Хотя эфиопы причисляются к «цивилизованным» народам, земледелие их пребывает еще в первобытном состоянии: сохи у них зачастую имеют, вместо лемеха, просто заостренный кол или наконечник копья, раздирающий только почву, не переворачивая ее; после сева, никакого ухода, никакой заботы не прилагается к земле до момента жатвы; некоторые растения, очень полезные по своим плодам или промышленным продуктам, оставляются в диком состоянии. Даже сбор дикорастущих плодов или продуктов делается небрежно; так, например, камедь, производимая в изобилии акациями в равнине Сахель, в Самхаре и на покатостях Эфиопской цепи, собирается только в непосредственном соседстве торговых тропинок между Массовой и плоскогорьями. Однако, не подлежит сомнению, что многие растительные виды были введены в стране—между прочим, виноград—в эпоху торговых сношений с Византией; в этом столетии Шимпер распространил культуру картофеля, немецкие миссионеры принесли с собой красную капусту, паша Мунцингер (австриец) наделил область богосов многими новыми растениями. Если бы годные к возделыванию земли Абиссинии утилизировались так же, как утилизируются земли наиболее производительных европейских колоний, Эфиопские плоскогорья могли бы снабжать кофе и хиной всемирные рынки, а долины предгорий соперничали бы с Соединенными Штатами по культуре хлопчатника.

Обработывающая промышленность находится в таком же забросе, как и земледелие, хотя эфиопы несомненно имеют достаточно смышлености и довольно искусные руки, чтобы быть в состоянии самим утилизировать свое сырье, вместо того, чтобы отправлять его за границу и получать обратно в переработанном виде: беспрестанные войны, во время которых, случалось, все способное к работе население было призываемо под знамена, презрение к труду и к трудящимся, выказываемое во всех странах с феодальным и рабовладельческим строем, не позволили абиссинцам развивать свое искусство и природную склонность к промышленности. Занятие плотничьим, столярным, каменщичьим ремеслом предоставлено евреям фелашам. Те же фелаши фабрикуют всякого рода орудия, инструменты и оружие, рискуя, взамен этих услуг, быть ненавидимыми и преследуемыми, как буды, то-есть оборотни или по крайней мере как колдуны. Несколько семейств, происходящих от индусов, и натурализованные армяне украшают филиграновой работой щиты, мечи и седла, выделывают драгоценности и галантерейные вещи, оправляют камни для женских ожерельев и брасслетов; европейские мастера, живущие при дворе, тоже способствуют в известной мере промышленному производству Эфиопии. Тонкия бумажные ткани, употребляемые для шум и других принадлежностей одежды, фабрикуются в крае, но бахрома красная и синяя, которой обшивают края, получается вообще из-за границы. Подобно соседним магометанским народам, абиссинцы очень искусны в приготовлении кож всякого рода, из которых они выделывают множество разнообразных вещей: щиты, седла, амулетки. Большинство жителей сами шьют себе одежду и сами же моют ее с помощью семян растения эндот, заменяющих мыло: в праздничные дни они считают за честь показываться в одежде ослепительной белизны. Что касается искусства в собственном смысле, то обыкновенно полагают, хотя и ошибочно, что оно неизвестно абиссинцам. Большинство европейских путешественников с насмешкой отзываются о произведениях туземных художников, и некоторые варварские фрески действительно таковы, что вполне оправдывают эти нелестные отзывы. Однако, эфиопская школа, происшедшая от церковной живописи византийцев, произвела несколько картин, отличающихся по крайней мере вдохновением и энергией: в руинах Коскоамского дворца, близ Гондара, можно видеть рядом португальские фрески и абиссинскую живопись, и нельзя сказать, чтобы чужеземные художники, с их безжизненными, лишенными всякого выражения, ликами святых, выигрывали при сравнении. Впрочем, в Абиссинии нет недостатка в живописцах-новаторах, которые смелостию своей кисти протестуют против неподвижности традиционных правил и рутинных приемов. Они пускаются даже в историческую живопись и пишут батальные картины, на которых всегда изображают абиссинцев de face, а их врагов, магометан, евреев и чертей—в профиль. Переплетчики, переписчики и раскрашиватели рукописей обнаруживают много искусства и вкуса в своей работе. Что касается азмара, поэтов-трубадуров, нищих, живущих милостями знатных особ, то обязанность их состоит в том, чтобы воспевать подвиги своего господина: поэзия их не что иное, как голая лесть и ложь, разве только когда их вдохновляет любовь к войне. Абиссинские Тиртеи декламируют перед сражающимися, ободряя друзей, осыпая бранью противников; женщины-поэты тоже вмешиваются в толпу бойцов, поощряя их словом и примером.

Несмотря на приступы ислама, который осаждает эфиопские плоскогорья, как волны моря, ударяющиеся о каменные стены береговых утесов, старая религия «пастыря Иоанна» сохранилась доныне. Введенное в четвертом столетии, в ту эпоху, когда политическое преобладание принадлежало Константинополю, и когда сообщения установлялись без труда из Аксума в «восточный Рим» через Красное море, Аравийский полуостров и Сирию,—вероучение абиссинских христиан есть одно из тех, которые оспаривали друг у друга господство церквей в Передней Азии. Евреи азиатские и евреи африканские обращались в христианство одновременно, и на обоих континентах развивались параллельно соответственные секты. Христиане Эфиопии, так же, как египетские копты, составляя вместе церковь, называемую «Александрийскою», имеют связь с первоначальными общинами через секты, которые были осуждены на Халкидонском соборе в половине пятого столетия. Абиссинские монофизиты, следующие лжеучениям Диоскора и Евтихия, отличаются от православных и римско-католиков тем, что признают в Иисусе Христе одно только естество и производят Духа Святого от одного только Бога Отца. Впрочем, Христос, хотя сделавшийся человеком, тем не менее остался Богом для абиссинцев, благодаря приписываемому Ему «двойному» или «тройному рождеству», способ и последовательность которого подали повод к бесконечным спорам между теологами и даже были причиной кровопролитных войн. Бондар и Аксум часто пытались разрешить оружием богословский вопрос о «двойном» или «тройном» рождестве. Смотря по разным толкованиям, слова, то взятые в собственном смысле, то переведенные на мистический язык, совершенно изменяют значение, и часто европейские миссионеры, католики и протестанты, могли, при рукоплесканиях своих слушателей, объяснить, что нет никакой существенной разницы между верой эфиопов и той, которую им пытались проповедать. Для католиков в особенности это дело легкое, потому что у них, как у абиссинцев, есть культ Пресвятой Девы Марии или «Медовой Богоматери», есть почитание икон, заступничество святых, посты, чистилище, индульгенции, нищенствующие монашеские ордена. Принятый как национальный прелат, первый высадившийся в Абиссинию католический миссионер Бермудец, около 1525 года, принял посвящение от эфиопского первосвятителя и сделался на время его преемником. Между тем, галласы-магометане, под предводительством Ахмеда Гранье, то-есть «Левши», имевшего в своем распоряжении ружья и пушки, вторглись в Эфиопию, уничтожили её армии, предали её города огню и мечу, и Абиссинское царство, быть-может, прекратило бы свое существование, если бы не явилась неожиданная помощь в лице четырехсот португальцев, пришедших под предводительством Христофора де-Гама, сына великого мореплавателя. Это было в 1541 году. Галласы были разбиты, но португальцы потребовали немалую плату за свои услуги, а именно—лена, обнимающего треть пространства королевства, и обращения всех абиссинцев в католическую веру: тогда начались религиозные войны между александрийцами и латинянами. Первая миссия иезуитов должна была покинуть край, не добившись признания главенства папы; но второе посольство было более счастливо и в 1624 году «царь царей» отрекся от монофизитской веры и обнародовал указ о всеобщем обращении в католичество. Инквизиция начала свою деятельность, и возмущения, жестоко подавляемые, обагрили кровью царство. В течение восьми лет Абиссиния была оффициально провинцией католического мира; но, после страшной крестьянской резни, император Клавдий, утомленный кровопролитием, издал эдикт, провозглашавший веротерпимость в государстве, и вскоре все абиссинцы вернулись к старой вере. Католические священники были отправлены в ссылку и погибли насильственной смертью, за исключением патриарха, которого арабы захватили в плен и продали португальцам Гоа за большой выкуп.

В течение этого столетия миссионеры, католические и протестантские, опять приезжали в Абиссинию; но, возбуждая к себе подозрение в качестве иностранцев, они каждый раз были терпимы лишь некоторое время. Эфиопы вообще довольно индифферентны в деле религии и без неудовольствия смотрели бы на церкви разных наименований, воздвигнутыя рядом с их храмами; но они боятся, чтобы обращение в иноземную веру не было прелюдией завоевания. «Миссионеры будут пользоваться свободой действия в моем царстве—говорил принц Касса, сделавшийся впоследствии знаменитым царем Феодором,—но под условием, чтобы мои подданные не говорили: «я француз, потому что католик», или «я англичанин, потому что протестант!». Позднее он даже запретил иностранцам всякую проповедь и терпел их только в качестве ремесленников. Собственная его судьба должна была оправдать слова, которые он часто повторял: «Сначала миссионеры, потом консулы, потом солдаты!». Теперь доступ на абиссинскую территорию воспрещен духовным лицам иностранных религий, и даже европейцы, поселившиеся на жительство в крае, как Шимпер, должны были принять туземное вероисповедание

Недавно мусульманские пропагандисты, казалось, должны были быть счастливее европейских миссионеров. На границах Эфиопии почти все населения, обращенные в ислам, имеют о христианской вере лишь смутное воспоминание, и даже внутри страны магометане грозили одержать верх. По словам некоторых писателей, они уже составляли треть нации; в городах они господствовали числом, богатством и влиянием. Вся торговля была в их руках. Только политическая власть ускользала от них, потому что царь должен принадлежать к христианской религии, в силу основного закона государства; но, в половине настоящего столетия, властитель страны, рас Али, отрекался от магометанства лишь на словах, на деле же раздавал места и даже принадлежащее церквам имущество последователям ислама. Реакция против магометанства была вызвана главным образом вторжением египетских армий: ненависть к внешним врагам естественно перешла и на врагов внутренних. Последовал приказ о поголовном обращении в христианство, и все абиссинцы-мусульмане должны были по виду присоединиться к установленной церкви, и под страхом изгнания принять матеб или снурок, «голубой, как небо», составляющий отличительный знак христиан. Магометане, оставшиеся верными своей религии, удалились в зарубежные владения, преимущественно в Галабат, на хартумской дороге. Итак, Эфиопия, служившая убежищем последователям Магомета в пятом году гонения, не оправдала похвалы, которую ей воздавал пророк, называя ее «правдолюбивой страной, где ни один человек не делается жертвой несправедливости».

Абуна, то-есть, «наш отец», глава эфиопского духовенства, не абиссинец; со времени царствования Лалибалы, жившего без малого семь столетий тому назад, этот высший духовный сановник всегда назначается из иностранцев: вероятно, боятся, чтобы он не приобрел слишком большой власти в стране, если бы был туземец, отпрыск какой-нибудь княжеской фамилии. Обыкновенно этот пост занимает коптский епископ, присылаемый, за довольно значительный подарок, александрийским патриархом. Оттого очень заботливо пекутся об этой драгоценной жизни, чтобы не обременять государственной казны новым расходом, и часто, после смерти абуны, первосвященническая кафедра остается вакантной в течение нескольких лет. К обязанностям первосвятителя эфиопской церкви принадлежит рукоположение в священники и диаконы, освящение алтарей, отлучение преступников и богохульцев; в замен того, он владеет целым кварталом Гондара и располагает доходами многочисленных церковных имений и случайными доходами, определяемыми строгим тарифом. Очень почитаемый верующими, абуна, однако, не имеет власти, которая могла бы сравниться с властью негусов, и когда глава духовенства изрек отлучение Феодору, последний хладнокровно взял пистолет и прицелился в прелата, требуя у него благословения, которое «батюшка» и поспешил дать ему. Окруженный надзором политических агентов царя, наблюдающих за каждым его шагом, абуна, сверх того, стеснен в своей деятельности существованием духовного соперника, эчаге, как называется национальный первосвященник, также имеющий право отлучения и равный по сану абуне, исключая того, что не может рукополагать в священные степени. Этот эчаге, тоже владеющий целым кварталом в столице, управляет многочисленными монастырями Эфиопии и начальствует над множеством дабтаров или «грамотеев», «книжников», составляющих самый образованный и самый влиятельный класс в стране. Дабтары—миряне, но обыкновенно имеют больше власти в церкви, чем духовные особы. Дабтар владеет правом пользования церковными поместьями или ленами; он нанимает помесячно священника, служащего обедню, зачастую сам исполняет должность приходского священника, должность чисто светскую в Эфиопии. Он же сочиняет церковные песни, возобновляемые для каждого праздника, и часто включает туда насмешки по адресу преосвященного, иногда даже советы и предостережения государю.

Эфиопские священнослужители, за исключением высших сановников церкви, не приневоливаются к безбрачию, но им запрещено вторично вступать в брак. Кроме того, существуют многочисленные монашеские ордена, заключающие около 12.000 иноков, не считая монахинь, ряды которых пополняются преимущественно пожилыми дамами, удаляющимися от света вследствие домашних огорчений. Низложенные князья, исключенные из службы чиновники, отставные солдаты, лишенные средств к существованию, тоже ищут убежища в монастырях. Большая часть земли принадлежит церквам и монастырям, и оставалась бы постоянно в залежи, если бы крестьяне окрестных деревень не были обязаны обрабатывать ее на начале барщины. Церкви и монастыри служат в то же время школами, и преподаватели, которые не были выбраны из класса дабтаров, все священники или монахи: они обучают церковному пению, грамматике, стихосложению и заставляют своих учеников выучивать наизусть тексты из священного писания и толкований на него; этими знаниями и ограничивается классическое образование абиссинцев. По крайней мере приобретение науки там бесплатное. Долг преподавателя—давать добровольно другим обучение, которое он сам получил таким же образом: самое большее, что можно позволить себе в отношении вознаграждения его трудов,—это сделать ему какие-нибудь подарки натурой. Люди духовного звания имеют еще одну обязанность—оказывать гостеприимство всем, кто просит о нем. Некогда места поклонения, монастыри, даже церковные имения, были неприкосновенными убежищами; но с течением времени установились разные степени в святости убежищ, и теперь очень мало таких святынь, откуда государи не могли бы вырвать скрывающихся от преследования, чтобы предать их в руки палача. Многие монастыри, прежде привлекавшие толпы богомольцев, ныне очень мало или совсем не посещаются верующими, но и теперь есть несколько обителей, куда стекается масса народа, из желания поклониться святыне, к которому примешиваются и торговые инстинкты, так как каждое место богомолья есть в то же время ярмарочное поле. Известно, что между знаменитыми эфиопскими монастырями находится одна из обителей иерусалимского Гроба Господня. Богомольцы отправляются туда в довольно большом числе, но обыкновенно не вынося оттуда того ореола святости, который озаряет главу хаджей, побывавших в Мекке. Бывали случаи, что абиссинцы делались мусульманами в Джедде, чтобы получить деньги, необходимые для продолжения пути в Иерусалим, по прибытии куда отрекались от новой веры и снова переходили в христианство.

Обладая более основательным знакомством с Ветхим, чем с Новым Заветом, эфиопские богословы любят оправдывать то, что в их национальных нравах есть еще дикого, ссылкой на примеры, которые им представляет жизнь их мнимых предков, Давида и Соломона. Что касается паствы, то большинство верующих, хотя не особенно усердные к молитве и очень мало знакомые с учением веры, строго соблюдают внешния обрядности культа. Они беспрекословно подчиняются эпитимии, налагаемой исповедниками, выкупают свои грехи подаяниями на церковь, подвергают себя тяжелым постам, которые им предписаны, если только не имеют охоты или возможности нанять поститься за себя заместителя. Главных постов два, из которых один, великий пост, очень строго соблюдаемый, продолжается сорок пять дней; кроме того, два дня в неделю назначены для обыкновенного поста; как в России и в Румынии, больше половины года состоит из праздничных или покаянных (постных) дней, не считая праздников, установленных для разных семейных событий. Всякий абиссинец имеет два имени: имя, даваемое при крещении, заимствованное из жизнеописания святых, и обычное прозвище, составленное из первых слов, которые мать его произнесла, произведя его на свет; у начальников есть еще третье имя—их военный клич. Дети обоего пола подвергаются, через две недели после рождения, обрезанию, операцию которого совершают женщины; затем их крестят—мальчиков на сороковой, девочек на двадцать четвертый день, и со дня их крещения они принимаются через таинство причащения в общество верующих. Что касается церковного брака, который также совершается через причащение, и который почитается нерасторжимым, то это один из самых редких обрядов; на сто брачных союзов, говорит один путешественник, едва найдется один, для благословения которого было признано нужным призвать священника. По закону, мужчина или женщина могут разводиться не более трех раз, но на деле браки расторгаются так часто, как заблагоразсудится супругам: в этом случае сыновья следуют за отцом, дочери за матерью; если разводящиеся имеют только одного ребенка, то он отходит к матери, если ему меньше семи лет, к отцу—если он старше. Из всех религиозных обрядов важнейшим считается тот, который следует за смертью. Самый праведный человек был бы признан недостойным войти в царство небесное, если бы родные его не справили приличных похорон, то-есть не отслужили заупокойной обедни и панихиды и не устроили пышного похоронного обеда: оттого бедняки в продолжение всей жизни откладывают по грошам, чтобы скопить сумму, которая позволила бы с честью исполнить этот священный долг тескара. Как и в христианской Европе, церковные ограды служат кладбищами, и деревья, сажаемые на могилах абиссинцев, считались бы и на Западе деревьями печали; это представители семейства хвойных—кедры, тисы, можжевельники.

Королевская власть неограничена в принципе, но de facto она сдерживается силою обычая и особенно могуществом тысячи беспокойных вассалов и общин, населенных ленниками, людьми со щитом или с дротиком, крестьянами-дворянами, которых малейшее изменение политического равновесия может соединить против царя. Можно предсказать с большой вероятностию, что пока удобные пути сообщения, проложенные по горным хребтам и через ущелья, не соединят плоскогорья одно с другим и не дадут стране недостающей ей ныне политической и экономической связи, до тех пор Эфиопия будет обречена на феодальный порядок. Каждый массив, усеянный деревнями или поселками, но точно ограниченный глубокими оврагами, составляет естественный лен, над которым господствует амба или «столовая гора», так сказать, наперед указанная условиями местности, как местопребывание владетеля: с высоты своей нагорной площади он обозревает окрестности, высчитывая заранее на расстилающихся внизу полях долю сбора плодов, которую даст ему барщина, и подстерегая чужеземцев, которые заплатят ему проходную пошлину. Конечно, сюзерен старается жаловать большие церковные или военные лены только членам царской фамилии или преданным слугам; кроме того, он окружает себя постоянной армией воттоаддеров или наемных воинов, теперь хорошо вооруженных скорострельными ружьями, «одетых в огонь», как европейские солдаты, что избавляет его от необходимости прибегать к поддержке беспокойных феодалов или добровольцев; равным образом он старается удерживать при дворе тех из вассалов, которым особенно не доверяет, но его честолюбие сталкивается с другими честолюбиями, его хитрость должна бороться с другими хитростями, и счастие не всегда улыбается одному и тому же человеку. Новая история Эфиопии показывает, с какой быстротой власть переходит из одних рук в другие, от сюзерена к вассалу; хотя все негус-негести, «цари царей», «государи Израиля», стараются связать свою генеалогию с Соломоном и царицей Савской, матерью Менелика, первого эфиопского царя, и носят на своих штандартах «льва колена Иудина», но им недостает давности, чтобы убедить своих подданных: царское достоинство не было прочно узаконено многочисленным рядом следовавших один за другим монархов. В действительности, император абиссинский властвует только над той почвой, на которой расположено станом его войско, и над широко открытыми городами, где его наездники могут появиться при малейшей тревоге.

Как в принципе эфиопские короли неограниченные повелители, так точно губернаторы провинций, владельцы ленов, шумы или «начальники» каждого города, местечка или селения, имеют право все делать, без всякой ответственности, кроме как перед высшим начальством. Существует, впрочем, свод законов, «руководитель государей», составление которого приписывается Константину Великому, и который, без сомнения, восходит к той эпохе, когда византийское влияние было преобладающим в восточном мире. В силу этого кодекса, который заключает многие из предписаний Пятикнижия и различные заимствования из законов Юстиниана, отец имеет право жизни и смерти над своими детьми, так же, как царь над своими подданными: возмущение сына против отца, вассала против его господина наказывается ослеплением или смертью, богохулец и лжец, призвавший всуе имя Божие и царское, подлежит урезанию языка; вор теряет правую руку, убийца выдается с головой семье жертвы и убивается таким же образом, как он сам убил; однако, если убийство было невольное, потерпевшее семейство должно принять цену крови. Отрезанные или отрубленные члены осужденных всегда поджариваются перед глазами жертв и затем отдаются им, обмокнутые в масло, дабы они могли сохранить их и предать погребению вместе с остальным телом, так чтобы виновный встал цельным в день общего суда. Курить запрещено, «потому что табак вырос на могиле Ария», и некоторые фанатические цари приказывали отрезывать губы виновным в курении бесовского зелья. Редко случается, чтобы начальник приговаривал к тюремному заключению: цепь с крепкими кольцами на концах прикрепляется одним концом к правой руке узника, другим к левой руке его сторожа, который таким образом сам становится пленником; оттого он старается поскорее избавиться от своего стеснительного товарища посредством какого-нибудь компромисса или посредством окончательного суда. Челобитчик является с камнем на шее перед грозные очи разгневанного начальника. Когда абиссинец хочет жаловаться на другого, он привязывает свою тогу к тоге противника, и последний не может отвязаться, не признав себя ipso facto виновным; он должен следовать за обвинителем к судье, и обе стороны, обнажив плечи и спину, как бы в ожидании ударов, имеющих постигнуть того и другого, просят представителя правосудия о разборе их дела. На суде каждый лично ведет свою защиту; было бы постыдно поручать ведение своего дела третьему лицу: титул адвоката считается позорным, и назвать кого-нибудь этим именем значит нанести ему обиду. Часто абиссинцы обращаются к какому-нибудь ребенку, чтобы он рассудил их; невинное само, дитя считается лучшим судьей для решения вопроса: кто прав, кто виноват; выслушав с важным видом тяжущихся и свидетелей, маленький Соломон произносит свой приговор, который все принимают с величайшим уважением, и который иногда бывает окончательным решением возникшего спора.

Рабство существует в Абиссинии, но только по отношению к чернокожим, которые составляют весьма незначительную часть народонаселения. Господин не имеет права жизни и смерти над личностию невольника, и даже подлежал бы уголовной каре, если бы продал его; вообще после нескольких лет рабства, он отпускает его на волю, снабжая при этом земледельческими орудиями, инструментами или деньгами, необходимыми для его содержания: сделавшись клиентом, вольно-отпущенный увеличивает значение своего бывшего господина. До принудительного обращения мусульман в христианскую веру, вся торговля человеческим мясом производилась через их посредство. Как американские аболиционисты, но с совершенно противоположной целью, негроторговцы установили-было «подземную дорогу», то-есть ряд потайных невольничьих депо под землей или под лесами, расположенных непрерывной линией между Гондаром и Метаммехом; партии невольников были тщательно запираемы на день и переходили от одного депо до другого только по ночам.

Естественный центр Эфиопии, бывший также в разные эпохи средоточием империи, составляет плодоносный бассейн, срединная впадина которого занята водами озера Тана. Средняя высота этой благодатной области немного больше 2.000 метров; это пояс война-дега, соответствующий умеренной зоне Европы, но представляющий более равномерную температуру и более богатую растительность; в этом счастливом климате поля дают самые обильные и самые разнообразные урожаи сравнительно с другими частями Эфиопии; там же находятся самые многолюдные города, вообще очень редкие в этой феодальной стране, где дворянские роды являются крепко организованной силой. Другая важная выгода рассматриваемой области—это её относительная доступность. Из Хартума к озеру Тана прямая дорога поднимается постепенно, не встречая крутых хребтов, кроме перевала Вали-дабба, лежащего к северо-западу от большого озера; но трудно было бы следовать путем, начертанным ущельями Голубого Нила, огромным полукругом, описываемым этой рекой вне Абиссинии, в землях племен ильм-орма и берта.

Между городами центрального бассейна Эфиопии первое место занимает Гондар, или точнее Гуэндар, которому прежде давали имя столицы государства, хотя он только духовная метрополия. Гондар не может похвалиться древностию происхождения: основание его относится к первым годам семнадцатого столетия, но он уже заключает в своих стенах больше разрушенных зданий, чем домов в хорошем состоянии. Большинство церквей были в один прекрасный день разрушены Феодором в припадке гнева. На округленном холме, господствующем над городом с северной стороны, виднеются развалины гимпа или «крепкого замка», который, несмотря на свое полуразрушенное состояние, все еще представляет собою самое величественное здание в Эфиопии. Его массивные стены из розового песчаника, с базальтовыми наугольниками, его круглые башни, его четыреугольная сторожевая башня, его высокие порталы в португальском стиле придают ему грандиозный вид; но деревья и кустарники мало-по-малу завладевают дворцом, и, кроме того, целые части его были систематически разрушены. «Если нам нельзя строить памятников—говорила одна царица в половине этого столетия—то зачем же мы будем оставлять в целости памятники других?». Издали Гондар, раскинувшийся у подножия живописных руин, доминируемый высокими куполами церквей и усеянный группами деревьев, имеет вид европейского города, и, конечно, он был бы в числе красивейших, благодаря его амфитеатру гор, серебристым ручьям, извивающимся в лугах Дембеи, синей поверхности озера, блистающей в отдалении.

Гондар, лежащий на высоте около 2.000 метров (от 1.904—2.050 по различным исчислениям), занимает южные и западные скаты пологого холма. Дома его не сгруппированы так, чтобы образовать город в собственном смысле: он состоит из отдельных кварталов или местечек, разделенных пустопорожними пространствами и грудами развалин, где иногда по ночам бродят леопарды и гиены; путешественнику Рюппелю пришлось однажды вступить в бой с тремя леопардами, забравшимися в курятник его дома. Обширное пространство, на котором раскинулся Гондар, было вполне достаточно для десяти тысяч семейств, живших в этом городе во времена Брюса; но в наши дни население его исчисляется только в пять тысяч человек, христиан и евреев, сгруппированных по отдельным кварталам, смотря по религии: теперь квартал мусульман или джиберти самый пустынный; напротив, квартал национального епископа, или эчаге, где право убежища вообще уважается,—самый многолюдный. Дома богатых жителей Гондара по большей части имеют форму круглой одноэтажной башни, нижний или подвальный этаж которой занят только помещениями для скота и кладовыми для орудий и съестных припасов; крыша из тростника, покрытого травой, возвышается в виде конуса над башней. Город попов и монахов, Гондар не имеет торговли и промышленности, кроме той, какая необходима для его местного потребления; большинство ремесленников—кузнецов, каменщиков и плотников—каманты и евреи; немногочисленные сапожники работают исключительно только для духовных лиц, потому что абиссинцы миряне ходят босые или обутые только в сандалии. В продолжение пяти месяцев в году Гондар был бы лишен всякого сообщения с южными провинциями, если бы португальцы не построили на Магече, главной реке Дембейской равнины, солидного моста, который до сих пор устоял против всех наводнений, и на который путешественники указывают как на одну из архитектурных достопримечательностей Эфиопии, где вообще так мало замечательных памятников строительного искусства. К западу от Гондара, разрушенный дворец Коскоам и другие развалины замков и церквей тоже принадлежат к числу достопримечательностей страны. На юге местечки Фенджа и Дженда окружены пахатными полями; вообще эта плодородная равнина, если бы она была вся обработана, могла бы прокормить сто тысяч жителей.

Около северо-западного угла Дембейской равнины рассеяны деревни, составляющие вместе город Чельгу, менее знаменитый, чем Гондар, но более важный по своей значительной торговле. Он лежит близ водораздельного порога, между бассейном Голубого Нила, через озеро Тана и реку Абай, и покатостию Атбары, через Гоанг. В этом городе встречаются абиссинские купцы с торговцами из Галабата и Гедарефа, приезжающими через Вони, первый пост эфиопской границы; в Чельге же оплачиваются привозные товары таможенной пошлиной. В верхней долине Гоанга находятся залежи превосходного каменного угля, расположенные слоями толщиной от 30 центиметров до полутора метра, и очень удобные для разработки. С плато, струящагося бесчисленными ручьями и ручейками, которое поднимается на западе от города, и высота которого 2.340 метров, можно созерцать обширный круг долин и гор, и озеро Тана или Цана, как его называют тигрейцы, показывается почти во всем своем протяжении. У подошвы базальтового мыса Горгора, вздымающагося в виде островного массива близ северо-западного берега озера, виднеется большое село Чангар, имеющее пристань, которая служит портом Гондару, Чельге и другим городкам этой провинции. На одном из холмов мыса, близ бывшей королевской резиденции, стоит церковь португальской постройки.

Дембейская равнина сообщается с прибрежными местностями на востоке озера только через ущелье, где находится таможенный пост Ферка-бер, пугающий путешественников. За этим постом, города и местечки, принадлежащие к бассейну озерной области, удалены от берегов и находятся на значительной высоте над уровнем вод. Амба-Мариам, или «крепость Марии», замечательна своей знаменитой церковью, построенной на ровной и безлесной вершине высокого мыса, у подошвы которого деревни округа Эмфрас прячутся среди густой растительности. Ифаг или Эйфаг есть гирлянда деревень, окружающая основание голой вулканической скалы, высотою около 500 метров, над которою господствует на севере обрывистый вал плоскогорья Бегемедер, «страны баранов». Другие песчаниковые скалы, поднимающиеся уединенно, как неприступные башни, среди равнины из лавы, покрытой слоем чернозема, служат жилищем несметному множеству коршунов, которые стаями кружатся около отвесных стен. Помещенный у северной оконечности богатой равнины, по которой протекают многоводные реки Реб и южная Гумара, и при входе в узкие проходы, огибающие вдоль основания гор северо-восточный угол озера, город Ифаг сделался складочным местом, и рынок его является средоточием очень деятельной торговли: правительство воспользовалось этим и учредило там также таможенную станцию; караваны останавливаются и вновь составляются несколько восточнее, близ местечка Дарита. Поля Фогары, простирающиеся к югу от Ифага, производят, говорят, лучший в Эфиопии табак, а на лугах пасутся тучные стада, часто совершенно скрытые в высокой траве. Прежде Ифаг, так же, как лежащий южнее Коарата, славился во всей Абиссинии своим превосходным вином, получаемым с растений, разведенных в крае португальцами; но виноградные лозы, которые по большей части были колоссальных размеров, погибли почти все от цвели, в 1855 году, именно в то самое время, когда и европейские виноградники были опустошаемы этим гибельным грибком.

К югу от равнины Фогара тянется хребет, покатый с востока к западу и доминируемый на востоке конусом горы Гуна, почти всегда окутанной облаками. Этот широкий хребет, покрытый толстым слоем чернозема и изборожденный ручьями, которые спускаются с постоянно сырых боков Гуны, есть плато Дебра-Табор или «гора Фавор», названное так по имени церкви, куда ходят на богомолье, и сделавшееся в царствование Феодора главной резиденцией эфиопских царей. С стратегической точки зрения, позиция выбрана как нельзя более удачно. На западе простираются прибрежные равнины озера Тана, самые плодородные во всем государстве; с вершины, где стоит его дворец, на высоте слишком 2.600 метров, негус может окинуть взором поля, которые доставят его армии необходимое продовольствие; он может направиться отсюда либо на восток в верхнюю долину реки Таккаце, через которую легко переправиться в этом месте, чтобы попасть на высокие плоскогорья области Тигре, либо на юг в долину Абая и на дороги королевства Шоа: ни одна столица страны, находящейся в беспрерывной войне, не имеет более счастливого положения. Но место расположения королевского стана часто менялось на плоскогорье Дебра-Табор, и та или другая деревня, где теснились толпы чиновников, поставщиков и женщин во время пребывания армии, остается почти покинутой, безлюдной, когда войско отправлялось в какую-нибудь отдаленную экспедицию. Село на Дебра-Таборе, где часто имеет резиденцию «царь царей» в дождливое время года, носит имя Самары; в нескольких километрах к северо-западу находится деревня Гафат, населенная прежде кузнецами «колдунами». Феодор назначил ее местом жительства многочисленной колонии протестантских миссионеров, употребляемой не для проповедывания евангелия жителям, но для фабрикации сбруи, оружия и боевых припасов: Гафат в то время был арсеналом Абиссинии. Ручьи, вытекающие с плоскогорья Дебра-Табор, изливаются в озеро Тана через реку Реб, которая недалеко от Гафата образует величественный водопад высотой в 20 слишком метров: широкий водяной столб низвергается в озеро, развертывая свою прозрачную занавесь впереди куполообразного грота, открывающагося в фонолитовой скале. К западу от Дебра-Табора, на нижнем выступе плоскогорья, видны развалины замка Аренго, «Версали негусов», построенного в тени больших деревьев на краю пропасти, откуда ниспадает поток, исчезающий далее в девственном лесу. Горячие ключи (от 37 до 42 градусов Цельсия) бьют в изобилии в этой области; наиболее посещаемые из них источники Ванциге, в долине южной Гумары; соседняя деревня есть единственное место в Эфиопии, где существуют гостинницы; на близлежащем холме находится королевская вилла.

Бассейн Гумары, как и бассейн Реба, заключает в себе город, прославившийся в летописях Эфиопии: это Махдера-Мариам, или «Отдых Марии», который расположен между двумя притоками Гумары, на огромной базальтовой скале, «группируя свои дома, опоясанные садами, вокруг чащей можжевельника, указывающих присутствие церквей»; с трех сторон город окружен пропастями; только узкий перешеек, который легко было бы укрепить, соединяет его с соседним плато. Махдера-Мариам перестал быть королевской резиденцией, но две его церкви, храм «Матери» и храм «Сына», все еще привлекают массы богомольцев; купцы тоже съезжаются в большом числе на тамошнюю ярмарку. Два отдельных квартала были до недавнего времени населены мусульманами, отличавшимися от других абиссинцев только мирными нравами, да торговыми повадками; впрочем, эти последователи ислама не знают ни слова по-арабски, кроме обычных приветствий, делаемых во имя Аллаха. В Махдера-Мариаме также есть горячие источники, которыми пользуются врачи священники.

На восточном берегу озера Тана, важнейший по торговле город—Коарата, лежащий верстах в десяти от того места, где Абай выходит из озерного бассейна, и в соседстве устьев Реба и Гумары: в стране с хорошо устроенными путями сообщения этот город был бы пунктом пересечения дорог нескольких долин. Базальтовый холм с закругленным хребтом поднимается среди равнины, выдвинув свою западную оконечность в синия воды озера; холм этот окружен лугами и фруктовыми садами, а по равнине извивается живописная река Изури. Город раскинулся на значительном пространстве; каждое жилище богатого или зажиточного семейства стоит посреди большого сада; улицы—широкия тенистые дороги, откуда видишь только конические крыши домов, выступающие из чащи кедров, сикомор и плодовых деревьев. Коарата, «самый красивый город Абиссинии», до недавнего времени был также и самый многолюдный: когда Антуан д’Аббади посетил его, он имел около 12.000 жителей; в 1864 году их осталось только 2.000 по Раффрею, от 800 до 1000 по Штеккеру; в 1881 г. все жившие в нем мусульмане должны были отправиться в изгнание. В настоящее время значится 1.200 ч. жителей. Тем не менее, он все еще остается центром значительной торговли, и многочисленные танкуа, вытащенные из воды для просушки и лежащие длинными рядами на берегу, свидетельствуют о деятельном судоходстве между Коаратой и прибрежными местечками озера. Своей важностию, как средоточие торгового обмена, этот город обязан святости одной церкви, которая в прежнее время была местом убежища, уважаемым государями; на дорогах, сходящихся к священному холму, большие деревья указывают пределы неприкосновенного круга, за черту которого только епископ и император могут переступать на лошади. В соседстве Коараты разрабатываются ломки красного песчаника, откуда и были извлекаемы камни, употребленные на постройку дворцов и церквей Гондара. Коаратский кофе отличного качества и далеко превосходит тот же продукт, получаемый с полуострова Зиге, который виден на другой стороне озера, верстах в десяти к юго-западу, и высокий холм которого представляет одну обширную кофейную плантацию; город того же названия был сравнен с землей по приказанию Феодора. Рядом с кофейными деревьями на полуострове растут, в садах, бананы, которые, однако, трудно сохранять, так как свиньи особой породы, называемые ассами (potamachoerus penicillatus), питаются исключительно корнями этого растения.

В том месте, где озеро съуживается, чтобы изливаться быстрым потоком Абая, стоят, одно против другого, два местечка. На востоке Дебра-Мариам, или «Гора Марии», занимает остров, который во все времена состоял во владении абуны; на западе, Бардар группирует свои хижины в треугольной долине между двух холмов. На южном берегу озера следуют одна за другой несколько деревень, содержимых более опрятно, чем селения внутренних областей. Остров Дек, пространством около 40 квадр. километров, есть невысокая вулканическая скала, покрытая густой растительностью; конусообразные горки окружают его, «как жемчужины короны». Немногие путешественники получили разрешение посетить этот остров, где хранятся сокровища коаратского духовенства; что касается островка Дега, посвященного св. Стефану, то это священная земля, куда не может ступить нога профана. Другой священный остров озера Тана, Матраха, лежит очень близко к северо-восточному берегу и представляет восхитительную картину, видимую сквозь ветви деревьев, на которых качаются гнезда ткачика (textor alecto). Но святость острова не остановила Феодора: он запер всех его жителей в монастырь, затем предал здание пламени. К юго-западу от озера Тана, на одном из его притоков, Исмала, главный город провинции Ачафер, имеет горячие и минеральные источники, привлекающие большое число посетителей.

Вне бассейна озера Тана, эфиопские города, принадлежащие к покатостям Абая или Голубого Нила, по большей части лежат на плоскогорьях или в широких равнинах с травяными террасами, окаймляющих правый берег реки, и на которых пасутся стада крупного рогатого скота и табуны лошадей. Мота, находящийся на высоте, на оконечности плоскогорий, окаймляющих северное основание гор Тальба-Вага, есть один из самых значительных рынков «королевства» Годжам; дома его, правильно построенные, окружены, как и дома в Махдера-Мариаме, зелеными деревьями; вокруг церкви разведен обширный парк, с длинными симметрическими аллеями; внизу, под террасой, на которой расположен город, видны развалины моста через Абай, близ которого французский путешественник Пти был пожран крокодилом; из девяти аркад моста средняя, проходившая над рекой, ширина которой в этом месте около 20 метров, была сломана; но купцы протягивают веревки от одного устья к другому и ухитряются переходить сами и переправлять товары по этим временным качелям. Южнее, деревня Каранео и несколько соседних поселков населены франсисами или франками, то-есть потомками португальских солдат, пришедших в шестнадцатом столетии с Христофором де-Гамой. Одна церковь в этой стране, называемая Мартола-Мариам, несомненно португальской постройки, хотя местные жители приписывают ей более древнее происхождение: изваяния внутри храма, по отзыву путешественника Бека, превосходной работы. Против восточной дуги, описываемой течением Абая, следуют один за другим два религиозных города, Дебра-Верк и Дима, приобревшие славу—первый своей духовной семинарией, а второй своей церковью св. Георгия Победоносца, с любопытной живописью. Дебра-Верк построен в виде амфитеатра на скатах холма, и из всех городов Эфиопии дома его имеют самый большой вид по способу постройки и по высоте. Бишана, в нескольких километрах к югу от Димы, имеет некоторое значение, как рынок, посещаемый галласами. Весь этот округ есть самая богатая и наилучше обработанная часть Годжама, население которой, смешанное с галласами, представляет замечательнейшие типы женской красоты.

К югу от горы Раба, высшей вершины цепи Тальба-Вага, город Дамбадша посещается многочисленными магометанскими караванами и имеет знаменитую святыню, подобную святыне города Димы. Недалеко оттуда, на юго-востоке находится Монкорер, укрепленная резиденция годжамскаго «короля»; далее, на северо-западе, следуют один за другим города Манкуса, Бури, Гудара, построенный на пригорке из вулканических скал, близ временного озера и истоков Абая. Ашфа, лежащий к западу от Гудары. в очаровательной местности, среди долин, пастбищ, рощей, есть главный город провинции Агаумедер, населенной агуасами, эмигрировавшими из Ласты. Эти населения, еще на половину языческие—хотя в каждой деревне есть церковь, показывающая свою коническую кровлю сквозь листву деревьев,—самые гордые во всей Абиссинии, единственные, которые съумели избегнуть облав, устраивавшихся по приказанию свирепого Феодора; ни в одной области Эфиопии жители не отличаются в большей степени мужественными добродетелями храбрости и честности. К югу от Годжама, в соседстве галласов племени либен, два соседних города, Еджиббе и Бассо, лежащие в двух боковых долинах Абая, недалеко от южной выпуклости этой реки, слывут «большими торговыми городами», как места, где встречаются эфиопы и ильм-орма для обмена произведений своего края. Купцы из Дамота и Каффы привозят в Бассо немного золотого песку: оттого страна, где виден драгоценный металл, сделалась страной чудес в глазах её жадных соседей. Архиепископ Бермудец, бывший католическим абуной Эфиопии, рассказывает, что дамотское Эльдорадо есть в то же время страна единорогов и грифов, что амазонки воюют там с чудовищами, и что феникс возрождается там из своего пепла; пчелы живут там в скалах, которые «дистиллируют мед». В конце 1883 на Абае, между Годжамом и Гудру, строился мост, под руководством итальянского инженера.

К востоку от Абая, крепость, стоящая на мысе над верхней долиной реки Бешило, есть знаменитая Магдала, которая была, как и Дебра-Табор, одной из резиденций Феодора, той резиденцией, где он хотел умереть от собственной руки, еще свободный и бравировавший осаждавших его англичан. Амба Магдала, поднимающаяся на 2.760 метров абсолютной высоты, то-есть на тысячу метров над уровнем реки Бешило, походит на скалу Махдера-Мариам, но она выше, имеет более грандиозный вид, и доступ к ней труднее. Этот с виду неприступный базальтовый утес оканчивается на западе почти отвесной стеной, развертывающейся в форме полумесяца и понижающейся к северо-западу, чтобы затем снова подняться уединенной пирамидой. Отрывок плато, составляющий крепость, соединяется с южным плоскогорьем, где живут галласы племени волло, только узким перешейком: укрепления заграждают подступы к Магдале у прохода всех тропинок. Верхняя площадка, пространством около 4 квадр. километров, занята многочисленными строениями: арсеналами, казармами, тюрьмами, хлебными магазинами, складами разных других продуктов, домами-приютами для царских жен и детей; цистерны и колодцы, вырытые в почве, содержат достаточно воды, а плодородные долины окрестностей доставляют в изобилии предметы продовольствия. Здесь-то, в этой горной твердыне, жестокий Феодор держал в продолжение двух лет европейских пленников, для освобождения которых была послана, в 1868 году, англо-индийская армия. Крепость Магдала, разрушенная англичанами, затем завоеванная королем государства Шоа у независимого царька или раса и возвращенная им своему сюзерену, абиссинскому императору, была после того реставрирована, в виду её стратегической важности, как передового укрепления в земле галласов, через которую проходит кратчайшая дорога в королевство Шоа. У восточного основания магдальских скал, в ущелье, над которым господствуют на восток другие базальтовые стены, приютилась деревня Танта или Тента, населенная купцами, которые снабжали цитадель предметами продовольствия.

Эфиопские города в бассейне Голубого Нила:

Гондар—5.000 жит.; Фенджа, менее—1.000 жит.; Дженда, менее—1.000 жит.; Чельга, менее—1.000 жит.; Амба-Мариам—4.000 жит., по Лежану; Ифаль и Дарита—4.000 ж., по Лежану; Самара (Дебра-Табор)—2.000 жит., Коарата—1.000 жит.; по Штеккеру; Дебра-Мариам—1.000 жит.: Бардар, менее—1.000 жит.; Исмала, менее—1.000 жит.; Махдера-Мариам—4.000 жит., по Лежану; Еджиббе, менее—1.000 жит.; Бассо, менее—1.000 жит.; Дебра-Верк—3.000 жит., по Лефевру; Дима—2.500 жит., по Комбу и Тамизье; Мота—1.000 жит.; Дамбача, менее—1.000 ж.; Гудара—800 жит.; Манкуса, менее—1.000 жит.; Бури, менее—1.000 жит.; Ашфа, менее—1.000 жит.; Магдала—750 жит.

Абиссинские города, лежащие на плоскогорьях, перерезанных ущельями реки Таккаце и её притоков, имеют по большей части, как и города покатостей Голубого Нила, военное или религиозное происхождение. Впрочем, города эти очень редки, и некоторые из них, пройдя через период процветания, были покинуты, и теперь в них видно больше развалин, чем обитаемых домов. Наименее населенная область этой покатости та, воды которой текут на восток в Таккаце между массивом Бегемедера и массивами Симена. Немногие путешественники проходили эту провинцию Абиссинии, Белессу, по причине недостатка продовольствия и нездоровости куаллы, которую нужно переходить между различными отрывками плоскогорья. Но в Симене главные города этой гористой провинции, Инчаткаб, столица, Фарас-Сабер и Добарик, лежащие в соседстве горного прохода Ламальмон, были часто посещаемы, благодаря тому, что они находятся на дороге из Гондара в Массову через Тигре. Добарик—это то место, где свирепый царь Феодор хладнокровно велел перерезать 2.000 человек, чтобы отмстить за смерть двух своих фаворитов, англичан Белля и Плоудена. К северу от Симена рассеяны деревни провинции Вальдебба, составляющей личную собственность национального первосвященника эчаге и населенной по большей части монахами. Вальдебба—одна из святых земель Эфиопии.

К востоку от Таккаце, недалеко от «глаз» или истоков этой реки, находится другая священная местность—город Лалибала с его окрестностями. Город стоит на высокой базальтовой террасе, контрфорсе горы Аштен, которая вздымает на юго-востоке свои лесистые склоны; семь возвышений почвы позволяют лалибальскому духовенству говорить, что их город, подобно Риму и Константинополю, построен на семи холмах; как Иерусалим, он имеет свою Масличную или Элеонскую гору, и в нем есть деревья с огромными стволами, выросшие из веток или молодых деревец, которые были привезены из Святой земли несколько столетий тому назад. Город и церкви окружены садами и рощами, и обилие зелени, вместе с вечной весной, царствующей в этой умеренной области, делают этот чудный уголок одним из приятнейших местопребываний. А между тем Лалибала очень слабо населена; старые строения сливаются со скалами, и подземные галлереи засорились вследствие обвалов и осыпей; население состоит почти исключительно из попов, монахов и их служителей. Церкви Лалибалы самые замечательные в Эфиопии: все они высечены в базальтовых скалах, с алтарями, изваяниями и колоннадами; к несчастию, время обглодало камень во многих местах, и от перистиля-монолита одного из красивейших храмов теперь осталось только четыре столба. Очевидно, постройки Лалибалы принадлежат различным эпохам; но, кажется, не подлежит сомнению, что большинство этих памятников должны быть приписаны царю, имя которого сохранилось в названии города, «святому Людовику» Эфиопии, царствовавшему в начале тринадцатого столетия. Рабочие, высекшие в скале эти любопытные подземные храмы, были, как гласит легенда, христиане, бежавшие из Египта, К востоку от Лалибалы есть несколько горных проходов, ведущих через краевую цепь Эфиопии в страны Ангот и Зебуль, содержащие в своих водовместилищах очаровательные озера: Ардиббо, Хаиб, Ашанги. В этой области, где леса чередуются с пастбищами, находится несколько больших деревень, где абиссинские государи часто имели свою резиденцию. Один монастырь, прежде богатейший в Абиссинии, стоит на тенистом острове «Грома», омываемом водами озера Хаик; на противолежащем берегу твердой земли приютилась деревня Дебра-Мариам, обитаемая преимущественно женами священников, неимеющими права посещать своих мужей в монастыре. Во время проезда через эту страну Лефевра, в водах озера жил только один бегемот; туземцы берегли этого единственного представителя толстокожих и просили путешественников не убивать его. Ниже, на покатости Красного моря, большие торговые местечки Коббо, Гура, Вальдия, посещаемые абиссинцами и галласами, обозначены Лефевром как настоящие города.

Сокота, главный город провинции Ваг, лежит на высоте 2.250 метров, к северу от больших гор Ласты, на обоих берегах реки Бильбис, подпритока Таккаце через Целлари. Сокота—город торговый, как о том свидетельствовала до недавнего времени его колония магометан, посредников в деле торгового обмена: агаусы, составляющие основу местного населения, слишком бедны инициативой и непредприимчивы, чтобы заниматься торговлей или разрабатывать находящиеся в соседстве залежи каменного угля. Рынок Сокоты, продолжающийся два или три дня в неделю, посещается преимущественно солеторговцами, товар которых служит главной разменной монетой в южной Эфиопии; в северном Тигре для этой цели употребляются больше куски полотна. Амоле или монеты из соли, отесанные в форме брусков, получаются с соляного озера Алальбед: каждый брусок весит, средним числом, полкилограмма, и ценность его, естественно, возрастает внутри края пропорционально увеличению расстояния. В то время как данакильские солепромышленники племени талталов дают за один талер Марии-Терезии более сотни амоле, на западных берегах озера Тана их продают иногда по франку за штуку; в Сокоте они стоили около 25 сантимов во время проезда Сарзека и Раффрэ, в 1873 году; восемь лет спустя, когда Рольфс посетил страну, ценность их уменьшилась уже на три четверти; когда же средства сообщения сделаются более легкими, амоле, без сомнения, совершенно потеряют свою условную цену, как меновые знаки, и будут иметь стоимость только как предмет потребления; абиссинская пословица: «он ест соль», употребляемая ныне в тех случаях, когда хотят дать понятие о расточительности какого-нибудь человека, не будет более иметь причины к существованию. Тамошние чумаки принимают всевозможные предосторожности, чтобы предохранить свои соляные брусочки от сырости: они укладывают их параллельно на полосах кожи в форме патронташей, которые навьючивают на спину мула положенными один на другой слоями, и тщательно закрывают сверху парусинными чехлами. Недавно Сокота очень обеднел; опустошенный эпидемическими лихорадками, он потерял три четверти своего населения: в 1868 году в нем насчитывалось от четырех до пяти тысяч жителей, а в 1881 году, во время второго проезда Рольфса, число их уже не превышало полутора тысяч. В соседстве Сокоты одна церковь монолит, как храмы Лалибалы, высечена в граните; склеп её заключает мумии нескольких государей страны. По сторонам дорог встречаются дольмены, похожие на те, которые находят в Бретани. Одно из агаусских племен, живущих в окрестностях Сокоты, носит название кам или гам; по имени этого племени Антуан д’Аббади называет «гамитскими» те группы населения, идиомы которых походят на язык гамов или гамтенга.

От Сокоты до передних гор страны богосов другая караванная дорога, проходящая километрах в ста к западу от закраины эфиопской цепи, идет через Абби-Адди, главный город провинции Тембиен, затем через Адуа, столицу Тигре и самый большой рынок Абиссинии после Гондара и Бассо. Этот город находится почти посередине области плоскогорий, разделяющей две большие дуги, описываемые реками Таккаце и Верхним Маребом: ручей, извивающийся в голой, но плодородной Адуанской равнине, Ассам, есть приток Таккаце; он убегает в южном направлении, тогда как к северу от холма, на скате которого построен город (1.950 метров), высится крутая уединенная масса горы Шелота или Шолода (2.725 метров); на востоке, из-за других вершин, показывается еще более высокая верхушка Семайаты (3.090 метров). Адуа не имеет вида столичного города; её кривые, поднимающиеся в гору, улицы обставлены каменными домиками, с соломенными крышами и аспидными террасами; там и сям встречаются маленькия церкви, окруженные рощами; на вершине холма стоит кафедральный собор, громадное здание с конической кровлей, такой же формы, как многие частные жилища, недавно построенный по плану одного итальянского архитектора: в садах растут многочисленные экзотические растения, ввезенные из Египта и Сирии. В небольшом расстоянии от Адуа виднеются развалины Фремоны, семинарии иезуитов, изгнанных из Абиссинии в семнадцатом столетии: окрестные поселяне боятся подходить к руинам монастыря, которые они считают жилищем злых духов. Близ этого города принц Кассай выиграл битву, которая сделала его императором Эфиопии.

Адуа есть наследница города, который был столицей обширного Эфиопского царства, простиравшагося от берегов Нила до мыса Гвардафуй. Развенчанный и пришедший в упадок, Аксум сохраняет по крайней мере свой ранг, как священный город и место коронования императоров, и беглецы находят там убежище более уважаемое, чем большинство монастырей; восемьсот священников и сотни детей, которые сделаются в свою очередь священниками, живут в монастырях. Аксум—Акесеме, как его называют абиссинцы,—лежащий верстах в двадцати от Адуй и на 300 метров выше, представляет собрание садов и рощ, разведенных при каждом домике, при каждой церкви, и сплошь покрывающих своей густой зеленью склон холма; виднеющиеся на заднем плане темные базальтовые стены служат рамкой этой прелестной картине. По эфиопскому преданию, Аксум основан Авраамом; имеющий в этом городе пребывание высший сановник церкви, едва уступающий в достоинстве двум первосвятителям, абуне и эчаге, утверждает, что у него хранятся «скрижали закона» и священный кивот завета, принесенные, будто-бы, из Иерусалима Менеликом, сыном Соломона и царицы Савской. Но Аксум имеет и действительные древности, которые жители берегут с ревнивой заботливостию. Один древний памятник в виде столба носит греческую надпись, теперь почти стершуюся и неудобочитаемую, которая прославляла жертвы некоего царя Айзанаса, «сына непобедимого Ареса».Кто был этот Айзанас? Есть ли это лицо, тожественное с христианским царем Ла-Сан, жившим в половине четвертого столетия нашего летосчисления, или, как можно предполагать, судя по его притязанию на титул сына Марса, Айзанас принадлежал к какой-либо предшествовавшей языческой династии? Как бы то ни было, эта драгоценная надпись, воспроизведенная в первый раз путешественником Сальтом, свидетельствует о давних сношениях Эфиопии с древне-эллинским миром. На другом подобном же памятнике, открытом путешественниками Ферре и Галинье, вырезана надпись гимиаритскими знаками, впрочем, почти совершенно изглаженными всесокрушающим временем; по чтению Антуана д’Аббади, надпись эта прославляет «доблестного Галена, царя аксумского и гамерскаго», то-есть царя страны гимиаритов: юго-западная Аравия и Эфиопия составляли некогда одно царство. На Аксумском плато, подле исполинской сикоморы, ствол которой имеет 15 метров (7 сажен) в окружности, стоит другой любопытный памятник, в котором думали видеть доказательство существования в Абиссинии древней египетской цивилизации: это обелиск-монолит, высотой около 25 метров, но совершенно другого стиля, чем египетские обелиски: по своей орнаментации, он изображает девятиэтажную башню с окнами, увенчанную маленькой пирамидой, с выемчатым основанием и с сферическими гранями. Около полусотни других обелисков рассеяны на соседней площади: одни опрокинутые, другие—наклоненные на стволы дерев; посреди этих руин стоят там и сям древние алтари: недалеко оттуда видны еще на половину отесанные камни в ломке трахита, откуда строители извлекли обелиски. Между зданиями Аксума замечательна еще находящаяся в самой ограде его гедема или «место убежища»—португальская церковь, большое строение с зубчатой башней; в городе есть водопровод, высеченный в скале; в окрестностях бок одной горы изрезан подземельями, которые были, говорят, могилами царей, и «где скрывается великий змей, древний государь Эфиопии».

Антало, бывший некогда столицей Тигре, лежит на высоте около 2.400 метров, на амбе, окруженной глубокими ущельями, где берут начало притоки Таккаце; верхнее плато, увенчанное другой естественной крепостью, амбой Арадом, высится на западе, тогда как на юге и на востоке простирается обширная и плодоносная равнина, где англичане установили свой главный лагерь во время абиссинского похода 1868 года. Антало, перестав быть резиденцией, потерял почти все свое население, и теперь три квартала его, разделенные глубокими оврагами, представляют одни развалины. Жители развенчанной столицы переселились в Чаликут, лежащий километрах в десяти к северо-востоку: это один из красивейших городов Эфиопии, благодаря садам и шпалерам деревьев, окружающим его дома и церкви. Расположенные на краевой цепи восточной Абиссинии, на самом краю первых уступов, которыми дорога спускается в Данакильскую равнину, города Антало и Чаликут имеют довольно важное торговое значение, как складочные пункты для солеторговцев, отправляющихся со своим товаром из земли племени талтал в Сокоту. Между этим последним городом и Чаликутом главные этапы: Самре, лежащий близ большой, некогда озерной, равнины Самра, затем Атсби или Ацебидера, и Фишо, находящиеся уже в низменностях. Новый город Макале, основанный негусом Иоанном, стоит на самом гребне Эфиопской цепи и служит иногда временной столицей государства, как Дебра-Табор, Адуа или Магдала; один итальянский инженер построил там царский дворец «на европейский манер». С этой высокой обсерватории негус Иоанн видал у своих ног большую часть еще непокоренной области данакилов. Впрочем, он успел сделать несколько завоеваний в этой низменной области, и на одной из четырех террас, спускающихся к равнине в виде гигантских ступеней, основал рынок Секет, много посещаемый покупщиками соли.

К северу от Антало и Чаликута несколько торговых селений следуют одно за другим через длинные промежутки, параллельно краевому хребту Эфиопии, на главной дороге, соединяющей возвышенности с морскими портами Зуллой и Массовой. Некоторые из этих жалких групп хижин приобрели известность в истории исследований Абиссинии, как места стоянки и наблюдений для европейских путешественников. Одна из самых многолюдных деревень—Гауссен, на плато, перерезанном глубокими оврагами; далее следует Адди-грат (Адд-Играт) или Аттегра, лежащий на высоте 2.400 метров, в плодородной долине, над которой с запада и юго-запада господствуют вершины, поднимающиеся на 1.000 метров выше; к западу, на одной песчаниковой амбе, увенчанной крутым утесом в 30 метров высоты, на который можно взобраться только при помощи веревок, приютился монастырь Дебра-Дамо, один из знаменитейших в Эфиопии: при малейшем признаке войны жители окрестных местностей спешат снести туда свои богатства. Вершина скалы, покрытая слоем растительной земли и снабженная ста пятьюдесятью цистернами, тщательно обработывается, но собираемых с этого клочка плодов недостаточно для прокормления монастырского населения; иноки должны рассчитывать на великодушие живущих внизу верующих. В прежнее время на этой амбе водворяли на жительство младших членов царствующей фамилии. Деревня Сенафе, лежащая севернее, приютилась у подножия крутых скал. Как первая горная станция на дороге, по которой следовала английская армия, посланная для освобождения пленников Феодора, лагерь при Сенафе имел во время кампании 1868 года первостепенную стратегическую важность; по всей вероятности, эта деревня сделается цветущим городом, когда будет поправлена построенная англичанами колесная дорога, поднимающаяся от бухты Адулис в Сенафе через ущелья Кумайли. На западе, Галай или «Подем», до недавнего времени населенный сплошь католиками, и Дигса (Дигсан), первые местечки плоскогорья, которые встречаешь, поднимаясь по той или другой ветви оврагов Гадаса, тоже получили известность в истории путешествий.

От столицы Тигре к берегам Красного моря ведут две дороги: кратчайшая направляется на северо-восток к Сенафе, другая идет на север, и, перейдя Мареб на высоте около 1.200 метров, поднимается по долине этой реки высотами западной покатости. К северу от того места, где находится переправа через реку, крутые откосы плоскогорья разрываются на базальтовые колоннады, мысы, обелиски и пирамиды причудливых форм, и на этих огромных каменных глыбах рассеяны селения, принадлежащие к Гундетскому округу, сделавшемуся знаменитым в истории Африки: там начался ряд военных неудач, которые, вместе с финансовыми займами и ростовщичеством, сокрушили могущество Египта, низведя эту страну на степень ставки в игре, которую с той поры ведут между собой европейские банкиры и дипломаты. В эпоху, о которой идет речь, именно в 1875 году, каирский хедив был одним из могущественнейших государей в свете по обширности своих владений; наместники его поднялись было вверх по Нилу до озера Мвутан-Нзиге и проникли на покатость реки Конго; египетские гарнизоны занимали порты западного берега, на Красном море, и даже на юге они прочно утвердились в Харраре и в стране сомалиев. Завоеватели уже обходили Эфиопию на юге: они думали, что настала минута овладеть плоскогорьем. Но битва в Гудда-Гудди или Гундете кончилась полным поражением египтян. Почти все вторгшиеся иноземцы погибли, вместе с двумя своими вождями, Аракель-беем и датчанином Арендрупом. Нашествие, долженствовавшее навсегда подчинить Эфиопию иностранному владычеству, доставило ей, напротив, политическое единство, от Гамасена до Шоа, и вернуло в лоно христианства всю эту область возвышенностей, которая, казалось, была обречена сделаться достоянием ислама. Кости павших в битве египтян белеются тысячами на полях Гудда-Гудди, на половину прикрытые листвой кустарника, высокой травой и гирляндами вьющихся растений. В 1876 году, вторая армия, под начальством Гассана, сына хедива, снова взошла на Гамасенское плоскогорье и укрепилась в хорошей стратегической позиции, в Гуре, к востоку от Верхнего Мареба. Окруженные неприятелем в нижней части их расположения, египетские войска были почти совершенно истреблены: они оставили пушки и ружья на поле сражения, и принц Гассан был освобожден из плена только за большой выкуп; по легенде, которая сложилась тотчас же после битвы, но которая, вероятно, не согласуется с истиной, Гассан и все другие пощаженные пленники были зататуированы на руке знаком креста, победившего месяц.

На дороге из Адуа в Массову через западную покатость Верхнего Мареба, самое многолюдное и самое важное в торговом отношении местечко—Кодо-Феласси (Годо-Феласье), главный город провинции Серауэ. Это местечко заменило собой, как этап на упомянутой дороге, город Дебароа, лежащий севернее и ныне пришедший в упадок, но прежде бывший резиденцией бахр-нагашей или «царей моря», как обыкновенно называли губернаторов приморских провинций. Дома в Дебароа не похожи на круглые каменные, крытые соломой, домики центральной Абиссинии: это жилища частию подземные, в роде саклей, какие встречаются во многих округах Кавказа и Курдистана. На скате горы высекают ступени, и полученное таким образом четыреугольное пространство превращается в дом приставкой глиняной крыши, которая сзади упирается в почву, а спереди подперта столбами: сверху не видишь селения, а только поросшие травой уступы, как площадки заброшенной лестницы. Таков способ постройки деревень в Гамасене. Дым уходит через дыру, оставленную в крыше: когда идет дождь, отверстие закупоривается, и подземное убежище, лишенное воздуха и света, обращается в вонючую пещеру.

Лагерь раса, управляющего страной Тигре расположен в Ацаге (2.838 метров высоты), в месте соединения дорог, поднимающихся из Массовы, из области племен богосов и менсаев. В небольшом расстоянии к востоку находится резиденция шума, претендующего на титул «морского царя»: это деревня Асмара, лежащая на самом краю Эфиопского нагорья, в том месте, где дорога, достигнув покатости Красного моря, спускается зигзагами в равнину. Некоторые другие группы жилищ разделяют с Асмарой выгоду быть местом роздыха для караванов по прибытии их на хребет тигрейского плоскогорья. Казен, к северо-западу от Асмары, на конечном выступе Гамасена, тоже командует одною из дорог, спускающихся к Массове, видимой иногда в 75 километрах по прямой линии, между серою линией горизонта и серою поверхностию моря. Из Казена другая караванная дорога спускается к северо-востоку, направляясь к Сенгиту и столице земли богосов, Керену, лежащему уже в куалле, на высоте 1.452 метров, среди масличных рощ; возле города египтянами была построена крепость, называемая Сенгитом, как и самый край, но в силу трактата, заключенного с англичанами, она должна быть эвакуирована и передана эфиопскому царю. Керен был центром католических миссий в северной Абиссинии, и из его большой семинарии вышли многочисленные туземные священники для церквей, рассеянных в разных провинциях империи. Почти все население страны богосов и менсаев покинуло магометанские обрядности, чтобы вернуться в лоно христианства, но под новой формой, проповедуемой миссионерами лазаристами.

Спускаясь от Асмары к Красному морю, дорога огибает на севере массив передовых гор, на одной из которых находится знаменитый монастырь Биджан или Бизан, основанный в четвертом столетии и часто упоминаемый у португальских писателей под именем монастыря Видения: богомольцы, и в числе их путешественник Понсе, в 1700 году, видели там золотое облако, плавающее в воздухе. Около тысячи монахов живут в этой обители и в принадлежащих к ней общинах. У подошвы гор, деревня Айлет, отделенная от приморской равнины цепью холмов, занимает дно прекрасной долины, которая могла бы сделаться одною из богатейших земледельческих местностей, а в соседстве, в 5 километрах к югу, бьют из земли горячие ключи (59° Цельсия), довольно обильные, чтобы образовать ручей; окружающая почва, до 50 метров вокруг отверстия, из которого выходят эти воды, настолько горяча, что по ней нельзя ходить босыми ногами. Спускаясь с плоскогорья, абиссинцы имеют обыкновение окунуться в Айлетский источник и иногда даже купают в нем своих баранов; в той части этого горячего ручья, где вода уже охладилась до 48 градусов, живет жесткокрылое насекомое, укушение которого ядовито. На севере, в Самхаре, видны многочисленные остатки древности, между прочим, могилы, из которых иные походят на мегалитовые памятники Франции. Древний город, теперь пустынный, покрывает пространство, имеющее несколько километров в окружности.

В равнине несколько станций следуют одна за другой до Массовского берега, как-то: Саати, или «Лужи», получившая это название от скоплений стоячей воды, которые там обыкновенно встречаются в сухое время года в высохших ложах потоков; Мкулу, которую проживающие в Массове европейцы выбрали местом летнего пребывания, и которую они обсадили группами тамариндов и других деревьев; Готумлу, резиденция шведских миссионеров и местопребывание их школ. На юге, деревня Аркико, дома которой проглядывают между мимозами, есть нечто в роде столицы: там имеет пребывание наиб, происходящий от династии начальников, которые с конца шестнадцатого столетия служат посредниками для торговли между Эфиопией и Массовой; жители этого края состоят под двойной зависимостью от купцов соседнего порта и от абиссинцев плоскогорья, которых право собственности на землю существует из века в век и которые каждый год подновляют это право зимними посевами. Турки, овладев островом и поморьем в 1557 году, попробовали сначала управлять непосредственно прибрежными населениями; но, убедившись в своем бессилии против неуловимых врагов, кочевников, передали свою власть начальнику белаусов, племени народа хабаб, кочевавшему в окружающих равнинах; даже гарнизон Массовы, состоявший главным образом из босняков, слился мало-по-малу с хабабами посредством смешанных браков. Сделавшись наибом или «наместником» вице-королей Геджаса, вождь белаусов стал получать определенную субсидию от турецкого правительства, но с обязательством защищать турецкие или абиссинские караваны от всяких нападений со стороны соседних народцев, представлять сюзерену часть пошлин, платимых купцами, и снабжать остров необходимою для продовольствия водой. После того нередко возникали несогласия между наибом и массовскими островитянами; водопроводы часто бывали перерезаны; нередко и сам наиб, прогнанный из Аркико, должен был спасаться бегством внутрь страны. Случалось также, что государи Эфиопии, которым необходимо, чтобы ворота, представляемые Массовою, были открыты во внешний мир, опустошали страну, чтобы отомстить береговым грабителям или торговцам невольниками. В силу трактатов, заключенных в 1884 г. адмиралом Геветт от имени английского правительства и Мазон-Бей со стороны Египта, доступ в Массову сделался совершенно свободен для абиссинской торговли. С тех пор, как Италия (27 февраля 1885 г.) утвердилась в Массове, она также примкнула к договору Геветта; таким образом, если не с политической точки зрения, то по крайней мере в торговом отношении порт Красного моря является более, чем когда-либо, естественною принадлежностию Эфиопии, и важность его, уже и теперь значительная, должна быстро возрастать, если мир сохранится на плоскогорьях. Отдельные форты командуют подходами к городу и ограничивают укрепленный лагерь, где египетское правительство содержало трехтысячный отряд войска.

Город Массова или Массауа (Медсауа или Муссауа по-арабски, Мутонья по-абиссински) занимает коралловый остров, длина которого, от востока к западу, около 1.000 метров; с севера на юг он имеет всего только 300 метров в ширину. Каменные дома, арабского стиля, и хижины из древесных ветвей тесно скучены на этой скале, которая соединена плотиной с еще меньшим островом Таулуд, связанным в свою очередь с материком посредством жете длиной около 1.500 метров, содержащего драгоценный водопровод, по которому вода из Мкулу идет в цистерны Массовы. Но водопровод и жете, так же, как казармы и укрепления и все здания. построенные лет двадцать тому назад, под руководством паши Мунцингера, за недостатком надлежащего ремонта, пришли в большую ветхость: как и в собственном отечестве, египтяне умеют строить, но не дают себе труда поправлять раз построенное. В городе сохранилась еще старинная эфиопская церковь, построенная, как говорили верующие, Фрументием, абиссинским апостолом, и теперь преобразованная в мечеть. Местом якорной стоянки, которое в древности называлось Сабайтикон, служит глубокий канал, простирающийся между северным берегом острова и материка; другие островки защищают этот канал на северо-востоке от ветров, дующих с открытого моря. Торговля Абиссинии с иностранными купцами—греками, банианами и другими, имеющими свои конторы в Массове—ведется через посредство караванов. Последние, то-есть караваны, грузы которых состоят главным образом из драгоценных произведений галласской земли—кофе, золота, белого воска,—выступают с места обыкновенно в конце зимы, так чтобы успеть переправиться через Таккаце до весеннего разлива, и употребляют два или три месяца на весь путь; домой они возвращаются в конце осени, чтобы следующей весной снова начать свое ежегодное странствие. В 1861 г., ценность торгового обмена Абиссинии (считая в том числе и живой товар, невольников) через массовский порт исчислялась в миллион франков; двадцать лет спустя, в 1881 году, она простиралась до 7 миллионов, а в 1892 г. она достигла 10.903.000. Продаваемые товары, по порядку важности—кожи, коровье масло, отправляемые в Аравию, и перламутр. Вывоз слоновой кости много уменьшился за последнее время. Плантаторы Майотты и Маскаренских островов покупают здесь мулов абиссинского происхождения.

Лежащие к востоку от Массовского залива большие коралловые острова, называемые Далакскими, из которых главные Далак и Нора, утратили почти совершенно важное торговое значение, какое они имели до турецкого господства; в те времена они были обитаемы христианским населением, от которого сохранились еще кое-где часовни; обычный язык на этих островах и теперь еще тигрейский, хотя и сильно испорченный. В наши дни жители Далакского архипелага—все мусульманской религии и, в числе не более тысячи пятисот душ, не имеют других источников пропитания, кроме продукта морского промысла, именно ловли жемчужных раковин, если не считать молока и мяса, доставляемых козами: каждый год иноземные купцы, банианские и персидские, приезжают сюда покупать перламутр и жемчуг, собираемые в окружающих бухтах; рынок находится на восточном берегу большого острова, в деревне Демеле. Подобно барейнским ловцам жемчужных раковин, далакские островитяне спускаются на дно моря всегда после сильных дождей, так как жемчужный нарост, говорят они, образуется только благодаря смешению соленой и пресной воды. Туземцы ловят также черепаху, но они не собирают губок, которые, однако, развиваются в большом количестве на дне морском. Жители Далака и окружающего архипелага держат в большом числе коз, верблюдов и ослов, которых они оставляют бродить по острову в диком состоянии или запирают на пустынные островки. На одном из этих островов есть даже несколько коров.

Длинная и узкая бухта, врезывающаяся, с севера на юг, верст на пятьдесят в твердую землю, и которую жители острова Диссе называют «бархатным заливом», может-быть, по причине спокойствия её вод, хорошо защищенных от ветров, лежит еще ближе, чем Массова, от высоких эфиопских плоскогорий, и движение торгового обмена много раз принимало это направление. Эта вырезка морского побережья, называемая англичанами Аннеслей-бай, чаще обозначается под именем бухты Адулис, как две тысячи лет тому назад, когда там стояли на якоре флоты преемников Александра Македонского. Одна греческая надпись, скопированная в шестом столетии египетским монахом Космой Индикоплевстом, прославляет «великаго царя Птоломея, сына Птоломея и Арсинои»; другая, повествующая о славных походах эфиопского царя Эб-Агуды, представляет первостепенный географический интерес, так как она содержит ряд двадцати трех абиссинских названий мест, первые элементы сравнительной географии страны. Мариетт доказал, совершенным сходством многих имен, вырезанных на карнакских пилонах, с именами, упоминаемыми в адулисской надписи, что сношения Египта с Эфиопией несомненно восходили ко временам фараона Тутмеса III, царствовавшего в девятнадцатом столетии до Рождества Христова. От зданий древнего города отыскали только небольшое число капителей, высеченных в лаве, и мраморов, изваянных византийскими скульпторами; остатки эти находятся теперь в 6 слишком километрах внутри материка, может-быть; вследствие поднятия берега, может-быть, также просто по причине постепенного наростания аллювиального слоя. Древнее наименование существует еще под формой Зулла. Южнее, на высотах, видны остатки какого-то города, бывшего, вероятно, санаторием Адулиса. Во второй половине настоящего столетия имя Адулиса было часто произносимо, как имя будущей французской колонии, потому что полоса земли, вдоль бухты, и остров Диссе были уступлены Франции, в 1840 году, государем Тигре; но эта уступка на бумаге не была закреплена никаким актом фактической оккупации, и с 1888 года Италия владеет этим клочком эфиопской территории, после того как некоторое время там господствовала Англия под египетским флагом. Впрочем, нет страны, где бы Великобритания дала более поразительный пример своего могущества, как на этом знойном берегу Чермного моря. В бухте Адулис, где едва увидишь какую-нибудь жалкую барку, и где рыболовные плоты состоят из трех кусков дерева, почти совершенно погруженных в воду, которыми управляют при помощи гребка, без боязни многочисленных акул,—в этой самой бухте плавали в 1867 и в 1868 годах сотни кораблей; высадочный мол, от которого остались кое-какие следы, выдвигался в море на целую версту, железная дорога проникала на юг до самого основания круч, и громадные резервуары воды, вырытые у подножия гор, поили индийских слонов и 40.000 животных. В Зулле высадилась британская армия, в Зулле же она села на корабли и поплыла в обратный путь, приведя к благополучному концу экспедицию, беспримерную в истории Англии и во всемирной истории нового времени, как по справедливости дела, так по математической точности движений, по полноте успеха, достигнутого почти без пролития крови, и по бескорыстию в победе. Эта военная прогулка европейской армии на плоскогорья Эфиопии кончилась без завоевания, и следы английских шагов скоро изгладились на знойном песку Зуллы, а между тем это кратковременное появление грозного иноземца начинает новую эру в истории Абиссинского государства.

Эфиопские города бассейна Таккаце и покатости Красного моря, с цифрой населения, показанной путешественниками.

Инчатбак, Добарек, Фарас-Сабер,—2.000 жит., по Феррету и Галинье. Лалибала—1.200 жит., по Рольфсу. Сокота—1.500 ж., по Рольфсу. Антало—1.000 жит., по Рольфсу. Чаликут—2.000 ж., по Рольфсу. Макале, Самре, Гауссен—1.200 ж., по Лефевру. Аддиградд—2.000 жит. Сенафе, Галай—2.000 жит., по Росселю. Дигсан—2.000 ж., по Лефевру. Абби-Адди—2.000 ж., по Рольфсу. Адуа,—3.000 жит., по Рольфсу. Аксум—5.000 жит., по Рольфсу. Кодо-Феласси—1.200 жителей, по Рольфсу. Атсега—1.800 жит., по Гейглину. Керен—1.800 жит. Аркико—1.500 жит., по Рольфсу. Массова, с предмест.,—8.000 жит. Аф-Абадд—6.000 ж., по Сапето. Долка—5.000 жит., по Сапето. Зулла—1.000 жит.

Берег Красного моря, продолжающийся к юго-востоку, изгибается там и сям в виде бухт и бухточек, где можно бы было устроить порты, если бы, к несчастию, караваны не должны были проходить через знойные и небезопасный земли данакилов, прежде чем достигнуть долин эфиопской покатости. Гавакильская бухта, исследованная англичанами во время их экспедиции в Абиссинию, загромождена вулканическими конусами, окружена скалами и лавами, переход по которым представляет большие трудности. Ганфила, где, как полагают, находился древний порт Антифил, может быть полезна только для эксплоатации соляного озера Алеальбед и для ловли жемчуга и перламутра. Что касается маленькой гавани Эдд, лежащей в 200 километрах от Эфиопской цепи, то она, как и Гавакильская бухта, окружена потухшими вулканами и застывшими потоками лавы с шероховатой поверхностию, которые делают край почти недоступным. Одна нантская компания приобрела было его в собственность, но, убедившись в невозможности извлекать какую-либо пользу из этого приобретения, она предложила этого французскому правительству, которое, однако, отказалось от этого слишком дорого стоющаго подарка; в конце концов компания уступила свои права египетскому вице-королю.

Административные и политические деления Абиссинии меняются до бесконечности, смотря по степени власти ленников и по прихоти государей: иной рас начальствует над несколькими провинциями или даже носит титул царя, как, например, рас годжамский, короновавшийся в 1881 году; другой вассал, напротив, должен довольствоваться простым кантоном. В 1882 году больших ленов было 24, из которых 4 управляемых расами первого ранга, 5 управляемых второстепенными расами и 15 состоящих под управлением начальников, имеющих титул шума. Но, несмотря на политические перемены и превратности, большинство абиссинских округов, как рад древней Галлии, сохраняют свои имена и общие контуры, указываемые на самой почве рельефом и свойством геологических формаций. В настоящее время Эфиопская империя, без королевства Шоа, за-абайских платящих дань государств, последних присоединенных территорий на севере и округов племени галла, заключает следующие провинции, или, лучше сказать, естественные области, расположенные по климатическим поясам и по речным бассейнам:

Губернии	Провинции	Речные бассейны	Климатические поясы	Города
Амхара	Дембеа	Голубой Нил	Дега, Война-дега	Гондар
	Чельга	Голубой Нил, Атбара	„	Чельга
	Янфангера	Атбара	„
	Дагосса	Голубой Нил
	Куарра	„	„
	Бегемедер	Голубой Нил и Таккаце	Дега, Война-дега
	Гуна	Голубой Нил, Таккаце	Дега
	Каинте	Голубой Нил	„
	Саинте	„	„
	Давонт	„	„
	Вадла	Голубой Нил, Таккаце	„
	Таланта	Голубой Нил	„
	Вогарра	Таккаце, Атбара	Война-Дега, Дега
	Симен	Гаккаце	Дега	Инчатбак
	Целемт	„	Война-Дега, Куалла
	Эрмече	Атбара	Куалла
	Цагаде	„	„
	Колла-Вогара	„	„
	Вальдебба	Таккаце	„
	Волкаит	„	„
Годжам	Ачефер	Голубой Нил	Война-Дега	Исмала
	Мача	„	Дега, Война-Дега
	Годжам	„	„	Монкорер
	Дамот	„	Война-Дега, Куалла
	Агаумедер	„	„	Ашфа
Ласта	Даганах	„	Дега, В.-Дега, Куалла
	Седеб	„	„
	Ваг	„	Дега, Война-Дега	Соката
	Воджерат	„	Дега
Тигре	Эндерта	„	Дега, Война-Дега	Макале
	Сака	„	„
	Авергале	„	„
	Иджу	Покатость Красного моря	Война-Дега, Куалла
	Зебуль Ангот	„	„	Коббо
	Слоа	Таккаце	„	Самре
	Тембиен	„	„	Абби-Адди
	Адет	„	„
	Геральта	„	„	Гауссен
	Вамбарта	„	„
	Гарамат	„	Дега, Война-Дега	Чаликут
	Адуа	Таккаце, Мареб	„
	Шире	„	Война-Дега, Куалла	Адуа
	Агаме	„	Дега, Война-Дега	Аддиграт
	Окуле-Кусай	Мареб	„
	Сарауэ	„	Война-Дега, Куалла	Кодо-Феласси
	Гамасен	Мареб, Барка	„