.