VI. Гадамес

Хотя причисляемый в политическом и административном отношении к турецкой территории, этот город и окружающие его оазисы составляют особую область по населению, истории, нравам и торговым сношениям. С географической точки зрения Гадамес также принадлежит к области, совершенно отличной от собственной Триполитании. В то время, как последняя составляет часть пояса прибрежья, и скаты её наклонены к Средиземному морю, Гадамес, с его округом, находится на покатостях пустыни, в бассейне, воды которого никогда не достигают внутреннего моря. Временная река, берущая начало на северо-западе Красной Гамады, и после течения, под разными именами, на пространстве около 250 километров, достигающая, наконец, оазиса Гадамес,—не имеет видимого русла в области дюн, которые тянутся за этим оазисом до бассейна Игаргар. Точно также другие параллельные уади, которые текут севернее, спускаясь из южных оврагов массива Джебель-Нефуса, теряются в поясе песков, так что до сих пор еще не могли определить, какое направление имело их течение в то время, когда они были настоящими реками. Вероятно, они соединялись тогда в один обширный речной бассейн, изливавший свои воды в большие южные себхи Туниса.

В этой области Сахарской покатости Гадамес не единственный оазис, и даже далеко не самый значительный по обилию питающей растительность воды и по протяжению пальмовых плантаций. Но Гадамес обязан своим важным значением не земледелию и промышленности, а коммерческой деятельности своих жителей, которые являются главными посредниками торгового обмена между портами Средиземного моря и рынками Нигриции. Гадамес, древний Цидам (Cydamus) римлян, с незапамятных времен служит местом снаряжения для обозов, которые должны перейти песчаный океан, чтобы достигнуть берегов озера Цаде и Нигера. Какая причина этого первенствующего торгового значения маленького оазиса? Местные выгоды его не представляют ничего исключительного, но он лежит как раз в точке схождения дорог из Габеса и Триполи, на самой границе пустыни, между двух негостеприимных и почти недоступных областей, которые не позволяют караванам уклоняться ни в ту, ни в другую сторону: с запада тянутся движущиеся песчаные бугры, с востока идут каменистые террасы Красной Гамады. Этот передовой пост, род дефилея, врезывающагося в пустыню, сделался неизбежным исходным пунктом для караванов, отправляющихся из Триполитании к стране туарегов, к оазисам Туата и Уэд-Драа, и благодаря промежуточному этапу Рат, на дороге в Нигрицию, он мог вступить в конкурренцию с Сокной и с городами Феццана по торговым сношениям с центральной Африкой. Со времени завоевания Алжира французами наибольшая часть за-сахарской торговли, направлявшаяся к Уаргле и другим оазисам алжирской Сахары, уклонилась от своего естественного пути, чтобы избегнуть территории румов; она избрала дорогу на Гадамес, лежащий всего только в 25 километрах от идеальной границы, отделяющей владения Франции от владений Турции: если маршрут изменился, то, по крайней мере, обыкновенная рутина караванного дела и обычные приемы берберских или арабских посредников не были нарушены, как это случилось бы на французских постах. Возможные в будущем новые перемены политического равновесия и в особенности постройка железных путей несомненно повлекут за собой новое перемещение торгового потока.

Гадамес отстоит от Триполи всего только на 500 километр., а до ближайшего приморского пункта, около общей границы Триполитании и Туниса, расстояние не превышает 400 километр.: для обыкновенного каравана на это путешествие требуется от 10 до 12 дней ходьбы. Притом дорога, очень часто посещаемая купцами, почти на всем своем протяжении не затруднительна, и разбойничье племя ургамма из тунисской пограничной области не осмеливается нападать на хорошо вооруженные караваны. Оттого многие европейцы посетили город берберских негоциантов по следам Ленга, который первый проник туда в 1826 г.; Ричардсон, Диксон, Бонмен следовали один за другим около половины текущего столетия; Дюверье прожил там некоторое время в 1860 г., а два года спустя туда прибыла французская миссия, под начальством Миршера, для изучения края, особенно в геологическом и торговом отношениях. Во время своего большого путешествия в центральную Нигрицию, в 1865 г., Рольфс заходил в Гадамес, и после того Ларжо и многие другие французские исследователи переходили соседнюю границу, чтобы изучить этот рынок пустыни. Скоро Гадамес будет на дороге туристов: присоединение Туниса к Франции еще более приблизило его к европейскому миру.

Равнина, покрытая песчаным гипсом, в которой находится Гадамес, на высоте 351 (по Дюверье) или 423 метров (по Ватону), имела бы самый печальный вид, если бы шпалеры из пальм, маскирующие часть города, не представляли такого яркого контраста своей зеленью с однообразным желтым пространством, испещренным серыми или красноватыми полосами. Мучнистая почва, где вязнут ноги верблюдов, усеяна глыбами сернокислой извести, образующими там и сям полиэдрические группы, смеси гипса и кварцевого песка, соединенных в различных пропорциях, почти поровну, в среднем. Посреди равнины возвышаются уединенно гуры, или кефы, бугры в 40 или 50 метр. высоты, покрытые на вершине плитой белого мела, остатки верхнего слоя плоскогорья, занимавшего некогда всю страну и постепенно разрушенного физическими деятелями, внутренними или внешними. В некоторых местах от этого слоя остался только один камень, похожий на могильную плиту; в других—груды камней представляют вид крепкого замка в развалинах, или видна только одна башня, один каменный куб; многие холмы, уже потерявшие свой венец, початы в нижних пластах, которые менее выносят крайности тепла и холода; скоро горка совершенно развалится, и почва выровняется, как остальная поверхность гипсового плато. Здесь легко захватить, так сказать, на деле работу разрушения. Залегающие одна на другой группы песчаника, углекислой извести, гипса, мергеля, глины в различной степени испытывают влияние тепла и холода, разность которых так велика в этих пространствах пустыни; от этого происходят движения расширения и сжатия, сопровождающиеся перемещением слоев; кроме того, вода, проникающая в поры почвы, действует на некоторые горные породы таким образом, что они разбухают и распадаются; под внутренним давлением верхния плиты разламываются. Это явление замечается на всем плато Гадамеса: повсюду почва усеяна маленькими конусами поднятия, произведенными напором ниже лежащих горных пород; между этими неравными горками из беспорядочно нагроможденных каменных глыб видны еще правильно залегающие один на другом пласты; камень является здесь в самых разнообразных видах, от твердого и плотного состояния до совершенного размельчения. Некоторые холмы, еще сохранившие верхний стол, и пласты которых следуют один за другим в правильном порядке, точно ступени пирамиды, открылись на одном из боков, и подобно прорвавшимся мешкам, откуда сыплется мука, изливают на свои скаты поток песку, образующийся из горных пород, постепенно размельчаемых действием переменной температуры. Таким образом плоскогорье, сначала разрезанное на отдельные холмы, превращается мало-по-малу в дюны, из которых одни держатся целые века около твердого ядра, тогда как другие, совершенно выветрившиеся, перемещаются всей своей массой под дуновением ветра, чтобы идти присоединиться к грядам дюн, покрывающих своими длинными песчаными волнами некоторые части пустыни. Из различных, встречающихся здесь, горных пород наибольшее сопротивление разрушительному действию времени оказывают пласты железистого песчаника: во многих местах почва, откуда известняк и гипс исчезли, покрыта твердыми черноватыми глыбами камня, которые, когда идешь по ним, издают металлический звук: это остатки бывшей песчаниковой облицовки.

Стена, около 6 километр. в окружности, идет вокруг всего оазиса Гадамес; но этот древний оплот, воздвигнутый некогда для защиты от нападений наездников пустыни, не имеет более никакой оборонительной цены; широкия бреши прерывают его слои битой глины, и в некоторых местах окружности, особенно на западной стороне, он служит точкою опоры грудам песку, с которых ветер сбивает гребни, чтобы наполнять пылью улицы и сады. Город, разделенный на несколько кварталов, расположен в юго-западной части оазиса, там, где выкопаны колодцы, питающие своей водой людей и их пашни и сады. Главный ключ, «творец оазиса», наполняет, по выходе из недр земли, обширный бассейн римской постройки: обозначаемый обыкновенно, как вода по преимуществу, именами аин по-арабски и тит по берберски, он называется специально Аин-эль-Ферс, или «Источник кобылы», и Аршешуф, что значит, на местном наречии темагак, «Источник крокодила». Вода этого источника, слегка термальная (от 29 до 30,15° Ц.), так как температура её почти 7 градусами выше средней температуры Гадамеса, происходит из водной площади, которую сонд, вероятно, нашел бы на глубине 140 метров, ибо многолетний опыт инженеров, заведывающих бурением артезианских колодцев, доказал, что в Алжирии температура нижних слоев земли возрастает, средним числом, на один градус Ц. на каждые 20 метр. Хотя вода Крокодилова источника содержит около 3 граммов соли на литр, она не имеет, однако, неприятного вкуса, если ей дать простыть. Пиявки живут во множестве на берегах бассейна, среди водяных растений. Кроме главного источника и других артезианских колодцев, семь или восемь обыкновенных колодцев, глубиной около 20 метров, дают воду, температура которой всего только 18° Ц., но вода эта до такой степени насыщена солью, что ее нельзя пить. Жители оазиса пользуются также, для орошения, большой лужей, которая наполняется путем инфильтрации к декабрю месяцу и держится до мая; наконец, они вырыли также фогараты, или подземные галлереи, чтобы собирать даже капли, просачивающиеся в почве. Скупо отмериваемая, вода источника и колодцев едва достаточна для ирригации около 75 гектаров (почти 69 десятин), где скучены 63.000 пальм, и где, кроме того, возделываются различные фруктовые деревья и овощи, впрочем, довольно посредственные, за исключением дынь и арбузов: человеческое удобрение, компосты тщательно применяются к унавоживанию земель. Прежде оазис был обширнее: пространство, заключенное внутри стен ограды, обнимает 160 гектаров, и все это пространство было под культурой. Уменьшился ли в течение веков запас животворной влаги, даваемой источником, или жители Гадамеса, уставшие бороться против песков, захватывающих их сады и плантации, ослабели в своих усилиях? Мало найдется в свете стран, где бы поземельная собственность была более раздроблена, чем в оазисе Гадамес: каждый владеет садом, хотя бы имел одну единственную пальму или только квадратную сажень почвы, на которой растет это дерево, составляющее собственность другого владельца; оттого могущая быть орошаемой земля продается по цене, далеко превышающей её производительную стоимость.

Город Гадамес представляет тот же род постройки, как Сивах и старые берберские города, встречающиеся до Нубии. Улицы—это корридоры со сводами, куда свет проникает лишь через редкия отверстия в роде шахты, оставленные в толще домов: в этих корридорах проходят только мужчины и невольницы, но темнота там так велика, что нужно давать о себе знать, чтобы избежать столкновений; мужчины ударяют ногой, а женщины испускают род жалобного ворчанья; люди зажиточные выходят не иначе, как с фонарем. Дома, построенные из камня и кирпича, высушенного на солнце, состоят по большей части из подвального этажа, служащего кладовой, и из бель-этажа, где центральная большая комната окружена рядом горенок: общее расположение такое же, как в мавританских домах, но вместо того, чтобы быть открытыми на вольный воздух, жилища Гадамеса получают свет лишь через дыру, сделанную в потолке. Все террасы, хотя огорожены невысокими стенами, сообщаются между собой, так что женщины, которым они предоставлены в исключительное пользование, могут прогуливаться с одного конца квартала на другой; проложены даже настоящие улицы между домами над туннелями, где ходят мужчины и невольницы. На террасах ежедневно бывает специальный рынок, где продаются материи и женские украшения, но ни один мужчина не имеет права приносить туда свои товары. Взрослые дети проводят ночь вне родительского дома: молодые люди спят в садах, на скамьях перекрестков или в незанятых домах; девушки идут на ночлег к какой-нибудь родственнице или подруге, муж которой в отсутствии.

Основу населения Гадамеса составляют берберы, и общеупотребительный язык близко подходит к наречиям, которыми говорят туареги и жители оазисов Сивах, Ауджила, Джофра. Однако, раса здесь очень смешанная, и черты лица, также как цвет кожи, свидетельствуют о скрещениях с арабами и неграми. Вообще гадамесцы, которые, подобно туарегам, вне дома ходят с завешенным или полузавешенным лицом, отличаются правильными чертами, но не обладают ни силой, ни гибкостью алжирских туземцев; большинство их лимфатичны или нервозны: путешественник поражен, встречая такое множество людей с лоснящейся кожей, с пухлым и дряблым телом, с глазами без блеска, с толстыми губами, с слабым голосом. Однако, женщины отличаются истинно благородным типом лица, также как большим изяществом форм, которое еще усиливается грациозным костюмом: платье их состоит из куска красной или синей материи с белыми полосами, которая оставляет правую руку свободной и завязывается на левом плече; пояс обрисовывает талию, а на плечи накинута белая шерстяная мантилья: головным убором служит шелковый платок с золотой бахромой, и на лбу всегда висит пунсовый помпон; башмаки, тоже красные, расшитые узорами, и драгоценности всякого рода—кораллы, жемчуг, монеты, золотые и серебряные украшения—блестят на шее, на груди, на кистях рук, на лодыжках. Менее богатые женщины, которые иногда вынуждены спускаться с террасы за каким-нибудь делом по хозяйству, носят на голове род каски в форме фригийского колпака, но у всех болтается на лбу красный помпон, знак свободы: невольницам запрещено ношение такой шишки.

Так же как в большой части берберских городов, и как это было в средневековых итальянских республиках, население Гадамеса делится на враждующие партии, антагонизм которых, повидимому, лишь в очень слабой степени происходит от различия рас: бени-уазиты, распадающиеся, в свою очередь, на четыре шуэры, или второстепенные группы, занимают южную и восточную части города; бени-улиды или теску, состоящие из двух шуэр, населяют северный и северо-западный кварталы. Последние, т.е. бени-улиды, занимаются преимущественно торговлей, тогда как бени-уазиты владеют большим числом домов и садов. До завоевания Гадамеса турками, бени-уазиты и бени-улиды часто воевали между собой; две крепостцы, стоящие одна против другой на площади, защищали внутренния сообщения каждого из двух враждебных бургов; теперь эти две группы населения живут в мире, но такова сила предания, что они остаются кантонированными каждая в своей области и даже не ходят в гости друг к другу из одной половины города в другую; не было примера браков между их детьми. Единственное место, где встречаются бени-уазиты и бени-улиды,—это рынок; они могут также сойтись вне города, в зауйях или братских монастырях; но многим из жителей Гадамеса, принадлежащим к двум враждебным группам, случается познакомиться лишь за сотни и тысячи верст от своего отечества, в Триполи, в Кано, в Томбукту, в отдаленных городах, куда их приводят торговые дела: там только они подают друг другу руку, как дети одной родины.

Кроме цивилизованных берберов, население Гадамеса заключает в своих рядах арабов соседних племен, суафов, или выходцев из алжирского Суфа, негров из западного Судана, даже фуллахов с верхнего Нигера. Потомство черных невольников составляет целый класс,—класс атриев, между которыми очень употребительно наречие гаусса; они не пользуются всеми гражданскими правами. Туареги племени азджар в большом числе стоят лагерем на соседнем плато, возвышающемся к юго-западу за городскими стенами: это самые верные союзники гадамесцев и охранители их торговли; без их поддержки прекратились бы всякия сношения оазиса с бассейнами озера Цаде и Нигера; в некоторых отношениях город даже признает себя составляющим часть конфедерации туарегов. Туарегский шейх, или начальник племени, впавший в бедность, приглашается в Гадамес и содержится на счет городского общества; всякий туарег, вольный или крепостной, пользуется гостеприимством во все время его пребывания. Но господствующее влияние между всеми этими различными элементами принадлежит арабской цивилизации, хотя народ, говорящий языком Магомета, очень слабо представлен в Гадамесе. Негоцианты этого города, все полиглоты, все мастера в искусстве чтения и письма, употребляют арабский язык для своей корреспонденции, и берберский идиом получает сильную примесь слов и оборотов, заимствованных из Корана. В крае не осталось следов древнего берберского алфавита; однако, местные торговцы имеют особенную систему счисления, пятеричную, которая позволяет им держать в секрете свои сделки с купцами других городов.

Продуктов садоводства едва хватило бы на содержание шести или семи тысяч постоянных жителей Гадамеса в течение одного месяца; местная промышленность, состоящая в выделке кож и в фабрикации башлыков и военных поясов, тоже в очень небольшой мере способствует увеличению доходов города. При таких условиях гадамесцы, естественно, должны прибегать к торговой деятельности для пополнения своих ресурсов. Благодаря своим сношениям с большей частью рынков западной Африки, их негоцианты приобрели-было не только довольство, но даже богатство, когда явилось турецкое правительство, чтобы брать себе долю прибылей и стеснять местную инициативу своими регламентами и предписаниями. Гадамес, так же как Мурзук и другие промежуточные рынки Судана и Триполи, в значительной степени утратил свою торговую важность с тех пор, как, с одной стороны, уменьшился торг невольниками, а с другой—триполийское правительство запретило прямые торговые сношения с Алжирией и Тунисом, хотя древний Цидам, по своему географическому положению, находится в естественной связи интересов с Нумидией, провинцией, к которой он принадлежал в римскую эпоху. Тем не менее, торговля Гадамеса все еще весьма значительна, хотя рынки его довольно скудно снабжаются: тамошние склады наполняются товаром для дальнего вывоза, а не для местного потребления; товары, изделия или продукты, каково бы ни было их происхождение или назначение, не обложены ни таможенной пошлиной, ни заставным сбором; но купцы должны платить турецкому правительству годовой налог в сумме около 250.000 франков.

Годовая ценность торговли Гадамеса с Суданом, по Миршеру:

С Томбукту около 1.000.000 франк., с Кано около 2.000.000 франк.

Торговцы Гадамеса пользуются высокой репутацией коммерческой честности: слова их вернее всяких актов, и не бывало примера, чтобы они не исполняли своих обязательств, хотя проходят многие годы, прежде чем операции, всегда начинаемые в кредит, приведутся к концу. Когда караван теряет одного или нескольких верблюдов, павших от болезни или изнеможения на одной из обычных дорог, охраняемых союзными племенами аджарцев, товары складываются тут же подле тропы, и хотя бы лежали год или больше, ни один из следующих путешественников не воспользуется чужим добром: владелец на обратном пути найдет свое имущество в целости на том же месте, где его оставил.

Но в отношении гордости характера гадамесцы совсем не походят на своих соплеменников, храбрых туарегов: они, напротив, славятся своей трусостью. Караваны их всегда конвоируются наемниками, как караваны древних карфагенян. В 1878 г., во время второго путешествия миссионера Ларжо, достаточно было десяти турецких солдат инвалидной команды, чтобы заставить уважать власть Блистательной Порты, хотя жители Гадамеса с тщеславием вспоминают о былой независимости и ненавидят иноземное иго. Вынужденные во время своих путешествий иметь дело с людьми всевозможных религий—с мусульманами разных сект, христианами, иудеями и язычниками,—они вообще отличаются большой веротерпимостью, хотя сами строго исполняют предписания малекитской обрядности; однако, они не терпят в своей среде евреев, может-быть, как соперников по ремеслу. Братья далеко распространившагося духовного ордена эс-сенуси основали монастырь в их городе, в 1876 г. Случаи многоженства редки в самом Гадамесе; но большинство негоциантов обзавелись женами в различных городах, где дела заставляют их проживать подолгу. Свадьбы отличаются некоторыми особенными обрядами: так, например, в первые семь дней брачного союза жена обречена на безусловное молчание.

Самый город не имеет других древностей, кроме бассейна фонтана, одного барельефа, в котором Дюверье признал влияние египетского стиля, нескольких колонн, отесанных глыб камня; к этому надо еще прибавить найденную в развалинах одной башни надпись на двух языках—греческом и каком-то неизвестном, «может-быть, гарамантском»,—драгоценный деталь, свидетельствующий о торговых сношениях, существовавших, две тысячи лет тому назад или больше, между Цидамом и эллинским миром. За городом Дюверье открыл римскую надпись времен Александра Севера: это, бесспорно, памятник большой исторической важности, так как на основании его можно заключить, вместе с Леоном Ренье, что Цидам, в то время соединенный, по управлению, с Ламбессой, оставался по крайней мере два с половиной столетия во власти римлян после завоевания его Корнелием Бальбом, в царствование Августа. На плато, возвышающемся к юго-западу от Гадамеса, и где обыкновенно разбивают свои палатки туареги-аджарцы, стоят бесформенные столбы, известные у туземцев под именем «идолов», Эль-Эснамен: по мнению Дюверье, эти руины, предшествующие римской эпохе, суть обломки гарамантских памятников, может-быть, гробниц, так как в соседстве раскинуто, на пространстве нескольких квадр. километров, кладбище Гадамеса, расширяющееся из года в год; к древним могилам гадамесцы всегда относились с уважением, и потому возможно, что здесь откроют еще римские надгробные надписи. Там и сям, в окрестностях, видны остатки башен и стен. На севере развалины одной деревни, жители которой бежали в Алжир, вследствие раздоров с своими соседями, венчают вершину Тукут, доломитовый конус, совершенно уединенный.

Оазис Дердж, лежащий в сотне верст к востоку от Гадамеса по прямой линии, в том же бассейне истечения, заслуживал бы быть торговым центром страны, если бы торговля измерялась обилием воды и зелени. Дердж, т.е. «Ступень», называемый так потому, что оазис занимает первый уступ Красной Гамады, окружен садами, содержащими около 300.000 пальм и производящими финики, другие фрукты и овощи в гораздо большем количестве, чем сколько нужно жителям для своего потребления; оттого гадамесцы приходят в Дердж за провизией, но не в качестве покупателей: они уже с незапамятных времен присвоили себе более половины дерев этого оазиса. Это не малое богатство, так как хорошая пальма, приносящая каждый год столько фиников, сколько нужно, чтобы навьючить одного верблюда, представляет ценность в 500 франк.. Обитатели оазиса, сгруппированные в четырех деревнях, называют себя одни берберами, другие арабами, но они до такой степени смешаны скрещиваниями с невольниками, что походят скорее на негров, чем на «кавказцев» или семитов. В каждом доме парадная зала украшена медными вазами, представляющими покупную цену жен, и супруга с гордостью показывает гостям всю эту блестящую батарею.

Другой оазис, к северо-востоку от Гадамеса, расположен на отлогости плоскогорья, обращенной к пустыне: это пальмовые рощи Синаун, под тенью которых останавливаются караваны на дороге из Гадамеса в Триполи. Но этот островок зелени приходит в полный упадок: его пальмовые плантации, осаждаемые песками, уменьшаются мало-по-малу, сады исчезают, рвы засыпаются, и оборонительные стены, окружавшие некогда две деревни оазиса и их возделанные земли, обращаются в развалины; здесь мы видим то же явление, что и в Гадамесе, но какая его причина? Оскудение ли животворных источников, или ослабление энергии жителей, утомленных непрестанной борьбой против скупой природы? Много переселенцев из Синауна живут в Гадамесе: это уалад-беллильцы, население благородное, очень гордящееся своим происхождением.