VII. Баскские провинции Наварра и Логроньо.

Провинции Баскские и бывшее королевство Наваррское по пространству составляют лишь незначительную, едва тридцатую часть испанской территории. Провинции эти не составляют области, географически обособленной от остальной части Полуострова: занимая гребень западных Пиренеев, они принадлежат как к бассейну Гасконского залива, так и к бассейну Эбро; кроме того, их политические границы, проведенные неровными, излучистыми линиями по долинам и горам, в некоторых местах еще усложняются чересполосицей. Тем не менее, земля Басков и Наварра должны рассматриваться как отдельная страна в общем составе Испании. Большая часть её населена особым племенем, сохранившим свое старое наречие, свои нравы и политические обычаи. В истории эта страна играла совершенно специальную роль, не только вследствие особенного характера её жителей, но также благодаря её положению на границах Франции, в том месте, где горы понижаются, оставляя проход для переселения народов и передвижения войск. Кроме того, населения Бискайи и Наварры могли существовать своими собственными средствами и развивать вполне самостоятельно экономическую сторону быта, благодаря природным богатствам страны. Следовательно, в этнологическом и историческом отношениях эти области представляют вполне обособленную страну, к которой можно еще присоединить провинцию Логроньо, политически принадлежащую к Кастилии, но расположенную на северном склоне большого плоскогорья, в бассейне Эбро.

Пространство и население описываемых областей суть следующие:

В провинциях Баскских, или Васконгадских, и в Наварре, различные системы гор, разделенные в нижней части долинами Арагона, сближаются и перекрещиваются, образуя лабиринт гор и холмов, связывающий, подобно неразрывному узлу, Пиренейские горы с Кастильским плоскогорьем. Здесь весьма трудно различить направление главных хребтов, вследствие их незначительного возвышения над второстепенными хребтами и вследствие множества ущелий и долин, рассекающих горную массу на бесчисленные отрывки. Если смотреть с вершины одной из гор, откуда вид открывается на далекое пространство, то местность представляется чрезвычайно похожею на море, взволнованное противными ветрами: всюду, до самых краев горизонта, вздымаются и перекрещиваются между собою волны разной величины, как будто на поверхности кипящей воды.

Средняя цепь Пиренеев в этой области своего протяжения уже не имеет вида больших гор: её высота не превышает, средним числом, тысячи метров. В том месте, где цепь оставляет французскую границу и вступает в испанскую Наварру, вершина Ицтербегуи и другие округленные высоты, находящиеся в юго-западном углу французской долины Альдюд, орошаемой Нивою, представляют не более как высокие холмы, при чем покрывающая их растительная земля не пробита ни одной скалой. Эта часть Пиренейского хребта сначала тянется довольно правильно по направлению к западу, затем, прерываясь глубоким ущельем Ацпирос, она утрачивает свое название и, вместе с тем, тот нормальный ход, который характеризует Пиренейские горы: в этом месте оканчивается цепь в собственном значении слова. Горы, неопределенно продолжающие по другую сторону пиренейскую горную систему, называются сиеррою Аралар, затем следуют совершенно местные названия. Эти горные выступы, не более 600 метров средней высоты, соединяют оба склона, позволяя конным и железным дорогам свободно проходить от берегов моря к долине Эбро. Два самых западных хребта этой неявственно очерченной горной массы, соединяющие французские Пиренеи с Кантабрскими, суть Пенья-Горбея, где растет в диком состоянии кассия,—и сиерра Сальвада. Они возвышаются, первый на востоке, второй на западе, над котловиною Ордунья, в которой берет свое начало Нервион, и извивается крутыми спусками и подъемами железная дорога из Бильбао в Миранда-дель-Эбро.

Малые цепи, отходящие от этой горной массы Пиренеев к Гасконскому заливу, также представляют весьма неправильный вид. Большая часть из них соединены между собою поперечными хребтами, параллельными пиренейской оси, так что потоки с трудом находят себе выход. Так, напр., Бидассоа, служащий своею нижнею частью границею между Франциею и Испаниею, сначала течет к югу, через долину Бацтан, затем, после длинного изгиба, возвращается к северу и смешивается с солеными водами лимана Фонтараби. Таким образом он отделяет от Пиренеев явственно очерченный хребет, одна из главных вершин которого есть знаменитая гора Рюн, на французской границе. Многие другие прибрежные вершины точно также уединены и по высоте равняются вершинам, расположенным на оси горной цепи. Между этими господствующими высотами можно упомянуть о Мендауре, возвышающемся на запад от долины Бидассоа, о Гайе, или горе Трех-Корон, служащей со стороны равнин Адура живописным началом испанского материка. Далее заслуживает внимания гора Оиц, окруженная красивым поясом тенистых долин, и горы, заканчивающиеся, между Бильбао и Гверникою, крутыми скалами мыса Мачичако. Не менее уединенная гора возвышается на севере равнины Ирун,между устьем Бидассоа и бассейном лос-Пасажес, узким ущельем между скалами, периодически затопляемым и обнажаемым морскими приливами. Это Хаизкибель, Эазо древних; гора с почти правильными верхними пластами и длинными крутами, поросшими вереском; с вершины её открывается чудная панорама, образуемая горами и долинами земли Басков, Адуром, французскими ландами и океаном. Конечный выступ Хаизкибеля, мыс Хигуэр, представляет крайний угол кантабрского прибрежья и лежит против двух скал св. Анны, подымающихся в открытом море, по другую сторону залива Бидассоа: это—южные пограничные столбы французского берега.

В этом узком поясе баскского склона находятся представители многочисленных геологических формаций, от гранита и порфиров до юрских и меловых известняков и до аллювиальных наносов, отложенных реками. Благодаря такому разнообразию геологических пластов и происшедшему от того множеству трещин, баскские провинции обладают богатыми рудными месторождениями, которыми всегда пользовались, и которые, без сомнения, рано или поздно обеспечат этой стране значительный горный промысел. Медь и свинец встречаются здесь в изобилии, но по сие время главное богатство заключалось в железных рудах всякого рода, пригодных для всевозможных чугунных и стальных изделий. Железо «лакированное», или «замороженное», доставляемое рудником Мондрагон, в холмах Гвипуцкоа, употреблялось прежде для выделки несравненной стали для знаменитых толедских клинков. В настоящее время соседния с этим рудником копи дают часть стали, употребляемой для крупповских пушек. Целые горы в этой стране дотого наполнены железистыми пластами, что горнозаводские компании покупают их оптом, не с целию разработывать их целиком, а с намерением лишить соперничествующие компании превосходной руды. Рудное поле, если не самое обширное, то по крайней мере наиболее известное, как по деятельной его разработке, так и по кровавой битве, там происходившей во время последних карлистских войн,—есть Саморростро, к западу от рейда Бильбао. Это месторождение, занимающее пространство в 20 квад. километров, состоит из железистых масс, заключенных в слое слюдяного песка, очень легко расплавляемых и дающих чрезвычайно ковкий металл. Когда разработка рудников не приостановлена междоусобною войною, вся страна окрашивается цветом ржавчины: «поля, дороги, дома и даже кожа людей. Минеральная пыль покрывает все предметы однообразным красноватым цветом, на котором резко выделяется яркая зелень маиса и больших каштановых дерев». Недавно другие рудные месторождения, жилы галмея, получили огромную экономическую важность; возможно, что постепенное истощение Старой Горы скоро будет иметь результатом приобретение северной Испанией господствующей роли на рынке цинковой руды.

Сиерры, проходящие в Арагонии параллельно оси Пиренеев, продолжаются также в Наварре и Васконгадских провинциях, но при этом во многих местах сливаются с боковыми ветвями главного горного хребта. Сиерра де-ла-Пенья продолжается на запад от реки Арагона двумя хребтами, из которых один соединяется с пиренейскими ветвями и проходит к северу от Пампелуны под именем гор Сан-Кристобаль; другой, сиерра дель-Пердон, тянется довольно правильно к западу и образует Хига-де-Монреаль, гору, знаменитую в легендах и представляющую лучший наблюдательный пункт, с которого видна вся Наварра. К западу от Пампелуны и Арги северная, цепь расширяется в гористое, усеянное вершинами, плоскогорье: это сиерра Андиа, продолжающаяся до Эбро в виде гор Виториа; её отроги, перепутываясь между собою, образуют область Амецкуас, столь благоприятную для партизанских действий. Вторая цепь, вначале не столь явственная, граничит на юге с Карраскалем или «страною зеленых дубов», областью столь же дикою, как и Амецкуас, и столь же часто бывшею поприщем кровавых междоусобных войн. По другую сторону этих гор главный хребет образует горы Кантабрио; эти последние, некогда, до открытия ущелий Эбро, соединялись с горами Обаренес, представляющими зубчатую кайму, которая, на южном берегу реки, ограничивает кастильское плоскогорье; в этих же горах находятся знаменитые ущелья Панкобро. Так замыкается круг всех горных систем страны Басков. Пиренеи соединяются с сиеррою Андиа горным порогом Альзазуа, где проходит железная дорога из Витории в Пампелуну, и сами нижне-пиренейские горы связываются с горными цепями Кастильского плоскогорья. Что касается провинции Логроньо, то все проходящие по ней небольшие цепи представляют внешние выступы того же плоскогорья: на западе они состоят из ветвей хребта Деманда; на востоке они образованы двумя цепями: Камеро-Нуево и Камеро-Виехо, понижающимися от сиерры Цеболлеры к равнинам Эбро.

Главные высоты Наварры и страны Басков: Ущелье Велат 868 метр.; ущелье Ацпироз 567 метр,; гора Эцкорри 1.535 метр.; ущелье Арлабан 617 метр.; Пенья-Горбеа 1.537 метр.; гора Мендаур 1.132 метр.; гора Хайа 987; Хаизкибель 583 метр.; сиерра Андиа 1.454 метр.; ущелье Альзазуа 596 метр.; Виториа 513 метр.; Пампелуна (Памплона) 420 метр.

Обширный лабиринт баскских и наваррских гор представляет во многих округах, главным образом на покатости Эбро, пейзажи вполне кастильского характера по дикости и обнаженности горных склонов: беспощадное уничтожение лесов, которым занимаются хозяева железных заводов, способствовало утрате природной красоты и обеднению страны. Южная Наварра представляет даже настоящие пустыни, переходящие в печальные ланды арагонских Барденасов; между Капаррозо и Вальтиеррою путешественник встречает одни только гипсовые и соляные холмы, почти без всякой растительности. Но в баскской земле и западной Наварре, где дожди выпадают в изобилии, все возвышенности, сохранившие зелень, представляют чудные ландшафты. Буковые леса, каштановые и дубовые рощи, покатые луга долин, речки, сверкающие под тенью ольх, составляют живописный контраст с вертикальными песчаными или известковыми утесами, вздымающимися над массой зелени. В долинах, на холмах, по склонам гор, рассеяны, среди виноградников, белые домики деревень. Бесчисленное множество яблонь, во время цветения, придает зимний вид весеннему ландшафту.

Влажные северо-западные ветры, очень часто дующие с Гасконского залива, поддерживают в этой местности умеренную, равномерную температуру. Дожди здесь весьма обильны, особенно при перемене времен года; впрочем, ни одно время года не лишено дождей. На атлантическом склоне гор, ежегодное количество дождей равняется, по меньшей мере, метру с половиною, т.е. втрое более, чем на равнинах Арагонии. Поэтому и климат в этой местности вовсе не имеет африканского характера, преобладающего на внутренних плоскогорьях и средиземноморских берегах; он гораздо более походит на климат Ирландии и Голландии, чем на климат Валенции и Мурции. Благодаря влиянию соседнего океана, страна не страдает от сильных летних жаров; ей нечего также опасаться и зимних холодов, потому что они умеряются морским ветром, а передовые Пиренейские горы задерживают суровые северные и северо-восточные ветры. Если бы страна Басков не страдала от излишка сырости, она обладала бы одним из приятнейших климатов на земном шаре; но климат её, по крайней мере, один из самых здоровых. Кроме того, он принадлежит к числу наиболее благоприятных для земледелия. В мирное время Наварра, Баскские провинция и Риоха, лежащая на левом берегу Эбро, могут быть причислены к самым богатым в Испании областям по количеству производимых хлебов, вина, масла и скота; Наварра снабжает южную Францию разного рода мясом, Баскские провинции отправляют в Англию и даже в Германию свой излишек пшеницы и кукурузы, и даже во время междоусобной войны армии, проходившие по этим полям, не истощили их. Во время первой большой войны, карлисты, почти постоянно запертые между Эбро и Пиренеями, всегда имели обильный запас провианта; несмотря на недостаток рабочих рук и грабежи, которые влекли за собою битвы, осады, приступы, почва всегда могла прокормить сражающихся, а подпочва доставляла в изобилии железо для войны.

Равномерность температуры и влажность почвы способствуют быстрому развитию древесной растительности. На атлантическом склоне, многочисленное население пользуется этими преимуществами климата для возделывания множества разновидностей фруктовых дерев, особенно яблонь, из которых сидр, или zagardua, представляет напиток, весьма распространенный во всех трех провинциях. В пиренейских долинах Наварры, где население еще довольно редко, леса сохранили свой первоначальный однообразный вид; они, тем не менее, прекрасны. Долина Ирати, куда можно проникнуть не иначе, как чрез узкия ущелья и крутые горы, одна из самых грандиозных и вместе с тем одна из наиболее уединенных в той области, которая тянется к югу от французских Пиренеев, между пиком Ани и Альдудесами. Более к западу, леса, смежные с долиною Карлос (Валькарлос) или долиною Карла Великого, и с знаменитым Ронсевальским ущельем, или Ронсево, может быть, и не так грандиозны, зато значительно приветливее, вследствие разнообразия пейзажа, и интереснее, благодаря историческим воспоминаниям и отголоскам старинных преданий. Судя по сказаниям легенды, этот горный проход рисуется воображению в виде страшного ущелья между отвесных утесов, тогда как в действительности он представляет живописную долинку. Знаменитая гора Альтабискар, возвышающаяся к востоку, имеет форму небольшой покатости, на которой розовые цветы вереска перемешаны с золотисто-желтым дроком и диким терном, а playa Андрес Царо, где произошло великое побоище, есть не что иное, как веселая равнина, в которой журчат ручейки под тенью ольх. На широкой проезжей дороге из Пампелуны стоит старинный монастырь, окруженный зубчатыми стенами и несколькими хижинами; далее, к Франции, живописная тропинка, в роде аллеи парка, пробирается в тени буков и поднимается, пологим скатом, к ущелью, покрытому зеленью, где находится часовня Ибаньета. Эта приветливая местность, будто бы, и есть Ронсеваль печальной памяти. Здесь не видно ни одной скалы, откуда баски могли бы скатывать глыбы в нахлынувших к ним франков; тщетно ищешь глазами пропасти, на дне которой Роланд в последний раз затрубил в свой костяной рог. Горцы восторжествовали над армиею Карла Великого благодаря своему мужеству и хитрости, а не крутизне ущелий Альтабискара. На противуположном склоне, собственно в долине Карлоса, дно этой долины, где теперь проходит прекрасная дорога, гораздо уже и недоступнее.

Кто этот древний народ, непобедимое мужество которого прославляют предания и который и в наше время давал многочисленные доказательства своего геройского духа? Каково его первоначальное происхождение? Какое его родство с другими народами Европы и всего мира?—Все это вопросы, на которые невозможно ответить. Баски—племя самое загадочное. Они стоят одиноко среди толпы людей. У них, насколько известно, нет никаких родичей.

Нельзя даже сказать с достоверностью, что все эвскарийцы, или баски, имеют одно общее происхождение, потому что они не представляют между собою никакого сходства. Типа басков не существует. Большая часть местных жителей, правда, отличается строгою красотою черт, блеском и твердостью взгляда, гордою, грациозною осанкою; но зато сколько разнообразия в росте, форме черепа и чертах лица! Среди басков существуют такия же резкия различия, как между испанцами, французами и итальянцами. Между ними встречаются и рослые, и малорослые, брюнеты и блондины, длинноголовые и короткоголовые; некоторые преобладают в одном округе, другие—в другом. Решение загадки становится все более и более затруднительным, потому что если баски действительно составляют особую расу, то они постоянно утрачивают свой первоначальный тип через смешение с другими народами. Очень может быть, что во времена доисторические в описываемой стране соединились народы различного происхождения посредством переселений или завоеваний, и что язык наиболее образованного из них сделался господствующим. Жизнь каждого народа изобилует фактами этого рода.

Оставляя в стороне различия и даже резкие контрасты, существующие между басками испанских провинций и французской Наварры, можно сказать вообще, что большинство басков отличается широким лбом, прямым крупным носом, резко очерченным ртом и подбородком, пропорциональным, стройным телосложением. Их физиономия крайне подвижна. Женщины в особенности отличаются чистотою черт; хороши их большие глаза, тонкий, улыбающийся рот, гибкий стан. Даже в городах и деревнях, часто посещаемых иностранцами, от Байоны до Витории, где, следовательно, тип племени наиболее пострадал от скрещивания, всякий поражается красотою большей части женщин и их природною грациею. В некоторых отдаленных округах некрасивое лицо составляет настоящий феномен. Две местности Гвипуцкои: Ацпеитиа и Ацкоитиа, близ которых находится знаменитый монастырь Лойолы, в особенности славятся красотою жителей, как мужчин, так и женщин. Говорят, что там трудно найти девушку, которая не была бы совершенством по красоте форм.

Кроме физической красоты, баски отличаются также благородством осанки. Любо смотреть, как горделиво они расхаживают в камзоле, накинутом на левое плечо, широком красном поясе, стягивающем стройный стан, и берете, надетом слегка на бекрень. Встречая путешественника, они приветливо кланяются ему, но как равному себе, не опуская глаз. Женщины, почти всегда скромно одетые в темные цвета, отличаются столь же благородною осанкою. Они высоко держат голову и, хотя идут очень скоро, имеют поступь богини. Привычка носить тяжести на голове, вероятно, придает им эту горделивую осанку, замечательное равновесие, к которому они должны приучаться для того, чтобы сходить и подниматься по склонам гор, не роняя своих кувшинов, развивает в их членах уверенность и стойкость, которая редко встречается у женщин соседних областей. Их шея и плечи в особенности отличаются чистотой очертаний—качество, редко встречающееся у крестьянок, привыкших к тяжелой полевой работе.

Баски сами себя называют эвскальдунаками, или эвскарийцами, а свой язык эвскара, или эскуара. До сих пор точно не известен смысл этого слова; но, по всей вероятности, оно просто значит «речь». Следовательно, «эвскарийцы» можно перевести «говорящие люди». Таким же именем славяне и многие другие племена называют себя в своих наречиях. Этот язык «по преимуществу», которым говорят баски, и благодаря которому они действительно составляют совершенно особую нацию среди всех племен Европы и целого мира, насколько известно до сих пор, не имеет себе подобного по конструкции слов и оборотам фраз. Он должен был заимствовать много терминов из языков соседних народов; все предметы, с которыми баски познакомились при помощи сношений с иностранцами, все новые идеи, доходившие к ним со времен доисторических, конечно, получали названия, не принадлежащие к первоначальной основе их идиома; для отыскания первоначальной чистоты баскского языка пришлось бы, вероятно, возвратиться к каменному веку, к эпохе, предшествовавшей введению домашних животных, потому что все эвскарийские названия этих животных, равным образом и металлов,—происхождения арийского, финского или семитического. Но, как бы ни были многочисленны эти заимствования, тем не менее, достоверно, что баскский язык вовсе не арийский; это язык не флексивный, как языки индоевропейской семьи. Он принадлежит к периоду более древнего человечества, чем тот, из которого родились все прочие европейские языки. Если бы мы захотели ввести его в какую-либо из глоссологических групп, уже известных, то его скорее всего следовало бы причислить к «агглютинирующим» наречиям алтайских народов. Антуан д’Аббади находит в нем черты африканские и относит его к роду «хамитическому»; другие высказали предположение, мало правдоподобное, что его следует отнести к группе «полисинтетических» северо-американских диалектов. С своей стороны, баскские патриоты объявляют, что их «речь» стоит гораздо выше всех ныне существующих языков: по мнению некоторых авторов, первый человек на земле говорил языком эскуара; туземные патриоты возвели это произведение фантазии в непреложную истину, и очень дурной прием ожидает путешественника, если он усомнится в этом первоначальном факте истории человеческого рода. Впрочем, в настоящее время все филологи могут разбирать этот вопрос, потому что, не считая целой библиотеки сочинений, посвященных языку эскуара, различные наречия этого языка имеют свою литературу, к тому же почти вполне кастильскую или французскую по духу и происхождению,—песни, комедии, переводы, сделавшиеся доступными для ученых.

Пока сравнительное изучение языков всех народов не выяснит, действительно ли эвскарийский идиом независим от всех остальных, мы должны смотреть на басков, не имеющих родичей на континентах, как на совершенно особую нацию, как на обломок древнего человечества, поглощенного нахлынувшими со всех сторон волнами более современного нам человечества. Нет недостатка в доказательствах, что эвскальдунаки были некогда многочисленным народом, занимавшим большое пространство земли. Если до сих пор не удалось еще отыскать начал баскского языка, зато его находят, так сказать, в ископаемом состоянии, в странах, окружающих бассейн западной части Средиземного моря. Ни один письменный документ не свидетельствует о том, что эти страны, составляющие одну нераздельную географическую область, были заняты народами, родственными по происхождению; зато, вместо сказаний, легенд или песней, сохранились названия гор, рек и городов, заявляющие после многих тысячелетий о могуществе первобытных жителей. В восточной части страны, где в настоящее время живут остатки баскских народов, в пиренейских долинах французского Бастана, Арана, Андорры, Квероля, эвскарийские имена встречаются в изобилии. То же самое находим в равнинах, простирающихся к северу от гор до Гаронны; город Ош, некогда Илиберри («новый город»), напоминает еще своим именем о пребывании в нем аусков или эвскарийцев; к востоку от Пиренеев, Эльн и Коллиур, из которых один расположен в недалеком расстоянии от Лионского залива, а другой—на берегу его, были также Илиберри, как свидетельствуют о том испорченные названия обоих современных городов; наконец, между множеством других испанских городов с эвскарийскими названиями, можно указать на третий Илиберри, соседний с Гранадою, над которым возвышается гора, названная, по имени его, Эльвирою. А сколько еще древних городов, построенных теми же народами, должны были предшествовать этим «новым городам»!

Большая часть писателей, занимавшихся Испаниею, допускают, с весьма большою вероятностью, что эти древние народы, говорившие эвскарийским языком, были иберы, о которых упоминают древние авторы, и которые некогда занимали большую часть полуострова. Таким образом, нынешние баски оказываются прямыми потомками иберов; они, говорит Мишле, составляют «остаток мира, предшествовавшего кельтическому, и который история застала уже в эпоху упадка». Естественно, что предкам басков приписывали и различные надписи на памятниках и монетах неизвестными письменами, letras desconocidas, открытые в Испании и южной Франции, и которые Будар истолковал как действительно принадлежащие эвксарийскому языку. Теперь почти не может быть никаких сомнений в полном тождестве иберов и басков. Следовательно, в древности этот пиренейский народец не имел такого изолированного существования. Под именем гасконцев он занимал юг Франции; разные иберийские и кельтиберийские колена его населяли Испанский полуостров. Эвскальдунаки распространялись и по ту сторону Геркулесовых Столпов, до самых склонов Атласа, так как древние авторы упоминают и здесь о нескольких местностях. названия которых вполне баскские; один из народов, перечисляемых Страбоном, носит даже вполне эвскарийское имя Мутур-Горри («красные лица»), которое произошло, вероятно, от загорелого цвета кожи этого племени. Наконец, римские писатели единогласно свидетельствуют, что иберы колонизовали большие острова Средиземного моря; многие племена, населявшие берега Италии, принадлежали, вероятно, к тому же корню.

Многие не понимали, каким образом баски могли существовать в виде отдельной нации, говорящей своим языком, именно в той части Пиренеев, где горы, слишком низкие для того, чтобы служить барьером против вторжения войск завоевателей, пропускали то с одной, то с другой стороны все проходившие народы. Но прежде всего надо припомнить, что западные Пиренеи наиболее удалены от Рима и, следовательно, легче могли избежать влияния народа-властелина; вместе с тем малый подъем гор помогал эвскарийцам сохранить их взаимную национальную связь, нравы и язык. В других частях гор, иберийские племена, разделенные снежными трудно проходимыми хребтами, были отброшены врагами в узкия боковые долины и не могли помогать друг другу в случае общей опасности. Баски, напротив, имели то преимущество, что жили в стране, представлявшей в одно и то же время и серьезное препятствие иноземному нашествию, и удобное сообщение для туземцев через параллельные невысокие хребты. Народцы различных пиренейских долин, северных и южных, могли таким образом сплотиться в могущественное племя среди наций, которые окружали их, и одна за другою, по собственной воле или по принуждению, должны были войти в состав латинизированного мира.

Неизвестно, как велико было, после римской эпохи, территориальное пространство, занятое населениями, говорившими баскским языком, но весьма вероятно, что это пространство мало изменилось, потому что с тех пор эвскарийцы всегда были сами себе господа, и никакая важная причина не могла заставить их отречься от своего языка и принять язык соседей, которых они презирали. Со стороны Франции нынешняя граница распространения эвскарийского диалекта довольно хорошо исследована; со стороны Испании она определена с меньшею точностию. Она вовсе не соответствует границам административным и политическим. Нынешняя область распространения баскского языка начинается к западу от долины Нервион, ниже Бильбао; граница этой области окружает город Бильбао, который сделался почти вполне испанским, и к югу проходит через ущелье Ордуньа, затем направляется по склонам Пеньа-де-Горбеа и проходит на некоторой высоте по южному склону Пиренеев, оставляя в стороне все города, расположенные в долине Алавы. По ту сторону Сальватиерры граница спускается, затем восходит по склонам сиерры Андиа и присоединяет к земле басков всю долину, по которой проходит железная дорога из Альзазуа в Пампелуну; однако, последний город, древний Ирун иберов, принадлежит эвскарийцам лишь по историческим воспоминаниям, и далее, к востоку, по-баскски говорят только в верхних долинах Ронсеваля, Орбецеты, Охагавии, Ронкаля, между тем как на юге уже одни названия деревень, Бэгорри, Мендивиль, Сансоэн, Лацагуриа, напоминают о прежнем наречии. Пик Ания, составляющий со стороны Франции границу баскского языка, служит тем же и со стороны Испании. Таким образом, из четырех эвскарийских провинций одна только Гвипуцкоа целиком входит в состав области древнего наречия; кроме того, два города, Ирун и Сан-Себастьян, образуют оазисы кастильского наречия. Весь южный пояс областей, политически составляющих часть Наварры и Васконгадских провинций, с незапамятных времен был захвачен латинскими диалектами, и население этой местности говорит кастильским языком, смешанным с некоторыми терминами эвскарийского происхождения. По уверению крестьян, которое, однако, не подтверждено пока ни одним подлинным документом, баскским языком прежде говорили еще в Олите и Пуэнте-ла-Рейна, расположенных на значительном расстоянии к югу от внешней области эвскарийского языка. В этом перемещении языков, существование которого требует еще доказательств, Брока видит весьма естественное следствие непосредственного соседства баскского языка с наречием, обладающим административным преобладанием и влиянием литературным, общественным и религиозным. К югу от Пиренеев баскский язык не в состоянии бороться с испанским, между тем как к северу от Пиренеев ему даже не угрожает беарнское patois.

Испанский язык, с одной стороны, французский—с другой, работают над вытеснением баскского идиома, но не путем насильственного завоевания, а посредством медленной дезорганизации. Баскский язык иберов, уже распавшийся на семь наречий, измененный словами и оборотами, противными его духу, все более старается приспособиться к понятиям иностранцев, поселяющихся в стране; он постоянно утрачивает свой первоначальный характер, свою оригинальность и преобразовывается в патуа. Каждая большая дорога, проникающая в баскскую территорию, в то же время производит перемену в языке. Всякий прогресс, особенно в образовании народа, является роковым для эвскарийских наречий; полмиллиона басков, замкнутые в настоящее время в тесном горизонте холмов и гор, едва-ли могут рассчитывать на продолжительное существование языка их предков.

Приблизительное число жителей, говорящих баскским языком, в 1875 г. было следующее:

Нижние Пиренеи (Франция) 116.000 жит.; Баскские провинции: Гвипуцкоа 170.000 жит.; Бискайя 120.000 жит.; Алава 50.000 жит.; Наварра 100.000 жит. Всего 556.000 жит.

Страбон говорит о кантабрах, ближайших предках басков, с уважением, смешанным с ужасом. Их отвага, любовь к свободе, презрение к жизни казались ему качествами столь нечеловеческими, что он видел в них нечто в роде свирепости или животной ярости.

Он с ужасом рассказывает, что, во время войны с римлянами за независимость, кантабры убивали друг друга, чтобы не отдаться в плен: матери умерщвляли своих детей, желая избавить их от позора и бедствий рабства: пленники, распятые на крестах, не переставали петь победные песни. Силиус Италикус говорит с своей стороны, что кантабры, потерявшие способность воевать, убивали себя, кидаясь с высоты скалы, чтобы не томиться в старости, которую они считали позорящей. В эту эпоху иберы имели привычку предохранять себя от неожиданных несчастий, всегда нося с собою яд, который приготовлялся из одного растения, похожего на дикий сельдерей, и убивал без страданий. Распоряжаясь по произволу своею жизнью, они ничего не боялись; они легко рисковали ею, особенно когда приходилось защищать друга.

Их мужество, много раз испытанное со времени борьбы с римлянами, никогда не ослабевало; но, кроме мужества, они отличаются другими похвальными качествами. История и законы пиренейских федераций свидетельствуют о превосходстве, которое имели баски над соседями, благодаря своей правдивости, великодушию и уважению к свободе человека. Жалкие рабы, окружавшие их, воображая в своем уничижении, что свобода есть привилегия знатных, видели в басках людей благородного происхождения. Все жители Гвипуцкоа и собственно Бискайи были людьми благородными даже в силу испанской иерархии, между тем как в Алаве и Наварре, где некоторое время господствовали мавры, а впоследствии действовало кастильское влияние, возникло поместное дворянство, с его обычною свитою вассалов и оброчных крестьян. Однако, все провинции с прежним ревнивым усердием охраняли свои местные права и заставляли своих сюзеренов буквально исполнять условия союза. Синдик Виктории клялся ножем, который должен был ему отсечь голову, если он не исполнит своего долга. В то время, как европейская история представляла непрерывный ряд побоищ, баски почти всегда жили в мире; ежегодно общины, занимавшие противуположные склоны гор, клялись взаимно в вечной дружбе, и их послы поочередно, с большою торжественностью, клали символический камень на пирамиду, воздвигнутую их предками посреди горных пастбищ. Все эти маленькия республики, которые, при разъединении, сделались бы легкою добычею завоевателей, были связаны братскими узами в одну общую федерацию; каждая обязывалась «жертвовать имуществом и жизнью» для поддержания «права и справедливости» в общем отечестве. На их знамени изображены три соединенные руки: Irurak bat, «три составляют одно»:—вот прекрасный девиз Васконгадских провинций.

Насколько эвскарийское общество, несмотря на его малочисленность, превосходило по элементам цивилизации соседние народы,—это всего лучше показывает большое уважение, которое там имели к человеческой личности. Каждый баск был совершенно неприкосновенен в своем доме: никто не мог лишить его лошади или оружия. Если другие иберы, такие же свободные люди, как и он, обвиняли его в чем-нибудь перед советом, его дом все-таки оставался священным для всех, и, когда наступал момент отвечать на обвинение, он выходил гордо и величаво, с беретом на голове и тростью в руках, и с достоинством являлся под вековым дубом, где заседали судьи. В национальных собраниях все имели одинакое право голоса. Во многих долинах и женщины пользовались этим правом. Древние хартии Алавы оффициально предоставляют женщинам место в совещательных «братствах» Арриаги. Однако женщины, обыкновенно, не садились за одним столом с etchecojauna (хозяином дома) и его сыновьями; они обедали стоя у очага; даже и теперь этот старинный обычай не исчез из деревень, и сила предания так велика, что женщина сочла бы бесчестьем для себя сесть рядом с мужем во всякое другое время, кроме дня свадьбы. Равным образом, во время общественных праздников, женщины держатся всегда в сторон: они танцуют между собою, а мужчины предаются своим, более шумным, играм.

Но за исключением этого остатка первобытного варварства, забавы басков обнаруживают лишь природные качества. Если правда, что о народе можно судить по его играм,—потому что человек, предаваясь какому-нибудь удовольствию, забывает наблюдать за собою,—то эвскарийцы много выигрывают, когда их видишь в праздничные дни; тогда они без конца любезны, обходительны и ведут себя с достоинством. Их игры всегда представляют упражнения в физической силе и ловкости. На мягких лугах долин молодые баски упражняются в прыгании, танцах, бегании, игре тяжелыми камнями. Игра в мяч составляет славу нации и возведена в своего рода культ. Большие партии возвещаются заблаговременно, и баски собираются со всех сторон на место игры с таким же рвением, как греки некогда собирались в Дельфы и на Олимпийские игры. Подобно эллинам, эвскарийский народ заботится не об одних только телесных упражнениях; у него существуют также более утонченные, умственные удовольствия. Баски разыгрывают под открытым небом мистерии и пасторали; у них есть свои актеры и поэты.

Не следует, однако, думать, что эвскарийские племена во всех отношениях превосходят своих соседей: вместе с хорошими качествами, у них есть и недостатки. В настоящее время главное несчастие басков происходит от их старинных национальных привилегий. Они хотят придерживаться преданий прошлого, потому что это прошлое было героическою эпохою; хотят замкнуться в узких пределах их отечества, потому что оно было свободно рядом с рабскими нациями; они не желают участвовать в историческом движении европейских народов, так как считают их ниже себя по благородству происхождения. По странной непоследовательности, баски, защищая свои народные права, сделались поборниками абсолютизма относительно других провинций: они хотят, чтобы их «фуэросы» оставались неприкосновенны; еще недавно, чтобы обеспечить эту неприкосновенность, они не хотели допустить своих соседей освободиться из оков. Отсюда происходят самые странные несообразности и недоразумения, главная причина которых заключается в невежестве басков. Впрочем, алаванцы и наварцы отличаются своей относительной культурностью: с 1794 года, обучение было объявлено обязательным для наварских детей обоего пола.

До закона, изданного кортесами в 1876 г., fueros или привилегии басков, были в принципе те же, что и в 1332 году, когда депутаты этих провинций явились в Бургос, чтобы предложить титул «господина» кастильскому королю, Альфонсу Правосудному. В силу заключенного договора, этот иностранный государь не имел права строить или владеть ни крепостью, ни деревнею, ни домом на эвскарийской территории. Баски обязаны были сражаться только за свое отечество: они освобождались от испанского рекрутского набора и держали своих солдат, или «микелетов» в пределах своих провинций. Во время войны баски, правда, обязаны были нести воинскую повинность, однако, на известных условиях. В собственной Бискайе контингенты, без их согласия, не могли быть уводимы далее известного дерева на границе, и в последнем случае они имели право на особую плату; подобные же формальности соблюдались и в Алаве: но провинция Гвипуцкоа не могла отказывать в наборе моряков для королевского флота. Подати налагались и распределялись всегда провинциальными юнтами; почти все собираемые налоги шли на покрытие местных расходов, а государству предлагалась часть в виде добровольного приношения. Торговля была свободнее, чем в остальной Испании; монополий не существовало. Наконец, все местные муниципалитеты были вполне независимы: представляемые своими алькадами, членами ayuntamiento «старейшинами» или arientes-mayores они сами распоряжались своим бюджетом.

Но сколько различий, контрастов и странностей феодализма в этой организации общин и провинций, повидимому, вполне демократической! Одно местечко представляет независимую республику; другое, вместе с известным числом деревень, образует державную общину; иные состоят лишь из анклав. В одной деревне новый общинный совет избирается своим предшественником; в другой члены его назначаются избирателями, имеющими определенный ценз, или дворянами известной категории, или даже местным владетелем или его представителем. Провинциальные юнты избираются также весьма разнообразными способами, по самым разноречивым традициям. Подача голосов, считаемая в современных демократиях естественным правом всякого свободного человека, у басков все еще составляет привилегию и предоставлена не всем гражданам. Кроме того, пользование этой привилегией обставлено ребяческими формальностями и регулируется строгим этикетом: законы местничества соблюдаются «под дубом правосудия» так же свято, как при дворе королевы английской. Понятно, что при таких учреждениях, в которых феодальные традиции перемешаны с старым расовым инстинктом, баски, республиканцы, сделались ярыми поборниками старой испанской монархии. Это они дали католической церкви её гения-вдохновителя, её настоящего главу, в лице Игнатия Лойолы.

Наварра, с 1839 г., сравнена с остальною Испанией в отношении военной службы, податей, состава муниципальных властей. Даже в самой стране басков были введены те же перемены. Исторический закон неизбежен: если потомки эвскарийцев не хотят свободы общей с прочими жителями полуострова, то тщетны будут все их попытки к тому, чтобы только они одни были свободны. Война уже дважды сломила их; но мир, как и война, ведут их к утрате национальной индивидуальности и к принятию участия в политической жизни остальных испанских населений. Современная индустрия, при содействии торговли и путешествий, изменяет местные нравы, научает языку соседей, уничтожает старинные предания. Баски не только «народ весело пляшущий на высотах Пиренеев», как говорил Вольтер; они, кроме того, народ трудящийся,—и именно через труд совершится слияние нации с прочими испанцами.

Сами баски как будто стремятся ускорить предстоящее исчезновение их народности; они массами переселяются, оставляя пустые места, которые частию занимают их соседи. Те из них, которые населяют долины, отчасти покрываемые снегом зимою, сотнями спускаются вниз при наступлении холодного времени года и временно занимаются каким-нибудь прибыльным ремеслом в городах равнины; другие, увлекаемые страстью к приключениям, которая у них традиционна и выработала из их предков замечательно отважных китоловов, уезжают, не думая о возвращении. Прежде испанские баски выселялись в гораздо меньшем числе, чем их французские собратья по национальности, изгоняемые из отечества страхом воинской повинности; но в настоящее время и первые массами следуют данному им примеру, при чем большинство переселенцев состоит из людей самых энергичных, лучших в народе. В республиках Ла-Платы, куда почти все они отправляются искать счастия, их племя должно исчезнуть, как отдельная народность, еще быстрее, чем в Европе: тщетно некоторые эвскарийские патриоты мечтают об основании новой кантабрской республики в американских пампасах.

Правда, что, вдали от родины, баски тщательно сохраняют дух солидарности, придающий им такую силу у себя дома. В Мадриде и других городах собственной Испании, равным образом в Бордо, Монтевидео и Буэнос-Айресе они помогают друг другу, поддерживают один другого в несчастий, соединяются против соперников, и таким образом живут гораздо лучше других племен, относительно более многочисленных; однако, как бы ни была велика эта солидарность, она может только отсрочить, но не изменить ожидающую их участь. Пройдет немного поколений—и баскский язык будет вычеркнут из списка живых европейских языков, как это случилось с наречиями корнишским и кревинским, как случится с орским, манкским, вендским, ливонским,—и еще прежде языка исчезнут старинные нравы и политические учреждения.

Васконгадские провинции и Наварра имеют немного городов, да и те большею частию населены иностранцами. Эвскариец, подобно астурийцу и жителю Галиции, любит природу: он избегает городов и больших населенных мест. Исключая торговых и промышленных округов, дома эвскарийские стоят уединенно на возвышенностях, по склонам холмов или по берегам ручьев: перед домом обыкновенно расстилается лужайка, усаженная дубами, где каждый вечер, после дневных трудов, молодежь отдыхает, занимается танцами и пением. Такой выбор мест для жилищ приписывали созерцательному уму и склонности к уединенной жизни басков и их соседей в западных Пиренеях; однако, в этом скорее можно видеть прямое следствие того обстоятельства, что баски были народ свободный, не опасавшийся своих соседей. Населения остальной Испании, Франции, Италии и почти всех стран Европы принуждены были, для спасения от воинственных набегов и грабежей, укрываться в крепостях или городах, защищенных стенами; а баски, всегда жившие в мире между собою и с соседями, могли спокойно селиться среди принадлежавших им полей.

Бильбао, самый большой город баскских провинций, с наиболее оживленным портом,- вовсе не эвскарийский город; занимаясь издавна торговлею с отдаленными колониями Нового Света, он представляет естественное место вывоза для кастильской муки и прежде был местопребыванием высшего коммерческого суда в Испании. И теперь еще Бильбао, хотя и лишен прежних прав монополии и расположен далеко не так выгодно для торговли, как многие другие испанские города, все-таки соперничает, по размерам торговли, с Валенцией, Сантандером и Кадиксом; он сделался третьим портом на Полуострове по сумме оборотов, благодаря соседним железным и цинковым месторождениям, соединенным ветвью железной дороги с гаванями рейда; бар в устье Нервиона, где глубина воды была только в 1м.14 в 1878 г., теперь углублен, так что корабли с осадкою в 4 метра могут свободно проходить. Бильбао жил совсем иною жизнью, чем баскское население окрестных гор. Сделавшись вполне испанским городом, он был во время карлистских войн много раз осаждаем жителями своих же предместий. Прекрасная долина, среди которой расположены городские здания, крутые горы, окаймляющие город в виде полукруга, воды Нервиона, несущие торговые суда в гавань Португалеты и в море, не раз обагрялись кровью. Перед стенами Бильбао знаменитый баскский генерал, Цумалакареги, получил в 1835 г. смертельную рану.

Самый многолюдный город Гвипуцкоа, Сан-Сабастьян,—также испанский. Представляя торговый порт, подобно Бильбао, и в то же время укрепленное место с кастильским гарнизоном, он, как по наружному виду, так и по языку жителей, сравнялся с городами внутренней части Полуострова. Утес ла-Мотта, или Монте-Оргулло, в 130 метров высоты над уровнем моря, со склонами, усеянными крепостными башнями, возвышается к северу от города; к западу,—«раковина» (lа Concha), или залив прозрачной голубой воды, омывает прекрасный пляж, где прогуливаются купающиеся; к востоку от крепости протекает река Урумеа, беспрестанно борющаяся с пенистыми волнами моря; тенистые бульвары, амфитеатр зеленеющих, усеянных селами холмов, которые с юга окаймляют горизонт—весь этот чудный пейзаж делает Сан-Себастьян одним из самых приятных мест, одним из тех мест, где теснится самое разнообразное космополитическое население людей отдыхающих и праздных: в некоторые годы, число купающихся, привлекаемых пляжами Кончи, превышает 50.000. Впрочем, сам город вполне утратил свой оригинальный характер: в 1813 г. он был сожжен своими союзниками, англичанами, которых завистливость по ремеслу побудила к уничтожению всех промышленных заведений, и был заново отстроен с однообразно правильным расположением; теперь новый город, отделенный от старого прекрасными аллеями, продолжается далеко на юг между р. Урумеа и заливом Конча. Сан-Себастьян имеет также фабричное предместье, с заводами стеклянными и другими и лабораториями химических продуктов. Его порт, довольно часто посещаемый каботажными судами, недостаточно безопасен и не глубок; тем не менее в него ежегодно приходит до четырехсот кораблей, с измерением в 40.000 тонн, для вывоза железной руды в Германию и Англию, свинца, кожи, асфальта и цемента во Францию. Главною портовою гаванью этой области должна бы быть прекрасная бухта «Проход» (Pesages), открывающаяся далее к востоку, вблизи французской границы. Она отлично защищена, потому что с неё не видно даже моря, с которым она сообщается посредством узкого прохода, удобного для защиты. В предшествовавшие века, когда баски еще занимались ловлей «гасконскаго» кита, в эту бухту проникали большие суда, останавливаясь у города Лезо, ныне разрушенного: по берегам внутреннего залива существовали деятельно работавшие верфи; однако разливы Ойярзуна и других речек, благодаря нерадивости жителей, засорили часть бассейна; впрочем, маленькия каботажные суда и теперь заходят в бухту «Проход», которая сделалась складочным пунктом для отправки вин из Наварры и Риоха.

Живописная Фонтарабия, Ондаррабия басков, с раскрашенными домами, также отделена от моря порогом, опасным для мореходов; своим настоящим некоторым значением этот город обязан морским купаньям и соседству с Францией, к которой он обращен с высоты террасы своими стенами, пробитыми ядрами. Ирун также был бы незначительным городом, если бы не находился по близости Франции, в голове линии испанских железных дорог, и не представлял стратегического ключа всей этой местности. Толоза, окруженная бумажными и другими фабриками, величает себя столицей Гвипуцкои; Цароц имеет свои пляжи, посещаемые купающимися; Гветария, родина Эль Кано, который, более счастливый, чем его начальник Магеллан, совершил первый кругосветное плавание; Леквейтио и Бермео замечательны морскими купаньями и рыбными промыслами, на которых работает более тысячи моряков; Цумайя, расположенная в устье долины Урола, обладает гипсовыми ломками, доставляющими превосходный цемент; Эйбар фабрикует драгоценности, продающиеся даже за границей: Вергара, некогда славившаяся оружейными заводами, замечательна многочисленными железными источниками, протекающими в её окрестностях, знаменитою коллегиею, основанною в 1776 году баскским обществом, и воспоминанием о достопамятной конвенции, положившей конец, в 1839 году, первой карлистской войне. Дуранго, равным образом, представляет город, имя которого часто раздавалось во время междоусобиц на севере Испании. Гверника, расположенная в Бискайе, замечательна своим дворцом «судилищным» и знаменитым дубом, под которым и теперь собираются местные законодатели; но, подобно всем остальным баскским городам, Гверпика, в сущности, есть не более как местечко.

На южном склоне Пиренейских гор большие аггломерации также немногочисленны; это объясняется, между прочим, тем обстоятельством, что здесь население втрое реже, чем на атлантическом склоне. Витория, главный город провинции Алавы, расположенный при железной дороге из Парижа в Мадрид,—город промышленный и торговый: это—складочный пункт меновой торговли между провинциями баскскими и кастильскими; в то же время это—«умственная столица» баскских провинций и имеет даже географическое и ученое общество. Пампелуна, или Памплона, имя которой напоминает её возобновителя Помпея, есть по преимуществу город укрепленный, выдерживавший частые осады, часто попадавший в руки неприятеля, теперь окруженный укреплениями, делающими из него стратегический пункт: его кафедральный собор—один из богатейших и наиболее интересных в Испании. Тафалла, «цвет Наварры» (lа flor de Navarra), древняя столица королевства, сохранила лишь остатки своего дворца; строитель его, дон Карлос Благородный, хотел, как говорят, соединить его галлерею в милю длины с дворцом Олит, расположенным также в долине Цидако. Пуэнте-ла-Рейна знаменит винами. Эстелла,—один из самых оживленных городов Наварры, господствует над несколькими ущельями, в которых проходят дороги из Кастилии и Арагонии: это—один из жизненных узлов страны. Во время последней войны, карлисты преобразовали его в сильную крепость, защищая горную часть Амецкуа. В соседней провинции, входящей в состав Старой Кастилии, находится город Тудела, замечательный винами; Калагорра, отчизна Квинтилиана, и Логроньо,—с мостом, построенным в одиннадцатом столетии, также представляют довольно важные стратегические пункты, потому что господствуют над переходом через Эбро. Калагорра, усвоившая гордый девиз: «я превозмогла Карфаген и Рим», служила оплотом для Сертория против Помпея; но она дорого поплатилась за свой героизм. Граждане её, осажденные римлянами, почти все погибли от голода: защитники города принуждены были питаться мясом своих жен и детей. Калагорра, древний Калагорри иберов, хотя и расположен вне области распространения эвскарийского языка, среди роскошных равнин Риохи, тем не менее тесно связывается с историею Васконгадских провинций, потому что фуэросы Алавы, принятые с 1332 года сюзереном Альфонсом Правосудным, составлены на основании древних законов Калагорры.

Число жителей главных городов баскских провинций, Наварры и Логроньо: