XV. Цейлон

Большой остров, на который англичане всегда смотрели как на отдельную землю и который они не соединяют непосредственно со своею Индийскою империей, наследием бывшей ост-индской компании, составляет, с географической точки зрения, простой придаток или продолжение Полуострова. Несколько метров разницы в уровне соседних морей,—и Цейлон, выступив из-под воды своею северною оконечностью, соединился бы с Коромандельским берегом, точно так же, как, при более значительном вертикальном движения почвы в противоположном направлении, горы Анамалах и соседние массивы образовали бы, с окружающими их равнинами, другой Цейлон. Индусы всегда признавали, что южный остров есть часть большой земли, и из двух их эпопей одна рассказывает именно о том, как мост, перекинутый богами, соединил остров с континентом. Астрономы, как и поэты, считают Цейлон индусскою землей, и в их глазах меридиан острова есть тот, который проходит через гору Меру; они соединяют одною и тою же начальною линиею высочайшую вершину Гималаев и священный пик островного массива. Имена Цейлона тоже все индусского происхождения, за исключением, может быть, древнего наименования Ланка, которое, впрочем, по мнению Эмерсона Теннента, было дано ему браманами, в смысле «Блистательнаго». Тамрапарни, или «Блестящий как медь», эпитет, из которого греки сделали название Тапробана, применялся также к стране Мадура, в южной Индии, и река, орошающая равнины Тинневелли, сохранила его до наших дней. Наконец, слово Цейлон или Цейлан, употребляемое европейцами, и слово Серендиб, применяемое арабами, суть не что иное, как древнее название Сингала-двина или просто Сингала, т.е. «остров Львов» или «Львиный». Правда, эти дикие звери не водятся в Серендибе; «львы», которым он обязан своим именем, были завоеватели, пришедшие с севера, которые поработили туземных жителей. Цейлон так близко связан с полуостровом по сю сторону Ганга, что его можно рассматривать как уголок Индии, представляющий еще некоторые фазы древней истории индусского народа. Население его, в большей части пришедшее с соседнего континента, осталось более верным старым обычаям, чем обитатели первоначального отечества. Только на Цейлоне да в высоких долинах Гималайских гор можно еще найти остатки буддизма, который некогда был религией цивилизованных индусов: сингалезская (цейлонская) литература дала ученым возможность пополнить многие пробелы браманских книг.

Онесикрит, один из спутников Неарха во флоте Александра Македонского, и Мегасфен, посланник Селевка, принесли в Европу первые сведения о Тапробане; но, как это почти всегда случалось в истории географических открытий, остров принял в воображении моряков размеры, далеко превосходящие действительность; трудности плавания вокруг него, необходимость идти искать попутный ветер на больших расстояниях в эпоху перемены направления муссона, существование обширных мелей, простирающихся далеко по обе стороны северной оконечности острова, и, вероятно, также сбивчивость понятий, благодаря которой Цейлон, Ява и Суматра принимались за одну землю,—все это вместе было причиной того, что индийскому острову приписывали громадные размеры: древние греки дали ему название Антихтон, или «Противолежащая земля», т.е. смотрели на него как на особый мир или отдельный материк, составляющий в южных морях как бы противовес северному континенту. Даже Марко-Поло, с которого начинается период географических исследований нового времени, дает Цейлону окружность в 2.400 миль, почти в четыре раза превосходящую размеры его действительной окружности, длина которой, вместе с соседними островками, равняется 1.100 километрам; впрочем, он прибавляет, что окружность острова уменьшилась на целую треть с древних времен, «сравнительно с тем, как показано на всемирной географической карте мореплавателей»; он приписывал страшной силе северного муссона нашествия моря и частное разрушение морского прибрежья. С другой точки зрения, Цейлон тоже был сильно возвеличен рассказами мореплавателей. Они сделали из него страну чудес: в понятиях китайцев это был по преимуществу «остров сокровищ», в понятиях греков—«земля рубинов», а арабы, сравнивая тенистые берега Серендиба со своими спаленными жгучим солнцем берегами, рассказывали, что, после изгнания из земного рая, первые люди, по милосердию Божию, получили позволение жить во втором раю, в том, над которым господствует Адамов пик. Первые европейские мореплаватели, так же, как магометанские путешественники, восторг которых так живо описан в «Тысяче и одной ночи», говорят, что прежде чем взор приметит эту благословенную землю, о близости её догадываешься по благоуханию, приносимому морским ветерком. И точно, Цейлон—волшебный уголок земли, особенно для тех, кто только-что покинул знойные берега Африки или Аравии, или болотистые местности Сандербана, Ориссы, Годавери. Но как ни прекрасен этот уголок, он, однако, имеет равных себе между островами Малайского архипелага и Антильскими. Наконец, несмотря на плодородие его полей, богатство его копей и рудников, счастливое его положение между двумя морями, Аравийским и Бенгальским, Цейлон далеко уступает английской Индии в пропорциональной важности относительно населенности и развития торговли. Пространство этого острова 63.976 квадр. километр., народонаселение 3.235.342 души (в 1895 году), так что, следовательно, средним числом, приходится по 50 жителей на один квадр. километр.

Форму Цейлона часто сравнивали с формой груши, ножка которой находится на северо-западе, по направлению к дельте Кавери. Гористая область занимает центр южной части острова, и со всех сторон вокруг этого ядра из кристаллических горных пород почва правильно понижается к морским берегам; на юго-востоке, высокие массивы всего ближе подходят к морю и мысам, а в некоторых местах даже выдвинулись в самое море. В целом, горные хребты Цейлона представляют некоторый параллелизм в направлении от юго-востока к северо-западу, и в эту же сторону текут воды промежуточных долин. Представляя сходство с южно-индийскими горными массами Ниль-Гири и Анамалахом по геологическому образованию, массив Цейлона походит на них также средней высотой своих пиков. Высшая его точка, гора Педроталлагалла (2.524 метра), лишь немногим ниже Додабетты и Анамуди, и многие другие вершины превышают 2.000 метров; плоскогорье Нувера-Элиа, со всех сторон окруженное горами, поднимается на среднюю высоту 1.890 метров. Педроталлагалла, находящаяся в центре массива и окруженная другими вершинами, немного уступающими ей по высоте, остается скрытою от взоров обитателей соседних равнин; оттого она не могла сделаться самою знаменитою горою Цейлона. Горой священной по преимуществу почитается та, которая первая бросалась в глаза мореплавателям, когда они приближались к западным берегам,—Саманала, которую магометане прозвали «Адамовым пиком». Буддисты дали ей имя Срипада, «Отпечаток ноги», в честь своего учителя, который, будто бы, оставил на скале вершины след своей ступни,—огромная дыра, увеличенная с помощью резца и грубо изваянная; в нескольких метрах оттуда, на склоне горы, из скалы бьет ключ, указывающий место, где стоял святой, опершись на посох и созерцая пространство. Пышные рододендроны, достигающие от 10 до 12 метров высоты, растут по скатам, наклоняя свои цветущие ветви к вершине горы, «как бы стремясь приблизиться к священному отпечатку ноги Будды».

Северная половина острова, почти на всем её протяжении, представляет обширную равнину; один только отрог отделяется от центрального массива, направляясь на северо-восток к гавани Тринкомали; кроме того, несколько гор высятся по одиночке среди низменных пространств. Таков пик Магинтала, господствующий над священным городом Анараджапура; там и сям, в соседстве морских берегов, показываются базальтовые формации. В гористой части острова господствующая горная порода—гнейс; многие контрфорсы состоят из одной каменной глыбы, притупленной на углах атмосферными деятелями; некоторые из этих масс, возвышающиеся на 200 метров на обширном фундаменте в несколько квадратных километров, имеют выгнутый край, в форме полукупола, и целые храмы могли приютиться под этими естественными сводами; благодаря этим кривизнам поверхности, можно было иссекать в камне плиты в форме бревен и досок для покрытия пагод: неразрушимая скала, так сказать, символизировала долговечность веры. Цейлонский гнейс, так же, как гнейс южной Индии и как деканский трапп, выветриваясь, распадается на тонкую красную пыль, которая и покрывает почву. Местные жители называют кабуком эти латериты, составляющие резкий контраст своим ярким цветом с густою зеленью листвы. Путешественник, высадившийся на берег Цейлона, бывает прежде всего поражен красноватой окраской дорог и полей: может быть, этому кабуку «медно-красного цвета» остров и обязан был своим древним именем Тамрапарни, переделанным греками в Тапробану.

Немногие металлы, за исключением железа, встречаются в количествах, заслуживающих разработки, в горных породах Цейлона; месторождения золота, очень многочисленные, но бедные металлом, привлекли лишь небольшое число золотоискателей; жилы графита более производительны, и добываемый минерал составляет один из предметов отпускной торговли; но нет страны, более богатой драгоценными камнями. Реки южного берега, особенно те, которые орошают окрестности Ратнапуры, «Рубинового Города», катят в своих песках такое большое количество рубинов (красных яхонтов), сапфиров (синих яхонтов), гранатов, что некоторые берега почти сплошь состоят из этих камней; пыль, собираемая гранильщиками, употребляется ими для шлифовки самоцветных камней. Впрочем, в этих поверхностных слоях речных наносов не встречаются хорошие экземпляры рубинов; нужно рыть землю под песками и пробурить слои гравия и глины, прежде чем найдешь кристаллоносный слой, или неллан, который, как полагают, по времени образования предшествовал базальтовым извержениям, пробившимся местами на поверхность. В этом-то неллане искатели самоцветных камней и находят ценные кристаллы. До прибытия англичан природные жители острова никогда не давали себе труда добираться до самой скалы, где встречаются более крупные и отличающиеся лучшим блеском камни. Гранаты, особенно разновидности, известные под названием «коричных камней», до такой степени обыкновенны. что глыбы гнейса усеяны ими, точно звездами: полосы кристаллов, наполняющих горную породу, походят на ветви с сверкающими цветками. Цейлонские сапфиры и топазы признаны самыми ценными из 37 разновидностей драгоценных камней, собранных геологом Гигаксом; но алмазов нигде не находили в Серендибе, хотя о них говорят древние географы и арабские рассказчики.

Реки спускаются с центрального массива ко всей окружности острова, но лишь очень немногие из них имеют приемный бассейн, достаточно обширный для того, чтобы сделаться значительными притоками; по большей части, это—ручьи, страшные в сезон дождей, пересыхающие в сухое время года; только некоторые могут служить для мелкого судоходства в нижней части их течения, между устьем и первыми порогами, находящимися при выходе из области холмов. А между тем, многие из речек носят громкое имя «Ганга», как будто они могут быть сравниваемы с божественною Гангой, спускающейся с Гималайских гор. Самая обильная из них, Магавелли-ганга, или «большая река Песков», одна ветвь которой впадает в Тринкомальскую бухту, имеет всего только 215 километров длины и приносит в море лишь воды бассейна в 10.000 квадр. километров, хотя более двух третей центрального массива заключаются в пределах её покатости; в сравнении с большими реками Индии, этот цейлонский Ганг есть не более, как ручей.

Большинство ганг и ойя заперты при устье береговыми валами, которые отлагает речное течение, останавливаемое водами моря. Так образуются, под защитой этих песчаных кос, большие лагуны, где собираются воды, спустившиеся с плоских возвышенностей: одна из этих лагун или, как их называют англичане, gobbs, которая тянется вдоль восточного морского берега, на севере и на юге от Баттикалоа, имеет не менее 50 километров в длину; это огромный пруд, где судоходство производится под защитою от бурь и волнений моря, как во внутренних береговых водах (backwaters) Малабара. На западном берегу такия озера менее многочисленны, по причине близости гор и крутого ската; однако, и там образовалось несколько лагун, к северу и к югу от Коломбо. Остров Кальпентин может быть рассматриваем, в целом, как длинный береговой вал или коса; залив, отделяющий его от Цейлона, постепенно суживается к югу, и на протяжении около тридцати километров представляет просто большой пруд. Наибольшая часть восточного берега окаймлена дюнами. Пески приносятся на плоские берега береговым течением, которое следует направлению ветров, попеременно с севера на юг и с юга на север; высохший во время отлива песок подхватывается ветром и нагромождается в виде дюн; но редко бывает, чтобы эти горки долгое время оставались подвижными. Травы с расстилающимися корнями, какова, например, spinifex squarrosus, или «большая борода Рамы», скрепляют пески; вскоре кусты, деревца, затем большие деревья выростают на окрепших скатах; наконец, человек насаждает кокосовые пальмы, которые нигде так хорошо не произростают, как на этой легкой почве, всегда сырой в глубине и иногда смоченной на поверхности солеными брызгами. Кокосовые насаждения, покрывающие дюны в окрестностях города Баттикалоа, на восточном берегу острова, продолжаются непрерывным рядом на пространстве 70 километров в длину, при различной ширине, меняющейся от двух до пяти километров.

Северная часть Цейлона целиком состоит из разложившихся кораллов; до расстояния десяти и пятнадцати километров от моря плуг выбрасывает на поверхность раковины устриц и других двустворчатых, равно как ракообразных, виды которых живут поныне в соседних водах. Уже арабские путешественники знали об этом факте, но они давали ему странное объяснение: по их мнению, некоторые виды раков превращаются в камень по выходе из моря. Очевидно, эта область острова постепенно поднялась; здесь встречаются, так же, как и южнее, на приморье у Негомбо, туфы из известковых обломков, смешанных с раковинами и другими остатками, выброшенными морем и мало-по-малу превратившимися в твердый конгломерат. Манаарские туземцы, вырезывающие себе кольца и браслеты из раковины turbinella rapa, ищут эту раковину не только на дне моря, но собирают ее также в больших количествах на выступивших из-под воды берегах; близ Джафны нашли, в 1845 году, якорь таких размеров, что он, очевидно, должен был принадлежать большому кораблю, какие теперь уже не могли бы плавать в мелководных морях тех областей. Маленький архипелаг, продолжающий на северо-западе северную оконечность Цейлона, состоит из этих новых, постепенно приподнятых земель. Точно также, остров Манаар выступил из-под воды в недавнюю геологическую эпоху, хотя со стороны твердой земли Памбанская плотина, уже несколько веков тому назад, была прорвана напором волн. Индусская легенда, сообщаемая поэтами, говорит, что Манаар появился вместе с Ремесварамом в эпоху завоевания Цейлона Рамой. Бог-обезьяна Гануман, поместив одну гору на кончике своего хвоста, а другую на голове, бросил их в море, чтобы образовать мост, по которому и продефилировала обезьянья армия, шедшая в Ланку; эта плотина и есть мост Рамы или Адама.

Остров Манаар отделен от Цейлона извилистым проливом в 1.600 метров ширины, где суда находят не более метра воды в периоды отлива и который очень трудно было бы преобразовать в судоходный канал для больших судов; но пески моста Рамы, соединяющие Манаар с Рамесварамом в виде берегового вала или косы, частью выступившей из-под воды, длиною около 50 километров, представляют там и сям несколько брешей более глубоких, чем Манаарский пролив, и если английское правительство решится открыть между Индией и Цейлоном канал для большого судоходства, то, вероятно, не иначе, как прорыв траншею в «мосте Рамы», между 10-ти-метровыми глубинами, которые находятся на севере и на юге от песчаной насыпи. Смотря по направлению муссонов, песчаные мели перемещаются с севера на юг и с юга на север; когда ветер дует из Бенгальского залива, местное течение увлекает в морских проходах песок и коралловые обломки и отлагает их на берегах, обращенных на юг; в период юго-восточного муссона происходит обратное явление. Впрочем, морские течения не отличаются большою силой в заливах Манаарском и Палкском, на западных берегах Цейлона. Они идут попеременно вдоль берегов, огибая остров с восточной и с северной стороны, как будто бы он составлял часть Индийского полуострова; во время летнего муссона, течения, следующие вдоль Малабарских берегов, ударяются об остров на южном его берегу, проникая в Манаарский залив лишь небольшими боковыми струями: в период зимнего муссона, зыбь, идущая от Коромандельского берега, продолжается на восточном берегу Цейлона, не заходя в закоулок Палкского залива.

На острове Рамесварам, так же, как на всех коралловых берегах северной стороны Цейлона, пресные воды наполняют обширные подземные резервуары под рифами. Копая колодцы сквозь коралловую скалу, встречают во многих местах глубокия впадины или полости, где вода всегда держится на уровне соседнего моря, поднимаясь и понижаясь вместе с приливом и отливом, разность между которыми в этих областях моря от 45 до 90 сантиметров от самого низкого стояния воды («мертвые воды») до наивысшего прилива. В этих «приливных колодцах» (puits a mareyage), подобных колодцам на всех известковых берегах, соленая вода, проникая в трещины почвы, уравновешивает пресную воду своим боковым давлением. Подобно тому, как жидкость, содержащаяся в губке, сохраняется без перемены в резервуаре, наполненном рассолом, подземные скопления пресной воды на известковых морских берегах не могут быть изменяемы массой соленых вод, попеременно поднимающихся и понижающихся в ближайших к морю расселинах скалы. В глубоких колодцах пресная вода залегает на слое солоноватой воды, а нижняя жидкость совершенно соленая. Потурский колодезь, на северо-востоке от Джафны, есть одна из этих скрытых пучин или глубоких расселин, где чистая вода плавает поверху, тогда как нижние слои представляют последовательно всевозможные степени плотности до солености морской воды, на расстоянии 42 метров от поверхности. Тем не менее, ирригационные насосы не могут вычерпать верхнюю водную площадь, постоянно питаемую боковыми притоками.

Климат Цейлона походит на климат южной Индии, с тою лишь разницей, что он представляет меньшие уклонения, благодаря морской атмосфере, которая омывает остров со всех сторон, и правильным бризам, следующим за движениями солнца. Средняя температура в городах поморья от 27 до 28 градусов стоградусного термометра, и хотя северная оконечность острова на целые 350 до 400 километров более удалена от экватора, чем южные берега, но жары там сильнее, по причине отдаленности гор, песчаного свойства почвы, отражающей солнечные лучи, и соседства Коромандельских берегов, откуда дуют сухие ветры. Ураганы на Цейлоне очень редки; почти во все времена года движения атмосферы совершаются там с такою правильностью, что их можно предсказать задолго вперед и с полною уверенностью распределить употребление своих дней. От одного месяца до другого, как и от одного сезона до другого, температура представляет лишь весьма незначительные изменения: здесь царствует «вечная весна», как на островах Малайского архипелага, только распределение дождей неравномерно. Юго-западный муссон изливает значительное количество атмосферной влаги на равнины вокруг Коломбо и на всю юго-западную покатость гор, тогда как на восточные земли он приносит недостаточное количество дождей. В период северо-восточного муссона, который насытился водяными парами, проходя над Бенгальским заливом, происходит обратное явление: тогда восточный склон обильнее орошается атмосферными осадками. В среднем выводе, количество выпадающих дождей, наблюдаемое ныне более чем на 100 метеорологических станциях острова, может быть исчисляемо в два метра (в Коломбо средний слой дождевой воды за десятилетний период оказался равным 2,23 метрам); оно постепенно уменьшается с юга на север, от области, обращенной к океану, до области, смотрящей к твердой земле; разность между крайними станциями составляет пять с половиною метров: тогда как в Манааре средний слой дождевой воды не достигает одного метра толщины, в Падуполе, на западном скате Адамова пика, он равняется шести метрам. Высоты Нувера-Элиа бывают по целым неделям окутаны туманами.

В отношении флоры, как и в отношении климата, Цейлон походит на соседния континентальные земли; однако, он имеет и особенные растительные виды; ботанику, приехавшему с Явы, многие цейлонские леса напоминают растительность малайских островов. Различные растения, которые до сих пор не могли быть акклиматизированы в южной Индии, кроме как в садах, составляют теперь часть лесной флоры Цейлона: мускатное дерево разведено с полным успехом; мангустан дает здесь такие же превосходные плоды, как и в голландской Индии; дуриан, введенный португальцами с шестого столетия, сделался одним из обыкновенных дерев в цейлонских садах; что касается европейских фруктовых дерев, то они отлично принялись, но растут с такою силой, что не приносят ни цветов, ни плодов. В 1856 году насчитывали 2.670 видов явнобрачных растений на острове, но в действительности их, вероятно, существует, по меньшей мере, до 3.000; однако, леса замечательны гораздо более силой растительности, нежели разнообразием древесных пород, особенно в юго-западной части острова, на влажной покатости гор. Эта область, самая населенная и наиболее посещаемая, есть, вместе с тем, самая прекрасная, самая живописная, благодаря разнообразным породам пальм (десять или пятнадцать различных видов), высоко поднимающим свои коленчатые стебли и короны в форме вееров над густой чащей других растений. Египетский дум (hyphane thebaica) тоже находится в числе этих пальм; но как он разнится от дерева, которое мы видим в первоначальном отечестве! Ствол вдвое шире и выше, развилины многочисленнее и более сближены, а листья, цветы, плоды сделались гораздо крупнее и красивее. Одноствольные пальмовые деревья, увенчанные верхушкой в форме зонтика или опахала, составляют резкий контраст с этою вилообразною пальмой. Из пучка громадных листьев, поверхность которых имеет не менее 5 или 6 квадр. метров, поднимается исполинский цветок зонтичной пальмы, достигающий от 10 до 12 метров (от 14 до 17 аршин) высоты и заключающий в себе многие миллионы маленьких цветков; в каждой деревне есть аллеи из кокосовых пальм, дерева, которое «не может жить вдали от звука человеческого голоса». Огромные баобабы растут на острове Манаар, где они впервые были насаждены португальцами или арабами. В девственных лесах тек встречается редко; древесные породы. дающие лучший строевой лес,—это черное дерево и chloroxylon swetenia. Еще полезнее бамбуки и пальмы-тростники, ползущие по земле; некоторые из этих лиан имеют до 75 метров в длину и только от 2 до 3 сантиметров в диаметре, без малейшей неправильности. Из них плетут воздушные мосты, которые с трудом различишь от других вьющихся растений и переплетающихся древесных ветвей; носильщики, даже нагруженные лошади проходят по этим качелям, которые трясутся и качаются при малейшем давлении, потрясая гибкия, упругия ветви дерев, к которым они прикреплены.

Животное царство Цейлона не соответствует богатству его характеристических растений; числом форм оно далеко уступает фаунам соседнего континента, Сондских островов, экваториальной Африки, Бразилии. Тем не менее, этот остров имеет некоторые особенные, ему свойственные, виды, так что его нельзя считать простым зоологическим отделом южной Индии. Слоны, отныне защищенные от охотников строгими законами, стали довольно редки в области равнин, и вывоз этих великанов животного мира на твердую землю в последнее время заметно уменьшился; так, в пятилетие с 1858 по 1862 год было отправлено на континент 1.600 голов; в следующия же восемнадцать лет, с 1863 по 1880 год, вывезено уже только 1.685 голов, на сумму 1.300.000 франков. Некоторых из больших млекопитающих, свойственных соседнему материку, совсем нет на Цейлоне; тигр, волк и различные породы антилоп не водятся в его лесах, но зато он имеет несколько исключительно ему свойственных животных, между прочим, одну летучую мышь, величиной едва превосходящую пчелу. Самое страшное для путешественников животное—это крошечная пиявка, одна из самых маленьких, какие только существуют (hirudo ceylanica); в 1815 году, во время экспедиции против Канди, многие английские солдаты сделались жертвой этих бесчисленных кровопийц; охотники надевают род набедренников, когда отправляются в леса внутренней части острова, где эти пиявки кишат мириадами. Между тремя стами птичьих пород более тридцати видов не встречаются в других местах. Специальная фауна Цейлона заключает в себе 18 пресмыкающихся, даже три рода, которые не представлены на соседнем континенте; один вид ящерицы, общий Цейлону и Бармании, до сих пор еще не был открыт в промежуточных странах. Многие рыбы отличаются особенными нравами: таковы окуни кавайя (anabas или perca scandens), которые ходят на большое расстояние от берегов по сырой траве, и даже, говорят, всползают на пальмы-пальмиры, чтобы расположиться там между широкими листьями. Говорят, что рыбаки сохраняют их живыми по четыре и по пяти дней вне воды. Другие рыбы, тоже из семейства окуней, зарываются в грязь прудов и луж, и живут таким образом без воздуха и воды впродолжении всего сухого времени года. Раковины не встречаются нигде в столь многочисленных разновидностях, как на плоских берегах Манаарского залива. Лучшие из существующих конхилиологических коллекций состоят, в наибольшей части, из экземпляров, собранных на Цейлоне; первые натуралисты, описывавшие раковины, чуждые европейской фауне, не зная места их происхождения, имели перед глазами исключительно цейлонские виды.

Если не по высшим животным, то, по крайней мере, по рыбам и раковинам, Цейлон можно, кажется, считать скорее малайской, нежели индусскою землей. Невозможно иначе объяснить это сходство животных форм, как допустив, что некогда существовало какое-нибудь географическое сообщение между Цейлоном и Сондскпм архипелагом, или непосредственно через земли, теперь уже исчезнувшие, или косвенно через морские берега, окружающие Бенгальский залив, и которые тогда находились в пределах экваториального пояса, постепенно сузившагося с древних времен. Морская фауна Цейлона тоже походит на морскую фауну аравийского берега Красного моря, с тою разницей, что первая гораздо богаче видами и разновидностями, хотя однообразнее цветами. Бесчисленные животные, кишащие в коралловых рощах Аравийского залива, окрашены в яркие цвета, красный, оранжевый, желтый, тогда как у видов Тапробаны общий цвет—зеленый. Вообще зеленый колорит составляет, так сказать, ливрею этого острова, который еще справедливее, чем Ирландия, прозван «Изумрудным островом»: рыбы, ракообразные, морские звезды имеют такой же цвет, как большинство ящериц, птиц, насекомых; вся низшая животная жизнь приспособилась к своей зеленеющей среде.

Народонаселение Цейлона быстро возрастает, благодаря плодородию почвы и трудолюбию жителей; но невероятно, чтобы оно могло сравняться с массами народа, которые были скучены на острове до эпохи истребительных войн, опустошавших Цейлон в средние века. Углубляясь в леса и джунгли внутренности острова, путешественник с удивлением встречает полуразрушенные резервуары и каналы, из которых каждый был окаймлен плантациями и местечками, ныне исчезнувшими: из 3.000 прудов более 1.500 заброшены, и в числе их есть такие, которые образуют болота пространством в 50 квадр. километров. Каловевский резервуар, самое обширное из всех этих водохранилищ, существует еще частью доныне, и близ плотины он имеет 20 метров глубины; чтобы произвести в нем все нужные поправки и распределить его воды по всему округу Авараджапура. нужно было бы израсходовать около миллиона. Различные документы, относящиеся к четырнадцатому и пятнадцатому столетиям, говорят о существовании на острове около полутора миллиона «селений», или групп домов, построенных, как и нынешния деревни, на задерживательных плотинах или в лесках и рощах, растущих в непосредственном соседстве с водохранилищами. Из этого нужно заключить, что в ту эпоху Цейлон был так же густо населен, как в наши дни населены аллювиальные равнины Индии.

Хотя побоища и голодовки, порожденные дурным управлением, уменьшили, вероятно, на девять десятых прежнее народонаселение Цейлона, однако, и теперь еще существуют кое-какие остатки первобытных племен (аборигенов), нравы которых напоминают времена до-исторические. Ведды, вероятные потомки якков, населявшие остров до прибытия завоевателей, прославляемых в эпопее Рамайяны, сохранились в виде отдельного народца только в юго-восточной части Цейлона, преимущественно в лесах вокруг Бинтена, Бадулы, Нильгалы, у восточного основания горного массива. Первые путешественники назначают им гораздо более обширную территорию; по их словам, некоторые группы веддов жили даже в северной области, ближайшей к Коромандельскому берегу, откуда исходил поток индусских иммигрантов. Еще около половины настоящего столетия их насчитывали до восьми тысяч душ: теперь это число уменьшилось до нескольких сотен, и даже можно задать вопрос, существуют ли они в чистом, несмешанном состоянии; последние переписи показывают, что среднее число детей весьма незначительно в их семействах, хотя обычай детоубийства не был констатирован. Ведды—одна из тех народностей, которым, кажется, грозит близкое поглощение и которые изучаются антропологами с тем большим интересом, что они скоро совсем исчезнут с лица земли. Впрочем, вероятно, что прежде преувеличивали численность аборигенов: таинственность их жизни делала то, что они казались многочисленнее, чем были в действительности; по свидетельству путешественников, они никогда не бывали в непосредственном соприкосновении с иноплеменниками, вообще с чужими; даже для совершения мены, они приходили ночью в деревни и клали у дверей торговцев образчики нужных им предметов, помещая тут же рядом дикий мед или продукты своей охоты: несколько времени спустя, они опять являлись в тот же самый час ночи, чтобы взять купленные вещи. Таково, вероятно, происхождение древней легенды, сообщаемой китайским пилигримом Фагианом, по которой цейлонские коммерсанты, будто бы, вели меновую торговлю с «змеями и демонами».

Те из веддов. которых наблюдали антропологи, все очень низенького роста и могли бы быть даже причислены к карликам (средний рост веддов, жителей Бинтенна: мужчин 1.537, женщин 1,448 метра); головы у них тоже очень маленькия: по вместимости черепа, они занимают последнее место между человеческими породами. Впрочем, они довольно проворны и сильны, и хотя их описывали как самых безобразных из людей, с выступающими вперед челюстями, с приплюснутым носом, маленькими глазками, оттопыренными и подвижными ушами, однако, их подлинные фотографические карточки не походят на эти отвратительные портреты; быть может, они немного чернее сингалезцев (цейлонцев), но во всяком случае, цвет кожи у них не такой черный, как у негра, и шевелюра их редко бывает волнистая. Что касается их цивилизации, то она самая первобытная: у них нет даже глиняной посуды, и хотя они покупают железные дротики и стрелы, но не умеют заострять их иначе, как посредством ударов камнем; хижин они себе не строют и живут под ветвями дерев и в пещерах. Кочующие звероловы, они питаются почти исключительно мясом животных, и еще недавно они даже не давали себе труда варить его. Бродя группами из нескольких человек, иногда даже из нескольких семей, они не имеют никакой политической организации, никакой определенной религии; они смутно боятся демонов, смешивая их с предками; пляски и крики, в роде тех, какие практикуются шаманами,—вот единственные их религиозные церемонии; они никогда не моются, опасаясь, чтобы вода не лишила их силы. По рассказам некоторых новейших авторов, впрочем, оспариваемым, ведды, будто бы, не обладают даже самыми простыми познаниями, без которых немыслимо человеческое существование; они не умеют, будто бы, ни считать, ни различать цветов, ни указать последовательность времени. Они плачут и кричат, но их, говорят, никогда не видали смеющимися; если это правда, то в этом отношении они были бы единственным примером между народами. А между тем, язык их мало разнится от языка их соседей сингалезцев. В веддах видят не первобытных дикарей, но одичавших потомков цивилизованного народа; несмотря на их жалкое состояние, на них смотрят как на принадлежащих к высшей касте: это «царские дети». И действительно, соблюдаемый ими доныне обычай жениться на своей младшей сестре практиковался именно государями страны до прибытия завоевателей индусов. Впрочем, теперь ведды цивилизуются: из двух их племен только одно держится совершенно особняком от сингалезцев. Члены другого народца не боятся более вступать в непосредственные сношения со своими соседями, они высекают огонь посредством огнива, прикрываются одеждами из тканей, вместо передников из листьев, покупают наряды и украшения для своих женщин; наконец, браки между веддами и тамилами преобразовывают мало-по-малу расу. Большинство туземцев, окрещенных миссионерами в христианскую веру, нисколько от этого не изменило свой образ жизни.

Родии, т.е. «болотные люди», которые живут в числе около тысячи душ в западных долинах цейлонского массива, часто смешиваются с веддами, но они походят на этих последних только диким состоянием, в котором еще находятся многие из их кланов; еще недавно им было запрещено переправляться через реку на пароме, доставать воду из источника, входить в деревню, учиться какому-нибудь ремеслу, пахать землю. Они не могли иметь сообщения с обществом иначе, как через посредство тюремщика, и этому-то последнему из сигналезцев родийские главари должны были бить челом. И, однако, родии находят еще в Цейлоне человеческие существа, которыми они могут гнушаться; они считают себя гораздо выше амбаттейев и не позволяют даже своим собакам есть пищу, приготовленную этими несчастными. Родии, по большей части, высокого роста, и черты лица у них правильнее, чем у веддов: между ними встречаются самые красивые женщины Цейлона. Полиандрические нравы (многомужство) преобладают у этих презираемых туземцев, но они не женятся на своих сестрах. Они называют себя буддистами; однако, главный их культ состоит в поклонении злому духу, которого они пытаются умилостивить, принося ему в дар плоды, овощи и кровь красного петуха. Единственные между жителями Цейлона, они говорят оригинальным диалектом, который не имеет связи ни с дравидскими идиомами, ни с арийскими языками, ни с старым сингалезским наречием.

Главная масса островного населения, сгруппированная в южной области, кажется, очень мало отличается от веддов в физическом отношении. Большинство сингалезцев малорослы; голова у них продолговатая, цвет кожи смуглый или красноватый, всегда светлее, чем у тамилов; характеристическую черту, которою они наиболее отличаются от дикарей, составляет орлиная форма носа. Что всего более поражает путешественников при виде сингалезцев в собственном смысле—это их женственная наружность; они имеют грациозные и округлые формы, улыбающееся лицо, длинную черную шевелюру, тщательно завитую, которую они заплетают в форме шиньона на верхушке головы и поддерживают черепаховым гребнем; костюм их тоже женский. Они вообще в высшей степени кротки и ласковы, приветливы, гостеприимны, исполнены чувства справедливости, но глубоко чувствуют обиды, и хотя привыкшие оказывать повиновение правильной администрации, они, однако, возмущаются всяким произволом власти. В 1848 году на Цейлоне повсеместно вспыхнули бунты по случаю натуральных повинностей и добавочных податей, которыми они были обложены; революционные движения Западной Европы отразились на отдаленном острове Индийского океана.

Каковы бы ни были местные различия, сингалезцы несомненно связаны нечувствительными переходами с дравидийцами и с арийцами; трудно было бы указать существенные разницы черт между ними и индусами. Там и сям встречаются еще на Цейлоне полиандрические хозяйства, остаток семейного устройства, некогда общераспространенного в крае. Цейлонцы пользуются замечательным иммунитетом в отношении некоторых болезней, поражающих чужеземцев. Заболевания дыхательных путей, бронхиты, коклюши, дифтериты, плевриты, воспаления легких неизвестны у туземцев и очень редки у европейцев, пребывающих на острове; страдающие грудными недугами, приехав на о. Цейлон, вообще находят там улучшение в своем состоянии, тогда как метисы (помеси) часто делаются жертвами бугорчатки. Дисентерия, гепатит (воспаление печени), ревматизм, нервные страдания—тоже болезни исключительные у сингалезцев; но они часто заболевают миазматическими лихорадками, и опухоль селезенки составляет общий недуг у взрослых.

Что касается языка, то он смешанного происхождения; сингалезский диалект приближается к дравидским идиомам по множеству старых слов, обозначающих предметы или относящихся к понятиям первобытной цивилизации; но термины религиозной речи он заимствовал у языка пали, а термины науки и искусства у санскрита; в этом смешении преобладающее значение имел элемент арийский. Сингалезский окончательно причислен учеными к арийским языкам. Его литература, сохранившаяся на листьях зонтичной пальмы, богата нравоучительными книгами, религиозными гимнами, народными балладами. Большая часть сочинений, даже грамматики и сборники формул, написаны в стихах; иная палийская поэма заключает в себе больше полумиллиона стансов. Самый драгоценный памятник этой письменности—Магавансо, собрание хроник, содержащее историю всех династий, царствовавших между третьим веком общепринятой эры и половиной восемнадцатого столетия. Тогда как индусы твердой земли отлагались от буддийской религии, некогда господствовавшей на Полуострове, цейлонцы оставались верны культу, который был принесен им проповедниками «великого учения», две тысячи двести лет тому назад. Впрочем, их буддизм нетождествен с буддизмом барманцев, сиамцев и тибетцев; отдаленность, соприкосновение с иноверческими населениями имели следствием постепенное разделение религиозных общин. Некоторые сиваитские и вишнуитские обрядности сохранились или проникли в буддийские храмы Цейлона. Эмблемы сиваизма встречаются во многих святилищах, особенно в Матуре, на южном берегу, и буддийские поклонники ни мало не смущаются этим обстоятельством во время своих молитв. Точно также, с другой стороны, тысячи туземцев, обращенных в католичество, остались последователями Будды.

По вероисповеданиям население Цейлона распределялось в 1891 г. следующим образом:

Буддистов—1.698.070: сиваитов—493.630; мусульман—197,775; католиков—117.138; протестантов—30.839.

Вся северная часть острова населена тамильскими переселенцами, пришедшими в разные эпохи и ничем не отличающимися от своих единоплеменников, живущих по другую сторону пролива. Во времена первых нашествий они были вообще обозначаемы под именем малабарцев, хотя это были, главным образом, выходцы с Коромандельского берега; число их не перестает возрастать, благодаря мирному переселению индусских работников, в настоящее время единственных возделывателей полей, которые некогда были опустошаемы их предками. Так как область, в которой они поселяются, самая плодородная на всем Цейлоне, хотя и наиболее пренебрегаемая. то очень вероятно, что они мало-по-малу сделаются господствующим элементом народонаселения. В 1871 году они представляли не более одной пятой общего числа жителей; в настоящее же время они уже составляют целую четверть, и ежегодно в сезон сбора кофе прибавляется от 60.000 до 160.000 пришлого рабочего люда к подвижному населению. Так называемые «мавры», живущие в большом числе не только в приморских городах, но также и внутри острова, такого же происхождения, как моплахи на Малабарском и лаббаи на Коромадельском берегах: это потомки арабов, скрестившихся с туземцами. Что касается португальцев и голландцев, то их можно встретить теперь только в виде помесей, или метисов. В то время, как первые, по большей части, принадлежат к сословию прислуги и чернорабочих, правнуки голландцев, известные под именем бургеров, составляют средний класс общества в городах, где они являются лучшей опорой английского владычества; между ними преимущественно выбираются писцы, судебные пристава, адвокаты и судьи. Они уже забыли свой родной язык, тогда как португальские метисы говорят еще испорченным наречием лузитанского. Кафры, негры, арабы, парсы, малайцы с Явы и с других островов Сондского архипелага, китайцы тоже находятся в числе иностранных резидентов, которых привлекают на этот остров торговля и культура кофейного, чайного и хинного дерев. Форма судов с боковыми поплавнями (outriggers), которые употребляются с незапамятных времен в Пойнт-де-Галле, как и на малайских островах, доказывает, что Цейлон и Малазия находились между собою в сношениях уже гораздо ранее той эпохи, когда Тапробана стала известна западным народам.

Народонаселение острова в 1891 г. состояло из 3.008.466 душ (1.594.181 мужск., 1.414.284 женск. пола), в том числе было:

Сингалезов—2.000.000 душ; индусов тамилов—720.000 душ; мавров—190.000 душ; евроазийцев—20.000 душ; арабов—18.000 душ; европейцев (из которых четверть военных)—6.000 душ; малайцев— 9.000 душ.

Джафна или Джафнапатам, «Город игрока на лире», северная столица Цейлона, лежит вне острова, на коралловой и песчаной земле, которая вдается между Палкским проливом и Бенгальским заливом. Защищенная обширною пятиугольною цитаделью голландской конструкции, Джафна походит скорее на сад, нежели на город; только некоторые высокие дома с верандами и террасами виднеются среди рощ кокосовых и веерных пальм; на территории Джафны растут семь миллионов дерев этой породы. Город очень деятельный, населенный уже два столетия теми неутомимыми тамилами, которые эмигрируют ко всем берегам Индийского океана, Джафнапатам ведет торговлю с большой землей Цейлона, но море так мелко перед городом, что корабли не могут там бросать якорь; они останавливаются на другой стороне острова, у мыса Педро, или километрах в двадцати к юго-западу, близ островка Лейден.

Город Мантот, лежащий на юге, на берегу неглубокого канала, отделяющего Манаар от Цейлона, есть «сад», как, вероятно, показывает его имя; впрочем, другие этимологи приписывают этому названию смысл «Большого Парома»; по их толкованию, в этом месте первоначально существовал порт, принимавший пассажиров, которые приходили по мосту Рамы. Недалеко оттуда находится Арипо, главная станция для ловли жемчужных раковин; во время сезона это местечко населяется множеством пришлого люда; берег бывает сплошь покрыт палатками ловцов, а море усеяно мелкими судами. Но не каждый год можно предпринимать сбор жемчужных раковин. Проэксплоатировав жемчужные мели до последней крайности, английское правительство, присвоившее себе монополию этого промысла, запрещает лов в течение известного числа лет, до тех пор, пока морское дно снова не заселится драгоценными моллюсками. С 1833 по 1854 год ловцы отдыхали, и первая следовавшая за тем кампания дала 7 миллионов жемчужных раковин. В 1863 году лов был снова приостановлен на десятилетний срок, но по прошествии этого периода наловили только 2 миллиона моллюсков. Сезон 1880 года был самый удачный из бывших до сих пор, по количеству выловленных раковин, но жемчуг продается теперь в десять раз дешевле, сравнительно с теми ценами, какие существовали на него еще в начале настоящего столетия. Улов 1880 года дал 35.238.966 жемчужных раковин, ценность которых равнялась 500.000 франкам. Раковистые слои, толщиною более метра, окаймляют морское прибрежье на обширных пространствах и позволяют судить о громадных количествах жемчуга, которые были добыты из этих вод со времен доисторических. На юге от Жемчужного берега, бухта, отделяющая твердую землю от острова Каративо и от полуострова Кальпентин, чрезвычайно богата рыбой, и тамошние рыболовы посылают значительные количества рыбы в Коломбо; они ловят также черепах и акул, плавни которых отправляются на рынки Китая, равно как голотурии (морские кубышки) и съедобные водоросли, известные под именем «кальпентинского мха» (chondrus crispus). Тем не менее, рыбаки, по большей части, народ очень бедный; они не владеют ни лодками, ни сетями, которые употребляют для своего промысла, и даже должны платить пошлину владельцу берега, на котором раскладывают, для сушки, добычу лова; на их долю достается только четвертая часть прибыли, да и из этой суммы они должны еще уделять известную часть на уплату жалованья «заклинателю акул», называемому также «укротителем моря». Морские раковины покрывают песок своими разбитыми обломками, которыми прибрежные жители пользуются для приготовления извести. Часовня св. Анны, на полуострове Кальпентин, есть главная святыня и главное место паломничества для цейлонских католиков. Иногда там собирается до 25.000 богомольцев; даже индусы и магометане глубоко чтут эту святую, которую они называют Ханна Биби (царица Анна).

К востоку от полуострова Кальпентин, среди лесов, на берегах прудов, ныне засыпанных и обратившихся в болота, видны многочисленные остатки древних столиц Цейлона, где жители некогда были скучены сотнями тысяч. Анараджапура, древняя Анурада, которая была избрана царской резиденцией слишком две тысячи триста лет тому назад и о которой Птоломей упоминает под именем Анурограммон (Анурадхаграма), теперь простая деревня, не насчитывающая даже тысячи жителей. По сказанию летописей, городская ограда, заключавшая в себе также поля и парки, имела не менее 25 километров длины в одной стороне; следовательно, пространство Анараджапуры было вдвое больше площади, занимаемой в настоящее время Лондоном. Почва везде красная от кирпичной пыли; статуи, надгробные памятники, бесформенные остатки зданий рассеяны по джунглю; полуразрушенные буддийские ступы, поднимающие свои куполы еще на 60 и 75 метров над уровнем земли, высятся над лесом, как пирамиды из зелени; сотни каменных колонн указывают место, где находился знаменитый «бронзовый храм». Но из всех памятников Анараджапуры самый замечательный и наиболее прославленный—«священный бо, победоносный господин», старейшее историческое дерево в свете, потому что оно было посажено в 288 году до Р. X., и с этой эпохи летописи не переставали упоминать о нем. «Священная дорога», обставленная по сторонам надгробными памятниками и другими зданиями, направляется из Анараджапуры к горе Мигинтала, возвышающейся в 12 километрах к юго-востоку. Эта огромная скала обозначает собой место, где сошел просветитель сингалезов; исполинская лестница в тысячу слишком ступеней поднимается от основания горы до вершины, где стоит пагода, которая некогда, по словам легенды, была увенчана карбункулом красного цвета; иногда по всему пути расстилали дорогия ткани в виде непрерывного ковра от дворцов города до храма на горе Мигинтала. С паперти этого здания видишь у себя под ногами более половины острова, и взор простирается до двух морей.

В восьмом столетии христианской эры Анараджапура утратила свой ранг столицы, и Полланаруа наследовала ей в качестве царской резиденции. Менее обширный, чем его предшественник, этот город простирался, однако, на 50 километров в длину и, средним числом, на 6 километров в ширину; теперь это не более, как деревня, известная под именем Топаре. Группы зданий, сохранившихся в Полланаруа,—самые красивые на всем Цейлоне, и окружающая природа придает им особенную прелесть и живописность: деревья, завладевая дворами и фасадами дворцов, захватили статуи и колоннады и обвивают их своими корнями и ветвями; гигантские Будды появляются при конце широких аллей, высоко поднимая свои головы над переплетающимися ветвями деревьев; там и сям громадные ступы, почти совершенно скрытые растительностью, показывают только колоннады и лестницы своего основания. Строения в Полланаруа, как и строения Анараджапуры, представляют сумму труда, быть может, не меньшую той, какую потребовало сооружение египетских пирамид. Одна только из анараджапурских ступ доставила бы столько кирпича, что из него можно бы было построить восемь тысяч обыкновенных лондонских домов, или воздвигнуть стену в метр толщиною и в три метра вышиною, идущую от Парижа до Ламанша. На западе от Полланаруа другой колоссальный памятник свидетельствует об изумительном труде древних сингалезов: это форт Сигири, построенный на вершине скалы в форме столба, на который взбираются по ступенькам, иссеченным в камне, снаружи и внутри утеса.

На юг от Кальпентинской бухты, идущая вдоль морского берега большая дорога, еще не сопровождаемая рельсовым путем, проходит через города Патлам, Чилао (по-английски (Chilaw), затем через Негомбо, город, окруженный рощами коричного лавра, и в котором метисов, голландских и португальских, пропорционально больше, чем во всяком другом городе острова. За большою лагуной, называемой озером Негомбо, дорога приводит в нынешнюю столицу Цейлона, в Коломбо, бывший Калан-тотта, или «брод на Калани», получивший это название от реки, которая там изливается в маленькую бухту прибрежья, защищенную от южных ветров косой; прежде Калани-ганга впадала в море в 4 километрах к югу от бухты. Как большая часть городов Востока, Коломбо делится на два города—«черный», где живут туземцы, сингалезы, мусульмане и тамилы, и «форт», или новый европейский город, населенный преимущественно чиновниками и иностранными коммерсантами; аллеи из кетмий (hibiscus) и других дерев окаймляют улицы, и часто шоссе бывает усеяно их цветами, желтыми и красными. Низменные и песчаные земли, воды болота, недостаток защиты от ветров в рейде составляли большие неудобства для столицы. Правда, прежде Коломбо находился в центре садов, производящих драгоценную кору корицы; но правительство должно было отказаться, в 1832 году, от монопольной культуры этого продукта, которая, вследствие усилившейся иностранной конкурренции, сделалась малоприбыльною; теперь резиденты заменяют постепенно свои рощи коричного лавра пальмовыми насаждениями. Кофейные плантации, разведенные в центре острова, получили в местной торговле такую же важность, какую прежде имела корица, и Коломбо, потеряв один элемент торгового обмена, приобрел другой, вдесятеро более ценный. Мало-по-малу все торговое движение края сосредоточилось в столице, и чтобы удержать это движение, искусственно создали гавань, в которой ей отказала природа: жете, длиною в 1.280 метров, проведенное от южной стрелки бухты по направлению к Исаврским скалам, захватило у открытого моря значительное пространство, где становятся на якорь самые большие пароходы, защищаемые от юго-западного волнения. Другое жете будет ограничивать гавань с северной стороны. В 1892 году в порте Коломбо было в приходе 1.610 пароходов, общей вместимостью в 2.939.261 тонну, и 58 парусных судов, в 72.215 тонн вместимости. Ценность оборотов внешней торговли этого города в том же году составляла: по привозу 63.189.064, по вывозу—59.267.820 рупий.

В предвидении близкого упадка своего города, уже покидаемого пакетботами, которые предпочитают направлять свои рейсы в Коломбо, многие из резидентов Пойнт-де-Галля,—или, короче, просто Галля,—переселяются на постоянное жительство в столицу. А между тем, Галль, древний город, имеет естественный порт, хотя, впрочем, небольшой и опасный при входе; кроме того, он занимает великолепное положение, как промежуточная пристань между двумя морями, Аравийским и Бенгальским; невозможно, чтобы он не сохранил важного значения для проходящих мимо судов: он для Индии то же самое, что Мыс Доброй Надежды для Африки (движение судоходства в Пойнт-де-Галле в 1893 году: 451 судно, вместимостью в 1.008.933 тонны). Оттого главный город, опасаясь соперника в южном городе, до сих пор отказывал ему в железной дороге, и участок рельсового пути, выходящий из Коломбо, останавливается в Кальтуре. Во всем мире нет такой прекрасной дороги, как широкая аллея из кокосовых пальм, которая идет вдоль морского берега между Коломбо, Пойнт-де-Галлем и Матурой, на протяжении 200 километров. По краям этой бесконечной аллеи, под высокими веерами исполинских пальм, растут деревья и кустарники всякого рода, покрытые, в свою очередь, сетью лиан, блистающих яркими цветами; с одной стороны, море развертывает бесконечный ряд своих лазурных волн с белыми гребнями; с другой—величественная гора «Адамов пик» обрисовывает профиль своей подернутой фиолетовым туманом массы над черными контрфорсами лесов, образующих неподвижную стену на заднем плане картины, за постоянно меняющейся декорацией деревьев, окаймляющих дорогу.

Канди, бывший главным городом острова после Полланаруа и прежде Коломбо, служит еще летней резиденцией для английских чиновников. Он занимает, на высоте 518 метров, очаровательное местоположение, на берегу маленького озера, окруженного тенистыми аллеями, на полуострове, образуемом изгибом реки Магавелли-ганга. Холмы с пологими скатами, усеянными виллами и дачами, тянутся амфитеатром вокруг озера, и за этой первой грядой высот виднеются вдали голубоватые вершины гор. Построенный в большой части португальскими колодниками, Канди походит своими домами, крытыми черепицей, на старинный европейский город; но к этому нужно прибавить то, чего не имеют европейские города,—роскошную тропическую растительность, пальмовые рощи, чащи бамбуков, тысячи деревьев и кустарников, наполняющих фруктовые сады. Расположенный в семи километрах к юго-западу от Канди, ботанический сад Перадениа, соединяющийся с городом непрерывным предместьем, есть один из богатейших в свете; в этом огромном парке, занимающем 60 гектаров (55 десятин), находишь не только растения, принадлежащие к флоре острова, но также все экзотические виды, введенные на Цейлоне и культивируемые преимущественно на склонах гор, возвышающихся на юге. Железная дорога, соединяющая Коломбо с Канди, проходит на высоте 600 метров через перевал Кадуганнава.

Кофейное дерево получило большую экономическую важность в сельско-хозяйственной промышленности этой области. Введенное в 1690 г. голландцами, затем заброшенное (потому что давало продукт качеством ниже яванского растения), дерево это возделывается правильно лишь с 1825 г., но уже через несколько лет оно сделалось одною из главных культур; после освобождения невольников на Ямайке, Сан-Доминго, в Гвианах, Цейлон остался, в отношении этого производства, без соперников между английскими колониями; быстрое развитие культуры кофе началось с 1856 года. Единственные местности гор, где можно с успехом культивировать кофейное дерево,—это лесистые части; пространства же, поросшие высокой травой, так называемые патены (patenas), которые плантаторам не было бы надобности расчищать, дают малоценный продукт, хотя земля там, повидимому, не отличается от почвы соседних лесов. Слишком тысяча двести кофейных плантаций, имеющих общую площадь около 100.000 гектаров (91.530 десятин), занимают склоны гор, и в сезон сбора кофе на этих плантациях собирается до 300.000 рабочих, тамилов, постоянных жителей или приходящих на время из других мест. Но, к сожалению, теперь цейлонскому кофейному дереву угрожают многочисленные болезни, от которых иногда сильно страдает урожай; особенно hemileja vastatrix производит большие опустошения с 1868 г., и до сих пор еще не нашли средства восторжествовать над ним; ежегодный убыток, причиняемый этим грибком, исчисляется в 50.000.000 франков. В эти последние годы ввели кофейное дерево из Либерии, более крепкое и растущее на меньших высотах; таким образом получилась возможность расширить пояс плантаций до самых равнин.

Вывоз кофе с о. Цейлона: в 1827 г.—667.885; в 1847 г.—7.264.500; в 1857 г.—24.260.925; в 1878 г.—50.800.000; в 1882 г.—236.280.000; в 1893 г.—40.000.000 килограмм.

Но в целом поверхность земель, посвященных культуре кофейного дерева, уменьшилась почти на одну десятую; частью она была заменена другими культурами, именно возделыванием дерев хинного, каучукового, какаового, сахарного тростника, кардамона, перечника, мускатного дерева. Общая площадь хинных лесов на Цейлоне в 1880 году равнялась 13.428 гектаров; дерев насчитывалось до 50.000.000. Вся получаемая из этих лесов хинная кора вывозится в Англию. Отпуск этого продукта с о. Цейлона в 1872 году составлял только 5.173 килограмма, а десять лет спустя, в 1882 году, он уже простирался до 522.895 килограммов. Кроме того, на острове возделывается чайное дерево, и собираемый чай отправляется частью в Австралию; в 1881 году чайных плантаций было 1.546. занимаемая ими площадь равнялась 249.336 гектарам, из которых 131.721 гектар были в культуре. В 1893 г. вывоз чая простирался до 440.000.000 килограмм. Ветвь железной дороги, поднимающаяся по возвышенной долине реки Магавелли-ганга, к городам Гампола, одной из бывших столиц, и Навалапиттиа, окруженному плантациями, проникает в самое сердце кофейной области, и скоро новые рельсовые пути примкнут к главной железнодорожной линии из Коломбо в Канди. На плато, которое господствует с южной стороны над поясом обширных плантаций, сгруппированы отели и виллы санитарной станции Нувера-Элиа, лежащей на высоте около 1.900 метров. Уже кандийские цари скрылись в этом «Царственном граде света», чтобы спастись от португальских завоевателей, но «царственный град» был простою деревней, когда англичане «открыли» его в 1826 году; первый европейский шале построен там в 1829 г.

На востоке от города Канди, большая дорога спускается по очаровательной долине реки Магавелли к местечку Бинтен, одному из древнейших городов Цейлона. Как столица, Бинтен, называвшийся тогда Магайянганой, предшествовал городу Анараджапуре, но теперь в ном не сохранилось ни одного памятника старины, кроме бесформенного кургана, остатка буддийской ступы, которая еще в начале семнадцатого столетия была увенчана позолоченной пирамидой. Соседния с Бинтеном местности, некогда принадлежавшие к числу самых населенных областей острова, теперь почти безлюдны, и путешественник проезжает через обширные пустыни по дороге, ведущей к порту Баттикалоа, на восточном берегу; тем не менее, реставрация древних прудов и оросительных каналов позволила вновь завоевать большую часть почвы, чтобы преобразовать ее в рисовые поля, и этот округ, еще недавно пустынный, обещает сделаться житницей Цейлона. Самый город, имя которого (Матикалоа) означает «Грязную лагуну», окружен кокосовыми пальмами, замечательными тем, что они дают самые крупные и лучшие кокосовые орехи на всем острове. Береговое озеро Баттикалоа изобилует огромными крокодилами; в нем водятся также поющие рыбы, столь обыкновенные в Банкокских водах.

Тринкомали, единственный естественный порт Цейлона, где самые большие корабли могут безопасно стоять на якоре под защитою от всех ветров, тем не менее, покинут торговлей. Однако, политические властители острова поняли важное значение этого пункта. Португальцы срыли храм «Тысячи Колонн» и построили на месте его форт, где еще видны, вделанные в стены, надписи и статуи. Голландцы увеличили эти укрепления, которыми овладевали французы в 1672 и в 1782 годах; англичане, в свою очередь, воздвигли новые верки на островах и высоких мысах, под защитою которых стоят на якоре их военные корабли. Часто предлагали перевести столицу в Тринкомали; но как ни велики выгоды положения этого порта, ему недостает пояса производительных местностей и сети дорог, недостает того, чем обладает Коломбо. Город, построенный на возвышенной косе, между внешним рейдом и портом, в действительности есть лишь местечко, которое даже в отношении своего продовольствия зависит от городов Баттикалоа и Джафны; но зато Тринкомали принадлежит к числу святых мест Цейлона: пилигримы массами приходят созерцать скалу, оторванную от горы Меру и перенесенную сюда богами. Если бы в этом порте стояли на якоре целые флоты и если бы дома теснились вокруг укреплений, Тринкомали не уступал бы, по красоте местоположения, Рио-де-Жанейро: островки, высокие мысы, береговые холмы, леса следуют одни за другими вокруг бухт и бухточек в виде картин бесконечного разнообразия.

Главные города Цейлона, с цифрой населения по переписи 1891 г.:

Коломбо—127.000; Пойнт-де-Галль—34.000; Джафна—43.000; Канди—20.000; Матура—19.000; Тринкомали—11.400 жит.