Глава III Китайский Туркестан

Бассейн Тарима

Центральная низменность Азии, обнимающая обширный, ныне почти совершенно высохший бассейн древнего Средиземного моря, которое отделяло Небесные горы от цепи Куэнь-лунь, есть одна из тех областей земного шара, которые обозначают самыми разнообразными именами. Окрестные населения, так сказать, господствующие над этой равниной с высоты своих гор, знают ее каждое под особенным названием, тюркским, монгольским или тибетским. Сообразно превратностям завоеваний и переселений, очень частых в этой стране, через которую народы искали себе выхода, то или другое наименование брало перевес в самом крае и в окружающих его территориях. Недавно жители обыкновенно употребляли для своего отечества название Альты-шар или «Шесть городов», замененное впоследствии названием Джиты-шар, т.е., «Семь городов» или «Семиградье», которое, впрочем, применяется только к населенной области, простирающейся в виде обширного полукруга у подножия горных цепей. Китайское название Тянь-шань-нань-лу или «южная дорога Тянь-шаня», выбранное как противоположность названию Тянь-шань-бэй-лу или «Северная дорога», пролегающая на севере, по другую сторону Небесных гор, имеет, по крайней мере, то преимущество, что представляет точное географическое наименование. Слово Кашгария, которым эта страна еще недавно обозначалась в Европе, потеряло смысл с той поры, как независимое государство, основанное Якубом, бедаулетом кашгарским, перестало существовать; подобно тому, географы должны были оставить название «королевство Хотан», когда этот город утратил степень столицы. Что касается наименования «Малая Бухария», бывшего в употреблении еще в половине настоящего столетия, то оно объясняется прежним религиозным господством Бухары; но теперь уже было бы неуместно употреблять его, так как Бухара лежит по другую сторону гор и плоскогорий, и так как сверх того этот город пришел в упадок и уступил Ташкенту роль метрополии западных склонов Памира и Тянь-шаня. Но названия «Восточный Туркестан» и «Китайский Туркестан» все еще применяются к бассейну Тарима, так как население этой страны по языку принадлежит к тюркскому племени, и китайское правительство снова покорило его своей власти.

Хотя Китайский Туркестан был еще в половине нынешнего столетия страной, почти совершенно пришедшей в забвение, однако, он во все времена имел большую важность, как место прохода, ибо на дорогах из Китая в бассейны Яксарта и Оксуса и даже на дорогах, ведущих к Персии и к Индии, необходимыми станциями являются города, лежащие у восточного основания плоскогорий Памира. Греческие и китайские купцы встречались на так называемом «пути шелка»; буддистские миссионеры, арабские торговцы, знаменитый венецианец Марко Поло, потом другие европейские путешественники эпохи средних веков все должны были останавливаться в оазисах Китайского Туркестана, прежде чем продолжать свой трудный путь, либо на восток, в область песчаных степей, либо на запад, к пустынным плоским возвышенностям. Но рассказы прежних путешественников были совершенно забыты, так что низменность, где протекают воды Тарима и его притоков, считалась в начале настоящего столетия составляющей часть того громадного «Татарского плоскогорья», которое, как полагали, занимает всю внутренность азиатского континента. Только после того, как синологи открыли Европе китайские документы, относящиеся к стране Тянь-шань-нань-лу, европейцы познакомились в общих чертах с истинной формой этой обширной впадины, простирающейся на восток от Памира.

Один из братьев Шлагинтвейтов, Адольф, был в течение нынешнего столетия первым европейцем, проникшим в бассейн Тарима по дороге, ведущей из Индии. В 1857 году он перешел через горный хребет Кара-корум, и, спустившись в равнину восточного Туркестана, подвинулся до самого Кашгара; но там он был умерщвлен по приказанию государя, Вали-хана, и все его путевые заметки и коллекции были потеряны для науки. Восемь лет спустя Джонсон посетил Хотан и окружающие пустыни, открыв своим путешествием ряд английских экспедиций, вызванных торговыми интересами и политическим соперничеством Великобритании и России. В 1868 году один чайный плантатор, Шау, по предложению английского правительства, предпринял исследование торговых дорог равнины, в то время, как другой англичанин, Гевард, получил от лондонского географического общества поручение осмотреть, главным образом, область плоских возвышенностей. Подобно Адольфу Шлагинтвейту, Гевард поплатился жизнью за свое предприятие; но Шау, более счастливый, успел собрать многочисленные сведения о торговле этого края и доставить их в Индию, после чего вскоре ему пришлось готовиться к новому путешествию, так как он был выбран в проводники новой экспедиции, или, вернее сказать, оффициального посольства, отправленного к бедауту Якубу, государю Кашгарии. Посланник Форсайт, сопровождаемый медиком Гендерсоном, на этот раз дошел только до Яркенда; но три года спустя он возвратился в сопровождении большего числа исследователей, Гордона, Биддульфа, Троттера, Чапмена, Белью, Столички, и благодаря разделению труда между этими членами экспедиции, плодоносная область долины была пройдена с юга на север, от Куэнь-луня до Тянь-шаня, тогда как на западе путешественники совершили восхождение на Памиры до верхних долин Оксуса. С своей стороны и русские не оставались в бездействии. Уже Валиханов, в 1858 году, и Остен-Сакен, в 1867 году, переходили через цепь Небесных гор и спускались в равнины Кашгарии. В 1876 году полковник Куропаткин выбрал другую дорогу: через Терек-даван он проник в восточный Туркестан и прошел до озера Карашар вдоль цепи Тянь-шаня, у основания её южных предгорий. Благодаря ему и г. Регелю, который продолжал далее на восток путь, пройденный полковником Куропаткиным, «императорская дорога», по которой всегда следовали китайцы в своих военных и торговых экспедициях к Тянь-шань-нань-лу, стала более известной. Затем пути, пройденные Мушкетовым и другими исследователями, связали эту дорогу с дорогами Кульджинской территории, на противоположной покатости гор; полковник Пржевальский, пустившись в самую пустыню, обследовал всю восточную часть бассейна Тарима, между хребтами Тянь-шань и Алтын-таг. Но области, простирающиеся у основания цепи Куэнь-лунь и пройденные Марко Поло и Бенедиктом де-Гоэс, еще долго были закрыты для современных путешественников, теми непреодолимыми препятствиями, какие представляют бесконечные сыпучие пески и опасность погибнуть голодной смертью по невозможности добыть какие бы то ни было жизненные припасы в безлюдной пустыне, пока самоотверженные путешественники в роде, Певцова, Богдановича, Грум-Гржимайло и Свен-Хедина не проникли и в эти места.

В пределах, намеченных различными исследователями английскими и русскими, поверхность китайского Туркестана исчисляется приблизительно почти в 23.980,94 квадратных миль, и на этом огромном пространстве, по словам полковника Куропаткина, нельзя считать более миллиона жителей; Форсайт же исчисляет совокупность населения только в 580.000 человек. Следовательно, эта страна, в два раза более обширная, чем Франция, заключает в своем полукруге, охватывающем 2.500 километров, не более постоянных жителей, чем один из второстепенных городов Европы, каковы Неаполь, Ливерпуль или Гласго. Эта малонаселенность объясняется тем, что в центральной Азии вода редка, и там, где иссякают источники, начинается голая, бесплодная пустыня. Кругом громадной песчаной степи стоят громады гор, поднимающихся своими вершинами до пояса вечных снегов, но ручьи, вытекающие из этих возвышенностей, не все достигают выхода долин. Однако, ручьи амфитеатра горных масс соединяются в достаточно большом числе, чтобы образовать настоящий речной бассейн. По сходимости своих долин и по обширному разветвлению своих притоков, Тарим как будто пытается сделаться вторым Индом. По обе стороны плоских возвышенностей, высший хребет, которых составляет Кара-корум, замечается некоторого рода симметрия между двумя противоположными склонами; но какую огромную разницу произвели климатическия условия в характере и природе двух стран.

На востоке от Хотана ни один из горных потоков, которые спускаются с бедных снегом скатов Куэнь-луня и Алтын-тага, не достигает центрального резервуара бассейна, за исключением Черчен-дарьи, самой многоводной реки из этих потоков, которая соединяется с Таримом до впадения его в озеро Лоб-нор. Речки, орошающие оазисы Хотана и образующие реку Хотан-дарью, одну из главных ветвей Тарима, те самые, которые в старину пользовались такой громкой славой во всей Азии, как «нефритовыя» реки. Китайские летописцы, говоря о Хотанском крае, все повторяют, что главная река этой страны образуется из трех потоков, из которых каждый катит нефритовые камешки особенного цвета; на востоке течет «река зеленого нефрита», на западе «река черного нефрита», а посредине между той и другой бежит «река белого нефрита». По крайней мере две из этих рек сохранили свои старинные имена под тюркской формой Урунг-каш (Белый нефрит) и Кара-каш (Черный нефрит). Эта последняя самая многоводная и по объему значительно превосходит остальные. Они получает начало у границ Кашмира, гораздо южнее цепи Куэнь-лунь, на высоких плоскогорьях, над которыми господствуют пики и продолговатые вершины небольшой относительной высоты, уже принадлежащие к хребту Кара-корум. Из этой области истоков, лежащей на высоте более 5.000 метров над уровнем моря, река Кара-каш спускается целым рядом поперечных долин и ущелий, перерезывая под крутыми углами отроги, препятствующие её проходу, затем она продолжает свой путь на пространстве более 100 километров вдоль южного склона хребта Карангутага, до пролома Шахадула-ходжа, через который она уходит на северо-восток, в Хотанскую равнину.

На восток от верхней долины Кара-каша, равнина, по которой следуют путешественники, отправляясь из бассейна Инда в бассейн Тарима, в большей части своего протяжения покрыта солью и другими продуктами выветривания. Озеро, наполнявшее некогда эту низменность, опорожнилось или высохло мало-по-малу, и реки, которые после того текли по обнажившемуся озерному дну, были заменены подвижными песками. Там и сям на поверхности равнины сияют глубокия расселины, наполненные сернокислой магнезией в виде кристаллов столь же тонких и белых, как нежные снежинки, поднимаемые ветром. Лужи соленой грязи, скрытые под ледяными плитами, занимают самые глубокия впадины, и до высоты 5.400 метров встречаются горячие источники, обведенные кольцом из отлагающихся известковых осадков, затем вторым кругом из замерзшей воды. На пространствах в несколько квадратных километров почва изрыта маленькими воронкообразными углублениями около двух метров в диаметре и одного метра глубины, которые почти все отличаются замечательной правильностью. Некоторые из этих воронок имеют свойство после дождей выбрасывать массы грязи, и вода в них иногда сильно бурлит и брызжет. Д-р Гендерсон не думает, чтобы эти отверстия были настоящие грязные вулканы; по его мнению, это просто провалы глинистой подпочвы, заставляющие подниматься на поверхность, после проливных дождей или во время таяния снегов, воды, скопляющиеся под землей. Ниже по течению, берега реки Кара-каш изрыты во многих местах другими воронкообразными ямами того же рода; но эти последние воронки окаймлены в верхней части соляной корой. Эти отверстия находятся в сообщении с водами Кара-каша, уровень которых ночью понижается по причине мороза, а днем повышается, вследствие таяния снега и льда. Таким образом воронкообразные углубления попеременно наполняются и опоражниваются в течение двадцати четырех часов, и соленая вода Кара-каша испаряется, оставляя беловатый слой соли, как след своего происхождения.

На западе от нижнего Кара-каша следуют один за другим несколько ручьев, которые теряются в песках или в болотах Яшиль-куль, отделенных от вод Кара-каша поясом песчаных бугров или дюн. Эти ручьи слишком слабы для того, чтобы расчистить эти препятствия и проложить себе дорогу: это объясняется тем, что они получают начало не на покрытом снегами Кара-коруме, а на северном склоне гор, которые хотя и составляют продолжение Куэнь-луня, но уже понизились на столько, что их по виду можно считать не более, как наружными предгорьями плоской возвышенности; они почти сплошь одеты глиной до высоты 3.300 метров, только верхние гребни возвышаются над всеми этими землистыми массами, вероятно, ледникового происхождения. Когда караван яков движется по тропинкам этих гор, он поднимает густые столбы пыли, сквозь которую путешественники не могут различать друг друга; внизу, пески, волнуемые ветром, покрывают передовые холмы. Главная дорога из Индии в китайский Туркестан переходит через эту небольшую цепь глинистых гор перевалом Саньчжу (5.060 метров), чтобы избегнуть большого колена или дуги, которую описывает Кара-каш в северо-восточном направлении, при выходе из гор. Это горное ущелье трудно доступно, и туземцы сочли нужным приписать образование его могучей руке богатыря Рустана.

В юго-западном углу китайского Туркестана зарождается другая река, самая длинная и, вероятно, самая обильная во всем бассейне Тарима: это Яркенд-дарья, которую часто называют также, особенно в верхней части бассейна, Зарявшаном или «Золотоносной»: подобно реке Самарканда, она действительно катит золотые блестки вместе с песком, а приносимый её водами ил, еще более драгоценный, чем золото, оплодотворяет, во время разливов, поля и равнины Яркенда: более четверти населения восточного Туркестана живет плодами и зерновыми хлебами, которые родятся в изобилии, благодаря этой плодотворной воде. Река Яркенд-дарья, также, как и Кара-каш, берет свое начало вне пределов Китайской империи, и один из её истоков известный под названием Раскем-дарьи бьет из земли на склоне того хребта Кара-корум (5.550 метров), который дал свое имя всей цепи: в этом месте, как при истоке реки Кара-каш, кряж в несколько метров ширины разделяет два бассейна Тарима и Инда, между которыми вставлено огромное плоскогорье Тибета. Следуя в начале нормальному направлению всей орографической системы этой области Азии, Раскем-дарья течет на северо-запад, параллельно Кара-коруму и более низким цепям, сопровождающим этот хребет, и усиливается многочисленными притоками, которые посылают ей ледники южного ската её долины. Дапсанг, величественная гора, которая, между высочайшими горами земного шара, уступает в высоте одному только Гауризанкару, есть одна из вершин, снега и льды которых питают главную реку Яркенда. В том месте, где Яркенд-дарья находит, как Кара-каш, пролом в передовых горах, который дает ей выход к равнине, она имеет вид значительного потока; но по выходе из гор, её воды, отводимые в искусственные оросительные каналы и теряющиеся путем испарения, быстро уменьшаются в объеме. Однако, во время больших разливов главный рукав, проходящий у города Яркенда, имеет от 60 до 140 метров ширины, и так глубок, что нигде нельзя перейти его в брод. Замечательно, что кривая, описываемая Яркенд-дарьей в общем направлении её течения походит на дугу, образуемую Кара-кашем. Та и другая из этих рек следуют сначала по одной из ложбин, открывающихся на северо-западе между горными цепями параллельными главной реке; затем, поворачивая на север и на северо-восток, они текут к низменной области древнего внутреннего моря пустыни Гоби или Шамо.

Притоки Тарима, спускающиеся с хребта Памир, не имеют в области снегов достаточно большой длины, чтобы сделаться значительными реками. Горные массы, из которых они вытекают, высятся непосредственно на западной стороне равнины, как настоящая граница света: один китайский документ приписывает этим хребтам, окаймляющим Памир, высоту в тысячу ли, то-есть в 500 верст, выражение, которое, очевидно, не имеет другого смысла кроме того, что горы Цзун-лин должны быть причислены к неприступным вершинам, поднимающимся «до небес». Действительно эти «Луковичные горы», как их называют большинство комментаторов, или «Голубые горы»,—по переводу Абеля Ремюза, являются передовыми выступами одной из высочайших горных масс Азии. Склон Памира с восточной стороны гораздо круче противоположной покатости, по которой текут различные реки, образующие верхний Оксус или Аму-дарью; едва успев образоваться из фирновых полей, покрывающих вершины, горные потоки вступают уже в равнину, где их с нетерпением ожидают земледельцы, чтобы разделить их воды на целую сеть ирригационных каналов. Один только поток, спускающийся с Памира, соединяется с Яркенд-дарьей: это Кашгар-дарья, которая получает начало в «Красной долине», открывающейся между Алайской и Заалайской цепями, у подножия Кизыл-арта или «Красного хребта»; главная её ветвь есть одна из двух рек, называемых Кизыл-су (Красные Воды), которые текут в противоположном направлении, одна к Аральскому морю, другая к озеру Лоб-нор. Нередко все горы восточного Памира обозначаются именем Кизыл-арт; путешественник Шау часто слышал, как их называли «Красными горами».

Хотан-дарья и Яркенд-дарья, усиленная Кашгар-дарьей, соединяются с рекой Ак-су-дарья, которая сама незадолго перед тем принимает в себя Таушкан-Дарью, другую реку, спускающуюся с Небесных гор, и из соединения этих потоков образуется Тарим (Тарим-гол), Эхардес древних греческих географов, река, по которой необходимо должна следовать дорога из Китая. Однако, туземцы редко употребляют это название «Тарим»: для них эта река, говорит полковник Пржевальский, все та же Яркенд-дарья. Протекая вдоль южного основания передовых гор Тянь-шаня, в некотором расстоянии от него и разделяясь там и сям на многочисленные ветви, Тарим, который можно сравнить с Дунаем по длине течения, не увеличивается в объеме, не расширяется, как великая европейская река, по мере приближения к своему устью; напротив он постепенно уменьшается, съуживается, несмотря на то, что получает через известные промежутки другие дарьи, которые ему посылают северные горные цепи. На востоке от Кок-су и другой реки, которые теряются, первая в Баба-куль или «Бабьем озере», вторая в Сары-камыш или «Желтых камышах», река Хайдык-гол, выходящая из поросших травой цирков гор Юлдуз или «Звезды», катит достаточно воды, чтобы достигнуть до Тарима; но, пройдя несколько узких поперечных долин или ущелий, она останавливается по дороге в обширном, глубоком и обилующем рыбой озерном бассейне, известном под разными именами: Богла-нор, Бостан-нор, Багараш-куль, Карашар-куль или просто Денгиз, то-есть «море». По выходе из этого озера, исток, принимающий название Конче-дарья, перерезывает прилегающую к озерному бассейну горную цепь Курук-таг через очень узкую поперечную долину, которая прежде была защищена сильными укреплениями, и которую и теперь охраняют глиняные крепостцы. Эта теснина, около 10 километров длиною, представляет одни из многочисленных «Железных ворот» центральной Азии, и в соседстве с этой сильной и укрепленной стратегической позицией некогда находился город Гсийн, местопребывание губернатора двух Туркестанов.

После принятия в себя притока Конче-дарьи, течение Тарима становится все медленнее по мере того, как он приближается к самой глубокой части понижения Тянь-шань-нань-лу или «Южной тянь-шаньской дороги». При деревне Абдалы, в недалеком расстоянии от впадения его в озеро Лоб-нор, средняя скорость течения реки не превышает 80 сантиметров в секунду; в тот же промежуток времени объем протекающей воды может быть исчисляем приблизительно в 75 или 80 кубических метров. У деревни Абдалы Тарим только что вышел из камышей озера Кара-буран или «Черный буран», принадлежащего к системе Лоб-нор; но едва возобновив свое независимое течение, он опять делится на несколько каналов естественных и искусственных, затем теряется среди леса камышей, еще более высоких, чем камыши Кара-бурана: рыбаки, проникающие в эти чащи, видят у себя над головой качающиеся огромные стебли тростника, достигающие высоты слишком 6 метров над поверхностью воды. Это второе озеро, где судоходный фарватер Тарима мало-по-малу исчезает, носит у туземцев название Чек-куль (Большое озеро) или Кара-курчин; вместе с озером Кара-буран, оно образует обширный резервуар испарения, совокупность которого означается именем Лоб-нор. Восточный бассейн расстилается на пространстве, вероятно превышающем 2.000 квадратных километров: поверхность его в четыре раза более поверхности Женевского озера, взятого за единицу для сравнения: но зато какая огромная разница в отношении объема воды! Озеро Лоб есть не более, как болото в наибольшей части своего протяжения, и только на юге, вдоль самого высокого берега, средняя глубина его достигает 2 метров; самые глубокия места едва достигают 4 метров. Даже по средине озера тянется выступившая из-под воды полоса земли, где приютились несколько рыбачьих селений, спрятавшихся среди камышей. Благодаря этой естественной защите, домикам, построенным на Большом озере (Кара-курчин), не страшны бурные восточные и северо-восточные ветры, бушующие на равнинах, особенно весной. Напротив, воды озера Кара-буран, более открытые, приходят в сильное волнение от этих бурь и заливают свои низкие берега верст на двадцать от обыкновенной береговой линии: отсюда и произошло многозначущее название «Черный буран».

Очевидно, озеро Лоб-нор есть не что иное, как небольшой остаток древнего внутреннего моря, о котором упоминают легенды и исторические документы, и следы которого ясно видны во всей низменности, где протекает река Тарим, и далее на востоке, вплоть до подошвы плоских возвышенностей Монголии. Со времени исследования Рихтгофена, то, что было Си-хай или «Западное море», и то, что есть в наши дни Хань-хай или «Высохшее море» китайцев, может быть довольно точно определено в его истинных очертаниях. Теперь мы знаем, что до начала исторической эпохи древнее море, ориентированное параллельно горным системам Куэнь-луня и Тянь-шаня, то-есть по направлению от запада-юго-запада к востоку-северо-востоку, простиралось на пространстве более 2 миллионов квадратных километров, и что в самой низкой своей части, то-есть там, где находится нынешний Лоб-нор, лежащий на высоте 671 метра над уровнем океана, имело по меньшей мере 900 метров глубины. Еще в первые времена, когда смутно начинается история для народов центральной Азии, в этой огромной впадине продолжали существовать настоящие внутренний моря. Тянь-шань-нань-лу и Тянь-шань-бэй-лу, по обе стороны восточного выступа Небесных гор, имели тот и другой свой обширный озерный бассейн, от которого в наши дни сохранились лишь незначительные остатки в виде небольших озер, рассеянных по равнинам. Единогласное предание жителей китайского Туркестана и восточного Китая говорит о постепенном оскудении озер этого бассейна, и вероятно, чтобы объяснить это исчезновение вод, вообразили существование подземного канала, который будто бы уносит излишек жидкой массы Лоб-нора, чтобы заставить его опять выступить на поверхность земли истоками Желтой реки, в местности, лежащей на 3.000 метров выше. В высшей степени замечателен тот факт, что постепенное сосредоточивание воды в усыхающем резервуаре Лоб-нора не сделало его совершенно соленым озером, как это случилось с большей частью озер, которые встречаются на всем протяжении бывшего морского бассейна. В настоящее время вода Лоб-нора свежая и пресная, без сомнения, потому что она переместилась в низменную равнину, направляясь из местностей, уже покрывшихся солью, в ложбины с чистой еще почвой: в озере еще видны стволы тамариска, росшие на твердой земле. По рассказам туземцев, Тарим постепенно уменьшался в объеме около половины нынешнего столетия, и соответственно тому понижался и уровень озера; потому, около 1870 года, новая прибыль вод имела следствием разлитие озера и затопление части берегов, вне солончакового дна; тем не менее, однако, почти все прибрежье свидетельствует своими выветриваниями и своим бесплодием о существовании соли в грунте и лишь только на юге полоса тамарисков окаймляет прежний берег. Лоб-нор, так же, как и Тарим, изобилует рыбой двух видов, которую прибрежные жители ловят при помощи искусственных каналов и ям: рыба заходит туда во время разливов и не находит выхода после спада вод. Устраивать эти рыболовные бассейны тем легче, что ложе Тарима быстро повышается над уровнем окружающих равнин. Как все реки, Тарим приносит землистые частицы, которые, отлагаясь, возвышают берега во время разливов, но этот факт является маловажным в сравнении с действием другой причины постепенного повышения берегов: пыль, песок дюн, приносимые ветром из пустыни, задерживаются чащами камышей и скопляются там довольно значительными массами, чтобы образовать новые дюны. Берега, дно ложа, камыши, все поднимается мало-помалу над уровнем боковых низменностей, лишенных покрывавшего их песку, и этим-то именно и объясняются перемещения русла Тарима, как и самого Лоб-нора, который есть не что иное как продолжение реки. Древние китайские карты помещают Лоб-нор гораздо севернее теперешнего его положения: весьма возможно, что он перемещается из бассейна в бассейн.

Между Лоб-нором и озерами северной части Тянь-шань-нань-лу замечается некоторого рода симметрия в том смысле, что они имеют соответственные форму и положение. Ориентированные в том же направлении, от юго-запада к северо-востоку, озера Баба-куль, Сары-камыш, Карашар (Баграш-куль), затем другое озеро, открытое г. Регелем, также тянутся вдоль подошвы цепи гор, до входа в узкий корридор или овраг, через который путешественники проникают из Монголии в китайский Туркестан. Тарим соединяет одну с другой эти две озерные области. Таким образом установляется от Тянь-шаня до Алтын-тага линия вод, текущих поперег пустыни: уже монах Рубруквис указывает на этот географический факт в описании своего путешествия по тем странам.

Пропорция пустынных и невозделанных пространств земли в китайском Туркестане не может еще быть определена даже приблизительным образом, но, без всякого сомнения, она много превосходит количество полей, подвергнутых земледельческой обработке и усеянных человеческими жилищами. Почти везде зеленеющие пространства составляют лишь узкую полосу, в несколько сот, самое большее в несколько тысяч метров, вдоль ручьев и речек; далее, за этой полосой, начинается безлюдная пустыня, еще неизследованная почти на всем её протяжении. Это уже Гоби, хотя она неизвестна под этим именем в Западном Туркестане, и хотя нижняя долина Тарима действительно отделяет ее от пустынь Монголии. На север от Хотана и на восток от Хотан-Дарьи области песков дают тюркское название пустыни Такла-макан. Дюны, которые движутся на подобие волн моря, выставлены в этом месте всей ярости северных ветров, которые наметают бугры песку до высоты 60 и 100 метров, даже до 130 метров; ни одна из подвижных горок европейского прибрежья не достигает высоты песчаных холмов, которые путешественники встречают в пустынях Такла-макан. На западе реки Хотан-дарьи дюны не имеют этого вида высоких холмов: это по большей части просто подвижные бугры, высотою от 3 до 6 метров, перекатывающиеся по направлению от северо-запада к юго-востоку. Некоторые из них, однако, имеют до 30 и более метров высоты и тянутся в форме правильного полумесяца: с каждой стороны рога, более подвижные, выступают вперед за черту туловища дюны. Соседство пустыни возвещается в оазисах и даже у подножия передних гор Куэнь-луня и Памира чрезвычайно мелкими частицами пыли, которые носятся в воздухе, закрывая синеву неба. Солнце бывает явственно видимо только несколько часов спустя после восхода, а иной раз, когда дует восточный ветер, дневное светило остается целый день скрытым в густой мгле; во внутренности домов приходится тогда прибегать к искусственному свету среди белого дня. В продолжение своего полуторамесячного пребывания в земле Яркенд, английский путешественник д-р Гендерсон ни одного раза не мог видеть большие горы сквозь туман тонкой пыли, носившейся в пространстве; часто даже ему невозможно было разглядеть соседних холмов и составить себе, приблизительное понятие об общем рельефе страны. Сколько губителен песок, когда он несется бурным ветром на возделанные поля, столько же плодотворна пыль, когда она падает в состоянии едва осязаемого порошка. Это самое лучшее удобрение для плодородных равнин Хотана и восточного Туркестана, оно заменяет там всякие искусственные туки. Туземные жители приписывают, вероятно, совершенно справедливо, свои обильные урожаи этому благодетельному песку пустыни.

Не все пустыни китайского Туркестана покрыты дюнами: песчаные горки занимают в особенности южную и юго-западную часть, куда их оттеснили северные ветры. Между пустынями встречаются настоящие степи, подобные степям Аральского бассейна, желтые и красноватые земли, следующие одна за другой в виде длинных волнообразных возвышений и понижений, как волны моря, образующиеся от действия правильного ветра. Белые скалы, стертые песками, кажутся издали какими-то развалинами зданий; блестящие на солнце пласты соли занимают высохшее дно бывших озер. У подошвы гор Куэн-луня на обширных пустынных пространствах почва сплошь состоит из одного только булыжника. За двенадцать или тринадцать столетий до нашего времени, в ту эпоху, когда через эти страны пролегали торговые пути, ныне оставленные, жители ближайших к дороге деревень учили купцов караванов искусству делать обувь из дерева для лошадей и обертывать ноги верблюдов в бычачью кожу, для того, чтобы животным легче было идти по скользким камням. Древние китайские летописи с ужасом говорят об этих «каменных полях» и «песчаных реках». В пустыне, которая простирается на восток от Лоб-нора, по словам летописцев, летают злые гении и крылатые драконы сидят там в своих логовищах. Кости погибших людей и животных служат единственными указателями дороги, по которой должен следовать караван. Пески обладают голосом, чтобы потешаться над злополучным путником, или чтобы напугать его: то они «поют», то грохочут как гром, то испускают пронзительный свист, но испуганный путник тщетно оборачивается во все стороны, чтобы узнать, откуда исходят эти странные звуки. Без сомнения, можно думать, что эти рассказы имеют свое происхождение в расстроенном воображении путешественников, мучимых жаром и лихорадкой: но очень может быть также, что дюны Китайского Туркестана издают ту «музыку» песков, о которой говорят исследователи Синая, горных стран Афганистана, Аравии, Перу и многие натуралисты, производившие наблюдения на песчаных берегах моря; путешественник Ленц, отправляясь в Томбукту, тоже слышал подобный голос сильно нагретых солнцем песков.

Известно достоверно, что во времена могущества Хотанского царства пески еще не занимали того обширного пространства, которое они покрывают в наши дни. Однако, даже и в ту эпоху пустыня очень близко подступала к культурным пространствам. Летописи повествуют, что однажды большая река, текущая к северо-западу, на западе от города Хотана, совершенно высохла, и что один важный сановник государства, Курций своего племени, должен был принести себя в жертву дракону реки, для того, чтобы доставить народу счастие снова увидеть текущей ту животворную волну, которая орошала его поля и давала ему обильный урожай плодов земных. Но, на северо-востоке от Хотана, обитатели одного города, называвшагося Хо-лао-ло-цзя, не удостоились такой же милости от богов: они отвергли небесного посланника и за то были осуждены погибнуть под песчаным дождем. Весь город был погребен под сугробами песку, и теперь Хо-лао-ло-цзя есть не более, как куча пыли, вздымаемой и кружимой ветром. Все попытки раскопок, сделанныя под этой дюной, с целью достать драгоценные предметы, были безуспешны: каждый раз, рассказывают туземцы, яростный ветер, поднимая целые облака пыли, скрывал дорогу для того, чтобы рабочие заблудились. В другом месте, по преданию, передаваемому Джексоном, триста шестьдесят городов были засыпаны в один день песками пустыни Такла-макан. Пастухи знают, говорят, местоположение этих поглощенных землей городов, но никому не показывают его, из опасения, чтобы не пришлось делиться с другими золотыми монетами и драгоценными вещами, собираемыми под развалинами. Джонсону удалось посетить только один разрушенный город, лежащий в непосредственном соседстве с Хотаном, и где от времени до времени находят плитки кирпичного чая, составляющего предмет довольно значительной торговли; кроме того, там часто находят монеты греческие и византийские, а также золотые украшения, похожия на те, какие носят еще в наши дни женщины в Индостане. Между развалинами другого города, лежащего близ Кэрии, отыскали изображения Будды и глиняную статуэтку, представляющую обезьяну Ганумана. Нужно заметить, что китайский Туркестан есть одна из тех стран земного шара, где развалины сохраняются чрезвычайно долго. Благодаря почти совершенному отсутствию дождей, сухости воздуха, редкости снега, который выпадает там не более одного или двух раз во всю зиму, городские стены, построенные из высушенного на солнце кирпича, являются теперь еще в том самом виде, в каком они были восемьсот лет тому назад, на другой день после того, как их разрушили. Пески тоже отлично сохраняют здания, которые они засыпали, и когда дюна, перемещаясь, открывает какое-нибудь старинное строение, это строение оказывается совершенно таким же, каким оно было погребено под массой сыпучих песков, так что прежние его обитатели, если бы они были живы, без труда могли бы снова поселиться в нем.

Понятно, что, при таком сухом климате, растительность в Китайском Туркестане представлена весьма небольшим числом видов. Нигде бесконечная, однообразная равнина не представляет цветущих лугов или степей: камыши, высокие травы по берегам речек, кое-какие кустарники, как джида (elaeagnus), род дикой маслины, тамариск или гребенщик, наконец, тополь, самые высокие экземпляры которого достигают от 8 до 11 метров вышины—вот главные представители дикой флоры в бассейне Тарима. Тополи растут по преимуществу в соседстве текущих вод: глядя на эти деревья, можно вообразить себя перенесенным на плоскогорья Утахского «Великого бассейна», в Северной Америке, где тоже увидишь, в сырых лощинах, небольшие группы тополей или cottwood. Кашгарский тополь (populus diversifolia), известный в крае под именем тугрук или туграк,—странное на вид дерево, искривленное, малорослое, почти всегда пустое в середине, дуплистое и представляющее, как показывает его латинское название, величайшее разнообразие в форме и размерах своих листьев. Под этими редко рассеянными деревьями почва голая, серая от слоя пыли или белая от налета соли; даже растительные соки приобретают соленый вкус, и иногда трещины на деревьях бывают окружены кристалликами соли. Когда дерево падает от дряхлости или поваленное бурей, оно не гниет; ствол его лежит на земле невредимым до тех пор, пока его не засыплет песок, а опавшие и засохшие листья смешиваются с соленой пылью. В пустыне тамариски и другие редкие кустарники ростут по большей части на маленьких горках, постепенно образовавшихся, благодаря сети переплетающихся корней, которые задерживают песок, тогда как ветер уносит его с окружающих пространств; на остатках умершего дерева выростают новые побеги, и мало-по-малу горка обращается в кучу корней, которые туземцы рубят для отопления своих домов.

Благодаря искусственному орошению, садовники и земледельцы Китайского Туркестана развели вокруг своих жилищ целую флору культурных видов, относительно гораздо более богатую, чем флора диких растений. Селения окружены тенистыми группами орешника; в каждом саду стран Хотана и Яркенда встретишь ряды тутовых деревьев. Яблони, груши, персиковые, абрикосовые, масличные деревья, виноград переплетаются своими ветвями в фруктовых садах и дают превосходные плоды. На деревьях повисли тыквы, разнообразные по форме и величине и пригодные для всякого употребления, какое захочет дать им садовник; дыни тесно скучены на земле, рядом с коноплей, хлопчатником или зерновыми хлебами, рисом, маисом, просом, ячменем или пшеницей. Города и деревни совершенно исчезают, утопают в сплошной зелени: улицы убраны трельяжем, на котором обвиваются виноградные ветки и лианы, ниспадая на прохожих кистями листьев, цветов и плодов; террасы низких домов украшены цветущими душистыми растениями, а цветники блистают пышными розами. Даже тополи, растущие в этих оазисах, резко отличаются от тополей естественных лесов: некоторые из них достигают исполинского роста, и стволы их имеют до 3 метров в окружности. Путешественнику, который только что вырвался из страшной, безжизненной и удушливо знойной пустыни кажется, что перед ним вдруг открылся земной рай, когда он вступает в тенистые аллеи благоухающих садов.

На берегах Тарима и его притоков дикий животный мир также беден видами, как и растительное царство. За исключением кабанов и зайцев, другие четвероногим редки в этой области; однако, тигр, пантера, рысь, волк, лисица, речная выдра встречаются в чащах, окаймляющих реки, тогда как олень и антилопа живут на более открытых местах. Ни один из попадающихся здесь видов млекопитающих не принадлежит исключительно этой области центральной Азии; все встречаются в долинах Небесных гор. Птицы тоже сравнительно редки; Пржевальский насчитывал их только 48 видов, из которых лишь два вида свойственных стране. Дважды в год болота Лоб-нора дают убежище «миллионам» птиц, совершающим свои обычные перелеты. Зимой фауна озера очень бедна; но, начиная с февраля месяца, усталые птицы целыми тучами садятся отдыхать на льду и между камышами. Осенью те же самые стаи, заключающие около тридцати различных видов, снова прилетают: на пути из Индии в Сибирь и обратно Лоб-нор служить промежуточной станцией для крылатых путешественников. Если бы перелетные птицы не встречали по дороге этого оазиса зелени между пустынными равнинами и горами, они, может быть, не могли бы предпринимать такого длинного странствования в несколько тысяч верст; впрочем, и теперь это путешествие, кажется, сильно утомляет их, судя по тому, что во все время своего пребывания на берегах Лоб-нора они остаются без голоса: мрачное безмолвие царствует среди этих несметных полчищ пернатого люда, столь шумного в других случаях. Замечательно, что все стаи перелетных птиц прилетают с запада-юго-запада, а не прямо с юга: очевидно, они не отваживаются перелетать через плоскогорья Тибета и делают большой крюк в западном направлении, чтобы перевалить за Гималай и Кара-корум в том месте, где хребет имеет наименьшую ширину, и затем следовать от Хотана к Лоб-нору вдоль северной подошвы Куэнь-луня. На обратном пути из Сибири и из долин Алтайских гор они придерживаются той же дороги.

В соседстве Лоб-нора Пржевальский встретил дикого верблюда, то животное, существование которого казалось сомнительным большинству натуралистов, хотя китайские летописи постоянно упоминали о нем, и хотя туземные жители Китайского Туркестана и Монголии рассказывали о нем всем путешественникам. В настоящее время дикие верблюды встречаются преимущественно на востоке от Лоб-нора, в песчаных пустынях Кум-таг; их можно увидеть также, но редко, в соседстве нижнего Тарима и Черчен-дарьи; наконец, они населяют высоты Алтын-тага, в сообществе диких яков и ослов. Очень многочисленные лет двадцать тому назад, они сделались гораздо реже с тех пор, как охотники с Лоб-нора стали преследовать их даже в пределах пустыни. Впрочем это животное замечательно умное и осторожное: под ветром оно чует человека на расстоянии нескольких верст, и когда видит, что за ним гонятся охотники, когда слышит ружейные выстрелы, оно убегает по прямой линии в течение целых часов. Некоторые анатомические особенности отличают дикого верблюда от домашнего животного той же породы; кроме того, эти две разновидности различаются оттенком шерсти и размерами: все дикие верблюды малорослы в сравнении с некоторыми из гигантских животных, которых видишь в караванах. Как нужно классифицировать верблюдов, открытых полковником Пржевальским? Принадлежат ли они к породе, оставшейся в диком состоянии, или не следует ли видеть в них потомков убежавших от человека животных, вернувшихся к свой прежней вольной жизни, как это было, некогда, например, с лошадьми в Камарге и с быками на Фалклендских островах! Пржевальский считает их истинными представителями первобытной расы. Именно в бассейне Лоб-нора жители не держат домашних верблюдов. Эти животные встречаются только, да и то не в большом числе, в других частях китайского Туркестана, в цепи оазисов, которая тянется от Хотана до Хами через Яркенд и Кашгар.

Почти все перевозки кладей производятся с помощью лошадей крупной породы, ввезенных из Ферганского края; что касается маленьких лошадок, сильных, неразборчивых на корм, выносливых и послушных, которые служат верховыми животными, то они происходят по большей части из южных долин Небесных гор, особенно из округа Ак-су. Яки не могли бы жить в равнине, по крайней мере летом, по причине слишком сильной жары: их приводят в города Китайского Туркестана только как бойный скот. Что касается овец и коз, которых пасут киргизские пастухи на склонах Памира и Тянь-шаня, то они принадлежат к тем же породам, как тибетские овцы и козы и также дают замечательно тонкую нежную шерсть: по словам английского путешественника Шау, «лучшая в свете шерсть» получается не из Тибета, а из Турфана.

Населения Китайского Туркестана, очевидно, принадлежит к смешанной расе. Древние географические названия и факты, передаваемые в китайских летописях о Хотанском царстве, со времени обращения его в буддийскую веру, позволяют думать, что, по крайней мере, часть жителей этого края происходит от народов «арийскаго» языка, как афганцы и персияне на противоположной покатости горного узла Гинду-куш. Легендарные герои страны, те, которых туземцы считают основателями их национальной славы и выразителями их народного гения, суть именно герои «арийские», Рустан и Афрасяб. Скалы, ущелья, пропасти, все чудеса природы приписываются какому-нибудь славному подвигу этих мифических богатырей: это Карлы Великие и Роланды центральной Азии, и даже, в легендах Китайского Туркестана, имя их повторяется чаще, чем имя Александра Македонского,—«Хазрет Сикандер или святой Александр»,—о котором рассказывается, что будто бы он завоевал Китай «с целью распространить там магометанскую веру». В настоящее время единственные племена Китайского Туркестана, которые неоспоримо остались родственными персидским населениям, галчи, единоплеменники тех, которые обитают в нагорных долинах, впадающих в долину Аму-дарьи. Подобно другим галчам, живущим в русском и бухарском Туркестане, это красивые люди, с благородном лицом и стройным станом, простые и прямодушные, свято хранящие свои предания и в особенности почитание огня и солнца. Несмотря на то, что они рассеяны небольшими группами среди киргизов, они, галчи, еще не перестали употреблять свою родную речь: до сих пор еще говорят персидским языком в верхней долине Саракола, одного из притоков Яркенд-дарьи, на расстоянии слишком 1.200 километров от границы Ирана; но малочисленный арийский народ этой возвышенной долины недавно чуть было не исчез с лица земли по милости Якуб-бека, который насильно заставлял его переселяться в Кашгарскую равнину. Даже между «тюрками» равнины, особенно у подножия гор Санджу, около юго-западного угла русского Туркестана, встречается много лиц, напоминающих тип, который принято обозначать названием арийского. Путешественники, посетившие Яркенд, наблюдая на улицах многочисленных прохожих, пришли к тому заключению, что жители этого края ничем не отличаются от англичан, ни в отношении правильности черт лица, ни в отношении румяной белизны кожи. Шау находит, что яркендцы походят скорее на американцев по угловатым формам лица. У мужчин большие окладистые бороды, тогда как у людей чистых тюркских рас подбородок всегда скудно обростает волосами.

Подобно тому, как в широком заливе вращаются и сталкиваются морские течения, народы различных рас и племен, приведенные одни торговлей, другие войной, или как беглецы, или как завоеватели, перемешались до бесконечности в этой обширной равнине, которую окружают в виде исполинского полукруга три высочайших в свете плоскогорья. Персияне, арабы и тибетцы, киргизы и калмыки, монголы и тюрки всех племен, индусы и китайцы, все представлены посредством своих помесей у сартов или таджиков восточного Туркестана. Даже в моменты больших побоищ, когда жители целых городов истребляются поголовно, как это было, например, в 1863 году, во время изгнания китайцев, и в 1877 и 1878 годах, при обратном завоевании края «храбрым и непобедимым воинством» Сына Неба, неприязненные чувства между угнетателями и угнетенными только, повидимому, совпадают с племенной ненавистью. Как ни сильно было, несколько лет тому назад, отвращение кашгарцев к имени и ко всему китайскому, тем не менее и тогда можно было заметить на улицах множество индивидуумов, которые чертами лица и формой бороды совершенно походили на желтолицых «сынов Срединного Царства». Единственные ясно обозначенные контрасты, замечаемые в населении Китайского Туркестана,—это те, которые производит не раса, а климат, образ жизни, род занятий. Земледельцы равнины, каково бы ни было их племенное происхождение, и пастухи горных пастбищ, киргизы, кара-киргизы (черные киргизы) или калмыки,— таковы два главные, истинно различные класса общества в этой стране. Из среды этих киргизов выходят главным образом так называемые дуланы, разбойники, живущие в пещерах и в развалинах бывших крепостей, в окрестностях оазисов.

В области культурных земель обитатели обозначают сами себя и друг друга не каким-либо этнографическим, племенным или народным наименованием, а именем города, откуда кто родом: они называют себя хотанцами, яркендцами, кашгарцами, турфанцами, таримцами, смотря по месту жительства; тем не менее, у них есть некоторого рода коллективный патриотизм, происходящий от одинаковости нравов, домашнего быта и политических условий; если они позволили китайцам вернуться в край, говорит Регель, то причину этого следует искать, главным образом, в иноземном происхождении Якуб-бека, который окружал себя западными сартами, и которого «сердце всегда было в Маргелане». По направлению от юго-запада к северо-востоку, от подошвы хребта Кара-корум до подножия восточного Тянь-шаня, замечается постепенный переход в наружности жителей: с одной стороны преобладают арийские черты лица; с другой, монгольские физиономии сравнительно более многочисленны. Но нельзя сказать, чтобы все эти смешения рас и племен произвели нацию, замечательную красотой типа. Большинство прибрежных жителей Тарима и его притоков имеют грубую, невзрачную физиономию. Зоб сильно распространен как в области равнины, так и на окружающих плоскогорьях: из трех жителей Яркенда один наверно зобатый. В этой стране постоянных ветров, ослепительного света и едкой пыли глазные болезни тоже очень многочисленны.

Язык населения края мало чем отличается от тюркского наречия, которым говорят в Ташкенте, и переселенцы из русского Туркестана бегло владеют им после нескольких недель пребывания; единственные различия между тем и другим происходят от употребления яркендцами искаженных китайских слов, и некоторых татарских выражений, которые, по какой-то странной лингвистической игре случая, свидетельствующей о прежних торговых сношениях, передались из Оренбурга в бассейн Тарима, не оставив никаких следов в промежуточных областях Сыр-дарьи и Аму-дарьи. Во всем китайском Туркестане теперь употребляется один и тот же диалект: процесс объединения, действующий в отношении рас, проявляется также и в отношении языка. Впрочем, язык этой страны не приобрел еще литературного значения: он не имеет ни стихотворцев, ни прозаиков, и книги составляют чрезвычайную редкость во всем крае.

Большая часть чужеземцев, поселяющихся в городах области Тянь-шань-нань-лу, приходят из Ферганской долины и известны обыкновенно под именем андиджанцев: это общее название объясняется тем, что пути всех переселенцев из Кокана сходятся в древней столице Андиджан. Индусы встречаются только на базарах главнейших городов, но выходцы из Кашмира довольно многочисленны, а колонии тибетцев из Балтистана занимаются в окрестностях Яркенда возделыванием табаку и дынь. Недавно евреи были почти неизвестны в крае, так как Якуб-бек, «охранитель веры», как эмир бухарский, воспретил им вход в свое царство; но с тех пор, как китайцы снова овладели этой территорией, многочисленные еврейские семейства из русского Туркестана переселились на восточный склон Памира. Ревностные мусульмане, жители Китайского Туркестана принимают не особенно дружелюбно иностранцев, исповедающих другую религию. В правление Якуба закон для иностранцев, особенно для китайцев, был таков: «или обращение в ислам или смерть»; одни только калмыки, религия которых, впрочем, не имеет ничего определенного и многими своими чертами сливается со всеми суевериями соседних народов, могли сохранить своих фетишей. Обитатели Кашгарии обнаруживают глубокое отвращение к христианам католикам или православным, которые помещают образа или статуи в своих церквах, тогда как на протестантов, таких же иконоборцев, как и они сами, они смотрят как на магометан низшего порядка, пренебрегающих, правда, исполнением обрядов, но тем не менее принадлежащих к великой семье ислама. Усердие яркендцев в деле веры так велико, что они совершают свои религиозные церемонии среди пустыни так же неукоснительно, как и в городах. Вдоль часто посещаемых дорог, маленькия четыреугольные площадки, огороженные рядами камней, служат священными местами, почитаемыми наравне с мечетями, и перед этими камнями становятся на колени все прохожие, употребляя для совершения обязательных омовений песок вместо воды. Несмотря на то, нравы этих людей, столь строгих блюстителей обрядов, сильно развращены, и тысячи из них приходят в чисто скотское состояние от употребления опиума или гашиша, смеси экстракта конопли и табаку, которая производит страшное опьянение. Случаи кражи и воровства,—кроме надувательства, которое позволяют себе купцы в своих операциях,—очень редки в этом крае. Когда торговцы, идущие караваном, потеряют одно из своих вьючных животных, они спокойно оставляют кладь возле дороги, не опасаясь чтобы какой-нибудь прохожий завладел их вещами, и по возвращении опять забирают товар. Во время Якуб-бека процедура в отношении воров была очень простая и короткая: в первый раз им давали простое предостережение; в случае повторения преступления, их подвергали палочным ударам; третья кража наказывалась потерей пальцев на обеих руках; за четвертую виновный платился головой.

Китайский Туркестан—страна бедная, хотя Шау находит, что она стоит гораздо выше Индии по степени благосостояния жителей. Дома сделаны из глины и даже не побелены снаружи известкой; пыль, проникающая повсюду, покрывает слоями грубую мебель. Только в больших городах можно увидеть кое-какие остатки зданий, украшенных лакированными изразцами и арабесками, напоминающие памятники Самарканда и Бухары. Промышленность, как кажется, сделала шаг назад, судя по надписям на китайских памятниках и по раскопкам, которые выводят на свет Божий из недр домов, погребенных под песками, много изделий изящных или драгоценных, каких не встретишь более в ныне обитаемых жилищах. Произведения местной промышленности не представляют по большей части ничего замечательного: здесь выделывают главным образом ткани шелковые, хлопчатобумажные, шерстяные ковры, обувь, конскую сбрую; хотя страна обладает рудными месторождениями в изобилии, она должна ввозить из-за границы большую часть изделий из меди и железа, равно как все материи хорошего качества. В настоящее время наибольшее количество товаров и различных продуктов, получаемых жителями Китайского Туркестана, доставляет Россия, через посредство Ферганской области; товары, привозимые из Индостана, представляют гораздо меньшую ценность. Причина этой разницы должна быть приписана, главным образом, рельефу почвы и этнографическим условиям. В то время, как на севере караванам, идущим из России, нужно, на всем пути от Кашгара до Андиджана, сделать только один перевал через горы, дорога от Яркенд-дарьи к равнинам Инда пролегает через широкия плоскогорья на пространстве более 400 километров и проходит через несколько горных хребтов, поднимающихся слишком на 5.000 метров над уровнем моря. Кроме того, обитатели обоих Туркестанов, русского и китайского, андиджанцы и кашгарцы, говорят одним и тем же языком, исповедуют одну и ту же веру, имеют одни и те же нравы и обычаи; они соплеменники и смотрят с отвращением на своих южных соседей, на нечистого индуса или на грубаго тибетца. Долгое время торговля Индии с восточным Туркестаном оставалась почти запрещенной благодаря значительным пошлинам, которые взимал кашмирский магараджа с каждого вьючного животного. Настоятельные требования английского правительства заставили, наконец, изменить тариф, и отныне кашмирской таможней установлена однообразная вывозная пошлина, в размере 5 процентов со стоимости товара.

Между Карашарским озером и истоками реки Кашгар-дарыи Куропаткин насчитывает тринадцать горных проходов, которыми пользуются торговые караваны при движении через Тянь-шань и его западное продолжение, цепь Алай. Все эти горные дороги,—без сомнения, не единственные, известные туземцам,—доступны в летнее время верховым и вьючным животным, и даже, повидимому, легко было бы преобразовать в колесную дорогу, по крайней мере, одну из этих тропинок, именно ту, которая из Кашгара ведет к русскому укреплению Нарын через перевал Туруг (3.500 метров) и хребет Теректы (3.840 метров). Однако, караваны пользуются только одною из этих дорог в продолжение всего года: это знаменитый Терек-даван или «Тополевый хребет» (высота 3.140 метров), тот самый перевал, которым проходили, с первых времен истории, большинство среднеазиатских завоевателей. Иногда, в средине зимы, снег на этом перевале бывает так глубок, что караваны не отваживаются пускаться в путь без проводника. В этих случаях нужно прибегать к помощи сартларов, одного из кара-киргизских племен, которое живет в соседстве перевала и занимается перевозкой кладей с одного склона на другой; эти туземцы обзавелись тибетскими яками, которых они нарочно гоняют по хребту, чтобы протоптать снег и таким образом приготовить тропинку для лошадей каравана. Когда железная дорога проникнет из русских владений в бассейн Тарима, она пройдет, вероятно, из Ферганской долины в Кашгарские равнины через порог Терек-давана, Суока или какого-нибудь соседнего пролома, ибо здесь именно две низменности центральной Азии всего более сближаются и естественные пути всего удобнее продолжаются с той и с другой стороны гор, образуя большую дорогу, идущую поперег континента, с берегов Волги до берегов Желтой реки. Но пока, в этом Таримском крае, не может быть еще и речи о железных дорогах: теперь даже тот кругообразный путь, который следует вдоль подошв горных цепей, от Хотана до Хами, и огибает пески, переходя из оазиса в оазис, только в соседстве городов принимает вид настоящей большой дороги. Около Яркенда, там, где путь всего лучше содержится, эта дорога—шириною около 10 метров, вытоптанная прохожими до глубины более одного метра ниже уровня окружающей почвы; телеги, запряженные тройкой лошадей в ряд, быстро проезжают по ней. В других местах это не более, как неопределенный след, покрытый песком.

Кольцо оазисов, окружающее всю низменность Тарима, начинается у подошвы горных цепей центрального Куэнь-луня, городом, которого, может быть до Пржевальского, не видел ни один европеец со времен Марко Поло и Бенедикта де-Гоэс: это город Черчен (Чарчан, Чарчанд, Чачан), самое положение которого долгое время определялось лишь приблизительно, по числу дневных переходов, отделяющих его от Хотана, от Корлы, от некоторых городов Тибета. Слишком мало доступный, чтобы мог быть покорен хотанцами или китайцами, этот населенный пункт расположен на реке того же имени, спускающейся к озеру Лоб-нор, на высоте около 1.800 метров, судя по тому, что в окрестностях возделывают пшеницу и кукурузу, но не рис и хлопчатник, как в Яркендском крае. Это маленький городок, состоящий из 600 домов, как говорили туземцы Джонсону, или даже всего только из 30, по рассказам, слышанным полковником Пржевальским.

К западу от Черчена, другие города, Ния, Кэрия, Чира и многочисленные селения следуют одно за другим у подошвы Куэнь-луня, повсюду, где бегущие с гор ручьи приносят достаточно воды для орошения садов. Здесь, на берегу одной значительной реки, основался главный город округа и некогда столица отдельного царства, Ильчи, называемый также Хотан, как и вся страна. Город Хотан один из тех, имя которых всего чаще повторяется у арабских и персидских писателей, благодаря водящимся в окрестных горах ланям, доставляющим тот драгоценный мускус, который восточные поэты так любят восхвалять, в своих цветистых сравнениях, за его душистый запах и прекрасный черный цвет. В Китае этот город приобрел не менее громкую славу под именем Ю-тянь (небесный нефрит), по причине собираемого в его реках камня ю или нефрита, который в старину считали обладающим особенными волшебными свойствами. Одно из китайских названий этого камня—«Глубокая истина», титул, который, очевидно, относится к сокровенным качествам, приписываемым нефриту. Священная книга обрядов и церемоний сравнивает мудреца с камнем ю: «Умеренный, ровный блеск ю—это человеколюбие; его совершенная твердость—это знание или благоразумие; его углы, которых ничто не в состоянии притупить, представляют справедливость; повешенный, он изображает учтивость; при ударе, он издает частый звук, который продолжается с невыразимой гармонией, и который выражает радость; блеск его, когда он без недостатков и без пятен,—это правота, прямодушие; точное соотношение его граней,—это верность; вещество его то же самое, как и вещество радуги». Этот чудесный камень есть один из тех, которые древними причислялись к яшмам; Марко Поло, говоря о камне ю, дает его разновидностям названия яшмы и халцедона. Вероятно, что прекрасные топоры из нефрита, находимые в могилах каменного века не только в Азии, но также во всех странах Европы, высоко ценились не единственно за острое лезвие, мелкозернистое строение, блеск полировки; в них, без сомнения, искали вместе с тем таинственных свойств, которые древние греки воспевали впоследствии в своем бронзовом оружии, а средневековые паладины в своих стальных мечах, исследователи еще не открыли в Европе гор, которые бы содержали в себе нефриты, подобные изделиям из этого камня, находимым в древних могилах и в остатках озерных городов, и потому археологи, естественно, должны обращать взоры к горным массивам центральной Азии, чтобы искать там место происхождения нефритовых топоров, которые употребляли наши до-исторические предки. Китайские документы действительно указывают различные горы Тянь-шаня, Цзун-лина, Куэнь-луня, как доставляющие камень ю: эта горная порода находится также в верхней Бирме, но Куэнь-лунь заключает самые значительные массы её, и выходящие из этой цепи потоки катят в своих водах самые крупные и наиболее многочисленные куски нефрита. Что касается самой драгоценной разновидности, белого нефрита, то он существует только в стране Хотан, и отсюда-то, по всей вероятности, он распространялся от племени к племени, от народа к народу, и находил дорогу к оконечностям континента. В этом отношении можно сказать, что Хотан был истинным центром для весьма важного предмета торговли. В эпоху процветания Хотанского царства сбор нефрита, который производился после каждого большого разлива рек и ручьев, был открываем лично самим ханом, как религиозная церемония: самые лучшие гальки собирались на его глазах для государственной казны. Кроме того, китайцы непосредственно ломают нефрит в горах Хотана. Близ Балакши, там, где река Кара-каш приготовляется вступить в горное ущелье, скала носит следы обширной нефритовой ломки, которую китайцы разработывали до той эпохи, когда край подпал под власть Якуб-бека: куски нефрита рассеяны повсюду в окрестностях этой каменоломни.

Название Хотан, которое производят от слова Кустана, означает по-санскритски «Сосок Земли» и дано, может быть, по причине богатства этой страны всякого рода земными плодами: действительно, одна старинная легенда говорит о молоке, бьющем ключом из земли для того, чтобы кормить божественного младенца. В начале нашего летосчисления Хотан был значительным городом и столицей могущественного царства: по словам китайских летописей, в царствование династии Хань, он имел около 85.000 жителей и гарнизон из 30.000 солдат. Все население приняло учение Будды, которое, по сказанию летописей, «сделало его счастливым»; но страна быстро подпала под власть жрецов, образовавших определенную иерархию, как в нынешнем Тибете. В главном монастыре, построенном в расстоянии 25 верст от города, община состояла из трех тысяч монашествующих; в других частях равнины существовало тринадцать больших ламайских обителей, населенных несметным множеством монахов, а маленьким монастырям и кумирням, как говорят, не было счету. Во время религиозных процессий, которые совершались из столицы в окрестные кумирни, царь шел босыми ногами впереди изображения Будды и представлялся верховному жрецу с непокрытой головой и держа в руке благовония и цветы. Впрочем, все обитатели края были чрезвычайно почтительны в отношении друг друга: при встрече знакомые становились один перед другим на колени, и это коленопреклонение было обыкновенной формой приветствия; тот, кто получал письмо, прежде чем открыть его, клал послание себе на голову в знак покорности в отношении своего корреспондента.

Завоевание страны китайцами, затем монгольские нашествия были причиной того, что Хотан пришел в упадок и утратил свою торговую важность; но он не обратился в безлюдную пустыню, подобно многим другим городам этого края, или, если был вынужден перейти на другое место, то единственно, чтобы избавиться от грозившей ему опасности быть засыпанным песками. В 1863 году население его первое подняло знамя бунта против китайцев, и в городе имели место кровавые побоища; однако, когда Джонсон посетил Хотан, два года спустя, он показался ему «большим мануфактурным городом». Здесь выделывают медную посуду, шелковые материи, войлоки, шелковые и шерстяные ковры, грубые бумажные ткани, даже писчую бумагу, приготовляемую из волокон тутового дерева. Окружающая страна, которую Джонсон описывает как «стоящую гораздо выше Индии», производит преимущественно шелк и хлопок, а горы, поднимающиеся в южной её части, заключают в себе рудные месторождения большинства металлов, от золота до железа и сурьмы, а также пласты каменного угля и залежи соли, серы и селитры; но эксплоатируются только золотоносные жилы. Население города в 1885 году согласно указанию Громбчевского достигло до 20.000 душ. Джонсон говорит, что в окрестностях города Кэрия, на золотых рудниках заняты около 3.000 рабочих, а по сведениям, собранным Пржевальским, годовая добыча простирается до 860 килограммов чистого металла, приблизительная ценность которого около 2.750.000 франков. Благодаря этим минеральным богатствам и в особенности изобилию превосходных фруктов, которые производят сады, область Хотан относительно очень населена. По близости, на берегах двух нефритовых рек Урунг-каш и Кара-каш находим города того же имени; в одной из южных долин местечко Так тоже приобрело настолько важное значение, что может быть причислено к городам.

В юго-западным углу бассейна Тарима, оазис Санджу (Саньчжу), лежащий при речке, которая теряется в песках, состоит из многих деревень, беспорядочно раскинутых на пространстве нескольких верст, вдоль арыков или ирригационных каналов; Санджу более населен, чем многие города, так как, по словам Джонсона, он имеет около 7.000 домов. Килиан, на западе, Пиальма, на северо-востоке, Гума, на севере, Каргалык, Полам на северо-западе, также многолюдные оазисы или, лучше сказать, группы селений, которым иногда дают титул городов. Эта местность самая богатая часть бассейна Тарима, и здесь-то естественно должен был выстроиться самый значительный город страны, каким является знаменитый Яркенд, имеющий, по свидетельству некоторых писателей, более, чем стотысячное население; Громбчевский, Форсайт насчитывает только 60.000 жителей, из которых будто-бы около восьми с половиной тысяч иностранного происхождения (именно: переселенцев из Ферганской области—3.000, из Бадакшана—2.000, из Балтистана—2.000, из Кашмира—1.000, переселенцев-дунган—500 человек). Базар, где встретишь весь этот разноплеменный и разноязычный люд, расположен в центре города, который, благодаря кривым, извилистым улицам и каналам стоячей, гнилой воды, представляет обширный лабиринт. Широкая стена, обставленная по углам башнями с китайской крышей и увенчанная высоким эшафодажем виселицы, опоясывает город и дополняется на западе крепостью Янги-шар или «Новый город», которую построили китайцы, чтобы держать в повиновении беспокойных яркендцев. Почти в каждом городе Китайского Туркестана есть подобный Янги-шар, состоящий преимущественно из казарм и административных зданий.

Дорога, соединяющая Яркенд с второй столицей края, Кашгаром, приближается к подошве больших гор и проходит через город Янги-гисар или «Новый замок», в окрестностях которого находятся несколько небольших металлургических заводов, посещенных английским путешественником Шау. Пройдя последовательно через несколько речек и ручьев, которые теряются в песках, пропитанных солью, дорога приводит к «Новому городу», или Янги-гисару, который сторожит Кашгар, как другая цитадель того же имени, наблюдающая за Яркендом. Кашгар, расположенный в 8 километрах западнее своего Янги-шара, окружен толстой земляной стеной; в соседстве можно видеть кое-какие остатки древнего города, разрушенного, как говорят, Тамерланом. Кашгар не имеет того преимущества, каким пользуется Яркенд,—не находится в центре земледельческой области, отличающейся большим плодородием; но зато он занимает более выгодное положение с торговой точки зрения, так как он командует путем, который ведет в Ферганскую долину через порог Терек-даван; кроме того, в нем сходятся несколько других дорог, пересекающих Небесные Горы. Таким образом он является в одно и то же время важным складочным местом и первостепенным стратегическим пунктом, и путешественник не удивляется, видя на окружающих холмах укрепления, воздвигнутые прежними властителями края: это город военный, родина героя Рустана, как гласит легенда. Некоторые из больших подгородных селений, особенно Ташбалык, Файзабад и Артуш (последний славится своим мавзолеем, на поклонение которому приходят массы пилигримов), занимаются выделкой грубых холстов, которых ежегодно вывозят на сумму от 2 до 3 миллионов франков. На севере от Аргуша, горные ущелья, ведущие к русскому Туркестану, были укреплены во времена Якуб-бена, сильной цитаделью, называемой Таш-курган или «Каменный пригорок», как множество других крепостей центральной Азии. Город Кашгар служить резиденцией дао-тая, который управляет округами Кашгарским, Яркендским, Хотанским и Янги-гисарским. Здесь открыто с 1882 года русское консульство. Население города, по словам Громбчевского. достигает 24.000 душ.

К востоку от Кашгара, город Марал-баши—тоже важная крепость, так как он занимает довольно выгодное положение, недалеко от слияния двух рек, Кашгар-дарьи и Яркенд-дарьи, и в месте соединения дорог, направляющихся к главным городам бассейна; несмотря на то, число жителей в нем очень не велико, и торговли нет почти никакой. Учь-турфан, на северо-западе, тоже носит титул города, хотя в другом месте его бы считали бедной деревней; по словам г. Сунаргулова, в Учь-турфане не более сотни домов, но крепость его заключает в себе гарнизон из 2.000 солдат, имеющей назначение наблюдать за дорогой, по которой караваны и путешественники проникают в долину Иссык-куля через Бадальский перевал (4.500 метров). Этот горный проход часто бывает в середине лета засыпан сугробами «желтого снега», цвет которого происходит, очевидно, от присутствия микроскопических организмов.

Самый важный город в Тянь-шань-нань-лу (Южная дорога Тянь-шаня), у южного основания Небесных гор,—Ак-су (Белая вода), крепость, расположенная у подошвы высокого берега, вдоль которого прежде протекала река Ак-су, русло которой ныне отодвинулось на 16 километров к западу. За Ак-су, все другие города Китайского Туркестана, Бай, Сайрам, Куча, Шахьяр, Бугур, Курля (Курла, Курлиа), Карашар, лежат вдали от Тарима, который течет в 100 слишком километрах к югу от передовых гор Тянь-шаня, в открытой пустыне. Они выстроились, само-собой разумеется, при выходе долин, где прозрачные воды потоков легко могут быть проводимы в сады посредством ирригационных канавок (арыков). Впрочем, все эти города в действительности не более, как местечки, не представляющие важного значения ни в торговом, ни в промышленном отношении: единственные промыслы их жителей—это отправка шерсти, разведение и вывоз жирных кур и продажа «пантов» или рогов марала, высоко ценимых в Китае за их драгоценное студенистое вещество.

На нижнем Тариме и в бассейне озера Лоб-нор теперь нет ни одного города, но развалины древних городов встречаются во многих местах; полковник Пржевальский посетил три обширных груды обломков и мусора в соседстве Чархалыка, деревни, населенной ныне бедными изгнанниками. Остатки города Кок-нор затерялись среди камышей одной реки, в трех днях перехода к юго-западу от Лоб-нора: издалека видны его стены, возвышающиеся над лесом тростника. Пастухи ходят туда на поклонение кумирне, где восседает на троне божественное изображение, в натуральную величину и окрашенное в желтый цвет, вероятно, древняя статуя Будды. По рассказам туземцев, как самый идол, так и стены храма украшены жемчугом и драгоценными каменьями, слитками золота и серебра; но никто не осмеливается тронуть эти драгоценности, из опасения быть тотчас же пораженным невидимой рукой. Нынешнее население этой местности, таримцы, в числе нескольких сотен семейств, живет в жалких лачужках, сплетенных из камыша; лодка да рыболовные снаряды составляют все его богатство. Умерших кладут в челнок, который покрывают другим челноком в опрокинутом положении, так что образуется нечто в роде гроба, и дают им на дорогу, чтобы они могли и на том свете заниматься своим излюбленным промыслом, рыбной ловлей, половину невода, другую половину которого родные хранят на память о покойнике. Впрочем, озеро доставляет в изобилии продовольствие жителям, и когда полковник Пржевальский посетил их, они упорно отказывались принять деньги, которые он им предлагал.

Давно уже ходил слух, что будто русские раскольники удалились в большом числе на берега Тарима, и утверждали даже, что все население края состоит из этих переселенцев. Полковник Пржевальский во время своего путешествия убедился, что эта легенда лишена основания, так как таримцы, хотя у них совершенно «арийский» тип лица, походят на других сартов, обитающих в бассейне Тарима; но известно достоверно, что русские сектанты действительно приходили целой колонией в эту печальную страну, в надежде найти там чудодейственную «Белую воду», долженствующую смыть грехи с тех, кто погружается в нее, и сверх того обеспечить им все блага жизни. Первыми пришли молодые люди, чтобы выстроить жилища и приготовить поля для колонии. В следующем году прибыла главная масса переселенцев, с детьми, стариками и женщинами; но они скоро отчаялись найти на берегах Лоб-нора искомый рай и ушли обратно на север, к Урумчи. С той поры не слыхать было более об этих мистических пилигримах.

Китайский Туркестан, составляет часть провинции Гань-су-синь-цзянь, которая по управлению делится на округа и приставства, следующие, один за другим, начиная от юго-запада, в таком порядке: Хотан. Яркенд, Янги-гисар, Кашгар, Уч-турфан, Ак-су, Ань-си, Кэрия, Урумчи, Куча, Марал-баши, Кур-кара-усу, Карашар. Кроме того, Хами и Баркюль суть главные города второстепенных административных подразделений. Два областных воинских начальника, дао-тая, имеют пребывание в Ак-су и Кашгаре, из которых последний служит в то же время резиденцией главного начальника края или генерал-губернатора. Семь городов, между всеми городами страны, считаются как имеющие особенное достоинство, независимо от числа их жителей или от их административной роли. Хотан, Яркенд, Янги-гисар, Кашгар, Учь-турфан, Куча и Карашар составляют этот гептаполь или Семиградье.

Города и главные селения Китайского Туркестана, имеющие более 6.000 жителей, суть:

Яркенд—60.000 жит. (Форсайт и Громбчевский). Кашгар—24.000 (он же). Хотан—20.000 (он же). Санджу—35.000 (Джонсон). Ак-су—20.000 (Куропаткин). Кэрия—15.000 (Пржевальский). Янги-гисар—10.000; (Форсайт). Каргалык—10.000 (он же). Курля—6.000 жит. (Регель).

Лучшее описание Кашгарии принадлежит Певцову и Богдановичу, см. его Труды Тибетской экспедиции, кроме того сочинения Куропаткина и Петровского.