VII. Шоа, земля данакилов; северные государства галласов

Шоа или Шава и горные страны северных галласов составляют часть эфиопских плоскогорий; в политическом отношении Шоа, был долгое время независимым государством, снова присоединилась к Абиссинской империи и платит ей определенную дань: государь этой страны не иначе, как с камнем на шее, представляется «царю царей». К югу от Абая, счастливые экспедиции покорили большинство племен, цивилизованных или варварских, под власть северной Эфиопии, и каждый год посольства от этих племен привозят в Дебра-Табор или в Макале слоновую кость или какие-либо драгоценные произведения. С этой стороны неопределенные изменчивые границы заключают уже всю южную Эфиопию вплоть до Каффы и даже далее: Шоа утроилась в протяжении, также и королевство Годжам увеличилось в той же пропорции, хотя река Абай в продолжение семи или восьми месяцев в году отделяет Абиссинию от земель народа ильм-орна. Населения этих стран, по большей части различающиеся происхождением, языком, религией и нравами, должны быть изучаемы отдельно. Что касается жителей равнин, заключенных между главной цепью Эфиопии, берегами Красного моря, Аденским заливом и водораздельной возвышенностию к югу от бассейна Ауаша, то они составляют особую группу, определено отграниченную родом жизни, который обусловливается климатом и почвой; но, как посредники торгового обмена между плоскогорьями и морем, эти обитатели равнин необходимы населениям Шоа; как ни различны между собой эти две страны, они составляют часть одного и того же социального организма.

К югу от Ангота и Зебуля, главный хребет Эфиопии проникает в Шоа, затем немного уклоняется от меридиана, чтобы направиться к юго-западу, параллельно течению Ауаша. Эта часть краевой цепи носит название Шакка или Амба-Шакка; среднее возвышение её, по Беке, от 2.400 до 2.700 метров, но многие вершины превосходят эту высоту. Самая высокая гора, по крайней мере в окрестностях Анкобера—Метатите (3.278 метров), откуда видишь у себя под ногами наибольшую часть королевства Шоа и все нижние уступы или террасы, спускающиеся ступенями к долине Ауаша и к притокам Абая. Ни одна область Эфиопии не разрезана реками так отчетливо на призматические отрывки. С некоторых возвышенных пунктов плоскогорья эта страна представляется вдали как обширная, почти совершенно гладкая равнина, где долины едва обозначены перерывом зелени; но когда подойдешь ближе к расселинам, оказывается, что почва разверзается на огромные глубины и образует бездонные пропасти: одно из ущелий, километрах в шестидесяти к северо-западу от Анкобера, имеет слишком 1.250 метров глубины между губами плоскогорья, отстоящими одна от другой всего только на шестьсот-семьсот метров. Некоторые глубокия пропасти открываются в скалах: такова, близ старой столицы Шоа, Тегулет-Ват или «Тегулетская бездна», разрыв длиной около 180 метров, при ширине менее одного метра, куда, если бросишь камень, то звук падения не доходит до поверхности. Реки, берущие начало на восточной покатости гор Амба-Шакка, и которым нужно спуститься на протяжении около 2.000 метров до Голубого Нила, низвергаются в ущелья следующими один за другим водопадами или порогами грандиозного вида.

К востоку от главной цепи, несколько массивов холмов, с округленными формами, подпирают основание Амба-Шакки, и в небольшом расстоянии тянутся параллельные цепи, как, например, Аргобба; но за их вершинами виднеется волнообразная равнина, простирающаяся далеко к Аденскому заливу и усаженная там и сям вулканическими конусами, откуда вылились обширные поля лавы. Один из отдыхающих кратеров, близ правого берега Ауаша, к северо-востоку от Анкобера, представляет пропасть, имеющую несколько километров в окружности. Другой кратер, гораздо меньше предъидущего и открывающийся на вершине пригорка, постоянно выделяет из себя пары: это Дофане, лежащий на левом берегу Ауаша, километрах в шестидесяти к северо-востоку от Анкобера. Его состояние деятельности почти такое же, как состояние горы Вулкано, на одном из Липарских островов; на стенках дымящагося кратера отлагаются пластинки серы, представляющие всевозможные оттенки цветов, от светло-желтого до красно-бурого. На юге, в области Фатигар, находится другая группа вулканов, называемая Минчар, в кратерах которой тоже сублимируется сера. Одно из этих огнедышащих жерл, кратер Винцегур, представляет огромный котел, имеющий, по Гаррису, около 10 километров в окружности и стенки высотой от 200 до 300 метров; через две бреши, открывающиеся в этих стенках, вылилась расплавленная лава, образовавшая реку черных шлаков, которая извивается среди деревьев. В соседстве лужа Буртчатта наполняет цирк из черных и желтых лав, окруженный отвесными утесами; в скале открываются сотнями пещеры, наполовину скрытые под листвой растений, прицепившихся к стенкам; одно отверстие кратера дает проход слонам и носорогам, приходящим ночью пить на озеро. К западу оттуда, в области Демби, итальянский путешественник Антинори описывает другую группу вулканов, между которыми образовались лагуны, где до сих пор не найдено никакой рыбы, из чего нужно заключить, без сомнения, что эти водные площади недавнего происхождения; но над водой кружатся мириады водяных птиц. Далее, на юго-западе, уединенная вершина огнедышащей горы Зикуалы (около 3.000 метров высотой), упоминаемой уже монахом Фра-Мауро в его знаменитой карте, заключает озеро в своем конечном кратере; на берегу этого озера стоит монастырь, основанный одним «укротителем бесов». В этих вулканических местностях королевства Шоа встречается множество горячих источников, из которых три, в земле галласского племени финфини, недалеко от высокой уединенной горы Энтотто (2.987 метров), бьют из почвы фонтаном в виде гейзера, и температура их 100 градусов по Цельзию. Может-быть, действию этих минеральных вод и следует приписать превращение в ископаемое состояние окаменелых деревьев, находимых во многих местах плоскогорья между Ластой и Шоа; подобно «окаменелым лесам» Каира, ископаемые леса Эфиопии состоят из дерев, принадлежащих к порядку навознянковых (Sterculiaceae).

Перешеек из возвышенностей, отделяющий Абай от истоков Ауаша и изгибающийся к юго-западу, составляет естественную границу между собственной Эфиопией и землей галласов: это область почти ровная, без всяких возвышений рельефа, кроме береговых утесов по обе стороны потоков. Но к югу от этого перешейка горы снова появляются в виде правильной цепи: скорее их следует рассматривать как общую выпуклость почвы, разрезанную на отдельные массы и остроконечные вершины реками, которые спускаются на север к Голубому Нилу, на юг к многоименной большой реке, называемой Гугса, Ума, Абула. Вследствие размывающего действия воды, источившей плоскогорье и сообщившей ему его нынешнюю внешнюю форму, ось горных вершин направляется с северо-запада к юго-востоку: в этом направлении следуют, одна за другой, Горо-Чен, Бельбелла, Тулу Амара, Чиллимо, Дирико, Кало, Рогге—все горы, имеющие более, чем 3.000 метров высоты. Самой значительной вершиной этого хребта, у восточной его оконечности, считается Гамдо, поднимающийся на 3.456 метров над уровнем моря. В том же направлении, но в виде уединенного массива, окруженного со всех сторон глубокими долинами, высится, в земле Гураге, вершина Вариро, которой путешественник Киарини дает 3.898 метров высоты.

Горные массивы, ограниченные на севере течением верхней Гугсы, не вздымаются на столь значительную высоту: в среднем, они имеют только от 2.200 до 2.500 метров. Тем не менее, в области Инариа, одна цепь, ось которой следует в направлении с северо-востока на юго-запад, имеет вершины высотой около 3.000 метров, а самая высокая её вершина, Эган, достигает 3.090 метров. В земле Каффа другая цепь, ограниченная с севера течением Годжеба, соперничает по высоте с горами области Гураге, и гора Хотта, около восточной оконечности этой цепи, имеет 3.685 метров высоты. Но исполином территории Ильм-Орма считается гора Вошо, лежащая к западу от реки Умы, в земле племени варатта, которая до сих пор еще не была посещена ни одним путешественником. По приблизительной оценке Антуана д’Аббади, видевшего вершину Вошо с расстояния около 200 километров, через долину, в которой течет Ума, эта гора должна иметь более 5.000 метров высоты.

К востоку от краевой цепи Эфиопии, земля афаров, которую обыкновенно обозначают равниной, в противоположность плоскогорьям Абиссинии, есть, однако, страна с поверхностью холмистой и даже гористой в некоторых местах. Низменность Алельбеда ограничена, как известно, вулканической цепью, в которой часто раздаются удары «Чортова барабана», говорят талталы. Там высится гора Ортоале, описанная Мунцингером, а также другая «Дымящаяся гора», виденная издали путешественником Бианки во время его безуспешной попытки достигнуть Ассаба, спускаясь из Макале. К юго-западу от Ассабской бухты, другая крутая гора, вулкан Муссали, возвышается слишком на 2.000 метров (определения её высоты у итальянских путешественников разнятся от 1.600 до 2.063 метров); наконец, одна краевая цепь тянется на севере вдоль бухты Таджурах, доминируемой конусами, откуда вылились лавы. Один из этих потухших вулканов, Джуда, вершина которого лежит на высоте 914 метров над уровнем моря, подперт с южной стороны массивом, который своими шейрами (застывшими потоками лавы) почти разделил на двое оконечность залива: дно бухты представляет скорее внутреннее озеро, чем часть Индийского океана. На западе другие потоки лавы сплошь покрыли пространство, бывшее некогда дном морским, и таким образом ограничили отрывок бухты, сделавшийся озером Ассал, которое арабы в шутку называют «Медовым», несмотря на соленость его вод. Возможно также, что поднятие почвы способствовало в известной мере изолированию этой водной площади, так как берега океана, в окрестностях Таджураха, состоят большею частию из известковых глин, содержащих, до высоты от 40 до 50 метров, раковины, совершенно сходные с видами, ныне живущими в африканских морях. Озеро Ассал, теперь отделенное от Таджурахской бухты порогом, длиной около двадцати километров, подверглось преобразованиям, подобным тем, какие испытало озеро Алальбед. Оно тоже превратилось в солончак, и соляная кора, окружающая отмели, так толста, что навьюченные верблюды могут проходить по ней до расстояния версты и более от берега. Ассальская соль, как и алальбедская, составляет богатство соседних племен; все афарские и сомальские народцы страны приходят туда за солью, как для себя, так и для южной Эфиопии, которая дает им в обмен слоновую кость, кофе, цибетовый мускус и невольников. Так же, как Алальбед, озеро Ассал постепенно понизилось уровнем, так как приносимое временными ручьями или уади количество воды далеко не вознаграждает убыли, происходящей вследствие испарения: метрах в пятнадцати над нынешней поверхностию озера беловатый след, оставленный на скалах, указывает высоту, до которой прежде доходили воды. В 1834 году, во время первого путешествия Роше в Шоа, уровень озера Ассал был на 185 метров ниже Таджурахской бухты; с тех пор эта разность уровней была показываема разными путешественниками различно, от 173 до 231 метра. Средняя глубина этого озера около сорока метров. По Бианки, многие другие впадины земли афаров лежат на 200 метров ниже уровня моря.

К юго-западу от озера Ассал, в области, тоже усеянной вулканами и покрытой застывшими потоками лавы, находятся другие озера; но эти озера речного происхождения и принадлежат к бассейну Ауаша или Аваси. Эта река восточной покатости Эфиопии не теряется, как другие реки страны, на дне узких ущелий. В то время, как другие речные потоки, так сказать, «дренируют» свое ложе и отнимают у него плодородную почву, чтобы унести ее в другое место, Ауаш орошает свою долину, как египетский Нил, но он не может достигнуть моря; подобно Рагуле и другим рекам земли афаров, он иссякает в дороге, хотя в среднем своем течении катит значительную массу воды. Ауаш зарождается на юго-западной стороне Альп Шоа, в округе Финфини, отделенном горным потоком от нильского бассейна; истоки его образуют несколько луж, которые сообщаются между собою посредством извилистых каналов, заросших травой. Уже довольно широкий и глубокий, этот ручей огибает горы королевства Шоа, посылающие ему часть своих вод; затем течет в направлении с юга на север, следуя вдоль основания главной эфиопской цепи: в этой части своего течения река является наиболее обильной; в период мелководья она везде имеет более 50 метров в ширину, более метра глубины, и течение её очень быстрое; во время же наводнений Ауаш разливается на несколько километров в ту и другую сторону от своего русла, и уровень его поднимается до 12-14, даже до 18 метров, так что можно было бы утилизировать реку для пароходства в этой части её течения. Удаляясь от гор, чтобы течь на северо-восток по направлению к Таджурахской бухте, река сначала усиливается водами, приносимыми её притоком Гермама или Казам, затем уменьшается мало-по-малу и верстах в ста от моря, после течения, общую длину которого можно считать в 800 километров, теряется в болотистом озере Бада или Аусса, называемом также Абгельбад некоторыми авторами: эта водная площадь, лежащая, вероятно, ниже уровня моря, представляет попеременное повышение и понижение уровня, сообразно чередованиям дождливого и сухого времени года. Воды этого озера пресные и отлагают плодотворный ил, который возвращает сторицей зерно, посеянное аусскими данакилами; запруда, построенная на севере, задерживает в летнее время воду, необходимую для орошения полей; но когда земли достаточно увлажнены, тогда открывают шлюзы, и излишек вод выливается в водосточный бассейн, называемый «Натровым озером» по причине химических веществ, кристаллизующихся на его берегах. Другие, находящиеся в той же области, озера принадлежат к системе Ауаша и принимают в себя его воды разлива: таково озеро Леадо, над которым господствуют вулкан Дофане и Джебель-Кабрет илп «Серная гора», недалеко от эфиопских Альп. Озеро Цвай, иначе Джилалу, Лаки или Дамбаль, в земле Гураге, тоже, вероятно, составляет часть того же гидрографического бассейна, и излишек его вод изливается в реку Ауаш; впрочем, туземцы говорили итальянским путешественникам Антонелли и Чекки, что этот бассейн не имеет истока, почему и получил название Цвай, означающее на языке гез «Неподвижный». К юго-западу от озера Цвай простирается другая водная площадь, почти такой же величины, которую Чекки явственно видел с вершины горы Цикуала.

Климат южной Эфиопии походит на климат Абиссинии, с той разницей, что воздух в первой более влажен. Более близкия к экватору, возвышенности Шоа и земли галласов находятся также в большей мере под влиянием дождливого пояса, который образуется между областями двух пассатов, и который передвигается попеременно к северу и к югу от равноденственной линии. Тогда как среднее годовое количество атмосферных осадков, выпадающих на абиссинские плоскогорья, может быть исчисляемо в 75 сантиметров, на юге от рек Абая и Ауаша оно составляет целый метр. Вследствие этого, растительность гораздо обильнее и гуще в южных областях Эфиопии, чем в северных. В то время, как в Абиссинии леса везде, за исключением только куалл, редки, они, напротив, очень обширны в горах Шоа, так же, как и в горах земель, платящих дань этому королевству; почти все путешественники, посетившие те края, говорят о больших лесах хвойных, диких маслин или других дерев, под которыми идешь по целым часам, под шатром переплетающихся ветвей, покачивающих своими густыми шевелюрами из серого мха. Число ботаников, изучивших растительные виды тех стран, пока еще не велико; но известно достоверно, что все абиссинские растения находят там для себя благоприятный климат, и что там произрастают многие другие виды, полезные своими стеблями, смолами или семенами. Отечество кофейного дерева могло бы еще доставить земледельцам всего света много других драгоценных растений; оно и теперь дает торговле один плод, оджие или корарима, высоко ценимый за его нежный и сильный аромат.

Подобно флоре, и фауна описываемых стран отличается от абиссинской большим разнообразием форм; но в целом типы здесь те же самые, что и в Абиссинии. Шоа, кажется, можно считать истинным отечеством colubus guereza, обезьян с великолепной черной и белой шевелюрой, на которых суеверные жители края смотрят почти как на монахов, по причине цветов их платья и их уединенной жизни; там же, в бассейне Ауаша, живут замечательнейшие быки, отличающиеся огромными размерами своих рогов, которые достигают 2 метров длины, при 15 сантиметрах толщины у основания. По высоким саваннам Шоа разгуливает зебр особой породы, equus Grevyi, очень любопытный своим мехом, испещренным полосами темно-пурпурного цвета. Галласская лошадь, которая не переносит перемены климата и скоро умирает вдали от родимых гор, походит на чистокровную русскую своими сухими ногами, тонкой головой, полным, округленным крупом, пылкостью и упорством. С экономической точки зрения наиболее ценимое животное в областях южной Эфиопии—цибет (civetta viverra), мускус которого монополизирован различными властителями страны, исключая Каффы. Драгоценное пахучее вещество доставляют только самцы: их держат стадами в сотню и до трехсот голов, при чем каждое животное заперто в продолговатую клетку, где ему нельзя повернуться; цибетовые парки нагреваются топкой до постоянной температуры, чтобы ускорить выделение мускуса, составляющее от 80 до 100 граммов в каждые четыре дня; этим зверкам дают исключительно животную пищу, состоящую из отборных кусков, приготовленных на коровьем масле. Из боязни дурного глаза, иностранцев никогда не пускают в цибетовые парки.

Цивилизованные и христианские жители Шоа—амхаринцы в большинстве, как и жители Гондара, но они отделены от главной массы нации высокими хребтами: тогда как большинство абиссинцев живут на скатах, наклоненных к Голубому Нилу, обитатели Шоа населяют в особенности покатость Ауаша, притока Красного моря; кроме того, большая часть плоскогорья, ограничивающего Шоа с севера, занята населениями галласского происхождения. Следовательно, с этнологической точки зрения Шоа составляет род островного массива: собственно эфиопы окружены там народом ильм-орма, гораздо более многочисленным, но разделенным на множество племен, союзы которых составляются и расторгаются сообразно интересам минуты и прихотям начальников. Нравы жителей Шоа те же, что и у амхаринцев, с тою только разницей, что первые более покорно повинуются своему королю: в Шоа весь народ порабощен государю; невольники в собственном смысле немногочисленны, и продажа негров воспрещена христианам, но все они в сущности те же рабы, которых властелин может лишить имущества и даже жизни. Несколько общин фалашей или фенджей рассеяны в разных местах королевства, и обыкновенно к этим абиссинским евреям причисляют секту талибанов, которые имеют монастырь в непосредственном соседстве с Анкобером, среди лесов Эмамрета; оказываемое им уважение есть просто следствие страха, который они внушают, как чернокожники. Как и в собственной Абиссинии, магометане королевства Шоа насильно были обращены в христианскую веру, но прежде они были очень многочисленны, и имя джиберти, под которым они известны во всей Эфиопии, напоминает, что город Джабарта, в Ифате, теперь исчезнувший, был одним из их священных городов. Иностранцы, особенно французы и итальянцы, относительно многочисленны в Шоа, и со времени посещений Роше, Лефевра, Гарриса, Комба и Тамизье, Изенберга и Крапфа, сотни миссионеров, промышленников и купцов являлись к кочующему двору преемников Сехла-Селластье: но до сих пор европейские изобретения не нашли большого применения в этой стране: дело устройства оружейных, пороховых заводов и мельниц не увенчалось успехом, а концессии на постройку железных дорог, выданные приезжим европейцам, свидетельствовали лишь о желании короля Шоа вступить в непосредственные сношения с могущественными заморскими союзниками. Путешествия с целью научного исследования в галласскую землю, прекратившиеся со времени экспедиции миссионера Фернандеца, в начале семнадцатого столетия, до путешествия Антуана д’Аббади, тоже становятся более частыми, благодаря распространению эфиопской власти в этих странах; но опасности, ожидающие там путешественников, еще велики, и из двух итальянцев, Киарини и Чекки, которые проникли до Бонги, один не вынес трудностей пути, другой был спасен с большим трудом вмешательством годжамского раса. Задача, приведшая Антуана д’Аббади в эти страны, именно полное обследование течения главной реки южной Эфиопии, еще не разрешена; относительно потока, составляющего продолжение Гугсы и усиливаемого водами Годжеба, еще неизвестно, какое направление он принимает после того, как описал большую дугу на восток от Каффы: возвращается ли он на запад, чтобы течь к Нилу, или направляется наискось к Индийскому океану; вероятнее всего, что он спускается на восток, чтобы образовать Джубу; во всяком случае, это не Нил, как ошибочно полагал д’Аббади.

В треугольном пространстве, заключенном между эфиопской цепью, Красным морем и течением Ауаша, главную массу жителей, кочующих и оседлых, составляет нация афаров или аферов, то-есть «бродячих», чаще обозначаемых европейцами под именем данакилов; в соседстве Ауаша их обыкновенно называют адель или адайль, по имени племени ад-али, одного из самых могущественных; но от одного племени до другого различия нравов, обычаев, наречий незначительны и объясняются проходом, более или менее частым, иностранцев по караванным дорогам. Сами данакилы называют себя арабами, как многие другие народцы восточной Африки, и это притязание можно объяснить местными скрещиваниями, равно как номинальным обращением афаров в ислам; но не подлежит сомнению, что вся нация, взятая в совокупности, имеет родственную связь с западными галласами, с северными шогосами, с южными сомалиями; афары и данакилы тоже говорят языком гамитского происхождения и представляют сходный с только-что названными народами физический тип. Большинство их еще грубые идолопоклонники: в бесплодной области озера Алальбед они боготворят одиноко растущее дерево, цезальпинию с красивыми розовыми цветками; в других местах они приносят жертвы сикоморе Афары, вообще говоря, рослые, стройные люди, с очень гибкими членами, и во время своих плясок выказывают замечательное изящество движений. Данакильские женщины, которые всегда ходят с открытым лицом, отличаются во время своей короткой молодости удивительно красивыми формами; но их тяжелая, трудовая жизнь в этой стране лав и песков, под самым знойным климатом, какой только существует на земном шаре, скоро уничтожает их красоту. Одетые более сокращенно, чем абиссинцы и галласы, данакилы носят только передник из разноцветной материи и тогу или шамму, часто заменяемую шкурой какого-нибудь животного, небрежно накинутой на плечи; мужчины втыкают иглы дикобраза в свою искусно заплетенную шевелюру; подобно галласам, они очень гордятся, когда могут украсить голову страусовым пером, которое служит доказательством убийства врага. В северной области хижины афаров убраны с большим вкусом: пол устлан желтыми цыновками, расшитыми красными и фиолетовыми узорами.

Афары—народ независимый. Они делятся на две главных группы: асахиан, или асаймара, и адохиан, или адоймара, и на множество племен или кабилетов (кабайль)—в числе ста пятидесяти или больше,—которые соединяются в союзы или действуют каждое порознь, сообразно требованиям своих интересов. Афары признают наследственных начальников, называемых султанами или расами, смотря по важности племени; но эти начальники не имеют никакой власти: это просто исполнители воли всех, выражаемой по большинству голосов в народных собраниях. В виду внешнего врага все соединяются, как один человек, и дерутся с бешенством за сохранение своей свободы. Самый могущественный из афарских народцев— модаиты, владеющие всей областью нижнего Ауаша, озером Аусса и пастбищами, лежащими внутри страны между Эддом и Рахейтой. Ни один европеец не проходил через их территорию без того, чтобы они не чествовали его в качестве гостя, или не просили его заключить с ними союз братства крови: два новых брата зарезывают быка, кровью которого обмазывают себе лоб, а из кожи вырезают ремни для ожерельев и браслетов. Около 1840 года, арабы из Зейлы, подкрепляемые переселенцами из Иемена и персидскими или белуджскими наемниками, вторглись в землю данакилов и проникли до соседней с Ауссой местности, но ни один из нападавших не вернулся целым и невредимым из этой экспедиции. В 1875 году другой противник, более страшный, чем прибрежные арабы, тоже пытался форсировать проход: во главе 350 египтян, вооруженных усовершенствованными ружьями и имевших несколько пушек, паша Мунцингер хотел открыть себе путь к Шоа, быть-может, с намерением завоевать это королевство для вице-короля египетского, но то же самое племя модаитов, которое истребило людей первой экспедиции, ринулось на вторую с таким же успехом. Мунцингер погиб с большею частью своего отряда под ударами данакильских копий. «Ружья, говорят эти африканцы, годны только к тому, чтобы пугать боязливых».

Так как текущие с гор воды теряются в песках и лавах, прежде чем достигнуть моря, то данакилы не могут заниматься земледелием, кроме как на берегах Ауаша, где виднеются там и сям сады, далеко недостаточные, однако, чтобы доставлять жителям необходимое продовольствие. Только выгоды торговли позволяют данакилам добывать себе в портах морского прибрежья и в городах королевства Шоа пищевые продукты. При проходе каждый караван уплачивает в становищах данакилов таможенную пошлину, установленную обычаем; но зато он имеет право на защиту со стороны племени, и благодаря даваемым ему проводникам и охранным грамотам, может безопасно совершать свой путь между морем и горами. Часто абиссинские государи хотели-было запереть торговле ту или другую дорогу через пустыню, чтобы открыть другие, более для них выгодные пути; но власть их останавливается у пределов равнины, и там уже одни данакилы показывают острием своего копья дорогу, которою должны следовать купеческие караваны. В северной части пустыни племя талталов, которые, по словам Рюппеля, очень походят на абиссинцев чертами лица, занимается специально эксплоатацией соляного озера Алальбед и продает эфиопам, жителям плоскогорья, таблички, высеченные в соляных плитах. Таоры и саорты, живущие к югу от бухты Адулис и на полуострове Бури,—те же афары, только изменившиеся под влиянием скрещиваний с абиссинцами; говорят они тигрейским наречием, с большой примесью арабских слов: по Рольфсу, женщины этих двух племен, сравнительно с мужчинами, отличаются чрезвычайно малым ростом. У северных данакилов роль начальников, или реданто, играют чародеи, которые, якобы, имеют сношения с миром духов и знают звезду покровительницу каждого человека. Достоинство реданта наследственно, но под условием, чтобы сын был без всякого порока физического или нравственного: он не мог бы беседовать с духами, если бы не был здоров телом и умом. На берегах Красного моря несколько афарских семей живут рыбной ловлей и пускаются далеко в море на ладьях, загнутых кверху и заостренных с обоих концов, на носу и на корме, и снабженных большим четыреугольным парусом, сшитым из циновок. В прежнее время эти барки наводили страх на чермноморских мореплавателей: данакилы, столь же отважные на воде, как и на суше, часто нападали на большие купеческие суда; но они должны были оставить это ремесло пиратов с тех пор, как паровые канонерки могут преследовать их в маленьких бухточках прибрежья и среди лабиринта коралловых островов. Сыны прежних корсаров не знают ныне иного промысла, кроме рыболовства; это единственные моряки на Красном море, которые еще охотятся на дюгонга или морскую корову; из костей этого животного они вытачивают бусы с волнистым лоском, употребляемые для приготовления четок.

Раса сомали, родственных афарам по чертам лица, языку и происхождению, представлена в бассейне Ауаша, между Таджурахской бухтой и королевством Гаррар. Могущественное племя иссасов, кочующее в этой области, переходит даже раз в год за реку Ауаш, чтобы вступить в пределы Данакильской равнины. Причина этих временных переночевок—неравенство климатов: дожди выпадают не в одну и ту же пору года на берегах Красного моря и Аденского пролива. Тотчас после дождей, когда пажити покрываются густой, сочной травой, иссасы приходят просить гостеприимства у данакилов, а эти, в свою очередь, перекочевывают в страну Сомали, когда их собственные пастбища засохнут, и когда дожди орошают южные земли. Эта взаимная зависимость поддерживает согласие между двумя большими воинственными нациями. Номинально иссасы считались данниками египетского правительства; но в действительности было наоборот. Египет должен был платить субсидию начальнику племени за то, чтобы он оказывал защиту караванам между горами Гаррар и портом Зейлой. Иссанские погонщики верблюдов занимаются почти исключительно перевозкой товаров до гор, где передают свою кладь другим перевозчикам. Жены их сопровождают своих мужей повсюду; в караванах они ведут верблюдов, несут на спине дрова и кухонную посуду, а когда сделаются матерями, то и новорожденного. У иссасов есть наследственные враги—другие сомали, гадибурсы, смелые наездники-грабители, которые иногда захватывают стада даже в соседстве Зейлы.

Раса галласов, по числу людей и пространству занимаемой территории,—одна из самых значительных в Африке. Уже некоторые из народцев этой расы живут на окраинах Тигре, на восточной покатости Эфиопской цепи: почти до самого экватора, на протяжении слишком тысячи километров с севера на юг, рассеяны или сгруппированы другие племена той же расы; по направлению от востока к западу галласы встречаются во всей области, простирающейся от Верхнего Нила до Сомальского берега. Но еще неизвестно, где национальный тип всего лучше представлен, или какой народец самый могущественный, так как страна южных галласов одна из наименее исследованных путешественниками: в этой области Африки пространство, более обширное, чем Франция, составляет еще неведомую землю, и все заставляет думать, что эта область, простирающаяся на юг от Каффы, будет последняя на африканском континенте, ожидающая еще путешественников. Единственные, хорошо известные галласы—это обитатели северной области, которые, с половины шестнадцатого столетия, живут в эфиопских королевствах и на их границах, а потому естественно перейти к изучению этой расы вслед за расами Эфиопии.

Путешественник Беке сообщает, будто галласы называются так соседними народами по имени одной реки в Гураге, близ которой они выдержали большую битву; но обыкновенно это наименование истолковывается в смысле «искателей отечества», что свидетельствует об их бродячей жизни и завоеваниях. Сами себя они называют оромо, то-есть «люди», или ильм-орма, то-есть «сыны людей», может-быть, «храбрые люди»; по словам Арно д’Аббади, имя это есть синоним «благородных», как испанское гидальго. Предания различных племен этой нации разнятся между собой; однако, большинство галласов указывают на южный горизонт, как на страну, откуда, будто-бы, пришли их предки; первоначальная родина их, по преданию, находится далеко, около высоких гор юга, и в наши дни еще племена, живущие в соседстве с Кенией, ходят на богомолье к этой горе, как к своей матери, и приносят ей дары. Кажется, не подлежит сомнению, что около половины пятнадцатого столетия совершилось великое переселение народов во всей восточной Африке, и что это движение продолжалось и в следующие века; оно сохранилось даже до наших дней в направлении с юга на север и с востока на запад; галласы абиссинские, ва-хума прибрежных государств озера Нианца, были на севере и на западе передовым отрядом этого переселения народов оромо, вызванного, быть-может, как предполагают Барт и Гартман, каким-нибудь большим извержением горы Кения и других вулканов экваториальной Африки.

Как бы то ни было, «сыны людей», которых некоторые писатели ошибочно считали семитами, даже «арийцами», на самом деле негры, связанные нечувствительными переходами с народностями центральной Африки: они походят во многих отношениях на своих соседей: северных и восточных—агаусов и восточных—сомалиев, которые в то же время их непримиримые враги. Те и другие говорят наречиями одной и той же семьи, классифицируемой пока, впредь до более основательного изучения, под именем «гамитской». По Крапфу, все галласы, как живущие в соседстве экватора, так и оромо, обитающие в Эфиопии, говорят наречиями, настолько близкими между собой, что без труда могут понимать друг друга. Различные языки галласов могут быть сведены к пяти главным, которые все представляют отдаленное сходство с семитическими говорами, не вокабулярием, а строением фраз, указывающим на одинаковый склад ума. Антуан д’Аббади заметил совпадение очень большого числа корней и грамматических форм между языками галласским и басским. В языке галласов, будто-бы, есть clics или звуки, похожие на удары бича; но это наблюдение Блика не подтверждено путешественниками. Незнакомые с искусством письма, оромо не имеют книг, за исключением библии, привезенной миссионерами и составляющей, вместе с несколькими сборниками слов и грамматикой Тучека, всю галласскую литературу. В земле ильм-ормасов живут также народцы другого происхождения, говорящие отличным от галласского языком, еще не собранным миссионерами; это, очевидно, остатки покоренных населений, составляющие в массе победителей, то-есть галласской нации, как бы этнологические островки. Среди оромской страны удержались также несколько групп амхаринцев, сохранивших эфиопский язык.

Галласы вообще среднего роста, именно около 160 сантиметров; но между ними встречаются также люди великорослые, не уступающие в этом отношении скандинавам. Они широкоплечи, тонки в талии; у молодых людей грудь имеет скульптурную форму; ноги пропорционально сложены, ступни маленькия и всегда с красивым изгибом. Сильные, гибкие, стройные, галласы походят на абиссинцев, особенно на агаусов, которым они, вероятно, родственны по происхождению, но обыкновенно физиономия у них более приветливая и взгляд более откровенный. Очень долгоголовые, галласы имеют лоб высокий и хорошо округленный, нос плоский, губы полные, но редко вздутые, бороду редкую, волоса волнистые, делящиеся мелкими прядями; самые красивые между ними—лиммусы и гудрусы, живущие на берегах Абая: эти племена, по отзыву некоторых писателей, можно бы было принять за типы нации. Так же, как большинство туземцев области Верхнего Нила, «сыны людей» очень искусны в сооружении своей шевелюры, которой они придают вид гребня, ореола или руна; но не все имеют право украшать себе голову: во многих племенах для этого нужно прежде убить хоть одного врага; не приобревший же такого права подвергается бритью головы через каждые три месяца. Цвет кожи разный: темно-смуглый или красно-бурый у мужчин, он вообще довольно светлый у женщин, которые, впрочем, почти все слывут в молодости за хорошеньких, даже в глазах европейцев; по словам Беке, у галласов, живущих на берегах Абая или Голубого Нила, цвет лица не темнее, чем у андалузских крестьян; эта относительная белизна кожи народа ильм-орма и подала иезуитам повод производить обыкновенное его имя «галласы» от греческого слова «гала», молоко. Мужчины и женщины драпируются с большим изяществом в абиссинскую тогу, и герой, прославивший себя каким-нибудь подвигом, с гордостию втыкает в свою шевелюру страусовое перо. Копье, обоюдуострый нож, щит из буйволовой или носороговой кожи—вот оружие галласов. Жилища их, похожия на жилища эфиопов, состоят из сложенных в виде круга диких камней, на которые поставлена конусообразная крыша из травы или из тростника; почти все они построены в тени больших деревьев: путешественник проезжает через деревни, почти не замечая домов, которые едва виднеются сквозь густую листву леса.

Северные галласы, как и их соседи, жители Эфиопии, одарены живым, восприимчивым умом; в этом отношении они превосходят, в среднем, даже европейцев, особенно той удивительной легкостию, с какой они выучиваются иностранным языкам. Они в известной мере причастны эфиопской цивилизации: занимаются земледелием и скотоводством, сеют разного рода хлебные растения, воспитывают отличных лошадей, лучших во всей центральной Африке мулов, быков, принадлежащих к двум видам, зебу и санка с длинными рогами, при чем часто, ради забавы, обделывают посредством сдавливания рога у телят и телушек, чтобы придать им красивую форму лиры; во многих местах каждая деревня имеет свои ульи пчел. Но не все галласы обладают мирными добродетелями земледельца; часто у них пробуждаются воинственные инстинкты; беспрестанные неприятельские действия опустошают страну, и в некоторых племенах осталась только треть способных к работе мужчин. Даже между отдельными семьями свирепствуют нескончаемые войны вендетты, когда цена крови не была заплачена. Очень храбрые, галласы в то же время и жестоки; подобно древним израильтянам, они практикуют чудовищный обычай холостить павших врагов, живых или мертвых, и приносить домой отвратительные трофеи. Их вмешательство в абиссинские войны, в качестве союзников, наемников или неприятелей, поддерживает этот ужасный обычай во всей Эфиопии; но по крайней мере в Амхаре и в Тигре искалеченные находят приют и уход у своих друзей, тогда как в галласской земле они считаются существами нечистыми; даже сын не может помочь своему отцу и должен отказать ему в почестях погребения. Но если галласы по справедливости внушают страх большинству своих соседей, то и сами они нередко бывают угрожаемы в своей независимости, на севере—абиссинцами Годжама и Шоа, на востоке—сомалиями; часто охотники на людей делают просеки в их лесах, чтобы уводить оттуда партии невольников, особенно дети должны бояться чужестранных купцов. Так сильна любовь к свободе у галласов, что нередко видали пленников, предпочитавших скорее уморить себя голодом, чем работать на господина; но дети в несколько недель привыкают к рабству. Почти во всех монархических государствах галласов торговля малолетними производится за счет самих начальников племени: некоторые из них прямо взимают налог детьми в семьях; другие налагают пени, которые выплачиваются живым человеческим мясом.

Некоторые галласские племена образуют республиканские федерации; но большинство племен, беспрестанно увлекаемых на пути войны, поставили над собой вождей или гейу, которые одни между галласами практикуют обычай многоженства; у южных ильм-орма эти начальники всегда выбираются в нескольких благородных семействах и остаются у власти лишь в продолжение определенного числа лет. Лишенные власти семейства обязаны, в силу обычая, выставлять своих новорожденных детей в лес на съедение хищным зверям; но, кажется, в этих случаях обыкновенно подсылаются друзья, чтобы спасти малюток и воспитать их, как собственных детей; сделавшись чужими своим родным, эти подкидыши соперничествующих рас не внушают более подозрения господствующей фамилии. У северных галласов установилась династическая королевская власть, по образцу эфиопской империи. Большинство народа ильм-орма было обращено в абиссинское христианство до нашествия «Левши» Могаммеда Гранье, ниспровергнувшего могущество старых эфиопских царей, и от этой эпохи они сохранили некоторые имена святых, празднование воскресенья или «великой субботы» и других праздников христианского происхождения. В наши дни постоянно усиливающееся влияние абиссинских государей заставило вернуться, добровольно или против воли, многие галласские племена в лоно монофизитской церкви; кроме того, миссионеры католические и протестантские обратили нескольких туземцев в свою веру. Что касается галласских священников, невольников, которых отцы капуцины купили отроками у родителей или у торговцев живым товаром, чтобы дать им воспитание во французских духовных семинариях, то пропаганда их, кажется, не имела большого успеха между их соотечественниками. Магометанские проповедники были более счастливы, и целые населения с жаром приняли веру ислама. Обратившиеся в магометанство туземцы племени волло, которые имели возможность приобрести экземпляры корана или какой-либо части мусульманского священного писания, берегут их с величайшей заботливостию: они заключают драгоценную книгу в кожаный футляр, который и носят с собой на перевязи во всех путешествиях. У южных галласов существует предание, что будто они тоже имели коран, но однажды корова проглотила его: и теперь еще, когда эти туземцы убивают корову, они вскрывают ей внутренности, в надежде найти там листок священной книги.

Но главная масса нации осталась верна натуралистическим верованиям и обрядностям. Галласы веруют, однако, в верховного Бога, которого они смешивают с небом, Вак, Вака или Вакайо, и к которому они возносят свои молитвы, прося его о ниспослании дождя во время засухи и о даровании победы над врагами. Под этим высочайшим божеством восседают другие бессмертные, из которых один, по крайней мере, судя по его имени, иностранного происхождения: это Сайтан, дух зла; остальные божества—следующие: Бовентича, гений-покровитель расы, Оглие—бог рождения, Атетие—богиня плодородия. В начале дождливого времени года галласы приносят жертву богу мужеского пола; в конце зимы, когда наступает пора сбора плодов, они справляют праздник богини. Кроме того, они чтут все, что живет, все, что поражает их в природе или внушает страх—леса, горы, реки, гром и ветер; каждая семья имеет свое дерево-покровителя (часто маслину), которому дают имя Пресвятой Девы, Михаила архангела или какого-либо святого, и которое кропят кровью приносимых в жертву животных, откармливаемых коровьим маслом, медом и пивом; у большинства племен цыплята предназначены богам: их убивают для жертвоприношения, но никогда не едят. Между животными всего более чтим змей, «отец мира», и многие хижины имеют своего домашнего ужа. У северных галласов есть жрецы и колдуны, внушающие страх своими чарами. Эти колдуны, называемые калича, утверждают, что в их руках будущее, которым они могут распоряжаться по своему произволу; они дают жизнь и смерть; они призывают и заклинают злого духа. Но еще страшнее буда или оборотни, которые преображаются в лютых зверей и убивают людей одной силой взгляда: всякий, кто изобличен в способности быть оборотнем, немедленно предается смерти; как бывало в средневековой Европе, подозрение в колдовстве падает вообще на старух, которых обвиняют в том, что будто они упитываются, по ночам, человеческими жертвами. Что касается простых «бесноватых», то их пробуют лечить, изгоняя злого духа или зара заклинаниями и беспрестанным барабанным боем. Воров здесь розыскивают посредством придворного волшебника, называемого лиеба-шиай и принадлежащего к числу высших сановников двора; по свидетельству путешественника Антинори, этот чародей, которому много помогает ужас, внушаемый его проницательностию, редко ошибается в своих указаниях.

Галласы редко практикуют многоженство: обыкновенно они имеют только одну жену, слишком часто невольницу, на которую взвалены все домашния работы, но которая, однако, считается недостойной возделывать землю, водить скот на водопой и доить коров. Формы брака многочисленны. Умыкание невест еще в большой моде у некоторых племен; но дело похищения суженой берут на себя друзья искателя её руки. Тот, которому удалось овладеть молодой девушкой и увезти ее, несмотря на её крики, становится тем самым её братом и покровителем; он доставляет ее в дом жениха, где тотчас же убивают корову, чтобы окропить невесту кровью жертвы и дать ей выпить этой крови, налив ей несколько капель в руку: с этого момента брачный союз считается ненарушимым, ибо ильм-орма, очень отличные в этом отношении от сомалиев, «нации изменников и клятвопреступников», никогда не нарушают данного слова. Но часто умыкание является простой комедией, и родители сами приводят к хижине жертвенную корову. Иногда сама молодая девушка берет на себя почин: она убегает из родительского дома, неся пригоршню свежей травы, которою венчает голову возлюбленного; затем становится на колени и ударяет землю направо и налево, как бы в знак того, что вступает во владение домом избранного супруга. Случается даже, что девушка некрасивая или немощная, которой ни один молодой человек не захотел бы бросить ожерелье—обычная форма сватовства,—перелезает ночью, с помощью своих родителей или родных, через ограду дома желаемого мужа и дежурит у его двери до утра. Если хозяевам не удастся прогнать ее оскорблениями, то она завоевала себе вожделенный дом, и жених волей-неволей приступает к жертвоприношению коровы: «так велят законы предков». Когда галлас тяжко заболеет и нет надежды спасти его,—ему наполняют рот кислым молоком и завязывают холстиной: таким образом больного удушают, чтобы избавить его от агонии. В некоторых племенах дети и близкие родственники убивают также достигших преклонного возраста родителей и родных, даже не больных. Церемонии погребения определены обычаем. На могиле воздвигают трофей из веток, где посвященные умеют прочесть, каковы были богатства, социальное положение, вся история усопшего; женские волосы, развевающиеся над ямой, куда положен покойник, выражают печаль и отгоняют злых духов. Вдова и сыновья переходят по наследству к старшему брату умершего; но если бы последний не оставил после себя детей, то его брат или родители должны добыть, путем усыновления или просто посредством купли, наследника, который принял бы имя покойного и поддержал, вместо него, существование рода. Усыновление чужих детей составляет довольно частое явление в галласской земле. Жена подставляет грудь приемышу, муж дает ему пососать свой большой палец, и с этого момента узы родства считаются неразрушимыми.

Можно бы было насчитать целые сотни групп галласов, племен или частей племен, которые носят каждое свое особенное имя и вообще разнятся между собой более или менее, смотря по местности, в какой обитают—на плоскогорье, в равнине или долине, и по политическим условиям, в каких находятся. Некоторые из этих народцев слились с абиссинцами через браки и образ жизни: таковы, главным образом, мечасы в Годжаме, джаггада в Бегемедере, все христиане по имени; далее, воллосы магометане, на большом плоскогорье, между Анкобером и Магдалой, и наконец идолопоклонники борена, в куалле Абая. В проломах Эфиопской цепи на восточных покатостях разные племена, как-то: грозные ассебо, райа, эджу, даури, сохранили по большей части свои первобытные нравы. То же самое нужно сказать об ильм-орма (галласах), независимых или данниках, которые живут на западе Шоа, около истоков Ауаша и на водораздельной возвышенности между Абаем и Гугсой: таковы джилли, соддо, гада, финфини, метта, нонно, либен, гудру, лимму, горро, джимма и другие народцы области, известной некогда под именем «Большого Дамота». Племена итту и арусси, на юге и на юго-востоке королевства Шоа, около области Гаррар, занимают очень обширную территорию. Наконец сидамы, населяющие Иннарию (Энарею) и Каффу в юго-западной области Эфиопии, рассматриваются как особая ветвь нации галласов: между ними христианство имело некогда наибольшее число последователей, и влияние эфиопской цивилизации было весьма значительно.. Цвет кожи у сидамов по большей части светлее, чем у других галласов; арабы сравнивают цвет лица сидамских девушек с цветом корицы. На севере, некоторое число сидамов говорят наречием гонга, которое близко подходит к языку агау, и которое употребляют также абиссинцы Дамота, к северу от Голубой реки.

Политический центр государства Шоа занимает область раздельного хребта, на обоих склонах Эфиопской цепи, на восток—к бассейну Ауаша, на запад—к бассейну Голубого Нила. В этой-то стране, с умеренным климатом, где земля, лучше возделанная, чем во всякой другой области Эфиопии, доставляет в изобилии хлеб и плоды, сгруппировались цивилизованные населения абиссинского происхождения, и возникли города, избираемые последовательно в столицы королевства Шоа. Так как дворцы здесь те же хижины, только больших размеров, то перемещение главных городов не представляет никаких затруднений, и резиденция государя много раз меняла место в течение этого столетия, смотря по стратегическим выгодам или по царской прихоти.

Последняя столица, Личе, основанная королем Менеликом, нынешним негусом Абиссинии, расположена на террасе у западного основания гор, венчаемых вершиной Метатите, между двух оврагов, где текут притоки Голубого Нила через Джемму. Возвысившись на степень главного города королевства, Личе вместе с тем сделался важнейшим рынком страны. Восточнее, на уединенной скале, более близкой к гребню, и в соседстве с «Пропастью», или Ват, находятся развалины Тегулета, то-есть «Города волков», который был, после Аксума, столицей и резиденцией Эфиопии, и имя которого долгое время служило для обозначения всего королевства Шоа. Крепость Тегулет, командовавшая страной, была взята приступом и разрушена в 1528 году Могаммедом Гранье (Левшой), завоевателем Эфиопии. В нескольких километрах к югу, на другой террасе, откуда льются, величественными каскадами, золотоносные ручьи, находится Дебра-Берхам или «Свет-гора», бывшая королевской резиденцией до начала восемнадцатого столетия. На юго-западе, в том же речном бассейне Джеммы, на двух небольших горках, окруженных грозными ущельями, разбросаны, на высоте 2.800 метров, жилища другой покинутой столицы, Анголады, основанной в 1830 году королем Сагелы-Саласси. Наконец существует пятая столица, исторически более знаменитая, чем другие, как местопребывание многочисленных европейских путешественников и пункт отхода или прихода красноморских караванов. Самое название этого города, Анкобер или «Лесная таможня», напоминает, что уже со времен глубокой древности в этом месте были взимаемы пошлины с иностранных товаров. Здесь же имеют пребывание члены высшего духовенства. Лабиринт извилистых тропинок между хижинами из битой глины, Анкобер занимает восхитительное местоположение, на хребте горы в виде сфинкса, которая выступает к востоку из главной цепи, господствуя над долиной, откуда воды изливаются на юг в реку Ауаш. В соседстве, к северу, находится станция Лет-Марефиа, которую итальянские путешественники Чекки, Киарини, Антонелли избрали для своих астрономических наблюдений и других исследований. Лет-Марефиа расположена на дне бывшего кратера, из которого лавы вылились на юго-восток; амфитеатр гор окружает прежния вулканические жерла и прилегающие террасы. Две из этих гор, или, вернее сказать, два отрывка Эфиопского плоскогорья, связанные с возвышенными равнинами узкими кряжами, окаймленными с боков пропастями, носят на себе укрепления, слывущие у абиссинцев неодолимыми: это две амбы—Эманбрет, или Эмемрет, и Фекере-Гемб, покрытые при основании великолепными лесами. Последнее укрепление заключает в своей конечной ограде сокровища царя Менелика и запасы продовольствия для его армии. На севере, в долинах предгорий, следуют один за другим, до самой страны народа эджугалла, несколько городов, как-то: Арамба, Кок-Фара, Дауэ, Маджеттие.

В будущем, быть-может, отдаленном, когда явится возможность серьезно заняться делом соединения южной Эфиопии с берегами Красного моря посредством быстрых путей сообщения, не преминут, конечно, исследовать три естественные дороги, указываемые текучими водами: на севере—дорога, спускающаяся с плоскогорий южного Ласта долиной реки Голимы и теряющаяся в низменности, занятой соляными водами; южнее—под широтой Магдалы, дорога, следующая по течению Мелле или Аддифуаха до их слияния, затем до Ауаша и до озера Аусса, где она соединяется с караванной дорогой, направляющейся к Таджурахской бухте; третья дорога спускается от Аргоббы к Ауашу через рынки Дауэ и Маджеттие; но ни один европеец еще не следовал этим путем. Испанский путешественник Абаргуэс-де-Состен говорит, что прошел две северные дороги в верхней их части, несмотря на страшное соседство племени даури. Г. Бианки пытался пройти другою, более северной дорогой, из Макале в порт Ассаб через землю талталов, но тоже должен был вернуться вспять, не достигнув цели. Присутствие свирепых народцев на предгорьях отталкивает купцов от этой области эфиопской покатости; караваны, пришедшие с берегов Красного моря или Таджурахской бухты, должны уклоняться в сторону от этих относительно коротких путей, чтобы пройти окольным в провинции королевства Шоа: из Таджураха до города Анкобера обыкновенная караванная дорога около 600 километров, следовательно, на 200 или 250 километров длиннее, чем прямая дорога к плоским возвышенностям.

В настоящее время наиболее посещаемый путь между Анкобером и берегами Индийского океана тот, который оканчивается в порте Зейла, проходя через княжество Харрар. С высот Шоа путь этот спускается сначала к местечку Алиу-Амба, населенному, так же как соседняя деревня Абдерасуль, купцами, негроторговцами и другими, содержателями постоялых дворов и харчевен, погонщиками мулов, всякой расы и всякого языка, но почти сплошь ревностными мусульманами. Уплатив таможенные пошлины, купцы проходят через Фарре или Фарри, последнее селение провинции Эфат, построенное на высоте 1.372 метров на передовой террасе; затем, продолжая свой путь вокруг кратеров и полей лавы, они достигают Ауаша, через который и переправляются, чтобы вступить в большую равнину Муллу. Далее, караваны должны перейти холмы водораздельной возвышенности, принадлежащей к земле племени итту, чтобы затем спуститься в равнину Харрарскую. Километрах в сорока к западу от города Харрара нужно проходить мимо маленького озера Гарамойа, близ которого был изменнически умерщвлен, в 1881 г.,французский путешественник Люсеро.

Город Гаррар или Харрар, называемый также Харрарге абиссинцами, Адар или Адари сомалиями, Геррер египтянами, лежит, по оценке путешественников, как раз на половине дороги из Анкобера и из Зейлы, именно в расстоянии 280 километров от того и другого; средняя высота его 1.700 метров. Пользуясь климатом относительно умеренным (средняя температура от 12 до 15 градусов по Цельзию), он имеет плодородные поля, лески и рощи разнообразных пород дерев, текучия воды между цветущих берегов. Очаровательный оазис среди бесплодных местностей, Гаррар мог бы собственными средствами удовлетворять все свои потребности, если бы даже не имел никаких торговых сношений с соседними странами; но он, сверх того, является еще значительным складочным местом земледельческих произведении и товаров, и через свои два приморских порта, Зейлу и Берберу, на Сомальском берегу, ведет обширную меновую торговлю с Египтом и Аравией; 1883 году в нем существовала европейская колония, состоявшая из пяти человек. Гаррар, основанный, говорят, около трехсот лет тому назад, есть самый многолюдный город всей Эфиопской области и даже один из важнейших городов на всем африканском континенте: от Каира до Занзибара, на пространстве 4.000 километров, он не имеет другого соперника, кроме Хартума. Оттого египетское правительство овладело им, в 1875 г., чтобы обезопасить драгоценный рынок от нападений сомалиев и галласов разных племен, окружающих город; но более опасный, чем окрестные кочевники, гарнизон из четырех или пяти тысяч человек, который оно там содержало, истощил край угнетением и грабежом.

Гаррар, форма которого может быть сравнена с формой груши, раскинулся на гранитном холме, который тянется от востока к западу, постепенно съуживаясь; на юге высится гора Хаким, господствующая над городом (высота её около 200 метров) и дающая начало нескольким ручьям, которые орошают сады Гаррара и теряются в болотах, не достигая течения Ваби, притока Индийского океана; многочисленные гроты этой горы населены рыжими обезьянами с длинным хвостом и густой гривой. Город, занимающий всего только 48 гектаров, составляет в этом отношении резкий контраст с большинством эфиопских городов, лачуги которых разбросаны в беспорядке на значительном пространстве; его 9.500 домов с террасами, построенные из туфа, наполненного окаменелыми растениями, тесно скучены и заперты в ограде из каменных стен с зубчатыми башнями по бокам. Жилища имеют мало отверстий на улицы, узкия, извилистые и поднимающиеся в гору; площади, немногочисленные и неправильной формы, находятся по большей части подле мечетей; самое обширное свободное пространство, называемое Мейдам, занимает вершину холма. Физиономия Гаррара напоминает обычную физиономию арабских городов. Жители города, харрари, почти все купцы—фанатики мусульмане, но шиитской секты, как персияне и различные племена южной Аравии: из этих стран, вероятно, и пришли миссионеры, обратившие в свою веру сомалиев и галласов, потомство которых составляет ныне население города. Когда гаррарцы соберутся пожевать листьев ката (celastrus edulis), не менее ценимого ими, как возбуждающее средство, чем жителями Иемена, они открывают и закрывают это вечернее собрание чтением корана и благодарственных молитв, «потому что это растение святых позволяет дольше бодрствовать ночью, чтобы воздавать поклонение Господу».

Гаррарское общество отличается от всего остального мусульманского мира уважением, которым там пользуется женщина. До прибытия египтян в край только один из жителей Гаррара, эмир, имел больше одной жены. Разводы, столь обыкновенные в других странах ислама, очень редки в этом городе. Женщины здесь ходят с открытым лицом; они даже сидят на базаре и продают произведения своих садов; мужчины берут на себя все более тяжелые работы. Гаррар блистает также между мусульманскими городами образованностию своих граждан. По свидетельству Могамеда-Мухтара, там все дети умеют читать и писать по-арабски, хотя этот язык для них чужой, совершенно отличный от их собственного языка, принадлежащего к галласскому корню, или, как полагают Бертон и Макс Мюллер, имеющего семитическое происхождение; на письме они располагают буквы вертикальными столбцами. У них есть даже кое-какая литература, и писатели их не ограничиваются комментированием корана; переплетное мастерство составляет одну из отраслей местной промышленности. Главная деятельность Гаррара—торговля (по данным таможни, торговое движение в 1879 году простиралось до 3.750.000 франк.); промышленных же заведений там почти нет, кроме мастерских для тканья полотен, употребляемых для приготовления тог, а также черных платьев и мантилий, носимых замужними женщинами, и красных платьев, предназначенных для молодых девушек; тонкия гончарные изделия Гаррара тоже очень ценятся в торговле. Большая часть других мануфактурных произведений привозятся из Аравии; точно также выходцы из Гадрамаута вытачивают чотки, употребляемые гаррарскими жителями. С тех пор, как гаррарцы променяли свою независимость на египетское управление, они в значительной степени утратили свое прежнее благосостояние, население уменьшилось в числе, и вокруг города теперь бродят гиены. Главную отрасль земледелия в этой области, то-есть в окрестностях Гаррара и в равнинах, обрабатываемых галласами, составляет культура кофейного дерева, боб которого, превосходного качества, вывозится из Ходейдаха и из Адена под именем «моккскаго». Так же, как иеменские арабы, гаррарцы не варят кофе: они пьют отвар из коры и даже из сухих листьев. Табак, мак, дающий опиум, бананы, апельсины, виноград тоже принадлежат к числу произведений Гаррарского округа; не очень давно там введена также культура картофеля; все овощи, привезенные из Европы, произрастают там с полным успехом. В лесах этого края Джюлиетти нашел свистящую акацию, соффар, то же самое дерево, которое Швейнфурт видел на берегах Нила, при слиянии Собата.

Две дороги, часто отрезываемые набегами грабителей, ведут из Гаррара в Зейлу: одна, которая переходит раздельный хребет на севере от города, чтобы спуститься в бассейн Ауаша через проход и долину Гальдесса, и затем направиться к морю территорией племени исса, которую пересекает небольшая цепь трахитовых пород, ориентированная с севера на юг; другая, более прямая и более крутая, которая поднимается на северо-востоке к проходу Дарми и перерезывает земли народца гадибурси или гудабирси. Город Зейла, как бы осаждаемый с юга гадибурсами, лежит на остроконечном выступе или мысе побережья, к югу от маленького архипелага островков и подводных камней; он имеет два порта: один, посещаемый барками, но где не могут бросать якорь большие суда, другой, находящийся в небольшом расстоянии к югу от города, где суда находят, при глубине от 8 до 10 метров, совершенно безопасное пристанище; но, к сожалению, эта последняя гавань довольно тесна: по Роше д’Эрикуру, она может вмещать только восемь или девять купеческих кораблей, поднимающих от трехсот до четырехсот тонн груза. В окрестностях города простирается обширная салина, где иссасы нагружают на верблюдов соль, которую потом продают по дорогой цене жителям Гаррара. Зейла терпит недостаток в ключевой воде; каждое утро длинная вереница верблюдов отправляется на уади Такоша за водой, необходимой для продовольствия жителей. Три четверти населения состоит из иссаров, и город каждый вечер оглашается их военными или походными песнями. Маленький английский гарнизон, пришедший из Адена, занимает теперь город; можно надеяться, что он уничтожит, как и в Адене, торговлю невольниками, которой Зейла до недавнего времени была одним из главных центров. Иногда до шести тысяч невольников бывало собрано одновременно в становищах вокруг этого города.

Дорога из Шоа к Таджурахскому заливу не имеет на половине пути, как дорога из Зейлы, этапного пункта, который мог бы сравниться с городом Гаррар; однако, главное местечко Аусского округа, лежащее близ южного берега пресноводного озера, в котором теряется Ауаш, может быть рассматриваемо как настоящий город: это скопление слишком тысячи соломенных хижин, где собрались купцы и извозчики (погонщики верблюдов) данкальского племени модаитов; Аусса была столицей мусульманского государства Адель. От Ауссы до берега Таджурахского залива следуют одна за другой несколько других групп хижин, принадлежащих равным образом племенам народа афар; затем поселки и деревни, довольно отдаленные одна от другой, рассеяны по северному берегу залива. Одно из этих селений, Сагало, до недавнего времени служившее местом посадки на суда галласских невольников, перевозимых в Аравию, было приобретено, в 1882 году, французским путешественником Полем Солелье. Далее, к востоку, деревушка Амбабо раскинулась на плоском берегу, где тоже часто сажали на суда невольников, не взирая на английских или французских крейсеров, наблюдающих за берегами Индийского океана. За Амбабо, на том же берегу лежит местечко Таджурах, по имени которого была названа большая бухта, врезывающаяся километров на шестьдесят внутрь материка: так же, как Сагало, эта деревня была уступлена Франции начальником кабинета ад-али, но взятие во владение обеих этих групп хижин произошло только в 1884 году. Впрочем, Таджурахский берег едва образует выгиб, гавань плохо защищена от ветров и без достаточной глубины, даже для судов средней вместимости. Единственный пункт на этом берегу, где французы основали серьезное поселение, когда вспомнили через двадцать слишком лет о существовании акта уступки территории, подписанного в 1862 году,—это восточный полуостров земли данакилов, между Таджурахским заливом и входом в Красное море. Поселок Обок, лежащий в соседстве этого мыса, дал свое имя всей присоединенной территории; с 1881 года первая контора была открыта там негоциантом Арну, который впоследствии был изменнически убит из родовой мести.

Обок представляет большие выгоды, как пароходная пристань. Будучи расположен близ Баб-эль-Мандебского пролива, он командует этим морским проходом с более близкого расстояния, чем город Аден, и транспортные суда могли бы там запасаться углем, не имея надобности сворачивать с дороги в сторону. Порт не может сравниться с аденским, однако он представляет хорошую якорную стоянку, и небольших работ достаточно было бы, чтобы сделать его совершенно безопасным пристанищем; он отделен от открытого моря коралловыми банками, где открываются каналы или проливы, удобопроходимые для больших судов; северные и северо-восточные ветры, самые опасные для мореплавателей, отклоняются от гавани «мысом Колодца», Рас-эль-Бир, выдвинувшимся в море севернее Обока. Над долиной в форме полумесяца, где постройки нарождающейся деревни начинают заменять чащи акаций и других деревьев, господствует мадрепоровый береговой утес около двадцати метров высотой, перерезанный несколькими оврагами, куда стекает излишняя вода во время слишком редких дождей. Верхняя терраса и сама отделена от Данакильской равнины вторым утесом, немного пониже первого. Хотя поселение Обок страдает вообще от засухи, однако нельзя сказать, чтобы там невозможны были попытки введения какой-либо культуры, и некоторые путешественники, сравнивая растительность Обока с голыми, спаленными солнцем, скалами Адена, описывают эту французскую станцию, как оазис; копая почву долины, везде находят воду на глубине одного или полутора метра, немного солоноватую в соседстве морского берега, но совершенно пресную в некотором расстоянии внутри материка. Одному французскому путешественнику выдана негусом Менеликом концессия на постройку узкоколейной железной дороги из Анкобера до Обока. Многие караваны, шедшие из Шоа, уже выгрузили свои товары на Обокском берегу. С 1896 г. оффициальное название этой колонии: «франц. Сомалийский берег», пространство её—19.800 кв. клм., население (1896 г.)—22.400 ж., главный пункт с 1896 г. Джибути, вместо Обока.

Торговое соперничество между европейскими нациями, сделавшее из Зейлы английский город и воздвигающее теперь французский город Обок, вызвало к жизни также итальянскую колонию Эритрею на берегу Красного моря, в 1870 году; таким образом южная Эфиопия, до недавнего времени почти совершенно отделенная от остального мира, будет иметь, для отправки за границу своих произведений, три приморских порта, принадлежащих различным нациям. Серьезные попытки колонизации были сделаны для Ассаба только в 1882 году. Новый город, имеющий уже несколько строений европейского стиля, лежит в 120 километрах по прямой линии к северу от Обока и в 60 километрах от Баб-эль-Мандебского пролива, на северной стороне длинной вырезки морского берега; многочисленные острова, рассеянные у входа в рейд, закрывают вид открытого моря, разве только к северо-востоку, и продолжаются рифами, которые, вследствие наносов илу и песку, наростания водорослей и коралловых построек, постепенно расширяются и делают захваты на поверхности залива; без сомнения, рано или поздно эти острова соединятся, в виде полуострова, с континентом. Порт, хорошо защищенный от ветров, находится перед плоским берегом Буйя, в расстоянии около километра к югу от Ассаба; самые большие суда могут стоять там на якоре не далее 150 метров от берега. Подвижная дюна или твердая скала, Ассабская территория почти лишена растительности; значительная деревня Маргабле имеет несколько луж стоячей воды, окаймленных травой; только там и сям несколько групп пальм осеняют хижины афаров, да по берегу временных речек сеть лиан связывает мелкий кустарник в густые массы листьев и шипов. Сам по себе город Ассаб, не имеющий чистой воды, кроме той, которая добывается искусственно при помощи дистиллирующих машин, лишенный пахатных и вообще годных для какой-либо культуры земель, не может рассчитывать на великую торговую будущность; он имеет в своем распоряжении только несколько салин, которые, впрочем, не может разрабатывать вполне безопасно; но поселившиеся в Ассабе итальянцы, в числе двадцати пяти человек, вокруг которых сгруппировалось около пятисот арабов, афаров и сомалиев, делают большие усилия, чтобы установить постоянные сношения между их станцией и городами Шоа. Хотя очень удаленный от внутренних богатых стран—так как нужно по меньшей меры 22, а средним числом 35 дней ходьбы до Анкобера—Ассаб получил, однако, кое-какие товары: кофе, сырые кожи и другие продукты, благодаря стараниям гг. Антонелли, Бианки и других путешественников. Но и эта скромная торговля может быть производима не иначе, как под предводительством и покровительством туземцев; исследователь Джюльетти, с несколькими спутниками, полагавшие, что можно обойтись без пропуска соседних племен, были изменнически умерщвлены в семи или восьми днях ходьбы внутри страны. Почти вся торговля производится с портами арабского берега, Аденом и Годейдахом, при помощи мелких судов, поднимающих от 7 до 10 тонн груза; годовое движение ассабского порта выражается приблизительно цифрой 400 приходящих и уходящих судов.

Пространство итальянской территории:

Эритрейская колония—247.300 кв. килом. Общее население территории—219.600 чел. Главный город—Массауа (Массова), с 16.000 ж.

Местечко Рагейта (Рахеита), лежащее южнее Ассаба, служит резиденцией одному султану, который в то же время богатый купец, торгующий перламутром, страусовыми перьями, ладоном, миррой и другими произведениями морского побережья. На севере, на морском берегу лежит деревня Байбул, резиденция другого султана, состоящего под покровительством итальянского правительства.

Города восточного Шоа и восточных земель, с их предполагаемым населением:

Шоа. Анкобер—7.000 жпт.; Алиу-Амба—4.000; Личе—3.000; Анголала—4.000; ДебраБерхам—2.500; Аусса—5.000; Рагейта—3.000; Харрар—35.000; Таджурах—4.500; Зейла—8.000; Ассаб—5.000 жит.

В западной части королевства Шоа важнейшая группа жилищ—торговый город Фиче, построенный на углу плоскогорья, между глубокими куаллами. Недалеко оттуда находится знаменитый монастырь Дебра-Либанос или «Горы Ливан», построенный на трахитовой террасе, с которой течет струйка воды, слывущая святою у христиан, мусульман и язычников: со всех сторон стекаются пилигримы искать исцеления от недугов в этих чудодейственных водах, выходящих из земли по слову Текла-Гайманота, легендарного святого эфиопов; во время путешествия Комба и Тамизье монастырь был обитаем 3.000 иноков, из которых две трети были отставные солдаты, искалеченные в экспедициях в галласскую страну. Никакое место убежища не пользуется большим уважением, чем Дебра-Либанос; прежде, чем начать восхождение на крутые склоны священной горы, богомольцы должны смыть с себя грехи в реке Зига-Водиам, или реке «Плоти и Крови», текущей в глубоком ущелье. На одной из соседних вершин, откуда ясно видны, через долину Абая, горы Годжама и Дамота, стоит древняя крепость, в которой нашел убежище один из предков Менелика в эпоху завоевания страны Могамедом «Левшой». Другой монастырь, Зена-Макос, лежащий к северо-западу от города Личе, на плато, окруженном оврагами, почти так же богат и так же много привлекает богомольцев, как и Дебра-Либанос. На севере, плоскогорья заняты вплоть до самой Магдалы и до местности, соседней с истоками Таккаце, воллосами или другими галласскими народцами. Воллосы, которые делятся на семь племен,—выходцы с юга, пришедшие в шестнадцатом столетии, во время нашествия «Левши». Но, овладев землей, они усвоили по большей части обычаи покоренных ими амхаринцев. Отказавшись от кочевой жизни, они сделались землевладельцами и облеклись в тогу, но сохранили мусульманскую религию. По словам Бланка, в некоторых захолустьях до сих пор еще существует обычай, в силу которого туземцы ссужают своих жен прохожим гостям: воллос, отправляющийся в дальнее путешествие, уступает свою подругу брату на все время своего отсутствия. В северной части страны Волло, на скале, очень хорошо защищенной самой природой, король Шоа основал укрепленный город Ворейллу, близ границ собственной Абиссинии: здесь-то сюзерен-негус Иоанн обыкновенно давал аудиенцию своему вассалу. Ворейллу сделался важным меновым рынком между другими государствами.

На юго-запад и на запад от королевства Шоа вся территория принадлежит равным образом галласам или ильм-орма; но там есть несколько больших поселений, заслуживающих почти имени городов. На одном из притоков верхнего Ауаша большая мусульманская деревня Роге или Рогье усеяла своими хижинами северные лесистые склоны горы Гиерер или Джеррер. Расположенное в территории галласского племени гален, на границах области Кураге, в местности, беспрестанно опустошаемой военными экспедициями, село Роге производит обширную торговлю кофеем и еще и в наши дни является главным невольничьим рынком в южной Эфиопии. Оффициально торговля живым товаром воспрещена во владениях негуса Менелика, и пленники уже не выставляются на продажу публично; но гнусный торг ведется теперь тайком, и невольники, проданные в тени хижин, направляются по-прежнему к морским портам, откуда их отсылают в Аравию и в Египет: в 1878 году путешественники Киарини и Чекки отметили «прейс-курант» галасских невольников: цены варьировали от 30 или 40 ефимков Марии-Терезии за молодую и красивую девушку до 4 ефимков за старуху. Все жители местечка Роге, в числе около десяти тысяч душ, называют себя тигрейцами и производят свой род от двух магометан, переселившихся сюда несколько столетий тому назад. На западе, близ истоков Ауаша, равнина Финфини, при выходе страшного ущелья, часто избирается государями Шоа, как сборный пункт для войск во время экспедиций в страну галласов; в равнине бьют горячие ключи, куда ходит на водопой домашний скот, а соседния горы доставляют железную руду, служащую для выделки почти всех орудий, употребляемых в Шоа. Окрестные скалы изобилуют гротами: одна из этих пещер заключает кораблеобразные пространства (нефы), в виде понижающихся сводов, разделенные четыреугольными столбами, съуживающимися к середине. Эти произведения искусства позволяют измерить упадок цивилизации в этой стране, где теперь встречаешь только жалкия лачужки галласов племени катело. Уединенная гора Эндотто, которая высится к западу от военного стана Финфини, носила на себе некогда столицу королевства Шоа, и там видны еще могилы древних королей; в настоящее время она служит резиденцией одного раса. В этой области, одной из самых плодоносных во всей Эфиопии, французский путешественник Арну добился у негуса Менелика уступки пространства земли в сто тысяч гектаров, на котором он хотел основать колонию европейцев; без всякого сомнения, эта страна сделается со временем одною из самых производительных в Африке, когда хорошие пути сообщения соединят ее с Таджурахским заливом через долину Ауаша; уже теперь следовало бы заняться разведением, посредством прививки, диких маслин и плантаций хинного дерева, которые подготовили бы будущее богатство этой местности. Деревня Диллилла, лежащая к западу от равнины Финфини, служила прежде резиденцией королю Шоа, благодаря её выгодному стратегическому положению, как позиции, откуда удобно наблюдать за галласскими населениями.

По ту сторону Ауша простираются республиканские конфедерации и маленькия монархические государства галласов, с неопределенными границами, и почти везде отделенные одно от другого пустынными мархиями или украйнами. Одно из этих государств, на верхних притоках рек Вайса и Ваби, есть Гураге, область возвышенностей, отделяемая землей народца соддо от Ауаша и от королевства Шоа. Эта провинция Гураге священна в глазах абиссинцев, так как, по словам легенды, пять островков, находящихся на озере Цвай, суть единственные уголки христианской почвы, которые не были завоеваны Могаммедом Гранье, страшным «Левшой»; его солдаты не осмелились пуститься на плотах к этому маленькому архипелагу. На островках приютились монастыри, где, говорят, хранятся древние рукописи. Все население государства Гураге до сих пор еще называет себя христианским, хотя у него нет ни церквей, ни священников, ни религиозных догматов: ему достаточно повторять имена некоторых святых и проклинать язычников и магометан. Вновь впавшие в варварство, жители области Гураге, тем не менее, сохранили от своей прежней цивилизации искусство строить жилища гораздо более красивые, чем жилища всех эфиопов, за исключением обитателей Гондара. Чтобы защищаться против соддо и других галласов, живущих торговлей невольниками, жители Гураге выкопали в разных местах ямы, в которые и прячутся, когда заметят приближение неприятеля; они наблюдают за ним во время его прохода и часто нападают на него неожиданно; иногда они отрезывают ему отступление, когда чувствуют себя достаточно сильными. Гориено—столица края, Гебиссо—его главный рынок; но еще важнее торговый пункт Могар, лежащий западнее, в земле племени кабена. Племена гураге и кабена, часто причисляемые к одной и той же политической группе, совершенно разнятся нравами, религией и языком; последние, то-есть кабена—фанатики мусульмане, и когда властитель Шоа не восстановляет порядка своим вмешательством, они постоянно воюют с своими соседями, именующими себя христианами: это главные поставщики невольников для рынков Роге и Абдерасула. Земля племени кабена производит лучший в южной Эфиопии табак.

Область галласов, где вытекают первые воды Ауаша, и которая разделяет две большие дуги Абая или Голубого Нила и Гугсы, населена главным образом народцами нации либен. Далее на западе, долины, над которыми господствуют большие Альпы, называемые Джимма-Лагамара, обитаемы республиканскими племенами, так же, как равнина Гурду, притоков Голубого Нила. За этими племенами следуют одно за другим, по направлению к области бертанов, другие оромские народности: алату, вобо, вашити, ваза, о которых путешественники пока еще собрали только противоречивые сведения; до сих пор одному только исследователю, итальянцу Чекки, удалось перейти, в этом направлении, большую реку Гибе, северный приток Гугсы; через этот могучий поток, разливающийся после дождей на 1.200 метров в ширину, переправляются в узких пирогах, выдолбленных из цельного ствола дерева. Огромные леса занимают часть области, простирающейся на запад от гор Джимма-Лагамара к истокам Джабуса.

На юге, два королевства Гума и Лимму лежат еще большей частью своего протяжения в бассейне Оргеса или Дидеса, одной из самых полноводных, но вместе с тем и наименее известных рек системы Голубого Нила. Город Чора, столица Гумы, стоит на одном из притоков этой реки, тогда как Сака, главный рынок королевства Лимму, принадлежит по своему ручью уже к покатости Индийского океана. То же самое нужно сказать о городах Иннарии или Эннареи и всех других южных галласских государств, как-то: Джимма-Кака или «королевство Абба-Джифар», Гера, Янгаро, Сидама, Кулло, Гимира и большое государство Каффа, самая значительная из стран с галласским населением, которые платой дани признают над собою верховную ленную власть (сюзеренитет) Эфиопии. Все эти государства, как и провинции собственной Абиссинии, распределены различно между поясами дега, война-дега и куалла; но в целом перевес имеет промежуточная зона, где и сосредоточены главные города и торговые места. В Джимме и Гуме земли принадлежат в особенности к полосе высоких плоскогорий, так как там сеют всего больше ячмень; низменности занимают более значительное пространство в Иннарии, Лимму и Каффе.

Название Иннария применялось некогда к стране, несравненно более обширной, чем та, которая сохранила ныне это наименование. Это было христианское государство, как Эфиопия, и в течение веков населявший его народ сидама успешно оказывал сопротивление напору окружавших его язычников и магометан. Кончилось, однако, тем, что сидамы пали в этой борьбе: галласы из Лимму, живущие в верхнем бассейне реки Оргеса, овладели страной, и когда сами обратились в ислам, то навязали свою религию и побежденным. Жители Иннарии, которыми в настоящее время управляет королева, все мусульмане; только имя сидама, теперь уже не имеющее вполне определенного значения, присвояется еще вообще христианам эфиопских стран, ограниченных на севере течением Голубого Нила. Иннария в собственном смысле теперь обнимает уже только верхнюю долину Гугсы, там, где эта река течет еще в направлении с юга на север. Дно и скаты этой долины могут считаться по преимуществу страной кофейного дерева, которое лучше произрастает там, чем даже в Каффе, от которой оно получило свое название: говорят, что в иннарийских лесах встречаются экземпляры кофейного дерева, имеющие от 2 до 3 метров в обхвате. Кофе составляет монополию государя, и его невольники одни имеют право собирать этот продукт в лесах и продавать его, за счет своего господина, на рынке в Сака. Что касается золотого порошка, составлявшего прежде богатство Иннарии, то он уже не имеет ныне достаточной относительной ценности для вывоза. Хотя иннарийцы утратили свою древнюю цивилизацию, однако они и теперь еще могут считаться самыми цивилизованными жителями южной Абиссинии, и даже как ремесленники они много превосходят абиссинцев; гондарский рынок не представляет ничего, что могло бы сравниться с их вышивками или с их оружием с резными рукоятками и серебряными инкрустациями; они выделывают разные железные инструменты, которые находят обширный сбыт и покупаются даже племенами, обитающими в бассейне Собата. Укрепленный таможенный пост защищает на севере подходы страны Лимму на абиссинской дороге. Многие государства плоскогорья даже обнесены на большей части своей окружности двойным рядом стен, обведены рвами и засеками; кроме того, широкая пограничная полоса, где никто не имеет права селиться, опоясывает всю страну на подобие раздельной зоны, окружающей укрепленное место: каждое королевство есть как бы осаждаемая крепость. Понятно, какие огромные трудности представляют сообщения в этой стране: пешеход мог бы пройти в четыре дня пространство в 233 километра, разделяющее два больших рынка—Бассо, в Годжаме, и Сака, в Иннарии, между тем купеческие караваны употребляли до двух лет, чтобы совершить это маленькое путешествие.

Королевство Янгаро (Джанджеро, Зинджеро) занимает, к юго-востоку от Иннарии и к востоку от Джимма-Кака, часть горной покатости, наклоненной к течению реки Гугсы. Нет страны, где бы «права» царствующего дома были ограждены большим количеством легальных гарантий. За исключением короля, его детей, и людей низших каст, слишком презираемых для того, чтобы они могли внушать какие-либо опасения в политическом отношении, все жители Янгаро мужского пола подвергаются частному изуродованию, дабы вещественный знак свидетельствовал об их неспособности к занятию престола: таково единогласное показание всех, к кому обращался с расспросами Беке. Одна из тысячи привилегий короля состоит в исключительном употреблении известных целебных средств, запрещенных его народу: жители страны, не имея другой животной пищи, кроме сырого мяса, все страдают солитером, как северные абиссинцы; но один только государь может изгонять паразита посредством отвара куссо, тогда как обыкновенные смертные не смеют употреблять «царского лекарства»; они должны довольствоваться горькими травами. Между другими странными вещами, сообщаемыми об этой таинственной стране Янгаро, миссионеры Изенберг, Крапф, Массайя рассказывают, что человеческие жертвоприношения очень обыкновенны в том краю: часто первенец приносится в жертву божеству. У всех новорожденных мужского пола, тотчас после появления на свет, обрезывают сосцы, дабы будущие воины не имели сходства с «трусливым полом». Когда торговцы невольниками уводят пленниц из этой страны, они каждый раз бросают самую красивую в озеро, чтобы сделать судьбу благоприятной их путешествию. Но редко случается, чтобы они тащили за собой невольников мужского пола, так как мужчины, захваченные во время облав, обыкновенно предпочитают самоубийство рабству. Часто имя Янгаро смешивали иронически с именем Зинджеро, означающим «обезьяну» на амхаринском языке, и народная молва, всегда жадная к чудесам, распространила в Африке рассказы о порабощенных четыреруких. Джимма-Кака, или королевство Абба-Джиффар, есть одна из областей, доставляющих наибольшее количество невольников торговцам живого товара или джибберти; по словам Беке, почти все евнухи, уводимые из галласской территории в северном и восточном направлении, выходят из невольничьих депо, учрежденных в городе Фолла.

Страна Каффа есть одна из тех, жители которых еще называют себя христианами, хотя их религиозные верования и обрядности представляют значительные отличия от верований и обрядов абиссинцев. Во всем этом государстве, говорят, существует всего только шесть или восемь церквей, составляющих центры очень обширных приходов и места убежища для преступников и вообще всех преследуемых; под полом одного из этих храмов хоронят умерших монархов. По словам миссионера Массайя, «христиане» Каффы не знают даже имени Иисуса Христа; они почитают трех святых: Георгия, Михаила и Гавриила. Очень строгие и добросовестные исполнители традиционных обычаев, особенно тех, которые определяют род пищи, жители Каффы не едят никаких зерен, и самое слово «зерноядный» считают большой обидой для себя: единственная их растительная пища—стебель банана (musa ensete), растения, которое культивируется вокруг каждого селения. Обыкновенные зерновые хлеба: пшеница, ячмень, бобы употребляются только в корм скоту и для приготовления пива. Относительно мяса обитатели Каффы не менее исключительны: из четвероногих им позволено только употреблять мясо быка; но мужчинам, пользующимся в этом отношении большими льготами сравнительно с представителями их пола в Янгаро и в других соседних государствах, разрешается, сверх того, есть птичье мясо. В силу обычая, женщины, принявшие участие в употреблении этой последней пищи, тем самым теряют свою свободу и немедленно продаются в рабство, так как торговля человеческим мясом не воспрещена каффским христианам, как она запрещена христианам северной Эфиопии. Костюм жителей Каффы тоже строго определен уставом. Употребление кож дубленых или недубленых запрещено: одежда шьется из бумажных тканей или из грубых материй, сотканных из волокон банана. Хотя столица Каффы, Бонга—«самый большой город, какой существует в Эфиопии», и очень деятельный рынок, но там едва знали деньги даже в половине настоящего столетия; единственными меновыми знаками служили мелкие стеклянные изделия и брусочки соли, привозимые из Сокоты: на юго-западе, в земле Шека или Сиека, туземцы собирают золотой порошок в песках ручьев. Государи Каффы налагают на своих подданных церемониал этикета, почти столь же строгий, как церемониал, установленный янгарскими королями. По словам путешественника Солейле, которому недавно удалось проникнуть в эту страну, министры и высшие сановники государства могут беседовать с своим повелителем не иначе, как одетые в рубища, точно невольники, да и то еще занавес отделяет их от августейшего присутствия. Чтобы не быть узнанным, его величество и сам выходит из дворца не иначе, как плохо одетым, и садится верхом на жалкую клячу; но его легко приметить издали по окружающим его гайдукам, и все прячутся, чтобы избегнуть злополучной встречи. В этой стране строгого этикета обычная формула приветствия следующая: «скрываюсь под землею». Когда христианские священники жили еще в стране, верующие обязаны были не допускать их касаться ногами почвы между священническим домом и церковью; сильные мужчины носили их на своих плечах. Рассказывают, что эти священники, не имея возможности отправиться в Гондар, к абуне, чтобы получить от него рукоположение, поручали купцам, ходящим с караванами, привозить им из метрополии драгоценную коробку, которую святой отец наполнял своим дыханием.

Города западного Шоа и северных галласских государств: Фиче, Ворейллу, Роге, по Киарини, 10.000 жит.; Диллилла; Гориено, Гебиссо, Могар, Чора, Сака, по Крапфу, 12.000 ж.; Бонга.

К югу от Каффы, на покатости Индийского океана, простираются обширные леса, где живет таинственный народ доко, то-есть по-галласски «невежды», «дикари»; по Крапфу, Изенбергу и другим путешественникам, додо—карлики, в роде аккасов области Уэлле, тогда как по Антуану д’Аббади, эти туземцы ничем не отличаются от своих соседей, савагили.

*Королевство Шоа долгое время находилось под деспотическою властью короля Менелика, который, несмотря на свое вассальное положение по отношению к негусу Абиссинскому, успел сделаться фактически почти независимым правителем Шоа (1879 г.). Заветною его мечтою было покорить своей власти всю Абиссинию, но, чувствуя себя несостоятельным для борьбы с могущественным в то время негусом Иоанном, он должен был на время смириться и признать себя его вассалом. За то тотчас же после смерти негуса Иоанна, в 1889 г., Менелик выступил претендентом на корону Абиссинии и, заключив союз с Италиею, признал за нею протекторат над Абиссинией), сам же короновался негусом-негусти. Но когда власть его окрепла, Менелик перестал соблюдать условия договора с Италией и обострил отношения с нею до войны (1895-1896 гг.), в которой одержал несколько блестящих побед, в результате ослабивших власть Италии вне пределов Эритрейской колонии и укрепивших за негусом Менеликом положение могущественного «царя царей».

Нижеследующая таблица дает список государств и провинций южной Эфиопии, распределенных по речным бассейнам и естественным областям:

Государства	Провинции	Речные бассейны	Климатические поясы	Города
Шоа	Эфрат	Ауаш и Нил	Дега, Война-дега	Анкобер
	Аргобба	Ауаш	Война-дега, Куалла	Фарре
	Гедем	„	„	Кок-Фара
	Эфрата	Ауаш, Нил	Дега, Война-дега
	Манс	Нил	„
	Тегулет	„	„	Личе
	Марабиете	„	„
	Шоа-Меда	„	Война-дега
	Тулома	„	„
	Фатигар	Ауаш	Война-дега, Куалла
	Булгар	„	„
	Демби	„	„
	Этжу	„	„	Роге
	Даури	„	„
Земли вассальных галласов	Волло	Нил	Дега, Война-дега	Ворейллу
	Борена	„	Война-дега, Куалла
	Соддо	Ауаш	„	Толе
	Гураге	Ауаш, Ваби, Гугса	„	Гориено
	Кабена	Гугса	„	Могар
	Либен	Нил, Гугса	Дега, Война-дега
	Гудру	Нил	Война-дега, Куалла
	Джимма-Лагамара	Нил, Гугса	Дега, Война-дега	Лагамара
	Нонно	Гугса	„
	Лимму	Гугса, Нил	„	Сака
	Иннария	Гугса	Война-дега
	Шора	„	„
	Ботор	„	„
	Гума	Нил	Война-дега, Куалла
	Гома	„	„
	Гера	Гугса	„	Фолла
	Джимма-Кака	„	„
	Янгаро	„	„
	Каффа	„	„	Бонга
	Гимира	„	„
Земли афаров	Модаито	Ауаш	Равнины и пустыни	Аусса
	Северные племена
	Исса
Земли сомалиев	Гадибурси
	Ассаб			Ассаб
Иностранные владения	Обок и Таджурат			Обок
	Зейла	„		Зейла
	Харрар	Веби	Долины и равнины	Харрар