III. Андалузия.

Не считая небольших неправильностей очертания, Андалузия, древняя Бетика, в целом представляет совершенно отдельную от остальной Испании естественную область и, по своему рельефу и климату, имеет совершенно специальный характер. Резко отличаясь от кастильских плоскогорий и крутых склонов Средиземного моря и при-атлантических провинций, она образует большую, равномерно наклоненную между двумя горными склонами и широко открытую к морю долину. Бассейн Эбро, на другом конце полуострова, представляет повторение бассейна Гвадалквивира, но повторение весьма несовершенное, вследствие гор, отчасти заграждающих вход в долину. Главная река Андалузии, от Велезских гор и до песчаных берегов Кадикского залива, течет параллельно Средиземному морю с совершенною правильностью, а горные хребты, по обе её стороны, везде держатся от дна долины приблизительно в одинаковом расстоянии. Вне же этого большого речного бассейна находится лишь незначительная часть андалузских провинций, воды которых изливаются или в Гвадиану, или в лиман Гуэльвы, или прямо в Средиземное море.

Бассейн Гвадалквивира занимает 55.892 кв. кил., по Стрельбицкому. Андалузские провинции 87.867 кв. кил.. по Стрельбицкому. Население Андалузии (31 дек. 1887 г.) 3.431.555 чел.

На португальской границе, горы, составляющие часть марианской системы, т.е. системы Сиерры-Морены, хотя и не высоки, но весьма беспорядочны и представляют настоящий лабиринт, изрытый потоками. С гранитными скалами в них перепутываются громадные вулканические массы порфира и серпентинного мрамора, образуя неправильные массивы, где воды не могут найти себе дороги к Гвадиане, Гвадалквивиру, Одиелю и Рио-Тинто иначе, как описывая длинные извороты. Из гор этой местности всего более подходят к форме отдельных горных цепей: сиерра де-Арацена—к северу от области рудников Рио-Тинто, сиерра де-Ароч, возвышающаяся среди настоящей пустыни на границах Португалии, и сиерра де-Тудия, воды которой текут к югу, к Севилье.

К востоку от этого последнего массива орографическая система, в которой переплетаются различным образом притоки Гвадалквивира и Гвадианы, понижается, переходя в длинные бугры и местами на обширных пространствах вовсе не имеют вида горы, хотя на подземное существование оси продолжения указывают некоторые небольшие второстепенные цепи, идущие большею частию в направлении с запада к востоку, таковы: сиерра делос-Сантос и горы, в которых возвышается вершина Пелайо, около Бельмеза и его небольшого каменноугольного бассейна. В целом вся эта часть водораздела Гвадианы и Гвадалквивира образует нечто в роде плоскогорья, оканчивающагося с южной стороны уступами в виде лестницы, которые с равнины и особенно из окрестностей Кордовы кажутся настоящими горами; но с северной стороны идут почти такия же ровные и однообразные пространства, как верхняя Манча, между Альбацетою и Манзанаресом. Таковы Лос-Педрочес, представляющие настоящую равнину, если не по высоте, то по крайней мере по общему виду местности.

Непосредственно к востоку от этого малобугристого плоскогорья начинается собственно Сиерра-Морена (Черная гора), названная так по темной зелени покрывающих её склоны сосен; в этом месте она носит также местное название сиерры Мадроны: с северо-западной стороны она примыкает к Альмаденским горам. Прерываясь многочисленными брешами, чрез которые текут воды южного склона Ла-Манчи, цепь эта, которую можно считать просто краем Кастильского плоскогорья, представляет весьма неодинаковую высоту; но на восточном конце её, именно там, где она, под именем сиерры Алькараз, пускает от себя последние отроги, замирающие в равнинах Альбацеты, возвышается высшая вершина всей цепи, Пунта-Альменара. Второстепенная цепь Лома-де-Чиклана, понижающаяся с юга к Гвадалквивиру, разделяет друг от друга два верхние притока этой реки.

От берегов Гвадианы до Альбацетского плоскогорья, сиерра представляет ту замечательную черту, что вовсе не составляет водораздела между смежными бассейнами. Сланцевые массы цепи, пронизанные местами вулканическими породами, не могли противустоять действию воды, и боковые притоки и реки Гвадалквивира протекают именно чрез ось Сиерры-Морены. Воды, зарождающиеся на северном склоне сиерры Арацены, по примеру самой Гвадианы, открывающей себе проход сквозь продолжение Сиерры-Морены, прорываются сквозь теснину и спускаются в поля Андалузии. Далее к востоку, то же самое делают Виар, Бембезар и Гвадиато, а также Пуэртоллано и Френедас, которые, вытекая из гор Калатравы, соединяются вместе и, до впадения своего в Гвадалквивир выше Андухара, под именем Хандулы, пересекают четыре горные цепи, а затем сиерру Мадрону и другие второстепенные хребты. Те же самые явления представляют Румблар, Маганья, Гуаризас, Гвадален и Гвадалимар. А так как подобные же геологические явления произошли и во многих других местах, то оказывается, что раздельная линия между расходящимися в разные стороны водами вовсе не совпадает с линиею соединения горных вершин, а водораздел идет по Ла-Манчскому плоскогорью, параллельно хребту Сиерра-Морена и на среднем расстоянии от него—20 километров к северу.

Понятно, что, при таком расположении склона, явления размывания должны были создать в горах поразительно эффектные ущелья. Самое знаменитое из них—ущелье Деспеньяперрос, или «кладбище собак», чрез которое идут шоссейная и железная дороги из Ла-Манчи в Андалузию, проходящие по ряду мостов, перекинутых с одной береговой скалы на другую. Грозное ущелье, со дна которого слышится гул потока, кажется тем прекраснее, что оно ведет из унылого и голого плоскогорья в богатую равнину. Иные путешественники, проехав всю Европу, находят ущелье Деспеньяперрос самым пленительным местом, какое им удавалось видеть. Составляя переход между долиною Гвадалквивира и центром Испании, оно не могло не получить и первостепенного военного значения. Во время всех опустошавших страну междоусобных и иноземных войн, было главным делом—обезпечить себе свободный проход чрез ущелье Деспеньяперрос. В 1212 г., при подошве этого прохода происходила ужасная битва при Навас-де-Толоза, в которой, по хронике, перебито 200.000 мусульман.

Высоты гор и проходов Сиерры-Морены, по Коэлло, суть следующие:

Сиерра де-Арацена 1.676 метр.; Виллягарция (дорога из Бадахоза в Кордову) 569 метр.; Сиерра де-лос-Сантос 760 метр.; Сиерра де-Кордоба 466 метр.; Поцо-Бланко (Педрочес) 503 метр.; Деспеньяперрос (перевал) 745 метров; Пунта-Альменара 1.800 метр.

Восточная часть стены андалузского бассейна состоит также из гор, изрезанных водами на отдельные массивы. Первую группу, ограниченную с севера впадиною, по которой текут с одной стороны приток Гвадалквивира, Гвадалимар, с другой—приток Сегуры, Мундо, составляет короткая цепь Каларес. Немного юго-западнее идет вторая группа, метров на полтораста выше первой, над которою господствует Эльмо де-Сегура, с расходящимися к западу отрогами, которые переходят в цепь холмов, извивающуюся между верхними реками андалузской равнины: Гвадалимаром и Гвадианою Малой. Наконец, еще более высокая третья горная группа, сиерра Сагра, служит пределом юго-восточной части бассейна. По своим горным породам и географическому положению, эта группа напоминает Муалу-де-Сан-Хуан, возвышающуюся между бассейном Таго и склоном Средиземного моря; видом она похожа на Пюи-де-Дом. Она образует один из важнейших водоразделов и окружена плоскогорьями, в которых реки вырыли ущелья от 300 до 350 метров глубиною, дикая красота которых так резко отличается от монотонности окружающих верхних земель.

Высоты восточных горных групп бассейна Гвадалквивира суть:

Калар-дель-Мундо 1.657 метр.; Эльмо-де-Сегура 1.806 метр.; Сиерра-Сагра 2.398 метр.

Хребты, возвышающиеся к югу от углового плоскогорья Испании, строго выдерживают одно и то же направление от востока к западу и частию служат границей южной части Бетийского бассейна. Сиерры де-Мариа и де-лос-Эстанциас, а также сиерра де-лос-Филабрес, знаменитая своими горами белого мрамора, следуют друг за другом с севера к югу параллельными валами, огибаемыми с запада притоками Гвадалквивира. С востока они резко отделяются друг от друга реками, впадающими в Средиземное море; но с запада две самые южные цепи сближаются и сливаются в одну группу, сиерра де-База, которая, посредством невысокого перешейка с обрывистыми склонами, соединяется с высокою горною цитаделью Сиерры-Невады, составляющею высочайшую точку на полуострове.

Эта громадная масса, состоящая большею частию из сланцев, которые проходят сквозь серпентиновые и порфировые скалы, кажется тем выше, что стоит на небольшом основании; с востока к западу, от Монте-Негро до Церро-Кабалло, она имеет только 90 километров длины, а ширина её от севера к югу, от одной равнины до другой, не достигает и 40 километров. Горы, как будто вскинутые одним взмахом, представляют со всех сторон трудные для доступа крутизны, и везде можно видеть правильно сменяющиеся по склонам поясы растительности до области постоянных снегов, в которую входят три вершины: Мулагасен, Ппкачо-де-ла-Велета и Альказаба. За первыми подгорьями, одетыми виноградом и маслинами, следуют отлогости, покрытые местами ореховыми деревьями и каштанами, затем различными породами дубов, над которыми виднеется бледная зелень лугов, покрытых в течение полугода снегом. Кучи снега, в хорошо защищенных рытвинах, в особенности на северном склоне, образуют естественные ледяные погреба, которые нанимают жители Гренады и посылают туда neveros для запаса снегу на лето; снега эти называются ventisqueros, вследствие вихрей, или ventisca, которые часто крутят целые кучи снежных игл. Одна из таких куч, наполняющая цирк, или corral Велеты, между двумя вершинами Мулагасен и Пикачо, обратилась в настоящий ледник от 60 до 100 метров толщины и вся окаймлена моренами. Это ледяное поле, дающее начало главному истоку Гениля, есть самое южное в Европе и, быть может, единственное во всей полуостровной Испании к югу от Пиренейской цепи; некоторые мелкие озера, разбросанные там и сям на высоте 3.000 метров, свидетельствуют о существовавших и исчезнувших в неизвестное время древних ледниках. Благодаря тающим снегам Сиерры-Невады, поля долин и окружающих равнин отличаются необыкновенным богатством растительности. Их журчащим ручьям обязана воспетая всеми поэтами Вега-де-Гренада своею роскошною зеленью, блеском цветов и превосходными фруктами. Вследствие того же обилия вод еще более очаровательная долина Лекрин, при основании южных склонов Пикачо и Велеты, носит название «Долины веселья» и «Рая Альпухарры».

Всякое название, всякая легенда об этих горах напоминают о пребывании мавров. Главная вершина, Мулагасен, носит имя одного из их князей (Мулей Гасан); на вершине Пикачо-де-ла-Велета они зажигали сигнальные огни, извещавшие мусульманское население Андалузии о приближении христиан; Альпухарра, или Гора Пастбищ, представляет совокупность южных отрогов гор, где они пасли своих овец. Галицийские и астурийские переселенцы, получившие завоеванные у мавров земли, по изгнании и истреблении их в кровавую войну, продолжавшуюся до конца шестнадцатого века, остаются с тех пор большею частью в состоянии настоящего варварства. Они ничем не выше обращенных мавров, которые получили за деньги право оставаться в столице Альпухарры—Ухихаре. Ни те, ни другие не дали себе труда эксплоатировать богатства этих прекрасных гор, окруженных поясом despoblados, а ограничивались только опустошением лесов. Правда, Сиерра-Невада во многих отношениях не может сравниться ни с Альпами, ни даже с Пиренеями, потому что она хотя и выше последних, но, по ограниченности занимаемого ею пространства, не может представлять такого же разнообразия скал, климатов и пейзажей. Но красота нижних долин, дикий вид ущелий Альпухарры, словно высеченных резцом в толщине скал, и особенно дивная панорама, открывающаяся взорам с вершин, делают Сиерру-Неваду одною из восхитительнейших гор.

Чудная картина открывается уже перед глазами путешественников, когда они взбираются по западным предгорьям сиерры, по дороге в Альпухарру: за взгромоздившимся на дикую скалу Альгендином показывают то место, куда, по словам легенды, вернулся изгнанник Абу-Абдала, или Баобдил, чтобы взглянуть последний раз и оплакать прекрасные поля Веги, башни и дворцы Гренады, всю эту чудную картину городов, нив и гор, которая была его безвозвратно утраченным королевством: таково происхождение названия «Последний Вздох мавра» (Ultimo Suspiro del Moro) или «Косогор Слез» (Cuesta de las Lagrimas), которое дано испанцами Альгендинскому проходу. Но еще несравненно более грандиозное зрелище открывается с высоты горных вершин. С Пикачо-де-ла-Велеты вид, может быть, не менее прекрасен, чем с вершины Этны. Под ногами у вас весь юг Испании, с её роскошно орошенными долинами, дикими скалами, затянутыми туманною далью красноватыми пустынями, черною стеною гор Эстремадуры и Сиерры-Морены, окаймляющих центральное плоскогорье. С юга, выступают, как из бездны, другие горы, но взгляд стремится к зеленеющей кайме прибрежья, к великому морю и к туманным горам Берберии, к островку Альборану и высокому марокскому мысу Трес Форкас, которые, как остатки перешейка, как будто связаны с материком Европы. Иногда, при южном ветре, ясно слышится шум бушующих волн. Мулагасен—одна из тех горных вершин Испании, которые были соединены с горами Алжира посредством ярких световых сигналов, для измерения дуги меридиана.

Все горы, составляющие свиту гренадского колосса, имеют более скромную высоту и покрыты местами эрратическими камнями, принесенными ледниками Сиерры-Невады. К северу, между долиною Гениля, Гвадианы-Менор (Малой) и Гвадалквивира, они стоят в беспорядке на овражистом плоскогорье, при чем одни из них похожи на скалистые острова, как Хабалкон-де-База, другие расположены цепями, направляющимися большею частию с востока на запад и с северо-востока к юго-востоку, параллельно берегу Средиземного моря и оси долины Гвадалквивира; таковы, на равнинах Хаэна, сиерра Хабалкуц и сиерра Мажина, а южнее цепь Альта-Колома, пересекаемая Хаэно-Гренадскою дорогою в ущелье Пуэрто-де-Аренас, которое по своим угрюмым скалам, по грудам обвалившихся каменных глыб, по почти отвесным крутизнам, ужасным пропастям, походит на Деспеньяперрос. Наконец, над самою Гренадою тянется хребет сиерры Сузаны, западное продолжение которой составляет массив Парапинда, барометр земледельцев Веги.

Почти все горы этой области рассечены потоками на отдельные группы и носят имена расположенных на них городов или деревень: как группы человеческих жилищ, так и соседния вершины называются одними и теми же именами.

К югу от Сиерры-Навады и сиерры Филабрес, которую можно рассматривать как восточное продолжение главной гренадской группы, горы представляет то же расположение. Юго-восточный угол полуострова занят совершенно отдельною горною группою, называемой сиерра де-Гата, с потухшими вулканами, из которых один, Моррон де-лос-Геновезес, имеет истинно величественный вид. Мыс де-Гата, обозначающий вход в находящийся к западу от него залив Средиземного моря, состоит из базальта, между тем как во многих других местах побережья встречаются трахиты и слои пуццолана, обсидиана и пемзы. Между этими остывшими лавами и Филабрскими горами, от залива Веры к заливу Альмерии, тянется небольшая цепь Альгамилья, с различными невысокими отрогами; спускающиеся с неё ручьи текут между песчаных берегов, так богатых кристаллами граната, что эти самоцветные камни употребляются охотниками вместо крупной дроби. Прерываясь рекою, горы снова начинаются на западе и, над самым берегом Средиземного моря, образуют величественную сланцевую сиерру де-Гадор, которая, в свою очередь, также пересечена потоком, текущим с Альпухарры. Таким образом, горные группы тянутся, с перерывами, вдоль берега до Тарифы, образуя полукруглый, то простой, то двойной или тройной вал, с глубокими брешами, который продолжается и в Африке прибрежными цепями.

Та часть этого вала, которая отделяет Средиземное море от склона Альпухарры, известна под именем Контравиезы и сиерры де-Лухар и представляет со стороны моря такие крутые склоны, что овцы могут взбираться по ним только в предшествии указывающего им путь барана. То же самое надо сказать и о сиерре де-Альмихара, начинающейся по другую сторону узкой долины Гвадалфео и соединяющейся с сиеррою де-Алхама, которая также называется сиеррою Техедой. За проходом д’Альфарнат, или де-лос-Алазорес, гора эта представляет простой край некогда озерного плоскогорья, которое с севера ограничивается бугроватою выпуклостью, называемою сиерра де-Эгуас. Южный край плоскогорья, в том месте, где чрез него проходит дорога из Малаги в Антекверу, известен под названием Торкала. Это одно из самых любопытных мест полуострова. Меловые скалы с красноватым оттенком, вследствие содержания значительного процента окиси железа, разбросаны в страшном беспорядке, и некоторые из них, надвигаясь друг на друга или помещаясь на вершине крутых пирамид, представляют удивительные примеры равновесия; по своему странному профилю они кажутся фантастическим городом, с постройками всевозможных стилей, с неровными и извилистыми улицами, в которых стоят какие-то чудовищные окаменевшие животные. Гора эта, на вершине которой находят много котловин, носящих еще следы древних озер, доставляет прекрасный строительный камень, который употребляют для построек в Антеквере. Неподалеку от Торкала археологи нашли несколько долменов и чрезвычайно интересных построек, возведенных доисторическими жителями Иберии.

К западу от долины Малаги, орошаемой рекою Гвадалхорсом, снова начинаются суровые горы. Цепи сближаются, и в сиерра де-Толокс, или де-лас-Ниевес, достигают высоты около 2.000 метров, при чем пары Средиземного моря осаждаются на них в виде снегов, сохраняющихся во всю зиму. Массив Толокс представляет горный узел, от которого расходятся во всех направлениях горные цепи, которые обращают южную оконечность Испании как бы в модель всего полуострова. Сиерра Бермеха, идущая к юго-западу, продолжает тесниться к морю и окаймлять его крутыми мысами; к западу, дикая «серрания» де-Ронда соединяется с группою Сан-Кристобаль, которая сама опирается, в свою очередь, на многочисленные отроги и различные разветвления; извиваясь между маленькими речными бассейнами, горы оканчиваются наконец южными мысами Иберии: Сан-Роком, Трафальгаром и Тарифою. Что касается до Гибралтарской скалы, вздымающейся так гордо над внутреннею дверью Средиземного моря, то с геологической точки зрения она представляет настоящий островок; её крутые известковые скаты, опирающиеся на рифы силурийского сланца, высятся среди воды, и только двойная прибрежная отмель, нанесенная волнами, соединяет гордый мыс с материком.

Высоты гор и проходов между Гвадалквивиром и морем, по Фр. Коэлло:

Сиерра де-Мариа 2.039 метр.; Тетика де-Бакарес (Филабрес) 1.915 метр.

Сиерра-Невада: Мулагасен 3.554 метр.; Пикачо-де-ла-Велета 3.470 метр.; Альказаба 2.314 метр.; Суспиро дель Моро 1.000 метр.

Хабалкон де-База 1.498 метр.; Сиерра де-Гадор 2.323 метр.; Контравиеза 1.895 метр.; Сиерра Техеда (Альхама) 2.134 метр.; Проход д’Альфарант 830 метр.; Торкал 1.286 метр.; Сиерра Бермеха 1.450 метр.; Серрания де-Ронда 1.550 метр.; Сиерра де-Сан-Кристобаль 1.715 метр.; Пейьон-де-Гибралтар 429 метр.

Эти гористые местности Андалузии часто подвергались землетрясениям. За последнее столетие насчитывают десять больших землетрясений, из которых самое сильное было 25-го декабря 1884 г. Более 12.000 домов было совершенно разрушено и около 6.000 более или менее попорчено; больше всего несчастий обрушилось на деревню Аренас-дель-Рей, где, на 1.500 жителей, было вытащено из-под развалин 135 трупов и 253 раненых. Центральная точка землетрясения находилась близ соединения сиерры Техеды с сиеррой Альмехарою, и волны колебания распространялись вдоль гор главным образом к югу, в сторону Гибралтара, следуя направлению больших взбросов между геологическими слоями. Однако сама почва не сильно пострадала от землетрясения: только места с рыхлым грунтом дали кое-где трещины, и замечено было небольшое изменение температуры источников.

Различные горные группы, занимающие пространство между бассейнами Гвадалквивира и морем, разорваны и искажены водами, как и Сиерра-Морена, так что гребень высоких вершин вовсе не совпадает с линиею водораздела. Река Алмерия, простой ручей, в котором летом иногда вовсе не бывает воды, принимает в себя временные притоки с обоих склонов Сиерра-Невады; Адра прорывает себе путь сквозь горную цепь, от которой остаются только два отрезка, сиерра де-Гадор и Контравезиа; Гвадалфео таким же образом отделил Контравезию от Альмехары; Гвадалхорс, различные притоки которого начинаются на плоскогорье Антекверы, перерезывает гору узким ущельем Гайтан или де-лос-Гайтанес, составляющим одно из самых диких и грандиозных ущелий на полуострове, где поезды железной дороги проходят один за другим семнадцать туннелей и внезапно являются среди апельсиновых рощей Алоры; наконец, Гвадиаро берет свое начало также на северном склоне прибрежных горных хребтов. Крутость покатостей, внезапность прибыли и убыли воды дают всем рекам, текущим по средиземному склону Андалузии, характер бурных потоков. Реки с правильным течением встречаются только на стороне, обращенной к Атлантическому океану, и из них одна, именно Гвадалквивир, имеет важное значение, как по объему её вод, так и по удобству, которое она представляет для судоходства.

Река Бетики, выходящая из сиерры Сагра, отличается, как мы видели, от рек, берущих начало с нагорных равнин Кастилии, своею широкой долиною. Между тем как Дуэро, Таго и Гвадиана текут сначала по горным террасам и затем спускаются в долины по узким расщелинам, проложенным ими в скалах плато, Гвадалквивир, гораздо дальше их ушедший в своей геологической эволюции, уже расчистил направо и налево, по своему течению, стеснявшие его препятствия и низвел свою долину средним числом на 400 метров ниже соответствующих областей речных бассейнов обеих Кастилий. Падение его постепенно уменьшается, начиная от истока до морского лимана, и в своем общем очертании представляет правильную параболу. Нижнее течение реки имеет весьма незначительную покатость: воды текут медленнее, разливаются в очень широкое русло, описывающие большие излучины: отсюда имя Уэд-эль-Кэбир, «Большая река», которое арабы дали древнему Бетису.

Чтобы достичь этой правильности течения, аналогичной с течением рек Франции и Германии, Гвадалквивир и его притоки должны были выполнить трудную и упорную работу разъедания горных масс. Все маленькие ручейки, берущие начало на плато Ла-Манчи, проложили себе дорогу сквозь Сиерру-Морену; все озера, помещавшиеся на высоких горных равнинах, между различными перекрещивающимися или параллельными между собою каменными громадами, совершенно осушились, вылившись узкими проходами, проложенными ими в скалах; осталось лишь небольшое число луж без стока. Все притоки, сбегающие с гор,—Гвадалимар, более длинный, хотя и не столь обильный водою, как Гвадалквивир, Гвадален, Гвадиана-Менор, более обильный водою, чем ниже впадающий приток того же названия,—все они прорвали, таким образом, плотины верхних водоемов; но кто выполнил самую значительную работу,—так это Гениль Гренады, главный данник Гвадалквивира. Прорезываемая им плодоносная равнина, которая прославилась под именем Веги, некогда была частию залита водами озера, которому переграждала выход горная стена, по соседству с Лоха. Это препятствие было преодолено, и кончилось тем, что, после многих прорезов в горах, воды, спускающиеся с Сиерры-Невады, соединились с потоками, питаемыми сиеррой Сагрой и Сиеррой-Мореной.

Обломки, приносимые с гор непрестанно размывающим их края течением, мало-по-малу наполнили Атлантический лиман, куда выливались воды. Немного повыше Севильи, там, где перекинут через реку, достигающую не менее 200 метров ширины, последний мост, прилив начинает замедлять течение реки; еще ниже он заставляет ее поочередно менять направление. Гвадалквивир, извивающийся между холмами, находящимися как на правом, так и на левом берегу, разделяется на два рукава, из которых один был вырыт искусственно, для сокращения плавания; потом, соединив свои воды в одном канале, он разветвляется еще раз и образует два больших болотистых острова. Без сомнения, морской лиман доходил еще в новую эпоху до этого места долины, отодвинутого в настоящее время на 50 километров дальше. Вдоль обоих берегов, но главным образом—с южной стороны, расстилаются низменные земли, так называемые marismas, лежащие ниже уровня вод разлива. В период бездождия, эти болотистые пространства представляют на всем своем протяжении, от 10 до 12 километров, голую потрескавшуюся почву серого цвета, с которой поднимаются в воздух густые облака пыли под копытами полудиких быков, предназначаемых для бойни на аренах; при малейшем же дожде они становятся непроходимыми трясинами. Там и сям пробиваются соляные ключи, теряясь в песках, или в грязях, смотря по времени года. Ни одна деревня, ни один поселок не могли основаться на этих наносных землях, местами заросших неприступными чащами тростников. В более значительном расстоянии от реки, пески, уже совершенно сухие, покрываются малорослыми пальмами. На юге равнины, среди этих пустынь, выдвигаются, наподобие мысов, несколько возвышенностей третичной формации и видом своих виноградников, оливковых рощ, групп пальмовых деревьев и живописных деревенек утешают взор, утомленный однообразием угрюмой пустыни, расстилающейся у их подножия.

Подобно тому, что мы видим на многих других речных устьях, и старый засыпанный лиман Гвадалквивира в своих наружных пределах обозначается съужением наносной долины. На левом берегу возвышается Сан-Люкар-де-Баррамеда, город, имеющий чисто восточную физиономию, а между морем и низменною местностью правого берега идет цепь песчаных холмов, лежащих на слое раковин новейшей формации и продолжающихся под водою, в виде песчаной отмели, которую суда средней вместимости проходят с большим трудом при входе в реку. Эти дюны, известные под именем Arenas Gordas, или «Крупных песков», служат естественною границею, воздвигнутою самим морем между соленою водою Атлантического океана и пресными внутренними водами. Они много ниже дюн и ланд Гаскони и едва достигают вышины тридцати метров; на склоне, обращенном к морю, они еще и теперь подвижные, но на восточной стороне, в историческую эпоху, напротив, были всегда устойчивы: сосновый лес закрепил откосы из белого кварца. На менее возвышенных дюнах, окружающих Сан-Люкар, огородники выкопали, доходя до сырого слоя подпочвы, глубокия впадины, называемые navasos, где разбили прекрасные сады, дающие сборы по нескольку раз в году.

Гвадалквивир—единственная из всех рек Испании, имеющая преимущество быть судоходною на довольно значительное расстояние от океана; суда, вместимостью во 100 и 200 тонн, которые миновали благополучно песчаную отмель, доходят до самой Севильи, удаляясь от моря, таким образом, на расстояние ста километров. При содействии коммерческих привилегий и даже положительных монополий по отношению к торговле, этот речной порт мог сделаться некогда главным складочным местом заморских продуктов и главным меновым рынком; в настоящее же время он потерял свое значение, и место его занял превосходный порт Кадикс. Но каботажные суда все-таки заходят в него нагружаться местными товарами, а пароходы легко ходят вверх и вниз по Гвадалквивиру, между Севильею и Сан-Люкаром. Что же касается до других рек Андалузии, впадающих в Атлантический океан, то они все не судоходны. Гвадалета, вливающаяся в бухту Кадикса,—неглубокая река, медленно текущая по низменной болотистой равнине; Одиэль и Тинто, впадающие в Гуэльвский лиман,—просто быстрые потоки, мало-по-малу засоряющие своими наносами судоходные каналы у выхода в море. Точно также был занесен и порт Палос, из которого отправились корабли Колумба для открытия Нового Света: жалкия хижины маленькой деревеньки, неопределенные очертания низменного прибрежья, которое волны поочередно то заливают, то вновь обнажают,—вот что представляет собою знаменитое место, где совершилось одно из важнейших событий, которыми открывается история новых времен!

Но что значат все эти маленькия геологические изменения, произведенные речными наносами, в сравнении с переворотом, происшедшим на юге Андалузии и изменившим границы самого океана! Несомненно, что, по общей форме своего бассейна, Средиземное море находится в большей зависимости от восточных морей, чем от Атлантического океана. Оно отделяется от Красного моря, то-есть, от Индийского океана, лишь низменными странами и уступами недавнего происхождения, где новейшая индустрия, без слишком большого труда прорыв перешеек, восстановила соединительный пролив. На северо-востоке оно отделяется от Ледовитого океана материком Азии во всю его ширину; но это огромное пространство покрыто еще в некоторой своей части солеными и солоноватыми водами, составляющими остатки древнего моря; тут нигде поверхность не представляет ряда гор и холмов, подобных тем, которые, от Альмерии в Испании и до Мелиллы в Марокко, опоясывают западный рукав Средиземного моря. И, однако, эта преграда была разрушена, между тем как восточные перешейки выступали мало-по-малу из лона моря.

Кто же этот геологический Геркулес, мощь которого преодолела препятствие и открыла проход? Пещеристая природа скал на обоих конечных полуостровах Марокко и Андалузии, конечно, в сильной степени облегчила дело разъедания, в особенности если Средиземное море, вследствие более быстрого испарения своих вод, очутилось вдруг на более низком уровне против Атлантического океана. В этом случае, трещины камней должны были весьма быстро расшириться под влиянием океанических течений; каменные преграды, задерживавшие последние, могли быть снесены даже и тогда, если бы землетрясения нисколько не способствовали делу разрушения. Огромная масса воды, извергаемая непрерывно Атлантическим океаном в Средиземное море,—с среднею скоростью четырех с половиною километров и с наибольшею около десяти километров,—позволяет нам судить о силе, с которою действовал океан, как только образовавшаяся расселина дала ему возможность устремиться между двумя материками. Настоящий раздельный пункт между океаном и Средиземным морем находится вовсе не в самой широкой части Гибралтарского пролива, на юге от укрепленного острова Тарифы. Он помещается ближе к западу, у самого входа в пролив, продолжая, от мыса Трафальгар до мыса Спартель, правильную дугообразную линию океанических берегов Испании и Марокко. Гребень этой подводной возвышенности довольно неровен и местами доходит от 100 до 550 метров вышины, так что средняя высота не превышает 275 метров, между тем как с восточной стороны морское дно понижается постепенно к Тарифе и Гибралтару более чем на 900 метров. Таким образом, весь пролив составляет уже часть средиземного бассейна, и подводный скат канала наклонен к востоку, т.е. противоположно направлению покатостей соседних земель.

Увеличилась ли ширина пролива в течение исторической эпохи? В этом отношении не могло бы быть никакого сомнения, если бы судить на основании свидетельства древних. Размеры, которые они дают «Устьям Кальпе», гораздо меньше тех, которые находят моряки нашего времени. Скилакс Кариандский говорит, что пролив Геркулесовых Столпов не шире Босфора, и со времен этого географа, т.е. в течение 2.400 лет, то же самое расстояние, указываемое от одного столпа до другого, постоянно возрастало. В настоящее время ширина пролива в самом узком месте определяется в 1.000 метров. Однако, исчисления греческих и римских географов не отличались точностью, и ошибка могла произойти от оптической иллюзии, по причине высоты и крутого профиля противоположных мысов. Факт тот, что описания древних еще вполне соответствуют нынешнему виду пролива. Два Геркулесовы столпа, или «Гадиридские ворота», все так же возвышаются с той и с другой стороны средиземного прохода: на севере—величавая гора Кальпе; на юге-длинный, крутой Абиликс. В новейшее время, с тех пор, как скала Гибралтар сделалась одною из важнейших военных позиций континента, не было замечено, чтобы берег её отступал от моря.

Хотя гора Кальпе—Гибралтар или Джебель-Тарик на языке мавров,—не самый южный мыс Иберийского полуострова, и хотя она даже немного отступает к материку по отношению ко всей береговой линии пролива, но она обязана красоте своего местоположения и своему стратегическому значению тем, что пролив был назван её именем и что ее считают стражем ворот между двумя морями. Для мореплавателей и путешественников она есть грань по преимуществу между безбрежным океаном и внутренним морем, между водами, ведущими в Новый Свет—с одной стороны, и в Левант и в Индию—с другой. Её беловато-известковые скалы, с фундаментом из силурийского сланца, с остроконечными верхушками, вырезывающимися на почти всегда голубом небе, представляют взорам тех, которые плывут у их подножия, непрестанно изменяющийся вид, вследствие разнообразия уступов, отлогостей, террас и обвалов; но с какой бы стороны ни смотреть на них, они представляют величественный вид и во многих местах принимают те могучие контуры, которые подали повод сравнить Гибралтар с львом, сторожащим ворота двух морей. Скала в особенности крута со стороны Средиземного моря; здесь едва осталось достаточно места под крутизнами и нагроможденными одна на другую массами обвала для того, чтобы могло приютиться кое-где несколько домиков и деревьев; между тем как на противоположной стороне, на выступах и на отлогих склонах, расположился и самый город, и бесчисленные укрепления с плац д’армами. Констатировано также, что песчаная полоса земли, или linea, соединяющая скалу с материком Испании, представляет, со стороны Средиземного моря, несравненно более крутой спуск, чем в Алжезирасской бухте. С востока приходят большие волны зыби, принося землистые остатки, которые и служат главным образом к созиданию плотины; на противоположном же скате пески осыпаются, расстилаясь по морскому прибережью в виде пологого пляжа.

В многочисленных пещерах Гибралтарской скалы, исследованных Рамсаем, Гейке и другими учеными, между остатками скелетов львов, пантер и гиен были найдены также кости людей типа долихоцефала, принадлежащие к каменному периоду. Эти пещеры совершенно тождественны по своему наружному виду и содержанию с теми, которые расположены по берегам Далмации и на Ионических островах. Как ни отделены в настоящее время эти различные страны друг от друга морями, островами и полуостровами, тем не менее они принадлежат к одной эпохе и к одной и той же геологической формации.

Островок Гибралтар, естественная принадлежность Испании, сделался, в силу завоевания, английскою крепостью. Честолюбивое стремление владычествовать в морях, побудившее Великобританию владеть Мальтою, Кипром, Перимом, Сингапуром, Гон-Конгом и портом Гамильтон, не могло позволить англичанам оставить такую сильную позицию, как Гибралтар, в руках её естественных и законных обладателей, и они сделали из него сильную цитадель, грозные укрепления и вооружения которой не лишены своего рода «кокетства». Дело в том, что стратегическое значение Гибралтара находится в непосредственной связи с его огромною важностью в движении меновой торговли. Между мысами Европы и Африки ежегодно проходят десятки тысяч судов, вмещающих миллионы тонн разного рода товара, и тем же проходом пользуются и многочисленные военные суда, отправляясь в какую-нибудь далекую страну с целью заявить о своей силе, или просто сделать какую-либо демонстрацию. Морские сражения, происходившие в самой Гибралтарской бухте и у западных подходов к проливу, при Трафальгаре и мысе Сент-Винценте, свидетельствуют о той значительной роли, которую играли в военной истории мира врата двух морей. Поэтому неудивительно, что в ту эпоху, когда никто не признавал за народностями их права располагать собою по своей воле, Англия завладела пунктом такой важности. Испанцы смотрят на этот захват, как на обиду, и, конечно, всякий признал бы правоту их дела, если бы они сами не удерживали за собою, по другую сторону пролива, город и территорию Цеуты. Следовательно, англичане, взявши у них один из Геркулесовых столпов, поступили точно по такому же праву, по какому они завладели другим.

Частые исторические отношения между Андалузией и варварийскими странами объясняются не только соседством этих земель, разъединенных морем, но, кроме того, и сходством их климатов. Южная Испания находится относительно температуры, влажности и воздушных течений точно в таких же условиях, как и Марокко. Южная Андалузия, Мурция, Аликантэ, вместе с некоторыми местностями Сицилии, Греции и Архипелага, суть страны Европы, в которых средняя температура наивысшая. Таблицы температуры, составленные Коэлло, Вилькоммом и другими географами, позволяли даже думать, что изотерма 20 градусов проходит в этой части Испании. Новейшие наблюдения не подтверждают этой гипотезы. Средняя температура не более 17-18 градусов в Гибралтаре и Тарифе.

Как бы то ни было, пояс наибольшего тепла занимает, до некоторого расстояния внутрь страны, прибрежье португальской Альгарвы и провинции Гуэлвы, затем вдается далеко в равнину Гвадалквивира, охватывая Севилью, Кармону, Эсиху (Ecija), эту «Печь» Испании, и поворачивает на юго-запад, чтобы идти к морскому берегу у Сан-Люкара де-Баррамеда. Эта область образует тепловой остров, ограничиваемый со всех сторон поясами более низкой температуры.

К югу от большой, относительно прохладной по климату, площади, образуемой бухтою Кадикса и всем гористым округом южной оконечности, где свободно дует virazon, или океанийский ветер, область сильных жаров снова начинается городами пролива; она захватывает Алжезирас и Гибралтар и, доходя до различных высот, распространяется по склонам всех гор, которые тянутся на востоке до мыса Гата, и затем, по ту сторону Картагены и Аликантэ, до мыса Нао. В этой приморской области, холода, так сказать, совершенно неизвестны: самая низкая месячная температура 12 градусов по стоградусному термометру. Остров Мадера, лежащий на 500 километров ближе к экватору, имеет далеко не столь жаркое лето, как Гибралтар и Малага, хотя он обладает драгоценным преимуществом—меньшими скачками температуры в чередованиях тепла и холода. Самые знойные части Андалузии на берегу Средиземного моря—не мысы, далеко выступающие к югу, а полукруглые бухты, вдающиеся в материк по направлению к северу. Совершенно защищенные от всех холодных ветров, они доступны только атмосферическим течениям с африканского материка, отчего средняя температура их возвышается. По той же причине все прибрежные места Средиземного моря отличаются климатом несравненно более тропическим, чем город Кадикс и соседние города, расположенные по берегу Атлантического океана. Между тем как к последним имеет западный ветер свободный доступ, берега Испании, развертывающиеся внутри пролива, совершенно лишены этого освежающего дуновения. Гибралтарские ворота естественно представляют то место, в котором сталкиваются и борются между собою воздушные течения. Ветры тут всегда очень сильны, в особенности в середине пролива, а зимой тут часто свирепствуют бури. Едва-ли где бывает так часто внезапное волнение моря, происходящее вследствие столкновения противоположных течений, как в Гибралтарском проливе и у мыса Трафальгара; оно образуется вдруг, без всяких предвестников, у всех мысов, где берег сразу изменяет направление; всего чаще явление это происходит в половине прилива. Преобладающие ветры западные зимою и восточные-летом: первые приносят с собою часто сильные дожди, постепенно уменьшающиеся от Кадикса к Гибралтару: обыкновенно ветры—предвестники хорошей погоды. Два пограничные столба Африки и Европы, стоящие друг против друга, служат для мореплавателей отличными метеорологическими указателями. Когда они заволакиваются густыми облаками или окутываются туманом, иногда столь же непроницаемом, как в Лондоне,—это предвестник восточного ветра; когда же они отчетливо вырисовываются на фоне голубого неба,—это верный знак, что задует западный ветер. Температура и влажность некоторых городов в описываемой части Испании, по Коэлло, суть следующие:

	Гренада	Севилья	Гибралтар
Температура	18°,9	20 (?)	20°,7 (?)
Средняя годовая дождей	1,232 м.	0,664 м.	0.735 м.
Дожди с октября до марта	1,023 „	0,588 „	0,516 „
Дожди с апреля до сентября	0,209 „	0,076 „	0,219 „

Полутропический климат нижней Андалузии иногда бывает тягостным для северных европейцев; сухость атмосферы становится для них под конец невыносимою. В равнине и на морском прибрежье лето почти всегда проходит без дождя: с июня по сентябрь редко упадает с неба несколько капель. В глубине боковых долин, где воздух не обновляется течениями, жара часто невыносима; да и на открытой равнине такой же палящий зной, вследствие того, что пассатные ветры, освежающие атмосферу под тропическими широтами, не дуют вовсе в бассейне Гвадалквивира. Даже в Кадиксе, который однако окружен водами, континентальный ветер, известный под именем medina, так как он пробегает по пустыням имения герцога Медина Сидония, приносит с собою удушливый воздух, невыносимый для людей с слабыми нервами. Говорят, что под влиянием этого ветра буйные и свирепые поступки, ссоры и убийства происходят гораздо чаще, чем при всяком другом состоянии атмосферы. Что касается южного берега, то здесь самый опасный ветер solano, или levante. Когда он начинает дуть, атмосфера становится как бы раскаленною печью. Можно подумать, что находишься в центре Сахары. На южном небосклоне подымается и стоит в воздухе пар, иногда красноватый, всего же чаще белого цвета и неизследованный еще по своей природе, называемый calina; знойное дуновение подымает на дорогах, на полях даже, целые вихри пыли, осаждающейся на листву деревьев и способствующей её увяданию; часто случается, что если ветер свирепствует в продолжение нескольких дней, птицы падают на землю мертвыми как бы от задушения.

Тогда как в умеренном поясе Европы лето—время года, когда растительность достигает пышного развития, когда деревья покрываются листьями и цветами, в Андалузии, напротив, оно период засухи и смерти. За исключением полей и садов, которые поливаются и возделываются искусственно и удерживают свой блеск и яркость во все продолжение жаров, вся остальная растительность сгорает, свертывается и принимает сероватый оттенок, сливающийся с цветом почвы. Но в эпоху ливней осеннего равноденствия, выпадающим дождем на низменные места и снегом на гористые, растения выпрямляются и снова оживают; они наслаждаются вторичною весною. В феврале все цветет и благоухает. Мартовские дожди, впрочем, довольно неправильные и почти всегда сопровождаемые грозами, поддерживают сначала это богатство флоры, но затем жары и засухи берут верх, и природа снова увядает.

Климат Андалузии, рассматриваемый в его общих чертах, без сомнения, не доставляет почве достаточной влажности. Некоторые части страны совершенно безводные степи, без всякой древесной растительности, без человеческих жилищ. Самая обширная из этих бесплодных равнин занимает оба берега долины Гениля (Хениля), между Агвиларом, Эсиха, Осуна и Антеквера; в некоторых местах она достигает 48 километров ширины, и на этом обширном пространстве нигде нельзя найдти пресной воды, кроме как только в самом Гениле. Местность покрыта маленькими озерами с солоноватою и соленою водою, с глинистыми берегами, белеющими летом от осевшей на них соли: можно подумать, что находишься в пустыне Алжирии или на персидских нагорьях. Культура тут невозможна; она появляется только у подножия ручьев, дающих свои названия окрестным деревенькам Агвадульче, Поцо, Анчо, Фуэнтес. Другая значительная степь, называемая «королевской Ламанчей», простирается на восток от Хаэна, по восточному склону гренадских террас, и примыкает к различным бесплодным местностям, над которыми возвышаются сиерры: Сагра, Мария, де-лас Эстанциас, с которых сбегают соленые ручьи. По склонам Андалузии к Средиземному морю, пустыня еще более расходится в ширину, чем в бассейне Гвадалквивира. Таким образом, вся юго-восточная оконечность Испании, загроможденная базальтовыми и порфировыми массами хребта Гата, совершенно бесплодна, и тут не видишь других сооружений, кроме крепостей для обороны, выстроенных в далеком друг от друга расстоянии на выдающихся мысах. Прибрежные солончаки, перемежающиеся с хорошо возделанными искусственно полями, имеют весьма скудную растительность, состоящую почти единственно из видов крестоцветных; более чем одна пятая часть из всего числа видов—чисто африканского происхождения. Эти солончаки пригодны только к возделыванию, или скорее к собиранию бариллы, растения, пепел которого идет на приготовление соды.

Но обыкновенно имя Андалузии не вызывает в уме представления об этих бесплодных местностях. Скорее приходят на ум апельсинные рощи Севильи, роскошная растительность гренадской Веги, вспоминаются названия Елисейских полей и сада Гесперид, которые были даны древними долине Бетиса. Даже по своей самопроизвольной флоре Андалузия заслужила название «Испанской Индии», но ко всем своим азиатским и африканским растениям, требующим почти тропического климата, эта страна, настоящая теплица Европы, присоединила огромное число акклиматизированных видов, ввезенных с востока и из Нового Света. Вместе с финиками, бананами и бамбуками здесь произрастают каучуковые и драконовые деревья, магнолии, синецветные ясени; клещевина, дурман разростаются огромными кустами; кошенильные кактусы растут как на Канарских островах, земляные фисташки как на Сенегале; бермудский картофель, хлопчатник и кофейное дерево дают правильный сбор заботливому хозяину, а в защищенных местностях привольно поднимается сахарный тростник. Страна, простирающаяся на юг от гренадских гор, а именно—от Мотриля до Малаги, есть единственный уголок в Европе, где это растение имеет действительное экономическое значение. Торрокс, близ Старой Малаги,—город, напоминающий своими плантациями ближе всего плантации по берегам Кубы. Во время арабского господства, сахарные заводы были разбросаны в большом количестве по всему берегу Средиземного моря, до самой Валенции: в настоящее время их опять много в равнине Малаги. Исчисляют, что сахарное производство приносит малагеньосам около полмиллиона франков чистого барыша.

Фауна Андалузии так-же, как и её флора, хотя и в меньшей степени, имеет африканскую, или по крайней мере, берберийскую физиономию. Все типы моллюсков, встречающихся в настоящее время в Морокко, принадлежат равным образом и Андалузии. Ихневмон попадается на правом берегу нижнего течения Гвадалквивира, а также и в других частях бассейна; хамелеон встречается очень часто, особенная порода каменного барана, живущего, как говорят, в гористых местностях Марокко, существует одинаково в Сиерре-Неваде и окружающих ее массивах. Наконец, общепризнанный факт, что африканская обезьяна (Inuus sylvanus) долго водилась, а может быть, живет и до сих пор на Гибралтарской скале. Была ли она завезена, как некоторые предполагают, английскими офицерами? Не есть ли она, поэтому, такой же пришлец, как верблюды Фронтеры, близ Кадикса, и как андалузские лошади, несомненно берберийского происхождения? Или же, действительно, она есть исконный обитатель горы Кальпе и, таким образом, свидетельствует о существовании, в доисторическую эпоху, соединительного перешейка между Европою и Африкою? Различные авторы расходятся в мнениях касательно этого вопроса, так что ничего нельзя сказать утвердительно; но одно, что действительно верно, это то, что обезьяна нашла себе, на скалах европейских мысов, среду, которая так-же для неё удобна, как и горы противоположного берега.

В начале нашей европейской истории, племена, населявшие страны, известные ныне под именем Андалузии, были по большей части иберийского происхождения, то-есть, весьма вероятно, одной отрасли с современными басками. Бастулы, бастарны и бастетаны, населявшие гористые местности склонов к Средиземному морю, турдетаны и турдулы, жившие в долине Бетиса,—все они носили евскарийские имена; равным образом, названия их городов обозначались словами, которые объясняются баскским языком нашего времени. Тем не менее, во всей его совокупости, население было и тогда, без всякого сомнения, очень смешанное. Кельтские племена занимали гористую местность на северо-запад от Бетиса, по направлению к Лузитании.

Турдетаны—относительно весьма цивилизованные, ибо имели свои летописи, поэмы, писанные законы,—приняли на свою территорию финикийские, карфагенские и греческие колонии; потом они облатинились, забыли свой язык, и города их сделались маленькими Римами. За исключением Италии, немногие страны были более римскими, чем их земля, и они более прочих народов разделяли общие судьбы империи. В Малаге, и позднее в Осуне (Colonia Julia Genetiva), были найдены тексты муниципальных конституций времен Юлия Цезаря и Домициана: эти документы доказали, что города этих провинций пользовались почти абсолютною местною автономиею.

Разрушение римского мира привело в южную Испанию новые этнические элементы: вандалов, византийских греков, западных готов, за которыми следовали арабы и берберийцы, сопровождаемые евреями. Название Андалузии производят от вандалов, живших в ней несколько лет в начале пятого столетия. Правда, испанские летописцы не давали никогда старой Бетике название «Вандалузии», и название Андалу является впервые во времена арабов; но тогда оно применялось ко всему полуострову, равно как и к долине Гвадалквивира; оно сделалось исключительным названием одной только нынешней Андалузии лишь в ту эпоху, когда арабы потеряли все прочия испанские провинции. Очень легко может быть, что действительно, как предполагает Вивьен-де-Сен-Мартен, жители северной Африки дали это название всей Испании со времени завоевания их страны вандалами: страна, которую они видели по другую сторону моря, имела потому лишь значение в их глазах, что из неё вышли их повелители.

Сами мавры, то-есть смешанные населения севера Африки, арабы и в особенности берберы содействовали несравненно более племен германского происхождения образованию андалузского народа. Будучи владетелями страны в течение семи столетий, находясь в огромном числе в больших центрах, обработывая везде поля бок-о-бок с прежними жителями страны, они вошли с ними в самые близкия сношения, и позднее, когда был обнародован указ об изгнании всей их расы, те, которые его произнесли и которые приводили его в исполнение, сами имели в своих жилах большую дозу мавританской крови. В некоторых районах андалузских провинций, а именно: в долинах Альпухарры, где мавры оставались независимыми до конца шестнадцатого века, население сделалось настолько африканским, что лишь религиозный обряд, а не цвет кожи, служил отличительным признаком христиан от мусульман. Андалузское наречие еще более кастильского приблизилось к арабскому акцентом, словами и оборотами речи; во многих округах название мест семитического происхождения гораздо многочисленнее названий иберийских и латинских; праздники, церемонии, нравы сохранили свои мавританские черты. В городах почти все замечательные здания—альказары или мечети, и даже новейшие постройки имеют оттенки арабского стиля, видоизмененного римскими традициями. Все богатые дома Андалузии, вместо того, чтобы быть обращенными передними фасадами наружу, как в прочих европейских странах, обращены к внутреннему двору (patio), вымощенному белыми или разноцветными мраморными плитами: там собирается обыкновенно семейство, чтобы подышать воздухом около фонтана, струя которого непрестанно падает в шлифованный бассейн.

Со времен арабов, никакой новый этнический элемент, сколько-нибудь значительный, не примешивался к первобытным населениям. Правда, во второй половине восемнадцатого столетия основались деревни, населенные колонистами,большею частью немецкими,в некоторых пустынных местностях (despoblados) Андалузии, в Каролине, по дороге из Деспеньяперроса к Гвадалквивиру, в Карлоте и Футэнэ-Пальмере, между Кордовою и Севильею: но эти колонии, дурно содержанные, не процвели. Огромное число жителей вымерло, другие возвратились на родину; менее чем в одно поколение иностранцы слились с остальным народом. Немногие негоцианты из иностранцев, поселившиеся в андалузских портах, имели несравненно более серьезное влияние.

Часто повторяли, что андалузцы—это испанские гасконцы. Они вообще очень грациозны, стройны и гибки, манеры у них обворожительные, речь красноречивая, физиономия и жесты полны выражения. Они очаровательны, но этою чарующею силою они часто пользуются лишь для достижения самых ничтожных целей: вообще они мелочны; под всею их блестящею внешностью и звучными речами скрывается пустота и бедность мысли. Хотя андалузцы не лишены храбрости, но они чрезвычайно склонны к фанфаронству и хвастовству, любят выставлять свое достоинство в ущерб истине, любят выставлять на-показ не только те качества, которые имеют, но также и те, которых не имеют, и желание их блистать заставляет их часто лгать. Но эта склонность к выставке, эта живость и пылкость воображения тем хороши, что андалузец видит во всякой вещи лучшую её сторону; он всегда счастлив, лишь бы можно было шуметь или слышать шум; разоренный, без всяких матерьяльных средств, он не утрачивает ни игривости своего ума, ни своей веселости; он эгоист, но эгоист добродушный, так как он хочет не только быть сам счастлив, но видеть также и других счастливыми и довольными. Впрочем, в Андалузии, как и во всей остальной Испании, горные жители отличаются от жителей низких местностей движениями и походкою более медленными и плавными, а равно и более сдержанною речью. Так, горцы Хаена (хаетаносы) известны под именем «андалузских галициян». Красота горных женщин, а также обитательниц высоких долин—более строгая и благородная, чем красота уроженок низменных равнин. Сравнительно с очаровательными гадитанками, с прелестными majas Севильи, женщины Гренады, Гвадикса и Базы имеют более гордые и благородные черты лица.

Хотя в Бетике встречаются деятельные и трудолюбивые работники, в особенности в горных областях и в горнопромышленных округах, однако вообще нельзя сказать, чтобы трудолюбие было главною добродетелью андалузцев. И потому огромные источники богатства края, который мог бы быть для остальной Европы обширной теплицею почти тропических продуктов, приносят весьма мало пользы. Но было бы не справедливо обвинять в этом только жителей; причина заключается также и в условиях землевладения. Нижняя Андалузия, более еще чем Кастилии, есть страна крупной поземельной собственности. Там княжеские владения—настоящие государства. Во времена победы над маврами, когда королевская власть, сильная давностью традиции и укрепленная победою, дошла до полнейшего презрения к народу, кастильские вельможи размежевали страну на огромные участки и разделили ее между собою. Множество таких имений, состоящих из превосходных земель, расположенных под одним из самых благодатных климатов мира, превратились мало-по-малу в пастбища, остающиеся почти без всякого употребления. Подобно тому, как в Сицилии и в некоторых местностях Италии, здесь почти нет деревень, и еще менее сел и отдельных ферм. Поля возделываются плохо и преимущественно городскими рабочими, которые из разных мест стекаются в деревни ко времени посева, жатвы и уборки хлеба или винограда. Громадные имения захватили все, лишая крестьян, виноградарей и пастухов земельной собственности и средств к жизни, которые могли бы, давать им собственный садик, клочек поля, лужок, птичий двор, в придачу к скудным заработкам обеспечивали бы их на время безработицы и дороговизны. На пространстве нескольких миль не встречается ни одного жилища, ни одного фруктового сада и ни малейших следов человеческого труда. «Владелец этих пустынь, говорит Бургоин, царствует там, как будто лев в лесах, удаляющий всякое живое существо, которое могло бы приблизиться к нему». В горных районах земля также разделена на крупные владения, но эти владения распределены между многочисленными мызниками, платящими владельцу треть продуктом и приплода стад. Их положение лучше положения жителей равнины, но их способ культуры один из самых первобытных.

Великолепные апельсинные сады Севильи и Сан-Люкара, Кармоны, Эстепы, Утреры, масличные рощи, фруктовые сады и виноградники Малаги и других городов Андалузии—доставляют торговле значительное количество фруктов; богатые жатвы хлебных растений сделали из страны одну из главных житниц Испании, но вина составляют единственную отрасль земледельческой производительности Андалузии, имеющую важное экономическое значение в мировой торговле. Хересские поля, на востоке Кадикской бухты, производят громадное количество вина, которое, под именем шерри, хереса, происшедшим от названия соседнего города, отправляется в огромном количестве на все английские рынки. Болезнь винограда, опустошавшая все европейские виноградники, долго обходила лозы Хереса, и это одна из причин, наиболее способствовавших вывозу хереса; впрочем, значительное понижение ввозной пошлины, вотированное английским парламентом, содействовало этому еще более. Значительная часть виноградников находится в руках английских землевладельцев; масса негоциантов и фабрикантов той же нации занимается смешиванием продукта этих разнородных виноградов с грубыми винами Чиклана, Роты и Сан-Люкара и вообще всеми операциями, законными или незаконными, составляющими принадлежность этого рода торговли. Некоторые вина высшего сорта, сладкая tintilla из Роты, manzanilla, которую пьют из особенного стакана, pajarete, и которая приготовляется из винограда особенного рода, высушиваемого до кладки его под пресс, составляют монополию нескольких владельцев и могут сохранять свою подлинность, тогда как «столовыя» вина подвергаются усиленной фальсификации. Но, в общем, эти промышленности распространили в стране привычку к труду, которой не существовало прежде. Из порта Санта-Мариа, в бухте Кадикса, вывозится наибольшее количество вин. Со времени появления филлоксеры, виноградники Малаги и других андалузских городов уменьшились, и их, подобно тому, как и во Франции, стараются обновлять пересадкою американских лоз.

Так называемая собственно промышленность, бывшая в таком цветущем состоянии в мавританские времена, когда андалузские сукна, кожи, шелки славились во всей Европе, и в мастерских одной только Севильи работали, говорят, 100.000 рабочих, в настоящее время осталась лишь тенью того, чем была тогда; но разработка рудников если не вполне производится так же успешно, как в былыя времена, то, по крайней мере, стала опять заметно подниматься и приобретать хотя часть своего прежнего значения. Во времена Страбона, Турдетания, т.е. главная часть долины Бетиса, пользовалась в такой степени этою двойною привилегиею плодородия и богатства рудников, что никакое выражение не могло дать верного понятия о действительности. Нигде не находили золота, серебра, меди, железа в таком изобилии и в таком чистом состоянии, как там, «а каждая гора, каждый холм Иберии, повествовал Посидоний с своею обычною напыщенностью, говоря о той же стране турдетанов, представляется кучею материала, приготовленною руками щедрой Фортуны для чеканки монеты... Для иберийцев не бог ада, но бог богатства, не Плутон, но Плутус царствует в подземных глубинах».

Сравнительно с рудоносными районами Австралии и Нового Света, южная Испания не заслуживает более этих преувеличенных похвал, но, тем не менее, она обладает очень значительными минеральными богатствами, которыми частию и пользуется современная промышленность. Огромное препятствие к систематической эксплоатации дознанных мест нахождения минералов заключается в недостатке путей сообщения. Высчитано, что нужно около ста ослов для транспорта того количества руды, которое может вместиться в одном вагоне железной дороги. А потому всякое, хотя бы очень богатое, месторождение железа, находящееся на расстоянии более двух или трех километров от железной дороги или от порта, не может быть эксплоатируемо и представляет ценность лишь в будущем. Залежи более ценных металлов, как свинец, медь или серебро, могут быть эксплоатируемы с пользою и в местах, находящихся несколькими верстами далее от точки отправления сухопутного или водяного пути сообщения; но и этот предел скоро достигается, и жители страны должны довольствоваться уверенностью, что в соседних скалах находятся сокровища в запасе для их потомков. Вот причина, которая вместе с недостатком воды и топлива, несовершенством разработки, спорами между владельцами, требованиями государственной казны и жадностью исполнителей закона, тормозит эксплоатацию андалузских рудников. В Англии подобные местонахождения металлов были бы источником несметного дохода.

Производительные горнопромышленные округа южной Испании рассеяны в гористых областях. В юго-восточном углу полуострова, сиерра Гадор, говорит пословица, «заключает в себе более металла, чем горнокаменной породы»; в боках различных сиерр около Гвадикса, Базы, Альмерии выкопаны сотни шахт, в которых добывается железо, медь и сереброродный свинец. Высокая долина Гвадалквивира имеет близ Линареса богатые рудники, также сереброносные, производящие, говорят, лучший во всем мире свинец: между этими рудниками показывают шахты и галлереи карфагенян и римлян: около начала восемнадцатого столетия эксплоатация была возобновлена, но большие работы добывания стали производиться только с открытием железной дороги: тогда образовались английские, французские и немецкия компании и прибыли иностранные инженеры, которые вырыли свои двести шахт и изменили вид страны. Линаресские рудокопы слывут самыми смелыми во всей Испании: но чахотки, лихорадки и свинцовые колики, причиняемые их родом занятий, производят между ними большие опустошения, и эвкалипты, или «лихорадочные деревья», рассаженные в огромном количестве в крае, очистили только снаружи воздух, но не в рудниках. Ни лошади, ни собаки, ни кошки, ни куры не могут выносить атмосферы свинцовых рудников, но на крыс она не производит вредного действия. В 15 километрах от Линареса, не далеко от развалин, известных под названием Palazuelos, или «маленькие дворцы» находится древний рудник, одна из шахт которого носит название шахты Ганнибала. В руднике найдены остатки колонн и барельеф, изображающий древних рудокопов с инструментами в руках.

Более на запад, в районах Сиерры-Морены, отделяющей Эстремадуру от провинции Севильи, находятся другие, некогда не менее знаменитые серебряные рудники в Константине и Гвадальканале; они эксплоатируются с перемежками, работы в них то прекращаются, то возобновляются, смотря по богатству находимой руды и по условиям рынка.

Каменноугольные бассейны Бельмеца и Эспьела, расположенные на север от Кордовы, в соседстве весьма богатых месторождений железа и меди и лучше снабженные дорогами, чем константиновские и гвадальканальские рудники, также представляют большие сокровища для современной промышленности и в будущем могут иметь важное значение. Эти залежи простираются под землею гораздо далее видимых и эксплоатируемых границ; существует даже предположение, что с одной стороны они тянутся до входа в долину Гвадалквивира, а с другой—до нагорной равнины Эстремадуры. Топливо, которое они доставляют, сухое или «жирное», т.е. длиннопламенное, превосходно; однакоже, несмотря на это, различные компании, эксплоатирующие этот бассейн, добывают не более 200.000 тонн, так как сбыт весьма ограничен, вследствие недостатка потребителей в юго-западной части Испании. Самые богатые копи в деревне Пенья Ройя получили название «ужасных», вследствие часто бывающих там взрывов газа; средняя глубина шахт от 100 до 200 метров. Некоторые каменноугольные копи в горах, расположенных на север от Севильи, отправляют еще свои произведения на спинах лошаков; естественно, что при таких условиях работа может производиться только самыми варварскими способами.

Из всех рудников Испании наиболее деятельно разработываются копи провинции Гуэльва, на южном склоне марианикской системы. Силурийские сланцы этой страны представляют, в местах соприкасания с порфировыми и диоритовыми скалами, которые прошли сквозь них, необыкновенно мощные рудные жилы колчедана и меди: во всем мире не найдется, быть может, столь громадных формаций. Рудники Рио-Тинто, расположенные, к несчастию, в 80 километрах от моря и на высоте 500 метров, поражают глаз своими размерами. Спускаясь в их бездны, высеченные в камне, наполненные полунагими рабочими, или проникая в их галлереи, расположенные ярусами, везде представляется взорам только колчедан: груды окалин поднимаются настоящими холмами; на севере долины Дегеза, находится громадный стол из железистых сростков, называемый «mesa de tus Pinos» и представляющийся кучею сплавленного металла, вышедшего из доменной печи. Остатки зданий, вероятно, финикийских и римских гробниц, и в особенности огромные пещеры, вырытые древними рудокопами, свидетельствуют о продолжительности работ эксплоатации во времена, предшествовавшие вторжению варваров; монеты, которые находят в галлереях, заставляют предполагать, что рудники разрабатывались еще весьма деятельно во время Гонория, и что появление вандалов внезапно прервало работы, которые возобновились лишь в 1730 г., но и то весьма слабо. Рудокопы энергически принялись за дело только в наше время. О громадных сокровищах, остающихся в запасе для будущей промышленности, можно судить по тому факту, что два главные местонахождения Рио-Тинто содержат в себе более 300 миллионов тонн руды; одна только ныне эксплоатируемая рудная жила оценивается в 19 миллионов тонн, несмотря на огромные раскопки, сделанные там прежними рудокопами. Местонахождения Фарзиса, в котором некоторые археологи узнают древнюю «Thartesis Baetica» римлян, ничтожны, в геологическом отношении, сравнительно с рудными жилами Рио-Тинто, так как в них содержится руды всего только около 14 миллионов тонн; но, благодаря соседству моря и меньшей высоте, построена железная дорога прямо от рудников к Гуэльвскому порту. Фарзисские рудники представляют удивительное зрелище: рудник под открытым небом в 900 метров длиною походит на большой амфитеатр, окруженный дикими и красноватыми скалами с уступами, в виде лестниц. Голубой слой сернистой смеси железа и меди, на котором двигаются толпы рабочих, имеет не менее 138 метров толщины; чтобы исчерпать его, нужно было бы срыть самую гору; вероятно, к этим огромным залежам относятся слова Страбона, что медь в некоторых местонахождениях представляла четверть извлеченной массы из земли; есть рудные пласты, содержащие в себе действительно до 12 и даже до 20 процентов чистой меди. В окрестностях копи, в особенности с восточной стороны, почва покрыта на необозримое пространство кучами обломков, наслоившихся в разные века. Сотни очагов, в которых расплавляют руду, горят там и сям, отравляя атмосферу своими серными парами, от которых гибнет вся растительность в окрестностях; более 130 тонн серы улетучивается таким образом ежедневно в дыме. Реки уносят также огромное количество металлических веществ. После сильных дождей воды Одиеля, Рио-Тинто, обязанного своим названием цвету руды, становятся железистыми и отравляют всех рыб и ракообразных, заплывших в них из моря; желтоватая охра отлагается на берегах, тогда как ниже, на берегах лимана, металл, смешиваясь с серою морских разложившихся организмов, превращается в черноватую тину. Хотя Фарзисский рудник эксплоатируется и более деятельно, чем все прочие, однако он далеко не содержит в себе таких богатств, как рудники Рио-Тинто. Высчитано, что около пятой доли меди, добываемой на всем земном шаре, происходит из Фарзисского рудника, и что более половины 500.000 тонн серной кислоты, фабрикуемой в Шотландии, происходит из того же источника.

Рудники Рио-Тинто ежегодно дают около миллиона тонн руды и 20.000 тонн меди.

Как ни пустынна Андалузия сравнительно с тем, чем бы она могла быть, если бы её источники богатства были утилизируемы как следует, она однакоже по красоте и славе своих городов может назваться второю Италиею. Гранада, Кордова, Севилья, Кадикс,—прославлены поэтами, имена их воскрешают в уме самые светлые образы. Исторические воспоминания еще более, чем великолепие монументов, сделали эти старые мавританские города общим достоянием не только испанцев, но и всех, кто интересуется жизнью человечества и развитием наук и искусств. Города Андалузии, хотя падшие по большей части, занимают однако не последнее место между прочими городами Испании, ибо из шестнадцати аггломераций, имеющих свыше 50.000 жителей, шесть находятся в одной провинции Гвадалквивира; впрочем, каково бы ни было в настоящем или будущем экономическое значение этих андалузских городов, они будут всегда привилегированными местами пилигримства для людей, желающих расширить свой умственный горизонт созерцанием памятников прошлого.

Большие города Андалузии имеют все природные выгоды положения, объясняющие их настоящее или прошлое процветание. Кордова, Севилья имеют богатые долины Гвадалквивира, прелестной реки, которая омывает их; имеют дороги, спускающиеся с перевалов соседних гор; Гранада имеет свои обильные воды и богатые поля; Гуэльва, Кадикс, Малага, Альмерия имеют свои порты на океане или Средиземном море; Гибралтар имеет свою гавань между двумя морями. Другие города, менее важные в торговом отношении, но имевшие некогда большое стратегическое значение, Хаен (Jaen), Антеквера, Ронда, стерегут дороги, связывающие долины Гвадалквивира и Гениля прямо с морем.

Между этими городами, игравшими историческую роль, благодаря своему положению на пути, ведущем от одного склона к другому, следует также упомянуть находящиеся на восток от Гранады: Гвадикс, на равнине Гвадианы-Менор; Велец-Рубио и Велец-Бланко, расположенные уже на покатости Средиземного моря, один в долине, другой на крутизне утесов; Куллар-де-База с подземными домами, вырытыми в гипсовых слоях на западном склоне Vertientes, или «вершин раздела»; Гуэскар, наследник древнего карфагенского города; База, окруженный превосходно возделанными полями окрестной долины, называемой рвом, или «hoya». База был некогда маленькою Гранадою; высокие стены и зубчатые башни, господствующие над ним, свидетельствуют о важном военном значении, которое он имел во времена мавров; но с тех пор как испанские завоеватели сделали его христианским городом, он имеет вид развалин. Под деревьями, осеняющими его места прогулок, показывают еще пушки, из которых бомбардировали, за два года до взятия Гранады, его укрепления.

Сама Гранада, хотя и празднует танцами и криками годовщину дня, когда армии Фердинанда и Изабеллы вошли в её стены, теперь уже далеко не такой цветущий и многолюдный город, каким была до осады. В течение слишком двух столетий столица королевства, она заключала в своих стенах до шестидесяти тысяч домов и до 400.000 жителей. По прошествии славных дней Кордовы, она сделалась самым оживленным, самым промышленным и богатым городом полуострова, и немногие из европейских городов могли сравняться с нею. В настоящее время по цифре населения она все еще шестой город Испании; но между её жителями как много бедняков, несчастных оборванцев, живущих вместе с свиньями в самых ужасных логовищах! Сколько покривившихся домишек, в которых узнают обломки древних дворцов! Около самого предместья Альбансин, прежнего убежища беглецов из Баезы, пресмыкается целое население, состоящее в особенности из цыган и не имеющее другого приюта, кроме пещер, вырытых в боках холма!

За исключением этого живописного предместья Альбансин, на севере Гранады, собственно в городе не осталось ни одного здания мавританской постройки: фанатизм национальной и религиозной ненависти все истребил, и пестрые дома сохранили из арабского стиля лишь некоторые архитектурные подробности, перешедшие по наследству от предков. Но вне города великолепные памятники свидетельствуют еще о славе прежних владетелей Испании; на одном холме, на котором, как говорят, были построены первые здания Гранады, поднимаются «Алые башни»; гораздо восточнее и господствуя одинаково над водами Дарро, находится летний дворец Генералифе, с своими великолепными садами, струящимися водою, которая то бьет фонтанами, то падает сверкающими каскадами, то разливается в бассейнах. Между Алыми башнями и дворцом Генералифе, на пространстве около километра, возвышается над громадною массою стен, бастионов, выдвинувшихся вперед башен, дворец Альгамбра, el-Homra, или «Красный», массивный снаружи, но очаровательный внутри. Карл V, в припадке глупого каприза, велел выстроить рядом с арабским памятником претенциозное здание, оставшееся, впрочем, неоконченным, которое представляет жалкий контраст с обиталищем магометанских повелителей, этим чудом искусства, одним из тех совершеннейших произведений архитектуры, которые служат типом и образцом, которым подражали, более или менее удачно, в стольких других зданиях, во всех странах мира.

Внутренность Альгамбры, хотя и лишена большей части своих сокровищ и украшений, утомляет посетителя бесконечным разнообразием своих зал, дворов, портиков, чередующихся с роскошными тенистыми садами. В особенности восхитительны—Львиная зала, зала Посланников и ворота башки Инфантов; но все стены без исключения представляют одинаковую роскошь гипсовых арабесок, разнообразных перевивок, полных гармонии в своем разнообразии, разноцветных фаянсов, покрытых глазурью и составляющих очаровательные рисунки, тексты Корана, вырезанные рельефом в верху колонн; взор очарован всеми этими орнаментами, так искусно перемешанными; воображение устает следовать за их бесконечным сплетением. Во времена арабов слоновая кость и золотые листья своим контрастом увеличивали красоты рисунков, украшающих все здание. Это именно тот дворец, «который гении украсили как грезу, как мечту!»

С высоты башни Вела и других сторожевых башен, господствующих над крепостью, наслаждаешься одним из тех чудных зрелищ, вид которых составляет эпоху в жизни человека. Внизу Гранада, со своими щетинистыми башнями, с своими кварталами, вдающимися в долины её двух рек, великолепными бульварами и холмами, усеянными белыми домами, сияющими сквозь зелень. Дарро, текущий между тенистыми берегами, выходит из «Райской долины» и соединяется с Генилем, который спускается из «Адской долины» и часто угрожает Гранаде наводнением во время своих разливов. Эти две реки, соединившись, орошают роскошные поля Веги, их серебристые волны сверкают то тут, то там, посреди громадного плодового сада, который сравнивался так часто христианскими и арабскими поэтами с изумрудом, вставленным в сапфир. Голубые горы, господствующие над этою зеленеющею долиною, служившею театром стольких сражений, следуют одна за другою до крайнего горизонта и придают всей этой картине торжественно-величественный вид. На юге поднимаются исполинские массы Сиерры-Невады; на востоке и севере—менее возвышенные горы, но также дикия и обнаженные, своими красноватыми и изрытыми склонами внезапно ограничивают поля, покрытые густою растительностью. Почти изолированная вершина, гора Эльвира, вдающаяся мысом в середину долины, напоминает своим извращенным именем иберийский город Или-Бери (Новый город), один из предшественников Гранады.

Контраст диких гор с плодородною долиною, обрывистых утесов с изящным городом придает особенную прелесть этому чудному пейзажу Гранады. Мавры, у которых встречается подобный же контраст,—наружное бесстрастие и внутреннее пламя,—были влюблены в этот андалузский город. Для них он был «царем городов», «Западным Дамаском», «частицею неба, упавшей на землю». Испанские пословицы также не менее похвал расточают ему: «Quien no ha visto Granada,—no ha visto nada» (Кто не видал Гранады, не видал ничего). «Хорошенькая» Гранада, как ее называют,—действительно один из прелестнейших уголков мира, особенно в летний сезон, когда города нижних равнин истомлены зноем и засухой. Тогда-то именно воды, спускающиеся из Сиерры-Невады, текут с наибольшею силою и распространяют вокруг себя плодородие, изобилие и радость. Гранада имеет университет, с пятью факультетами и более 1.000 студентов; во времена мавров она обладала 50 высшими школами и 70 библиотеками.

Другие города генильского бассейна также имеют виноградники, оливковые рощи, сады, поля, засеянные хлебными и прядильными растениями, но ни один из них не может сравниться с богатою Гранадою, ни даже Лоха, с её прохладными водами, этот «цветок между терниями», как его называют, этот оазис среди диких скал и ущелий. Впрочем, Хаен почти достоин этого сравнения. Этот старый город, бывший столицею одного из арабских королевств и выдержавший борьбу с своею могущественною южною соперницею, занимает великолепное положение, у слияния многих ручьев, весело бегущих к Гвадалквивиру. На ограде его возвышалось более тысячи башен. Холмы, господствующие над городом, покрыты развалившимися стенами, между которыми пробивается богатая растительность; у подножья этих возвышенностей расстилаются поля, обильно орошаемые и покрытые богатою растительностью и тенистыми плодовыми деревьями; местами поднимаются высокие, стройные пальмы, распускающие свои веерообразные листья над густою листвою других деревьев. Посреди этой долины, имеющей восточный характер, Хаен сохранил свою средневековую мавританскую физиономию: его выбеленные известкою дома имеют весьма немного отверстий, как будто в них живут еще жены мусульман, ревниво охраняемые от всякого постороннего взгляда.

В верхней долине Гвадалквивира города теснятся один возле другого. Вот Баеза—«Королевское Соколиное гнездо»; в его стенах насчитывалось 150.000 жителей в эпоху его процветания под владычеством мавров; но война обезлюдила его в пользу Гранады, наполнив его переселенцами предместье Альбецин; он не забыл еще своего прошлого и гордится им; его процессии могут поспорить в блеске и великолепии с процессиями Севильи. В непосредственном соседстве с ним находится город Убеда, бывший также некогда большим мусульманским центром, и который и теперь еще казался бы, если бы изменение костюмов не разрушало иллюзии, городом, населенным маврами. Выше, на горе, находится рудокопный город Линарес, до недавнего времени вмещавший в себе 8.000 жителей, ныне вынужденный давать убежище 30.000 пришельцам. Спускаясь ниже по течению реки, встречаем Андухар, знаменитый своими алькарразасами (охладительные кувшины из пористой глины) и известный путешественникам, как одно из самых удобных мест для переправы чрез Гвадалквивир. Километрах в тридцати оттуда, ниже города Монторо, находится Альколейский мост, построенный на двадцати арках из черного мрамора и сделавшийся знаменитым вследствие сражения двух армий, оспаривавших друг у друга обладание им.

Кордова, иберийская, римская, арабская, появляется в истории Испании одновременно с испанской цивилизациею. Она была во все времена знаменитою и могущественною, и потому родовитая испанская аристократия любит связывать свое начало с началом Кордовы; там находится главный источник «голубой крови», sangre azul, которая, по мнению испанских дворян, течет в их благородных жилах. Апогея своего величия Кордова достигла в мавританскую эпоху; с девятого века до конца двенадцатого она заключала в своих стенах около миллиона жителей, и её двадцать два предместья простирались далеко в равнину и в боковые долины. Богатство её мечетей, дворцов, частных домов было баснословно; но высшая её слава заключалась в том, что она заслуживала название «кормилицы наук». Во времена великого Маймонида, медика, философа и переводчика Аристотеля, она была первым умственным центром во всем свете; её школы, её коллегии и свободные университеты сохранили и развили научные традиции Афин и Александрии: без неё ночь средних веков была бы еще темнее. Кордуанские библиотеки не имели себе подобных в мире: одна из них, основанная сыном первого Абдерахмана, содержала более 600.000 томов, каталог которых состоял из сорока четырех томов. Но междоусобные войны, вторжение иностранцев и фанатизм уничтожили все эти сокровища. Завоеванная испанцами полустолетием ранее Гранады, Кордова низошла мало-по-малу на степень второстепенного города. Хотя она находится в центре Андалузии, однако же со времени изгнания мавров она сделалась гораздо ниже Севильи, Малаги, Кадикса и Гранады.

Кордова сохраняет еще арабскую физиономию, придаваемую ей её узкими улицами, в которые никогда не проникает прямой солнечный луч. Большая часть её памятников погибла, но она сохранила свою знаменитую мечеть (mezquita), ничего подобного которой нет во всем мире. В Гранаде находится великолепнейший дворец мусульман, в Кордове же—их великолепнейший храм. Это здание, чудо арабского архитектурного искусства, было построено в начале восьмого века Абдерахманом и его сыном; при виде его спрашиваешь себя с удивлением, каким образом в продолжение одного поколения могла быть воздвигнута такая исполинская постройка? При входе в него, взорам представляются убегающие вдаль переспективы колонн, как будто сосны в темном лесу; арки с своими изгибами в два яруса один над другим, самых разнообразных форм, кажутся в полусвете храма гигантскими, переплетенными ветвями. Хотя часть колоннад, может быть, треть, была сломана, чтобы дать место для клироса и католических капелл, однако же их остается еще восемьсот шестьдесят штук, не считая колонн портика и колокольни; нёфы, или аллеи колонн, в числе девятнадцати в ширину, пересекаются двадцатью девятью другими аллеями, или улицами (calles), как их называют испанцы, отличая их одна от другой конечными капеллами. Колонны, происходящие из всех римских храмов Андалузии, остальной Испании, мусульманской Галлии, Мавритании и из числа которых сто сорок были присланы в подарок из Византии, представляют почти полную коллекцию самых драгоценных матерьялов: зеленого египетского гранита, красного и зеленого античных мраморов, крапленого мрамора разных цветов; «одни из них желобчатые и витые, другие шероховатые, как пальмы, узловатые, как бамбук, или гладкия, как банан». Коринфские, дорические или арабские принадлежат к самым разнообразным стилям; также и арки имеют различные формы: одни сделаны в виде дуги, большая же часть в виде подковы в три, пять, семь или даже в девять и одиннадцать долей, так что образуют каменную ленту. Нигде не встречается утомительной симметрии; архитекторы сохранили везде великую свободу фантазии. Везде также они щедро расточали самые роскошные орнаменты; нефы были вымощены серебром, алтари украшены золотыми бляхами с драгоценными каменьями, черным деревом и слоновою костью. Чтобы судить, какова была пышность мечети, надо войти в михраб, где была некогда «святая святых» и где сохраняли копию Корана, написанную собственноручно Османом. Мозаика михраба, византийской работы, и арабески, недавно очищенные от тех орнаментов, которыми их закрыли христианские архитекторы,—великолепнейшие во всем мире.

Самые богатые округа окрестностей Кордовы—не те, которые омываются Гвадалквивиром; самые богатые и многолюдные земледельческие центры находятся внутри, в особенности в бассейне Гвадахоса, при подошве гор, составляющих западное продолжение сиерры де-Хаэн. Монтилла славится своими великолепными винами; Агвилар, местные вина которого известны в торговле тоже под именем монтилла, уступает соседу лишь очень мало в достоинстве своих произведений; Баена, Кобра, Приего-де-Кордоба, Алькала-ля-Реаль, Мартос производят тоже в изобилии вина, масло, хлеб; Люцена имеет, кроме того, некоторую промышленную деятельность. Вообще же во всей равнине Гвадалквивира, между Кордовою и Севильею, на расстоянии около 150 километров по извилинам реки, нет ни одного большого города; даже Пальма-дель-Рио, расположенный в оазисе апельсинных рощ, при слиянии Гвадалквивира с Генилем, представляется только слабо населенным городком, известным лишь как место сбыта товаров из окрестностей города Эсиха, построенного в области степей нижнего Гениля. Берега этой реки, в некоторых местностях, болотисты, а деревни опустошены лихорадкою.

Севилья, нынешняя королева Гвадалквивира, один из самых многолюдных городов Андалузии, также обладает чудесами архитектуры; у неё есть Альказар с его «вышитыми стенами», мало уступающий в красоте Альгамбре гранадской и еще более замечательный своими садами, пропитанными запахом апельсинов; затем богатый собор, весьма высокий и эффектный на вид, и дворец, названный Каза-де-Пилатос, дом Пилата, в коем стиль Возрождения соединен удивительным образом с мавританским стилем. По замечанию Эдгара Кине, возрождение в архитектуре в Севилье было арабское, тогда как в остальной Европе оно было греческое и римское. Из всех монументов Севильи самый известный—Хиральда, «флюгер», названный так по бронзовой статуе, вертящейся на верху колокольни. Севильяне очень гордятся этою прелестной мавританскою башнею и считают ее покровительницею города. Но не Хиральда, не другие памятники Севильи, родины Мурильо и Веласкеца, не её сокровища искусств и прекрасные картинные галлереи подали повод прозвать Севилью «очаровательной» и повторять часто поговорку:

«Quien no ha visto Sevilla,

No ha visto maravilla».

(Кто не видел Севильи,

Не видел чудес!)

Что доставило этому городу громкую славу во всей Испании—это приятности жизни, танцы, празднества, бесконечная веселость, одушевляющая население. Бой быков в Севилье—самый замечательный на всем полуострове; школа тавромахии, где преподавалась «философия боя быков», уже не существует; но всякий уличный мальчишка обладает её традициями. Севильский университет принадлежит к числу самых многолюдных на всем полуострове. В Севилье же находится драгоценное сокровище—«Индийский архив».

Севилья—испанский город с половины XIII века. Будучи независимою республикою, она геройски сражалась против войск короля Кастилии, но наконец изнемогла в неравной борьбе, и, рассказывают, что 300.000 её жителей, т.е. почти все население, должны были искать убежища в берберийских владениях и в мусульманской Испании. Таким образом древний Гиспалис римлян, Избалия мавров, сделался Севильею Кастилии. В продолжение двух с половиною веков, арабский элемент сосредоточивался в королевствах восточной Андалузии, тогда как Севилья населялась преимущественно христианскими эмигрантами. Только предместье Триана, находящееся на правом берегу Гвадалквивира и соединенное железным мостом с Севильею, сделалось главным местом сборища цыган полуострова: там происходят их тайные совещания, которые, впрочем, избегают всякого столкновения с гражданскими или духовными властями. Недалеко от Триана, к северу, на берегу Гвадалквивира, находятся, возле деревушки Сантипонсе, остатки прекрасного амфитеатра города Италика, древнего соперника Севильи, и родины Силия Италика и императоров Траяна, Адриана и Феодосия. Кория, другой римский город, который в средние века имел право чеканить монету, находится к югу от Севильи, также на правом берегу реки; но теперь это не более, как деревня.

Благодаря прекрасной реке, допускающей свободное сообщение с поморьем и морем, Севилья приобрела значение промышленного города; в ней заслуживают внимания большие фаянсовые заводы, особенно в Триане; но фабрики шелковые и других материй, ткани золотые и серебряные не в состоянии выдерживать иностранной конкурренции. Торговая монополия, которою пользовался прежде Севильский порт в ущерб другим испанским городам, имела неизбежные последствия, которые влечет за собою каждая привилегия: она не допустила развиться промышленности, и когда пришла минута действовать наравне с другими городами, то результат оказался злополучный. Главная отрасль местной промышленности в Севилье все-таки осталась в руках правительства, это фабрикация табаку. Огромное здание табачной фабрики, как говорят, стоило до 10 миллионов франков и дает занятие нескольким тысячам работников. На одном из мысов, господствующих к югу над равниною Гвадалквивира, возвышается маленький городок Алкала-де-Гвадайра, или де-лос-Панадерос, с мавританскими укреплениями, который также можно считать обширною фабрикой, потому что в нем изготовляется большая часть хлеба, потребляемого жителями Севильи; приготовляемое здесь тесто дотого хорошо, что хлеб отправляется и в Мадрид, и в Барцелону, и даже в Португалию. Алкала снабжает Севилью не только хлебом, но доставляет также и воду, которая сбегает с холма бесчисленными и светлыми ключами. Приведя в движение несколько мельниц, вода эта вступает в Севилью длинным водопроводом, с более чем четырьмя стами арок, известным под названием Аркос-де-Кармона. Название это происходит оттого, что он расположен параллельно дороге, ведущей сквозь виноградники и оливковые деревья к старинному римскому городу Кармона (Carmo), господствующему с высоты своего холма над окрестностями.

К югу от Севильи, старинные города нижней Бетики, густо населенные во времена мавров, ныне не имеют почти никакого значения. Утрера, самый значительный и довольно красивый город, имеет то редкое в Испании преимущество, что он лежит на перекрестке четырех линий железных дорог, а именно: в нем соединяется главный путь Андалузии с моронскою железною дорогою, по которой привозится прекрасный мрамор сиерры, и с путями, ведущими в Осуну и Марчену, города, к которым на востоке прилегает степь. Утрера известен в мире aficionados, любителей боя быков, своими боевыми быками, пасущимися к западу от его территории, в болотистых местах Гвадалквивира. Лебриха, окруженный старинными стенами и гордящийся своею церковною башнею, построенною по образцу Хиральды, находится еще ближе, чем Утрера, к болотам, которые начинаются почти непосредственно у подошвы его косогора и тянутся к юго-западу до устья Гвадалквивира. В Лебрихе родился Жуан Диац-де-Солис, мореплаватель, открывший Рио-де-ла-Плата.

Санлукар-де-Баррамеда, с белыми и розовыми домами, осененными пальмами, стоящий стражем в устье реки, не служит уже, как во времена арабов, большим отправочным портом долины Гвадалквивира: его каботажные суда, так же, как и суда маленькой гавани Бонанца, лежащей немного выше по реке, в местности, где прозрачные морские волны сливаются с желтоватою водою реки, служат только для перевозки местных товаров. Санлукар, население которого обвиняли прежде, справедливо или нет, в разгуле и буйстве, замечателен тем, что из его гавани, в 1519 году, вышли три корабля Магеллана и, три года спустя, в эту же гавань вернулось первое судно, обошедшее вокруг света. Но несмотря на свои права на коммерческую славу, Санлукар, пляжи которого очень удобны для купанья, является скорее дачным местом, чем пунктом морской торговли. Самым деятельным торговым центром между Севильею и Кадиксом является Херес-де-ла-Фронтера, находящийся в другом речном бассейне, на берегу Гвадалеты, может быть, Леты древних. Вокруг этого красивого, даже пышного города расположены обширные погреба, или бодегас, в которых хранятся бочки с драгоценными винами. Репутация вин Хереса установилась с начала XVIII века, и с того времени она все возрастает; в настоящее время херес, вместе с портвейном, наполняют большею частию погреба Англии. Поднимаясь к живописному городу Аркос-де-ла-Фронтера, построенному на вершине беловатой горы, можно обозревать богатую долину, где собирается виноград, дающий этот превосходный напиток. Небольшой холм посреди виноградников означает, по преданию, место знаменитого сражения испанцев с мусульманами.

Бухта Кадикса, хорошо защищенная от ветра и зыби океана удлиненною косой, которая начинается у острова Леон, окружена со всех сторон портами, городами и деревнями, образующими вместе как бы большой приморский город. Близ северного угла бухты, который кажется остатком древнего прибрежья, разорванного напором волн, старинная ограда циклопического вида окружает город Рота, сборное место рыбаков, населенное виноградарями, которые хотя пользуются репутациею беотийцев, но тем не менее умеют приготовлять одно из лучших вин Испании. Затем, после ряда бухточек и мысов, открывается лиман Пуэрто-де-Санта-Мариа, где Гвадалета вливается в Атлантический океан, место, откуда торговцы вином, магазины коих расположены вдоль набережной, отправляют за границу почти все произведения виноградников Хереса. Во все времена шло большое торговое движение через этот порт, более удобный, чем Кадикс, вследствие схождения в нем путей сообщения, идущих из внутренних частей страны. Говорят даже, что жители Буэнос-Айреса обязаны своим именем Портеньос, Portenos, многочисленным андалузским эмигрантам, которых доставил ему порт Санта-Мария. Знаменитый флорентинец, именем которого назван Новый Свет, Америго Веспуччи, отправился также с бара Гвадалеты, Пуэрто-Реаль, древний Portus Gaditanus, расположенный в середине лабиринта лагун, где пресная вода беспрестанно сменяется соленою, служит в настоящее время просто пристанью; соседния верфи, известные под именем Трокадеро, или «места обмена», и которые напоминают собою события из французской экспедиции 1823 года, большею частью пустынны, и часто карракский арсенал, его доки, обширные амбары, укрепления с казематами бывают населены только ссыльными, гарнизоном и тюремным начальством. К востоку и югу тянутся салины, где добывается до 150.000 тонн соли, считающейся лучшей для солений.

Сан-Карлос, к югу от внутренней бухты Кадикса,—один из прибрежных городов, представляющий из себя вид острова. Судоходный канал Санти-Петри или Сан-Педро, глубиною от 7 до 8 метров при половодии и пересеченный обыкновенной и железною дорогами, отделяет город от континента и холмов, на которых построены дачи и гостиницы Чикланы, города, известного своими купальнями, и который в то же время есть место рождения и школа знаменитых тореро Андалузии. Сан-Карлос—это собственно предместье Сан-Фернандо, называемого также lа Isla, в котором находится морская обсерватория, через которую испанские астрономы проводят свой первый меридиан. За новым каналом начинается скалистый и покрытый отчасти песком выступ Арресифе, который можно сравнить со стеблем, распустившимся цветком которого будет Кадикс; на корне же этого стебля когда-то находилась высокая финикийская башня, служившая пьедесталом бронзовой статуе бога, простиравшего правую руку к неизвестным морям запада. За укреплениями, насыпями и рвами Кортадуры, вырытыми жителями Кадикса в 1810 г., берег, по мере приближения к морю, становится более и более отлогим. Налево, в открытом море лодочники показывают путешественникам мнимые остатки храма Геркулеса, будто-бы поглощенного волнами. Несомненно только то, что в историческое ли время, как утверждают моряки, или еще раньше, вся эта местность значительно осела. Бары, линия прибоя которых продолжается в море на 3 или 4 километра, параллельно нынешнему морскому берегу, суть не более как остатки прежнего берега. Правда, оседанию предшествовало повышение почвы, что доказывается тем, что полуостров, на котором расположен город Кадикс, состоит весь из остатков раковин, устриц и окаменелых моллюсков.

Наконец, пройдя последнюю линию укреплений, мы входим в знаменитый Кадикс, потомок древнего Гадира финикийцев, Гадиры греков, Гадеса римлян. В первые века иберийской истории этот город пользовался первенством между всеми городами полуострова, первенством, переходившим затем поочередно к Таррагоне, Мериде, Толедо, Кордове, Гранаде, и, наконец, три века тому назад, доставшимся Мадриду. В истории мы встречаем Кадикс то на верху славы, то в сильном упадке; но, благодаря своему счастливому географическому положению, он всегда быстро возрождался, на-перекор разным политическим переворотам и постановлениям правительства. Он обладает не только превосходным рейдом, или, лучше сказать, несколькими соединенными в одну гаванями, но находится также близ выхода из широкой речной равнины, рядом с проливом, соединяющим воды океана с Средиземным морем, и недалеко от конечной точки всего континента. Кадикс—естественный порт отправления для кораблей, идущих к берегам Нового Света; рейд его мог бы оспаривать у главного порта реки Таго привилегию быть для всего европейского континента исходным пунктом на дороге в южный Атлантический океан.

Когда три каравеллы, вышедшие из небольшого порта Палос, расположенного на берегу лимана Рио-Тинто, открыли Вест-Индию, то Кадикс на долгое время завладел всею торговлею с этою страною, торговлею, которая получила особенное развитие с 1720 года, когда трибунал Индии переведен был из Севильи в Кадикс. В 1792 году жители Кадикса отправили в Америку товаров на 67 миллионов франков и получили оттуда продуктов и драгоценных металлов на сумму 175 миллионов. Правда, что вскоре после этого Испания, после трех столетий торговой монополии, почти внезапно лишилась своего обмена с Новым Светом, и Кадикс потерял, таким образом, большую часть своих доходов; ему в это время оставались только рыбная торговля, именно вывоз скумбры и сардинок, доставляемых из Роты, Айямонте и с острова Христины, в устье Гвадианы, и еще—салины г. Сан-Фернандо,—которые всегда были самыми деятельными между соляными промыслами Испании; но счастье ему снова улыбнулось—и опять корабли толпятся перед его набережными.

Вывоз соли из Кадикса: 225.000 тонн, стоимостью 2.500.000 франков.

В этой части испанского прибрежья, между Алгарвою португальскою и проливом, Кадикс—единственный город, имеющий торговые сношения с целым светом; Гуэльва, значительная прежде, в настоящее время ведет только специальную торговлю рудами, отправляемыми на заводы Англии.

По своей торговле и значительному населению, Кадикс занимает, сравнительно, очень небольшую площадь; прибрежье его залива насчитывает около 200.000 жит., одна треть которых не нашла себе места в городе. Правда, к востоку, вне «Ворот Земли», находятся места, которые можно бы увеличить, оградив плотиною отмели залива; но инженеры не дозволяют там строить больших зданий, и этот внешний квартал остается при очень скромных размерах. «Кадикс—это серебряное блюдо, положенное на воду», говорит испанская пословица. Окруженная со всех сторон водами, эта «испанская Венеция» вознаградила недостаточность своей площади высотою построек: пяти и шести этажные дома имеют еще наверху бельведеры, откуда виден весь город, опоясанный водою, и хотя мест для прогулки почти вовсе нет, но, тем не менее, Кадикс имеет веселый вид; дома, выкрашенные в светлые цвета, приятные для глаз; жители, известные своею любовью к удовольствиям, своею живостью, бойкостью речи, и наконец, изяществом, достойным креолов, заслужили вполне название своего города «веселый Кадикс»; но, между гражданами Испании, они имеют еще и другие преимущества: во все времена они выказывали дух независимости, и это среди них народилась современная Испания, когда кортесы, собиравшиеся на острове Леон, представляли отечество, восставшее против чужеземного завоевателя. В Кадиксе родился математик и ботаник Мутиз, которого бессмертное имя, по словам Линнея, не будет никогда забыто.

На берегу Средиземного моря, в Андалузии, есть другой порт, который в прежнее время был вторым Кадиксом в отношении торговли: это Альмерия. В эпоху, когда оба противуположные берега моря были населены народом, говорившим на одном языке и исповедывавшим одну религию, не было ни одного порта, который был бы удачнее расположен, чем Альмерия, для сношения между обоими берегами, потому что в этом месте начинается пролив Средиземного моря, и путешественники избавлялись таким образом как от морских опасностей, так и от длинного обхода через Гибралтарский пролив. Предание о древнем величии Альмерии сохранилось и поныне в стране, и по этому поводу повторяют следующую народную поговорку:

«Cuando Almeria era Almeria,

Granada era su alqueria».

(Когда Альмерия—была Альмериею,

Гранада была её мызою).

Но испанцы положили конец этому благоденствию, завоевав город с помощью генуэзцев и пизанцев, в XII веке, и наложили свою руку на ту «священную чашу» (sacro catino), которую легенда называет св. Гралем, мистический сосуд, завоевание которого стоило больших трудов рыцарям Круглого Стола. Хотя и побежденные, однако Альмерия и другие окрестные города остались еще надолго мавританскими, каковы они доныне по происхождению своих жителей. Им часто приходилось также защищаться против набегов варварийцев, и собор в Альмерии, начатый в XVI веке и очень похожий на крепость, ясно показывает, каким опасностям подвергались жители. Что касается до беловатых домов с террасами, кривых улиц и старой kasbah, вмещающей в себе до 20.000 человек, то все это сохранило вполне арабскую физиономию, и через полуоткрытые двери можно всегда видеть женщин, сидящих, по восточному обычаю, на корточках и плетущих циновки. С тех пор как западная Алжирия сделалась страной испанской колонизации, Альмерия возобновила свои прежния торговые сношения с Мавританией, и кроме отправки своих руд в Англию и Францию, она поддерживает еще торговые отношения с своим соседом, алжирским портом Ораном. К востоку и северо-востоку от Альмерии находятся горнопромышленные города Нихар, Вэра, Куэвас де-Вэра и Уэркал-Овэра.

К западу от Альмерии следуют один за другим города, принадлежащие по климату и произведениям к тропическим. При выходе из равнины Рио-Гранде д’Альпухарра, находится порт Адра, через который идут товары из городов Берха и Далиас; последний вполне оправдывает свое арабское название «Виноградная беседка» производством отличного винограда; это было, говорят, первое прочное поселение арабов, пришедших из Африки. Затем следуют небольшие порты Мотриль, Кала-Хонда и Барадеро; далее Альмуньекар, Велец-Малага и, наконец, «очаровательная» Малага, окруженная фруктовыми садами, орошаемыми водами Гвадальмедины.

Малага, финикийского происхождения, как и большая часть других прибрежных портов,—после Севильи самый многолюдный и важнейший торговый город Андалузии; менее богатый в отношении прекрасных арабских памятников, чем Гранада, Кордова и Севилья,—так как он обладает лишь полуразрушенными дворцами,—менее знаменитый в отношении исторических событий, чем Кадикс, соперничествующий с ним на берегу Атлантиды, город Малага обязан своему превосходному порту и необычайному плодородию своих окрестностей тем, что он превзошел большинство других городов южной Испании числом и деятельностью своих жителей; по значительности цифры ежегодного торгового обмена, его превосходит во всей Испании лишь одна Барцелона. Малага имеет перед Кадиксом то преимущество, что она не есть только простое складочное место. Все товары, вывозимые из неё, как-то: сахар, вино, апельсины, винные ягоды и фрукты различных родов, но, в особенности, изюм (pasas и lechos),—все это выходит из её непосредственнаго округа, чудесно орошаемого искусственными каналами и осушенного в настоящее время от всех болот, которые некогда покрывали эту местность. Малага имеет, чтобы поддерживать свою торговлю, даже то, чего не имеет и Кадикс, а именно: она имеет промышленные заведения, огромные мыловарни, литейные и тростниково-сахарные заводы. Говорят, что весьма обширному, но плохо защищенному от южного ветра, порту Малаги угрожает современем уменьшение в объеме, вследствие поднятия уровня его дна; но завоевания берега, может быть, следует приписать наносам потока Гвадальмедины; перед набережными на прежних водах образовалась широкая полоса сухой земли, обращенная в бульвар. С моря собор, возвышающийся над портом, кажется почти столь же большим, как и остальная часть города, который, впрочем, быстро ростет; но, кроме домов, сгруппированных у подножия холма и крепости Гибралфаро, следовало бы считать тоже принадлежащими к городу и бесчисленные виллы, рассеянные по склонам окружающих холмов и в долинах Гвадальгорце и Гвадальмедины. Города с сернистыми водами и другие, которые разбросаны в самых живописных уголках соседних гор, Алора, Большой Алгорин, Карратрака и даже Альгама, на северном склоне сиерры Альгамы, все они могут быть рассматриваемы, как зависящие главным образом от Малаги, так как эти места оживляются в продолжение лета преимущественно жителями Малаги, куда они стекаются для дачной жизни и для пользования лечебными водами. Альгама была частью разрушена землетрясением в 1884 г. Говорят, целебные источники Альгамы привлекали так много посетителей во времена мавританских королей, что приносили им ежегодно 500.000 дукатов. Воды Ланхарона, в долине Лекрин, отличаются, говорят андалузцы, большей целебной силой, чем Виши, а помимо этого имеют то преимущество, что находятся в «Раю» Альпухарры, среди самой величественной и прекрасной местности. Тамошние жители принадлежат к числу самых красивых на всем полуострове. «В Испании только один Ланхарон!» говорит пословица.

Города Антеквера и Ронда принадлежат оба к бассейну Средиземного моря, так как первый расположен на Гвадальгорце, впадающем в море немного западнее Малаги, а второй помещается в бассейне Гвадиаро, воды которого омывают восточные склоны холмов Сан-Рока, севернее Гибралтара. Антеквера, иберийская и римская, один из самых древних городов Испании, служит посредником в торговле между Малагою и долиною Гвадалквивира; кроме того, изобилует земледельческими продуктами своей замечательной веги, одной из самой плодородных долин во всей Андалузии. На одном из окрестных холмов возвышается огромный долмен в шесть метров длиною, весьма любопытный по своему географическому положению, в равном расстоянии от мегалитов Галлии и северной Африки: он носит название Cueva del Mendal. Что же касается Ронды, еще совершенно арабского города, то он не может иметь значения Антекверы, как торговый пункт, уже потому, что находится в самом сердце цепи зубчатых гор, serrania, помещаясь на двух скалах, разделенных между собою огромным перерезом, так называемым Тахо, глубиною в 160 метров и шириною от 35 до 70 метров. В верхней части этого прохода, оба берега соединены мостом, как полагают, римского происхождения; другой мост, построенный во времена арабов, перекинут через дефиле на 40 метров выше Гвадалевина; наконец, три, одна на другую положенные арки новейшего моста соединяют противуположные скалы у самого выхода ущелья. Приводя к окончанию это гигантское сооружение, руководимое им в продолжение сорока восьми лет, с 1740 по 1788 гг., архитектор Альдегуэла ознаменовал его открытие грустным образом, упав сам в пропасть, над которою парят орлы и коршуны. С верхней площадки и висячих террас открывается восхитительный вид на долину Гвадалевина и на сиерру де-Сан-Кристобаль; но самое поразительное зрелище представляется взору, когда, спустившись со скалы, по которой извивается арабская лестница, высеченная в камне, вы доходите до самого основания таинственного ущелья, видите вокруг водопады Гвадалевина, а над головою деревья, башенки и высокие арки, вырезывающиеся на фоне лазурного неба. Тихий ручеек, вытекающий из расщелин скалы, смешивает свою прозрачную воду с ревущим потоком.

Как крепость, Ронда прекрасно охраняла проходы горы между долинами Гениля и Гвадиаро, и, во время войн, всегда была важным стратегическим пунктом. Хотя она была завоевана за семь лет до покорения Гранады,—окрестные жители защищали еще свою мавританскую национальность против испанских христиан вплоть до 1570 года. Rondenos, то-есть жители Ронды, весьма искусны в выездке местных лошадей, легко и смело взбирающихся по крутым гористым тропинкам; кроме того, они доставляют торговому движению большое число деятелей, не фигурирующих, впрочем, в рядах сословий, признаваемых оффициальною статистикою: труд ввоза в Андалузию бумажных тканей, табаку и других товаров, сложенных в магазинах Гибралтара, главным образом принимают на себя контрабандисты из Ронды, Порты Марбелла и Эстепона, на берегу Андалузии, прилежащем к Средиземному морю, а с другой стороны европейского мыса, хорошенький городок Альжезирас также участвует в этой контрабанде. Часто пытались сделать из Альжезираса соперника Гибралтару в отношении меновой торговли; но как могло бы это осуществиться? Где промышленные города, которые могли бы снабжать своими продуктами альжезирасский рейд? Некоторые патриоты предлагали преобразовать Альжезирас в крепость, из которой можно было бы обстреливать рейд, препятствуя этим приближению кораблей и вынуждая, таким образом, англичан покинуть Гибралтар.

Что касается этой узкой скалы, которою завладели англичане в 1704 году и которую они пробуравили на несколько километров проезжими дорогами, унизали со всех сторон жерлами тысячи пушек, с целью защитить, как можно лучше, вход в пролив, то, надо сказать, что они съумели из неё сделать не только неприступную крепость, но также и чрезвычайно оживленное складочное торговое место.

Торговое движение в Гибралтаре в 1881 г. было:

7.633.246 тонн, из которых 7.231.622 тонн приходится на паровые судна.

В 1885 г. в Гибралтар вошло: 6.146 кораблей, вместимостью в 4.610.630 тонн; в 1892 г.: 4.947 суд., вместимостью в 4.393.019 тонн.

За исключением небольшого количества плодов, вызревающих в садах, которые разведены на каменных откосах, Гибралтар сам ничего не может производить. Тангер снабжает всем свою европейскую соседку: мясо и хлеб привозятся большею частию с африканского берега пролива, и многие из городских негоциантов, по своему происхождению,—мароканцы, занимающиеся на Гибралтаре выгодным сбытом жизненных припасов. Но если английский город страдает отсутствием собственных рессурсов, зато он с избытком вознаграждает себя теми выгодами, которые он извлекает из своей контрабандной торговли с Испаниею, главным образом табачной, и от непрестанного прохода военных и торговых судов. Важность Гибралтара, как порта, значительная уже сама по себе, хотя не настолько, как можно бы заключить из чрезвычайно сильного движения навигации, возвысилась бы еще больше, если бы гавань не была открыта южным и юго-западным и даже восточным ветрам. Когда стоит переменная погода, суда Гибралтара так же, как суда Альжезираса, бывают вынуждены подвинуться к северо-восточной оконечности залива, в маленькую бухточку Пуэнте-Майорга. Только четвертая часть судов, проходящих проливом, останавливается в Гибралтаре; другие же хотя и пристают сюда на время, но не для торговых операций. Пароходы, относительное число которых увеличивается год от году, по причине быстроты их хода и правильности рейсов, заходят в Гибралтар лишь за тем, чтобы взять из его магазинов потребное им количество угля, а парусные суда заходят в пристань в ожидании приказов судохозяев или перемены ветра. Из общей огромной суммы тоннажа судов, пристающих в Гибралтар, около пяти шестых принадлежат Англии; Италия и Франция оспаривают друг у друга второе место, а испанский флаг, развевающийся, однако, в виду берегов отечества, занимает лишь четвертое место.

Несмотря на живописную красоту его скалы и вида на рейд, Гибралтар составляет не особенно приятное местопребывание, по причине нездоровых испарений, поднимающихся с болотистых местностей острова и еще более того вследствие господствующего тут строго военного режима. Только одни английские подданные имеют право основываться здесь и приобретать собственность. Сотни испанцев, приходящих каждый день на рынок, должны заручаться пропускным билетом, чтобы попасть в город, и должны выйдти из крепостных стен до вечерней пушки. С другой стороны, англичане, живущие в Гибралтаре, которых называют в шутку «ящерицами скалы» (lizards of the гock), чувствуют себя несколько стесненными на своем знойном полуострове, где невыносимая яркость солнечного света причиняет болезни глаз, и, вследствие этого, каждый город, каждая деревня в окрестностях Гибралтара получают оттуда маленькую колонию. Сан-Рок в особенности походит на английскую колонию, вследствие большого числа эмигрантов из Гибралтара, приезжающих туда летом подышать более свежим воздухом, чем тот, которым они дышат на своем мысе. С открытием охотничьего сезона, местные горы, богатые дичью, оглашаются ружейными выстрелами живущих на даче островитян.

Цифры населения главных городов Андалузии по последней переписи (31 дек. 1887 г):

Севилья 143.182 жит.; Малага 134.016 жит.: Гранада 73.006 жит.; Херес-де-ла-Фронтера 61.708 жит.; Кадикс 62.531 жит.; Кордова 55.614 жит.; Альмерия 36.200 жит.; Сан-Фернандо 29.000 жит.; Антеквера 27.070 жит.: Эсиха 23.615 жит.; Линарес 29.692 жит.; Велец-Малага 25.000 жит.; Санлукар-де-Баррамеда 24.000 жит.; Хаен 26.000 жит.; Пуэрто-Санта-Мария 20.590 жит.; Куэвас-де-Вэра 20.027 жит.; Люцена 21.271 жит.; Ронда 18.350 жит.; Гибралтар (1891 г.), с гарнизоном 25.755 жит.; Лоха 19.120 жит.; Убэда 19.000 жит.; Осуна 19.376 жит.; Кармона 17.159 жит.; Мотриль 17.122 жит.; Аркос-де-ла-Фронтера 16.199 жит.; Алькала-ла-Реаль (1884 г.) 15.802 жит.; Приэго-де-Кордоба 15.766 жит.; Берха 13.582 жит.; Уэркал-Овера 15.631 жит.; Утрера 16.000 жит.; Морон-де-ла-Фронтера (1884 г.) 16.013 жит.; Мартос 16.356 жит.; Баэца 13.911 жит.; Марчена 14.752 жит.; Кабра 13.391 жит.; Нихар 14.221 жит.; Баэна 12.036 жит.; Монторо (1884 г.) 12.563 жит.; Монтилья 13.790 жит.; Уэльва 18.195 жит.; База 11.998 жит.; Лебриха 11.933 жит.; Альгецирас 12.381 жит.; Медина Сидония 11.705 жит.; Тарифа 4,3.000 жит.; Андухар 15.214 жит.; Гвадикс 11.989 жит.; Агвилар-де-ла-Фронтера 12.451 жит.; Чиклана-де-ла-Фронтера 12.348 жит.; Адра 9.029 жит.