II. Монгольская Гань-су

Пояс пустынь, который тянется с юго-запада на северо-восток, от песков Такла-макан, близ Яркенда, до возвышенных плато, окаймленных с восточной стороны цепью Большой Хинган, не представляет, как это часто воображают, области совершенно однообразной по виду и характеру местности, наклонению почвы, климату и степени бесплодия. Он составляет особую естественную область только по контрасту его равнин с высокими горами, окружающими его с четырех сторон, с юга, запада, севера и востока и с великолепно обработанными полями, прилегающими с юго-востока. Но в этой бесконечной полосе континента, занимающей целую половину диаметра Азии, следуют одно за другим множество разнообразнейших местоположений, и некоторые писатели совершенно ошибочно смешивают многие части этого громадного пространства с пустыней Гоби или Шамо. Так, страна шириною около 500 километров, отделяющая Нань-шань от гор Хами, не есть пустыня в тесном смысле этого слова. Правда, что она соединяется с одной стороны с пустынями нижнего Тарима, с другой—с страшными нагорьями восточного Гоби; но если одни из её равнин, параллельные впадины обширной котловины, которую некогда наполняли воды монгольского средиземного моря, образуют маленькия промежуточные «гоби», без воды и без растительности, где песок, поднимаемый ветром, кружится вихрем, то некоторые реки, спускающиеся с Нань-шаня и с соседних горных цепей, катят достаточно воды, чтобы продолжать свое течение на север, между зеленеющими берегами, вплоть до самого основания предгорий Небесных гор. Пустыни, по которым протекают эти реки, не похожи на те мертвые, лишенные всякой растительности, пространства, какие представляют Такла-макан на Тариме или «Красные пески» и «Черные пески» в русском Туркестане. Здесь почти везде находят воду на незначительной глубине; источники бьют из земли в лощинах, и в соседстве этих ключей травы тянутся на далекое расстояние; в некоторых местах растительность покрывает почву на необозримое пространство, и стада диких животных находят обильный корм. Повсюду грунт земли твердый, удобный для проезда верхом на лошади или в телеге, постоялые дворы, деревни, даже настоящие города с базаром и фабричными заведениями могли основаться там и сям на берегу текущих вод и окружить себя садами и возделанными полями.

Причины этого перевыва большой центральной пустыни, относительно, плодородными землями нужно, без сомнения, искать в самых контурах и в рельефе Азии. На юге от этой области континентальная масса представляет вырезку, образуемую Бенгальским заливом, полукруг которого имеет не менее 1.500 километров в радиусе. Благодаря этой обширной водной площади, которая взрезывается между двух полуостровов по обе стороны Ганга, пространство, отделяющее провинцию Гань-су от Индийского океана, сокращается почти на половину и воздух, насыщенный морскими парами, может быть переносим ветром даже за Куку-нор и оставлять там некоторую часть своей влажности. При том ветры, проходящие через горы восточного Тибета, от устьев Брамапутры до пустынь Монголии, не встречают на этом пути препятствий подобных тем, какие представляет на западе громадное нагорье центрального Тибета с его однообразными равнинами, лежащими на высоте 4.500 и 5.000 метров, и его исполинскими краевыми цепями, поднимающимися на 7.000 метров над уровнем моря. Горные хребты провинции Кам менее высоки, нежели западные цепи; кроме того, они представляют многочисленные проломы и, в большой части своего протяжения они расположены параллельно направлению меридиана, так что южные ветры могут спускаться в долины и затем подниматься до горных цепей Куку-нора. Юго-западные муссоны, которые приносят в бассейн Брамапутры такое огромное количество атмосферных осадков еще далеко не могут быть названы сухими, когда они проходят через цепь Баян-хара: с апреля до конца осени они приносят снег и дождь: погода снова делается ясной и сухой только с наступлением зимы. Пржевальский говорит, что во время его пребывания в этом крае снег падал каждый день в продолжение всего апреля месяца. Поэтому нет ничего удивительного, что облака изливают еще по ту сторону хребта Нань-шань некоторое количество влаги в форме снега и дождя, и что ручьи, даже настоящие реки могут образоваться в горах и течь далеко в равнину; однако, ни один из этих потоков не может добраться до какой-нибудь большой реки, текущей к морю: все они теряются в озерах или соляных болотах среди густых камышей. Река Хай-цзы, текущая на запад по направлению к Лоб-нору, останавливается и испаряется в котловине Кара-нор или «Черного озера»; Xaй-хэ (Эцзин-гол), более значительная река, принимает в себя воды Снеговых гор, затем на севере от Великой стены, соединяется с другой рекой, почти равной ей по величине, Тао-лаем, называемым в старинных документах «Золотой рекой»; далее она постепенно мелеет и съуживается, разветвляется на прибрежные болота, и наконец теряется, на границах пустыни, в озерах Согак-нор и Собо-нор.

Благодаря влиянию муссонов, способствующих образованию текучих вод между двумя половинами пустыни Гоби, китайцы легко могли поддерживать, от Нань-шаня до Небесных гор, свою линию сообщения с западными областями империи. Естественная дорога по которой всегда следовали караваны и войска, есть та, которая, покинув Лань-чжоу-фу, при большом западном колене Желтой реки проходит через горы, позади которых спрятался бассейн Куку-нора, затем спускается в равнины севера, перерезывает Великую стену в ущелье у Цзя-юй-гуань и направляется на северо-запад к оазису Хами. В этом месте исторический путь раздвояется по обе стороны восточного хребта Тянь-шаня: в то время, как одна из дорог проникает в бассейн Тарима, другая вступает в Чжунгарию, чтобы опять спуститься по западной отлогости гор в пределы русского мира, который уже принадлежит к Европе. Понятно, как важно для Китая обладать этой областью, относительно плодородной, завоеванной им около двух тысяч лет тому назад, которая разсекает надвое пояс пустынь и через которую пролегает поперечная дорога от берегов Хуан-хэ до Небесных гор.

До 1884 года весь этот край, хотя лежащий вне Великой стены и отделенный от долины Желтой реки высокими горными массами, был соединен с провинцией Гань-су; а начиная с прошлого столетия округи Хами и Пичжан, на южном скате Тянь-шаня, были присоединены к этой провинции как нераздельная часть внутренней империи. Вскоре после окончательного усмирения магометанского восстания, охватившего весь Западный Китай, Пекинское правительство нашло необходимым упрочить свое влияние в этой части государства и для этой цели все пространство, лежащее к западу от великой стены по обе стороны Тянь-шаня, в 1884 году выделило в особую провинцию, которая получила название Новой линии и главным городом которой назначен Урумчи. В состав этой провинции кроме монгольской части Гань-су вошли земли Восточного Туркестана, а также частью и округа Или и Тарбагатай, хотя последние имеют значительную долю самоуправления и начальники их только в некоторых случаях получают распоряжения из Урумчи. К области этой-то Новой линии или по-китайски Гань-су-синь-цзянь-шэн в административном отношении и относится весь описанный на стр. 111—150 Китайский Туркестан.

На северо-западе от раздельного хребта, через который ведет перевал Усу (Усу-лин) высотою около 3,000 метров, полоса обитаемых земель, имеющая в некоторых местах не более 50 километров ширины, связывает, на подобие перешейка, с юго-восточным или собственно китайским Гань-су этот северо-западный Гань-су, который по национальности кочующих там номадов можно назвать «монгольским Гань-су». С одной стороны горы, с другой пустыня образует это дефиле, через которое производится сообщение между двумя Гань-су; развалины древнего глиняного вала, известного под именем «Великой стены», как и прочия укрепления восточного Китая, ограничивают пояс культурных земель на севере от длинного дефиле и от первых городов, лежащих при входе в монгольский Гань-су: далее империя не имеет более никаких следов искусственных преград против набегов своих старинных врагов кочевников. Пространство внешнего Гань-су можно считать в 400.000 квадратных километров, но, по всей вероятности, эта обширная территория не заключает даже миллиона жителей, так как население сгруппировалось значительными колониями только в южных городах, да в оазисах, рассеянных у основания Небесных гор.

Само собой разумеется, что население должно быть очень смешанного происхождения в этой области, представляющей столь важное стратегическое значение и так часто оспариваемой друг у друга враждебными армиями. Племена тюркской расы, уйгуры и усуны, монголы различных знамен или хошунов, тангуты тибетского племени, наконец, цивилизованные китайцы, пришедшие с Востока, нередко вступали в бой из-за обладания проходом, который отделяет пустыню Гоби от Снеговых гор. Лихие войны номады быстро справляли свое дело: в своих набегах они разрушали все, что попадалось на пути, затем удалялись обратно в степи равнины или в долины гор. Китайцы действовали более медленно, но за то более настойчиво и более успешно: они основывали, на известном расстоянии один от другого, укрепленные и обороняемые гарнизоном города, вокруг которых скоро возникали поселения земледельцев; страна заселялась мало-по-малу, дороги прокладывались через пустыни. Новое нападение варваров-кочевников могло выжечь посевы, разрушить крепости, разграбить и опустошить города: но как только китайцы возвращались в опустошенный край, им достаточно было нескольких лет, чтобы вновь создать стратегическую сеть дорог и укрепленных мест. Так, война, свирепствовавшая в продолжение десяти слишком лет между восставшими магометанами и императорскими войсками, опустошила города северного Гань-су; большая часть страны была обращена в груду развалин, но теперь опять отстраиваются и оправляются мало-по-малу от разгрома, или в соседстве руин появились новые города, благодаря переселению китайских земледельцев.

Что касается монголов, кочующих в этой области пастбищ, то они принадлежат по большей части к многочисленной семье элеутов, родственной калмыкам. Известно, что за пятнадцать веков до нашего времени эта страна была населена преимущественно усунами, в которых ученые хотели видеть народ германской расы, и которые от всех восточных народов с приплюснутым носом и выдающимися скулами отличались глубоко сидящими глазами и прямым носом. Эти люди с «лошадиными образинами», как их называют китайцы, были постепенно оттеснены монгольскими народцами на запад, в Небесные горы и в бассейны Тарима. Проезжая по этой стране, Пржевальский встречал множество крестьян, которые показались ему чрезвычайно похожими по типу на мужиков центральной России.

Наибольшие города: Ша-чжоу или «Город песков», который действительно осаждается дюнами западной пустыни. За полторы тысячи лет до нашей эпохи, во времена цветущего состояния Хотанского царства, ни один город страны Гань-су не имел более важного значения, чем Ша-чжоу, как сборный пункт для караванов, которым предстоял трудный путь через каменистые и песчаные равнины, простирающиеся на запад к бассейну Тарима.

На дороге в Хами стоит деревня Юй-минь-сянь, с высокими башнями среди больших деревьев, вполне пощаженная дунганами. Ань-си, город, служащий аванпостом на дороге, которая направляется на север, к Небесным горам, тоже окружен кое-какой зеленью, но он был почти совершенно разрушен во время междуусобной войны, так что теперь на каждом шагу видишь груды кирпичей, остатки капищ, обломки идолов. Сады, худо содержимые, не останавливают более вторжения песков, и дюны уже осаждают в некоторых местах городские валы: если не явятся колонисты в значительном числе и не потрудятся над делом восстановления разрушенного, то городу грозит опасность исчезнуть с лица земли. На север, в направлений к Небесным горам, расстилается пустыня в собственном смысле, необозримое пространство, «сливающееся на горизонте с фиолетовой полосой неба»; но нельзя сказать, чтобы эта пустынная область была совершенно недоступна, и чтобы путешественникам опасно было пускаться в нее, хотя, правда, они не встречают там, до оазиса Хами, никаких обитаемых мест, кроме стойбищ по берегам ручьев и источников, да развалин разрушенных городов. На восток, за Чукур-гоби, также есть несколько постоянных селений и остатки городов. Один из этих исчезнувших городов есть, может быть, «город Эцзина», о котором говорит Марко Поло, и имя которого сохранилось в названии реки Эцзина.

Хами (Хамул), город, описываемый знаменитым венецианским путешественником под именем Камуль, есть один из тех городов, которые могут быть названы необходимыми. Он занимает географическое положение, так сказать, указанное природой для основания города: опустошенный или разрушенный, он должен был возрождаться на том же самом месте или в непосредственном соседстве. Оазис Хами представляет сборный пункт, место роздыха, где должны останавливаться караваны и армии, как при входе в пустыню, так и при выходе из неё, чтобы подкрепить свои силы или возобновить свои запасы продовольствия. Ни один завоеватель, откуда бы он ни пришел, с востока или запада, не мог надеяться продолжать далее свое победоносное шествие, если он сначала не утвердился прочно в краю Хами и не обеспечил за собой пользование вспомогательными средствами, находящимися в этой местности. Как стратегическая позиция, Хами имеет чрезвычайно важное значение, так что во всей центральной Азии нельзя указать пункта, который превосходил бы его в этом отношении. Неподалеку оттуда Небесные горы, соединяя свои выступы в последний хребет, понижают свои восточные предгорья среди песчаных и каменистых пространств пустыни Гоби. Поясы растительности, идущие с той и другой стороны вдоль подошвы горных цепей, составляют естественные, наперед начертанные пути: с одной стороны пролегает «Южная дорога», Нань-лу, с другой—«Северная дорога», Бэй-лу, и точка встречи этих двух исторических путей находится именно в равнинах, среди которых стоит Хами. Оттого имя этого города не переставало греметь в истории Востока; но Хами, повидимому, никогда не был значительным городом: окружающая его культурная территория не достаточно обширна, чтобы могла возникнуть большая столица в этой области. Во время возмущения магометан Хами сильно пострадал, и его рисовые плантации, виноградники и поля, где собирают превосходные дыни, были часто опустошаемы.

К западу от оазиса Хами, два города Пи-чжан (Пичан) и Турфан, ныне пришедшие в упадок, занимают два соседние оазиса, отличающиеся большим плодородием и производящие превосходный хлопок, кунжут, пшеницу и всякого рода фрукты, в особенности чудный виноград, лозы которого кладутся на бок для того, чтобы они не пострадали от холодных полярных ветров. На севере высятся крутизны, принадлежащие к горам Тянь-шаня, которые здесь представляют уже довольно величественный вид. Эта область была часто проходима китайскими путешественниками, которые рассказывали о ней разные чудеса, но из современных нам натуралистов ее посетил один только Регель. Между тем в центральной Азии мало найдется местностей, которые бы заслуживали больше, чем эта страна, научного исследования, судя по встречающимся там естественным достопримечательностям, о которых говорят китайские летописи. Так, например, между двумя названными городами возвышается уединенная конусообразная гора, или Хо-янь-шань (гора с огненным жерлом), которая, как говорят, в давния времена, лет тысячу назад, извергала лаву, пепел, клубы дыма, и на которую туземцы ходили собирать нашатырь. Между другими горами страны древние китайские географии особенно часто упоминают один пик, Линь, стоящий на западе от Турфана, поднимающийся ступенями или террасами, которые будто бы все состоят из агатовых галек. На этой священной горе, имеющей «20 ли в окружности», не увидишь ни одного дерева, ни одного растения: голая скала обязана своим блеском этим блестящим агатам, «костям ста тысяч логанов, которые заслужили бессмертие своими добродетелями». Турфан (т.е, «Столица») есть последний город, отвоеванный китайцами, в 1877 году, у дунган или возмутившихся магометан. Основание его восходит не далее как за 150 лет до нашей эпохи. «Старый Турфан», разрушенный около четырех сот лет тому назад, находился верстах в 50 западнее нынешнего; от него уцелели каменные стены в 15 метров высотою, служившие некогда жилищами, и через которые проходят два или три яруса галлерей со сводами, сохранивших еще кое-какие следы своего внутреннего устройства и напоминающих римские постройки. Стоящие в окрестностях башни представляют тот же стиль архитектуры. Г. Регель приписывает сооружение их уйгурам, в которых он видит предков нынешних дунган. Среди развалил попадаются там и сям китайские фарфоры, буддийские статуэтки; кроме того, великолепный минарет и другие строения, представляющие тот же стиль, который характеризует памятники Самарканда, сохранились еще между руинами Старого Турфана, а в соседстве находится знаменитая Мазарская мечеть, «даже более священная, чем Мекка»; одному из приделов этого храма местная легенда приписывает несторианское происхождение. Некоторые из крепостей, основанных Якуб-беком до китайского завоевания, превратились в деревни и города. Самый многолюдный из них—Токсун, лежащий на запад от Турфана; подгородные земли, прилегающие к большому соляному озеру, замечательны тем, что производят лучший в стране хлопок.

Города северного ската Небесных гор, до долины Урумчи, причисляются, как и города южного склона, к Новой линии. Город Баркюль, названный так по имени озера (куль), лежащего несколько севернее, в понижении плоскогорья, дополняет Xaми в стратегическом отношении: он составляет первую военную станцию и первый рынок на дороге, которая из Хами ведет к чжунгарским равнинам; подобно тому, как южные дороги сходятся в оазисе Хами, северные соединяются в Баркюле, известном у китайцев под именем Чжэнь-си-тин: это, как означает китайское его название, «очень большой город», над которым господствуют две крепости, окруженные фруктовыми и простыми садами. Один из трех перевалов, посредством которых производится сообщение между двумя названными городами (Баркюль и Хами), Кошеты-даван пролегает еще на абсолютной высоте 2.734 метров, то-есть на высоте от 1.500 до 1.700 метров над уровнем оазисов, лежащих при основании хребта; но эта высота ничтожна в сравнении с высотой проходов, которые открываются на западе, и путешественники не могли бы обойти на востоке крайний передовой выступ Небесных гор иначе, как забираясь в самую глубь пустынных областей.

Подобно тому, как, около оконечности цепи, Баркюль соответствует Хами, так точно Гучен соответствует Пи-чжану и Турфану; но в этом месте система Тянь-шаня уже разделилась на два параллельные хребта и выступы гор слишком высоки и совокупность массива слишком значительна, чтобы возможны были удобные сообщения между противоположными скатами. Далее на запад, цепи Тянь-шаня сближаются; плоскогорье, на котором они стоят, съуживается, и равнины, подобно обширному морскому заливу, вдающемуся в крутой берег, врезываются далеко во внутренность горной системы, между поднимающимися с обеих сторон склонам, которые издали кажутся черными от покрывающего их густого леса. В этом-то амфитеатре гор находится знаменитый город Урумчи или Урумци (Умруци, Умрици), по-китайски Ди-хуа-чжоу или «Красный храм», Хун-мяо, основанный уже в царствование династии Хань: это был некогда Бишбалык монголов и тюрков. В разные эпохи он имел большую важность и, благодаря своему счастливому положению, скоро оправлялся после каждого разорения. Как главный город тюрков-уйгуров, он служил местопребыванием ханам, которые владели на севере и на юге от Небесных гор обширным царством, носившим, как и их столица, название Бишбалык или «Пятиградья»: это, быть может, была резиденция одного из царей, которых европейские летописцы двенадцатого века называли «попом Иваном». В прошлом столетии Урумчи был очень многолюдным городом и занимал первое место между китайскими поселениями монгольского Гань-су. Говорят, что он имел тогда около 200.000 жителей; но во время последней междоусобной войны дунгане перебили почти все население, потом и сами были перебиты в свою очередь. Урумчи состоит из двух отдельных частей или кварталов: старого города, населенного торговым людом, на правом берегу речкии, и нового или маньчжурского города, на левом берегу. Несмотря на постигший его разгром, этот город в настоящее время ведет довольно большую торговлю с Россией через Северную дорогу Небесных гор и через город Чугучак, и, кроме того, имеет непосредственные торговые сношения с Туркестаном и восточным Китаем; высота самого низкого порога между Урумчи и Турфаном, по измерению г. Регеля, не превышает 1.200 метров. У входа в этот горный проход стоят два грубо иссеченные идола, высоко чтимые туземцами. Так же, как Турфан, Урумчи имеет в окрестностях горячие сернистые источники; кроме того, в соседстве этого города, как говорят, существует или вулканическая отдушина, или горящая жила каменного угля, местность с подземным огнем, известная в крае под именем «воспламененной равнины». Птицы избегают летать над этим пространством, белым от эффлоресценции летом, сероватым зимой, среди снежных равнин. Далее, в западном направлении, находится пропасть, близко к которой не решаются подходить ни животные, ни люди, и которая носит название «Пепельной ямы»; Регель, во время своего путешествия в те края, не имел возможности посетить эти достопримечательности природы. На северо-востоке от города, главная группа цепи Богдо-ола, возвышающаяся около 4.000 метров, состоит, как говорят, из конусов с кратерами, и действительно она похожа на массив вулканов. Д-р Пясецкий видел ее издали, но не мог свернуть в сторону от своего пути, чтобы исследовать эту группу. На одной из высот, господствующих над Урумчи, жители города каждый год делают жертвоприношения святой горе. Более подробное современное описание этой горной страны известно из путешествия братьев Грум-Гржимайло.