Глава II Тунис
I
В нынешних своих пределах Тунис не составляет географического целого, отличного от остальной Мавритании: горы его принадлежат к той же системе, как и горы Алжирии, главные его реки берут начало вне его границ; впрочем, последние часто перемещались, и переход территории во владение французов оставил за ними лишь чисто условное значение. Поэтому нельзя изучать Тунис, не связывая его общими чертами с совокупностью областей Атласа. Он составляет лишь особую провинцию этих областей, имеющую, впрочем, если не в виде естественных границ, то по крайней мере в виде межевых массивов, несколько групп диких и почти ненаселенных гор. Во многих отношениях он отличается от Алжирии своей историей, и жители его находятся еще под действием иного законодательства и управления.
Мавритания, рассматриваемая в самом общем смысле, а не в историческом её значении, обнимающем лишь часть территории, составляет совершенно самостоятельное целое, одну из естественных областей, с точно очерченными границами: это часть Северной Африки, заключающая в своих пределах Тунис, Алжирию, Марокко, и обозначаемая арабами именами Гарб или Магреб, как «Запад» по преимуществу; они называли ее также «Западным островом», Джезират-эль-Магреб. Принадлежа к средиземному пространству, как страны южной Европы—Испания, Лангедок, Прованс, Италия,—она гораздо более сплочена, чем эти различные территории, расположенные полукругом около Балеарского и Тирренского морей; она не изрезана заливами, не разделена на полуострова, но, напротив, отличается удивительной простотой контуров. Это почти правильный четыреугольник, ограниченный с севера Средиземным морем, с востока и запада заливом Габес и Атлантикой, с юга другим океаном, океаном песков, глин, камней и скал. Впрочем, большая часть этого пустынного пространства, может-быть, целый пояс, протянувшийся через всю ширину Сахары,—была морским дном в предшествовавшую геологическую эпоху, как это пытался доказать Бургинья в своих исследованиях относительно малакологической фауны (фауны мягкотелых) Мавритании, и как это впоследствии повторяли очень многие писатели. Но это Сахарское море, давно уже высохшее, по крайней мере с первых времен миоценового периода, не оставило по себе ископаемых, которые бы свидетельствовали о его пребывании, и, как известно, проекты искусственного наводнения, для восстановления этого «внутреннего моря», повели бы только к образованию ряда озер, занимающих впадины шоттов, лежащих ниже уровня залива Габес. Как бы то ни было, Магреб представляется несомненно островным массивом с географической точки зрения; он не имеет ни большой реки, ни большой торговой дороги, естественной или искусственной, которая соединяла бы его с плодородными и населенными странами Центральной Африки. Он останется простой провинцией средиземной Европы до тех пор, пока не соединится с бассейнами Сенегала и Нигера дорогами, какие умеет создавать современная индустрия, до тех пор, пока не будет устранено громадное препятствие, являющееся в виде беспредельной пустыни.
Атласские горы, образующие остов Мавритании и доставившие ей имя Атлантиды, под которым, вероятно, понимали Мароккскую область на заре писанной истории, принадлежат к той же системе, которая захватывает все пространство от Атлантического океана до Сицилийского моря. Они не составляют одной цепи, как их изображали на прежних картах, но поднимаются в виде отдельных выступов рельефа, хребтов или массивов, и во многих местах заменены плоскогорьями с слегка волнообразной поверхностью. Только западная часть системы, та, которой дают более специально имя Атласа, составляет цепь истинно альпийскую по высоте вершин, так как высшие точки её достигают, вероятно, 4.000 метров слишком: оттого первые мореплаватели, финикияне и греки, видевшие издали её гребни, то белые, то голубые, на сером или лазурном фоне небесного свода, описывали их как высочайшие горы земли. Геродот говорит, что Атлас—это «колонна, подпирающая небеса»—имя, которое было дано также горе Этне, и совершенно естественно, что древние так называли высокие вершины, потому что облака и пары, то-есть то, что для наших взоров и составляет настоящее небо, часто носятся на половине высоты склонов и скрывают главы гор. Легенда только воспроизводила рассказы путешественников, но олицетворяя Атлас и придавая словам иносказательный смысл. Эта гора действительно несет небо на своих седых, убеленных снегом плечах: оттого фантазия древнего грека заставила ее поддерживать мир, и ваятели изображали ее в виде могучего гиганта, сгибающего свой широкий торс под громадной массой земного шара. По мнению большинства писателей, имя Атлас есть смягченная форма слова Адрар, которое по-берберски значит «гора». Мароккский Атлас еще обозначается наименованием Идрарен, «горы», или чаще Дерен: следовательно, в течение двух тысячелетий, то-есть со времен Страбона, имя не переменилось, без сомнения, потому, что те же берберские населения до сих пор живут у подножия Атласа.
Горы Марокко, хотя отделенные ныне от Испании Гибралтарским проливом, принадлежат, тем не менее, к той же системе выступов рельефа, как Сиерра-Невада и другие сиерры Иберийского полуострова. они выше и вместе с южной цепью Анти-Атласа, с предгорьями, массивами и второстепенными цепями, занимают более значительное пространство, но они состоят из тех же горных пород, расположенных в том же порядке, и их общее направление, от запада-юго-запада к востоку-северо-востоку, почти параллельно на том и другом континенте. Подобно сиеррам Испании, горные цепи Мавритании также продолжаются, в части своего протяжения, высокими плоскогорьями. На востоке Марокко, на продолжении Дерена, тянется, от одного конца Алжирии до другого и даже в Тунисе, пояс больших плоскогорий, средняя высота которых слишком тысяча метров. Алжирские цепи по большей части суть лишь краевые горы на северной и южной стороне плоских возвышенностей. Горы прибрежья занимают наибольшую ширину, около 80 километр., в среднем; южные, покатые к Сахаре, имеют не более пятидесяти километров, от края плоскогорий до рубежа пустыни; но к востоку, на границах Туниса, две горные зоны сходятся и образуют новые цепи, сохраняющие нормальное направление всей орографической системы; даже крайний полуостров, Дахла-эль-Магуин, разделяющий заливы Гаммамет и Тунисский, тянется с юго-запада на северо-восток, как бы идя на соединение с Сицилией. Между границей Марокко и центральной Алжирией ни одна вершина не достигает 2.000 метров, но к западу от Алжира, высшие пики переходят за 2.300 метров в Джуржуре и в Джебель-Аурес. Далее горы понижаются мало-по-малу: самые высокие вершины Туниса поднимаются только на 1.500 метров. От одного конца до другого система Атласа имеет не менее 2.300 километров в длину.
Следствием параллельного расположения горных цепей, плоскогорий и равнин в длинном четыреугольнике Мавритании является разделение всей страны, от Атлантического океана до залива Габес, на узкия полосы, различные по виду, климату, произведениям и населению. В плодородных долинах прибрежья живут земледельцы, тогда как высокие степи населены пастухами-номадами и их стадами; на юге, в оазисах пустыни, главная масса населения тоже состоит из возделывателей почвы. Так тянутся параллельно один другому отдельные поясы, обитатели которых различаются образом жизни, характером, преданиями и часто также происхождением. От одной до другой покатости установляется торговый обмен необходимыми для жизни продуктами, но сношения не всегда имеют мирный характер, и часто различные племена оспаривают друг у друга сопредельные территории. Это естественное деление Мавритании на длинные полосы, различающиеся между собой этнологическими условиями, есть, без сомнения, одна из главных причин политической раздробленности страны. Береговой пояс, простирающийся от мыса Бон до мыса Спартель, был слишком длинен, сравнительно с незначительной шириной, и потому разделился на несколько кусков. Здесь мы видим историческое явление, подобное тому, которое разбило единство Италии. Но теперь форма и контуры земель все менее и менее оказывают влияния на судьбу наций: реагируя на природу своими изобретениями всякого рода, искусство и труд человека постепенно сокращают расстояния, сглаживают противоположности ската и климата. Тунис теперь ближе к Тангеру, чем был прежде от своих соседей Боны или Габеса, отделенных от залива опасными мысами.
По истечению вод Тунис, Алжир и Марокко представляют сходные условия. Северный скат Атласа, обращенный к Атлантическому океану и Средиземному морю, недостаточно широк, чтобы реки могли проходить длинный путь и соединяться в обширные бассейны; только немногие потоки, берущие начало на высоких степных плоскогорьях или по крайней мере питаемые притоками, выходящими из этой области, смогли открыть себе проход через северные краевые цепи и достигнуть развития, приближающагося к протяжению европейских рек, впадающих в западный бассейн Средиземного моря. Так, реки Малуйя в Марокко, Шелиф в Алжирии, Меджерда в Тунисе, по длине русла, уступают, в том же бассейне истечения, только Роне и Эбро. На покатости Сахары, пространства, конечно, хватило бы текучим водам, чтобы вырыть себе длинные долины к Атлантике, Нигеру или заливу Сиртов; но облака не приносят достаточного количества дождей, и реки там велики только размерами своих бассейнов. За исключением реки Драа, берущей начало на южном склоне мароккского Атласа, и которая все-таки не достигает Атлантического океана, против Канарских островов, в сахарской области нет ни одного потока, который бы бежал свободно на поверхности земли, развертывая свои излучины от гор до моря. Но русла, вырытые в предшествующую эпоху, когда дожди выпадали обильнее, чем ныне, еще приметны, несмотря на аллювиальные образования и дюны, и видно еще, что в них текли большие реки, площадь истечения которых соперничала по размерам с площадью Евфрата. Одна из этих древних рек, вытекавшая с Атласа, спускалась на юг к Нигеру; другая, Игаргар, с обширным разветвлением притоков, образующихся в Джебель-Ахаггар и Джебель-Тасили, текла на север, к низменности алжирских портов; но в нынешнем геологическом периоде она уже не имела истока к заливу Габес. Поверхность её бассейна, вероятно, превышающая 800.000 квадр. километров, не меньше площади Дунайского бассейна.
Так как среда, представляемая почвой, водами и воздухом, мало разнится от одной оконечности Мавритании до другой, то флора и фауна тоже должны сходствовать от Туниса до Марокко, хотя многочисленные препятствия дороги во многих местах замедлили или даже остановили движение переселения и тем вызвали постепенные видоизменения в совокупности видов. Подобное же явление замечается и относительно людей: от мыса Бон до мыса Нун мы находим представителей тех же рас, распределение которых разнится, сообразно бесконечному разнообразию географических черт и беспрестанному круговороту событий. Повсюду в Мавритании берберский элемент, первоначальное происхождение которого, впрочем, неизвестно, составляет основу населения: из десяти миллионов жителей, населяющих страну, между морем и пустыней, по крайней мере три четверти, по Федербу, принадлежат к этой расе; но, несмотря на такой огромный численный перевес, они были со всех. сторон оттесняемы с равнин к высотам: мирные земледельцы, слишком ленивые, чтобы сплотиться в сильное целое, они должны были отступать перед арабами, соединенными в воинственные племена. Эти последние, не составляющие даже шестой части мавританского населения, встречаются оседлыми или кочевыми общинами по всей стране до берегов Атлантического океана; однако, в восточных областях они гораздо более многочисленны; вообще они постепенно уменьшаются в числе от востока к западу, по мере удаления от азиатского полуострова. Чернокожие, которые через скрещивания тоже имели весьма значительную долю влияния на другие этнические элементы, были введены, как невольники или как солдаты, во все части страны, но они тем многочисленнее в различных областях, чем чаще сношения с их родиной: всего сильнее они представлены в Марокко, находящемся в постоянных торговых сношениях с верхним Нигером; даже императорская фамилия скорее негрской, чем арабской, крови, хотя она и претендует на происхождение по прямой линии от пророка Магомета. Наконец, все города страны в большей части населены «маврами», т.е. людьми до бесконечности смешанной расы, где слилась кровь римлян и вандалов, арабов и берберов, итальянцев, испанцев, французов и средиземноморцев всякого происхождения. Если мавры представляют аналогичный тип от одной до другой оконечности обитаемой ими страны, то они обязаны этим не расе, так как различные элементы, образовавшие этот народ, конечно, смешивались между собою в каждом городе в различных пропорциях; сходство типа они приобрели благодаря своей общей истории цивилизованных горожан, благодаря одинаковым, веками действующим, гигиеническим условиям и одинаковому образу жизни. Впрочем имя «мавры»—одно из тех неопределенных выражений, которые часто меняли смысл. Может-быть, согласно гипотезе Тиссо, слово «мавры» значит просто «западные люди». Может-быть, как полагает Сабатье, это название применялось в начале к жителям гор: «Мавритания», вероятно, значит «горная страна», как позволяет думать корень мавр, мувр, встречающийся еще во всех частях страны. Испанцы, а вслед за ними и другие христиане Европы, придали имени «мавры», или Moros, гораздо более широкое значение: оно обнимало всех магометан и даже, в обыкновенном языке, всех язычников; даже в Новом Свете географическая номенклатура напоминает нам это презрительное прозвище, которым завоеватели награждали туземцев. В настоящее время название мавров оставлено за магометанами «варварийских» городов; постоянное жительство и цивилизованные нравы отличают их от арабов деревни, чистых или смешанных. Всего многочисленнее мавры в Тунисе, сравнительно с другими жителями.
Хотя чужеземцы, составляющие меньшинство в земле берберов, арабы Мавритании долго, однако, были господами страны, и они-то главным образом и оспаривали у французов обладание Алжирией. Замечательно, что этот этнический элемент распространился довольно равномерно во всех открытых равнинах, на всех ровных плоскогорьях. Причину этого явления следует искать в последовательных переселениях, при которых одни племена мало-по-малу оттесняли другие, вследствие чего происходило в разные эпохи общее перемещение от востока к западу. Уже задолго до геджры различные народцы, пришедшие с Аравийского полуострова, двинулись к Мавритании: таковы луата или руадиты, поселившиеся в Киренаике в первые века нашей эры, и, постепенно подвигаясь все далее на запад, заняли, наконец, под различными именами, восточные области Мавритании. Затем следовал период завоевания и обращения в магометанскую веру, который тоже оставил в стране некоторое число арабских племен, а четыре столетия спустя совершилось великое иммиграционное движение, которое привело большую часть арабов, кочующих теперь в варварийских странах. Это еще не все. Обратно этому приливу, устремлявшемуся в западном направлении, отлив увлекал некоторые племена к востоку. Как бы по закону падения и отражения, племена, достигшие крайних пределов Марокко, на берегах Атлантики, возвращались по своим следам, идя по направлению к своей первоначальной родине; во всей Мавритании, равно как в Триполи и в восточных оазисах, племена, возводящие свою родословную наидалее в глубь веков и претендующие на титул шорфов, или «потомков пророка», суть именно те, которые побывали в Марокко, прежде чем вернуться к востоку. Другое возвратное движение привело в Мавританию «арабов», некогда овладевших Иберийским полуостровом, но эти испанские арабы несомненно были в большинстве берберы, которые во время своего долгого пребывания на европейском полуострове смешались со всеми местными населениями—лигурийскими, иберийскими, кельтскими или визиготскими; впрочем, большинство этих беглецов, известных в Мавритании под именем андалузцев, поселились в городах, где и слились с другими маврами, прибавив таким образом новые узлы к запутанному сплетению этнических происхождений. Эти испанские мавры, кажется, всего сильнее представлены в Тунисе.
В крае, так часто подвергавшемся иноземному нашествию и населенном такими разнообразными элементами, еще не слившимися в одну сплоченную нацию, не может быть патриотизма в том смысле, как в европейских странах, где продолжительная общность интересов и превратностей судьбы сообщила, в конце концов, всей нации индивидуальность высшего порядка. Бербер, араб имеют чувство солидарности лишь в отношении рода или племени, но у них вовсе нет сознания, что они могли бы составлять часть народа. Араб Мавритании только как мусульманин, а не как единоплеменник или соотечественник, соединялся с другими арабами, чтобы бороться против христианина, и при том последний всегда мог рассчитывать на внутренние раздоры и войны между племенами, как на выгодное для него обстоятельство, могущее ускорить дело завоевания. Дело это, однако, потребовало много времени в Алжирии, не только по причине ошибок, колебаний и противоречий, сопровождавших первые военные операции, но в особенности потому, что страна долго оставалась открытою вторжениям южных племен. Раз покоренная, область морского прибрежья была тем не менее угрожаема населениями соседних гор; затем, когда и эти горы были заняты, нужно было опасаться набегов со стороны жителей плоскогорья: до тех пор, пока длинные параллельные поясы, составляющие алжирскую территорию, не были все защищены городами, земледельческими колониями и укрепленными постами, новое завоевание, не имевшее на юге прочной границы, могло быть внезапно атаковано в тысяче чувствительных пунктов. Не то мы видим в Тунисе. Омываемый с двух сторон морем, прилегающий с третьей стороны к цепи укрепленных постов, наконец, ограниченный на юге пустыней и лагунами, этот край был, таким образом, наперед заперт с моря и с суши, осаждаемый как крепость; кроме того, он был уже перерезан с востока на запад железной дорогой; нигде продолжительное сопротивление не было бы возможно, если бы даже разница вооружения не была так значительна. Впрочем, поражение всегда неизбежно, когда оно предвидится долгие годы, почти желается теми, которых судьба призывает к защите отечества, но которые из поколения в поколение привыкли к рабству.