Бассейн Ян-цзы-цзяна
Провинции: Сы-чуань, Гуй-чжоу, Ху-бэй, Ху-нань, Ань-хой, Цзян-су, Цзян-си, Чжэ-цзян
Бассейн Ян-цзы-цзяна обнимает более трех восьмых территории Китая в собственном смысле, и сгруппированное в нем население исчислялись более чем в 200 миллионов душ до страшной гражданской войны, которая опустошила эти провинции. Хотя китайское государство основалось не в этой области, проходимой течением Голубой реки, но оно нашло там свои главные источники народного богатства и могло развить свое могущество в такой степени, что сделалось первенствующей державой восточной Азии.
Народонаселение бассейна Ян-цзы-цзяна в 1882 году:
| Пространство по Матусовскому квад. миль | Общее население жителей | На квад. милю жителей | |
| Сы-чуань | 10.278,76 | 67.712.897 | 6.588 |
| Гуй-чжоу | 3.158,10 | 7.669.181 | 2.428 |
| Ху-бэй | 3.356,19 | 33.365.005 | 9.941 |
| Ху-нань | 3.917,09 | 21.002.604 | 5.362 |
| Ань-хой | 2.579,41 | 20.596.988 | 7.986 |
| Цзян-су | 1.797,28 | 20.905.171 | 11.633 |
| Цзян-си | 3.308,29 | 24.534.118 | 7.416 |
| Чжэ-цзянь | 1.764,10 | 11.588.692 | 6.569 |
| Всего | 30.160,20 | 207.374.652 | 6.511 |
Из всех главных китайских рек Ян-цзы-цзян самая значительная, так что жители Срединного царства обыкновенно означают ее просто под именем Да-цзян или «Большой реки». Воды её такия же желтые от примеси землистых частиц, как воды Хуан-хэ; но в то время, как эта последняя река сравнивается с «Землей», с «женским началом», символический цвет которого желтый, Ян-цзы-цзян, по толкованию некоторых комментаторов, есть «Сын мужского начала», то-есть «Неба»; следовательно, название «Голубая река», которое ему дают миссионеры прошлого столетия, и которое до сих пор еще очень употребительно в Европе, оказывается не лишенным основания, так как небо имеет голубой цвет. Но хотя один из знаков, обыкновенно употребляемых для означения Ян-цзы-цзяна, есть тот, который относится к мужскому началу, употребляют также и другие знаки, из которых каждый изменяет смысл этого имени. Может быть, оно должно быть переводимо «Сын океана»; может быть, оно напоминает сильные разливы реки, или, наконец, не есть ли оно чисто географический термин, происшедший от названия прежней провинции Ян, известной в наши дни под именем Цзян-су? Как бы то ни было, нельзя удивляться грандиозным эпитетам, которые придаются туземцами главной реки центрального Китая, ибо она несомненно принадлежит к числу самых могучих потоков земного шара. Правда, что в самой Азии лишь три большие сибирские реки, Обь с Иртышем, Енисей с Ангарой и Леной, превосходят ее по длине течения и по пространству бассейна (развернутая долина Ян-цзы-цзяна равна 1.500 верстам; приблизительная поверхность его бассейна, по Блекистону, 1.877.560 квадратных километров); но по объему жидкой массы она кажется гораздо значительнее этих рек холодных стран. Голубая река оказывается пятым потоком земного шара в отношении среднего количества протекающей воды: в Старом Свете ее превосходит только Нил и Обь, в Новом Свете только Амазонка и соединенные реки Миссисипи-Миссури. Ниже слияния с притоком Хань, Ян-цзы-цзян катит, средним числом, 18.320 кубических метров в секунду (наибольший месячный сток, именно в августе, доходит до 35.841 кубических метров в секунду); но в этом месте поверхность истечения представляет только одиннадцать тринадцатых всего речного бассейна; предполагая, что пропорция дождей и истечения сохраняется та же самая во всей нижней части течения, находим, что средний объем протекающей в реке воды равен 21.650 кубическим метрам в секунду, то-есть в десять раз больше, чем сток Роны.
Сравнивая две главные реки Срединного царства, китайцы не забывают противополагать южный поток к северному, реку благодетельную по преимуществу потоку опустошительному, который, по справедливости, получил прозвище «Бича детей Хань». Ян-цзы-цзян никогда не причинял бедствий, подобных тем, какими сопровождаются перемены течения Хуан-хэ, и ни одна река не приносит больше пользы в отношении судоходства. Если Голубая река не носит еще на своих водах столь же большого числа пароходов, как Миссисипи, ни даже, как Волга, то она покрыта бесчисленными флотилиями парусных и гребных судов, джонок и барок, и нужно считать сотнями тысяч число судовщиков и лодочников, живущих на её поверхности. Марко Поло нисколько не преувеличивал, говоря, что на водах Цзяна в его время плавало больше судов, несущих больше богатств и товаров, чем сколько их нашлось бы на соединенных реках и морях всего тогдашнего христианского мира. Пожар, происшедший от громового удара на пристани города Учан-фу, в 1850 году, истребил семьсот больших джонок и тысячи барок; слишком пятьдесят тысяч матросов (?) нашли смерть в волнах или в пламени; только один негоциант города заказал десять тысяч гробов на свой счет. Поразив один только порт, который, правда, тянется на пространстве 15 километров, эта страшная катастрофа погубила больше судовщиков, чем сколько их есть во всей Франции. Война тайпингов, которая свирепствовала преимущественно на берегах Ян-цзы-цзяна и его главных притоков, обезлюдила на некоторое время воды могучей реки. Со времени восстановления мира местная торговля мало-по-малу вошла в свою прежнюю колею, и теперь опять показываются мирные джонки и барки, скользящие по водам длинными вереницами; но от времени до времени волны, поднимаемые быстро несущимися пароходами, сильно качают эти флотилии, как бы для того, чтобы уведомить их о перемене, совершающейся в перевозочном промысле. Голубая река, которой монголы дали громкое имя Далай, то-есть «Море», в самом деле исполняла в истории Китая ту же роль, как океан, заменяя собою для судоходства морские заливы далеко вдающихся во внутренность земель. Путешествия, перевозка продуктов и товаров и в то же время сближение различных цивилизаций производились по этим внутренним водам легче и удобнее, чем по внешнему морю. В настоящее время по тому же Ян-цзы-цзяну европейское влияние проникает всего далее вглубь центрального Китая; два берега этой реки, составляя, так сказать, прибавку к морскому прибрежью, продолжают его в действительности на целые 4.000 километров. Общая длина судоходных вод в бассейне Ян-цзы-цзяна равняется половине земной окружности.
Известно, что верхние притоки Ян-цзы-цзяна берут начало вне пределов собственного Китая, на плоскогорьях Тибета. Истоки Голубой реки, так же, как и истоки Желтой реки, еще не были обследованы вполне европейскими путешественниками, но можно указать довольно точным образом место их происхождения. Три ручья, одинаково называемые монголами Улан-мурэнь, или «Красными реками» и различаемые специально прозвищами Намейту, Токтонай, Кетси, зарождаются в северо-восточной области страны Хачи, на юге от неизследованных еще горных цепей системы Куэнь-луня, которую продолжает на западе хребет Баян-хара. Эти три потока, соединяясь, образуют Мур-усу или «Извилистую воду» монголов, Дичу или Бричу тибетцев, то-есть «Коровью реку»; это и есть та самая река, которая принимает имя Ян-цзы-цзяна на китайской территории. В том месте, где Пржевальский переправлялся через нее, на абсолютной высоте 4.007 метров, ширина русла была 225 метров и течение очень быстрое: вид берегов доказывает, что во время летних разливов пространство, покрываемое водами, имеет не менее 1.600 метров от края до края. На высоте 4 километров над уровнем океана и на расстоянии слишком 5.000 километров от своего устья, Мур-усу катит уже больший объем воды, чем многие знаменитые реки западной Европы. В этой части своего течения две важнейшие реки Китая, Хуан-хэ, Ян-цзы-цзян всего более сближаются: их бассейны отделены один от другого только хребтом Баян-хара, и снега одной и той же горной степи питают оба потока.
Мур-усу следует в начале тому же направлению, как и другие реки восточного Тибета: оставаясь параллельным Лу-цзяну и Лань-цань-цзяну, он течет на юг, как бы намереваясь излить свои воды в Сиамский залив; на пространстве слишком 1.000 километров развития он спускается таким образом к Индийскому океану; но в то время, как соседние потоки нашли бреши для прохода через Юньнаньское плоскогорье, он ударяется об эти возвышенности, не будучи в состоянии найти себе выход и изгибаясь к востоку обширными излучинами, переходит на другую континентальную покатость и снова приближается к Хуан-хэ, чтобы идти, как и эта река, излить свои воды в Китайское море. В этой части своего течения он получил от китайцев имена Цзинь-ша-цзян или «Река золотого песку» и Бэй-шуй-цзян или «Река белой воды». Другой поток тоже носит название «Река с золотыми песка»: это Я-лун-цзян или Ha-чу, который зарождается на скатах хребта Баян-хара и течет параллельно Мур-усу и другим тибетским рекам провинции Кам. При слиянии этих двух потоков, Я-лун-цзян, почти столь же широкий и более быстрый, чем главная река, проходит в поперечной долине между высокими скалами с перпендикулярными стенами: никакая тропинка не проникает в это дикое ущелье.
Ниже впадения Я-лун-цзяна, Цзинь-ша-цзян принимает в себя еще другую реку, которая вытекает, если не с самого хребта Баян-хара, то, по крайней мере, с его восточного продолжения, гор Мин-шань, и которая спускается с севера на юг, в том же направлении, как и параллельные реки провинции Кам. Этот приток на большей части карт носит название Мин-цзян. С гидрографической точки зрения не может быть никакого сомнения, что Мин цзян составляет приток Цзинь-ша-цзяна, ибо он гораздо меньше его как по объему жидкой массы, так и по длине течения, и долина, где он протекает, есть не что иное, по своему направлению, как боковая борозда большого среднего понижения, в котором текут воды Ян-цзы-цзяна. Однако, большинство китайских писателей рассматривали Мин, как главную ветвь реки; причину тому нужно искать, без сомнения, в общности цивилизации, существовавшей между жителями долины Мина и населениями низового Ян-цзы; большая река, приходящая из возвышенных нагорных стран, населенных дикими, внушавшими страх, народцами, казалась цивилизованным китайцам происходящей как бы из особенного мира; по их понятиям, Цзян, «Река» по преимуществу, должна была на всем своем протяжении течь в области цивилизации. В Юй-гуне, древнейшем географическом документе Китая, Мин-цзян уже означен как проток, образующий верхнее течение Великой реки. Марко Поло, который жил некоторое время в долине Мина, тоже дает этой реке название «Цзян». На старинных картах, все верхнее течение Цзинь-ша-цзян совсем не показано, а Хуан-хэ, река, долина которой была колонизована раньше других местностей, представлена как поток, имеющий гораздо более значительную важность. Со времен знаменитого венецианского путешественника, Мин переменил свое ложе в равнине, где находится Чэн-ду-фу, главный город провинции Сы-чуань: он тогда протекал посреди города, очень глубокий и шириною около полумили, тогда как в наши дни он уже не проходит более через Чэн-ду-фу и делится на несколько рукавов, из которых ближайший к городской ограде не имеет даже 100 метров в ширину: ирригационные каналы, вырытые в окружающей равнине, в одной из самых плодородных местностей Цветущего царства, способствовали изменению направления проточных вод.
В период разливов Минь судоходен до самого Чэн-ду-фу, но в обыкновенное время суда не могут подниматься выше города Синь-цзинь-сянь, где соединяются в один проток все искусственные каналы бассейна главного города провинции: здесь начинается, на расстоянии 3.260 километров от моря, та непрерывная линия судоходства, которая пересекает от запада к востоку весь Китай в собственном смысле. Десятую часть этой судоходной линии образует течение Минь-цзяна, тогда как выше места слияния река Цзинь-ша-цзян, как говорят, судоходна без перерыва только на протяжении какой-нибудь сотни километров для обыкновенных барок; вероятно, однако, что водопады, о которых рассказывают судовщики из Пин-шаня, просто пороги, легко переходимые, и что истинная причина пустынности вод Цзиньша-цзяна и отсутствия на них судоходства есть страх, который внушают китайским торговцам дикие мяо-цзы, обитатели этой страны. Впрочем, и «Великую реку» ниже слияния её с Мином нельзя назвать совершенно тихим потоком; она тоже образует несколько порогов, где плавание сопряжено с опасностью. По измерениям Блекистона, общее падение Ян-цзы-цзяна, ниже Пин-шаня, на пространстве 2.939 километров, составляет около 455 метров, что даст в среднем выводе от 15 до 16 сантиметров на километр,—покатость гораздо менее крутая, чем покатость Роны, ниже Лиона, но неравномерно распределенная. Ниже слияния с Мином главная река, текущая на северо-восток, следует в том же направлении, как скалистые хребты, идущие вдоль её берегов; но эти каменистые цепи, состоящие из серых известняков, представляют местами, на некотором расстоянии одна от другой, бреши, в которые и устремляется поток, делая крутые повороты или излучины. На вершине этих выступов гор высятся крепостцы, укрепленные лагери, куда обыкновенно укрывается население окрестных местностей во время гражданских войн, тогда как у основания их открываются каменоломни и копи, где разрабатывают залегающие параллельными пластами месторождения каменного угля и углекислой извести, кое-где даже добывают железную руду. На берегах золотоискатели собирают также кое-какие крупинки драгоценного металла, но в таком ничтожном количестве, что, при всей умеренности их потребностей, с трудом могут поддерживать этим промыслом свое жалкое существование.
Во всей этой области бассейна, которой Блекистон дал название Crass Rauges или «Поперечных цепей гор», видны прежние берега на довольно большой высоте над нынешним уровнем разливов Ян-цзы-цзяна. Очевидно, что река некогда текла на высоте гораздо более значительной: порог катарактов, прерывающих течение реки между провинциями Сы-чуань и Ху-бэй, должен был занимать в ту эпоху более возвышенное положение, чем он занимает теперь. Здесь именно, в этой области прорыва, самые живописные и самые разнообразные ландшафты следуют один за другим на обоих берегах Да-цзяна или «Великой реки». Неподалеку от верхнего входа в речные теснины, скала, имеющая форму четыреугольной призмы в 60 метров вышины, состоящая на цоколе такой же высоты, господствует над маленькой деревней, группирующей свои домики под тенью нескольких деревьев. Словно громадное здание, песчаниковая скала составлена из горизонтальных слоев. На той из её граней, которая обращена к реке, приютилась девятиэтажная пагода, верхний павильон которой дает доступ на площадку каменной глыбы: это кумирня, построенная, как говорят, буддийскими миссионерами в четвертом столетии после Р. X., носит название Ши-бу-чжай (Chipoutchai) или «Дом драгоценного камня». Далее река вступает в глубокое ущелье, вертикальные стены которого поднимаются на 200 метров высоты. В некоторых местах берега реки отстоят один от другого всего только на 140 метров, и в теснину проникаешь точно в расселину гор. Так как большая часть этих дефиле ориентирована по направлению от запада к востоку, то солнце никогда не освещает их глубины: стены теснин всегда остаются в полумраке, и во всех углублениях откосов прозябают папоротники и другие растения, которые любят тень и сырость; сосны показываются только на высотах, и поля культурных растений виднеются там и сям, везде, где скаты представляют полосы земли достаточно широкия, чтобы на них можно было посеять несколько горстей зерен. Вдоль берега есть скрытые подводные камни, но вода глубока, и даже во время мелководья можно бросать лот во многих местах этих теснин, не находя дна на 30 метрах; в период разливов, то-есть в августе месяце, когда течение уносит к морю растаявшие снега с гор Куэнь-луня и Баян-хара, уровень поднимается на 20 и 21 метр в узких дефилэ; чтобы сделать жилища недосягаемыми для наводнения, они должны быть помещаемы высоко на выступах скал. Управляемые искусными кормчими, ладьи и даже джонки могут спускаться и подниматься по реке, не опасаясь набежать на камень, но при подъеме они должны бороться против сильного течения, скорость которого на некоторых порогах доходит до 18 и 19 километров в час. Тяга судов бичевой—труд в высшей степени тяжелый. В соседстве всех опасных мест выстроились деревни, населенные судовщиками, которые служат подкреплением. Иной раз целая сотня этих бурлаков впрягаются в бамбуковую веревку, чтобы тащить одну барку, и там, где тропинка прерывается, они принуждены карабкаться по крутым утесам обрывистого берега, налегая в то же время своей тяжестью на канат; партии бурлаков обыкновенно предшествует шут, прыгающий, кривляющийся, бросающийся перед ними на колени, чтобы ободрять их в трудной работе.
Ог Куй-чжоу-фу до И-чана ряд главных «танов» или порогов тянется на пространстве 189 километров и оканчивается грандиозными ущельями, каковы теснины Лон-гань и Мидань. Холмы вдруг понижаются с той и другой стороны, река раздвигает свои берега на 800 метров в ширину, и в водах её, как в море, видишь дельфинов, играющих возле судов; здесь, на расстоянии 1.760 километров от океана, начинается морской Цзян, к которому китайцы применяют поговорку: «безпредельно море, бездонна река Цзян». По крайней мере она «бездонна» для обыкновенных джонок, так как даже на самых высоких порогах, во время мелководья, она представляет, исключая одного только места, 6 метров воды в фарватере и почти везде глубина её гораздо больше; но разливы поднимают речной уровень в этой части течения до меньшей высоты, нежели в теснинах, и разность между горизонтом высокой и низкой воды становится все менее и менее значительной, по мере того, как река приближается к морю. В то же время опасность наводнения увеличивается для прибрежных местностей пропорционально понижению берегов, и потому вдоль русла Ян-цзы-цзяна с той и другой стороны, возведены оборонительные плотины, подобные береговым дамбам Желтой реки. С каждой стороны реки начинают показываться болота, в которые изливается выступающая из берегов вода во время разливов, и которые таким образом ослабляют размеры наводнения; даже большие озера расстилаются там и сям в соседних равнинах и принимают в себя притоки, которые затем изливают обратно в Ян-цзы-цзян посредством изменчивых каналов. Самое большое из этих озер, между областью теснин и местом впадения притока Хань, носит название Дун-тин-ху. Это обширное озеро, поверхность которого по малой мере около 5.000 квадратных километров, служит резервуаром истечения огромному бассейну, слишком в 200.000 квадратных километров, обнимающему почти всю провинцию Ху-нань; оно меняет свои очертания и протяжение по временам года, смотря по степени обилия впадающих в него рек, из которых значительнейшие суть: Юань-цзян, Цзы-цзян, Сянь-цзян, и смотря по высоте воды в Ян-цзы-цзяне, который иногда отбрасывает течение озерного истока Дун-тин-ху и заставляет его течь обратно в озеро. Во время наводнений прибрежные жители покидают свои селения, чтобы искать временного убежища, одни на окрестных холмах, другие в барках и на плотах. Кроме реки своего названия, озеро выпускает из себя несколько других, менее значительных потоков, которые изливаются в Ян-цзы-цзян, проходя через низменные равнины, часто затопляемые разливом вод. От этого озера Дун-тин-ху получили свое название две прибрежные провинции Ян-цзы-цзяна; Ху-бэй, «Север озера», и Ху-нань—«Юг озера».
Главный приток низового Ян-цзы-цзяна, как по обилию вод, так и по развитию торговой деятельности и по важности исторической роли, есть Хань-цзян: это естественный путь, которым следуют люди и товары между двумя главными реками Китая. Бассейн Хань-цзяна есть в то же время одна из тех областей Срединного царства, где соединены все выгодные условия для благосостояния и численного возрастания населений: здоровый и умеренный климат, плодородные земли, обильные и чистые воды, чрезвычайно разнообразная растительность, залежи мрамора, гипса и строительного камня в соседних горах, очень богатые запасы минерального топлива. Хань-цзян удобен для судоходства почти на всем своем протяжении, и пароходы могли бы летом подниматься вверх по реке на пространстве более 1.000 километров от устья; даже выше города Хань-чжун-фу, там, где Хань-цзян еще представляет простой ручей, прибрежные жители имеют ладьи, которые и нагружают своими сельскими произведениями, выжидая благоприятного времени, то-есть периода разлива, чтобы пуститься в плавание; но среднее течение реки прерывается порогами, на которых суда часто терпят крушение. В нижней части Хань-цзяна речное русло лежит выше прибрежных местностей, и с высоты боковых плотин можно видеть у себя под ногами домики крестьян, приютившиеся под тенью ив и ракит. Однако, некоторые селения построены на широких террасах, которые опираются на плотины, так что образуют искусственные острова, возвышающиеся, во время разлива, над поверхностью выступившей из берегов воды. Часто вся равнина, простирающаяся от озера Дун-тин до места слияния Хань-цзяна с Ян-цзы-цзяном, превращается в сплошное внутреннее море, по которому разгуливают многочисленные джонки. В нижней части своего течения Хань-цзян гораздо уже, чем в средней долине; во время мелководья, то-есть в зимние месяцы, расстояние от берега до берега, перед набережными Хань-коу, всего только 60 метров, тогда как выше этого города ложе его имеет не менее 800 метров ширины, а местами берега раздвигаются до двух с половиною километров.
Озеро По-ян-ху походит на Дун-тин-ху по своему положению на юге от большой излучины Ян-цзы-цзяна, по своим обширным размерам, по своему гидрологическому порядку и, наконец, по своей важности для судоходства. Оно тоже принимает в себя многоводную реку, Гань-цзян, аллювиальная дельта которой, затопляема во время разливов, выдвигается далеко в площадь вод; направляясь обратно в озеро, течение Ян-цзы-цзяна повышает его уровень слишком на 9 метров. Многочисленные острова рассеяны по поверхности По-яна, и некоторые части бассейна, площадь которого не менее 4.500 квадратных километров, представляют сплошной лес камышей; но северная часть озера везде глубока, и на берегах её высятся обрывистые утесы, крутые холмы; улицы городов раскинули поднимающимися один за другим ярусами свои дома, башни и пагоды по лесистым скатам гор, на островках и полуостровах берега; пловучие городки из барок и плотов, стоящих на якоре в соседстве пристаней, джонки с распущенными парусами, несущиеся по обширной площади вод, делают эту часть По-яна одной из живописнейших местностей центрального Китая. При выходе истока высится каменистая масса, носящая название «Большого утеса сироты»; в самом Ян-цзы-цзяне против впадения, другая скала, известна под именем «Малого утеса сироты», менее широкая, но более высокая, чем скала По-яна, стоит словно страж, охраняющий вход в реку; стаи бакланов или морских воронов тучами кружатся около её стен. Морские рыбы и дельфины заходят в По-ян, и моряки, плывущие через это внутреннее море, могут подумать, что судно их находится в каком-нибудь заливе океана. Иногда оно страшно бушует, волнуемое бурями; оттого обыкновенные барки скользят вдоль берегов по неглубоким фарватерам, не осмеливаясь пускаться в открытое озеро. Почти все легкие товары вверяются катальщикам двуколесных тележек, которые огибают на западе воды бассейна.
Ниже озера По-ян-ху, Великая река направляется на северо-восток, протекая через одну из прелестнейших областей Китая. Могучий поток скользит в своем широком русле движением всегда равномерным и правильным; зеленеющие острова прерывают там и сям однообразие серой массы вод; по берегам виднеются домики, окруженные группами деревьев, бамбуковыми рощами; какая-нибудь пагода, стоящая одиноко на выступе береговых холмов, возвещает соседство города; невысокие косогоры, испещренные полосами зелени, господствуют над возделанными полями обоих берегов и, обходя вокруг отдаленной излучины, теряются в синеватой дымке горизонта. Аллювиальная равнина начинается, на обоих берегах, только ниже Нанкина, там, где река, принимая восточное направление, постепенно расширяется в лиман; морской прилив проникает во всю эту часть речного течения на пространстве 360 километров от океана. Глубина фарватера превышает 100 метров в некоторых местах, и при промерах свинцовая гиря лота прогуливается на больших расстояниях, не находя дна менее, как на 40 метрах; но ложе реки мало-по-малу повышается, по мере приближения к морю, и илистый бар отделяет речной лиман от морских вод. При устье расстояние от одной оконечности берегов или стрелки до другой около сотни километров; но это обширное пространство занято в большой части островами и песчаными мелями; самые глубокие проходы на баре имеют средним числом 4 метра глубины, и, благодаря морскому приливу, который повышает горизонт воды от 3 до 4 с половиною метров, смотря по изменениям речного уровня, корабли, сидящие в воде на 5 метров и даже более, легко проникают в реку. Главная опасность при входе в реку Ян-цзы-цзян происходит от густых туманов, которые иногда скопляются над мелями, скрывая буйки и вехи. Так же, как во всем Желтом море и в других мелководных морских пространствах, эти туманы являются вследствие быстрых перемен температуры.
«Голубая река» несет в своих водах меньше землистых частиц, нежели Желтая река. По наблюдениям Геппи, пропорция осадка, содержащагося в воде низового Ян-цзы-цзяна, составляет 2.188-ю часть по весу и 4.157-ю часть по объему всего протекающего количества жидкостей массы: осадки, приносимые в устье, представляют твердую массу около 6 кубических метров в секунду; следовательно, каждый год отложения ила увеличиваются на 180 миллионов кубических метров,—количество достаточное для того, чтобы покрыть пространство в 100 квадратных километров слоем грязи в 2 метра толщиной. Вследствие этого, положение проходов на баре изменяется из году в год; появляются новые мели, и острова разростаются в протяжении. Говорят, что длинный остров Чун-мин, то-есть «коса реки», который протянулся в лимане по направлению от северо-запада к юго-востоку, непосредственно на севере от Вусунского рейда, едва касался поверхности воды в эпоху господства монголов: размываемый течением в верхней своей части, он увеличивается постепенно на нижней оконечности, передвигаясь таким образом от запада к востоку и удаляясь от южного берега. Первые жители, посланные на новую, достаточно окрепшую землю, были изгнанники с континента; но остров, не перестававший расти и укрепляться, был вскоре после того посещен добровольными колонистами, которые совершенно изменили его вид своими каналами, оборонительными плотинами, деревнями и возделанными полями; впоследствии на этом океанском прибрежье водворились также японские морские разбойники, и их потомки, превратившиеся в мирных хлебопашцев, смешались с переселенцами континентального происхождения. В настоящее время Чун-мин, где на пространстве около тысячи квадратных километров скучено до двух миллионов жителей, есть одна из многолюднейших и плодороднейших областей Китая. Чунминские колонисты, в первой половине нынешнего столетия, жили совершенно независимо, не зная никаких мандаринов, вымогающих подати и утесняющих народ своими регламентами; оттого население острова, пользовавшееся выгодами самоуправления, было гораздо счастливее и более образовано, чем население твердой земли. «Вот куда нужно идти, говорил Линдсей, чтобы познакомиться с природной честностью и добродушием китайцев». Островитяне Чун-мина заселяют последовательно все новые земли, образующиеся в лимане Ян-цзы-цзяна: так, они колонизовали большой остров Си-тэй-ша, состоящий из сотни различных островов и островков, который илистыми отмелями соединяется с северной оконечностью материка при входе в реку; точно также они распространяют мало-по-малу свои поселения на полуострове Хай-мынь, лежащем к северу от Голубой реки, и покрывают его прекрасно возделанными полями. В этой области провинции Цзян-су они находятся в соприкосновении с первобытными жителями, почти дикими аборигенами, от которых они совершенно отличаются кротостью нрава и умом.
В нижнем течении Ян-цзы-цзяна также произошли большие перемены, хотя далеко уступающие по важности переменам, имевшим место в низовьях Желтой реки. Кроме своего нынешнего устья он имел некогда два других, которые открывались южнее. Главное из этих засорившихся русл, которое и теперь еще можно узнать на наибольшей части его протяжения, отделялось от северного рукава в том месте, где находится в наши дни город У-ху, выше Нанкина, и следовало извилистой линией к юго-востоку, неся свои воды в Ханчжоусский лиман или залив. Покинутые Ян-цзы-цзяном озера на полуострове Шань-хай сохранили излучистую форму прежней реки, и высокие берега при поворотах представляют такой точно вид, как будто бы течение продолжало еще омывать их основание. Так, озеро Тай-ху, самый большой озерный бассейн этой области, по которому снуют во всех направлениях двумачтовые палубные барки, напоминает свой прежний речной характер очертанием своего западного берега, следующего параллельно правому берегу Ян-цзы-цзяна. Точно также Ханчжоусский залив все еще имеет вид речного устья, но процесс отложения землистых наносов уже прекратился; во многих местах происходит обратное явление: волны постепенно смывают мели, подтачивают прежние берега, и каменистые острова Чжу-сана, которые протянулись впереди лимана на подобие поперечной плотины, перестали служить опорной точкой для образования аллювиального полуострова. Вся страна, которая была дельтой Ян-цзы-цзяна, между двумя лиманами, представляет низменное пространство, подобное по виду Нидерландам, перерезанное во всех направлениях каналами, обведенными охранительными плотинами; поля окопаны судоходными рвами, и все перевозки продуктов и товаров производятся ладьями. На север от Ян-цзы-цзяна, аллювиальная равнина, которая продолжается в северном направлении до старого русла Хуан-хэ, имеет такой же вид, и естественные потоки, искусственные каналы тоже переплетаются там в целый лабиринт вод. Канал по преимуществу или Юнь-хэ, «река транспортов», бывший приток Ян-цзы-цзяна, пересекает эту область с юга на север и соединяется с течением Желтой реки; река Хуан-хэ, питаемая ручьями, спускающимися с крайних разветвлений системы Куэнь-лунь, делится в равнине на многочисленные потоки, которые соединяются с прежними руслами Хуан-хэ, озера и болота наполняют все низменные местности, а вдоль морского берега эта неопределенная земля окаймлена бахрамой песчаных мелей и островов. О виде, который должна иметь эта страна, можно судить по карте её, составленной католическими миссионерами прошлого столетия и впоследствии исправленной китайским географом Ли-фэн-бао.
От внешних террас Тибета до неопределенных берегов Желтого моря неровности рельефа делят бассейн Голубой реки на несколько естественных областей, различающихся одна от другой климатом, произведениями и нравами жителей. Первая ясно обособленная область—это область высоких горных хребтов западной Сычуани, где «Золотоносная река» течет по дну узких поперечных долин в стране тибетцев и лолотов. «Поперечные цепи» (Cross Ranges) и ущелья на пространстве от Куй-чжоу до И-чана отделяют восточную Сы-чуань от равнин провинции Ху-бэй; наконец, холмы провинции Ань-хой указывают конец возвышенностей и начало низменностей, недавно завоеванных у океана.
Горы восточной границы Тибета, очевидно, суть остатки плоскогорья, которое разрушительным действием снегов, льдов и вод было постепенно разрезано на параллельные хребты, имеющие общее направление от севера к югу; даже ложа рек, хотя глубоко врезывающиеся в толщу нагорья, находятся в этой области на высотах от 3.000 до 3.500 метров над уровнем моря. Большая торговая дорога, ведущая из Лассы в западный Китай через Батан и Да-цзянь-лу, держится почти везде между этими двумя городами на средней высоте 3.600 метров, и даже три перевала, на этой дороге, открываются на абсолютной высоте около 5.000 метров. Эти горные проходы очень пугают путешественников, не столько по причине крутизны скатов и суровости холода или свирепости ветра, сколько по причине разреженности воздуха. Китайцы, не знающие истинной причины тошноты или даже обмороков, которым они подвергаются при проходе через высокие хребты, приписывают эти случаи ядовитым испарениям почвы. На хребте Тан-ла тибетцы тоже приписывают парам земли зловредное действие.
Хребты, отделяющие Цзинь-ша-цзян от Я-лун-цзяна и этот последний от Мина, представляют еще, далеко на юге от плоских возвышенностей Куку-нора и Баян-хара, вершины, поднимающиеся за нижний предел постоянных снегов, который, по вычислению Джилля, проходит, в этих областях тибетской границы, на абсолютной высоте от 4.200 до 4.500 метров. Так, Нэнда или «Священная гора», поднимающаяся на востоке от нагорной долины Цзинь-ша-цзяна, под широтой Батана, имеет не менее 6.250 метров высоты, и со всех сторон её изливаются в окружающие цирки или котловины потоки, вытекающие из снегов и ледников: путешественники, проходящие у южной подошвы этой горы, огибают в продолжение целого дня трудного пути её снеговые предгорья ослепительной белизны. На востоке от Нэнды поднимаются другие горы почти столь же высокие и, вероятно, составляющие часть того же самого массива: это Сурунские пики, ряд которых тянется по направлению от северо-запада к юго-востоку, ограничивая половину горизонта своей серебристой линией зубчатого гребня. На востоке от Я-лун-цзяна другая цепь, параллельная Сурунскому хребту и покрытая вечными снегами на всех своих верхушках, поддерживает отдельно стоящую вершину, поднимающуюся на 1.500 метров выше своих соседей: туземцы дали ей прозвище Жара или «Царица гор», и между всеми горами, которые имел случай видеть Джилль во время своего путешествия через Альпы Сы-чуани, ни одна, по его мнению, не заслуживает более этой такого названия. На севере горные цепи, над которыми господствует Жара, примыкают к гористой области, составляющей продолжение хребта Баян-хара, и там тоже многочисленные вершины превосходят по высоте Мон-блан; Арман Давид полагает даже, что там найдутся соперники вершинам Гималая. Одна из этих гор—О-ми-шань, на которой там и сям воздвигнуты буддийские храмы, и на которую совершил восхождение миссионер Рилей, в 1879 году; другая гора носит название Сюэ-лун-шань или «Дракон снегов»; соседняя гора называется «Белое облако», а напротив её, по другую сторону главнаго горного потока, образующего реку Минь, высится пирамидальная масса с семью остроконечными вершинами, известная под именем «Семи гвоздей»; Джилль приписывает ей высоту от 5.400 до 6.000 метров. Далее на севере гора, называемая Ши-бань-фан или «Дом из каменной плиты», как говорят, имеет почти такую же высоту; даже простой боковой перевал, через который поднимаются от одного притока Мини к другому притоку той же реки, лежит на высоте более 4.000 метров.
Горы западной Сы-чуани и китайского Тибета получают довольно обильное количество атмосферной влаги в форме снега и дождя. Не будучи отделены от Бенгальского залива более высокими цепями, они выставлены непосредственно удару сырых ветров, и в некоторых областях, особенно в Литане и в Мупине, дожди, как говорят, падают каждый день, после полудня, во все продолжение летнего сезона. Оттого растительность отличается там необычайной силой и пышностью во всех лощинах, где скопляются воды. Большинство нагорных долин, даже многие из тех, которые еще усеяны селениями, находятся выше пояса древесной растительности, но скаты бывают покрыты, в течение трех месяцев, роскошными травами, которые исчезают под снегом в продолжение длинной зимы. Ниже идут леса, представляющие изумительное разнообразие деревьев, из которых иные достигают размеров, неизвестных в других странах; господствующая порода этих лесов—тис, высокий, как самые горделивые сосны и ели европейской флоры, величественный, как растущие с ним в соседстве могучие дубы; рододендроны выростают здесь в настоящие деревья; еще на высоте 2.500 метров видишь великолепные азалеи, в 5 и 6 метров вышиной, не менее обильно усеянные цветами, чем прекраснейшие экземпляры этого растения, выставляемые европейскими садоводами. На почти вертикальных крутизнах папоротники, кустарники, даже деревья укореняются в углублениях камня, прикрывая скалы занавесами из листьев и цветов: едва выйдя из какого-нибудь ущелья горы, путешественник тщетно ищет расселину, по которой он сейчас проходил, он примечает только сплетение ветвей и цветущих лиан, сквозь которые нельзя разглядеть даже выступы утеса. Каждая деревня, в долинах притоков реки Минь, затеряна в чаще фруктовых деревьев, абрикосовых, персиковых, ореховых; на высоте 1.500 метров видны уже пучки бамбука. В Батайской равнине, то-есть почти на высоте 2.600 метров над уровнем моря, растут виноградная лоза и тутовое дерево, и там легко было бы заняться шелководством, если бы жители края, тибетцы, не смотрели на умерщвление шелкопряда как на смертный грех.
Дикия животные в этой стране те же самые, что и в Тибете, но они уже исчезли из всей почти области, колонизированной китайцами, так что натуралист Арман Давид должен был поселиться на большой высоте над Сычуаньской равниной, в местности, возвышающейся слишком на 2.000 метров над уровнем океана, именно в Мупине, чтобы изучать богатую фауну этой естественной области. Так же, как на плоскогорьях Бод-юла (Тибета), на Альпах Сы-чуани водятся большие жвачные животные, различные виды антилоп, каменные бараны, мускусная лань, красные олени, ревностно преследуемые охотниками, которые продают довольно дорого их еще не вполне окрепшие рога. Дикий як одиноко бродит вокруг пастбищ, где пасутся тысячами домашние яки; один бык особенной породы, которого нашли также в восточных Гималаях, называемый туземцами такин (budorcas taxicolor), рыскает в лесах нагорной Сы-чуани. Белый медведь, свойственный стране Хачи, водится равным образом в округе Мупин и, вероятно, на всех промежуточных плоскогорьях. Но удивительнее всего, что в этих холодных нагорных пространствах, почти сплошь покрытых снегом в конце марта месяца, встречаются многие зябкия животные тропических стран. Один вид летучей белки перепархивает с дерева на дерево, и две породы обезьян живут в лесах Мупина; правда, что они защищены от холода очень густой шерстью. Одна из обезьян, известная у китайцев под именем цзинь-цзянь-хоу, и называемая натуралистами rhinopithecus Roxelanae, величиной почтя такая же, как четырерукия Малайского архипелага; морда у неё короткая, бирюзово-зеленого цвета, а нос сильно вздернутый; устройство её головы, повидимому, свидетельствует о замечательном уме. Но чем особенно отличается фауна Мупина, так это великолепием и разнообразием своего пернатого царства. Необыкновенно красивые фазаны, лофофоры, различные породы куриных, поражающие блеском своего наряда, живут в этих горах рядом с многочисленными птицами, имеющими более скромное оперение и похожими на европейские виды. Певчия птицы, соловьи и малиновки, тоже имеют своих представителей в Сы-чуани. В одной только коллекции, собранной Арманом Давидом, признано тридцать слишком новых видов, и без сомнения со временем будут открыты еще многие другие породы. Летом зеленые попугаи, прилетающие, вероятно, из южного Юнь-наня, поднимаются на север в долинах рек Цзинь-ша-цзяна и Я-лун-цзяна. На высоте 3.000 метров над уровнем моря, можно подумать, что находишься среди лесов Индокитая.
Наибольшая часть области горных цепей, которую огибает на юге дуга, описываемая «Золотоносной рекой», принадлежит этнографически к Тибету, хотя этот край отдален от него в политическом отношении. Цивилизованные жители страны такие же тибетцы (бод), как и обитатели Лассы, имеющие те же нравы и обычаи и те же социальные учреждения. В тибетской Сы-чуане, как и в провинции Кам, переправляешься через реки либо по висячим мостам, либо при помощи подвижных плотов или паромов, скользящих на канате от одного берега до другого. В китайском Тибете пастухи тоже живут в переносных черных палатках, обвешанных яковыми шкурами; равным образом и постоянные жилища состоят из грубых каменных мазанок, с узенькими отверстиями, вместо окон и дверей, и с плоскими крышами; построенные почти все особняком на выступах гор, эти невзрачные лачуги издали походят на развалины крепких замков. Контраст поразительный между деревнями тибетцев и деревнями китайцев. Эти последние любят жить скученно, большими селениями, даже когда им нужно для этого удалиться от своих пашен и покосов, тогда как тибетцы предпочитают селиться отдельными дворами. В местностях, населенных одновременно обеими расами, местечки и посады всегда китайские, а захолустья, маленькие поселки непременно тибетские. Однако буддийские монастыри, где сотни, даже тысячи людей живут вместе, составляя одну общину, населены исключительно тибетцами, к которым присоединились несколько китайских метисов, покинутых своими родителями, да отставных солдат, вернувшихся на родину. Эти ламы—настоящие господа страны. Пропорционально более многочисленные, чем жрецы самого Бод-юла, монахи тибетской Сы-чуани владеют половиной земли, самыми большими стадами яков и овец, толпами невольников, которых они заставляют служить себе в качестве пастухов и в качестве хлебопашцев; посредством ростовщичества они являются истинными владельцами полей, обрабатываемых мирянами. Вступительный искус не труден: всякий может вступить в общину, и всегда находится много желающих принять пострижение, либо во исполнение данного обета, либо с целью найти безопасное убежище от угрожающей мести, либо, наконец, просто для того, чтобы не платить податей и чтобы пользоваться привилегиями всякого рода, присвоенными членам религиозного братства. Но если ламы, стоящие выше законов, избавлены от обязанности участвовать каким бы то ни было образом в покрытии расходов государства, то масса народа испытывает, вследствие этого, тем большее угнетение, несет тем более тяжелое бремя повинностей, и налоги, разложенные на постепенно уменьшающееся число семейств, сделались невыносимыми. В последние сто лет податное население края уменьшилось наполовину, главным образом вследствие эмиграции в Юнь-нань: путешественник повсюду встречает развалины домов и деревень; некоторые округи даже совершение опустели, и возделанные равнины снова превращаются в леса или пастбища.
Тибетцы еще полудикие, которые живут отдельными племенами в северных областях Альп Сы-чуани, вообще означаются под именем си-фаней или «западных фаней». Одетые в шкуры или в балахоны из грубой шерсти, с густыми длинными волосами, ниспадающими в беспорядке по плечам, си-фани наводят ужас на цивилизованных китайцев равнины, но на самом деле они не так страшны, как кажутся, и чужеземец, просящий у них гостеприимства, всегда находит хороший прием. Ламаизм утвердился и между ними, однако в меньшей степени, нежели у других тибетцев, и священные книги, употребляемые их жрецами, написаны тангутскими знаками. Си-фани, живущие на верховьях Желтой реки, так же, как многие другие дикари внутреннего Китая, да и сами китайцы воображают, что европейцы могут проникать взором почву и воду до огромной глубины, и что они перелетают через горы: если же в равнине они ходят, то только потому, что им затруднительно были бы переносить, во время полета, вьючных животных, в которых они нуждаются. Сининский амбань пресерьезно спрашивал у переводчика Пржевальского, правда ли, что его господин может видеть блеск драгоценных камней до глубины почти 40 сажен в земле.
На севере си-фани примыкают к амдонам, тогда как на юге и на юго-западе они соприкасаются с другими племенами, тоже тибетского происхождения, известными под общим названием манзов, то-есть «неукротимой сволочи». Оттого-то некоторые племена, знающие смысл этого слова, отвергают его как обидное прозвище и просят, чтобы их называли именем и-жэнь, означающим просто «другие люди» или «инородцы». Одно из племен, именно племя суму или «белых манзов», обитающее на берегах Лоу-хуа-хэ, западного притока реки Линь, состоит, по словам Джилля, из трех с половиной миллионов человек, живущих хлебопашеством и скотоводством. Как ни мало вероятной кажется точность этого исчисления, тем не менее достоверно известно, что манзы представляют значительный элемент в народонаселении западного Китая. Политически обособленные от других племен, манзы Сы-чуани соединены в восемнадцать отдельных общин, в которых власть старшин неограниченна. Последние взимают налог с обрабатываемых земель, равно как со стад, и, кроме того, каждая семья должна платить ему личным трудом одного из своих членов в продолжение шести месяцев каждого года. По своему усмотрению, они раздают земли и отнимают их, чтобы отдать другим. В самом могущественном из этих восемнадцати королевств, в королевстве белых манзов, трон всегда занят царицей, в память блистательных подвигов, совершенных одной прародительницей царствующей фамилии. Хотя манзов обыкновенно называют «дикарями», но это совершенно несправедливо, так как они усердно занимаются хлебопашеством, умеют ткать холст и грубое сукно, строят себе дома и башни в тибетском стиле, имеют даже книги на тибетском и китайском языках и держат школы для своих детей. На западе преобладает тибетское влияние, и ламы там пользуются не меньшей властью, чем у си-фаней; на востоке, напротив, берет перевес китайское влияние, и многие из манзов обрезывают свою густую шевелюру, оставляя только косу на китайский лад и облачаясь в костюм жителей равнины, чтобы и походить на «детей Ханя».
Но эти инородцы не могут оказывать достаточного сопротивления постоянному напору китайских колонистов, которые, так сказать, осаждают их со всех сторон и не перестают делать захваты в пределах их области. В то время, как разные искатели приключений и беглые из низменной страны пробираются далеко в горы, принося с собой новые нравы и понятия, армия китайских земледельцев подвигается сплоченной массой с фронта, пользуясь всякими предлогами, чтобы объявить войну «дикарям» и чтобы завладеть их землями. Оттесняемые с каждым годом все далее и далее в глубь гор, манзы испытывают участь всех побежденных и обыкновенно их же обвиняют в совершении тех жестокостей, которым они подвергаются. Расположившись лагерем в инородческих селениях, в которых они не успели еще даже изменить архитектуру построек, китайские грабители уверены, что они сделали этот насильный захват чужой земли единственно в видах своей личной обороны.
На юге от манзов, в большой дуге, которую описывает река Цзинь-ша-цзян, между Сы-чуанью и Юнь-нанью, живут другие инородческие населения, тоже угрожаемые колонизационным потоком: это ло-ло, имя которых не имеет никакого смысла в китайском языке, если только этот удвоенный слог не означает, как греческое название «варвар», бормотунов, «людей не умеющих выражаться на цивилизованном языке». Впрочем, китайцы смешивают под этим наименованием ло-ло большое число племен Сы-чуани и Юнь-нани, совершенно отличных от населений тибетского корня, каковы си-фани и манзы; Эдкинс видит в этих инородцах отрасли бирманской семьи; их письмена, по его словам, напоминают письмена талапоинов, жителей Пегу и Авы. Торель делит лолотов на «белых» родственных лаотийцам, и «черных», которых, по его мнению, должно признать коренными жителями края. Они вообще выше ростом и худощавее собственно китайцев, черты лица у них выразительнее и приятнее, по крайней мере на европейский вкус; но в некоторых долинах зобатые и кретины не пропорционально многочисленны. В городе Нин-юань-фу лолоты совершенно окитаились по нравам и, выдержав установленный экзамен, поступили на государственную службу; но в окружающих горах дикия племена сохранили свою первобытную независимость, и китайцы старательно избегают встречи с этими инородцами, обходя их край либо на севере, либо на юге. В продолжение многовековой борьбы колонисты не успели оттеснить этих варваров, и только очень немногие князьки согласились принимать от богдыхана утверждение в своем достоинстве; военные посты, учрежденные на известном расстоянии один от другого вдоль их границы, не мешают лолотам делать частые набеги с гор в равнину, чтобы захватить силой предметы, в которых они нуждаются, и возобновить свои запасы соли. Тогда как в северной полосе Сы-чуани образовалась порода метисов от смешения китайцев с их соседями, сифанями и манзами, в южной части провинции неизвестны случаи скрещивания между дикарями лолотами и их цивилизованными соседями.
Пояс Сы-чуани, занятый исключительно китайским населением, ограничен склонами гор, господствующих на западе над долиной реки Минь. К востоку от этой естественной границы, первобытные расы, аборигены, совершенно исчезли из края, называемого «Четыреречьем», который весь принадлежал им двадцать два столетия тому назад, когда появились первые переселенцы из китайцев. Но между этими пришельцами и старожилами нередко происходили кровавые столкновения, и во времена Хубилай-хана большая часть колонистов была истреблена. В эпоху маньчжурского завоевания страна снова опустела, и впоследствии новые эмиграционные потоки направились сюда из различных провинций и преимущественно из Шэнь-си и из Ху-бэй. Следовательно, жители Четыреречного края имеют очень смешанное происхождение, но из этого смешения образовалось население, отличающееся некоторыми особенными признаками. Сычуаньцы, может быть, из всех китайцев самые привлекательные, самые доброжелательные, самые вежливые и приветливые в обхождении, и в то же время самые прямодушные и наиболее одаренные здравым смыслом. Очень трудолюбивые, они, однако, не чувствуют ни малейшей склонности к торговле: в их стране негоцианты обыкновенно пришельцы из провинции Шэнь-си и Цзян-си, а банкиры, закладчики, ростовщики—все уроженцы провинции Шань-си. Жители Сы-чуани дают также менее значительный контингент книжников и военных начальников, нежели жители других провинций империи: их практический ум отвращает их от изучения оффициальной премудрости, где капля истинного знания смешана с массой бессмысленных формул. Посвящая свой труд земледелию, ремеслам и промышленности, сычуанцы доставили своему краю первое место между провинциями Китая и имеют полное право говорить об этом с гордостью. Так как они принимали лишь слабое участие в войне тайпингов, то это дало им возможность развить в изумительных размерах свои промышленные рессурсы. Они очень деятельно разрабатывают свои рудники, соляные и нефтяные источники, залежи каменного угля и месторождения железа; почва равнин превосходно орошается ирригационными каналами; ни в какой стране не увидишь такого обилия и разнообразия огородных овощей. По степени развития шелководства Сы-чуань не имеет соперников даже в Китае, и употребление шелковых тканей так распространено в крае, что в праздничные дни более половины жителей наряжаются в эти драгоценные материи. Не только равнины и косогоры обращены в культурные земли, но также и крутизны гор; даже там, где горные склоны имеют крутость до 60 градусов и кажутся недоступными, почва иссечена в виде лестницы, и площадка каждой ступени засеяна хлебными растениями или усажена рядом деревьев. Благодаря «иностранному корню», то-есть картофелю, который введен в Сы-чуане христианскими миссионерами, вероятно в прошлом столетии, культура могла подняться до высоты 2.500 и даже 3.000 метров над уровнем моря, и уже непрерывные поясы возделанных полей продолжаются через горы до соседних провинций; излишек населения «Четырех рек» переливается через возвышенные границы, и Сы-чуань возвращает теперь окружающим провинциям столько же колонистов, столько он некогда сам получил от них.
Сычуаньские крестьяне разводят многие породы дерев и кустарников, которых соки или жирные маслянистые вещества употребляются в промышленности: таково, например сальное дерево (Stillingia Sebifera), содержащее в своих бесчисленных ягодах род сала, из которого делают свечи: таков, далее, маслозерновик (Elaco cocca), плод которого дает масло, выгодно заменяющее лак; мыльное дерево есть особенный вид акации, похожий на ясень (Acacia rugata), и очень богатый щелочью плод этого дерева, к которому прибавляют, для запаха, немного камфоры, употребляется как мыло в большей части китайских семейств. Одна из самых любопытных отраслей сельскохозяйственной промышленности провинции—это производство растительного воска или бэй-ла, который может быть приготовляем не иначе, как при разделении труда между жителями двух отдаленных один от другого округов. Насекомое (coccus pela), вырабатывающее воск, родится и развивается на листьях дерева ligustrum lucidum, в округе Цянь-чжан, близ города Нин-юань-фу. В конце апреля земледельцы осторожно собирают яички этого насекомого и отправляются с ними в окрестности города Цзя-дин-фу, за четырнадцать дней пути, на другую сторону цепи гор. Дорога очень трудная, и при том идти по ней нужно ночью для того, чтобы яички не попортились от дневного тепла; издали бесконечные вереницы мелькающих огоньков, движущиеся по извилистым тропинкам гор, представляют очень эффектное зрелище. Как единственное исключение во всем Срединном царстве, ворота Цзя-дин-фу остаются постоянно отпертыми в продолжение всего сезона сбора яичек. По перенесении последних в окрестности этого города, начинается деликатная операция: нужно снять яички с ветки, на которой их несли, и поместить их на листья дерева совсем другой породы, китайского ясеня (Fraxinus sinensis), где насекомые вылупляются и выделяют из себя белый воск, так высоко ценимый китайцами. Без сомнения, нужно приписать болезни это свойство червецов производить много воску именно на растениях, которые не дают им естественной пищи. По словам китайских писателей, насекомое, производящее воск, успешно развивается на трех или четырех различных породах дерев. Общая ценность собираемого в Сы-чуани растительного воска исчисляется Рихтгофеном в 14 миллионов франков. Владение восконосными деревьями очень раздроблено; обыкновенно они принадлежат другим крестьянам, не тем, которые владеют землей, простирающейся под тенью этих деревьев.
К востоку от Минь-цзяна и его притоков, то-есть от «Четырех рек» именно: Минь-цзяна, Да-ду-хэ, Хэй-шуя (Черные воды) и Бэй-шуя (Белые воды)—следуют один за другим все ориентированные по направлению от юго-запада к северо-востоку хребты, состоящие из красного песчаника и каменноугольных формаций, обломки которых, размельченные и рассеянные по почве, подали Рихтгофену повод дать стране название «Красного бассейна». Эти хребты примыкают к горному порогу, отделяющему притоки Минь-цзяна от долины Хань-цзяна, и высота которого, на юге от Хань-чжун-фу и другого «Красного бассейна», окружающего этот город, исчисляется Арманом Давидом в 3.000 метров. Раздельная горная цепь между двумя долинами, известная под именем Цзя-лун-шань, понижается постепенно к востоку и незаметно сливается с равниной в области озер, где смешиваются, во время разливов, воды Хань-цзяна и Ян-цзы-цзяна. На юг от Великой реки, провинция Гуй-чжоу представляет в совокупности своего рельефа форму симметричную с очертанием Сы-чуани. С западной стороны она тоже ограничена гористой областью или, вернее сказать, разрезанным плоскогорьем, на котором высятся снеговые вершины Лын-шаня или «холодных гор». На юге, краевые цепи отделяют область от Юньнаньского нагорья, и хребет, которому европейцы дали название Нань-лин (Нань-шань) или «Южных гор», образует раздельную границу между бассейном Ян-цзы-цзяна и бассейном Си-цзяна. Во внутренности провинции Гуй-чжоу параллельные цепи, ориентированные так же, как и хребты Красного бассейна в Сы-чуане, вообще говоря, немного менее высоки, и воды У-цзяна и других рек, имея меньшее падение, застаиваются там и сям в виде болот, которые делают этот край очень нездоровым. Болотные лихорадки и непрекращающиеся междоусобия—вот причины, задерживающие Гуй-чжоу на последнем месте между провинциями Китая по населенности и степени развития торговли и промышленности. В южной части этой провинции война, или, вернее сказать, охота на человека, ведется постоянно, с переменным счастием, между китайцами и коренными жителями края.
Инородцы мяо-цзы, то-есть, по объяснению Моррисона и Локкарта, «люди, выросшие из земли», обитали прежде в областях равнины, преимущественно по берегам озер Дун-тин и По-ян. Постепенно оттесненные китайскими колонистами в область гор, эти нань-маны или «южные варвары»,—как их называли встарину,—поселились большею частью в массиве Нань-лин (Южные горы) и в окружающих долинах; разделенные промежуточными равнинами, они по необходимости должны были распасться на множество племен или колен, различия которых постепенно увеличивались из века в век, и под которыми теперь трудно признать родство происхождения. Шу-цзин (Книга летописей) Конфуция делит мяо на три главные группы—белых, голубых и красных. В горах южного Гуй-чжоу до сих пор еще существуют народцы под тем же именем, но эти эпитеты, мотивируемые ныне цветом одежды, вероятно, не применяются более к тем же самым племенам, о которых говорил Конфуций. Поколения чжун-мяо, цзи-лао, цзи-дао, ду-мань, живущие в провинции Гуй-чжоу, поколение тун, обитающее в провинции Гаун-си, «восемьдесят два» племени, описываемые в одной книге, переведенной Бриджменом, тоже принадлежат к мяо-цзы, которые в настоящее время до того уменьшились в числе, что представляет лишь разрозненные отрывки; некоторым народцам китайцы дают название «Шести сот семейств», может быть, затем, чтобы обрисовать состояние рассеяния, в котором они теперь находятся. Различные покоренные племена инородцев постепенно смешиваются с расой завоевателей, с китайцами: бывали случаи, что мяоты выдерживали экзамены высших учебных заведений и возвышались на степень мандаринов. Другие инородцы, хотя китайского происхождения по отцам, живут особняком вдали от цивилизованных. Мяо-цзы племени сэн, оставшиеся независимыми от китайских чиновников и буддийских монахов, принуждены были удалиться в трудно доступные горные местности. Большинство этих инородцев построили свои укрепленные селения на вершинах гор, откуда они могут сторожить страну, но, за исключением одного из двух племен, живущих разбоем, они ограничиваются самообороной. Они возделывают кукурузу, гречиху, а также немного рису, в редких благоприятных местах; кроме того, они занимаются скотоводством и слывут искусными охотниками; но они не спускаются в равнину для продажи шкур убитых ими животных, оленьих рогов и мускусных мешков кабарги, а ждут посещения странствующих торговцев, приходящих в их деревни обменивать свой товар на местные продукты. Очень гордые, очень чувствительные к несправедливости, они не могут выносить угнетения мандаринов и живут в состоянии постоянного возмущения против китайских властей. Но они не пользуются такой выгодной позицией, как сычуаньские манзы, опирающиеся на обширные необитаемые плоскогорья; их горы окружены со всех сторон китайскими колонистами, и кольцо этого обложения с каждым годом все более и более съуживается; целые поколения инородцев были истреблены. Во время смутного периода войны тайпингов, магометанских восстаний в Юнь-нане, китайские генералы ринулись со своими войсками на территорию мяотов и разрушили их поселения; большое число начальников племен, захваченные в плен и отведенные в Пекин, были подвергнуты жестоким пыткам и затем обезглавлены на площадях столицы.
Гонимые со света китайцами, мяо-цзы, само собой разумеется, обвиняются своими преследователями во всевозможных злодеяниях; не только на них смотрят, как на дикарей, но им почти отказывают даже в названии людей: так, например, про инородцев племени яо, живущих в округе Ли-бо, к югу от хребта Нань-лин, их соседи еще и до сих пор рассказывают, что будто у них есть короткие хвосты, как у обезьян. Правда, что мяотские племена утратили свою цивилизацию и частию даже снова впали в варварство с того времени, как на них стали делать облавы, словно на диких зверей; в некоторых местах они живут в пещерах или в шалашах из хвороста и ветвей, и должны отказаться от всякого земледелия; есть даже такие, которые обитают в трещинах обрывистых стен горы, и которые могут попадать в свое логовище только с помощью лестницы из бамбука, прикрепленной к отвесной скале до высоты 150 метров. Однако китайские летописи и даже рассказы новейших путешественников изображают нам их народом, знающим искусство письма, имеющим сочинения на родном языке, написанные на деревянных табличках или на пальмовых листьях. В то же время эти инородцы пользуются славой искусных ткачей; их женщины умеют выделывать прекрасные ткани из шелка, из льна, из шерсти и из хлопчатой бумаги, покупаемые на расхват кантонскими негоциантами. Хорошие музыканты, они играют на духовом инструменте в роде флейты, более приятном, чем гудок китайцев, и пляшут мерно поди звуки бубна и гитары, представляя с большою выразительностью сцены печальные или радостные; некоторые из танцев имеют также религиозный характер. Главный порок этих горцев, пьянство, способствует усилению презрения, с которым смотрят на них цивилизованные обитатели равнин.
Нужно опасаться, что сохранившиеся еще остатки этой древней нации, пожалуй, исчезнут с лица земли прежде даже, чем этнографы успеют определить их место между расами Азии. Принадлежат ли они к тому же корню, что и тибетцы, как это предполагает большинство китайских писателей, включая мяотов в группу Па-фань или «Восемь племен фань», одну из отраслей которой составляют тибетские си-фани или западные фани? Или, подобно другим народностям южного Юнь-наня, каковы племена пай и папэ, мяоты имеют родственную связь с сиамским корнем, как дает повод думать их словарь? Ростом мяоты, вообще говоря, меньше китайцев, но черты лица их выразительнее, и глаза у них открытые, как у европейца. Мужчины и женщины, носящие почти одинаковую прическу, собирают свою длинную шевелюру на затылок и закручивают ее в форме шиньона; женщины некоторых колен кладут себе на голову дощечку и поверх её завязывают волоса, так что этот головной убор защищает их от солнца и дождя; большинство мужчин, обматывают себе вокруг головы чалму из материи ярких цветов, а женщины носят серьги в ушах. Те и другие одеваются в блузы, холщевые и шерстяные, а ноги обувают в сандалии или лапти, сплетенные из соломы. Правительства у них нет никакого, но в случае споров они охотно выбирают себе третейских судей между стариками, и в конце концов прибегают к силе, если дело не уладится полюбовно: наследственная ненависть продолжается у них до девятого колена, и. говорят, овладев врагом, они убивают его и едят его мясо. Они исповедуют буддийскую веру, но примешивают к её обрядам культ демонов и предков. У некоторых племен есть обыкновение кости похороненных вынимать из гроба через каждые два или три года и тщательно обмывать их; от чистоты этих костей, думают мяоты, зависит общественное здравие. Другие кланы не оплакивают покойников в момент разлуки; они ждут весны, и когда увидят обновление природы и прилет птиц, принимаются горевать и вопить, приговаривая, что их родственники покинули их навеки. Говорят, что будто в одном из мяотских племен существует курьезный обычай, напоминающий поочередное сиденье на яйцах самки и самца у некоторых птиц: после рождения ребенка, как только мать чувствует себя достаточно сильной, чтобы покинуть свою родильную постель, отец занимает её место и принимает поздравления родных и знакомых.
Горы провинций Ху-нань, Цзян-си, Чжэ-цзян были исследованы сравнительно только на небольшом числе пунктов, а на большей части европейских карт Китая ограничивались, следуя примеру, данному миссионерами иезуитами, проведением червеобразных цепей между главными реками; что касается китайских карт, то они показывают везде горы, рассеянные на удачу. Новейшие путешественники Помпелли и Рихтгофен первые признали порядок, существующий в этом кажущемся хаосе, и указали общее направление горных цепей. В своей совокупности, вся эта юго-восточная область Китая, на протяжении по меньшей мере 800.000 квадратных километров, покрыта высотами, которые нигде не соединяются в обширное сплошное плоскогорье, и над которыми не господствует никакая центральная цепь исключительного возвышения; во всем свете нет другой страны, где бы на столь значительном пространстве находился подобный лабиринт гор и холмов, так мало разнообразных по форме и высоте; почти везде тянутся прямолинейно короткия гряды невысоких пригорков, между которыми открываются узкия долины, соединяющиеся одна с другой острыми углами; равнины редки в этом огромном лабиринте. Среднее возвышение большинства высот от 500 до 800 метров над уровнем рек; в главных цепях ни одна вершина не достигает 2.000 метров, кроме, может быть, гор, лежащих в провинции Фу-цзянь.
Все эти низкие цепи, которые на первый взгляд кажутся нескончаемым скоплением холмов и пригорков, разбросанных в беспорядке, ориентированы с юго-запада на северо-восток, как и «поперечные цепи» верхнего Ян-цзы-цзяна; в этом направлении происходит истечение вод на южной покатости бассейна; в наибольшей части своего течения притоки Голубой реки извиваются к северо-востоку, и с берегов их видны гребни вершин, обрисовывающиеся на горизонте в том же направлении. Сам Ян-цзы, от устья Цина до Желтого моря, образует три следующие одна за другой излучины, из которых каждая в своей западной части направляется от юго-запада к северо-востоку, параллельно общей оси страны. Когда отправляешься с берегов Голубой реки на берега Кантонской реки по торговой дороге провинции Цзян-си, видишь направо и налево следующие одни за другими ряды гор или холмов, однообразно ориентированные, как течение Ян-цзы-цзяна между озером По-ян и Нанкином. Наконец, в том же направлении продолжается изрезанный бухтами морской берег провинций Гуан-дуна и Фу-цзяни. Главная ось, которой Рихтгофен дал название Нань-шань илн «Южных гор»,—название, уже применяемое китайцами ко многим другим горным цепям,—начинается около истоков Сян-цзяна, главного притока озера Дун-тин; за ущельями, через которые проходит река Гань-цзян, эта ось снова поднимается, чтобы образовать массив У-гун-шань, а далее, на северо-востоке, она составляет водораздельную линию между морской покатостью рек провинции Фу-цзянь и бассейном Ян-цзы. Холмы Нин-бо принадлежат к этой же осевой цепи, которая продолжается в море архипелагом Чжу-сан. По мнению Рихтгофена, существует даже подводное продолжение гор Нань-шань между Желтым морем в собственном смысле и Китайским морем или Дун-хай, и этот хребет снова появляется на поверхность земли в Японском архипелаге, где он примыкает к вулканическим массивам центрального острова. С обеих сторон широкого морского пролива наружный вид и строение гор одинаковы; и тут и там они состоят из песчаников, сланцев и известняков, принадлежащих, вероятно, к силурийским векам; сквозь эти породы выступают выпуклины из гранита и порфира. На морских берегах выступ или мыс холмов Нин-бо и архипелаг Чжу-сан, замыкающий на половину большую бухту Хан-чжоу, образуют, по гипотезе Рихтгофена, шарньер колебания между площадью поднятия и площадью понижения. Вероятно, что на север от Нин-бо, до залива Ляо-дун, морской берег поднимается, хотя и чрезвычайно медленно, тогда как на юге он опускается; море надвигается на прибрежье, поднимая, однако, соразмерно своим захватам, песчаные и илистые мели, заграждающие вход в гавани.
Водораздельная возвышенность между бассейном Ян-цзы-цзяна и бассейном Си-цзяна проходит в провинции Цзян-си, гораздо южнее горных цепей, образующих главную ось системы Нань-шаня. Этому раздельному хребту дали названия Нань-лин, Мэй-лин, Тай-лин (Tayuling), по именам различных линов или проходов, которые перерезывают гребень и через которые поддерживается сообщение между противоположными склонами. Из всех гор Китая хребет Мэй-лин самый оживленный и наиболее посещаемый, ибо через него проходит главная дорога, соединяющая Кантонский порт с центральными областями империи; по китайскому выражению, Мэй-лин—это «корридор» между севером и югом Срединного царства. Все товары, привозимые на судах и складываемые с той и другой стороны волока, переносятся через гору на спинах людей; говорят, что около пятидесяти тысяч человек зарабатывают себе средства к жизни в качестве носильщиков на этой трудной дороге: у входа в обширные сараи из бамбука, под которыми отдыхают путники, часто толпится такое же множество народу, как на улицах главных городов. По крутым скатам горы, над которыми господствуют стены из черноватого песчаника, извиваются и пересекаются многочисленные тропинки, сходящиеся на высшей точке перевала в глубокой траншее, иссеченной в камне, и над которой возведена триумфальная арка: говорят, что эта дорога была построена, по повелению императора Чжан-гу-лина, в начале восьмого столетия, в ту эпоху, когда торговля с Зондскими островами и с Индией, производившаяся через посредство арабских купцов, приняла обширные размеры: но вероятнее, что в то время только ремонтировали или улучшили уже существовавший путь, ибо невозможно допустить, чтобы этот проход, имеющий столь важное значение как для военных экспедиций, так и для торговли, не был утилизируем с той самой эпохи, когда населения бассейна Да-цзяна вступили в постоянные сношения с населениями бассейна Си-цзяна. Абсолютную высоту хребта Мэй-лин Риттер определял в 2.400 метров, основываясь на указаниях, которые доставили первые путешественники относительно падения соседних рек, наклонности и длины дороги и местной флоры, но новейшие исследования доказали, что эта цифра слишком велика: замечено, что вершины, поднимающиеся в окружающих массивах, бывают покрыты полосами снега только в зимнее время, и потому едва-ли он достигает и трети указанной высоты. С высоты перевала, в северном направлении видны только скалы и горы, господствующие над лабиринтом ущелий и пропастей, тогда как на юге разстилаются, под зеленеющими скатала хребта, великолепные равнины, усеянные городами и деревнями, подобно тому, как с высоты французских Альп взорам открываются цветущие равнины Пиемонта. Путешественника не мало удивляет здесь тот факт, что с обеих сторон водораздельной линии судовщики могут проводить свои нагруженные барки в самое сердце гор. Большинство рек прерывается стремнинами и порогами, на которых слой воды недостаточно глубок для прохода судов; но гребцы не дорого ценят свой труд, и как только представляется препятствие, они выходят на берег, разгружают ладью и перетаскивают или переносят ее до благоприятного места, затем снова нагружают и продолжают плавание; в этих местностях нет ни одного потока, который, в периоды разлива, не служил бы для перевозки товаров почти до самых его истоков. Помимо рек и речек, в крае не существует других путей сообщения, кроме узких тропинок, там и сям вымощенных плитами; все транспортирование товаров совершается на спине носильщиков; вьючных и ломовых животных употребляют только в соседстве больших городов.
Раздельная линия между населениями севера и юга рассматриваемой области, с точки зрения наречия и нравов, не совпадает с водораздельной цепью между гидрографическими покатостями; она проходит гораздо севернее, следуя вдоль нормальной оси гор Нань-шань, которая всецело находится в бассейне Ян-цзы. Так, путешественник, поднимающийся вверх по течению реки Гань-цзян, через провинцию Цзян-си переходит из области мандаринского диалекта в область южных наречий, как только он вступил в дефиле выше Цзи-ань-фу. Следовательно, осевая линия, несмотря на её малое возвышение, оказала значительное влияние на распределение жителей в этой части Китая. Кроме того, разделение края на бесчисленные долины имело следствием распадение населения на множество отдельных кланов, живущих особняком один от другого и удовлетворяющих все свои потребности собственными средствами. В бесконечном лабиринте цепи Нань-шань жители долин, если эти долины не лежат на больших транзитных путях, не знают о внешнем мире, за исключением жрецов и нищих, которых бродячая жизнь заводит во все страны Китая; туземцы воображают, что за пределами их долин вся остальная земля населена дикими людьми и хищными зверями.
Растительность провинций Ху-нань и Цзян-си представляет, естественно, более тропический характер, чем флора областей, лежащих по верхнему течению Голубой реки. Наружный вид деревьев указывает на соседство жаркого пояса. Даже те древесные породы, которые походят на породы северного Китая и Монголии, ива, белый бук, дуб, каштан, принадлежат к особенным видам. На верхних склонах, один из прекраснейших представителей хвойных, величественная золотистая сосна (abies Kaempferi), отличается своей большой вышиной от других вечно зеленых деревьев; ниже по скатам гор одно из самых обыкновенных дерев—сосна небольших размеров, усаженная чрезвычайно мелкими тоненькими хвоями. У подошвы холмов крестьяне разводят камфарный лавр вокруг своих деревень, рядом с маслозерновиком (elaecocca) и лаконосным деревом (rhus vernicifera). Большая часть страны совершенно обезлесена, и во многих городах топят только соломой, сухой травой и хворостом, срезываемым вровень с землей на окрестных холмах. Хотя по малой мере две трети области гор Нань-шань состоят из необработанных земель, девственные леса давным-давно исчезли; туземцы рассуждают так, что леса—собственность императора, и на этом основании присвоивают себе все деревья, которые им нужны для постройки домов или барок; остались только разбросанные там и сям рощицы или группы деревьев. Но кустарники, кусты и злаки одевают еще холмы роскошной растительностью; особенно на островах архипелага Чжу-сан весенние и летние цветы превращают страну в чудный край, в прелестный цветник; розы, пионы, дафнии, азалеи, камелии, глицины покрывают чащи кустарника и живые изгороди своими пышными цветами, в виде букетов, скатертей или гирлянд; ни в какой другой области умеренного климата, исключая разве Японии, не увидишь такого разнообразия растений, более замечательных красотой листьев, блеском и нежным ароматом цветов. Что касается дикой фауны больших млекопитающих, то она исчезла вместе с лесами, которые служили ей убежищем; только дикие кабаны размножились с тех пор, как тайпинги и императорские солдаты опустошили страну. В густых камышах некоторых островков Голубой реки водится один вид дикой козы, hydropotes, которая удивительно походит на кабаргу, но которая отделена от неё обширными территориями и не встречается ни в какой другой стране Китая. Единственные домашния млекопитающие, разводимые в стране, суть быки, буйволы и свиньи. Цапли уважаются, почти почитаются, как священные животные, населением деревень, и часто можно видеть целые республики этих птиц, особенно в рощах, окружающих пагоды.
По земледельческой производительности область гор Нань-шань одна из самых счастливых стран. Провинции по нижнему течению Ян-цзы-цзяна доставляют торговле Китая большую часть её отпускных товаров; известно, что важнейшие чайные плантации находятся в восточной области бассейна. Страна, простирающаяся от берегов Чжана до аллювиальных равнин устья Голубой реки, на пространстве около 600 километров, составляет, вместе с южной покатостью провинции Фу-цзянь, область чая по преимуществу. Чайное дерево разводят вообще на скате холмов, обращенном на юг, не сплошными плантациями, а маленькими рассеянными рощами или рядами, насаженными вдоль полей; пользуются также земляными насыпями, разделяющими рисовые поля, чтобы сеять на них драгоценный кустарник; в тех местах где чайные плантации покрывают большие площади, промежутки между рядами деревьев утилизируют для культуры овощей. Чаи области Голубой реки принадлежат преимущественно к тем разновидностям, которые употребляются для приготовления зеленого чая. По производству шелка так же, как и по производству чая, область Нань-шаня и область нижнего Ян-цзы-цзяна чрезвычайно богаты. В совокупности земледельческой промышленности Китая эта страна занимает первое или одно из первых мест, не только по размерам культуры чайного и тутового дерев, но также по количеству получаемого риса и других родов хлеба, по производству сахара, табаку, пеньки, маслянистых растений и плодов всякого рода. Сладкий картофель (бататы) здесь возделывают с успехом даже на склонах гор. Из продуктов, необходимых для местного потребления, только один хлопок получается в Нань-шане в слишком незначительном количестве; но провинции Чжэ-цзян, Ань-хой, Ху-бэй с избытком удовлетворяют собственными произведениями свои нужды, как в отношении сырых материалов, так и в отношении тканей.
Крайнее развитие промышленности у жителей описываемой страны обнаруживается, между прочим, теми союзниками, которых они съумели приобрести себе в животном царстве. Подобно тому, как это делали англичане в средние века, китайцы приручили и выдрессировали баклана, утилизируя в свою пользу его рыболовные таланты. Птицы, которым из предосторожности надевается железный ошейник, непозволяющий проглатывать добычу, приучены регулярно нырять с барки на дно воды, откуда они выплывают на поверхность с рыбой в клюве, после чего отдыхают минутку на борте ладьи, прежде чем снова нырнуть в воду. Вечером, когда работа кончена, бакланы усаживаются в порядке поровну на обеих сторонах барки, так, чтобы сохранялось равновесие. В других местах рыбакам удалось приручить речных выдр, которые, по знаку хозяина, бросаются в воду и вскоре возвращаются на барку с рыбой. Искусственное разведение рыбы, изобретенное в Европе только в новейшее время, известно и практикуется в Срединном царстве уже многие столетия, и даже многие из употребляемых китайцами способов остаются еще необъяснимыми для западных людей. Продавцы свеже наметанной икры странствуют по провинции Цзян-си, катая перед собой двуколесную тележку с бочкой, содержащей драгоценное вещество в форме слизистой жидкости; достаточно бросить немного этой жидкости в пруд: несколько дней спустя молодые рыбки развиваются из яичек, и рыбоводам остается только откармливать их, принося в пруд рубленую траву.
Подобные отрасли промышленности, понятно, могли возникнуть только в стране очень густо населенной, и, действительно, около половины настоящего столетия провинции Цзян-су, Ань-хой, Чжэ-цзян представляли собою ту область земного шара, где было скучено наибольшее число людей на тесном пространстве; по народной переписи 1842 года, население Чжэ-цзяна простиралось до 26 миллионов душ, что составляет более 280 человек на один квадратный километр; но по окончании кровопролитной междоусобной войны, за которой следовали эпидемии и голодовки, Рихтгофен определял приблизительно всего только в 5 с половиной миллионов число оставшихся в этой провинции жителей; однако и эта цифра, пропорционально пространству, превышает еще населенность Франции. Впрочем, край вновь заселяется с изумительной быстротой, и в настоящее время население достигло цифры в 11.705 т. душ. Колонисты, поселяющиеся в покинутых местностях Чжэ-цзяна, приходят по большей части из провинции Ху-бэй, но между ними есть также много уроженцев провинций Хэ-нани, Ху-нани, даже Гуй-чжоу и Сы-чуани. Все эти переселенцы, говорящие различными поднаречиями мандаринского диалекта, вначале с большим трудом понимают друг друга; часто выходят курьезные недоразумения между собеседниками уроженцами разных провинций; но мало-по-малу установляется взаимное понимание, и вырабатывается общий язык, более приближающийся к мандаринскому говору, чем прежнее местное наречие. Таким-то образом, вследствие каждого из больших политических потрясений, населения различных частей государства перемешиваются между собой, способствуя установлению и укреплению того замечательного национального единства, которое представляют жители Срединной империи. Впрочем, колонисты могут селиться на покинутых землях без соблюдения каких бы то ни было формальностей, кроме уплаты номинального выкупа ближайшему представителю прежних исчезнувших семейств, владевших данным участком; два года спустя после того, как переселенец снова провел плугом борозды в заброшенной пашне, земля считается принадлежащей ему на правах полной и бесспорной собственности.
С того времени, как восстания и войны опустошили бассейн Голубой реки, число больших городов убавилось, и цифра населения в большинстве их сильно уменьшилась; однако, и теперь еще между ними есть не мало таких, которые должны быть причислены к самым многолюдным городам земного шара. Само собою разумеется, что эти огромные скопления людей могут находиться только в плодородных и торговых областях бассейна, ниже верхнего Цзинь-ша-цзяна.
Батан, некогда важный город Сы-чуани, известной обыкновенно под именем восточного Тибета, в настоящее время представляет незначительное местечко. Совершенно разрушенный в 1871 году землетрясениями, следовавшими одно за другим в продолжение нескольких недель, этот город состоит из нескольких сотен новых домов, построенных среди плодоносной равнины, которую орошает один восточный приток Цзинь-ша-цзяна, и где бьют из земли обильные горячие ключи; около половины городского населения состоит из лам, живущих в великолепном монастыре с позолоченной крышей, на которой сидят тысячи священных каплунов, приносимых богомольцами. «Город роздыха»,—ибо таков буквальный смысл слова Батан, по объяснению Дегодена,—имеет важность только как этапный пункт, на большой дороге, ведущей из центрального Китая в Лассу; тибетцы, зависящие от начальства из их собственной нации, но поставленные под наблюдение китайского гарнизона, продают приезжающим с востока китайским купцам мускус, буру, шкурки пушных зверей, золотой порошок, в обмен на кирпичный чай и мануфактурные изделия; в окрестных горах бродят совершенно независимые племена, известные под именем зендов. Литан, другой торговый пункт на дороге из Тибета в Чэн-ду-фу, есть один из самых жалких городишек в свете: расположенный в котловине высоких плоскогорий, в бассейне реки Ли-чу, спускающейся на юг к Цзинь-ша-цзяну, он находится почти на верхнем пределе растительности, на высоте 4.088 метров над уровнем океана; ни одного деревца, ни одного поля, засеянного хлебом, никакой растительности, кроме грядок малорослой капусты да репы, не увидишь в этой печальной местности, бывшей колыбелью Тибетской монархии, а между тем ламы, в числе около 3.500 человек, живут тут припеваючи в богатом монастыре, с крышей, обитой золотыми листами. Город Да-цзянь-лу (Дарчан-до), лежащий ниже Литана на 1.500 метров, в прелестной долине, орошаемой притоком реки Минь, занимает более счастливое, в торговом отношении, местоположение. Здесь находится таможня, на границе тибетской монархии. Китайский гарнизон занимает казармы, а многочисленные купцы из провинции Шань-си, буддисты или магометане, населяют лучшую часть города. Китайские женщины не могут переходить за пределы этого города, чтобы проникать в восточный Тибет; но в самом городе они живут в большом числе, и тибетское население представлено там только метисами, которые, впрочем, отличаются более красивыми чертами лица, на вкус европейцев, чем «дети Срединного царства». Нет местности в Китайской империи, где бы у женщин в такой сильной степени была развита страсть к драгоценным украшениям; они обвешивают себя бляхами из чеканного серебра, которые перемешиваются с их ожерельями из драгоценных камней и стеклянных бус; верхушка шевелюры прикрыта двумя большими серебряными кружками, и косы, спускающиеся из-под этой диадемы, поддерживаются повязкой, украшенной бляхами из того же металла. Да-цзянь-лу есть местопребывание тибетских католических миссий.
Река Да-ду-хэ проходит ниже Да-цзянь-лу в страшном ущелье, между отвесных стен, поднимающихся метров на 200 в вышину, и омывает стены Лоу-дин-чжао, первого города, лежащего совершенно вне области тибетцев и манзов, затем соединяется с другими потоками, которые образуют реку Тун-хэ, главный приток Минь-цзяна и даже превосходящий его по объему жидкой массы. Во всякое время года суда могут подниматься вверх по Миню до Цзя-дин-фу, города, господствующего над местом слияния двух больших рек и еще одного, менее значительного, притока. Цзя-дин-фу, один из главных складочных пунктов Сы-чуани, замечателен, между прочим, как рынок, откуда отправляется во все места Китая тот драгоценный белый воск или бэй-ла, который производят червецы, приносимые из окрестностей города Нин-юань-фу, стоящего на 300 километров к юго-западу. Окруженный соляными источниками. Цзя-дин-фу получает также шелк и сырец из города Я-чжоу-фу, лежащего на северо-западе, на дороге из Тибета в Чэн-ду-фу. В Я-чжоу-фу приготовляется почти весь кирпичный чай, потребляемый в Тибете; в соседних с городом селениях возделывается особая порода чайного дерева, лист которой, гораздо более грубый, чем лист на плантациях восточных провинций, употребляется для приготовления этого сорта чая. Я-чжоу-фу—важнейший укрепленный пункт и главный военный арсенал на границе. В 1860 году все города этой страны укреплялись в виду возможности нападений тайпингов, но инсургенты не переходили за Цзя-дин-фу, жители которого защищались без помощи китайских войск.
Столица провинции Сы-чуань, Чэн-ду-фу, все еще «богатый и благородный город», каким он был во времена Марко Поло, хотя с той эпохи он был много раз опустошаем и даже разрушаем; Хубилай-хан истребил почти все его население, более миллиона человек, по свидетельству летописей. Нынешний город относительно недавнего происхождения: императорский дворец, как кажется, древнейшее здание города, восходит, по времени постройки, не далее конца четырнадцатого столетия; городские стены и почти все дома были построены около конца прошлого столетия, после пожара, истребившего большую часть Чэн-ду-фу; теперешняя ограда, довольно неправильная, но солидная и хорошо содержимая, имеет около 12 верст в окружности, и, сверх того, обширные предместья продолжаются далеко вдоль дорог: мало найдется городов, которые бы занимали более значительное пространство. Как все другие главные города провинций, Чэн-ду-фу состоит из двух городов или кварталов, татарского и китайского, из которых последний гораздо богаче и многолюднее первого. Столицу Сы-чуани можно по справедливости назвать «китайским Парижем»: это самый красивый и самый изящный город во всей Срединной империи. Улицы в нем широкия, прямые, правильные, хорошо вымощенные и обведенные по бокам водосточными канавами. Деревянные фасады домов украшены вычурной резьбой, и через отворенные ворота видна перспектива дворов, с их разноцветными обоями и цветущими садами, которыми оканчиваются дворы. Арки из красного песчаника, воздвигнутые в разных местах города и в предместьях, покрыты прелестными изваяниями в рельефе, представляющими фантастических животных или сцены из местной жизни. Жители города, по большей части опрятно и даже богато одетые, пользуются, кроме того, репутацией самых вежливых и наиболее интересующихся литературой и наукой между китайцами; блестящие магазины лучших улиц наполнены дорогими товарами, в числе которых находится много предметов европейского производства, и посетители постоянно толпятся в книжных лавках. Равнина, в которой Чэн-ду-фу занимает центр, и которая делает столицу Сы-чуани одним из важнейших городов Китая, представляет громадный сад, один из наилучше возделанных во всем свете, сад, где вода «Четырех рек», Миня и его притоков, делится на каналы чистой воды, разветвляющиеся на бесчисленные канавки между рядами фруктовых деревьев, рисовыми полями, грядками овощей. Кроме главного города, на этой равнине рассеяно восемнадцать второклассных и третьеклассных городских поселений, имеющих ранг чжоу и сянь, несколько других городов, неогороженных стенами, местечек и посадов, имеющих более жителей, чем сколько их насчитывают в своей черте многие торговые города: вероятно, что в этом бассейне, площадь которого не превышает 6.000 квадратных километров, сгруппировано население, простирающееся до 4 миллионов душ. Громадное земледельческое производство этой равнины сделало из Чэн-ду-фу большой складочный пункт разных продуктов сельского хозяйства, но, кроме того, в этом городе сильно развита промышленная деятельность, и ткачи различных материй, красильщики, вышивальщики насчитываются там тысячами и тысячами. Верстах в 75 к западу, у подошвы гор, ограничивающих равнину, лежит город Цюн-чжоу, славящийся своими писчебумажными фабриками: отсюда получается лучшая в Китае бумага; но население этого города, состоящее из переселенцев из Фу-цзяна, пользуется дурной славой в крае за свой буйный нрав; в окрестностях города добываются железо и соль, в окружающих горах ростет чай. Чэн-ду-фу имеет также транзит, который ему дает торговля долины Голубой реки с Тибетом с одной стороны, и с другой—с северною Сы-чуанью и с провинцией Гань-су, через Гуан-юань-сянь или «Город у ворот», лежащий при входе в ущелья, через которые протекает верхний Минь. В верхней долине, город Сун-пан-тин, расположенный близ границы между двумя провинциями, замечателен как самый оживленный рынок в той местности, и население его, состоящее в большой части из магометан, по выражению Джиля, «громадно», несмотря на высокое положение места над уровнем моря (2.986 метров).
На северо-востоке другая большая дорога ведет из Чэн-ду-фу в верхней долине Хань-цзяна, в провинцию Шэнь-си, проходя последовательно через несколько цепей холмов и гор. Эта дорога, по сказанию летописей империи, проведенная двадцать три столетия тому назад, для того, чтобы связать два царства Цзинь и Шу, то-есть северный Китай и Сы-чуань, которые еще в то время не были соединены в одно государство, известна под именем «Дорога золотого быка» (Цзань-дао); по словам легенды, властитель страны Шу, с целью отправиться в горы на поиски чудесных быков, пища которых будто бы превращалась в чистое золото, велел, по совету другого государя, устроить эту дорогу, открытие которой должно было иметь следствием гибель его царства. Путь от Чэн-ду-фу в бассейн Желтой реки только шесть столетий спустя был дополнен дорогой из Хань-чжун-фу в Си-ань-фу, проложенной через перевал Цзун-лин одним сычуанским императором, по имени Люй-би (Liupi), из которого легенда сделала нечто в роде китайского Геркулеса.
Области китайского Цзинь-ша-цзяна не могут сравниться по важности городов с бассейном Минь-цзяна. Однако, в этой части Сы-чуани существует значительный город, которого не посетил еще не один европеец в новейшие времена, но который, вероятно, видел Марко Поло: это Нин-юань, главный город прекрасной долины Ань-нин-хэ, река которой, текущая на юг, соединяется с Я-луном, в небольшом расстоянии от места слияния этой реки с Цзинь-ша-цзяном. По мнению Рихтгофена, Нин-юань то же самое, что Каинду, упоминаемый венецианским путешественником. Китайцы говорят об этом городе и об окружающей его местности как о земном рае—чудный контраст этой богатой равнины с окружающими ее дикими горами есть один из тех, которые никогда не забываются.
Пин-шань-сянь, как известно, есть тот город, перед которым должен был остановиться путешественник Блекистон при плавании вверх по течению Голубой реки. Сюй-чжоу-фу, расположенный при слиянии Минь-цзяна и Золотоносной реки,—значительный город, складочный пункт для всех произведений, отправляемых из Юнь-нани во внутренние провинции Китая; лавки его наполнены редкими и дорогими товарами, и между его ремесленниками есть много скульпторов и гранильщиков драгоценных камней; кроме того, этот город славится своими цыновками, очень гибкими и чрезвычайно прочными. Прибрежные залежи каменного угля, находящиеся выше и ниже Сюй-чжоу, доставляют лучшее по качеству минеральное топливо из всего бассейна Ян-цзы-цзяна. Ниже, город Лу-чжоу, построенный тоже на левом берегу Голубой реки, при впадении притока Чжун-цзяна, ведет отпускную торговлю другими минеральными продуктами, преимущественно солью, добываемой из знаменитых соляных источников Цзы-лю-чэн («Колодцы текучей воды»), в сотне километров к северо-западу. Этот «Соляной город» приметен издалека по высоким деревянным помостам, воздвигнутым на берегу реки, по скатам и даже на вершине холмов: издали это такой же точно вид, какой представляют высокие трубы фабрик в мануфактурных городах Европы. Эта любопытная область, с которой мы знакомы уже из рассказов прежних миссионеров иезуитов, и которую посетил Джилл, обнимает площадь более 10 километров в ширину, и на всем этом пространстве почва изрыта глубокими ямами, пробуренными на сотни метров внутрь земли. Джилл видел, как бурили колодезь, доведенный уже до глубины 660 метров через слои песчаника и глины: бурение подвигалось почти на 60 сантиметров в день, но, должно быть, буровой снаряд часто ломался, судя по тому, что работа была начата уже за тринадцать лет перед тем. Другие буровые скважины достигают глубины 850 метров. Таким образом китайские рудокопы, при помощи самых простых приемов и орудий, успевают соперничать с горными инженерами Запада: длинная железная полоса, заостренная на конце, бамбуковый канат для поднятия её, крюк для обратного спускания её в колодезь, легкое закручивание, сообщаемое веревке, когда она поднимается,—вот и весь снаряд; буровые скважины, шириной от 6 до 12 сантиметров, выложены внутри бамбуком, и при помощи других бамбуковых палок, с просверленным в них клапаном, поднимают на верх соленую воду, чтобы отбрасывать ее в испарительные бассейны. Большинство колодцев достигают соляного слоя между 200 и 300 метрами, и если продолжать бурение в более глубоких пластах, то буровой снаряд наполняется уже не соленой водой, а горным маслом. Из земли с силой вырываются воспламеняющиеся газы: отсюда и название «огненные колодцы», даваемое буровым скважинам. Бамбуковые трубы, обмазанные глиной, вставлены в отверстие, откуда выходят горючие газы, и разветвляются под бассейнами, наполненными соленой водой, где зажигают газ, чтобы ускорить выпаривание и кристаллизование соли. В 1862 году, когда в крае расхаживали шайки мятежников, один из колодцев воспламенился и горел долго, освещая всю окрестную страну как маяк. По Джиллю, округ Цзы-лю-чэн изрыт по меньшей мере 1.200 соляными колодцами; общая добыча соли должна простираться ежегодно от 80.000 до 120.000 тонн. Большинство солеварниц принадлежит богатым корпорациям, но масса жителей влачит свое существование в крайней бедности; мало найдется городских поселений, которые бы имели более жалкий невзрачный вид, чем этот большой город, население которого своим тяжелым трудом обогащает банкиров Чун-цина. В конце 70 годов некоторые владельцы соляных заводов, соединившись с компанией европейских негоциантов, хотели было ввести английские насосы для того, чтобы облегчить труд и уменьшить заработную плату, но рабочие тотчас же устроили стачку, и нововводители были изгнаны из края. Население этого округа, единственный промысел которого, помимо земледелия, составляет разработка соляных и нефтяных источников, простирается до нескольких сот тысяч душ.
Чун-цин—главный рынок восточной Сы-чуани. Живописно построенный на левом берегу Ян-цзы-цзяна, при впадении в него судоходной реки Цзя-лин-цзяна, притоки которой орошают обширное пространство земель, начиная от границ страны Куку-нор, этот город сделался складочным пунктом для всех произведений Сы-чуани и местом рассылки по краю товаров, привозимых из восточных провинций. Важный торговый центр, преимущественно для шелковых тканей. табаку, растительных масл, мускуса, Чун-цин представляет более кипучую коммерческую деятельность, чем даже главный город «Четырехреченскаго» края; это Шанхай западного Китая; подобно европейским торговым городам, главный рынок Сы-чуани имеет биржу, где обсуждают цены товаров и заключаются сделки между негоциантами; здесь существуют также заводы, где очищается серебро, и которые каждый день пропускают через свои плавильники около сотни тысяч франков в серебряных слитках. Но Чун-цин стоит гораздо ниже Чэн-ду-фу в отношении чистоты улиц и красоты зданий; как деятельный торговый город, он отличается только оживленным видом своих улиц и переулков и скоплением огромного множества джонок и барок, стоящих на якоре перед его набережными. Он состоит в действительности из двух городов, которые оба имеют ранг главного административного пункта,—из собственно Чун-цина, расположенного в западном углу, и Ли-мина, выстроившагося в восточном углу слияния, окруженного каменною стеною до 71/2 верст длиною; кроме того, обширное предместье раскинулось напротив, на правом берегу Голубой реки. Большинство негоциантов, поселившихся в Чун-цине, состоит из уроженцев провинции Шань-си, Шэнь-си, Цзян-си; в 1878 году здесь учреждено английское торговое агентство, а в 1891 году на основании Чифуйской конвенции порт был открыт для иностранной торговли, при чем иностранные товары до 1897 года могли лишь быть перевозимы под китайским флагом. В 1897 году и это условие было устранено. В настоящее время в Чун-цине проживает 65—70 человек иностранцев, а торговые обороты Чунцинского порта довольно значительны: так, в 1892 году иностранных товаров было доставлено на туземных джонках на сумму 8 миллионов рублей, одних китайских товаров привезено на 500 тысяч. Вывоз местных предметов достиг ценности в 4 слишком миллиона рублей. Таким образом общая цифра оборота равняется 121/2 м. руб. В 1895 году общая ценность оборотов простиралась до 13.253.772 лан, при чем стоимость иностранных произведений равнялось 5.618.213 ланам. В начале семнадцатого столетия население города исчислялось в 36.000 душ; в 1861 году Блекистон приписывал ему 200.000 жителей, а в 1892 году—250 т. душ; по рассчету новейших исследователей, три соединенные города заключают в своей черте не менее 700.000 человек: таким образом два центра населения в Сы-чуани превосходят по многолюдству самую столицу империи. На север от Чун-цина, другой город, Хэ-чжоу, тоже ведет деятельную торговлю, благодаря своему счастливому положению при слиянии трех рек, из которых образуется Ба-хэ. Соседния горы содержат залежи жирной земли, которую употребляют в пищу во время недостатка хлеба; ее сушат в форме маленьких хлебцев, затем пекут на горячих угольях и развозят по всем окрестным рынкам.
Ниже Чун-цина по течению Ян-цзы-цзяна, первый город, лежащий при впадении большого притока, Фучжоу, очень оживленный рынок, командует входом реки Цин-цзян-хэ и, следовательно, всей судоходной сетью провинции Гуй-чжоу: главный торговый тракт между Сы-чуанью и Цзян-си захватывает течение этой реки. Большинство барок останавливается у подножия порогов, от которых получили свое название самая река и город Гун-дань; только некоторые, плоскодонные суда поднимаются до Гуй-яна, главного административного пункта провинции Гуй-чжоу. Этот город находится около истоков реки Цин-цзян-хэ и сообщается, через невысокие пороги, с одной стороны с бассейном Си-цзяна, с другой—с бассейном реки Юана, впадающей в озеро Дун-тин. Из этого видно, что сообщения в этой части Китая, относительно не затруднительны, но в окрестностях находятся некоторые из массивов, принадлежащие к числу наименее исследованных гор империи; некоторые племена мяотов, частию обращенные миссионерами в римско-католическую веру, могли до сих пор удержаться там. В одном ущелье этих горных цепей, близ Ан-шуа, ручей падает с высоты нескольких сот метров. Область верхнего Гуй-чжоу принадлежит к числу стран, где ртуть находится в наибольшем изобилии; во многих местах плуг выбрасывает из под почвы куски киновари. Революция 1848 года, имевшая очень кровавый характер в провинции Гуй-чжоу, положила конец разработке рудников; в 1872 году они еще были залиты водой.
Очень красивый город Гуй-чжоу-фу лежит не в провинции того же имени, названной так, говорят, по растущей там во множестве дикой лиане, может быть, той самой, которая дает китайскую корицу; он находится в Сы-чуани, на левом берегу Голубой реки, и командует входом в ущелья, выход из которых в провинцию Ху-бэй охраняет И-чан. Этот последний город окружен полями, засеянными маком и производящими лучший и наиболее ценный во всем Китае сорт опиума; в 1878 году там поселилась европейская колония, состоящая из негоциантов и служащих, и с этого времени движение торговых оборотов города стало быстро возрастать; главные предметы его отпуска составляют каменный уголь, москотильный товар и лекарственные снадобья всякого рода. Торговля И-чана представлялась, по общей ценности, в 1897 году на сумму 1.794.380 лан. И-чан, лежащий на Голубой реке в расстоянии 1.760 километров выше Шанхая, теперь регулярно посещается пароходами, которые находят до этого места обыкновенно по меньшей мере 6 метров глубины; однако, в меженное время один из порогов лежит менее, чем на 2 метра от поверхности воды. Большинство барок, приходящих из Сы-чуани, выгружают свою кладь либо в И-чане, либо ниже по реке в Ша-ши, где другие барки, построенные специально в виду плавания по мелким водам и требующие меньшего числа судовщиков, принимают грузы, чтобы перевозить их в Хань-коу. До введения пароходства город Ша-ши, расположенный по берегу Голубой реки, на протяжении 7 километров, производил более деятельную торговлю, чем И-чан: впрочем, он имеет на своей стороне то преимущество, что может поддерживать прямое сообщение, посредством Тайпинского канала, всегда судоходного, с озером Дун-тин. Близ Ша-ши, на левом берегу Ян-цзы-цзяна, стоит укрепленный город Цзин-чжоу, упоминаемый уже Конфуцием: занятый маньчжурским гарнизоном, этот город имеет важность только по своей административной и военной роли.
Большие города Ху-нани расположены не на берегу Голубой реки; они находятся внутри провинции, на торговых путях, связывающих бассейн Ян-цзы-цзяна с бассейном Си-цзяна. Река Юань, изливающая свои воды в юго-западную бухту озера Дун-тин,—есть один из главных путей судоходства; она даже соединяется посредством канала с одним из притоков Кантонской реки: судам нужно только пройти через ворота шлюза, у города Гуй-лин (Koeiling), чтобы перейти с одной покатости водораздельного хребта на другую. Однако, этот водный путь слишком труден при подъеме, чтобы им можно было часто пользоваться, и большинство судов нижнего Юань-цзяна не переходит, при плавании вверх по реке, за город Чэнь-чжоу-фу, главный рынок западной Ху-нани. Ниже, город Чан-дэ-фу, построенный на Юань-цзяне, в 60 километрах ниже первых порогов, доступен во всякое время года для барок даже большого водоизмещения: этот «пышный» город служит складочным местом товаров для части провинции Гуй-чжоу и для земли мяотов. Опустошительное восстание тайпингов едва коснулось Чан-дэ-фу, чем и объясняется поразительная роскошь его публичных сооружений, мостов, набережных и дорог.
Гораздо важнее рывок восточной Ху-нани, Сян-тань, если не главный в административном отношении, то важнейший по торговле город провинции и одна из метрополий Китая. Сян-тань построен, как показывает самое его имя (тань—значит порог), при одном из порогов реки Сян-хэ, через который, впрочем, могут подниматься барки: джонки, несущие груз весом от 25 до 30 тонн, тысячами стоят на якоре перед набережными города. Собственно город, обнесенный каменными стенами, тянется по левому берегу реки на пространстве около 5 километров: но не тут средоточие торговли: торговая деятельность перенеслась в обширные предместья, которые расходятся во всех направлениях, вдоль высокого берега и вдоль дорог. Этот город занимает очень выгодное местоположение почти в середине восточной Ху-нани, самой богатой части провинции, и, благодаря своей судоходной реке, является необходимым местом остановки и склада для путешественников и товаров на дорогах между центральными и южными провинциями государства, пролегающих через три горные прохода Гуй-лин, Чжэ-лин и Мэй-лин. Сян-тань лежит в центре обширного треугольника, образуемого тремя важными городами Чун-цином, Хань-коу и Кантоном. Коммерческая рутина сделала также из этого города главный склад аптекарских и москотельных товаров всякого рода для целого Китая. Этот товар составляет предмет весьма значительной торговли в стране, где всякия лекарственные снадобья и зелья, корни, пилюли и охладительные отвары в большей чести, чем у всякого другого народа: на окрестных дорогах часто встречаешь караваны, состоящие единственно из кулиев и вьючных животных, несущих ящики с лекарственными припасами. Так же, как в других городах империи, почти все богатые купцы и банкиры переселенцы из провинции Шань-си, эти «евреи» Срединного царства. Везде на скатах холмов, в окрестностях города, увидишь их хорошенькия дачи, обсаженные тенистыми деревьями и окруженные пахатными землями, которые обыкновенно сдаются в аренду. Переворот, совершившийся в китайской торговле со времени открытия приморских портов иностранным негоциантам и появления невиданных дотоле пароходов на Голубой реке, неминуемо должен иметь следствием уменьшение относительной важности Сян-таня, оставленного в стороне от главных путей торгового движения. Но возможно, что город получит в будущем значительную промышленную роль, благодаря каменноугольным месторождениям Ху-нани, которые по протяжению можно сравнить с обширными залежами Пенсильвании. Смолистые угли соседней с Сян-таном области мало ценятся по причине их плохого качества, но антрациты из Лэй-яна в бассейне реки Лэй, одного из верхних притоков Сяна, принадлежат к лучшим сортам, какие известны до сих пор; они, впрочем, разрабатываются очень деятельно, и тысячи судов употребляются для перевозки лэйянского угля в Сянь-тань и на Ян-цзы-цзян. Даже Хань-коу и Нанкин получают этот уголь для речных пароходов: Рихтгофен полагает, что нужно считать по меньшей мере в 150.000 тонн количество антрацита, извлекаемое ежегодно из месторождений бассейна Лэй-хэ.
Главный город провинции—Чан-ша-фу, лежащий при реке Сян, на половине дороги от Сян-таня к озеру Дун-тин, много уступает Сян-таню, как по развитию торговой деятельности, так и по своим размерам, хотя ограда, обведенная вокруг собственно так называемого города, имеет более значительное протяжение. Против города, на скатах холма, расположены здания высшего училища или лицея Ио-ло, одного из знаменитейших учебных заведений Китая, где более тысячи молодых людей, от двадцати двух до двадцатипятилетнего возраста учатся каждый отдельно и совершенно самостоятельно, обращаясь за разъяснением к своему профессору только в тех случаях, когда наталкивается на какое-нибудь затруднение в изучаемом предмете. Существование в Ху-нани могущественной земельной аристократии, обогащающейся в добавок торговлей, объясняет исключительную пропорцию мандаринов уроженцев этой страны, которых встретишь во всех частях империи.
Ниже города Чан-ша-фу, один небольшой гранитный хребет, перерезываемый рекой Сян, замечателен тем, что дал стране некоторую промышленную важность; камень утилизируется для выделки плит и ступок, которые вывозят отсюда даже в отдаленные места, а глины, образовавшиеся из разложения гранита, употребляются в многочисленных гончарных заведениях Тун-гуаня, где фабрикуют, между прочим, лакированные черепицы всевозможных цветов, расписанные оригинальными рисунками, которые идут на обшивку кровель храмов и частных домов в Ху-нани и в соседних провинциях. Ниже встречаем город Сян-инь, который может быть рассматриваем как верхний порт озера Дун-тин, тогда как Ио-чжоу построен при выходе из этого озера, на крутояре правого берега Голубой реки. Этот город получил некоторую важность как пристань и складочное место товаров; однако, он не так значителен, как можно бы было предполагать, принимая во внимание его счастливое местоположение в точке встречи двух торговых путей, каковы Ян-цзы-цзян и Сян-цзян; это объясняется тем, что ханькоусский рынок привлекает к себе все движение торгового обмена.
*В начале 1898 года японцы, после того как англичане заняли Вэй-хай-вэй, потребовали от Пекинского правительства, чтобы в число портов, открываемых для японской торговли, был включен и город Ио-чжоу; на это требование китайское правительство медлит окончательным ответом, заявив, что Ио-чжоу будет открыт своевременно вместе с другими трактатными портами, об открытии которых так хлопочут европейцы и преимущественно англичане*.
Вероятно, что три города: У-чан-фу, расположенный на правом берегу Ян-цзы, Хань-коу, помещающийся напротив и к востоку от впадения притока Хань, и Хань-ян-фу, построенный на верхнем полуострове, образуемом слиянием этих двух рек, были до половины настоящего столетия самыми многолюдными городскими поселениями, какие существовали на земном шаре. Лондон, у которого теперь во всем свете нет соперника по числу жителей, имел только половину своего нынешнего населения в то время, когда эти три китайские города еще не были разорены тайпингами. По словам некоторых путешественников, которые, впрочем, могли судить о важности и населенности этих городов только по продолжительности времени, употребленного на проезд или проход через них, тогда жило около восьми миллионов человек в этом громадном муравейнике. Как бы то ни было, У-чан, Хань-коу и Хань-ян не имели вместе даже одного миллиона жителей, после нашествия инсургентов, когда Блекистон поднимался по Голубой реке, в 1861 г. В настоящее время они снова возрастают по количеству населения и по развитию торговой деятельности. Город правого берега, столица провинции Ху-бэй, есть единственный из трех городов, который окружен валами и стенами; он занимает пространство около 34 квадратных километров, не считая предместий; Хань-коу далеко протянулся своими кварталами и улицами по берегам двух рек, и соединяется с Хань-яном множеством джонок, образующих собою подвижный мост от одного берега до другого; даже Ян-цзы-цзян, хотя он имеет в этом месте более километра в ширину, покрыт судами, между которыми фигурируют в довольно большом числе пароходы преимущественно английские и китайские. Как торговый город, Хань-коу занимает очень выгодное местоположение, так как он находится около середины удобного для судоходства течения Ян-цзы, при впадении в него Хань-цзяна, торгового пути, который ведет к берегам Желтой реки и в провинцию Шэнь-си; можно даже сказать, что Хань-коу, имя которого значит буквально «Устье Ханя», командует географически течением реки Сян и всем бассейном озера Дун-тин: в этом городе пересекаются главные дороги судоходства, идущие с востока на запад и с севера на юг империи. Следовательно, Хань-коу представляет собою центр торговли Китая, и потому нет ничего удивительного, что он получил такое важное значение между всемирными рынками. Единственное неудобство местоположения этого города то, что он подвержен наводнениям вследствие разлива Ян-цзы-цзяна; когда береговые плотины уступят напору вод, улицы затопляются, и жители убегают на окрестные холмы и на пригорки искусственного происхождения, рассеянные словно острова середи моря. Даже когда реки стоят на низком уровне, вы видите у себя под ногами, с высоты «Холма пагоды», почти столько же воды, сколько твердой земли; большие реки, извивающиеся по равнине, потоки, оставленные там и сям изменчивым течением разлива, озера, рассеянные в лощинах, придают окрестной местности вид страны, едва выступающей из вод потопа. Вместо того, чтобы следовать по течению Голубой реки, которая делает большой крюк к югу, суда, направляющиеся на запад к городу Ша-ши, плывут прямо по непрерывной цепи озер, соединенных одно с другим каналами, обведенными по берегам плотинами: таким образом переход сокращается более, чем на две трети.
Ни один из городов внутреннего Китая не имеет такой многочисленной иностранной колонии, какая находится в Хань-коу. Красивый квартал европейских двух-этажных домов, отделенный от реки широкою набережною, засаженными деревьями, господствует своей правильной массой над китайскими строениями и составляет яркий контраст с бараками на сваях города Хань-ян-фу. Произведены были громадные работы, чтобы поднять почву европейской концессии выше уровня наводнений, и чтобы построить каменный откос набережной, вышиной в 15 метров, которой англичане дали название bund,—слово персидское, ввезенное из их ост-индской империи. Хань-коу—главный рынок Китая по торговле чаем. Можно сказать, что иностранная колония зависит от коммерческих колебаний этого товара; прибытие первых чайных листьев приводит всех её обитателей в лихорадочное движение; народ толпится на фабриках и в конторах, пароходы спешат ошвартоваться вдоль дамбы; днем и ночью улицы и площади европейского квартала переполнены деловым людом. Эта кипучая деятельность продолжается три месяца, и именно в самую жаркую, самую томительную пору года. Возбуждение достигает высшего предела в конце мая, когда корабли, отправляющиеся в Европу, приводят к концу свою нагрузку, ибо состязание в скорости между судами доставляет победителю не только тщеславие торжества, но, сверх того, фрахтовую плату двойную против обыкновенных цен. В 1881 году из Хань-коу было вывезено чаев 2.920.000 пудов, на сумму 18.578.000 руб. Но как только отправка ящиков с чаем окончена, в конторах воцаряется полное затишье, и в европейском квартале остается только небольшое число служащих и приказчиков; одни лишь китайские торговцы, которых иностранные негоцианта, впрочем, являются только коммиссионерами, продолжают отправлять табак, кожи и другия произведения края; они вывозят даже туземный опиум, который мешают с индийским опиумом, чтобы продавать его потребителям Срединного царства.
*Деятельность русских фирм в Хань-коу ограничивается главным образом на закупке и отправлении чаев в Россию, при чем отправляются чаи и высшего и низшего качества, последние перерабатываются в Хань-коу на специальных фабриках и в виде кирпичного и плиточного чая поступают на рынки Азиатской и Европейской России, а также Монголии и Средней Азии. За последнее время чайное дело в Хань-коу стало несколько падать, и количество вывозимого чая уже в 1886 году, хотя и было несколько большим, равняясь 3.293.000 пудам, но ценность его была почти та же—18.817.000 руб., говоря другими словами, увеличился вывоз низших сортов чая и уменьшился вывоз высших сортов, покупателями которых главным образом были ранее английские купцы. Последние, по словам Д. Покотилова, признавая, что китайские чаи отличаются несравненно большим ароматом, тем не менее предпочитают индийские и цейлонские, как изготовляемые с большею практичностию и дающие более крепкий настой. В настоящее время чайное дело Ханькоускаго рынка перешло главным образом в руки русских коммерсантов, деятельность которых описывается Д. Покотиловым следующим образом:
«Влияние свое наши фирмы приобретали и закрепляли понемногу, при чем аккуратным и точным исполнением получаемых ими из Москвы заказов наши Ханькоуские коммиссионные торговые домы постепенно отъучали московских заказчиков от обращения за товаром в Лондон, бывший до последнего времени главным центром по чайной торговле. Они показали на опыте, насколько выгоднее и целесообразнее для русских чайных торговцев обращаться с заказами на товар прямо в Хань-коу, вследствие чего являлось возможным избегать множества накладных расходов, сопряженных с закупкою чаев на Лондонском рынке. С особенною рельефностью обрисовалось преобладающее значение наших купцов в Хань-коу, начиная с 1888 г. В этом году учредил свою контору известный торговый дом «Братья К. и С. Поповы». Оживленная деятельность этой фирмы, производившей самостоятельные закупки чаев за свой собственный риск, придала особенный вес и значение операциям русских коммерсантов. Отличительною чертою деятельности наших фирм в отношении закупок байховых чаев является отсутствие в ней спекулятивного характера, чего далеко нельзя сказать об операциях других иностранных торговых домов.—Русские обыкновенно озабочиваются заблаговременно покупкою чая, для чего посылают в горы на плантации и на чайные фабрики своих агентов, которые закупают чайные урожаи, так сказать, еще на кустах. Заручившись таким известным количеством товара, русские фирмы этим самым уже избавляются до некоторой степени от спекулятивной горячки, которая обнаруживается в Хань-коу, почти ежегодно при открытии чайного рынка. Самый ход торговли во время сезона бесконечно разнообразится и стоит в зависимости от многих причин: от урожая, размеров деятельности так называемых чайных брокеров, преимущественно Кантонских купцов, перепродающих в Хань-коу иностранцам скупленные ими у местных производителей чаи, и проч. При наличности таких условий естественно, что выдержанность и осторожность, являющиеся отличительными качествами наших фирм в Хань-коу, могут служить наиболее верным залогом успешности их операций.
С 1888 года начинается увеличение вывоза байховых чаев в Россию и пропорциональное сокращение его на Лондон. Такое падение значения лондонского рынка признается впрочем и самими английскими купцами, которые, начиная с 1889 года, откровенно высказывают, что чайный рынок в Хань-коу контролируется русским спросом и они, англичане, утратили на нем свою первенствующую роль.
Русские фирмы отправляли байховые чаи в Россию или Кяхту через Тянь-цзинь, или же через Одессу и Лондон. Довольно значительные партии байховых чаев направлялись также в Николаевск на Амуре, во Владивосток и наконец в Аян через Иокогаму.
Общие же итоги вывоза русскими из Хань-коу байховых чаев колебались за десятилетие с 1881 года по 1890 год между 27.500 тыс. рус. фунтов на сумму 5.500 тыс. р. м. (вывоз 1886 г.) и 13.500 тыс. рус. фунтов на сумму 3.500 тыс. р. м. (вывоз 1881 г.).
Весьма почтенную отрасль коммерческой и промышленной деятельности русских фирм в Хань-коу составляет выделка и вывоз в Россию кирпичного чая. За отчетные 12 лет кирпичного чая вывозилось русскими ежегодно на сумму 1.200 тыс. до 1.600 тыс. руб. мет.
Кирпичный чай изготовляется русскими из чайных высевок, называемых по-китайски «хуа-сян». Высевки эти предварительно распариваются, а затем складываются в деревянные формы, похожия на те, которые употребляются для выделки обыкновенных кирпичей. Формы эти кладут под сильный паровой пресс и прессуют до тех пор, пока не получится кирпич желаемой плотности. Прием этот, кажущийся на первый взгляд довольно простым, требует, однако, от фабриканта значительного уменья и опытности, так как при малейшем недосмотре или недостаточно хорошем качестве материала, изделие получается весьма низкого достоинства. По качеству материала, идущего на изготовление кирпичного чая, товар этот делится на три категории: черный, обыкновенный и зеленый.
За первую половину отчетного периода замечается особенное увеличение выделки и вывоза черного чая. Причиною этого увеличения следует считать уменьшение за это время выделки его на юге, в Фу-чжоу. Дело в том, что сибирские купцы, выписывавшие кирпичные чаи от русских фабрикантов в Китае, требовали от них, чтобы таковые приготовлялись исключительно из фучжоуских чайных высевок. Так как фабрикантам не представлялось никакой возможности удовлетворить такому требованию заказчиков, то они стали изготовлять чаи весьма низкого качества, которые и были забракованы заказчиками, после чего последние почти совсем прекратили свои сношения с Фу-чжоу и стали обращаться со своими заказами в Хань-коу. Такое увеличение спроса побудило купцов построить фабрики для выделки кирпичного чая в г. Цзю-цзяне (Кью-кианге), лежащем от Хань-коу на 225 верст ниже по Ян-цзы-цзяну. Пункт этот был выбран нашими фабрикантами на том основании, что он находится в ближайшем соседстве с округами, откуда доставляется наибольшее количество лучшего хуа-сяна.
Главным местом выделки кирпичных чаев китайской фабрикации является местечко Ян-лоу-дун на Ян-цзы-цзяне выше Хань-коу. Само собою разумеется, что, не обладая паровыми машинами, которыми уже давно пользуются на своих фабриках русские фирмы, китайские фабриканты кирпичного чая могут поддерживать конкурренцию с русскими лишь благодаря тому, что употребляют материал для своих изделий самого низкого достоинства со всевозможными, нередко вредными для здоровья примесями. Вследствие этого им удается выделывать товар гораздо низший по цене, который находит себе покупателей преимущественно среди невзыскательных монголов, наших кочевников бурят, а также идет на золотые прииски, где и навязывается насильно хозяевами их злополучным рабочим.
Не подлежит сомнению, однако, что все эти обстоятельства, вызывающие временное сокращение в вывозе кирпичного чая из Хань-коу, не отличаются серьезным характером. Этому делу бесспорно предстоит значительное развитие и хорошее будущее, так как увеличение вывоза кирпичного чая в Азиятскую Россию стоит в прямой зависимости от увеличения населения Сибири, а также от распространения самого района употребления этого чая. В настоящее время кирпичный чай пьют чуть ли не во всей Сибири до самых Уральских гор, и значение его, как теплого и питательного напитка, все больше и больше оценивается в этой обширной нашей окраине».
Что касается непосредственной торговли Хань-коу с иностранными государствами морским путем, то о важности её можно судить по тому факту, что количество грузов «морской» торговли представлено в этом городе внутреннего Китая, отстоящем на 900 верст от океана, в 1895 году движением слишком 2.346 судов. Французский флаг не развевается ни на одном из этих судов. Вот некоторые относящиеся сюда числовые данные:
Движение судоходства на ханькоуской пристани в 1895 году: 2.346 судов, вместимостью 1.513.147 тонн.
Доля участия английского флага:—1.005 судов, вместим.—959.043 тонн. Доля участия китайского флага:—1.317 судов, вместим.— 508.276 тонн. Доля участия русского флага:—14 судов, вместим.—36.896 тон. Доля участия норвежского флага:—10 судов, вместим.—8.932 тонн.
Ценность торговых оборотов в 1897 г.— 49.720.630 лан.
Большинство судов, которые стоят, выстроившись в несколько рядов, перед набережными Хань-коу, приходят из внутренних портов, следующих один за другим на берегах реки Хань. Одна из древних столиц империи, город Хань-чжун-фу, находящийся в центре «Красного бассейна», в плодородной области Шэнсийского края, которую с северной стороны ограничивает горная цепь Цзун-лин, и которая производит в изобилии пшеницу, хлопок, табак, шелк, посылает к ханькоуской пристани некоторые из этих барок в сезон высоких вод; иногда Хань бывает судоходен даже до сталелитейных заводов Синь-бу-вань, находящихся на расстоянии 1.895 километров от Хань-коу, недалеко от истоков реки; но начальным пунктом судоходства по Ханю считается город Чжи-чжи-дянь, имеющий около 12 километров в окружности, в котором стоит сильный гарнизон, строго наблюдающий за беспокойным населением, и где находятся обширные склады товаров, принадлежащие фуцзяньским и кантонским негоциантам. Город Лао-хэ-коу, или «Устье Лао-хэ»,—также очень оживленная пристань, где грузят главным образом кипы хлопка, отправляемые в Хань-коу. В 90 километрах ниже по реке расположены два города-близнецы: Сян-ян-фу, окруженный стенами город на правом берегу, и Фань-чэн, торговый складочный пункт на левом берегу: эта группа городов обязана своей важности счастливому местоположению вблизи слияния Ханя и двух его притоков Тан-хэ и Бай-хэ, водных путей, ведущих в богатые равнины Хэ-нани и на берега Желтой реки. На полдороге из Фань-чэна в Хань-коу, портовое местечко Ша-ян тоже ведет очень деятельную торговлю; Рихтгофен видел более 500 больших барок, скопившихся на его пристани. Большая часть значительных городов этой долины выстроились вдали от реки, чтобы не подвергаться опасности её страшных наводнений.
Ниже Хань-коу, Цзю-цзян или «Город девяти рек», расположенный на узком скалистом полуострове, который отделяет озеро По-ян от Голубой реки, имеет важное торговое значение, как место провоза произведений провинции Цзян-си, преимущественно табаку и черного чая, из которых последний иностранные негоцианты не долюбливают только за то, что он слишком дорого ценится в самом Китае, так что они не могут получать барышей в Европе на цене этого товара. В этом городе также существует европейский квартал, с выстроенной, как и в иностранной колонии в Хань-коу, огромной набережной. По мнению большинства иностранных моряков и коммерсантов, город Ху-коу, стоящий при самом устье нижнего По-яна, на правом берегу озерного истока, представлял бы более удобств, чем Цзю-цзян, как место для международного торгового обмена. Общая ценность оборотов по внешней торговле Цзю-цзяна простиралась в 1897 г. до 14.865.563 лана. Движение судоходства на его пристани в 1895 году представляло в сложности грузов—2.332.568 тонн, из которых 1.716.636 тонны были под английским, 619.834 тонны под китайским флагом. Главный город провинции Цзян-си или «Запада реки», Нань-чан-фу, для которого Цзю-цзян служит передовым портом на Ян-цзы-цзяне, а Ду-чан пристанью на По-яне, построен при начале или вершине дельты реки Цза-цзян или Гань, в одной из плодороднейших равнин; по своему местоположению, он представляет почти такия же выгоды для торговых сношений, как и город Сян-ян-фу, находясь в точке соединения дорог обширной страны; но его сообщения с Кантоном более затруднительны, по причине крутизны и дикости гор. Подобно другим городам Китая, Нань-чан-фу не заключает в своих стенах замечательных зданий, кроме разве пагод да триумфальных арок, воздвигнутых в честь вдов, прославившихся своими добродетелями; но он отличается правильностью и чистотой своих улиц: в этом отношении он походит на главный город Сы-чуани. В торговом отношении Нань-чан важен как главное складочное место фарфоровых изделий, фабрикуемых на востоке от озера По-ян, в долине реки Гань-цзяна, особенно вокруг Цзин-дэ-чжэня. В прошлом столетии более 500 фарфоровых фабрик были сгруппированы в окрестностях этого города, над которым постоянно носится густое облако дыма, черное днем, освещенное снопами пламени ночью. Целый миллион людей копошился тогда в этом фабричном округе, но несомненно, что население уменьшилось в числе с той эпохи. Фарфор из Цзин-дэ-чжэня все еще считается лучшим в Китае и составляет предмет весьма обширной торговли, которая сосредоточена главным образом вокруг города Жао-чжоу-фу, близ восточного берега озера По-ян; пристань этого города всегда запружена барками и джонками, приходящими за драгоценным грузом. Однако, этот фарфор, который столько столетий пользовался первенством между глиняными изделиями всего света, теперь много уступает европейским фарфорам, как по составу массы, так и по форме и рисунку; заводчики Цзин-дэ-чжэня тщетно пытались вступить в конкуренцию с иноземными фабрикантами. На востоке и юго-востоке, в соседстве границ провинции Фу-цзянь, открываются несколько долин, которые производят отборные чаи, называемые обыкновенно по имени города Ху-коу. На северо-восток возвышаются горы, где впервые было открыто искусство утилизировать листья этого драгоценного деревца.
Ниже Цзю-цзяна и Ху-коу по течению Ян-цзы встречаем Ань-цин-фу, главный город провинции Ань-хой или «Мирных городов» и один из лучших прибрежных городов «Великой реки». Ниже на правом берегу той же реки, следуют один за другим два города, Да-тун и У-ху, занявшие видное место между городами, с которыми европейские негоцианты непосредственно ведут торговые дела. Оба эти города имеют довольно важное значение, благодаря соседству округов, обогащаемых культурой чая, конопли и риса; кроме того, Да-тун служит складочным местом соли, которую отсюда отправляют в разные пункты области нижнего Ян-цзы-цзяна. У-ху в то же время и промышленный центр; его красные снурки пользуются известностью во всей империи, и уже два столетия он славится в Китае своими ножами и другими стальными изделиями, которые, впрочем, по качеству много уступают фабрикатам этого рода, привозимым из Европы (в 1897 году обороты иностранной торговли этого города простирались до 8.888.361 лан); в одной из окрестных долин выделывают один из лучших сортов китайской бумаги, употребляемой для письма и для рисованья: кора сального дерева, луб шелковичного дерева и пшеничная солома—вот сырые материалы, из которых приготовляется эта бумага.
Нанкин («Южная столица»), главный город провинции Цзян-су или «Рукавов реки», и местопребывание вице-короля,—двух провинций Цзян-су и Ань-хой,—был некогда метрополией всего Китая; он еще и до сих пор не открыл свободного доступа в свои стены иностранным негоциантам. Этот город долгое время был самым многолюдным в свете, и даже когда императорская резиденция была переведена в Пекин, прежняя столица на берегах Голубой реки соперничала с новой метрополией по числу жителей и превосходила ее по развитию промышленной и торговой деятельности. В 1853 году Нанкин опять поднялся на степень столичного города, как резиденция главы государства, «царя небеснаго» или государя тайпингов; но новому царству не суждено было долго существовать, и метрополия его, после убийственной осады, продолжавшейся не менее двух лет, была взята в 1864 году императорскими войсками; оставшиеся в живых защитники крепости были переколоты, а город обращен в груду развалин. После прохода истребителей, несколько тысяч голодных нищих, бродивших между кучами мусора, ночевавших в канавах и рвах под шалашами из хвороста, составляли все население «Южной столицы» Китая. Однако немногих лет мира достаточно было, чтобы снова поместить Нанкин между большими городами Срединной империи, хотя пространство, обнимаемое огромной оградой стен и валов около 30 километров в окружности, заключает еще много полей и пустырей, покрытых мусором, где городские жители охотятся на дупелей, фазанов и даже на крупную дичь; беглецы вернулись со своими семьями на старое пепелище, и переселенцы из соседних провинций стали толпами стекаться в разоренный город. Правительство учредило в окрестностях столицы Цзян-су один из своих арсеналов, а частная промышленность основала многочисленные мануфактуры для фабрикации хлопчато-бумажных тканей, которые под именем «нанки» служили в былое время образцами европейским ткачам; лучшие китайские атласы тоже выходят с фабрик этого города. Нанкин или Цзян-нин-фу, как он называется оффициально, снова приобрел свою прежнюю роль как метрополия изящного языка и словесности, и каждый год до 12.000 молодых людей являются сюда держать экзамены. В Нанкине опять основано несколько больших библиотек, и открыты новые книгопечатни с китайскими и европейскими приборами. Между эмигрантами реставрированного города очень много магометан: их насчитывают уже около пятидесяти тысяч. За исключением своей городской ограды, усаженной по бокам башнями, Нанкин лишился всех зданий, составлявших его красу и гордость: башня, называемая «фарфоровой», или вернее «пагода из остеклованных драгоценных камней», некогда пользовавшаяся такой громкой славой, была разбита в куски, во время тайпинской войны, и зеленые черепицы её крыш, кирпичи из разноцветного фарфора её стен сделались уже редкостью в кучах мусора, где производят раскопки английские туристы, желающие унести с собой какие-нибудь обломки знаменитой башни, в виде «сувениров»; остатки этого памятника послужили материалом при постройке мастерских оружейного завода. «Южная резиденция», как и «Северная столица», имеет в окрестностях древнее кладбище династии Минов. Разрушенные здания этого некрополя, над которым господствует «Гора золотых ворот», указывают местоположение царских могил, а колоссальные изображения людей, слонов, верблюдов, лошадей и собак все еще составляют кортеж погребенных властителей. В окрестной местности встречаются там и сям вулканические горки.
Торговая деятельность провинции Цзян-су сосредоточена главным образом в городе Чжэнь-цзяне, лежащем к востоку от Нанкина, также на правом берегу Ян-цзы-цзяна, но против южного входа Императорского канала; кроме того, каналы естественные и искусственные дают ему возможность поддерживать прямое сообщение с Шанхаем. Чжэнь-цзян-фу находится в точке пересечения торговых путей первостепенной важности, чем и объясняется тот факт, что он мог снова подняться после двух разгромов, которые постигли его в текущем столетии. В 1842 году английская армия одержала под стенами этого города победу, которая позволила ей предписать Китаю условия мира, формулированные в нанкинском трактате; но англичане нашли в Чжэнь-цзяне только мертвых: маньчжурские защитники города перерезали своих жен и детей, а затем сами себя лишили жизни, чтобы не подпасть под ненавистное владычество «рыжеволосых варваров». В 1853 г. город был взят тайпингами, а четыре года спустя население было перебито императорскими солдатами; как и в Нанкине, от города остались только стены да кое-где кучки несчастных жителей, укрывавшихся между грудами развалин. Несмотря на эти катастрофы, торговля снова достигла такого развития, что город сделался важным портом Китая по размерам ввоза иностранных товаров (в 1897 году ценность торговых оборотов Чжэнь-цзяна с заграничными рынками простиралась до 24.145.341 лана). На другой стороне реки прежде находился значительный город Гуа-чжоу, где правительство держало свой главный склад соли на берегах Ян-цзы-цзяна. Иногда на рейде зараз скоплялось до тысячи восьми сот джонок, приходивших за грузом; но размывы реки и обвалы берега уничтожили город, от которого теперь осталось только несколько домов. В некотором расстоянии к северу, на берегах Большого канала, город Ян-чжоу-фу играет в торговом отношении такую же роль, как Чжэнь-цзян, но он не открыт для европейцев: это древняя столица царства Ян, от которого, по мнению некоторых этимологистов, получила свое название и Голубая река или Ян-цзы; это тоже «великий и благородный град», Янжу, как его называет Марко Поло, управлявший им три года.
Шанхайский порт, ближайший от входа в «Великую реку», теперь занимает первое место между торговыми городами империи, да и во всей Азии его превосходит по важности разве один только Бомбей. А между тем, когда англичане выбрали эту позицию, в 1842 году, для основания своих контор, казалось крайне сомнительным, чтобы им удалось когда-нибудь сделать город при реке Хуан-пу соперником Кантона или Амоя. Правда, что Шанхай, гавань значительного города Су-чжоу и всего богатого окружающего его края, имел уже и в то время немаловажные торговые сношения, и вдобавок пользовался очень выгодным географическим положением, командующим над входом с моря в большую судоходную реку, которая протекает через всю Китайскую империю от запада к востоку; но нужно было бороться против трудностей, представляемых почвой и климатом, нужно было укреплять и поднимать грунт земли, перерезать его каналами, осушить лужи и болота, очистить воздух от зловредных миазмов; кроме того, пришлось расчищать и обставлять бакенами судоходный фарватер, чтобы поддерживать свободный доступ судам. Осушка почвы была приведена к желанному концу, по крайней мере настолько, насколько это возможно сделать в такой сырой местности; но самая важная, с коммерческой точки зрения, часть задачи еще далеко не окончена: опасный бар и теперь еще отделяет лиман Ян-цзы-цзяна от Хуан-пу или «реки с желтыми водами», на которой расположен Шанхай. В последние годы это препятствие увеличилось; каждый год немалое число мелких судов вязнут в тине мелей, суда же большого водоизмещения избегают подниматься вверх по реке до самого города. Если китайское правительство не позволит иностранным негоциантам предпринять все необходимые работы для расчистки прохода на баре, то можно опасаться, что рано или поздно Шанхай очутится затерянным внутри земель, на берегу болотистой бухточки. Это будет только еще одна маленькая геологическая перемена на почве, которую оспаривают друг у друга наносы Голубой реки и волны моря. По китайским преданиям, Шанхай был построен на берегу океана, от которого он находится в наши дни на расстоянии 20 верст. «Желтый ветер», то-есть атмосферное течение с севера и с северо-запада, несущее пыль пустыни, часто дует в Шанхае.
Торговля местными произведениями обогатила первых европейских негоциантов, поселившихся в Шанхае, но процветанию их колонии много способствовали также национальные бедствия китайцев, смуты и междоусобия. Война тайпингов заставила беглецов массами искать убежища на землях, уступленных иностранцам. Когда город Су-чжоу был разрушен, в 1860 году, Шанхай наследовал ему как главный город страны; дома там стали выростать из земли словно действием волшебства; но после того, как мятежники были вытеснены из Шанхая и его округа, затем истреблены, последовал отлив населения к внутренним областям, и число китайских жителей с полмиллиона понизилось до 65.000. Однако, массивные каменные палаты европейских «концессий» тянулись длинными рядами по берегу реки, на севере от обнесенного стенами города китайцев, и привычка к торговой деятельности укоренилась в населении; вскоре Шанхай сделался центральным портом, откуда товары, привозимые из Европы, отправляются на другие рынки империи. Ценность торговых оборотов Шанхая в 1897 году представляла следующие цифры:
Привоз—42.666.586 лан. Вывоз—59.166.376 лан. Вместе—101.832.962 лан.
Европейская «концессия», жители которой пользуются полным самоуправлением, есть «образцовая колония, желтоводская республика», как ее называют по имени реки Хуан-пу; территория, уступленная американцам, на север от реки Су-чжоу, присоединилась с 1863 года к британскому муниципалитету, и уже вся западная часть городского округа, вокруг поля скачек, покрыта строениями европейского вида. Более ста тысяч китайцев живут в британской «концессии». Там же поселилось и большинство французских резидентов, которые избегают соседства шумных кварталов старого города, или которые не желают подчиняться произвольной власти своего консула, облеченного почти диктаторскими правами. На юг от китайского города продолжается предместье Тонкату, тогда как на востоке, на противоположном берегу реки, раскинулся пригород Пунтун, называемый часто «маленькой Европой», оттого, что там живет много китайцев, принявших христианскую веру. Равнины, окружающие Пунтун, защищены против наводнений моря и разливов текучих вод целой системой плотин, как почва Нидерландов. Со стороны океана прибрежье обведено пятью концентрическими плотинами.
Если в чайной торговле Шанхай не играет, как Хань-коу, роли рынка, где спекуляция покупает на расхват первосборные чаи ежегодного урожая, то за то в нем постоянно, круглый год, происходят сделки по купле и продаже этого товара, наибольшие доли которого идут в Англию и в Соединенные Штаты, как показывают следующие цифры:
Вывоз чаев из Шанхая в 1892 году:
| В Англию | В Соедин. Штаты | В Индию | |
| Пуды | Пуды | Пуды | |
| Черного чаю | 390.000 | 182.000 | - |
| Зеленого чаю | 174.000 | 322.000 | 123.000 |
| Всего по стран | 564.000 | 544.000 | 123.000 |
| Общий итог | 1.231.000 | ||
Торговля шелком, которая производится главным образом с Англией и с Францией, еще более значительна: в 1892 году из Шанхая были вывезены за границу следующие количества:
В Англию—48.000 пуд.; во Францию—147.000 пуд.; в Америку—29.000 пуд.; в Индостан—7.000 пуд.; в Турцию—2.500 пуд.
Но главную роль в заграничной торговле этого рынка играет привоз опиума, который доставляет большую часть грузов шанхайскому судоходству и покрывает реку Хуан-пу целым лесом мачт. Движение судоходства в шанхайском порте в 1895 году выразилось следующими цифрами:
| Парусн. судов | Паров. судов | Вмест. общ. тонн | |
| Английских | 103 | 3.573 | 4.675.824 |
| Китайских | 642 | 873 | 1.113.302 |
| Германских | 12 | 894 | 8.433.726 |
| Американских | 59 | 4 | 58.169 |
| Норвежских | 14 | 278 | 200.530 |
| Русских | - | 24 | 17.528 |
| Японских | - | 72 | 95.119 |
| Французских | - | 111 | 226.729 |
| Остальных наций | 119 | - | - |
| Всего же | 6.807 | 5.964 | 17.403.652 |
Сюда же, в склады на берегах реки Хуан-пу или Вусун, суда выгружают трупы китайцев, умерших за границей. Несколько обществ речного пароходства, поддерживающих правильное сообщение по Ян-цзы, имеют свое пребывание в Шанхае, и сорок морских каботажных пакетботов принадлежат торговым компаниям этого порта; между китайскими городами один только Шанхай имеет в своем пригороде Пунтун, на правом берегу реки Хуан-пу, верфи, где коммерческие суда строятся туземными рабочими под руководством европейских корабельных инженеров. В 1879 году китайские промышленники основали также бумагопрядильню, кожевенный завод и другие фабричные заведения, устроенные по образцу больших мануфактур Запада; каменноугольные копи, которыми они обладают на берегах Ян-цзы-цзяна, достаточны, чтобы снабжать топливом все речные пароходы, и продукт их все более и более заменяет, в шанхайских складах, уголь иностранного привоза. Прекрасные аллеи идут вокруг поля скачек, на западной стороне Шанхая и продолжаются до «Кипуна», называемого англичанами Bubbling well (кипящий колодезь), а китайцами Хай-ян (глаз моря), ключа, из которого выделяется сернисто-водородный газ. Далее широкия, усыпанные мелким камнем, дороги расходятся в разные стороны, километров на десять от городской черты, к загородным домам негоциантов, китайских и иностранных; но правительство еще не дало разрешения продолжать эти шоссированные дороги до городов, лежащих внутри страны. Гораздо более важная неудача постигла европейцев, по поводу железнодорожной линии, длиною около 15 километров, которую одна английская компания построила между Шанхаем и его передовым портом Вусуном, на Голубой реке. Этот рельсовый путь, некогда единственный в Китае, просуществовал всего только шестнадцать месяцев, хотя он приносил величайшую пользу местной торговле, и хотя вагоны его поездов всегда были битком набиты пассажирами. Правительство приказало разрушить «заморскую дорогу», и рельсы были перевезены на остров Формозу и сложены там на плоском берегу, где волны моря скоро занесли их песком; укрепления, обшитые железной броней и вооруженные пушками осадной артиллерии, заменили железно-дорожную станцию и складочные амбары вусунского порта. Многие предлоги были выставлены, чтобы оправдать разрушение этой железной дороги; но действительная причина, разумеется, все то же опасение мандаринов, чтобы иностранные резиденты, уже полные господа в черте своих муниципалитетов или городских общин, и приобревшие огромное влияние даже в китайских делах посредством учреждения смешанного суда, не захватили мало-по-малу в свои руки всю власть и не сделались повелителями страны в большей мере, чем само правительство. В настоящее время императорская администрация, вынужденная силой вещей, должна была, в конце концов, принять проекты иноземных инженеров; уже планы железных дорог из Шанхая в Нанкин, окончательно составлены и ждут только начала работ. Телеграфная линия связывает Пекин с Шанхаем, и последний с Японией, посредством подводных кабелей. В Шанхае существует ученое общество под названием «северо-китайского отдела азиатского общества» (North China branch of the Asiatic Society), основанное в 1858 году.
В обширном саде, которым окружен Шанхай, и который перерезан во всех направлениях осушительными каналами, повсюду рассеяны многолюдные местечки и города. Одно из этих местечек Сикавэй, которое можно рассматривать еще как пригород Шанхая, от которого оно удалено всего только на 8 километров к юго-западу, замечательно своей высокой пагодой, многоэтажной башней Лон-ха, которая видна с далекого расстояния; здесь же находится иезуитская коллегия, основанная в семнадцатом столетии, при которой теперь учреждена метеорологическая обсерватория, снабженная лучшими инструментами, благодаря денежным пособиям Соединенных Штатов; молодые люди, выходящие из этой коллегии, могут держать экзамены на мандаринское звание наравне со студентами туземных учебных заведений. Нань-сян, Цзя-дин-сянь, Тай-цан-чжоу, Сун-цзян, Цзя-дин, Ху-чжоу принадлежат к значительным городам полуострова, почти на половину покрытого озерами, который отделяет лиман Голубой реки от лимана Цянь-тана или Ханчжоуской бухты. Город Ху-чжоу, прославившийся своими крепами и фулярами, долгое время был центром фабрикации шелковых тканей; в соседстве его находится Ань-цзи, главный рынок по торговле коконами шелковичного червя. Большое местечко Азэ (Аse), лежащее километрах в тридцати от города Цзя-дин, замечательно как место, где приготовляется прекрасный светло-зеленый цвет, называемый ло-гао, который французские красильщики тщетно пытались воспроизвести. Острова Голубой реки не менее многолюдны, чем твердая земля: особенно остров Чун-мин усеян городами и местечками, которые все защищены от бурь открытого моря густыми насаждениями бамбука.
В богатой равнине южного Цзян-су первое место, по числу жителей и развитию промышленности, все еще принадлежит знаменитому городу Су-чжоу-фу, «великому и благородному» Сужу, который Марко Поло описывает с восхищением. Конечно, этот город в наши дни не имеет уже «шестидесяти миль в окружности», как во время знаменитого венецианского путешественника; на каналах его теперь не насчитаешь «шести тысяч каменных мостов, настолько высоких, что под ними могут свободно проходить галеры», и жители, которые ныне толпятся на улицах и на барках Су-чжоу-фу, не довольно многочисленны, чтобы могли «завоевать весь свет»; но, тем не менее, китайская Венеция, вновь отстроенная после опустошительного прихода тайпингов, опять приобрела некоторую важность в торговом отношении, и население её отличается интеллигентностью и хорошим вкусом. «Все, что носит на себе печать красоты, исходит из Су-чжоу: картины, изваяния, тамтамы, шелковые материи и женщины. Чтобы быть счастливым, нужно родиться в Су-чжоу и жить в Хан-чжоу-фу», гласит другая пословица. Но еще многое нужно для того, чтобы поправить потери, причиненные междоусобной войной. Су-чжоу не соперничает более с Пекином по изяществу своих изданий; точно также и превосходство по части шелковых тканей, окончательно ускользнуло из его рук. «Большое озеро» или Тай-ху, простирающееся обширной водной площадью на запад от Су-чжоу, и через которое прежде проходил рукав Голубой реки, представляет настоящее внутреннее море, на котором живут целые населения рыбаков, ходящих на промысел далеко от берегов.
Хан-чжоу-фу, лежащий близ восточной оконечности большой бухты того же имени, у выхода судоходной реки Цянь-тан-цзян, также находится при устье старого течения Ян-цзы-цзяна, южного продолжения Императорского канала. Счастливый климат, необычайно плодородная почва заранее обеспечили этому городу первостепенную важность. И действительно, Хан-чжоу-фу был столицей южной империи, которая долго оказывала сопротивление монгольским завоевателям, и с этой эпохи он сохранял, в течение многих столетий, имя Кин-сы, под которым он был известен в средние века путешественникам арабским и европейским. Марко Поло говорит о Кин-сы (Quinsay) в восторженных выражениях, каких не внушал ему никакой другой город Срединного царства; во время его странствований через восточную Азию ничто не приводило его в такое удивление, как этот «благороднейший город, без преувеличения самый великолепный и лучший, какой только существует в свете». Однако, подробности, которые он сообщает об этой южной столице, таковы, что, читая их, можно без труда объяснить себе те насмешки, которыми были встречены в Европе рассказы венецианского путешественника. По словам его, Хан-чжоу имел в то время сто миль в окружности, миллион шестьсот тысяч домов, три тысячи публичных бань, двенадцать тысяч каменных мостов, настолько высоких, что под ними могли свободно проходить целые флоты, и охраняемых каждый постом из десяти солдат; двенадцать ремесленных корпораций имели каждая двенадцать тысяч домов для своих мастерских и заведений. Другие средневековые путешественники говорят о Кин-сы в подобных же выражениях. Ордорико ди Порденоне тоже называет его «величайшим городом в свете»; арабский писатель Ибн-Батута рассказывает, что нужно идти три полных дня с утра до вечера, чтобы пройти весь город из конца в конец. Даже в семнадцатом столетии, когда Хан-чжоу давно уже утратил свой ранг столичного города, Мартино Мартини давал ему еще сто итальянских миль в окружности, даже больше, считая предместья, которые продолжаются на огромные расстояния; по словам этого путешественника, можно было идти в городе по прямой линии на пространстве 50 ли, не видя по сторонам ничего, кроме ряда домов, тесно жавшихся один к другому.
В наши дни город, все еще очень обширный, так как ограда его имеет 21 версту в окружности, несомненно покрывает гораздо меньшую площадь, чем какую он занимал в те времена; на юго-западе, остатки стен и строений указывают место, где находился обширный императорский дворец, и со всех сторон видны развалины древних храмов. Большое озеро, которое средневековые авторы описывают как заключенное внутри города, теперь лежит вне ограды; но постройки всякого рода, возвышающиеся на островах и берегах, пагоды, киоски, гробницы, башни, загородные дома делают его еще составной частью городского населения. Си-ху или «Западное озеро» тоже утратило свою первоначальную форму. Прежде эта водная площадь имела почти кругообразное очертание, кроме западной стороны, где волны, гонимые ветром, дующим с моря, образовали поперек озера слегка изогнутую косу, которую люди переделали в дамбу, получившую название «шоссе с шестью мостами»; каждый мыс, каждый островок окаймлен искусственными плотами. Эти причудливые здания, отражающиеся в водах бассейна вместе с окружающими рощами и лесками, принадлежат к лучшей эпохе китайской архитектуры, и изящество их форм, блеск их цветов, и бесконечное разнообразие, которое они придают ландшафту, сделали берега Си-ху одним из прелестнейших уголков Срединной империи. Живописный вид озера, так же, как веселая жизнь города, добродушие и приветливость обитателей, доставили Хан-чжоу лестное прозвище «земного рая» китайцев. «Небо в вышине, Су-чжоу и Хан-чжоу на земле», говорит часто цитируемое присловье. Сами иностранцы, хотя некоторые символические украшения кажутся им слишком причудливыми или противными требованиям вкуса, все, в один голос, говорят о «Западном озере» и его островах, как о месте чудес, где искусство в соединении с природой создали восхитительную картину. Как и Чэн-ду-фу, Хан-чжоу получил от европейцев название «восточного Парижа». И действительно, это один из самых веселых городов Китая, город, где даже мандарины, наиболее заботящиеся о поддержании своего достоинства, имеют право веселиться как простые смертные. Главная местная промышленность—производство шелковых тканей; около шестидесяти тысяч человек занимаются здесь тканьем этих материй, и в соседних городах, Ху-чжоу, Цзя-син и в окружающих местечках и селах сотня тысяч других работников посвящают свой труд тому же промыслу. Но тайпинги и в этой местности наделали много вреда, разорили множество городов и селений, заставили приостановить или перенести в другие места многие отрасли промышленности; это их нашествию приписывают развалины новейшего происхождения, которые видны в окрестностях Хан-чжоу, и самый город, который в половине настоящего столетия, говорят, имел более 2 миллионов жителей, считая с предместьями, не имеет теперь и половины своего прежнего населения, а по словам некоторых путешественников, не наберется даже и четверти. Магометане здесь более многочисленны, чем во всяком другом городе морского прибрежья.
На южной стороне того же залива находится другой важный город, Шао-син, торговый и промышленный центр плодороднейшей равнины, вероятно, одной из тех местностей, где живет наиболее скученное население. Во всех аллювиальных областях Китая были совершены громадные работы, чтобы укрепить и осушить болотистую почву, но нигде не встретишь гидравлических сооружений подобных по размеру тем, которые возведены вдоль южного берега Ханчжоуской бухты: здесь люди построили самый длинный путевод или мост на арках, какой существует на земном шаре; даже можно сказать, что со времени развития новейшей индустрии, западные народы не соорудили ни одного шоссе, которое могло бы сравниться с насыпной дорогой, которую китайцы провинции Чжэ-цзян устроили уже слишком тысячу лет тому назад. Шаосинский «мост» имеет не менее 135 верст в длину и состоит почти из 40.000 прямоугольных пролетов, по которым идет путь, защищенный парапетом, ныне пришедшим уже в ветхость. Между городами Нин-бо и Юй-яо, горы Да-ин прорезаны на высоте 500 метров громадными каменоломнями, вероятно, самыми большими во всем Китае: отсюда-то брали каменные глыбы для сооружения исполинского путевода; камни из этих каменоломен, иссеченные в форме колонн и статуй, отправляются даже в Сиамское королевство. На восточной своей оконечности мост примыкает к крепости, построенной из великолепного красного песчаника, которая защищает город Чжэнь-хай, стоящий при устье Юн-цзяна или реки Нин-бо.
Вероятно, что сооружение этого путевода восходит к той эпохе, когда вся страна представляла одно обширное соляное болото. В наши дни, когда эта местность уже достаточно осушена, виадук является бесполезным, но он был так прочно построен, что им всегда пользовались и пользуются как дорогой и как бечевником для соседнего канала. Плотина, проведенная вдоль морского берега, которая дала возможность обратить болотистое пространство в плодороднейшую территорию, также представляет колоссальное сооружение, строители которого неизвестны: летописи упоминают только о реставраторах этой гигантской дамбы. Она состоит из каменных плит, расположенных пологим откосом со стороны моря и скрепленных одна с другой железными скобами и камнями в форме клиньев. Защищенные плотиной польдеры этой китайской Голландии, которая простирается от Ханчжоуского лимана до реки Юн-цзяна, перерезаны через промежутки в 400 метров пресноводными каналами, которые делят всю страну на островки равной величины, и служат в одно и то же время для целей орошения полей и для перевозки продуктов. Шао-син-фу главный город этой нездоровой области, осаждаемой волнами океана, ныне пришел в упадок, но за две тысячи лет до нашего времени он был столицей отдельного государства, обнимавшего всю юго-восточную территорию, между Кантоном и провинцией Цзян-су; за городскими стенами показывают древнюю могилу, в которой, по преданию, похоронен император Юй. Хотя утративший свое прежнее торговое значение, Шао-син до сих пор остался одним из городов, отличающихся изяществом нравов: большое число мандаринов—уроженцы этого города. Ароматический ликер, известный под именем «шаосинского вина», хотя он приготовляется из одной разновидности риса, представляет отменный напиток, который путешественники сравнивают с сотерном.
Один обнесенный стенами город на северном берегу залива Чжэ-цзян до сих пор еще носит название Гань-пу, но полагают, что древний город этого имени, Ганфу, Гампу или Кануп, о котором Марко Поло говорит как о приморском порте города Кин-сы и всей окружающей страны, был покрыт водами бухты; в этом месте море затопило значительную полосу берегов, но оно не глубоко. Ни в какой другой бухте китайского прибрежья так называемая бора или маскарет (быстро набегающая приливная волна при распространении прилива в лиманах или заливообразпых устьях некоторых рек), известная у английских моряков под именем eagre или bore, не поднимается вверх по заливу с большой силой и стремительностью и не причиняла больших опустошений на берегах. Издали этот вал представляется в виде белого каната, протянутого поперек бухты; но он приближается с быстротой 10 метров в секунду; движущаяся водяная стена, так сказать, ростет на глазах, и шум, происходящий от столкновения вод прилива и течения, походит на гром. Два, три вала, имеющие вместе от 9 до 10 метров высоты, следуют один за другим в виде быстро поднимающегося исполинского водопада шириной от 6 до 8 километров. Суда, неуспевшие укрыться в безопасное место, ждут удара этого водопада, повернувшись носом вперед, и, как лососи, поднимаются прыжками на самый гребень приливной волны. Несколько минут достаточно, чтобы переменить направление течения и заставить воды разливаться по сторонам, затопляя берега на значите льном пространстве. Понятно, что береговые плотины требуют постоянных починок и поправок, чтобы быть в состоянии выдерживать эти ежедневные удары прилива: в царствование императора Цянь-луна, с 1736 по 1796 год, гидравлические работы в Ханчжоуской бухте стоили более 50 миллионов франков. Этим-то стремительно набегающим валам прилива бухта, как полагают, и обязана своим названием Чжэ-цзян, означающим «Извилистую» или «Волнующуюся реку»,—может быть, также «Реку-разрушительницу»,—которое сделалось именем всей провинции. Прибрежные жители Ханчжоуского лимана с незапамятных времен придумали плотики, подобные «аконам» или толконожкам, «pousse-pied», какие употребляют во Франции на топких тинистых берегах Эгильонской бухты; рыбак, которому нужно переправиться через топи, чтобы посмотреть свои сети, становится коленом на пук соломы, положенный на плотик или ниму, и ухватившись руками за поперечный брус, гребет в грязи другой свободной ногой. Для перевозки путешественников употребляют простую бадью, буксируемую двумя плотами. Все поля морского прибрежья и острова защищены плотинами, которые придают берегам геометрически правильное очертание, и пресные воды задерживаются шлюзами, которые препятствуют также входу вод моря во время высоких приливов. Большинство городов морского прибрежья пересекаются таким множеством каналов, что их часто называют «китайскими Венециями».
Бассейн Цянь-тан-цзяна, называемого также «Зеленой рекой», который охраняется при его восточном выходе двумя городами Хан-чжоу и Шао-син, был в половине текущего столетия одною из богатейших и многолюднейших стран Китая, и может быть, это прекраснейшая из его областей по прелести пейзажей, яркости зелени и блеску цветок. Ни в одной части империи опустошение, причиненное междоусобной войной, не было более полное; проезжая по стране, Рихтгофен старался собрать сведения об уменьшении населенности городов этого края, и по его рассчету выходит, что прежнего числа жителей только тридцатая часть успела спастись от резни и голода. Но край опять быстро заселяется и снова вывозит в большом количестве чаи, шелковые ткани, превосходные фрукты из Цюй-чжоу, а также окорока из Цзинь-хуа, очень ценимые китайскими гастрономами. Лань-чи или Лань-чжи, хотя по своему рангу только третьеклассное городское поселение (сянь), есть торговый центр этого бассейна, обнимающего пространство около 40.000 квадратных километров; в соседстве этого xoрошенького города, «с почти британской физиономией», последнее войско, навербованное для защиты династии Минов, было разбито маньчжурами.
Двадцать девять второклассных и третьеклассных городских поселений (чжоу и сянь), находящиеся в бассейне Цянь-тана, все доступны для барок в сезон разливов; но большие суда не могут подниматься по реке Цянь-тан до города Хан-чжоу и останавливаются в Чжа-пу. Большая часть больших джонок, украшенных двумя большими глазами, намалеванными по бокам носа, и выкрашенных в белый цвет, так же, как это было во времена средневекового путешественника Одорико ди-Порденоне, обыкновенно останавливаются у входа в бухту. Главная морская гавань страны открывается у восточной оконечности полуострова, на реке Юн-цзян, которая впадает в рейд, образуемый большим островом Чжу-сан. Там находится естественная граница Желтого моря и южных лиманов, которыми оно оканчивается: устья Голубой реки и Ханчжоуской бухты. Полуостров, на котором находится Нин-до, город «Мирных волн», при слиянии двух судоходных рек и в точке встречи каналов, соединяющихся со всеми городами провинций Чжэ-цзян и Цзян-си, сделал этот город стражем богатых равнин, которые простираются на запад до Великой реки; все выгоды местоположения соединены здесь—хорошая якорная стоянка, обилие продовольствия, удобства защиты; ни одна позиция не представляет большой важности с стратегической точки зрения. И действительно, округ Нин-бо прославился в военных летописях Китая. В 1130 году татары были разбиты на голову в 8 километрах от города китайскими крестьянами; в 1554 году японские пираты, о которых, впрочем, не упоминают летописи Ниппона, утвердились там прочно, но они были остановлены далее на западе, на берегах одного притока Юна, реки Юй-яо, и близ города того же имени. Наконец, в 1841 году, во время «войны из-за опиума», англичане овладели Нин-бо, и этот город, вместе с рейдом его передового порта Чжэнь-хай и островами Чжу-сан, сделался их главной опорной точкой для операций, которые они предприняли против Нанкина. Впрочем, чужеземцы с запада были известны в Нин-бо уже более трех столетий тому назад. В 1522 году туда явились португальцы, чтобы завязать торговые сношения с Китаем, и до сих пор еще можно видеть, близ городских ворот, здание, где они пользовались гостеприимством: это так называемый дом «Общества добрых иностранцев». Что касается их города, построенного ниже по реке Юн, близ Чжэнь-хая, то он был совершенно разрушен в 1542 году китайцами окрестных местностей: 800 португальцев были перебиты и 25 судов потоплены.
В настоящее время только небольшое число европейцев, преимущественно миссионеров, имеют постоянное пребывание в Нин-бо, одном из замечательнейших городов провинции Чжэ-цзян, как по красоте местоположения, так и по прекрасному климату и плодородию почвы: синеватые горы, которые виднеются на юго-западе, принадлежат к самыми лесистым возвышенностям Китая, и одно из их ущелий, называемое «Снеговой долиной», славится на всем Востоке своими стенами из белых скал, своими великолепными лесами и своим живописным водопадом; у подножия этих высот расстилаются равнины, классические в истории китайского земледелия, поля, где, по преданию, слишком четыре тысячи лет тому назад, император Шун держал ручку плуга, запряженного слоном, в этой же местности показывают его колодезь и его каменное ложе. Нин-бо есть в то же время центр умственной жизни, и одна из его частных библиотек, принадлежащая сообща одной фамилии, каждый член который имеет собственный ключ, содержит более 50.000 томов. Местная промышленность очень деятельна, и мебель, инкрустированная или лакированная, ковры, циновки из крапивы, фабрикуемые в Нин-бо, вывозятся даже в Японию; но непосредственная торговля с заграничными рынками, обороты которой прежде достигали 25 миллионов в год, теперь совершенно незначительна (в 1897 году общая ценность внешней торговли этого города составляла всего только 16.042.136 лан); все движение международного обмена переместилось в Шанхай. Нин-бо—главный рынок Китая по торговле рыбой и «морскими плодами»; оттого окружающая равнина покрыта складами льда, без которого невозможно было бы сохранять рыбу; благодаря толстым соломенным циновкам, проходят целые годы прежде, чем лед совершенно растает.
В окружающей стране рассеяны многолюдные города каковы: Юй-яо, Цзы-ци, и большие местечки. Дин-хай-тин, расположенный на южном берегу самого большого из островов Чжу-сана, есть главный город всего этого архипелага, где насчитывают не менее миллиона жителей. Это очень промышленный город, производящий деятельную торговлю своими произведениями: канатами, циновками, опахалами, плащами, фабрикуемыми из волокон и листьев особого вида пальмы; отсюда же кантонские кондитеры получают плоды дерева citrus olivaeformis, известные в Европе под именем chinoises (вареные в сахаре зеленые померанцы). Гавань Дин-хая глубока и совершенно защищена от ветров, но вход в нее затруднителен, почему джонки рыболовов посещают преимущественно порт Чжэн-гинь-мынь, находящийся на юго-восточной оконечности главного острова.
На востоке, на одном из малых островов той же группы, буддийские пилигримы посещают знаменитые монастыри (Пу-ту), посвященные Гуань-инь, богине милосердия, покровительнице мореходов. Самое название Пу-ту произошло, говорят, от имени Потала, священного храма-дворца Далай-ламы в Лассе; первая кумирня, сооруженная на острове в начале девятого столетия, была построена над пещерой, куда морская вода низвергается с ревом, и откуда она вылетает мелкими брызгами, словно белый дым. Сто монастырей острова, в которых живет около двух тысяч жрецов, служат летом отелями иностранным посетителям, которые приезжают сюда брать морские ванны. Растения и животные этого острова свято чтутся туземцами; кроме того, проливы, извивающиеся между островами, необычайно богаты рыбой, и фауна их заключает многие сотни различных пород: во всех морях Китая не найдется ни одного места, где бы натуралисты могли делать такия плодовитые, обильные результатами, исследования, как в водах острова Пу-ту. Главный промысел островного населения—рыбная ловля. Потомки разбойников, жители архипелага Чжу-сан до сих пор сохранили в сильной степени дух независимости; еще недавно, в 1878 году, они прогнали китайских солдат и наотрез отказались платить соляной налог.
Города бассейна Голубой реки, цифра населения которых указывается новейшими путешественниками:
Провинция Сы-чуань: Чэн-ду-фу (Рихтгофен)—800 т.; Сюй-чжоу-фу (миссионеры)—300 т.; Чун-цин-фу—250 т.; Батан (по Джиллю)—3 т.
Провинция Шэнь-си: Хань-чжун-фу (Сосновский)—70 т.
Провинция Ху-бэй: У-чан-фу, Хань-коу и Хань-ян—более 1 миллиона; И-чан—34 т.; Юнь-ян-фу—4 т.
Провинция Ху-нань: Чан-ша-фу (Мориссон)—300 т.; Сян-тань (Рихгофен)—1 мил.
Провинция Ань-хой: Ань-цин-фу—40 т.; У-ху в 1891—77 т.
Провинция Цзян-су: Шанхай—400 т.; Су-чжоу—500 т.; Чжэнь-цзян-фу—140 т.; Нанкин—130 т.
Провинция Цзян-си: Цзю-цзян-фу—53 т.; Ху-коу—50 т.
Провинция Чжэ цзян: Хан-чжоу-фу—800 т.; Ху-чжоу-фу—100 т.; Нин-бо-фу—255 т.; Шао-син-фу—500 т.; Дин-хай-тин—35 т.