III.

В наши дни центры населения в Бельгии скучены преимущественно на равнинах, в той узкой полосе, где во времена римского владычества было только два города в собственном смысле: Turnacum (ныне Турне) и Atuatuca Tungrorum [ныне Тонгр]; третий, существовавший тогда в этой области город Bagacum (ныне Баве), находится теперь на французской территории. Во многих округах низменной Бельгии городские группы более многочисленны, чем деревни в большей части европейских государств, и притом эти группы отличаются сильно развитою общинною индивидуальностью: это были самостоятельные города, в роде городов древней Греции, республиканских городов Италии или вольных городов германской Ганзы. После продолжительной борьбы национальностей и сословий, следы которой ясно видны в романе «Похождения лисы», некогда очень популярном во Фландрии, бельгийские города, прочно устроившиеся в организованные коммуны или общины, завоевали себе независимое существование, и каждый из них получил свою особенную физиономию: подобно городам северной Франции, города Брабанта и валлонского Люттиха, вольные муниципии бельгийских Фландрий, сопротивлявшиеся с такою смелостью и энергией епископам, баронам и королям, могут, наравне с Флоренцией и Венгрией, претендовать на значительную долю влияния в том движении, из которого вышел современный западно-европейский мир.

Происхождение городских общин (коммун) в Бельгии, как и во Франции, было естественным следствием перемещения социально-экономических интересов. Из деревни, где господствовал помещик, центр тяжести постепенно передвигался к городу, где соединялись торговые люди, где работали цехи ремесленников. Уже в 779 году Карл Великий, предчувствуя опасность, которую ассоциации людей труда могли причинить верховной власти, нашел нужным воспретить всякий союз, всякий клятвенный «сговор» (conjuration) между крепостными Фландрии (Fleandreland), округа «Мемписка» (pagus mempiscus) и других прилегающих к морю местностей. «Никому не дозволяется—так гласил относящийся сюда указ—приносить присягу, посредством которой обыкновенно соединяются в гильдии...; никто не должен связывать себя клятвенными обещаниями насчет денежной складчины, предназначенной для оказания пособия в случае кораблекрушения или пожара...». Несмотря на эти запрещения и преследования, «опасные» гильдии, содержавшие в зародыше свободу общин, успели сохраниться, окрепнуть и создать мало-по-малу промышленную деятельность городов. Когда городские общины появляются в первый раз в истории,—что случилось в одиннадцатом столетии,—войны, конвенции, трактаты способствовали там и сям, в известной мере, их возникновению; но главною, так сказать, внутреннею, причиною этого переворота все-таки было постоянно возраставшее влияние ассоциаций ремесленных и торговых, цехов и гильдий.

Однако, первоначальная городская община, организовавшаяся как оплот против феодального порядка, и сама в сущности была основана на чисто-феодальных началах; представители муниципальной власти, головы (меры или бургомистры) и члены городского совета, всегда избирались из именитых или, как их называли, «родовитых» фамилий (lignages или «linages, Geslachten), подобно тому, как в имперских городах Германии важнейшие места в городском управлении были предоставлены членам знатных родов (Geschlechter). Эти высокородные особы одни управляли городом, и доступ к власти был строго воспрещен не только рабочим, но также и мещанам, даже самым богатым. Следствием этого были постоянные раздоры между «мелкотой» и «знатью» каждого города, между патрициями и простыми мещанами,—раздоры в роде тех, какие происходили в Нюрнберге, во Флоренции между «жирными» и «тощими» гражданами. Ремесленные корпорации часто восставали и пользовались каждою войною, внутреннею и внешнею, чтобы предъявить свои права на участие в городском управлении. При каждом поражении они подвергались жестоким карам: так, например, после одного усмиренного бунта полторы тысячи ткачей и других мастеровых из города Ипра или Эйперна были колесованы, обезглавлены или повешены без суда. Летописцы рассказывают с некоторою гордостью, чтобы прославить могущество господствующего класса, что города Фландрии иногда походили на леса—так многочисленны были виселицы на площадях и улицах. Несмотря на поражения и казни, гильдии и цехи мелких обывателей в конце-концов заставили патрициев дать им место в совете городов. В тринадцатом столетии и особенно в первой половине четырнадцатого мы видим учреждение почти во всех городских общинах большого совета («large conseil»), где «нации» (nations), то-есть уполномоченные, депутаты или выборные (соnsaux, jures) от ремесленных корпораций, заседали на-ряду с эшевенами и именитыми гражданами (нотаблями) и совещались, на равных с ними правах, о «важных» делах («affaires majeures») города. В Брюсселе, в Лувене и в других городах Брабанта «нации» имели своего особенного бургомистра, отличного от головы «родовитых граждан» (lignages). В славном городе Люттихе, где граждане с давних пор носили титул «господ», и где жилище гражданина считалось священным и неприкосновенным, торжество мелкого мещанства было гораздо более полное: в силу англёрского мирного договора, заключенного в 1313 году, было постановлено, что никто из люттихских граждан, принадлежащих к дворянскому сословию, не может сделаться городским головой (бургомистром) или членом муниципального совета, если не принадлежит к корпорации которого-либо из двадцати пяти цехов; все были избирателями, как мастера, так и простые рабочие; даже ремесленные ученики—пример очень редкий в Европе того времени—имели право подавать голос на выборах.

В этом мрачном хаосе феодального мира, господа жили в постоянной борьбе друг с другом, но где не было «ни одного клочка земли без господина», где всякая власть считалась исходящею свыше чрез посредство папы, императора или короля,—для бельгийских городов было большой победой сделаться равными баронам, приобрести феодальную личность, добиться чести вступать в непосредственные сношения с государями. С этого времени начинается новый порядок вещей, ибо независимость городов вышла снизу, из глубокой массы народа. Судя по отдельным элементам нового общества фламандского и валлонского, такого, каким оно пыталось организоваться и каким мы видим его преимущественно в Генте, под руководством Якова ван-Артевельде, диктатора Фландрии, можно заключить, что оно стремилось образовать большую лигу или союз самостоятельных городов, которые бы, в свою очередь, состояли из вольных ремесленных корпораций: братство (frairie) каждой группы трудящихся—такова была первоначальная частичка или молекула этого нового общества. Каждая ассоциация, мастеровых ли или граждан, была полным социальным организмом или союзом, который представлял в миниатюре совокупность государства, который имел многосложный характер религиозной общины, трибунала для суждения преступлений и проступков, торгового синдиката для защиты общих интересов и даже общества для устройства народных празднеств. Впрочем, нужно заметить, что цехи налагали на всех своих членов очень суровую дисциплину: не только военный костюм, но даже рабочая одежда были строго определены уставом, и в известные сроки производились осмотры, чтобы удостовериться, в исправности ли у членов братства оружие, военное облачение и обыкновенная одежда. Во всех актах своей жизни отдельный гражданин должен был сообразоваться с правилами и требованиями корпорации, к которой он принадлежал. И теперь еще во многих местах сохранились следы этого средневекового порядка вещей. Так, например, жители Гента разделены на «десятки» (decades) и носят костюм шестнадцатого столетия, с брыжами на шее и с алебардой в руках; они созываются в торжественных случаях, когда нужно устроить торжественный «выход» в парадных костюмах, или для того, чтобы приветствовать возвращение какого-нибудь знаменитого соотечественника, или для того, чтобы отпраздновать годовщину какого-нибудь великого подвига предков.

Городская община, составленная из мещанских ассоциаций и ремесленных корпораций, образовала высшую социальную группу, и, когда колокол ратуши призывал граждан к оружию, все единодушно должны были идти биться с врагом. Часто этим врагом было войско другого соперничествующего города; но общая опасность скоро убедила города в необходимости союза или федерации. Первое практическое осуществление этой мысли мы видим уже в 1312 году, когда, в силу так называемой кортенбергской хартии, восемнадцать городов и слобод («franchises») Брабанта соединились с некоторыми из вассалов Иоанна II и составили, вместе с ними, нечто в роде законодательного собрания. В 1334 году был заключен договор о федерации между жителями Брабанта; этим договором было постановлено, что торговля между двумя провинциями будет освобождена от всяких пошлин и стеснений, что денежные знаки будут одни и те же и что большие города: Брюссель, Антверпен, Лувен, Гент, Брюгге, Эйперн, будут посылать три раза в год депутатов в совещательное собрание, где будут заседать также представители графа Фландрского и герцога Брабантского, и которое должно быть созываемо поочередно в Генте, в Брюсселе и в Алосте. Уже в предыдущем столетии главные корпорации фламандских городов образовали международную гильдию, так называемую «Лондонскую Ганзу», в которой купечество семнадцати бельгийских городов соединилось с торговым сословием Англии. Правда, статуты этой Ганзы были далеко не демократические. Так, например, красильщики, «которые своеручно красят и у которых синие ногти» («ki tignent de leurs mains meismes et ki ont les ongles bleus»), котельники, «которые делают котлы и продают их на улицах» («ki afaitent les caudieres et ki vont criant aval les rues»), все те, которые занимались розничною торговлей, не могли быль членами этого коммерческого союза или братства.

Хотя форма нового общества, выработывавшагося в городах Бельгии, не могла вполне осуществиться на деле, и хотя благосостояние граждан было постоянно подвержено бесчисленным опасностям, тем не менее успехи всякого рода, достигнутые в этом уголке Европы, возвысили его в средние века на степень одного из центров цивилизации. Даже в некоторых деревнях возникли гильдии и цехи, подобные городским, и эти сельские ассоциации, гордившиеся своими «Keures» или грамотами, подтверждавшими их права, как нельзя более оправдывали это завоевание превосходною обработкой своих земель. Фландрские крестьяне сделались, начиная с двенадцатого столетия, наставниками других народов северной Европы: благодаря трудолюбивым фламандским колонистам, которые были приглашаемы самими государями, маленькие Фландрии основывались повсюду, во Франции, в Англии, в Германии, в Дании. Ремесленный класс фламандских и брабантских городов, не довольствуясь приобретением богатств старыми способами, старался создать новые отрасли промышленности, и, под влиянием возраставшего разнообразия производств, число ремесленных корпораций или цехов постоянно увеличивалось. Город Брюгге, стоявший одно время во главе мануфактурной промышленности во всем свете, имел в пятнадцатом столетии восемьдесят ремесленных корпораций; почти столько же было их и в Генте, где одни ткачи составляли двадцать семь ассоциаций, из которых каждая занималась производством особенного рода тканей. В Брюсселе существовало около пятидесяти цехов, сгруппированных в девять «наций»; в Турне—более сорока, в Люттихе и Эйперне—более тридцати в каждом. Что касается успехов фламандских общин в сфере духовной жизни, в трудах мысли, то эти успехи засвидетельствованы тем важным значением, которое получил их язык в современной литературе, и большим числом ученых, которое она дала Голландии в эпоху преследований.

Всего нагляднее свидетельствуют о прежнем процветании фламандских общин их общественные здания. Большая часть храмов, построенных в ту эпоху, остались недоконченными; но гражданские памятники архитектуры, воздвигнутые, впрочем, по более обширному плану и богаче украшенные внутри, были почти все закончены вполне, и нынешним архитекторам остается только поправлять или реставрировать поврежденные временем части здания. Различные корпорации имели каждая свой общественный или так называемый «Гильдейский» дом, который был тем усерднее украшаем, что члены братства сами жили в домах очень убогого вида. Особенно гостиные дворы и крытые рынки, поражающие своими колоссальными размерами, свидетельствуют о солидном богатстве граждан, которые могли сооружать подобные каменные громады. Городские ратуши или думы имеют величественный вид и, вместе с тем, отличаются блеском архитектурного украшения: этими зданиями граждане выражали в одно и то же время и свою гордость, внушаемую сознанием того, что они принадлежат к городскому обществу, и сыновнюю радость, которую они испытывали, украшая внешний вид своего родного города. Каждый город считал за честь построить свой муниципальный дворец по оригинальному, исключительно ему принадлежащему, плану; за исключением общего сходства, зависящего от архитектурного стиля эпохи, все в этих зданиях разнообразно и самобытно; они не были, как большая часть общественных зданий, воздвигаемых городами нашего времени, банальною копиею какого-нибудь столичного памятника архитектуры, рабски принятого за образец: иная ратуша, как, например, лувенская, походит на огромный ларчик для драгоценностей; другая, как, например, брюссельская, замечательна в особенности изяществом своего стройного, сквозного шпица; некоторые отличались живописным видом или благородною простотой фасада. Почти во всех этих муниципальных дворцах платформа, с которой представители общественного управления держали речь к народу, разнится местоположением и формой: в некоторых городах это—площадка, устроенная в виде выступа на фасаде здания, в других—балкон или мраморное крыльцо. Сторожевая башня или каланча (beffroi, Belfried, Belfroot), символ независимости города, или стоит отдельно, как в Генте, или возвышается над гостиным двором, как в Брюгге, или господствует над ратушей, как в Алосте, и помещена или на одном из углов, или по середине фасада. Некоторые из них похожи на башню, другие—на колокольню: оригинальный характер города высказывается преимущественно в этом памятнике, в «тайнике» которого хранились хартии местного права, и откуда раздавался звон большого вечевого колокола, когда нужно было праздновать решительную победу или отвратить общую опасность.

Эти общественные здания и площади, где они стоят, были главною ареной народных празднеств, до которых бельгийцы во все времена были большие охотники. Здесь происходили те торжественные процессии, которые изображены на старинных картинах, хранящихся в музеях; здесь приносились «присяги», раздавались награды отличившимся стрелкам из лука, певцам или стихотворцам, ибо фламандские общины, подобно городам древней Греции, устраивали также литературные празднества: депутации от других городов приезжали на триумфальных колесницах или ладьях, и граждане торжественной процессией выходили им навстречу. Однако эти литературные празднества мало-по-малу выродились в состязания «риторов» и рифмоплетов. В эпоху упадка, когда города имели уже только вид свободы, блеск народных празднеств, обилие речей, многословие и пустозвонство были именно рассчитаны на то, чтобы заставить граждан забыть, что они прежде были сами себе господа.

Цветущее состояние фламандских городов скоро сменилось периодом упадка, и произошло это большею частию по вине самих общин. Когда им грозила опасность, они хорошо понимали пользу федерации и соединялись для дружного действия против общего врага; но, по восстановлении внешнего мира, между ними опять начинались внутренние раздоры. Брюгге и Гент, как слишком близкие соседи, всегда были готовы затеять междоусобную войну: завистливое соперничество разделяло эти два города и побуждало их делать друг другу всевозможный вред посредством силы или хитрости. Так, в 1379 году, гентцы вооруженною рукой завалили канал для морского судоходства, который жители Брюгге рыли в направлении к Дейнце. По уставам городских братств, купцы одного города, если отправлялись целым обществом в соседний город, обязаны были идти хорошо вооруженными, дабы могли, в случае надобности, защитить честь своего города и своей корпорации, и те, которые не исполняли этого правила, должны были платить штраф. При малейшей тревоге граждане хватались за оружие, вступали в бой между собою. Даже дети от десяти до четырнадцати лет соединялись в военные роты: в 1488 году две такия детские банды завязали битву на улицах Брюгге, и пять мальчиков остались мертвые на мостовой. Строгость уставов, обеспечивавших монополию различным цехам и делавших их враждебными друг другу, тоже способствовала в большой мере несчастиям городов и ослаблению их патриотической энергии. В Турне, например, были цехи «разносчиков масла», «разносчиков углей», «разносчиков мануфактурных товаров», и горе тому, кого встречали несущим товар, предназначенный, по регламенту, не для его плеч. Так же или почти так же было во всех фламандских общинах. Еще в начале нынешнего столетия в Брюгге существовала корпорация «краненкиндеров» (Kraanenkinder, т. е. дети «крана»), которые одни имели право цедить вино из бочек: в высокоторжественные дни они еще носили свой традиционный мундир.

Герцоги бургундские, которых соблазняло богатство фламандских городов, воспользовались их междоусобиями и сделались господами страны. Промышленность городов служила им к увеличению блеска их двора; граждане же были угнетены, система высоких налогов, покровительственных пошлин, герцогских повелений или ордонансов заменила самоуправление коммун,—и упадок начался. Попытки возмущения против этого ига были жестоко усмиряемы, и герцоги не упускали ни одного случая унизить города в их гордости. В 1468 году Люттих был почти уничтожен, около сорока тысяч его жителей были перебиты, и колодезь на главной площади, называвшийся «lе perron», который считался палладиумом города, символом его муниципальных вольностей, был разрушен; в предъидущем году Карл Смелый отнял у гентских работников их знамена и велел развесить их на сводах церквей в отдаленных городах, как трофеи своей победы над народом. Император Карл Пятый, сам гентский уроженец, отменил вольности Гента, осудил наиболее энергичных граждан на казнь и изгнание, подчинил жителей суровым регламентам и приказал снять с городской башни большой вечевой колокол, называвшийся «Роландом» и представлявший собою как бы глас города. Когда писатель Яков Майер напечатал свою «Историю Фландрии», в 1538 году, Карл V разрешил издание этой книги только под условием, чтобы в ней ничего не говорилось о привилегиях городов (d’ombettre l’insertion des privileges d’aulcunes villes»). Грамоты или luyster Брабанта были заперты в одной из башен Брюсселя, и граждане увидели их опять только тогда, когда это здание было разрушено неприятельскими бомбами во время осады города войсками Людовика XIV.

В царствование преемника Карла V, Филиппа II, религиозные войны сопровождались великими бедствиями, разорением края, и безмолвие террора воцарилось в некогда вольных и богатых городах. Даже литературные собрания, или так называемые «палаты реторики» (chambres de rhetorique), навлекли на себя подозрение властей; свирепый герцог Альба велел повесить большое число граждан, принимавших участие в этих литературных состязаниях, и бургомистр ван-Стрален, главный организатор празднества, устроенного в 1561 году в Антверпене, погиб на эшафоте. Промышленность пришла в упадок, города обеднели и опустели, даже цветущие селения были покинуты жителями; во многих местах страна приняла вид безлюдной пустыни. Сильное эмиграционное движение направилось к северным провинциям Нидерландов; число бельгийцев, переселившихся в Голландию, определяют в сто тысяч душ. Прискорбнее всего было то, что эти добровольные изгнанники были именно самые энергичные люди,—те люди, которым нация обязана была своею интеллектуальною жизнью и самодеятельностью; вместе с ними Бельгия, так сказать, лишилась своих жизненных соков. Эта эмиграция еще в большей мере, чем войны, резня и казни, была причиной нравственного ослабления страны в последующие века. Вандеркиндере даже высказывает предположение,—не настаивая, впрочем, на его безусловной верности,—что уменьшение среднего роста у фламандцев было, может быть, косвенным следствием происходившего в ту эпоху выселения массами, так как, по его словам, покидали родину, главным образом, жители саксонской расы.

Бельгийские коммуны вновь приобрели некоторую автономию; однако, муниципальные советы назначаются ныне ограниченной подачей голосов, и бургомистр уже не избранник своих сограждан. Советы эти в действительности—маленькия буржуазные олигархии, масса же народа не получила своих прежних вольностей. Но как ни велико было политическое несчастие страны, старый муниципальный дух сохранился в ней с замечательною силою до наших дней и обнаруживается особенно рельефно во время храмовых и местных праздников в честь святого, покровителя города. На этих патрональных праздниках и «кермессах» религиозные процессии, военные кортежи, театральные представления, народные игры и пляски перемешиваются различным образом, как в средние века, так что совокупность церемоний сохраняет в каждом городе оригинальный вид. В Кортрейке или Куртре, в Фюрнесе, символические процессии напоминают средневековые духовные мистерии; в Шателе и в других городах провинции Геннегау крестные ходы имеют двоякий характер—религиозный и военный; в Тимеоне, близ Госселиса, в Геннегау, как говорят, существуют еще процессии с пляской. Наконец, многие старинные городские общины: Монс, Ат, Турне, или Дорник, Мехельн, Антверпен, Гент, подобно коммунам французской Фландрии, например, городу Дуэ, считают долгом устраивать во время местных праздников так называемые «кавалькады», где исторические сцены, перемешанные с аллегориями, наглядно рассказывают историю города.

В двух принадлежащих к Бельгии кусках бассейнов Уазы и Сюры или Зауера, притока Рейна, нет ни одного бельгийского города: но в бассейнах извилистой Семуа и Шера, которые соединяются с Маасом во французском департаменте Арденнов, мы находим несколько городков и местечек. Только один из этих населенных пунктов имеет свыше 5.000 жителей—это Арлон (Arlon), некогда римская деревня Orolaunum vicus, а ныне главный город провинции Люксембург; он построен амфитеатром на высоте более 400 метров, на плоской возвышенности, по которой свободно разгуливают северные ветры, и не заключает в себе ничего достопримечательного, кроме римских древностей, хранящихся в местном музее; но он замечателен большим числом и превосходной организацией своих общественных школ; между прочим, здесь существует прекрасно устроенный музей учебных пособий. Неподалеку от французской границы встречаем маленький городок Виртон (Virton), хорошо защищенный от холодных ветров; это бельгийская Ницца. Бульон (Bouillon), другое местечко, носящее название города, лежит в долине Семуа, недалеко от того места, где эта река, образуя бесчисленные излучины, вступает на французскую территорию; дома этого городка скромно группируются у подножия высокого выступа горы, на котором стоит древняя крепость, прославленная известным Годфридом Бульонским и другими знаменитыми воителями.

Выйдя из пределов Франции, на севере от Живе, Маас скоро встречает на своем пути бельгийский город Динан (Dinant), тесно построенный на узкой полосе между правым берегом этой реки и отвесными утесами, на вершине которых высятся стены бывшей крепости, ныне покинутой. После страшного погрома, совершенного по приказанию герцога Филиппа Бургундского, которого так несправедливо прозвали «Добрым», этот город пришел в упадок, и с той поры не мог уже вполне подняться до прежнего цветущего состояния. Динан не славится более, как в средние века, своими изделиями из меди, известными с двенадцатого столетия под названием dinanderies; теперь из произведений его промышленности наибольшею известностью пользуются так называемые couques, пряники, приготовляемые особенным способом и украшенные изображением людей, процессий, пейзажей и даже сцен из повседневной жизни. Динан, один из живописнейших городов Бельгии, есть, вместе с тем, главный центр экскурсий для любителей прогулок в верхнюю долину Мааса и в долину Лессы, которая поднимается на юго-востоке в самое сердце Арденнов. Городки Сине (Ciney), «столица» Кондроза, Марш (Marche), «столица» Фаменны, Бастонь (Bastogne l’Ardennaise) построены на плоскогорьях этой мало населенной области. Город Сен-Гюбер (Saint-Hubert), через который проходит одна из самых оживленных в древности дорог горной группы Арденнов, прославился в особенности своими охотами. Встарину здесь был обычай праздновать 3 ноября, день ангела рыцаря-епископа, от которого город получил свое имя, большою псовою охотою. На этот праздник собиралось множество охотников в сопровождении многочисленных свор: прежде чем отправиться в лес, они присутствовали на литургии. Аббатство получало первинки дичи, убитой в этот день, и десятую часть дичи, убиваемой в продолжение целого года. Монахи, сами большие любители охоты, разводили особую породу собак и должны были ежегодно посылать по шести пар их в подарок французскому королю; теперь эта порода существует лишь в очень малом числе представителей, и то только в одной Англии.

Ниже Динана и Бувиня (Bouvignes), скромного городка, который некогда был соперником Динана, Маас не встречает на своем пути ни одного города до Намюра (Namur), построенного на обоих берегах Самбры, у подошвы крутого мыса, господствующего над слиянием этих двух рек. Местоположение Намюра (в древности Namurcum) очень выгодно в стратегическом отношении, и потому он уже во времена римлян был важным оборонительным пунктом; сильная крепость, занимающая весь угол мыса, заменила, с конца прошлого столетия, стоявший там некогда укрепленный замок графов Намюрских. История рассказывает о многочисленных кровопролитных битвах между армиями, которые оспаривали друг у друга обладание этим военным опорным пунктом. Еще в 1815 году, после сражения при Ватерлоо, арьергард французской армии задержал здесь войска союзников. Осады, бомбардирования, пожары, которым так часто подвергался этот город, уничтожили почти все его древние здания: городская башня (beffroi) и монастырь св. Альбина, превращенный ныне в здание судебных учреждений,—единственные средневековые памятники, которые еще сохранились в столице провинции Намюр. В кафедральном соборе, сооружение которого относится уже к новому времени (он был освящен в 1772 г.), заслуживает внимания гробница Дон-Жуана Австрийского, победителя при Лепанто, скончавшагося в 1578 году в соседнем лагере. Из замечательных уроженцев Намюра назовем филолога Оноре Шаве (Honore Chavee). Промышленность города довольно деятельна; он производит стеклянные изделия, ножевый товар, кожу, химические продукты, имеет большие металлургические заводы. Обработка железа практикуется в крае по меньшей мере две тысячи лет, доказательством чего служат открытые в окрестностях города следы древних плавильных печей и ямы, содержавшие куски расплавленной руды.

Средняя долина Самбры, благодаря её богатству каменным углем, превосходит Намюр числом и важностью своих фабрик и заводов. Главный пункт этой промышленной области, произведения которой расходятся по всему свету,—город Шарлеруа (Charleroi), названный так в честь Карла II. короля испанского, лет двести тому назад; до того времени он был простою деревней и назывался Шарнуа. Знаменитый Вобан окружил его крепостною оградой, которая много раз подвергалась неприятельской осаде, и которую теперь заменили площади, бульвары, большие современные здания. Главный памятник строительного искусства, как и подобает такому деятельному промышленному городу, каков Шарлеруа, представляющий собою центр металлургической промышленности в Нидерландах,—это громадное здание железнодорожной станции, где останавливаются поезды, нагруженные каменным углем и железною рудой. Шарлеруа продолжается в долине Самбры многочисленными городками и местечками, составляющими отдельные общины, и образует как-бы один обширный город: таковы на юге и юго-востоке—Марсинель (Marcinelle) и Кулье (Couillet); на востоке—Монтиньи-на-Самбре (Montigny sur Sambre), Шателе (Chatelet), Шателино (Chatelineau); на северо-востоке—Жилли (Gilly), Рансар (Ransart), Курсель (Courselles); на севере—Лоделинсар (Lodelinsart), Жюме (Jumet), Госсели (Gosselies); на северо-западе Ру-ле-Шарлеруа (Roux lez-Charlroi); на западе и юго-западе—Дампреми (Dampremy), Маршиенн-о-Пон (Marchienne au Pont), Монсосюр-Самбр (Monceau sur Sambre), Монсюр-Маршиенн (Mont-sur-Marshienne), Тюэн (Thuin), лежащий выше в долине Самбры, находится уже вне Шарлеруа: это отдельная группа фабрик, так же, как и старинный городок Фонтен-Левек (Fontaine l’Eveque), лежащий западнее, на плато, разделяющем бассейны рек Самбры, Гены и Сенны. На территории общин, составляющих аггломерацию Шарлеруа, путешественник только и видит что фабричные заведения, с вечно дымящимися трубами, высокие доменные печи, железоделательные и чугуннолитейные заводы, стеклянные фабрики, заводы химических продуктов; повсюду горизонт ограничен грудами шлаков, которые образуют целые горы.

Железное производство в провинции Геннегау в 1893 году: чугуна—259.510 тонн; железа—337.180 тонн.

Несколько железных дорог пересекают в этой каменноугольной области главную рельсовую линию, идущую из Люттиха в Париж; кроме того, канал, по которому постоянно движутся длинные вереницы нагруженных судов, соединяет течение Самбры с сетью судоходных путей низменной Бельгии. На юге, в соседстве с французскою границей, встречаем городки Мариембург (Mariembourg), Филиппвиль (Philippville), Шиме (Chimey), часто упоминаемые в истории войн и политических трактатов. К северу от Шарлеруа находятся знаменитые поля битв при Флёрюсе (Fleurus) и Линыи (Ligny). Часть равнины около Флёрюса покрыта беловатым налетом (эффлоресценцией), сернокислым баритом, который в последние годы стали разработывать в больших размерах; к сожалению, этот порошок, как кажется, употребляют не только для разных дозволенных законом производств, но также для фальсификации многочисленных продуктов и товаров: бессовестные спекулаторы примешивают его даже к крупичатой муке.

Ниже слияния Самбры и Мааса, последняя из этих рек течет длинными извилинами между живописными склонами гор, усеянных старыми развалинами и новыми замками. На правом берегу прежде всего встречаем город Анденн (Andenne), где есть фабрики (бумажные, фаянсовые) и в окрестностях каменоломни. Далее следует город Гюй (Нuу), лежащий на том же берегу, у подножия крепости, теперь бесполезной, но имеющей живописный вид. Гюй—один из старинных городов валлонской земли; прежде в нем было семнадцать монастырей, в одном из которых находилась гробница Петра Пустынника, проповедника первого крестоваго похода. К северу от большой общины Сен-Жорж-на-Маасе (Saint Georges-sur-Meuse) и деревни Энжис (Engis), замечательной своими каменоломнями и прославившейся в ученом мире драгоценными доисторическими остатками, найденными в её пещерах, берега Мааса усеяны фабриками и деревнями рабочих: мы уже вступили в промышленную область Льежа, или Люттиха (Luttich, Liege, Luik).

Эта столица валлонской Бельгии расположена на обоих берегах Мааса, ниже впадения в него реки Урты; на западе возвышается продолговатый холм, на вершине которого стоит цитадель, и откуда открывается прекрасный вид, когда горизонт не затемнен дымом, поднимающимся из бесчисленных фабричных труб. Город продолжается далеко своими фабричными предместьями, рассеянными в долине и по скатам холмов, и покрывает своими строениями большой остров, образуемый Маасом и одним из его канализованных рукавов. Несколько мостов соединяют берега реки; один из них, «мост Арок» (Pont des Arches), который несколько раз перестраивали, стоит, по преданию, на месте главного моста, «Souverain pont», сооруженного паладином Ожье Датчанином. Льеж—один из тех городов, имя которых, повторяемое поэтами цикла Карла Великого, так же, как летописцами и историками, приобрело громкую известность во всей Европе. Едва-ли найдется в германской и романской Европе такая деревня, где не знали бы двуязычного «Люттихского альманаха» Матвея Ленсберга.

Центр Льежа расположен недалеко от моста Арок. В этой части города, на площади ратуши, стоит колонна, окруженная фигурами трех граций на месте древнего колодца «Перрон» (lе Perron), который был символом местных вольностей для граждан старого республиканского города. Недалеко оттуда находится бывший дворец князей-епископов, в котором теперь помещаются судебные учреждения, архивы, присутственные места: это—обширное здание, господствующее над площадью Сен-Ламбер, получившей свое название от стоявшего тут прежде великолепного собора св. Ламберта, на который каждый житель Льежа, богатый и бедный, должен был завещать, умирая, какую-нибудь сумму, хотя бы копейку, и который был разрушен во время первой французской революции. Университет, основанный в 1817 году нидерландским правительством, вместо прежней иезуитской коллегии, заключает в себе драгоценную библиотеку, нумизматический музей, многочисленные коллекции предметов естественной истории, анатомических препаратов, физический кабинет, химическую лабораторию. С университетом соединены школа искусств и мануфактур, горное училище, нормальная школа (педагогический институт). В 1892-93 г. в университете числилось 960 студентов и в принадлежащих к нему технических заведениях 300 слушателей. В непосредственном соседстве с университетским зданием помещается музыкальная консерватория, откуда вышли многие воспитанники, сделавшиеся знаменитыми. Академия художеств также посещается большим числом учащихся. Льежский археологический институт обладает замечательным музеем древностей. Перед фасадом университета стоит статуя великого геолога Андрея Дюмона, а на театральной площади поставлен памятник другому льежскому уроженцу, композитору Гретри. Льеж соорудил также монумент Карлу Великому, так как он—один из городов, считающих себя местом рождения легендарного императора. Многочисленные церкви высоко поднимаются над домами своими колокольнями и куполами. Самая любопытная из них в историческом отношении—церковь св. Мартина, построенная на углу выступа горы, господствующей над городом с восточной стороны; высокая башня её заменила прежнюю башню, куда укрылись патриции во время народного восстания в 1312 году, и где они были сожжены живыми разъяренною толпой. В этом храме в 1246 году был впервые установлен праздник Тела Господня, сделавшийся с той поры одним из важнейших торжеств католической церкви.

По сказанию местных хроник, залежи и употребление каменного угля были открыты, в конце двенадцатого столетия, одним кузнецом по имени Гуллос (Houllos), от фамилии которого, несколько видоизмененной, и произошло, как полагают, французское название этого минерального топлива (la houille). Каково бы ни было достоинство этой этимологии [по мнению А. Шелера, слово houille происходит от немецкого Scholle, глыба, ком земли], она во всяком случае доказывает, что в льежском крае с очень давнего времени пользовались ископаемым углем. Каменный уголь, пласты которого разрабатываются в окрестностях Льежа и даже под течением Мааса и под некоторыми кварталами города, составляет необходимый материал многочисленных фабрик, возвышающихся, в виде громадных закоптелых зданий с вечно дымящимися трубами, в самом городе и в его предместьях и пригородах. В 1890 году в Льежской провинции разрабатывались 93 копи, которые все вместе дали 5.056.430 тонн угля, ценностью около 71 миллиона франков. Главная отрасль мануфактурной промышленности Льежа—оружие, выделка которого производится большею частию на дому: оружейные мастера обыкновенно имеют кузницу и мастерскую в соседстве с своим скромным жилищем; здесь все куют, везде видны пылающие горны, целые улицы окрашены в огненный цвет от блеска пламени ружейных мастерских. Во многих странах, особенно во Франции, почти все охотничьи ружья льежской фабрикации. Бельгийское правительство имеет в Льеже, с 1802 года, пушечный литейный завод и с 1840 года фабрику военного оружия, заказчиками которых были по очереди почти все государства Европы. В 1894 году было выделано 465.490 ружей, 388.450 револьверов, 25.560 пар кавалерийских пистолетов, 2.515 карманных пистолетов и 157.748 штук разного другого оружия. Величайшее промышленное заведение Бельгии и одно из важнейших в свете—это фабрика, которую Джон Коккериль и Вильгельм I, король нидерландский, основали, в 1817 году, в местечке Серен (Seraing), в нескольких километрах выше Льежа, на правом берегу Мааса, в бывшем летнем дворце льежских князей-епископов. Подобно Крезо и заводу Круппа, серенская фабрика, принадлежащая ныне акционерному обществу, представляет целый город амбаров, доменных печей, литейных заведений и мастерских, где на пространстве 108 гектаров работают около 11.000 мастеровых (рудокопов, литейщиков и проч.) и сотни паровых машин, потребляющие ежегодно около 6 миллионов центнеров топлива. С 1822 года, эпохи, когда Серен сделал свою первую машину для парохода, и до 1835 года, когда был приготовлен первый локомотив, эта громадная фабрика поставила на всемирный рынок, в виде разного рода паровых двигателей, силу, равную нескольким миллионам паровых лошадей; серенские сталеделательные заводы могут прокатывать до 365 тонн рельсов в один день. Техническое училище в Серене имеет более 200 воспитанников. Общая ценность годового производства серенской фабрики простирается до 45 миллионов франков. Выше на Маасе находится огромная стеклянная фабрика Валь-Сан-Ламбер—одно из важнейших заведений этого рода на континенте Европы; Жемепп (Jemeppe), лежащий на левом берегу реки, против Серена, в действительности есть лишь предместье этого последнего; лежащие ближе к Льежу Склессен и местечко Угре (Ougree, угорское), получившее это название, как говорят, от поселившейся здесь некогда венгерской колонии, замечательны своими обширными металлургическими заводами. На юго-востоке от города, при слиянии рек Урты и Вездры, находим деятельное фабричное местечко Шене (Chenee), с важными цинколитейными заводами, принадлежащими обществу «Vielle Montagne». На западе лежит большое предместье Анс (Ans), окруженное каменноугольными копями. Население Льежа, вместе с подгородными местечками и селениями, расположенными вокруг него в десятиверстном районе, простирается до 250.000 душ.

Металлургическое производство провинции Льеж представляло в 1893 году следующия цифры: сырого железа 293.200 тонн; стали—170.943 тон.; цинка—82.700 тон.; цинка в листах—26.800 тон.; серебра—33.000 килограмм.

В верхней долине Урты и в долине её значительного притока Амблевы бесплодие каменистой почвы и недостаток удобных сообщений помешали возрастанию городов и деревень. Самая значительная группа населения в этой местности—Ставелот (Stavelot. Stabuletum, Stablum), лежащий близ немецкой границы. Княжество Ставелот, происхождение которого относится к седьмому веку, сохраняло свою независимость до конца прошлого столетия; оно было леном Германской империи, и один из его округов, Мальмеди, сделался с 1815 года прусскою территорией. Ставелотское аббатство обладало многими драгоценными книгами, которые теперь рассеяны по большим библиотекам европейских государств. Долина реки Вездры, поставленная в более благоприятные условия сравнительно с долиной Амблевы, как естественный путь между Ахеном и Льежем, достигла важного значения, как промышленный край. Проезжая из немецкого города в валлонский, путешественник везде встречает по дороге фабрики и заводы. Однако, знаменитейший исторический бург этого края, расположенный на скале, в непосредственном соседстве с германскою границей, представляет теперь одни развалины: это древний Лимбург (Limbourg. Lindburg), некогда могущественный, сильно укрепленный город и столица герцогства того же имени. Но именно богатства его и стратегическая важность его местоположения и были причиной того, что он часто подвергался нападениям врагов; Лимбург был несколько раз опустошаем неприятельскими войсками, затем окончательно разрушен в 1675 и 1701 годах армиями Людовика XIV. Новый город, не феодальный, а мануфактурный, выстроился у подошвы холма, на котором стоял старый, и находится уже вне пределов провинции, получившей от него название.

Маленький ручей Жилепп, берущий начало на юге от Лимбурга, в области лесистых холмов, бежит по живописной долине, где недавно построена огромная запруда, увенчанная колоссальною фигурой льва. Эта массивная каменная стена, в 48 метр. высоты и 235 метр. длины между двумя холмами, имеет не менее 66 метр. ширины при основании. Она может задерживать более 12 миллиардов кубич. метров воды, то-есть все количество, приносимое Жилеппом в продолжение шести месяцев, и узенький ручеек, нормальный водосток которого не превышает 730 литров в секунду, превращается тогда в озеро, поверхность которого равна нескольким квадратным километрам. Назначение этого искусственного озера—задерживать зимние и весенние разливы и доставлять фабрикам и заводам бассейна Вездры питательную воду, необходимую им во время летних засух. Эти промышленные заведения, поднявшие так высоко экономическое значение Вервье, Дизона, Энсиваля,—по большей части суконные фабрики. Ткацкая промышленность была известна в крае уже с двенадцатого столетия, но она возвысила Вервье (Verviers) на степень одного из важнейших в свете фабричных центров только после промышленного упадка Фландрии; около половины восемнадцатого столетия фабрикация сукон окончательно перешла из западной Бельгии в восточную: цеховая организация ремесл, составлявшая некогда политическую силу обеих Фландрии, сделалась, в конце концов, причиной их обеднения, задерживая всякий прогресс, всякое обновление, замыкая мастеров в непереходимый круг рутинных способов производства. Главные произведения вервьетской промышленности—сукна, драп, фланель, казимир, легкия шерстяные материи, а также шерстяная пряжа, большая часть которой вывозится в Англию. Сукна, употребляемые для армии и известные под именем «солдатских», отправляются преимущественно в Италию и восточные страны. Крашеная шерсть привозится в Вервье по большей части из северной Франции. С 1872 года производство в округе Вездры уменьшилось почти на половину. Скрипач Вьетан был уроженец Вервье.

Небольшая долина, ручей которой впадает в реку Вездру у Пепинстера, ниже Вервье, замечательна не столько своими фабриками, сколько минеральными водами. Здесь находится город Спа (Spa), который в прошлом столетии был самым знаменитым и модным местом вод в Европе, и который, после продолжительного периода упадка, ныне снова привлекает тысячи больных. Что касается праздных посетителей, приезжающих просто для развлечения, то число их сильно убавилось с той поры, как запрещены азартные игры, и на долю города остались только дозволенные законом роды промышленности, каковы эксплоатация минеральных вод, резьба и раскрашивание разных вещиц из дерева, (гостей ежегодно бывает от 11 до 12 тысяч). Минеральные источники, именно железистые, чрезвычайно многочисленны в этой местности, почва которой содержит железную руду в больших количествах. Тенистые аллеи, рощи, маленькия живописные долины, которыми окружен Спа, делают этот город приятным местопребыванием; холера никогда не проникала в эту долину, хотя все окрестные города испытали на себе страшное действие этого бича. Другой городок с минеральными водами, Шодфонтен (Chaudfontaine, Calida de Fontana), лежащий на берегу Вездры, в 10 километрах от Льежа, тоже представляет для любителей загородных прогулок много прелестных пейзажей. В летнее время жители Льежа толпой отправляются на эти термы.

По выходе из провинции Льеж, Маас продолжает извиваться между бесчисленными фабриками и деревнями, населенными рабочими. Вместе с тем это одна из интереснейших областей северной Европы по историческим воспоминаниям. На правом берегу реки находится местечко Жюпиль (Jupille), где часто проживал Карл Великий, и где умер Пепин Геристальский. На другом берегу стоит Герсталь (Геристаль), сделавшийся ныне одним из фабричных предместий Льежа: здесь родился Пепин Короткий; здесь же Карл Лысый и Людовик Немецкий заключили между собою в 870 году договор о разделе Лотарингии, то-есть земель между Маасом и Рейном. Далее первая из этих рек протекает по голландской территории, в анклаве Маастрихта, затем снова омывает своим левым берегом территорию Бельгии: в этом месте находится старинный городок Маасейк (Mazijk, Macseyck), родина знаменитых живописцев братьев ван-Эйк, которым здесь поставлен памятник.

К северо-западу от Льежа, в долине р. Геер, притока Мааса, лежит город, еще ранее прославившийся в летописях Бельгии: это Тонгр или Тонгер (Tongres, Tongern, в древности Atuatuca Tungrorum), древняя крепостца, castellum, адуатуков [называвшихся в последствии тонграми], народца, который кимвры оставили позади себя во время нашествия на Галлию, и который, спустя полтораста лет, был перебит или продан в неволю, по приказанию Юлия Цезаря. В соседстве с городом возвышаются два могильные кургана неизвестной эпохи. Кроме того, уцелела часть колоссального городского вала, построенного из кремня и цемента: это древнейшая оборонительная стена Бельгии; местные жители обыкновенно называют ее «плотиной», Zeedyk. Честь быть главным городом бельгийской провинции Лимбург, после отделения этой области от Голландии, казалось бы, следовало предоставить Тонгру, как старейшему из городов; однако, выбор пал на Гассельт, бывший в то время простым местечком, но занимающий более центральное и выгодное положение относительно совокупности округа. Гассельт (Hasselt), хотя лежащий в небольшом расстоянии от Мааса, находится уже в бассейне Шельды, на маленькой речке Демер. Соперники Гассельта по важности, Сен-Трон (Saint-Trond, по-фламандски Sint-Truyden, в средние века Fanum Sancti Trudonis), и Тирлемон (Tirlemont), или Тинен (Thienen, Thenае), орошаются ручьями, принадлежащими к тому же бассейну. Первый из этих городов, Тирлемон, имеет, как и все вообще большие коммуны Фландрии, свою сторожевую башню (beffroi), символ его прежней независимости, а соседний с ним бург Лео (Leau), один из «мертвых» городов Бельгии, сохранил свою городскую ратушу и древнюю церковь, чудо красоты и оригинальности. Тирлемон походит на многие из фламандских городских общин не только своею образцовою чистотой, но также своею тишиной и запустением, так как он давно утратил свое прежнее промышленное значение. Его стены, имеющие 2 часа пути в окружности, обнимают площадь слишком обширную для нынешнего города, население которого не достигает 20.000 душ, и потому некоторые из старых кварталов заменены уже садами и возделанными полями. Село Ланден, лежащее между Тирлемоном и Сен-Троном, по несколько южнее, напоминает Пепина Ланденского, палатного мера (majordomus) Клотара II и основателя карловингского могущества, который здесь умер и погребен (640 г.); в настоящее время чрез эту деревню проходят пять железных дорог, и это обстоятельство придало ей некоторую важность в экономическом отношении. В соседстве с Ланденом находится другая деревня Нервинден (Neerwinden), получившая известность в истории по двум происходившим здесь сражениям, разделенным столетним промежутком, в 1693 и в 1793 годах, с различным результатом для французов, которые в первой из этих битв одержали победу, а во второй понесли поражение. Нервинден лежит на естественном стратегическом пути из Брюсселя в Льеж и из Монса в Маастрихт.

Бельгийские коммуны бассейна Мааса, с населением не менее 5.000 душ (по переписи 31-го декабря 1890 года):

Провинция Люксембург. Арлон—8.030 жит.

Провинция Намюр. Намюр—30.090 жителей; Анденн—7.075; Динан—7.050 жителей.

Провинция Геннегау. Округ Шарлеруа: Жюме—24.000 жителей; Жилли—20.450; Шарлеруа—22.000; Монтиньи на Самбре—15.480; Маршиенн-о-Пон—15.160; Курсель—12.650; Шателе—11.180; Марсинель—11.190; Шателино—10.190; Госсели—9.120; Дампреми—8.940; Ру-ле-Шарлеруа—8.430; Кулье—8.330; Мон-сюр-Маршиен—6.750; Лоделинсар—7.000; Монсо на Самбре—6.685; Рансар—6.750; Тум—6.000; Фонтен-Левек—5.250 жителей.

Провинция Льеж. Льежский округ: Льеж (Люттих)—158.900 жителей; Серен—36.445 (1895 г.); Герсталь—13.880; Угре—10.240; Гривенье—9.570; Жемепп-ле-Льеж—7.000; Анс—6.875; Шене—7.040. Вервье—50.000; Гюй—14.000; Дизон—13.220; Спа—8.135; Сен-Жорж на Маасе—6.000; Энсиваль-ле-Вервье—6.500 жителей.

Провинция Лимбург. Тонгр—8.820 жителей (1894 г.).

Город Дист (Diest, Distemium), лежащий к западу от Гассельта и на той же реке, ниже впадения в нее Большой Геты, текущей от Тирлемона, замечателен как крепость, защищающая страну со стороны Голландии. Из промышленных его заведений заслуживают внимания многочисленные винокуренные и пивоваренные заводы; особенно славятся многие приготовляемые на этих заводах сорты пива, между прочим, так называемое «гильдейское пиво», gilden bier, которые пьют на праздниках некоторых корпораций. Ниже лежит городок Сихем (Sichem), с старинными круглыми башнями, окруженный лугами и рощами и тоже известный своими пивоваренными заводами. Течение реки Демер отделяет холмы Гагеланда от песков Кампины, по которым там и сям рассеяны сосновые лески.

Ниже Эршота река брабантской Кампаньи или Кампины соединяется с р. Диле, которая перед тем пробегает равнины области Гессе. Эта последняя река берет начало на юге от Вавра и проходит через знаменитый Лувен [Louvain, по-фламандски Leuven или Lovеn, который некогда был столицей Брабанта и одним из многолюднейших и богатейших городов Бельгии. В 1360 году в этом городе, по словам Юстуса Липиуса, насчитывалось от трех до четырех тысяч фабрик и мастерских для тканья сукон, а население его, вероятно, простиралось до 100.000 душ. Масса ремесленного люда в ту цветущую эпоху Лувена была так велика, что введено было правило каждый будничный день звонить в большой колокол в продолжение получаса до закрытия мастерских, с целью предупредить прохожих, чтобы они остерегались толпы мастеровых, наводнявших улицы по окончании дневной работы. Кроме суконного производства, в Лувене существовали и другие отрасли промышленности, из которых назовем, как важнейшие, выделку кож и фабрикацию военного оружия, преимущественно оборонительного, шлемов, лат и щитов; купцы его ввозили из-за границы большое количество меду, который употреблялся на приготовление напитка того же имени. К промышленной важности Лувена присоединилась еще научная, со времени основания его знаменитой высшей школы. Курсы Лувенского университета открыты в 1426 г., и с следующего столетия он сделался одним из первых в Европе по числу учащейся молодежи (в то время он насчитывал у себя более 6.000 студентов): особенно славился медицинский факультет. Но около конца шестнадцатого столетия умственная жизнь почти совершенно погасла в Лувене, как и в других частях Бельгии. К общим причинам упадка прибавилась еще чума, которая похитила пятьдесят тысяч жителей и всех профессоров медицины, исключая одного. Однако, Лувенский университет продолжал существовать по имени, не оказывая никакого влияния на успехи наук; наконец, он был закрыт во время французской революции. Восстановленный в 1817 году королем Вильгельмом нидерландским, он снова был упразднен в 1830 году, затем с 1836 года заменил вольный католический университет, основанный за два года перед тем в Мехельне. Располагая обширными фондами, пожертвованными некоторыми богатыми фамилиями, это высшее учебное заведение привлекает большее число слушателей, чем другие бельгийские университеты; оно является представителем духа церкви против Брюсселя, защищающего дело свободной науки. В 1892-93 году в Лувенском университете числилось 1.645 студентов, считая в том числе воспитанников существующих при нем специальных учебных заведений: горного и мануфактурного училища, школы гражданских инженеров и богословского факультета или духовной академии.

Город прошлого,—хотя и ныне он имеет много весьма важных промышленных заведений, каковы пивоваренные заводы, паровые мукомольные мельницы, крахмальные фабрики,—Лувен самым видом своих площадей и улиц свидетельствует о своем упадке сравнительно с прежним цветущим состоянием. Окруженный кольцеобразным бульваром или валом, превращенным ныне в прекрасное гульбище, он не покрывает уже всего пространства, на котором был раскинут прежде; добрая часть этого пространства занята теперь садами и огородами, полями и пастбищами; обширные площади почти пустынны, за исключением мест, прилегающих к центру пересечения главных улиц. Городская ратуша, оконченная постройкой в 1448 г.,—один из прекраснейших готических памятников Бельгии, а по богатству и изяществу наружных резных и скульптурных украшений бесспорно превосходит все подобные здания; этот chef-d'oeuvre строительного искусства, исполненный по плану Матвея Лайенса, «мастера каменщичьего цеха», сравнивали с великолепною ракой, с громадным ларчиком для хранения драгоценных вещей. Здание бывшего гостиного двора, построенное в 1317 г., как склад товаров для гильдии суконщиков, а в 1679 г. уступленное под университет, заключает публичную библиотеку; церкви, особенно готическая церковь апостола Петра, отличающаяся благородным стилем, обладают многими замечательными произведениями искусства: картинами, статуями, резьбой по дереву. Если смотреть с горы Цезаря,—холма, на котором находятся развалины замка герцогов Брабантских,—Лувен, с его многочисленными высокими зданиями, поднимающимися над массою домов, имеет еще вид большого города.

Мехельн (по-фламандски Mechelen), или Малин (Malines), лежащий тоже на реке Диле, но ниже впадения в нее Демера, походит на Лувен как историей, так и внешним видом. Это—тоже город, пришедший в упадок, утративший большую часть своей промышленности; во время своего процветания он насчитывал между своими рабочими одних ткачей более двенадцати тысяч и снабжал все Нидерланды металлическими изделиями, котлами и колоколами; его позолоченная кожа, из которой делали обои, находила обширный сбыт и вывозилась даже в отдаленные страны; точно также мехельнские кружева, «point de Malines», которые отличаются от других кружев гладкою нитью вокруг цветов, высоко ценились во всей Европе. В наши дни несколько женских мастерских плетут еще «malines» в том самом городе, который сообщил свое имя этому роду кружев; введенная в Мехельне фабрикация обоев производит прекрасные «гобелены»; но всего этого еще недостаточно, чтобы сделать город промышленным центром, и улицы старых кварталов остаются пустынными. Только новый квартал, построенный подле громадного здания вокзала, имеет довольно оживленный вид, так как Мехельн долгое время был, вместо Брюсселя, центральною станциею бельгийских железных дорог, и поезды перекрещиваются здесь почти непрерывно. Благодаря своей реке, усиливаемой морским приливом, и судоходному каналу, соединяющему его с Лувеном, Мехельн служит, вместе с тем, пристанью, которая посещается большим числом судов. В четырнадцатом столетии он имел даже значительные верфи для судостроения.

Несмотря на эти торговые выгоды своего местоположения, Мехельн есть один из городов, страдающих особенно сильным развитием пауперизма; число бедных иногда равнялось в нем трети всего населения. Так, например, в 1857 году, при 31.136 жителях, бедных, получавших вспомоществование, постоянное или временное, было 9.969 (39% в 1877 г.). Эта масса голодающих пролетариев живет не собственным трудом, а подаяниями общественной и частной благотворительности, которая, как известно, может только поддерживать существование нищеты, но не уменьшать ее. Несмотря, однако, на бедность большого числа жителей, широкия, правильные улицы и старинные дома, с выступающими этажами и пиньонами в форме лестницы, своим опрятным видом вполне оправдывают эпитет «чистенький» (Malines la Propre), которым исстари пользовался Мехельн. Соперничество городов было причиной того, что в средние века его наградили еще другим, совершенно незаслуженным, прозвищем «города дураков»: «Gaudet Mechlinia stultis»—такова была обычная поговорка студентов Лувенского университета, когда речь заходила об этом городе. Мехельн служит резиденцией кардинала архиепископа со времен короля Филиппа II, учредившего здесь архиепископскую кафедру, и потому может считаться церковною столицею Бельгии. Кафедральный собор его, постройка которого продолжалась с XIII по XV ст., есть один из прекраснейших готических храмов северной Европы; но башня этого собора, отличающаяся колоссальными размерами и совершенно непропорциональная остальному зданию, осталась недоконченною: однако, она выведена до высоты почти 98 метров. Внутренность храма, украшенная превосходными картинами, поражает своим грандиозным видом. Самое драгоценное из произведений искусства, которыми обладает Мехельн, находится в другой церкви—в церкви Богоматери. Это—картина Рубенса, изображающая «Чудесный лов рыбы» и нарисованная для корпорации рыбаков.

Две реки: Большая и Малая Нета (Neethe), которые, после своего слияния в один поток, соединяются с Диле и Сенной и образуют Рупель, орошают северо-восток Бельгии, наименее населенную часть Кампины. Однако, и в этой области есть несколько важных городских общин. Таков в соседстве с голландскою границей город Турнгут (Turnhout, Taxandria), имеющий суконные фабрики и ведущий довольно обширную торговлю с Нидерландами; таков, далее, город Лиер (Ledi, по-фламандски Lier, по-французски Lierre), при слиянии Большой и Малой Неты, который тоже имеет многочисленные промышленные заведения, пивоваренные и свеклосахарные заводы, прядильни, ситцевые, шелковые, кружевные фабрики, и где есть готическая церковь пятнадцатого столетия, принадлежащая к числу замечательнейших памятников церковной архитектуры в Бельгии. Гораздо менее значительны Герентальс (Herenthals), называемый «столицей Кампины» и лежащий на половине дороги из Турнгута в Лиер, и Моль (Moll), похожий скорее на большое местечко, чем на город. По близости находится большая община Гель (Gheel), единственная в свете по существующим в ней колониям сумасшедших, живущих на воле в семьях земледельцев. В 1286 году в Геле была основана больница для умалишенных: но уже с незапамятных времен сюда приводили сумасшедших, чтобы дать им возможность прикоснуться к мощам св. Димфны, покровительницы безумных. Медицинский надзор за этими колониями, где живет около 1.500 душевнобольных, поручен четырем докторам.

Маленькая река Сенна (Senne), менее обильная, нежели Диль и Нета, заключает гораздо более многочисленное население в своем бассейне: здесь мы находим Брюссель, сделавшийся столицей королевства, и многие другие важные города, расположенные в близком расстоянии один от другого. Сенеф (Seneffe), близ истоков речки Сеннеты, напоминает многочисленные сражения; Нивель (Nivelles), который вначале был просто монастырем среди лесов, представляет теперь довольно значительный промышленный пункт, занимающийся преимущественно производством вагонов; с начала тринадцатого столетия здесь выделывали тонкое полотно, фабрикация которого перешла впоследствии в Валансьен. В Нивеле есть замечательная церковь, построенная в романском стиле, и монастырь той же эпохи: здесь был лен Монморанси-Нивель, принадлежавший Жану де-Нивель и отнятый у него за измену его отцом и королем Людовиком IX. Суаньи (Soignies), на верхнем течении Сенны, также обладает романскою церковью двенадцатого столетия, которая замечательна как древнейший и наиболее почитаемый храм этого края. Из трех городков, носящих имя Брен: Брен-ле-Конт (Braine-le-Comte), Брен-л'Алле (Braine-l'Alleud), Брен-ле-Шато (Вrаine-le-Chateau), последний сохранил один интересный остаток старины—вертящийся позорный столб (pilori), окруженный высокими липами. Город Галь (Hal), лежащий ниже слияния Сенны и Сеннеты, славится во всей Бельгии своей святыней (чудотворной иконой Божией Матери), привлекающей массу богомольцев; его старинная готическая церковь богато украшена мрамором, бронзой, золотом и серебром. На половине дороги из этого города в Брюссель находится небольшая община Руисбрук (Ruysbroeck), где родился знаменитый путешественник Вильгельм Руисбрук или Рубруквис (Rubruquis), которого Людовик IX посылал в Среднюю Азию, и который посетил Каракорум. Верхний бассейн Сенны есть одна из тех частей Бельгии, где каменоломни разрабатываются самым деятельным образом: каменоломни окрестностей Суаньи и Экоссин-д’Энгиен поставляют так называемый «малый» или «фландрский» гранит, каменноугольный известняк, отличающийся большою твердостью; каменоломни Квенаста, между городами Брен-ле-Конт и Галь, открыты в массе порфира, пробившаго пласты силурийской формации. Этот порфир, более или менее окрашенный в зеленый цвет от примеси хлорита (зеленый тальк), дает самый прочный материал для мощения, какой только известен до сих пор в Западной Европе, и при том поверхность его не делается полированною от трения вследствие езды, как это бывает с базальтовою мостовой; его употребляют для мощения улиц и больших дорог не только в Бельгии, но и в других странах: несмотря на огромные издержки перевозки, Париж ввозит этот камень миллионами плит. Обломки этой горной породы превращаются, при помощи особенных, нарочно для этой цели устроенных, снарядов, в макадам (битый камень) и в балласт для железных дорог. 1877 году эксплоатация квенастских каменоломен дала следующие результаты: больших выровненных кусков камня добыто 258.716 тонн; плит для мощения—17.373.500 штук.

На неровном плато, которое простирается к востоку от Галя и Сен-Пьера, между долиной Диля, находится поле битвы при Ватерлоо, получившее такую громкую известность в новейшей истории Европы: можно без преувеличения сказать, что в нашей части света ни одно из прославившихся мест сражений не описывалось так часто историками и не привлекает так много туристов, как Ватерлоо. Каждый пункт на этом театре кровавой борьбы сделался знаменитым: замок Гомон или Гугомон, подвергавшийся бешеной атаке и оказывавший отчаянное сопротивление во все продолжение битвы; кладбище Планшнуа, могилы которого были покрыты массами трупов; гостиница Бель-Альянс, ферма Ге-Сент, деревня Мон-Сен-Жан. Роковая дорога в лощине, где решилась участь дня, не существует более; она заменена тропинкой вровень с полями.

Брюссель (Brussel по-фламандски, Bruxelles по-французски), столица Бельгии, занимает совершенно центральное положение в государстве, на самой границе двух языков, по средине между областью равнин и областью холмов, в том пункте, где, так сказать, уравновешиваются все народности страны. Вначале это был, как говорят, замок, построенный на одном болотистом острове (Broeksele) Сенны; но в половине одиннадцатого века он уже является настоящим городом, окруженным валом и стенами, и при том одною из торговых станций между Фландрией и Рейном. Спустя столетие, он сделался резиденцией герцогов Брабантских и с той поры всегда был местопребыванием владетельных князей, наместников или королей. Теперь Брюссель принадлежит к числу больших городов Европы, ибо хотя пятиугольник собственно так называемого города, ограниченный широким кольцеобразным бульваром, не заключает в своих стенах даже 200.000 жителей, но вся аггломерация бельгийской столицы, с её предместьями: Иссель, Эттербек, Сен-Жосс-тен-Нод, Шербек, Лакен, Кекельберг, Моленбек-Сен-Жан, Андерлехт, Сен-Жиль, насчитывает не менее 500.000 населения. Брюссель постоянно разростается, выделяя из себя новые кварталы вдоль больших дорог, постепенно приближающиеся к внешним местечкам, к Укль, Оверисше, и ко многим другим деревням кантонов Асше, Иссель, Моленбек, Сен-Жосс, Вильворде. Леса, сады окрестностей мало-по-малу замыкаются кругами домов. В некоторых отношениях столица Бельгии есть также один из главных городов Европы: благодаря её центральному положению между Францией, Англией и Германией, она часто избирается как место собрания для международных конгрессов.

Брюссель может указать на многие памятники архитектуры, достойные обширного и красивого города. В самом центре, на большой площади, возвышается здание, составляющее красу и гордость столицы,—городская ратуша, с высокою изящною башней (выс. 113³/₄ метр.), которую зодчий почему-то поместил, вопреки требованиям симметрии, не на средине крыши, и которая увенчана на верхушке бронзовою фигурой Михаила Архангела. В пятнадцатом столетии,—может быть, даже до восемнадцатого,—башня и угольные башенки ратуши, которые по большей части не были восстановлены во время реставрирования этого памятника готической архитектуры, были сплошь покрыты листами золота; эта позолота, по мнению Мельсенса. предохранила здание от разрушения во время больших гроз предшествовавших веков. Напротив ратуши стоит замечательное готическое здание, искусно реставрированное, «Дом короля», где Эгмонт и Горн провели свою последнюю ночь. Церковь св. Гудулы, кафедральный собор Брюсселя, представляет готический неф тринадцатого и четырнадцатого столетий, испорченный пристроенными к нему капеллами позднейшего времени, которые часто починялись и переделывались. Прекрасные цветные оконницы шестнадцатого столетия, изображающие знаменитых современников, богато украшенные стекла новейшей эпохи, статуи, поставленные на гробницах, великолепная кафедра, резные орнаменты которой заключают в себе целый курс зоологии для слушателей проповеди,—все это оживляет внутренность храма, ансамбль которой отличается несколько холодною правильностью. Две недоконченные башни собора, постройка которых относится к концу пятнадцатого столетия, придают зданию величественный вид; по мнению некоторых археологов, эти башни должны были служить боковыми подпорами центральному шпицу, который строители храма предполагали воздвигнуть над фронтоном фасада. Здание парламента, или Palais National (построенное Марией-Терезией и называвшееся прежде Palais des etats generaux), отстроено заново после пожара 1883 г. Королевский дворец не представляют ничего замечательного, кроме произведений искусства, которыми украшены его аппартаменты. Новое здание судебных установлений, с длинными колоннадами, поражает громадностью своих размеров; оно больше собора апостола Петра в Риме и доминирует над городом, как гигантский акрополь. Что касается биржи, то это—одно из тех вульгарных новейших зданий, которых так много в больших городах и в которых архитектурная красота заменена обилием и вычурностью украшений.

Брюссель имеет редкия сокровища в своих музеях и картинных галлереях. Обширное здание промышленности, «Palais de l'Industrie», где собраны драгоценнейшие коллекции, заключает в себе, кроме музея моделей, музей естественной истории и залы, наполненные предметами доисторического происхождения и достойными страны, которая так много содействовала новейшим открытиям в области антропологии; далее, богатую библиотеку, содержащую свыше 300.000 томов книг и 23.000 рукописей, между которыми есть чрезвычайно редкие и дорогие экземпляры, собранные герцогами Бургундскими (так называемая bibliotheque de Bourgogne); и, наконец, картинную галлерею, содержащую около 600 картин старинных мастеров, главным образом фламандских и голландских: здесь можно видеть произведения Рубенса, преимущественно портреты, картины Иорденса, ван-Дейка, Филиппа Шампань, две доски знаменитого «Мистического агнца» братьев ван-Эйк; здесь же всего лучше можно изучать творения Гаспара Крайера. Картинная галлерея герцога Аремберг, посвященная почти исключительно произведениям голландской живописи и так называемых малых фламандских мастеров, составлена из отборных полотен. Музей новейшей живописи (musee moderne) тоже драгоценная галлерея, так как нынешняя школа бельгийских художников занимает одно из первых мест в современной живописи; произведения одного из представителей этой школы, Антона Вирца, сами по себе составляют целый музей (musee Viertz). Что касается древностей и предметов средневековой эпохи, изделий из слоновой кости, обоев, оружия, скульптурных произведений, резьбы и т. п., то город поместил их в живописной башне Гальских ворот, которая теперь изолирована между двумя аллеями одного бульвара. В этом музее древностей находится, между многими любопытными эпиграфическими памятниками, знаменитый миллиарий (мильный камень) из Тонгра, важность которого для определения расстояний на римских дорогах долины Рейна и Бельгии давно уже оценена учеными.

Столица Бельгии, родина Андрея Везаля, ван-Гельмонта, Филиппа Шампань, ван-дер-Мейлена, Дюкенуа, естественно, сделалась местопребыванием главных ученых обществ и различных академий. Так, в последнее время здесь основалось географическое общество; кроме того возникло общество, имеющее специальную цель—изследование Африки и состоящее под председательством самого короля: это высокое покровительство, быть может, сделало более, чем любовь к науке, чтобы обеспечить народившемуся обществу значительный бюджет, ибо в Европе другие общества, более древния, поставившие себе ту же самую задачу, далеко не так богаты. Бюджет бельгийского общества для исследования Африки 1-го января 1878 года представлял следующие цифры: общий приход—437.275 франков; членские взносы и годовой доход—113.250 франков.

Брюссельская обсерватория, существующая с 1830 года и превосходно устроенная, оказала весьма важные услуги науке, благодаря её знаменитому директору Кетле, который стоял во главе научного исследования, имевшего целью записывать повторения периодических явлений природы. Брюссельский университет, открытый в 1834 году, обязан своим основанием инициативе частных лиц и не зависит ни от государства, ни от церкви (число студентов в 1890-91 г.: 1.577). Политехникум, учрежденный в 1873 г., имел в 1890-91 г. 115 слушателей. Между учебными заведениями Брюсселя не последнее место занимает музыкальная консерватория, превосходно устроенная и едва-ли не лучшая в свете по достигаемым ею замечательным результатам в отношении музыкального образования, которое она дает своим воспитанникам. Вообще, Брюссель, по своим концертам, по своим обществам пения и инструментальной музыки может быть без преувеличения назван одною из европейских столиц искусства. Парки, тенистые бульвары и аллеи и многочисленные сады, между которыми первое место занимает ботанический, много способствуют украшению и ассенизации города. Два главные парка, Лекенский на севере и Камбрский (lе bois de la Cambre) на юге, тоже могут быть названы ботаническими садами, потому что в них, рядом с местными растениями, насажены различные породы иноземных дерев; первый из этих парков имеет богатейшую в Европе коллекцию пальм. Близ Лекенского парка находится кладбище, служащее местом погребения для брюссельской знати и усеянное богатыми надгробными памятниками: здесь похоронена знаменитая певица Малибран.

Благодаря многолюдству Брюсселя и важности его центрального положения для транзита, торговая деятельность его постоянно увеличивается, и товарное движение, как и пассажирское, на станциях его четырех железных дорог весьма значительно. Кроме того, он ведет обширные торговые сношения с другими городами Бельгии по водяным путям. Его можно даже считать приморским портом, так как он имеет непосредственное сообщение с Северным морем, не чрез Сенну, которая теперь превратилась в сточную канаву и застроена домами, а чрез канал Виллебрук, который соединяется с Рупелем в небольшом расстоянии выше впадения этой реки в Шельду. В 1891 году в брюссельском порте было в приходе 146 морских судов, общая вместимость которых равнялась 21.278 тоннам. В пятнадцатом столетии, когда Сенна была гораздо шире и глубже, чем ныне, на ней существовало очень деятельное судоходство; вся торговля Брюсселя и северной части провинции Геннегау производилась исключительно по этой реке. Бюджет города Брюсселя в 1893 г. представлял следующие цифры: доходы—29.447.663 франка; расходы—29.310.436 фр.; проценты по городскому долгу (около 290 милл.)—8.800.000 франков.

Значительнейшие общины бассейна Шельды, в Лимбурге и Брабанте:

Лимбург. Гассельт—13.000 жител. Сен-Трон (Сент-Труйден)—13.000 жителей.

Брабант. Брюссель—194.505 жител. (31 декабря 1896 г.). Моленбек-Сен-Жан—54.278 жител. Шербек—60.178 жител. Иссель—54.385 жител. Сен-Жиль—48.156 жител. Сен-Жосс-тен-Нод—31.133 жител. Андерлехт—40.012 жител. Лекен—28.826 жител. Эттербек—17.735. жител. Лувен (Левен)—40.625 жител. Тирлемон (Тинен)—16.865 жител. Нивель—10.640 жител. Укль—14.840 жител. Галь—10.440 жител. Вильворде (Вильворден)—12.260 жител. Дист—8.530 жител. Вавр—7.920 жител. Асше (Assche lez-Bruxelles)—7.063 жител. Брен-Лалле—7.000 жител. Оверисше—5.500 жител. Эршот (Арсхот)—6.235 жител.

Бассейн реки Дендры или Дендера, следующий за бассейном Сенны в западном направлении, тоже очень густо населен; но в нем нет ни значительных городов, ни главных административных пунктов провинциального управления. Ат (Ath)—торговый город, близ которого находится замок княжеского рода де-Линь, с великолепною картинною галлереей; Лез (Leuze), на половине дороги из Ата в Дорник, фабрикует шелковые материи; Лессин (Lessines), где Дендра принимает в себя ручей, текущий из Эльзеля, превосходит даже Квенаст по важности своих порфировых каменоломен (на всех лессинских каменоломнях ежегодно добывается плит для мощения и мелкого камня около 60.000 тонн). Граммон или Гертсберген (Grammont, Gertsbergen) славится своими черными кружевами; Нинов (Ninove) имеет мануфактуры ниток, бумажных материй, перчаток; Алост (Alost, по-фламандски Аальст) служит складочным местом для торговли хмелем, производимым окрестными деревнями; в историческом отношении этот город замечателен тем, что он был столицей императорской Фландрии, а также тем, что в нем была основана Мертенсом, в 1473 году, первая в Бельгии типография. Термонд (Termonde) лежит, как показывает его фламандское имя, Дендермонде (Dendermonde), то-есть «устье Дендера» или Дендры, при слиянии этой реки с Шельдой, и, благодаря этому положению в низменной местности, которую, в случае надобности, легко затопить, он мог в 1667 году заставить Людовика XIV снять предпринятую им осаду города. Он до сих пор сохранил свои укрепления, и в случае вторжения неприятеля в пределы Бельгии будет служить первым оборонительным постом впереди Антверпенской крепости. Главный промысел этого города—льноводство, фабрикация полотен, канатное и маслобойное производство. На юге от Термонда находится сельская община Леббеке.

Монс (Mons Hannoniae, Montes), главный город провинции Геннегау, построенный недалеко от французской границы, на скатах холма, возвышающагося по средине Геннегау, то есть бассейна реки Ген (Haine или Haisne), еще недавно был окружен поясом укреплений, которому он, без сомнения, и обязан тем, что так мало изменился в течение нынешнего столетия,—в то время, когда край, которого он служит средоточием, постепенно получил важное промышленное значение, и когда население этого края быстро увеличивалось массами пришельцев из других мест, привлекаемыми обширным развитием горной промышленности. Город точно остановился в своем росте, окаменел, тогда как огромные скопления рабочего люда покрывали его окрестности новыми городскими общинами, в особенности на западе и юго-западе. Подобно Шарлеруаскому округу, округ Монса есть, так сказать, громадный, разбросанный на большом пространстве город, главные центры которого составляют группы домов и фабричных заведений, сообщивших свое имя различным общинам, каковы: Кюэм, Жемапп, Кареньон, Сен-Гислен, Буссю близ Монса (Boussu-lez-Mons), Горню, Вам-ан-Боринаж, Патюраж, Фрамери, Дур, ла-Бувери. Причиной того, что такое большое число жителей устремились к бассейну Гены, были его каменноугольные копи, богатейшие во всей Бельгии; но участь этих рудокопов, в гораздо большей мере, чем участь земледельцев, зависит от колебаний торговли, и часто они гибнут из десяти один от нужды, причиняемой понижением цен на рынке. Каменноугольные залежи области Геннегау начали разрабатываться, кажется, не ранее первой половины четырнадцатого столетия, то-есть слишком сто лет спустя после открытия копей в окрестностях Льежа, но эти залежи скоро получили более важное значение, чем льежские: начиная с половины шестнадцатого столетия, каналы Монса были постоянно запружены барками, нагруженными земляным углем, и во времена Людовика XIV пласты, разрабатывавшиеся до 70 метров глубины, были обследованы от Маримонта до Кьеврена, на пространстве около 40 километр. в длину и 10 километр. в ширину. В настоящее время рудокопы знают в Монском каменноугольном бассейне 156 слоев, жил и жилок; но многие из этих месторождений угля слишком тонки, чтобы их можно было утилизировать. Залежей, которые теперь разрабатываются, только 80, и они разделены на четыре яруса, которые различаются между собою качеством минерального топлива. Количество угля, добываемого ежегодно в шахтах Монса и Боринажа (так называется камменно-угольный округ, прилегающий к французской границе) и перевозимого по каналу из Монса в Конде и по его разветвлениям, идущим к Турне или Дорнику и к долине Дендера, нужно считать миллионами тонн.

Главный город провинции Геннегау не имеет того вульгарного вида, какой свойствен большей части горнозаводских городов. Кафедральный собор св. Вальтруды (S-te-Waudru), построенный на вершине горы, от которой Монс и получил свое название (Mons—по-латыни гора), представляет прекрасное здание готического стиля, к сожалению, несколько обезображенное позднейшими пристройками и лишившееся башни, самое основание которой обратилось уже в бесформенную груду развалин. Недалеко от церкви, на высшей точке горы, стоит сторожевая башня, заменившая, по преданию, римскую башню, сооружение которой приписывают Юлию Цезарю. Площадь перед городскою ратушей тоже отличается оригинальным характером; в пятидесятых годах на ней поставлен памятник композитору Орландо ди-Лассо (Roland de Lattre), родившемуся здесь в 1530 г. Монс напоминает многие замечательные факты военной истории. Он часто подвергался осаде, и в окрестностях его происходили многие памятные битвы. Впрочем, деревня Мальпляке, к юго-востоку от города, многими принимается ошибочно за место большего сражения 1709 года: эта кровопролитная битва происходила в пределах Франции, на расстоянии 16 километров к юго-западу от бельгийского Мальпляке. На западе от Монса находится Жемапп (Jemappes), где французы, под предводительством Дюмурье, одержали блистательную победу в 1792 году.

Между Монсом и Шарлеруа важнейшие центры каменноугольного бассейна—Лувьер (lа Louviere) и живописный городок Бинш (Binche), к западу от которого, в замке д’Эстин, король Дагобер долгое время имел свою резиденцию; Андерлю, Морланвельц, Карньер, Гуденг-Эмери и Гуденг-Геньи тоже принадлежат к многолюдным общинам этой области; по другую сторону Монса, в направлении к Турне, находится Перувельц (Peruwelz), очень промышленная община, так же, как Бодур (Baudour), лежащий на северо-западе, недалеко от истоков Дендера. В копи Берниссар, к ю.-в. от Перувельца, нашли 23 скелета игуанодона; одно из этих чудовищ выставлено в брюссельском музее.

Турне, или Дорник (Tournay, Tournai, Doornik), самый почтенный город Бельгии по своей древности (Civitas Nerviorum, Tornacum), превосходит главный город провинции Геннегау и по числу жителей. Основанный могущественным и воинственным народом, нервами (Nervii), бывший затем галло-римским городом и местопребыванием первых вождей франко-салийского государства, меровингских королей, Дорник во все времена сохранял важное значение, которое давало ему его счастливое положение на обоих берегах большой судоходной реки, Шельды, в точке соединения многих естественных торговых путей. У широких набережных этого города всегда теснятся многочисленные суда, нагруженные по большей части каменным углем; железные дороги, сходящиеся в Турне, соединяются в пышном вокзале. Кафедральный собор, колоссальное здание в романском стиле, построен почти весь во второй половине двенадцатого века; хоры его, сделанные в готическом стиле, относятся к началу четырнадцатого столетия. Эта церковь, увенчанная пятью башнями,—откуда и произошло прозвище «пятибашенный город», ville aux choncq clotiers, даваемое Дорнику,—есть, бесспорно, замечательнейший и оригинальнейший архитектурный памятник средневековой эпохи, какой только существует в Бельгии: между тысячами капителей его колонн и колоннок не найдется двух подобных,—до такой степени скульпторы следовали каждый своей фантазии; школа ваяния, существовавшая в этом городе в половине четырнадцатого столетия, была тогда лучшею в Европе. Городская башня (beffroi) Дорника, недавно реставрированная, замечательна, как древнейший памятник этого рода в Бельгии: сооружение её относится к концу двенадцатого столетия (1190 г.); кроме того, здесь есть два частные дома той же эпохи, составляющие большую редкость: известно, как мало частных зданий уцелело от пожаров и всякого рода опустошений, которым подвергались европейские города со времени средневекового периода. На Большой площади стоит памятник принцессе д’Эспинуа, которая в 1581 году защищала город против Александра Пармского. В церкви св. Брисы, построенной в XII столетии, погребен Хильдерик. Главная местная промышленность—фабрикация вязаных изделий и так называемых брюссельских ковров; эта промышленность завещана нынешнему городу средневековым Дорником, но она прошла через длинный период упадка, и способы производства, так же, как и самые произведения, должны были часто видоизменяться, сообразно капризам моды и конкурренции соперничествующих городов. Большая часть ковров и вязаных изделий ткутся на дому, вследствие чего ремесленник пользуется большей независимостью в своей работе. В торговом мире Турне славится еще произведениями своих плодовых садов: почва его окрестностей, глубокая и состоящая из смеси глины с известью, очень благоприятна для возделывания груш и других дерев того же семейства. Многие разновидности «дессертных фруктов» созданы в самом крае. Наконец, отсюда вывозится много извести, которую ломают на окружающих город холмах.

Значительнейшие общины бассейна Шельды, в провинции Геннегау, с населением свыше 5.000 жителей:

Турне или Дорник—35.760 жит. (1895 г.); Монс—25.240; Кареньон—14.360; Вам-в-Боринаже—13.775; Жемапп—12.000; Патюраж—10.740; Фрамери—10.820; Дур—10.605; Буссю-ле-Монс—9.705; Горню—8.855; Кюэм (Cuesmes)—8.370; Ла-Бувери—6.200; Ла-Лувьер—14.260; Ат—9.870; Перувельц—8.270; Бинш (Бенш)—10.105; Брен-ле-Конт—8.790; Лессин—8.225; Лёз—5.840; Морланвельц—7.000; Бодур—5.650; Гуден-Эмери—6.820; Карньер—6.000; Эллезель—5.385; Андерлю—6.340; Экоссин-д’Энгьен—6.085; Гуденг-Геньи—6.033; Суаньи—9.245 жителей.

Оденард или Уденард (Audenarde, Oudenarde), лежащий тоже на Шельде, между Дорником и Гентом, давно утратил то важное значение, которое он некогда имел между городскими общинами Фландрии; по числу жителей он теперь уступает даже Сен-Рене (St. Rеnаuх) или Ронсу (Ronsse), новому фабричному городу, построенному на юге, среди удаленных от реки равнин, которые уже поднимаются там в виде небольших возвышенностей. Но Оденард сохранил еще много старинных зданий, свидетельствующих о прежней его славе и цветущем состоянии: такова, например, городская ратуша, готическое здание шестнадцатого века, с высокою башнею и обширною залою, украшенною великолепными резными дверями в стиле эпохи возрождения. Замечательны также две церкви, частию романского стиля, построенные одна в двенадцатом, а другая в тринадцатом столетии; оденардские стрелки, славившиеся своим искусством в стрельбе из лука и получавшие много призов на состязаниях во время народных праздников, часто приносили в эти храмы для освящения добытые ими трофеи. Город утратил ковровую промышленность, которая составляла источник его благосостояния в половине шестнадцатого столетия, и которою в то время занимались от 12.000 до 14.000 ремесленников. В настоящее время он имеет кое-какие промышленные заведения—кожевенные заводы, химические, цикорные, канатные фабрики и пр. Вокруг Оденарда, затопленные земли напоминают неоднократные осады, выдержанные этим городом, и наводнения, которые гораздо лучше защищали его от врагов, чем крепостные стены.

Река Лейс или Лис (Lys), впадающая в Шельду в городе Генте, при своем вступлении в пределы Бельгии омывает набережные нескольких многолюдных городов. Во-первых, она делит пограничное местечко Комин (Comines, Comineum), бывший город и крепость, на две половины—французскую, расположенную на правом берегу, и бельгийскую, занимающую левый берег; затем она протекает мимо Вервика (Wervicq)—древне-римская станция Viroviacum—и его табачных фабрик, где запасаются товаром контрабандисты; далее проходит перед Мененом (Meenen, Menin), фабричным и торговым городом, который встарину, лет двести тому назад, славился своими многочисленными пивоваренными заводами. Город Куртре или Кортрейк (Courtrai, Kortryk, Cortoriacum), который мы встречаем ниже на берегах той же реки, важен, как главный рынок для большой части западной Фландрии: окрестные деревни производят лен превосходного качества, из которого прежде здесь выделывали прекрасное тонкое полотно, пользовавшееся обширною известностью. Столовое белье, приготовляемое в Кортрейке, до сих пор высоко ценится, и сбыт его постоянно возрастает; но лучшие сорты льна, возделываемого в окрестностях этого города, теперь скупаются англичанами, в самой же Бельгии прядут лен только низшего достоинства. Кроме того, в Кортрейке существует значительное кружевное производство, которым занимается несколько тысяч кружевниц. Кортрейк, древний и знаменитый город, обладает прекрасною ратушей, которой недавними реставрациями придали тот вид, какой она имела в шестнадцатом столетии. Недалеко от муниципального здания, по другую сторону неправильной площади, стоит главная городская башня (beffroi), небольших размеров, но очень живописно поднимающаяся над окружающими ее строениями. Готическая церковь св. Мартина, памятник тринадцатого века, с красивыми цветными стеклами, тоже доминирует своим высоким нефом над домами города; во внутренности её заслуживает внимания картина ван-Дейка. Близ Кортрейка находится поле битвы, где корпорации фламандских ремесленников одержали в 1302 году решительную победу над французскими рыцарями Филиппа Красивого, и где победители подобрали после сражения несколько сот золотых шпор.

Ниже Менена и до самого Гента—Куртре, единственный важный город на реке Лейс или Лис; все многолюдные городские общины находятся внутри страны, далеко от болотистых берегов этой реки. Одна из этих общин, Мускрон (Mouscron), лежит к югу у Куртре, близ французской границы. На запад от р. Лейс, главные общины суть: Ивгельмюнстер, где фабрикуются обои, известные под именем «гобеленовских», Шеген, Мейлебеке, Румбеке, Рулер или Русселер, Морследе, Ардуа, Тильт, Руйселед, Сомергем, Эльтре. Эти общины замечательны в особенности богатством окружающих культурных земель, производящих лен, табак, мак, разного рода хлеб. Рулер, кроме того,—один из важнейших рынков Бельгии по торговле полотняным товаром. К востоку от р. Лейс, самые значительные группы населения—Круисгаутем, Вегерем, Гарлебеке.

Гент (по-фламандски Gent, по-французски Gand, по-латыни Gandavum), главный город провинций восточной Фландрии, некогда один из многолюднейших городов Европы, занимает чрезвычайно выгодное географическое положение, благодаря чему он мог оправляться от всех постигавших его бедствий. Расположенный при слиянии Шельды, Лейса и речек Ливе и Мере, город этот служит естественным складочным местом для произведений этих верхних долин. Кроме того, Гент находится в углу, где Шельда, уже усиливаемая морским приливом, наиболее приближается к морю, прежде чем сделать поворот направо, к востоку, и гентцы с давнего времени воспользовались этою близостью океана для своих выгод, прорыв каналы, которые, с одной стороны, служили им для спуска лишней воды при разливах Шельды и Лейса, а с другой—давали их городу возможность вести непосредственные торговые сношения с заграничными рынками, при помощи мелких судов. К водяным путям, представляемым реками и каналами, присоединились сухопутные дороги и рельсовые пути: в настоящее время ни в одном из городов Бельгии не сходится так много железных дорог, как в Генте. Поэтому нет ничего удивительного, что столица восточной Фландрии сделалась третьим городом королевства по количеству населения, которое увеличивается с каждым годом; по степени же развития промышленности и торговли она занимает одно из первых мест в ряду бельгийских городов. Вероятно, нынешнее число её жителей не меньше того, которое она имела в ту эпоху, когда её коммунальное могущество еще не было сломлено. Гент, несомненно, был в то время важнейшим и многолюднейшим городом Бельгии: подобно тому, как в Лувене, ремесленники и работники были здесь так многочисленны, что в тот час, когда звонил большой колокол, призывавший их на работу или отдых, обыватели спешили укрываться в своих домах, чтобы дать пройти огромной и стремительной волне рабочего люда. Однако, этот факт, дающий понятие о тогдашних правах, не доказывает еще, чтобы в Генте было, как это часто утверждалось, до восьмидесяти тысяч граждан, способных носить оружие: старинные планы и достоверные исторические свидетельства показывают, что пространство, занимаемое городом, никогда не было обширнее, чем в наши дни. Что касается знаменитой фразы императора Карла V: «Je mettrai votre Paris dans mon gant», то это не более, как игра слов, и по злой иронии судьбы, гентец, гордо кинувший эту фразу своему сопернику, Франциску I, есть именно один из тех людей, которые всего более способствовали упадку благородного города.

Гент, по справедливости, может назваться одною из «северных Венеций», благодаря бесчисленным каналам и речным рукавам, разрезывающим его на множество кварталов неравной величины: он состоит из 26 островков, соединенных сотней мостов, которые, вместе с набережными, тихими водами и снующими по ним пузатыми ладьями, придают городу почти голландскую физиономию. Но исторические воспоминания делают Гент оригинальным городом: перед высокою четыреугольною сторожевою башнею или «бельфридом» (Belfried, Belfroot, beffroi), с её многочисленными колоколами, призывавшими некогда гентцев на вече или к оружию, в залах богато украшенного здания городской ратуши, или на Базарной площади, где с 1863 г. стоит бронзовая статуя Якова ван-Артевельде, великого диктатора Фландрии, перед городскими воротами Рабо, с их массивными башнями,—везде припоминаются дни прежнего величия города. Муниципальные здания, исторические дома, площади, где происходили многолюдные народные собрания—вот что представляет Гент наиболее любопытного историку. Но художника прежде всего привлекает кафедральный собор св. Бавона, готическое здание тяжелых размеров, но поражающее блеском внутреннего убранства; хоры и многочисленные капеллы его—настоящие святилища искусства: здесь много превосходных картин, между которыми особенно замечательны картины Рубенса и «Мистический агнец» братьев Губерта и Яна ван-Эйк, одно из капитальных произведений живописи, одно из тех произведений, которые, несмотря на искажения и реставрации, все-еще сохранили свою первоначальную красоту. К сожалению, в гентском соборе осталась только средняя часть этой знаменитой картины; две створки её, изображающие Адама и Еву, находятся ныне в брюссельском музее, шесть других—в берлинском, так что целое этой религиозно-эпической поэмы, резюмирующей, на одной странице чудной живописи, все мистические верования пятнадцатого столетия, теперь можно видеть только благодаря копиям.

Метрополия Фландрии до сих пор еще имеет право на название города искусств: её академия художеств посещается сотнями воспитанников и обладает богатым музеем, составленным по большей части из картин бывших монастырей, упраздненных во время первой французской революции; в высшем техническом училище (ecole d'industrie) бывает до 800 воспитанников. Старейшее из бельгийских периодических изданий, «Gazette van Gent» («Гентская Газета»), основанная в 1667 году, поныне выходит в этом городе. В Генте же находится и государственный университет фламандской области Бельгии; по числу учащейся молодежи он уступает вольным университетам Брюсселя и Лувена, но с ним соединены два высшие специальные учебные заведения: училище гражданских инженеров (ecole du genie civil) и школа искусств и мануфактур (ecole des arts et manufactures). В 1891-92 году в Гентском университете числилось—543 студента. Публичная библиотека, помещающаяся в бывшем монастыре Бодело, есть одна из богатейших в Европе. В Генте находятся две значительнейшие из существующих в Бельгии «beguinages», или общины незамужних женщин, произнесших временный обет. Бегинки вначале живут в общей обители; но по достижении двадцативосьмилетнего или тридцатилетнего возраста они могут поселиться, вместе с одною или несколькими подругами, в одном из отдельных домиков общины. Главный гентский бегинаж (Beggynhof), основанный в 1234 году, переведен в предместье Сент-Аман: это настоящий городок, где около семисот женщин, посвятивших себя религиозной жизни и делам милосердия, соединены в одно общество под управлением нескольких патеров. Желающая поступить в общину должна представить удостоверение относительно имения ею небольшого дохода и дать обязательство в том, что сама будет зарабатывать себе средства к существованию; но так как расходы членов общины очень невелики, благодаря жизни сообща, то бегинки могут продавать кружева и другие работы иглой, которые они делают, дешевле, чем вольные мастерицы Гента. Знаменитый смирительный дом Гента, образцовая тюрьма, где содержится более 2.000 заключенных, тоже представляет огромную фабрику (производство холста для войска) и делает конкурренцию местной промышленности, которая оказывается недостаточною для утилизирования всех рабочих рук. Число бедных в Генте очень велико: иногда доходило до того, что пятая часть городского населения зависела, в отношении своего существования, от общественной и частной благотворительности.

Между промышленными заведениями столицы Фландрии первое место, по размерам производства, занимают фабрики полотняных, бумажных и шерстяных материй; одна из прядильных фабрик,—та, которая построена на берегу Лейса,—принадлежит к числу обширнейших заведений этого рода в Европе: вечером, куда ни посмотришь, везде видишь ярко освещенные окна фабрик и заводов. Чтобы дать понятие о размерах прядильной промышленности Гента, приводим цифры, относящиеся к 1893 году: бумагопрядильни—600.000 веретен; льнопрядильни—200.000 веретен.

Кроме прядильных мануфактур, здесь есть ситценабойные фабрики, кожевенные, свекло-сахарные заводы и т. д. Вообще Гент с гордостью величает себя «бельгийским Манчестером», но ему нужно бы было иметь «Ливерпуль» более близкий, чем Антверпен: отсюда постоянные усилия его торгового класса устроить удобное сообщение с голландским портом Тернейцен. И усилия эти не были напрасны; старый канал, имевший прежде только 4,20 метр. глубины, был значительно углублен, и теперь число проходящих по этому водяному пути судов с грузами лесного товара, льна, каменного угля увеличивается с каждым годом; он сделался доступным даже для больших судов, имеющих до 6 метров водоуглубления, и однажды купеческий корабль в 633 тонны вместимости свободно вошел в доки Гента, который ныне возвысился на степень третьего порта Бельгии.

Движение судоходства в Гентском порте: В 1841 г. в приходе было 241 судно, вместимостью 30.102 тонн; в 1891 г.: в приходе—1.013 судов (в том числе 901 пароход) в 496.828 тонн; в отходе—1.011 судов в 494.744 тонн.

Новый бассейн, на северо-восточной стороне города, может вместить до 400 судов. Кроме мануфактур и морской торговли, Гент имеет еще одну специальную отрасль промышленности—культуру декоративных растений. Он еще в большей мере, чем Брюссель и другие бельгийские города, заслуживает названия «города цветов». Его ботанический сад (рlаntentium)—один из лучших в Бельгии; его цветочные выставки—верх совершенства в своем роде; пройтись по его цветочному рынку или по оранжереям его садоводов и любителей садоводства—истинное наслаждение. В Генте насчитывается 80 крупных цветочных торговцев и свыше 400 оранжерей.

Промышленный капитал гентских садоводов (более 400 теплиц) 75.000.000 франк. Ежегодный вывоз цветов и растений простирается на сумму около 10.000.000 франков.

Весь Гентский округ и прибрежные равнины Шельды вплоть до самого Антверпена усеяны многолюдными городскими общинами. На юге, Ледеберг (Ledeberg), при Шельде и в точке соединения нескольких железных дорог, есть лишь передовое предместье Гента, так же, как и местечко Мон-Сент-Аман (Mont-Saint-Amand, по фламандски Sint-Amand-Berg); на северо-западе, Экло (Еесlоо), лежащий на едва заметном водораздельном хребте, отделяющем среднюю Шельду от океана,—промышленный городок; Сомергем, Эвергем, Калькен—земледельческие центры; Веттерен, на правом берегу Шельды, с королевским пороховым заводом, славится своим превосходным крепким пивом, называющимся uitzet; Локерен, к северу от Шельды, мануфактурный город, с большими белильными фабриками, так же, как соседния общины Зеле и Мербеке близ Локерена (Morbeke-lez-Lokeren); Стекене, близ голландской границы, служит складочным местом для торговли между долиной Шельды и зеландским портом Гульст; Весмюнстер—одна из богатых городских общин плодородной области Вес (Waes), главным рынком которой можно считать Сан-Николас-Вес; Беверен-Вес производит кружева в большом количестве: Бом (Вооm), на Рупеле и при выходе канала Виллебрук, служит складочным местом для судоходства между Брюсселем и Антверпеном и, кроме того, известен своими кирпичными заводами, самыми значительными в Бельгии; местечко Гамме близ Термонда (Hamme-lez-Termonde), лежащее к северу от Термонда или Дендермонда, числом жителей превосходит город, от которого оно получило вторую половину своего имени; городок Тамиз (по-фламандски Темпше), на левом берегу Шельды, с прядильными фабриками (пенька и джут), важен как место провоза товаров; между этим городом и Борнгемом находится последний путевод на главной бельгийской реке. Ниже Тамиза, Рупельмонде, с многолюдным пригородом Базеле, расположен, как показывает самое имя его (monde по-фламандски—устье), при слиянии Руппеля и Шельды. Этот городок, окруженный кирпичными заводами, замечателен, как родина знаменитого Кремера, который под латинским именем Меркатора, издал в 1559 году карту с параллельными меридианами, столь полезную географам и безусловно-необходимую морякам. К счастию для прогресса человечества, Меркатор, обвиненный в ереси в 1544 году, успел избегнуть ожидавшей его смерти на костре. Рупельмонде недавно воздвиг ему памятник.

Антверпен (Antverpen, от аеn t’werf, на верфи; по-французски Anvers, по-испански Amberes), второй город Бельгии по числу жителей, первый по торговле, важнейший приморский порт и единственная большая крепость королевства, существует по меньшей мере тысячу двести лет; но в ту эпоху, когда имя его в первый раз упоминается в летописях страны, он далеко не обладал теми выгодными условиями для торговых сношений, какие представляет в наши дни. Он находился тогда, правда, у оконечности лимана, к которому текли Шельда и два её притока, Большой и Малый Шейн (Schyn), в то время более многоводные, чем ныне; но лиман, куда изливались эти речные воды, не открывался прямо в океан: только в половине пятнадцатого столетия пролив Гонта или восточной Шельды сделался удобным для судоходства, вследствие чего незначительное местечко Антверпен, затерянное до той поры внутри материка, превратилось в приморский город. Окружающий его край был покрыт болотами, еще не осушенными и не преобразованными посредством обработки почвы. Наконец, залив Цвайн, оконечность которого занимает город Брюгге, был гораздо выгоднее расположен для внешней торговли, чем лиман Шельды, и естественно, что там именно, в непосредственном соседстве с самою промышленною областью Фландрии, должен был установиться главный поток торговых сношений. В 1444 году в Антверпене было не более четырех купцов, и весь его коммерческий флот состоял из шести мелких судов, годных лишь для речного плавания; но по мере того, как мелел Цвайн, лиман соперничествующего города Антверпена приобретал все более важное значение. Однако, этот город поднялся на степень большего рынка только с той эпохи, когда португальцы, проложившие прямой морской путь в Индию, основали здесь свою факторию: это случилось в 1503 году. Купцы других европейских наций последовали примеру португальцев, и в половине шестнадцатого столетия Антверпен достиг высшей степени процветания: в то время иногда в один прилив в его гавань входила целая сотня купеческих кораблей; более тысячи иностранных торговых домов имели в нем свои конторы. «В ту эпоху, говорит Гишарден, не было, за исключением Парижа, ни одного города по сю сторону гор, который бы мог сравниться с ним (Антверпеном) богатством и могуществом». Это цветущее состояние вдруг прекратилось вследствие войн, побоищ, моровой язвы, и лучшие граждане бежали из города, чтобы не попасть в руки трибуналов инквизиции. Население Антверпена, простиравшееся в 1568 году до 125.000 душ, уменьшилось в половине следующего столетия до пятидесяти тысяч душ. Голландцы, владевшие устьем Шельды, из зависти все более и более затрудняли судоходство по нему, пока, наконец, вход в эту реку был окончательно заперт постановлениями Вестфальского мирного трактата. С этого времени торговля Антверпена перешла к Амстердаму. Однако географическое положение бельгийского города на большой реке в 10 метров глубиною так счастливо, что торговля его, естественно, пользовалась всеми благоприятными политическими обстоятельствами, чтобы снова подняться. Теперь Антверпен многолюднее, деятельнее, богаче, чем он был в шестнадцатом столетии, и пока образование песчаных мелей, изменение фарватера, или какая-нибудь другая естественная причина в том же роде, или, наконец, война с Голландией, не закроют проход судам,—участие Антверпена в общем движении европейской жизни, вероятно, будет постоянно увеличиваться. Засорение фарватера илом приняло с половины нынешнего столетия такие большие размеры, что инженеры предложили заменить естественную Шельду искусственною рекой (в 7 метров глубиною), которая, проходя исключительно по бельгийской территории, впадала бы в рейд, Гейст. Но неминуемым следствием прорытия этого канала было бы то, что Антверпен должен бы был уступить Брюгге свое первенство между торговыми рынками Бельгии, и таким образом колесо фортуны еще раз повернулось бы не в его пользу.

Старый город занимает вдоль правого берега Шельды пространство около 2 километров, ограниченное на севере бассейнами или доками, запруженными купеческими судами всех наций, на юге—железнодорожною станциею, построенною на месте недавно срытой цитадели. Городской вал, окружавший Антверпен в эпоху памятных осад 1814 и 1832 годов, давно срыт и заменен прекрасными бульварами. Вследствие этого, новые кварталы могли беспрепятственно разростаться в прежнем городском округе (banlieue) и теперь расположены на пространстве гораздо более значительном, чем то, какое занимает старый город, хотя население не наполнило еще обширного полукруга, образуемого стенами нынешней городской ограды: большие предместья, Боргергут и Берхем, составляющие отдельные общины, раскинулись на просторе в пределах этого полукруга. Центральная часть города доныне сохранила свои неправильные улицы, свои неровные площади, тогда как кварталы новейшей постройки перерезаны широкими аллеями и заключают многочисленные сады, великолепный парк—один из лучших и живописнейших внутренних городских парков в Европе,—прекрасный зоологический сад, прославившийся в свете замечательными успехами, получаемыми там в отношении сохранения и размножения множества редких пород птиц, красного зверя и других животных. Антверпен очень богат статуями и памятниками. Он воздвиг монумент в честь древних бельгов, так храбро дравшихся с легионами Цезаря: кроме того, площади его украшены бронзовыми или мраморными изображениями Рубенса, Теньера, ван-Дейка и других его граждан, прославившихся в мире искусства. Один из знаменитейших сынов Антверпена, Авраам Ортельс, еще ожидает себе памятника: а между тем этот географ своею книгою «Theatrum mundi» наиболее способствовал, после Страбона, распространению сведений о земном шаре; изданием своих карт,—лучших, какие в то время существовали, Ортельс, по справедливому замечанию Вувермана, «столько же сделал для успехов географии, сколько Христофор Колумб своими открытиями». В Антверпене же была выгравирована в первый раз вполне известная таблица Пейтингера: эта гравюра 1598 года исполнена с изумительным искусством.

Антверпен может похвалиться многими прекрасными памятниками архитектуры. Таковы: биржа, вновь выстроенная в 1869 году в том же пышном готическом стиле, как и прежнее здание, истребленное пожаром 1858 г.: городская ратуша, в стиле возрождения, главная зала которой украшена историческими картинами огромных размеров; дома средневековых цехов и гильдий; многочисленные церкви, богатые замечательными произведениями живописи. В одной из них, именно в церкви св. Иакова, находится гробница Рубенса, помещенная под картиной, на которой великий художник представил, под именем святых, самого себя и все свое семейство. Главное украшение Антверпена составляет его кафедральный собор Богоматери, начатый постройкой в четырнадцатом, а оконченный (не вполне) в шестнадцатом столетии; это самый красивый и самый грандиозный храм в Бельгии. К сожалению, он заключен в очень тесном пространстве, между домами, окружающими его с трех сторон, да и фасад его с главным порталом, украшенным скульптурными работами, выходит на маленькую площадь, где находится старый колодезь с навесом в форме купола из кованных железных прутьев, сделанным, как полагают, известным живописцем Квентином Матсисом. Чудный ажурный шпиль колокольни вздымается на высоту 123 метр.; на колокольне 40 колоколов, из которых самый большой весит 160 центнеров. Внутренность храма поражает простотой и величием; но слава его—в картинах знаменитых мастеров и особенно в картинах Рубенса, которого нигде, за исключением разве Мадрида, нельзя лучше изучить, чем в Антверпене: великий художник является здесь во всем блеске своего могучего таланта, соединяя силу чувства и возвышенность мысли с изумительною легкостью исполнения. Антверпенский собор обладает известнейшими из его мастерских произведений, каковы: «Снятие Спасителя со Креста», «Распятие на Кресте», «Успение Божией Матери», тогда как «Поклонение волхвов», «Прободение голени», «Христос в яслях», «Причащение св. Франциска Ассизскаго» находятся в музее. Этот музей, богатейший во всей Бельгии, содержит, кроме того, драгоценные творения Яна ван-Эйка, Квентина Метсиса, ван-Дейка, Иорданса, Рюисдаля, всех фламандских мастеров, и картины многих неизвестных художников, самая анонимность которых служит доказательством общего увлечения, которое сообщало некогда, в этом уголке Фландрии, такой яркий блеск живописи. Впрочем, искусства всегда были в почете в этом коммерческом городе, который гордится тем, что в стенах его жили Рубенс, ван-Дейк, Теньер и др. При музее существует академия художеств, которая сменила собою старую академию св. Луки, основанную уже в половине пятнадцатого века. Число воспитанников этой академии постоянно возрастает; так, в 1841 году оно равнялось 443, в 1850 г.—1.060, в 1860 г.—1.274, в 1881 г.—1.792.

Как приморский торговый город, Антверпен получил чрезвычайно важное значение с половины текущего столетия: движение судоходства в его порте, считая по количеству вместимости приходящих и отходящих судов, увосьмерилось в три последние десятилетия; теперь тоннаж его порта равняется тоннажу двух других главных портов континента Европы—Гамбурга и Марсели.

Движение судоходства и торговли в Антверпенском порте: в 1891 г. было в приходе: морских судов,—4.461 (в том числе 3.773 парохода), вместимостью 4.693.238 тонн; речных судов—28.448, вместимостью 3.071.577 тонн.

Торговое движение в 1888 г.:

	Милл. килог.	Ценность в милл. франк
Ввоз (общая торг.)	3.513	1.295
Вывоз (специальн. торг.)	1.331	465
Транзит для вывоза	389	324

Морское судоходство бельгийского прибрежья производится на девять десятых через Антверпенский порт, и торговый обмен этого порта представляет более трети коммерческих оборотов всего королевства. Перечислить товары и продукты, которые нагружаются на суда в Антверпене, и которые выгружаются на набережные и в склады этого города, значило бы поименовать все, что служит к удовлетворению потребностей бельгийцев и доставлению материала для их промышленности,—все, что производят их поля и фабрики. Многочисленные линии пароходного сообщения, соединяющие Антверпен не только с другими европейскими портами, но также с дальними заморскими краями, имеют свою точку отправления в доках Шельды. Когда поток эмиграции из Европы в Новый Свет принимает значительные размеры, порядочная доля этого эмиграционного движения направляется через Антверпен; так, в 1881 году, из Антверпенского порта отплыло в Америку 47.525, в 1890 г. 38.670 переселенцев. Внутренние бассейны или доки, расположенные в северной части города, близ Северной цитадели, занимают площадь в 40 гектаров; глубина их от 20 до 21 фута, а при большом приливе до 22 футов. Кроме того, сама Шельда, обведенная правильными набережными на протяжении 4 верст, служит рейдом и гаванью для сотен судов. Замечательно, что город, посещаемый ежегодно многими тысячами судов всех наций, всевозможной величины и формы, сам обладает, в лице своих судохозяев, сравнительно очень скромною коммерческою флотилиею: в 1892 году эта флотилия состояла всего только из 46 судов, общая вместимость которых равнялась 68.856 тоннам. Что касается специальной промышленности Антверпена, то она относится почти исключительно к предметам морского судоходства, каковы: постройка, починка, нагрузка, снаряжение судов, содержание экипажей и такелажа; однако она обнимает также сахаро-рафинадное производство (26 заводов) и некоторые наследственные ремесла, для которых Антверпен, повидимому, не представляет никаких особенно выгодных условий. Так, например, обделка алмазов в форме «розы» составляет специальность антверпенских ювелиров, которые особенно славятся своим искусством вставлять граненые алмазы в оправу.

Редко бывает, чтобы укрепленные пункты были, вместе с тем, торговыми городами; но в Бельгии Антверпен есть именно такой город, который, благодаря своему географическому положению, может быть в одно и то же время главным приморским портом и важнейшею крепостью государства. Удобства, представляемые низменным грунтом окрестностей для искусственных наводнений в видах обороны, выгодный операционный базис, даваемый лиманом, схождение всех естественных путей страны к этому стратегическому пункту—все это заставило военных инженеров избрать Антверпен главным оборонительным местом королевства. Но в наши дни удобства нападения увеличились в огромной степени, благодаря орудиям дальнего боя и циркумваллационным железным дорогам: чтобы защищаться с успехом, Антверпену уже недостаточно его крепостных стен и отдельных фортов, которыми он окружен по обе стороны реки на протяжении 30 километров в окружности; теперь его оборонительная линия дополняется новыми укреплениями на Руппеле и Нижней Шельде.

Между фортами, расположенными вдоль реки ниже Антверпена, самые интересные в историческом отношении—форты Марии и св. Филиппа, построенные в 1584 году герцогом Пармским: между этими-то двумя крепкими точками опоры были воздвигнуты эстакады и мост, которые окончательно отрезали антверпенцев от их союзников, зеландцев, вследствие чего город принужден был сдаться осаждающим.

Общины восточной и западной Фландрии и провинции Антверпен, в бассейне Шельды, с населением свыше 5.000 жителей:

Восточная Фландрия: Гент—(31 дек. 1896 г.) 159 218 жителей; Сен-Николас—28.230 жителей; Алост (Альст)—25.750 жителей; Локерен—20.000 жителей; Рене (Ронс)—16.910 жителей; Зеле—12.286 жителей; Гаммелез-Термонд—12.040 жителей; Веттерен—13.080 жителей; Экло—11.640 жителей; Тамиз (Темише)—11.305 жителей; Ледеберг—12.360 жителей; Граммон (Герстберген)—10.890 жителей; Термонд (Дендермонде)—9.610 жителей: Беверен-Вес—8.000 жителей; Стекене—7.425 жителей; Эльтре (Альтре)—7.020 жителей; Нинове—6.870 жителей; Мон-Сент-Аманд (Сент-Амандс-Берг) 11.095 жителей; Эвергем 7.000 жителей; Весмюнстер—5.755 жителей: Круйсгаутем—5.590 жителей: Сомергем—5.755 жителей; Оденард (Уденард)—6.140 жителей; Леббеке—6.575 жителей; Калькен—5.380 жителей; Базеле—5.725 жителей; Мербеке-лез-Локерен (Moerbeke-lez-Lokeren)—5.150 жителей.

Западная Фландрия: Кортрейк (Куртре) 30.385 жителей; Рулер (Раусселар)—20.340 жителей; Менен—13.710 жителей; Тильт—9.998 жителей; Мускрон—13.765 жителей. Мейлебеке—9.035 жит.; Изегем—9.965 жит.; Верегем (Варегем)—7.630 жителей; Вервик—7.880 жителей; Руисселад—7.000 жителей; Ардуа—6.145 жителей; Морследе—6.485 жителей; Румбеке—5.660 жителей; Ингельмюнстер—6.225 жителей; Гарлебеке—6 480 жителей; Вевельгем—5.300 жителей.

Провинция Антверпен: Антверпен (Аnvers)(31 дек. 1896 г.)—267.902 жителей; Боргергут—29.250 жителей; Берхем—9.805 жителей; Лиер—20.135 жителей; Турнгут (Торнгаут)—19.350 жителей; Бом—13.890 жителей; Гель—12.030 жителей; Моль—6.310 жителей; Виллебрук—9.008 жителей; Гейст-оп-ден-Берг—5.310 жителей; Борнгем—5.200 жителей; Дуффель—5.155 жителей; Герентальс—5.000 жителей.

Город Брюгге (по-фламандски Brugge, по-французски Bruges), столица одной из Фландрий, хотя пришел в сильный упадок сравнительно с прежним своим цветущим состоянием, но и до сих пор остается самым многолюдным городом западного склона Бельгии. Так же, как Гент и Антверпен, и даже гораздо раньше этих двух городов, Брюгге был могущественнейшим фламандским городом и одним из важнейших рынков Европы; имя его фигурирует в древнейших испанских описаниях берегов океана. Доки его в ту блестящую эпоху его истории были запружены купеческими кораблями всех наций; негоцианты двадцати иностранных государств имели в нем свои конторы. Ганзейский Союз и лондонское купечество устроили здесь свои товарные склады. В этом городе, как говорят, были основаны первые страховые общества; здесь же капиталисты изобрели первые способы выигрышного займа,—открытие, делающее менее чести древнему фламандскому городу. «Биржи», где собираются в торговых городах все деловые люди, также свидетельствуют о той огромной важности, которую имел некогда Брюгге, как центр торгового обмена, ибо эти заведения получили такое название от дома богатого купца ван-ден-Бурзена, украшенного гербом с изображением трех туго набитых деньгами кошельков (Beurse, Borse, Bourse), перед которым, т. е. домом, негоцианты сходились потолковать о своих покупках и продажах; но если Брюгге дал собраниям коммерсантов имя, которое они носят до сих пор, то Антверпену принадлежит честь постройки первого здания, специально предназначенного для этих собраний. Исключая Италии, ни один город тогдашней Европы не мог, в отношении совершенства произведений некоторых ремесл, поспорить с Брюгге, где ткались прекраснейшие материи, где выделывались богатейшие драгоценности и ювелирные работы. Брюггенцы не без гордости припоминают тот факт из истории своего города, что когда, в 1301 году, Жанна Наваррская, супруга Филиппа Красивого, совершала триумфальный въезд в Брюгге, она с досадой заметила, что не ее одну можно назвать королевой. Все эти купеческие жены и дочери, которые вышли ей навстречу, и из которых, без сомнения, многие блистали поразительною красотою,—качество, которым всегда славились брюггенские женщины,—были также царицы по изяществу и богатству своих нарядов. Картины Мемлинга или Гемлинга, по справедливому замечанию одного критика, еще лучше, чем старинные хроники, доказывают, как велика была в Брюгге роскошь нарядов в эпоху его процветания. Задолго до венецианцев и не придавая этим костюмам такой важности в видах достижения яркости колорита, какую им придавали художники венецианской школы. Мемлинг, копируя просто пышные узорчатые платья дам, которых он видел вокруг себя, воспроизвел в своих картинах блестящие материи, которым могли бы позавидовать Тициан, Веронез и Рубенс.

Соперничество Антверпена и Гента, внешния войны, внутренния революции, утрата местных вольностей и самоуправления, отнятых герцогами Бургундскими, которые в половине пятнадцатого столетия сделали этот фламандский город своею резиденцией,—все эти причины объясняют отчасти упадок Брюгге; но он, без сомнения, оправился бы от постигших его бедствий, как это было с Антверпеном, если бы сама природа не действовала против него, засаривая лиман Цвейна. Правда, естественный фарватер был заменен искусственным, и город, соединенный посредством других каналов со всею судоходною сетью Бельгии, вступил, кроме того, в прямое сообщение с Остендским портом, посредством водяного пути в 4,7 метра глубины, от которого идут ветви к Слюйсу, Бланкенберге, Ньюпорту. Брюгге, следовательно, не переставал быть приморским городом, и в его доках нередко можно увидеть пароходы в 300 тонн вместимости, нагруженные английским каменным углем; в 1873 году один корабль в 480 тонн, имеющий более 4¹/₂ метров водоуглубления, поднялся по каналу до самого города, чтобы выложить на брюггенские набережные свой груз, состоявший из сурепного семени. Но что значат эти коммерческие выгоды в сравнении с выгодами, которые дает Шельда антверпенским негоциантам? Нынешний Брюгге далеко не наполняет пространства, которое заключалось внутри старых городских стен, замененных теперь бульварами. Случается даже, что население его уменьшается от одной переписи до другой, тогда как во всей стране, взятой в совокупности, оно быстро возрастает; так, в 1846 году в Брюгге насчитывали 49.803 жителя, а по переписи 31 декабря 1890 года оказалось только 47.497 жителей. Всего печальнее то, что нищета, этот социальный недуг, который существует во всей Бельгии, гнетет брюггенцев еще более, чем жителей других городов: число людей, зависящих в отношении пропитания от общественной благотворительности, часто равнялось здесь числу граждан, живущих постоянно своим трудом; кружевная промышленность, которою занимается большинство бедных брюггенских женщин, далеко не достаточна для их содержания. Впрочем, даже во времена своего процветания, гордый и блестящий город, бывший одним из центров всемирной торговли, имел в составе своего многолюдного населения больше бездольных бедняков, чем богатых и зажиточных обывателей. Рядом с пышными зданиями, свидетельствующими о роскоши и тщеславии тогдашнего купечества, мы видим невзрачные низенькие домики, где жил некогда бедный люд.

Тишина, царствующая на большей части широких, но пустынных улиц Брюгге, еще более усиливает своим контрастом впечатление, производимое на путешественника массивными, богато разукрашенными старинными памятниками архитектуры: гуляя по городу, который до сей поры вполне сохранил свою средневековую физиономию, даже в костюмах жителей, можно подумать, что идешь по залам какого-нибудь музея древностей. Все замечательные здания скучены на тесном пространстве, около центральной части города: здесь возвышается над крытым рынком или гостиным двором (суконные и мясные ряды), построенным в 1364 г., колоссальная городская башня (beffroi), слегка наклоненная, с превосходными курантами, лучшими в Европе; здесь же находятся: кафедральный собор, тяжелое готическое здание XIII века; церковь Богоматери, где особенно обращают внимание фигура Мадонны, изваянная резцом Микель-Анджело, и великолепные гробницы Карла Смелого и его дочери, Марии Бургундской; капелла «Св. Крови», привлекающая массы богомольцев; ратуша, где графы Фландрские (статуи которых, в числе 48, украшают фасад здания) должны были произносить клятву о соблюдении привилегий Брюггенской коммуны; здание судебных учреждений, с великолепным колоссальным камином, мастерским произведением в стиле возрождения; академия художеств, где в числе картин есть несколько произведений кисти Яна ван-Эйка и Мемлинга, чрезвычайно интересных. Госпиталь св. Иоанна, существующий уже слишком пятьсот лет,—наиболее посещаемый памятник Брюгге, потому что здесь можно видеть много старинных картин, между прочим, капитальные произведения Мемлинга, его украшения к раке св. Урсулы и его «Брак св. Екатерины». На площадях воздвигнуты монументы людям, составлявшим славу Брюгге, между прочим, знаменитому математику Симону Стевину, родившемуся в этом городе в 1548 году. Известные современные ученые Мильн-Эдвардс и Поттер—тоже брюггенцы по рождению.

Прежний порт Брюгге, Дамме (Damme), представляет теперь скорее деревню, чем город, хотя он еще сохранил из своего славного прошлого ратушу и красивую городскую башню. Слюйс (Sluis, то-есть «Шлюз»), где соединяются потоки старого Цвейна и ручей, текущий из многолюдного местечка Мальдегем, также пришел в упадок и принадлежит ныне Голландии. Нынешний порт западной Фландрии лежит не на лимане, а на берегу самого океана: это—Остенде (Ostende).

Этот город, прославившийся, в начале семнадцатого столетия, трехлетней осадой, которую он выдержал против испанцев, есть второй, по важности, порт Бельгии; он даже бывал первым её портом в разные эпохи, когда война, блокада или трактаты запирали устье Шельды; так, например, в продолжение двух лет, следовавших за революцией 1830 года, Остенде временно заменял Антверпен, главный порт на Шельде, который тогда был еще занят голландскими войсками. Но с той поры, как мир возвратил антверпенскому рынку его естественную роль, Остенде снизошел на степень маленькой гавани, которою пользовались только рыболовные суда, и которая служила кроме того, местом перехода между континентом и Англией. В настоящее время движение судов в этом порте составляет лишь десятую или одиннадцатую долю судоходства Антверпена. Торговые сношения Остенде ведутся почти исключительно с Великобританией и чрез посредство английских судов, преимущественно пароходов, совершающих правильные рейсы (в 1894 году в этом порте было в приходе 1.500 судов, вместимостью 974.405 тонн).

Собственная флотилия Остенде, принадлежащая бельгийским судохозяевам, весьма незначительна и состоит всего из какого-нибудь десятка судов. Недавно, благодаря конкурренции Флессингена, Остендский порт потерял почти треть пассажирского движения между Англией и материком Европы.

Та же конкурренция лишила его значительной доли его международной транзитной торговли. Размеры рыбной ловли (треска и пр.) тоже уменьшились в Остенде против прежнего времени. В 1876 году здесь насчитывали только 139 рыболовных судов, принадлежащих по большей части судостроителям, парусинкам, канатчикам, поставщикам всякого рода, которые принимали участие в постройке или оснастке этих шлюпок. Очень редко бывает, чтобы судохозяин имел свой пай в предприятии, а экипаж никогда не участвует в барышах. Остендские моряки занимаются также разведением и откармливанием устриц, за которыми они ездят на берега Англии, в Кольчестер, Гарвич, Грет-Ярмут, и омаров, которых они привозят из Норвегии и кормят в садках, куда проникает морской прилив. Наконец, разведение кроликов приняло такие обширные размеры в крае, что Остенде отправляет их миллионами на лондонский рынок. Но главный источник заработков и доходов для остендского населения составляют иностранцы и иногородные жители, которые приезжают сюда каждое лето, в числе от пятнадцати до двадцати тысяч, прогуливаться по набережным и купаться в море. Морские купальни в Бланкенберге (Blankenberghe) и Гейсте, деревнях, лежащих на том же берегу, также привлекают множество посетителей.

В маленьком бассейне реки Изер самый многолюдный город—Эйперн или Эйперен (по-фламандски Ijpern, Ijperen, по-французски Ypers), окруженный старыми стенами, которые теперь обращены в гульбища. По преданию, в тринадцатом и четырнадцатом столетиях, этот город, имевший важное торговое значение, как центр обширной ткацкой промышленности, насчитывал в своих стенах до 200.000 жителей. Во всяком случае, достоверно то, что в старину он был гораздо значительнее, чем в наши дни: стоит взглянуть на его великолепный гостиный двор, самое обширное и величественное из всех зданий этого рода, какие только существуют в Бельгии, чтобы убедиться, что Эйперн был в то время одним из главных городов Фландрии; по размерам этого здания можно судить, как велика была масса торговцев, для которой понадобилось воздвигнуть такую громаду. В настоящее время главный источник заработков для женского населения Эйперна составляет плетенье кружев,—промысел, к которому прибегают почти все обедневшие города Фландрии. Недавно предпринят колоссальный труд украшения историческими картинами громадного здания бывшего гостиного двора, служащего ныне ратушей. Из других зданий Эйперна замечателен готический собор, где находится могила Янсениуса или Янсена (основателя секты янсенистов), на которой положен простой камень, без всякой надписи.

Поперинге (Poperinghe), близ французской границы,—довольно оживленный городок, хорошо известный пивоварам по причине производимого им в большом количестве хмеля. Осткамп, Турут, Вингене, Лангемарк, Стаден, Свевезеле и Лихтервельде—имеют некоторое значение как рынки для продуктов земледелия; но, взятый в целом, этот уголок Бельгии представляет собрание «мертвых городов»; это в то же время—область болотных лихорадок. Вайнендальский замок, где Христиан де-Труа слагал в двенадцатом столетии свои поэмы, теперь обращен в завод, где не видно ни малейшего следа той роскоши, которою щеголял двор графов Фландрских, имевших здесь свою резиденцию. Диксмуд или Диксмуйден (Dixmude, Dixmuyden), хорошенький городок, был, вероятно, приморским портом, теперь же лежит внутри материка, на берегу р. Изера; в одной из церквей его замечателен амвон великолепной резной работы. Фюрн (Furnes, по-фламандски Vеnrnе), лежащий при каналах, в полумиле от моря, не более, как многолюдное местечко; даже Ньюпорт или Нивпорт (Nieuport) похож скорее на местечко, чем на город. Освобожденный от старых укреплений, которые стесняли его и делали одним из самых нездоровых мест бельгийского прибрежья, Ньюпорт, повидимому, имеет все выгоды, которые могли бы возвратить ему его прежнее цветущее состояние, привлекая к его порту морскую торговлю: у него есть собственная, хотя и небольшая река, продолжающаяся до самого моря посредством судоходного фарватера, у него есть каналы и железные дороги; а между тем он не принимает почти никакого участия в торговых сношениях Бельгии с иностранными рынками; он имеет лишь небольшое число рыболовных судов, и в расстоянии 3 километров от него, на песчаном берегу моря, нарождается новый Ньюпорт, купальный (Nieuport-Bains). Главное, чего недостает старому Ньюпорту,—это большего судоходного канала, который соединял бы непосредственно течение Лейса с течением Изера через р. Эйперле (Yperlee) и давал возможность доставлять прямо из провинции Геннегау в западную Фландрию каменный уголь для фабричной промышленности и известку для земледелия. Этот канал, который был предложен еще Вобаном, и до сих пор не прорыт, несмотря на то, что он безусловно необходим для пополнения сети главных путей сообщения Бельгии. В настоящее время суда, идущие из Монса в Эйперн, принуждены делать большой обход на север через Гент и Брюгге, и хотя плавание по прямому пути могло бы быть совершено в несколько недель, оно обыкновенно продолжается от двух до пяти месяцев.

Область Фюрн или Ферне—самая плодородная часть Бельгии, так что встарину ее называли «туком Фландрии». Роскошные луга, покрывающие большое пространство земли в местности Ферне-Амбахт, благоприятствуют развитию скотоводства, давая великолепный, сочный корм скоту: на одном гектаре этих лугов легко можно, в один летний сезон, откормить на убой двух быков, оставляя их день и ночь в поле. Молодые лошади, воспитываемые в этой области, покупаются английскими и французскими торговцами по средней цене от 750 до 800 франков.

Общины западного склона Бельгии, с населением не менее 5.000 душ:

Брюгге—50.338 ж. (31 дек. 1896 г.), Остенде—27.230, Эйперн (Ипр)—17.000, Поперинге—11.110, Турут—9.605, Мальдегем—9.010, Вингене—8.120, Лангемарк—7.040, Лихтервельде—7.040, Осткамп—5.940, Стаден—5.430, Свевезеле—5.140 жит.