III. Острова Андаманские и Никобарские

Эта длинная цепь островов в форме полумесяца, начинающаяся островком Препарис и оканчивающаяся в 900 слишком километрах к югу островом Большой Никобар, составляет продолжение хребта Арракан-Иома. Горные породы островных гор принадлежат к тем же формациям, как и породы континентальной цепи, направление хребтов то же самое, и подводные долины, открывающиеся с правой и с левой стороны Андаманских и Никобарских островов, ограничивают цоколь, частью погруженный в море, который поддерживает эти острова, соединяясь с мысом Негре. На севере Андаманских островов, порог, который разделяет заливы Бенгальский и Мартабанский, достигающие тот и другой слишком 2.000 метров глубины, имеет только 275 метров в самом впалом месте, и неглубокия пространства, мели, рифы, островки следуют непрерывным рядом с севера на юг по гребню погруженного в море перешейка. Гряда Андаманских и Никобарских островов составляет, очевидно, часть орографической системы всего Индо-Китая. Загибаясь к юго-востоку, цепь Никобарских островов сообразуется с общим расположением Полуострова по ту сторону Ганга, как оно указано направлением горных осей, главных речных долин и полуострова Малакки. Остров Суматра ориентирован в параллельном направлении, так же, как Ниас и соседния земли, продолжающие на юго-востоке Никобарский архипелаг. Андаманские и Никобарские острова, хотя принадлежащие географически к Индо-Китаю, причислены, в административном отношении, к Калькутте, как области барманского поморья. Впрочем, они принадлежат к числу наименее утилизизируемых владений Англо-индийской империи.

Пространство и население архипелагов:

Андаманский—6.497 кв. кил., 22.000 жит.; Никобарский—1.772 кв. кил., 7.000 жит.

Андаманские острова, вероятно, были известны уже древним; по мнению Юля, острова Агату Даймонос, или «Доброго Демона», могли быть так названы просто благодаря игре слов, примеры которой так обыкновенны в номенклатуре мест; что касается имени островов Барусских, которым Птоломей означает островную группу крайнего Востока, то полагают, что в нем можно признать Ланка-балус, наименование, которое первые арабские мореплаватели давали Никобарским островам. Арабские мореплаватели девятого столетия, рассказы которых были переведены Ренодо и Рено, суть первые, которые упоминают неоспоримо об Андаманских островах и дают некоторые сведения об их географическом положении и обитателях. Марко-Поло упоминает о них под именем Ангаманайн,—арабская форма, которой приписывают смысл «Два Ангамана». Репутация людоедов, приписанная туземцам, и недостаток карт, которые могли бы служить путеводителями морякам в этих морях, усеянных рифами и часто посещаемых малайскими пиратами, долго заставляли мореплавателей обходить эти острова; исследование архипелага началось лишь в конце прошлого столетия, со времени основания колонии в одном из портов восточного берега.

Остров Препарис и два островка, называемые Кокосовыми (по-английски Coco Islands), которые составляют часть соединительного порога между Андаманским архипелагом и барманским берегом,—не более, как скалы, едва выступающие из-под воды; но совокупность земель, которой иногда дают имя Большого Андамана, представляет плоскогорье, длиной слишком в 250 километров, при средней ширине от 25 до 30 километров; три извилистых и неглубоких пролива разрезывают эту землю на четыре главные отрывка, вокруг которых группируются несколько островков; только двумя из этих морских каналов корабли могут проходить из Бенгальского в Мартабанский залив. На Большом Андамане цепь холмов тянется от одного конца острова до другого, поднимая свои гребни на несколько сот метров: одна из вершин, Седлообразный Пик (Saddlepeak), на северном острове, имеет 900 метров высоты; другая, на южной оконечности цепи, возвышается на 420 метров. От верхушки до основания холмы сплошь покрыты лесами, где мореплаватели не примечают ни одной прогалины. До высоты 50 метров деревья и лианы образуют почти непроницаемую массу растительности, куда звери так же не отваживаются пробраться, как и люди; но натуралисты задают себе вопрос, не будучи в состоянии решить его: почему кокосовые пальмы, растущие в таком множестве в Никобарском архипелаге и на двух островках, которым они сообщили свои имя, не встречаются нигде в диком виде на берегах Андаманских островов или на островке Препарис? А между тем, эти деревья с полным успехом разведены в плантациях около Порт-Блера.

Животные формы своею малочисленностью составляют резкий контраст с растительными видами. В то время, как пальмы и бананы, древовидные молочаи, эбеновое и железное дерево и большинство древесных пород континентальной Индии теснятся в громадном лесу Большего Андамана, единственные дикия млекопитающие, живущие среди этой могучей растительности,—это, во-первых, один вид кабана, на которого охотятся туземцы, затем летучия мыши, крысы, дикая кошка, белка да еще ихневмоны или мангусты, которые наносят большой вред плантациям. Пресмыкающиеся гораздо менее многочисленны, нежели на соседнем материке, и редко когда увидишь птиц, летающих над лесами или в болотах поморья, осененных корнепусками. Что касается рыбы, то она во множестве населяет бухты и бухточки, а в соседстве берегов образуются коралловые мели. Несколько атоллов, впрочем, гораздо менее правильных, чем атоллы Малдивских островов, поднимаются над поверхностью моря на западной стороне Большого Андамана. Этот западный берег, о который с страшною силой разбиваются морские волны, гонимые юго-западным муссоном, опаснее восточного, и мореплаватели стараются избегать его. На восточной стороне находятся два главные порта архипелага: порт Корнваллис, на северном острове, и порт Блер, на южном. Этот последний есть одна из лучших и обширнейших гаваней Индийского океана, и положение его между Калькуттой и Сингапуром указывает на него, как на естественное сборное место флотов.

Малый Андаман, отделенный от Большого порогом около 45 километров шириною, имеет треугольную форму, менее высок, чем северные острова, но состоит из тех же горных пород и покрыт такою же густою растительностью. Он заканчивает собою архипелаг на юге; но на востоке два островка, поднимающиеся из морских пучин, имеющих несколько сот метров глубины, могут быть рассматриваемы как принадлежащие к группе Андаманских: это два вулкана—о. Наркондам и о. Баррен-Айленд, или «Безплодный Остров». Три конуса Наркондама, из которых самый высокий поднимается на 800 метров, сплошь покрыты лесами; на эти горы еще никто не всходил, тогда как вулкан о. Баррен-Айленд, имеющий около 300 метров высоты и не менее 10 километров в окружности основания, был часто посещаем. Кратер его, посредине которого выдвинулся второстепенный конусообразный холм, с отверстием или каналом внутри, в роде печной трубы, имеет, с одной стороны, пролом, доходящий почти до уровня моря; очевидно, когда-то извержение лавы и пепла разломало боковую стену вулкана после того, как сбросило всю его верхнюю часть. В конце прошлого столетия и в начале настоящего огнедышащая гора бесплодного острова освещала, как маяк, воды залива; теперь она пребывает в состоянии покоя, так же, как и вулкан острова Наркондама, извержения которого не случалось видеть ни одному путешественнику. В то время, как выступившие из-под воды плоские берега свидетельствуют о поднятии Арраканского побережья и Никобарских островов, Андаманские острова, лежащие между этими двумя областями повышения почвы, кажется, составляют площадь понижения, потому что во многих местах береговой полосы найдены остатки поглощенных морем лесов, состоящих из корнепусков, а также из дерев, растущих всегда на землях, совершенно выступивших из-под воды. Но это, может быть, местные явления, и на многих соседних берегах размывания могут быть производимы действием течений: на западной стороне некоторые раковинные мели были, повидимому, приподняты.

Немногочисленные обитатели архипелага, андаманцы или минкопы, разделяются на множество диких племен, которые, пользуясь дурной славой жестокости, долгое время отдаляли от этой островной группы всех исследователей. Тем не менее, эти народцы принадлежат к числу тех, которые наиболее интересуют антропологов, по причине изолированности, в которой они жили, и тех особенностей, которыми они отличаются. Их обыкновенно причисляют к «пеласгийским неграм» или «негритосам», встречающимся на различных островах Малазии; однако, они ни мало не походят на настоящих негров, исключая цвета кожи: лоб у них широкий и выпуклый, нос выдающийся или даже орлиный, губы не очень толстые; по словам большинства посетивших их английских путешественников, волоса у них не курчавые, а только разделены на маленькия космы; впрочем, убедиться в этом трудно, так как большинство андаманцев имеет привычку тщательно выбривать себе голову с помощью острых раковин или кусков стекла; они оставляют только косу в роде гребня, всегда подрезанную очень низко и занимающую середину черепа, между лбом и затылком. Хотя на островитян Андаманского архипелага иногда указывали, как на людей, отличающихся, во всей совокупности своего племени, совершенным тожеством типа, однако, они далеко не представляют одной и той же формы черепа: одни из них принадлежат к длинноголовым (долихоцефалы), тогда как другие причисляются к короткоголовым (брахицефалы); нужно, однако, заметить, что по этому вопросу краниологи сделали не мало ошибок, благодаря тому обстоятельству, что под именем черепов минкопов в Европу нередко присылались черепа уголовных преступников, содержавшихся в пенитенциарной тюрьме андаманского города Порт-Блер. Но все писатели единогласно называют андаманцев малорослыми; ни один из виденных путешественниками индивидуумов этого племени не был выше 1,60 метра (2 аршина 4 вершка); средняя величина роста варьирует от 1,45 до 1,52 метра; можно встретить даже целые семейства, в которых ни один из членов не достигает 1,40 метра. Впрочем, несмотря на свой маленький рост, минкопы хорошо сложены и очень стройны.

По словам Мэна и Темпля, наречия андаманских племен, до такой степени различающиеся одно от другого, что островитяне севера не понимают островитян юга, близко подходят по синтаксису к дравидийским идиомам; Латам считает их родственными барманским языкам. Впрочем, эти туземные говоры чрезвычайно бедны; они даже не имеют слов для выражения чисел и уже усвоили себе множество терминов английских и из диалекта индустани. Часто андаманцы, как и большинство дикарей, отвечают вопрошающему, повторяя предложенный им вопрос; принимая это повторение вопроса за ответ, путешественники нередко впадали в ошибки, делали неверные заключения и вследствие того несправедливо обвиняли своих собеседников во лжи.

Андаманцы, по крайней мере мужчины, носят одежду только в соседстве европейских поселений; во многих деревнях, колонисты дают им на время пребывания костюм, который они напяливают на себя, не протестуя, но с радостью возвращают его при отъезде; они очень жалеют англичан, когда видят их входящими в джунгль в одежде, в которую заползают тысячи насекомых. Но, хотя и голые, андаманцы очень заботятся о своем теле. К украшениям татуировки они прибавляют еще живопись, т.е. разрисовывают себя красками; по вечерам, они окрашивают себе тело красноватой охрой, которую извлекают из теплых минеральных ключей; они употребляют также, для придания большей красы своей наружности, желтоватую грязь, к которой примешивают какия-нибудь жирные вещества, например, черепашье масло: так они защищают себя от нападений москитов и других насекомых-мучителей; пластыри из грязи служат также для лечения болезней. Подобно некоторым дикарям Австралии, минкопы свидетельствуют о своем трауре, разрисовывая себе физиономию символическими знаками; точно также они и покойнику раскрашивают все лицо, в знак уважения. Когда мясо похороненного трупа сгниёт, кости вынимают из могилы и сохраняют на память о покойнике. Обыкновенно, вдова носит привязанный через плечо череп мужа и употребляет его как ящичек, храня в нем свои самые драгоценные вещи.

Хижины андаманцев едва заслуживают этого имени: это простые шалаши из пальмовых листьев; часто туземцы довольствуются, для своего крова, большими деревьями или углублениями скал. Вокруг их становищ мало-по-малу накопляются кости животных, остатки рыбы, раковины; когда вонь делается слишком невыносимою, отправляются искать нового места; несколько часов достаточно, чтобы основать новую деревню. Вообще говоря, минкопы селятся на берегу моря; однако, они бродят также во внутренних областях, и даже одному из племен не дозволяется его более могущественными соседями спускаться к морским берегам. Хотя кочевники, андаманцы очень дорожат своими традиционными правами над лесами и берегами моря, и та или иная чаща, та или иная скала зелени слывет у них символом собственности. Почти возле каждого становища выбирается большое дерево, хорошо защищенное от ветра, как «дерево огня»: жар медленно горящий в дупле ствола и покрывающийся золой, служит им для поддержания огня и для варки или печенья кушанья. Андаманцы совершенно незнакомы с искусством возделывания почвы, но как звероловы и рыболовы они отличаются замечательным уменьем и ловкостью; их меткия стрелы всегда без промаха попадают в птицу или в кабана; маневрируя в своих челноках, они обгоняют гички лучших английских гребцов. На аутриггерах (ourtiggers), или суденышках, управляемых с помощью длинного шеста, в роде цейлонских, они смело пускаются в открытое море, верст за сто от берега.

Прежние мореплаватели ославили андаманцев свирепыми дикарями и создали им дурную репутацию, которой они ни мало не заслуживают. Эти островитяне вовсе не людоеды, как о них рассказывали прежде; но они очень обидчивы, вспыльчивы и мстительны. Точно дети, повинующиеся впечатлению минуты, они, под влиянием вспышки гнева, совершают внезапные насилия, но очень мало нужно для того, чтобы успокоить их: достаточно доброго слова, чтобы разнять двух дерущихся противников, которые готовы были убить друг друга и которые вскоре после того бросаются со слезами в объятия один другому. Вообще, на всем свете нет людей, у которых слёзные железки были бы более деятельны, чем у андаманцев. Когда два племени встречаются, женщины начинают плакать, и вскоре мужчины принимаются вторить им; иногда этот плач продолжается по целым дням; песни и пляски следуют лишь за сценами проливания слез; но стоит только одному из плачущих испытать какую-нибудь маленькую неприятность,—и ссора возгорается. Даже именно во избежание этих ссор и драк, племена подразделяются на многочисленные группы; редко можно встретить в одном становище больше тридцати человек. Строгие единобрачники, андаманцы, вообще говоря, очень благоволят к своим женам и оказывают беспредельную любовь к своим детям: как только совершился акт родов, перед собравшимися семействами, как того требует обычай,—новорожденный переходит с рук на руки, и каждый из присутствующих осыпает его ласками. Детям позволяется удовлетворять все свои капризы, но когда, по достижении совершеннолетия, они приготовляются ко вступлению в брак, их подвергают разным испытаниям, в особенности лишению любимой пищи, для того, чтобы сформировать их характер до основания новой семьи. С того времени, как туземцы вступили в сношения с европейцами, они, кажется, утратили некоторые из своих примитивных качеств, хотя не научились почти ничему полезному. По свидетельству Френсиса Дэ, число их быстро уменьшается; смертность на детях очень велика, и редко увидишь больше двух ребят в одной семье; лишь немногие из островитян переходят за сорокалетний возраст; болезни, от которых страдают европейцы под сырым климатом Андаманских островов, поражают также и туземцев. Все вместе, девять племен минкопов составляют не более 5.000 душ. Главное племя, то, которое владеет почти всем южным островом, называется богингигиди; на этом острове есть несколько метисов, помесей различных рас, представленных в пенитенциарной тюрьме Порт-Блера.

Первые карательные колонии были основаны на северном острове, в 1791 и 1793 годах; эта последняя—на берегу обширного и прекрасного порта Корнваллийского; но крайне нездоровый климат этой гавани, окаймленной корнепусками на большей части её окружности, заставил покинуть это поселение. Новые пенитенциарии, построенные после подавления сипайского мятежа, находятся на небольшом острове Росс, при входе в порт Блер, и на южном острове, близ местечка Гоптаун. Уголовные преступники, признаваемые наиболее опасными, заключены на острове Ехидны. Большинство 8.000 ссыльных живут на свободе и занимаются рыболовством и хлебопашеством в окрестностях Порт-Блера, и на другой стороне острова, около порта Муат; что касается осужденных на каторгу, то их употребляют на работы по постройке зданий и дорог, а также по расчистке джунглей для тропических культур. Смертность ссыльных, прежде доходившая до 125 на 1.000 в год, теперь не превышает смертности в самых здоровых местностях Индии. Даже в полной неволе, индусы делятся на строго разграниченные касты и энергически отказываются есть и работать вместе.

Никобарские острова не представляют в своем расположении такой правильности, какою отличаются острова Андаманские. Направляя свою ось с северо-запада на юго-восток, они делятся на три группы: на севере, Кар-Никобар и остров Батти-Мальве; по середине, архипелаг, главная земля котораго—остров Каморта; на юге, острова-близнецы Большой и Малый Никобар, окруженные островками; всего, не считая рифов, около двадцати островков выступают из глубоких вод; малайцы дают им название «Девяти островов». С 1711 года два французские миссионера, иезуиты Фор и Буне, взяли во владение одну из земель в середине архипелага, но вскоре после того были умерщвлены. Новая попытка была сделана в 1755 году. Датская экспедиция, отправившаяся из Транкебара, поселилась на южном острове Сиамбалонг, называемом теперь Большим Никобаром. Весь архипелаг получил имя «Новой Дании»; но менее чем в три года все датчане, один за другим, покинули эту колонию. Затем немецкие миссионеры, принадлежавшие к секте моравских братьев, пытались, в свою очередь, присоединить к европейскому миру населения архипелага и основали, в 1768 году, поселение на острове Нанкаури; оно просуществовало около десяти лет, до того времени, когда островом овладела австрийская экспедиция; но построив редут и выпустив привезенный с собою скот на волю в леса, эта экспедиция уехала, оставив гарнизон, состоявший всего из трех человек, которые воспользовались первым удобным случаем, чтобы бежать из колонии. В 1807 году архипелаг сделался оффициально собственностью Великобритании, но вскоре после того опять перешел под власть Дании, по решению венского конгресса; однако, никакой новой попытки колонизации не было сделано до 1831 года. Но и на этот раз датчане не лучше успели, чем прежде, и в 1837 году датский губернатор, отказываясь даже от прав собственности, потребовал обратно у старшин знамена и начальнические жезлы, которые он им пожаловал. Однако, в 1845 году возобновили попытки введения земледелия с помощью нанятых китайских кулиев, но произведенные ими расчистки земель под пашни не имели другого результата, кроме того, что увеличили ряд неудач; острова снова были покинуты представителями Дании, и английское правительство снова овладело в 1869 году Никобарским архипелагом, присоединив его к своим колониям Андаманского архипелага. До этого захвата, немецкие патриоты тщетно предлагали Пруссии завладеть этими островами без европейских владельцев, островами, вредный климат которых, порождающий лихорадки, справедливо пугает европейцев.

Хотя Никобарские острова лежат на продолжении Андаманских, они, однако, составляют во многих отношениях контраст с этим архипелагом. Южные острова принадлежат, очевидно, к области поднятия почвы; там до высоты 60 метров ясно видны прежние, теперь приподнятые, коралловые берега, и бахромы рифов, окаймляющие почти все побережье, выдвинуты далеко в море; во многих местах они вдруг оканчиваются отвесными стенами, естественными вертикальными набережными, вдоль которых могли бы становиться рядами корабли. Лесистые холмы имеют почти такую же высоту, как и холмы Андаманских островов; но, судя по их форме, некоторые из них, вероятно, вулканического происхождения; мало найдется гор, которые бы так походили на вулкан, как конусообразный остров Бомпока, представляющий на вершине обширный зазубренный кратер, весь наполненный зеленью; однако, Баль не видал там лавы. Группа двух островов, маленького Бомпока и большего Тересса, расположенного полумесяцем, удивительно напоминает своею формой острова Санторин, в Эгейском море. Самая высокая вершина архипелага находится в северной части Большого Никобара; она достигает 720 метров, и с массива, над которым она господствует, спускается настоящая река, которой дали имя Галатеи, в память корабля, посланного для географических исследований датским правительством.

Так же, как Андаманский архипелаг, Никобарские острова имеют чрезвычайно богатую флору и очень бедную фауну; но в этом отношении две островные группы представляли замечательные контрасты. До прибытия европейцев, земли Большого Андамана не имели ни одного кокосового дерева на своих берегах, тогда как эти пальмы образуют настоящий пояс на некоторых из Никобарских островов. На острове Качал и на многих других землях Никобарского архипелага растет знаменитая сешельская пальма, плод которой известен под именем «морского кокоса». Никобарские острова имеют также некоторые животные виды, каких нет на Андаманских. В лесах острова Каморта бродят буйвол и вепрь, опасные животные, но, вероятно, эти звери происходят от тех, которые были пущены датчанами в леса; на Большом Никобаре, как говорят, водится одна порода оленя; на том же острове есть одичалая собака, преследующая стада. В лесах обитают также белки-летяги и обезьяны, а между пресмыкающимися открыты две ядовитые змеи; на Кар-Никобаре существуют несколько других ядовитых змей, по рассказам туземцев, которые из-за этих опасных гадов боятся даже ходить в лесные чащи; два вида больших ящериц населяют пресные воды поморья, но они не нападают на человека. Натуралисты констатировали в этом архипелаге существование около сорока различных видов птиц, в том числе ласточки-саланганы, которая вьет свое, скрепленное клейким веществом, гнездо в углублении скал. Огромное ракообразное, birgus latro, живет в норе у подошвы деревьев; говорят, оно всползает на кокосовые пальмы, чтобы подрезывать на них орехи, которые служат ему пищей. Соседния моря не дали естествоиспытателям богатой добычи, какой они ожидали.

Никобарцы не имеют никакого расового сходства с минкопами Андаманских островов. Роста они выше среднего и далеко не так черны, как андаманцы: цвет кожи у них бронзовый. Они вовсе не татуируются и редко раскрашивают себе тело: вместо того, чтобы обмазываться охрой или глиной, как делают их северные соседи, они напитывают себе тело кокосовым маслом, которое укрепляет кожу и отгоняет насекомых своим резким запахом. Они имеют вообще челюсти выдающиеся, нос очень широкий, глаза слегка скошенные; неумеренное употребление листьев бетеля, вредное действие которых, вероятно, еще усиливается каким-нибудь специальным приготовлением этой жвачки, не только делает черными зубы, но поражает также губы, так что на двадцатом году туземцы уже с трудом могут закрывать рот. Матери имеют привычку сплющивать череп своим детям, оттого никобарцы—«плоскоголовые», как индейцы этого имени в Северной Америке. Обыкновенно, обитателей Никобарских островов причисляют к малайцам или к помесям индо-китайских наций; имя Малакка, принадлежащее двум самым большим селениям островов Кар-Никобар и Нанкаури (Nangkowri), кажется, указывает, по крайней мере, на близкия отношения между островитянами и малайцами ближайшего берега материка, однако, физические черты и нравы тех и других несходны. По Репсторфу, они походят на бутанов Формозы больше, чем на всякую другую народность Азии. Холодные, ко всему равнодушные с виду, никобарцы выказывают, однако, большое рвение к удовлетворению своего тщеславия, покупая какую-нибудь принадлежность европейского костюма, верхнюю одежду, рубашку или головной убор; главный предмет их желаний составляет черная шелковая шляпа, и нет ничего забавнее, как видеть этих голых людей, с презрением отвергающих все предлагаемые им одежды, чтобы предпочесть головной покров английского джентльмена: в эпоху путешествия австрийского фрегата «Новара», в 1858 году, средняя цена черной шляпы была 1.600 кокосовых орехов. Правда, что ношение шляпы составляет аристократическую привилегию и дает счастливому избраннику право называть себя «капитаном». Мужчины носят длинные волосы, а женщины бреют себе голову.

Деревни, построенные на плоских коралловых берегах, состоят из целых круглых, конусообразных хижин, поставленных на сваях; приливный поток, проходящий под этими шалашами, уносит кухонные остатки. Жилища содержатся очень опрятно, хотя женщины исполняют в них все свои хозяйственные работы, между которыми главное место занимает тяжелый труд приготовления ларома, или панданового хлеба. Ширмы, построенные перед деревней, жерди, воткнутые в землю подле хижин, закрывают доступ злым духам; никобарцы не принимаются ни за какое дело, пока не очистят воздух от гениев, которыми он кишит; когда задумано какое-нибудь предприятие, то приглашают заклинателя, чтобы он заговорил бесов (иви). Иногда строят лодку-фетиша, затем, поломав все вещи, которые считают часто посещаемыми нечистой силой, сгоняют злых духов в лодку криками и притворной битвой; гребцы буксируют челнок на большое расстояние от берега, бросают его середи моря, а сами удирают без оглядки. Но если бури или зыбь опять пригонят к берегу, по близости какого-нибудь селения, лодку-фетиш с её грузом злых духов, то туземцы, получившие этот опасный подарок, объявляют войну виновному племени. Редко, впрочем, случается, чтобы битвы имели фатальный конец. Мужчины дерутся только палками, и когда противники слишком разгорячатся, женщины, размахивая обнаженными саблями, бросаются между сражающихся; баталия обыкновенно завершается шумной пирушкой. Никобарцы не только не присвоивают себе власти над своими женщинами, но скорее считают их выше себя. В семьях, девушки,—сравнительно менее многочисленные, говорят,—имеют первенство над парнями; они сами выбирают себе супруга и им же принадлежит право развода: когда муж не нравится, жена отсылает его от себя, чтобы взять себе другого, и никто не может противиться её воле. Однако, когда муж умирает, жена должна выказывать великую скорбь, приличие требует, чтобы она отрезала себе сустав пальца; но многие заменяют эту операцию широкою зарубкой в одном из столбов, поддерживающих хижину. У этих племен не существует никакого правительства; люди, обязанные своей шляпе или любезности европейских мореплавателей титулом «капитана», не имеют никакой власти, соответствующей этому слову, которым они так гордятся. «Общественная связь туземцев—говорит один писатель,—состоит во взаимности обязанностей; это связь самая простая и лучшая из всех».

У никобарцев есть садики, которые они возделывают с большим уменьем, но кокосовые пальмы, панданы и другие фруктовые деревья доставляют им, вместе с звериной и рыбною ловлей, пищу слишком изобильную, чтобы они стали много заботиться о культуре почвы. Как моряки, они не уступают в ловкости андаманцам и кажутся неутомимыми в плавании. Они довольно искусны в некоторых ремеслах, как о том свидетельствует резьба на мебели, в их хижинах, и на их ладьях с балансерными шестами: на островке Чаура, самом населенном сравнительно с пространством, жители, которым слишком тесно на этом маленьком клочке земли, занимаются выделкой глиняной посуды, которая раскупается у них во все части архипелага. Они пишут также иероглифы на пальмовых листьях, чтобы сохранить память о важных событиях и помнить заключенные договоры; лица, животные и разные предметы домашнего хозяйства изображены на этих семейных архивах, на которых развешены кокосовые орехи и длинные узкия полосы сушеного мяса

Никобарцы охотно обменивают свои произведения, и так велика их честность в этих торговых сделках, что иностранные купцы не боятся давать им вперед все, в чем они нуждаются, взамен простого обещания уплатить кокосовыми орехами из будущего сбора. В борьбе, которую им не раз приходилось выдерживать против европейцев или малайцев, редко бывало, чтобы они первые подали повод к неприязненным действиям. «Мы добрые,—говорил один туземец австрийцам с фрегата «Новара»,—а в вашей земли люди, значит, злые, если вам нужно столько пушек и ружей?» Как многие другие нецивилизованные народцы, никобарцы были деморализованы чужеземными коммерсантами: губительный арак, который им дают, главным образом, в обмен за орехи или кокосовое масло, распространил между ними привычку к пьянству, и, по свидетельству путешественников, смертность теперь уже превышает рождаемость у различных племен архипелага. Так же, как на Андаманских островах, между никобарцами редко можно встретить человека, перешедшего за сорок лет. Трауры сделались очень часты, а оплакивать покойника—дело не шуточное. Впродолжении двух или трех месяцев, родственники умершего воздерживаются от всяких забав, не дотрогиваются ни до одного любимого кушанья, не терпят ни пляски, ни пения в деревне, и справляют от времени до времени продолжительные похоронные церемонии; еще на двадцать первом году после погребения семейство ходит совершать поминки на могиле усопшего. На детей, завладевающих частью отцовского наследства, смотрят как на каких-то бесчувственных выродков; все, что служило никобарцу во время его жизни, должно быть сломано, разбито и погребено вместе с ним.

По рассказам туземцев, бажу, т. е. «люди», не единственные обитатели Большого и Малого Никобара; в лесах внутренней части островов живут, будто бы, еще «лесные люди», оранг-утанги, дикари с длинными волосами, питающиеся змеями, жабами и крокодилами. Настоящее их имя—шобенг; по Репсторфу, лицо у них плоское, как у монголов; по Беллю, они походят на минкопов. К этим представителям двух различных рас, которые составляют немногочисленное население архипелага, теперь прибавились люди всякого рода и племени, ссылаемые сюда англичанами. Уголовно-исправительное поселение, подчиненное андаманскому тюремному управлению, было основано в 1869 году на острове Каморта, на северной стороне пролива Нанкаури, великолепного порта, имеющего на севере и на юге второстепенные гавани, которые сообщаются двумя глубокими каналами с восточным и западным морями. Вокруг этой колонии почва распахана, плантации распространяются постепенно все далее и далее вглубь острова, и ссыльные индусы поселяются в прогалинах лесов. Благодаря расчистке и распашке девственных земель, климат Никобарского архипелага, столь опасный, ассенизируется мало-по-малу. До основания пенитенциарной колонии в Нанкаури, первое место между островами архипелага, по торговле, занимал северный остров, Кар-Никобар; из трех миллионов кокосовых орехов, экспортируемых ежегодно, более двух третей вывозились с этого острова. Туземцы носят вообще английские имена; очень искусные лингвисты, они свободно объясняются на языках моряков, посещающих их острова, каждый из них знает малайский язык, почти все говорят по-английски, по-португальски, по-бармански или по-индустански.