III.

Хотя Голландия занимает более обширное пространство, чем её соседка, Бельгия, но растительное и животное её царства беднее видами сравнительно с бельгийской флорой и фауной. Причину этого следует, без сомнения, искать в относительно меньшем разнообразии почвы и климата, которое представляет первая из этих стран; будучи более однообразною в своих явлениях, природа, понятно, должна была явиться более однообразно и в своих произведениях. Нидерландская территория не заключает в себе областей, которые бы соответствовали Арденнам, Кондрозу, земле Герв, люксембургскому «маленькому Провансу»; но, подобно Бельгии, она имеет свою Кампанью или Кампину и сверх того обширные ланды в провинциях Дренте и Оверисселе; её глинистые земли напоминают бельгийскую область Гесбе, а её польдеры, её осушенные озера составляют продолжение западной Фландрии, в более обширных размерах. Ни одна из этих естественных областей не сохранила лесов, которыми они встарину были покрыты: теперь в Голландии есть местности, где не увидишь даже рассеянных рощиц. Виды диких животных погибли в одно время с исчезновением больших деревьев. Когда выпускали воду из Гарлемского озера, то на дне нашли скелет лося. Последний волк и последний кабан были убиты уже около ста лет тому назад; в ту эпоху лань уже давно вывелась; в 1825 году, во время необыкновенно большого наводнения, показался последний бобр, чучело которого теперь хранится в музее города Цволле. Даже в морских водах, омывающих Голландию, число животных заметно уменьшилось. В прежнее время осетр и лосось составляли источник богатства для рыболовов Зюйдерзее; но затем обе эти рыбы, беспощадно преследуемые, были совершенно прогнаны из залива.

Нынешнее население Нидерландов сохранило еще в своей наружности очевидные следы расы, предшествовавшей нашествиям германских народов. В провинции Дренте, так же, как в провинции Гельдерн и Овериссель, существует тип смуглых людей, с матовой кожею, резко отличающеюся от ослепительной белизны фризского цвета лица; голова у этих людей более широкая, рост менее высокий, туловище более плечистое. Мертвые тела, погребенные на Зафтингенском кладбище, которое было затоплено во время наводнения 1542 года, замечательны своими черепами, несоразмерно широкими в сравнении с длиной: контраст полный между этим короткоголовым типом (брахицефалы) и типом фризов, наиболее длинноголовых (долихоцефалы) представителей германского племени. Доисторические расы оставили после себя многочисленные следы в южной полосе Нидерландов. Кремни, обтесанные и шлифованные, встречаются в огромных количествах в окрестностях Маастрихта и Рурмонда.

Первобытные памятники, подобные тем, которые существовали в таком множестве в Скандинавии и северо-западной Германии, встречаются также в Нидерландах, особенно в провинции Дренте, где они известны под именем hunnebedden, то-есть «лож гуннов», или, может быть, «лож мертвых». Это, в самом деле, древние могилы; оружие, разного рода орудия, украшения, глиняные изделия, собранные под долменами и крытыми ходами этих hunnebedden, были помещены в музеях; но человеческие кости, найденные вместе с этими произведениями искусства, не были оценены так, как оценили бы их исследователи нашего времени: не сохранилось никаких остатков этих костей, которые могли бы быть исследованы современными антропологами. Поэтому нам неизвестно, к какой расе принадлежали первобытные обитатели страны, хотя, рассуждая по аналогии, можно предполагать, что эта раса состояла из людей смуглых, короткоголовых, среднего роста, подобных тем, скелеты которых были найдены под Riesengraber в северо-западной Германии и под Steenhamne в Скандинавии; в таком случае жители смуглого типа, которых мы находим ныне в провинции Дренте, должны быть рассматриваемы как потомки этого первоначального населения. Самое замечательное из существующих в Голландии древних кладбищ—это крытая аллея, сделанная из нагроможденных друг на друга больших камней и похожая формой на верхний щит исполинской черепахи: она возвышается среди голой ланды, недалеко от деревни Тейнарло, на северо-востоке от города Ассена. В самом Ольдензаале, древнем городе салийских франков, тоже есть подобное «ложе мертвых», расположенное в тени больших деревьев и башни одной средневековой церкви. Кроме того, в ландах встречаются какие-то огромные круглые ямы, совершенно правильные и имеющие более 300 метров в окружности, которые, как полагают, служили становищами, где могла поместиться целая толпа людей, укрытая от неприятельских взоров.

В соседстве с морем, преимущественно в собственной Фрисландии и провинции Гронинген, можно видеть другие произведения рук человеческих, относящиеся к неизвестной эпохе: это terpen или wierden, искусственные горки, которые древние обитатели края воздвигали для того, чтобы переселяться на них, со своими домашними животными, во время наводнений. Каковы бы ни были раса и происхождение первых туземцев, постройка этих искусственных бугров была для них вопросом жизни и смерти, и, конечно, все обладатели страны следовали одни за другими на этих островах, служивших убежищем: до тех пор, пока вся территория не была обведена непрерывным рядом плотин, островки terpen, часто подвергавшиеся нападению бурных волн, были единственными обитаемыми местами в крае. Между находимыми на этих горках остатками произведений человеческого искусства, принадлежащими к различным эпохам, начиная от времен торговли с Карфагеном, особенно замечательны маленькия костяные трубки, предшествовавшие эпохе появления в Европе табаку: может быть, эти трубки употреблялись фризами или их предшественниками для курения конопли или каких-нибудь других листьев с одуряющим запахом. Прежде terpen были гораздо многочисленнее; но фрисландские земледельцы съумели оценить важность удобрения, которое представляла глина этих горок, смешанная с навозом, с остатками всякого рода и с илом, приносимым морскими водами в окрестные рвы. Везде принялись копать эти древние насыпи и разбрасывать получаемую отсюда землю по полям, чтобы таким образом обновить плодородие почвы: иная горка, распроданная по мелочам, принесла чистой прибыли от сорока до пятидесяти тысяч франков.

Народцы, поселившиеся в стране со времени сооружения древних могил (hunnebedden) и искусственных холмов (terpen), все принадлежат к германскому племени, но не к одним и тем же национальным группам. Фризы, которых мы уже с первых веков истории застаем в северной части Нидерландов и которые, смешавшись более или менее с другими этнографическими элементами, до сих пор населяют эту область, долее всех других обитателей Голландии сохранили свою независимость. Феодальный порядок не мог утвердиться в их земле. «Фризы—гласят их древние законы—останутся вольными до тех пор, пока ветер будет дуть из облаков». Они занимали прежде все прибрежье, окаймляющее на юге Немецкое море; река или пролив, теперь уже исчезнувший, который отделял озеро Флево от океана, принадлежал им на всем его протяжении, а в южном направлении они подвинулись до лимана Рейна; в восьмом столетии поселения их простирались до самого Цвейна, близ Брюгге, на границах Бельгии; но пребывание их в тех местах продолжалось только несколько десятков лет, после чего они были оттеснены на север Голландии. Впрочем, большая часть избытка силы фризов расходовалась за пределами собственной страны: смешиваясь с англо-саксами, они вторгались, вместе с этими последними, в Великобританию. Эти завоеватели, без сомнения, не могли бы выдержать борьбу с коренным населением Британских островов, если бы они не привлекали постоянно с континента новых подкреплений, состоявших из различных племен, фризских, франкских или ютских. По мнению многих английских этнологов, графство Кент было заселено преимущественно фризами.

Жители фризской метрополии долгое время составляли между собой союз или федерацию для общей защиты против других германских народцев: каждый год делегаты «семи приморских земель» Фрисландии собирались близ Ауриха, на территории нынешней провинции Ганновер, для совещания об общих делах; каждая из этих областей имела самостоятельное управление: главный начальник, выбираемый народом, должен был приносить присягу на верность основным законам государства перед должностными лицами, назначаемыми посредством всеобщей подачи голосов. Кто бы ни был иностранный государь, которому Фрисландия принадлежала номинально, народ всегда оставался самым республиканским из всех европейских наций: только в половине пятнадцатого столетия он принужден был, наконец, признать,—и на этот раз уже не для формы только,—господина, которого ему навязал император Германии. Весьма вероятно, что Фрисландия сделалась бы политическим центром страны, получившей впоследствии название Нидерландов, если бы внезапное образование залива Зюйдерзее не разрезало край на два куска, почти совершенно уединив наиболее значительную часть этой провинции. Фризская территория, оставшаяся на западной стороне Зюйдерзее, сделалась мало-по-малу голландскою землей, и фризское население постепенно слилось со своими соседями, голландцами, подобно тому, как, по другую сторону пролива, кентские фризы перестали отличаться от англо-саксонского населения. Центр могущества переместился с лимана Эмса к устьям Мааса и Рейна. В наибольшей чистоте фризское племя сохранилось в западной Фрисландии, на восток от Зюйдерзее. Мужчины этой области отличаются высоким ростом, и вообще они более стройны, чем другие голландцы; плечи у них немного узки, нос длинный, оклад лица овальный и продолговатый, часто нижняя челюсть немного подается назад. Они имеют голубые или серые глаза, желтые, белокурые или светлорусые волосы, редкую белизну кожи. Женщины поражают блеском свежести и красоты и отличаются величественным видом. Эти почти чистокровные фризы теперь говорят уже только по-голландски; употребление старого языка, или, как его называют, «мужицкого фризскаго языка», сохранилось лишь в деревнях внутренней части края, хотя и там все отлично понимают и говорят по-нидерландски. Впрочем, различные общества фризских патриотов заботятся о сохранении употребления и чистоты старинного национального языка.

На юг от Фрисландии в собственном смысле, страна, простирающаяся от восточных берегов Исселя до долины Рейна, носила некогда название земли гамов, гамавов или хамавов; в последнее время римского владычества она составляла часть земли салийцев. Рядом с этою нацией франков, которой суждено было, после крушения римской империи, играть столь важную роль в истории мира, жили другие народы того же корня. Там-то, по берегу Исселя или Салы, был установлен известный салический закон: Салегейм и Виндогейм, о которых упоминается в самом тексте этого знаменитого исторического памятника, сделались деревнями Зальк и Виндесгейм, которые лежат недалеко от Цволле, в нижней долине Исселя; Ольдензааль, который в средние века долгое время носил название Salia Vetus и который, как говорят, был главным городом салийских франков, находится гораздо далее на востоке, близ немецкой границы. В эпоху завоевательного переселения франков другие народности заняли их место, или, вернее сказать, смешались с теми из них, которые остались в крае. Ученые, старающиеся отыскать следы древних салических учреждений, должны изучать в особенности старинные грамоты и обычаи Фландрии и низменной равнины Рейна.

В последние годы четырнадцатого столетия появляются саксы или саксонцы, имя которых, впрочем, применялось также ко многим другим, союзным или побежденным, племенам. В восьмом столетии они занимали южную часть провинции Гронинген, далее провинции Дренте, Овериссель, прежнюю страну салийцев: франкская земля сделалась саксонскою. Многочисленные деревни, название которых оканчивается на goo (немецкое Gau, волость), свидетельствуют о группировке различных национальностей, фризской, саксонской, франкской, в земледельческие общины или кланы, составлявшие нечто в роде больших семей, имевших каждая своих особых судей и управлявшихся собственными законами. Франки, которые передвинулись к югу, покрыли своими поселениями всю полуденную Голландию. Естественная бесплодность песчаной области дюн и ландов, где они обитали, и частые наводнения, опустошавшие плодородные земли равнины, часть которой тоже была захвачена ими, побуждали часто переселяться и занимать силой соседния территории: «Hoog van moed,—Klein van goed,—Een zwaard in de hand,—Is’t wapen van Gelderland» (сильный отвагой,—бедный деньгами,—с мечем в руке,—вот герб Гельдерланда), говорит одна пословица, распространенная в провинции Гельдерн. Впрочем, нет никакого сомнения, что под именем франков понимали народности весьма различные по происхождению, между прочим, и батавов, пришедших из Гессена, которые поселились на аллювиальном острове, заключающемся между рукавами Рейна, Леком и Ваалом, и который до сих пор еще носит название Бетуве (Betuwe, по Мотлею, от слов bet auw, «хороший луг»). Здесь именно мы должны искать географический центр Голландии, и не без причины имя народца, занимавшего этот уголок Нидерландов, было перенесено в классическом языке на всю голландскую нацию. Что касается зеландцев или Zeeuwen, этих потомков древних менапиев морского прибрежья, фризских завоевателей, пиратов саксонского происхождения, то они долгое время смотрели на себя как на особый народ; отделенные от континентальных голландцев, они естественно приобрели отличительные черты, приспособляясь к окружающей их среде. Они замечательны в особенности высоким ростом, большею живостью походки и манер сравнительно с другими голландцами, кротостью взгляда, мягкостью произношения. Наконец, сильная галльская раса, от которой произошли валлоны в соседней Бельгии, вероятно, существовала также в голландском Лимбурге и Брабанте. Когда из Зеландии или из Голландии в тесном смысле въезжаешь в Брабант, то тотчас же бросается в глаза контраст между жителями этих провинций. Мужчины более рослы, более белокуры, с более красным цветом лица, женщины более сильны и менее стройны. Раса отличается более сангвиническим, более пылким характером, менее регулярна и менее методична в своих привычках. Притом же различию племени соответствует и разница религий. Огромное большинство брабантцев и лимбуржцев исповедуют римско-католическую веру.

Большая часть историков согласны между собой относительно того факта, что в общих чертах границы различных народностей, населяющих Нидерланды, совпадают с пределами геологических формаций. Смешанные племена нижне-германских колонистов обитают на низменных землях лиманов и рейнской дельты; голландцы саксонского происхождения населяют местности, покрытыя наносными песками, тогда как фризы занимают аллювиальные страны: различным формациям соответствуют различные роды культуры и способы обработки почвы, и населения, естественно, сгруппировались сообразно своим нравам, склонностям и своему природному гению; точно также и породы домашних животных, употребляемые жителями для сельских работ, различны, изменяясь от области песков до области польдеров. Две провинции, где население наиболее смешанное, суть именно те области, которые носят специально имя Голландии: в этих провинциях находятся главные города страны, и в них же совершились важнейшие события национальной истории.

Острова залива Зюйдерзее, Урк и Маркен, остатки более обширных, исчезнувших земель, заключают население, которое ученые считают очень древним и которое отличается от жителей соседнего прибрежья не только нравами, но также и формой черепа. Такое же различие представляли и обитатели острова Схокланда, теперь покинутого. Урк интересен, как одна из тех земель, которые физиологи приводят в пример безвредности браков между близкими родственниками. Очень редко случается, чтобы житель острова женился на чужой женщине. Здесь все родня между собой; все семьи породнились посредством брачных союзов, все жители похожи друг на друга ростом, чертами лица, цветом глаз и волос. Несмотря на то, жители Урка не только не представляют ни малейших признаков вырождения, но, напротив, они замечательны силой, стройным телосложением, широкостью в плечах. Женщины—настоящие красавицы, но у них есть что-то мужское в манерах. Болезни редки между туземцами, за исключением, впрочем, оспы, потому что местные приверженцы старины всеми силами воспротивились введению оспопрививания. Число жителей Урка постоянно возрастает; оно увеличилось более чем в восемь раз с половины семнадцатого столетия, и каждый год много молодых людей, которых остров не может уже прокормить, отправляются искать счастья на чужбине.

В продолжение войны за независимость и в первые времена, следовавшие за основанием Соединенных провинций, население Голландской республики увеличилось большим числом иммигрантов, пришедших из Бельгии, и между этими переселенцами, без сомнения, находились некоторые из лучших её граждан, ибо это были люди, бежавшие из побежденного отечества, чтобы остаться вольными. Потому, может быть, Голландия и обязана своим торжеством, и если впоследствии она сделалась, в некоторых отношениях, первой нацией в Европе, то этим она также была обязана отчасти знаниям и нравственному достоинству этих иностранцев, пришедших просить у неё убежища. Легко понять, какое важное историческое значение должен был иметь для страны этот народ иммигрантов, в рядах которого встречались такие люди, как Филипп де-Марникс, Гейнзиус, Иорданс, Франц Гальс, Эльзевир, Исаак Лемер, полководцы, дипломаты, поэты, живописцы, ученые и мореплаватели. После отмены Нантского эдикта, другие изгнанники за веру явились толпой искать приюта в Голландии; эти новые переселенцы, вышедшие из более далекой страны, чем бельгийские беглецы, прибыли из Франции, преимущественно из западной и южной её частей, принеся, с своим собственным гением, новые промышленности, другие торговые связи: в течение долгого времени между городами Голландии и селениями Севеннских гор существовали непосредственные торговые сношения по обмену земледельческих продуктов и мануфактурных товаров. И теперь еще голландцы французского происхождения, принадлежащие по большей части к так называемой «валлонской» протестантской церкви, довольно многочисленны, чтобы поддерживать между собой некоторую связь и употребление родного языка. Благодаря своему образованию, они пользуются значительным влиянием в крае; но в этом отношении их, вероятно, опередили другие потомки иммигрантов, последователи Моисеева закона, огромное большинство которых ведет свой род от немецких евреев, поселившихся в Голландии. Испанские или португальские евреи, гораздо менее многочисленные, составляют как-бы аристократию между своими единоверцами. До начала нынешнего столетия эти выходцы с Пиренейского полуострова говорили в своих семействах испанским или португальским языком; в синагоге они молились попеременно—по-португальски и по-еврейски.

Разсматриваемые не в бесконечном разнообразии отдельных личностей, но в той совокупности, которая называется народом, голландцы имеют больше прав на уважение, чем все другие нации. Каждый народ должен был с большими усилиями завоевывать свое существование, ведя борьбу в одно и то же время с природой и с своими соседями; но ни одному народу не приходилось, как это пришлось нидерландской нации, создавать самую землю, на которой он живет. Чтобы совершить подобный труд, нужна была могучая сила воли, и нужна была постоянно, каждую минуту; первый отважный шаг нужно было поддерживать непобедимою настойчивостью. Сильные в предприимчивости, еще более твердые в сопротивлении, в преследовании задуманной цели, голландцы, может быть, из европейцев наиболее отличаются естественною простотой, потому что историческая жизнь их была самая деятельная сравнительно с жизнью других народов. Не торопясь давать обещания, они всегда держат свое слово, даже больше того, на что оно позволяло надеяться; они не кидаются легкомысленно ни на какое предприятие, но когда ими принято решение, то они не останавливаются до тех пор, пока не победят судьбу; они долго думают, но, раз решившись на что-нибудь, принимаются за дело с неутомимой энергией и без всякой задней мысли. Голландцы отличаются редким здравым смыслом: только благодаря этому качеству, они могли так успешно вести борьбу с океаном. Самый обыкновенный их недостаток—это рутина, привязанность к издавна усвоенным привычкам; как людям медлительным и методическим, привыкшим к настойчивому труду, им трудно обновляться, изменять свои взгляды, наложить руку на старинный обычай. Они не угрюмы, не печальны, какими они часто кажутся: они только молчаливы и серьезны; они менее разговорчивы, нежели бельгиец, реже смеются, чем он. Но который из этих двух народов более счастлив? Без всякого сомнения, тот, который кажется менее счастливым. Однако, когда голландцы веселятся, то веселятся от всей души; они всецело предаются радости и шумному удовольствию. Глядя на их веселые народные праздники, невольно вспоминаешь картины Ван-Остаде, Теньеров, Броуверов, Стеков и многих других голландских мастеров.

Голландская добродетель, которая всего более бросается в глаза иностранцу,—это изысканная чистоплотность жителей. Самые убогия жилища содержатся в Голландии с такою заботливостью, какой напрасно стали бы искать в пышных палаццо Южной Европы; чистить, мыть, прибирать—таково каждый день и в продолжение целых часов главное занятие голландских женщин на всем пространстве нидерландской территории. Правда, что в этом сыром климате, на этой полузатопленной земле, с которой поднимаются опасные испарения или миазмы, необходимо поддерживать крайнюю опрятность в домах и удалять из них все, что могло бы увеличить естественную нездоровость страны; но многие наблюдатели справедливо заметили, что голландцы утрировали свою национальную добродетель до такой степени, что она нередко переходит у них в порок. Особенно в провинции Северной Голландии эта страсть к чистоте может превратиться в манию; иные жилища, где самый взыскательный глаз не откроет ни пылинки, где все блестит, точно в ларчике с драгоценностями, были бы необитаемы для всякого другого человека, кроме туземцев, а в парадные комнаты они вступают всегда с некоторою торжественностью. Хлевы для скота голландцы держат в такой чистоте, как салоны, и коровы не могут даже свободно располагать своим хвостом, который обыкновенно привязывается к потолку, из опасения, чтобы неблаговоспитанные животные не запачкали своего лоснящагося платья. Некоторые деревни расположены в целом с такою мелочною правильностью, что при виде их невольно задаешь себе вопрос, не игрушка ли это, сделанная на удивление глупцам. Истинного искусства не ищите в этих чистеньких жилищах, где все устроено и расположено по самой педантической рутине; сама природа должна сообразоваться с методическим вкусом домовладельца, и во многих садах деревья не только подстригаются, но еще и раскрашиваются в разные цвета. Вообще, голландцы, хотя и прославились в истории искусства тем, что у них возникла одна из великих школ живописи, не могут похвалиться артистическим чутьем и вкусом. Города их имеют оригинальный отпечаток; ладьи, снующие по улицам, мосты, поднимающиеся и опускающиеся над каналами, деревья, свесившиеся над водой,—все эти характеристические черты голландского города производят приятное впечатление; красные кирпичные дома, фасады которых выглядывают из-за зелени садов, имеют оригинальный вид, но эти дома далеко нельзя назвать красивыми, и вычурные украшения, которыми они изобилуют, только безобразят их.

В многих частях Нидерландов национальная оригинальность проявляется еще в сохранении старинных костюмов. У самых ворот Гаги путешественник с удивлением встречает моряков и рыболовов, старых и малых, одетых однообразно в длинные плащи из синего сукна, обутых в тяжелые деревянные башмаки (сабо) безукоризненной белизны. В Зеландии, крестьяне, более щеголеватые в одежде, до сих пор носят короткие штаны, пристегиваемые к поясу серебряными пряжками; их красный жилет, вышитый узорами разных цветов, смотря по религии, исповедуемой поселянином, застегивается на двадцать больших филиграновых пуговиц; черная бархатная куртка своей простотой составляет резкий контраст с остальным костюмом. Женщины, хранительницы нравов, всего лучше сохранили старинные костюмы и украшения в большей части голландских провинций. Еще недавно жительницы местечка Гинделопен, лежащего на восточном берегу залива Зюйдерзее, славились необыкновенным богатством и разнообразием своих нарядов, видоизменявшихся до бесконечности, смотря по возрасту и общественному положению тех, которые их носили, и полагают, что эти местные моды были наследием длинного ряда предков. Во всех провинциях Нидерландов до сих пор можно увидеть там и сям следы костюмов, установленных некогда силой предания. Так, например, в городах и теперь еще почти все служанки носят ситцевые платья с фиолетовыми цветками или полосками.

Фризские женщины и голландки в тесном смысле, то-есть жительницы провинций Северной и Южной Голландии, особенную важность придают традиционной моде своего головного убора. В деревнях очень многие крестьянки носят не только дорогия серьги, но еще золотые бляхи на висках, или даже драгоценные украшения, покрывающие лоб, булавки, грозно торчащие по бокам головы, спирали, обрамляющие щеки, так что, под чепцом из тонких кружев, весь этот головной убор блестит точно золотая каска. Некоторые из головных уборов имеют очень странный вид; другие, напротив, довольно изящны и увеличивают красоту лица. Женщины Фрисландии, гордые и серьезные, имеют очень внушительную мину под этою золотою диадемой. Крестьянки, без сомнения, давно перестали бы носить эти тяжелые головные уборы, если бы последние не имели в их глазах большой цены, как дорогая вещь: если бы какая-нибудь поселянка отказалась от ношения такого убора, то люди, пожалуй, приняли бы это скорее за признак бедности, чем за доказательство хорошего вкуса; вид блестящего шлема и его украшений издали возвещает женихам и соперницам, каким количеством «бочек золота» обладает молодая наследница, являющаяся во всем блеске своих нарядов. Однако, бедные девушки очень легко могут подражать богатым крестьянкам, украшая себя фальшивыми драгоценностями, для того чтобы местная мода, причина преждевременной плешивости, не утратила постепенно своего господства в пользу общей моды, которая позволяет беспрепятственно рости волосам и даже преувеличивать пышность шевелюры.

Различными своеобразными обычаями, так же, как сохранением отчасти старинной национальной одежды, голландский народ свидетельствует о своей самобытности и стойкости. Он остается самим собою в том движении торговли и науки, которое мало-по-малу разрушает политические перегородки между государствами. Замечено, что с 1866 года контраст сделался больше по обе стороны границы, разделяющей Голландию и Германию. До этой эпохи ганноверцы и голландцы, имея сходные нравы и обычаи, говоря почти одинаковым языком, жили бок-о-бок, как добрые друзья; но вдруг с востока явились к самой голландской границе немецкие чиновники, говорящие другим наречием, навязывающие другие порядки—и национальные различия сразу обнаружились в более резкой и определенной форме, чем в какой они проявлялись прежде. Это недоверчивое отчуждение голландцев от своих соседей—явление не новое в истории: не раз случалось в последние три века, что они принуждены были, так сказать, сосредоточиваться в самих себе, в виду угрожавшей им со всех сторон опасности. Их национальная индивидуальность окрепла от этого, но это продолжительное усилие принесло также свою долю вреда голландскому народу. Принужденная долгое время держаться особняком от остальной Европы, чтобы тем вернее сохранить свою независимость, Голландия в конце концов приобрела недостатки, которые всегда бывают следствием изолированности. Она перестала жить мировою жизнью, утратила гибкость ума и остановилась, до известной степени, в идеях и обычаях прошлого. Занимая некогда первое место в ряду европейских наций, она дала опередить себя во многих отношениях своим соседям. Что бы ни говорила известная пословица, современная Голландия не достаточно имела истории; она слишком замкнулась в своей тесной области, которую она. впрочем, съумела великолепно устроить.