III-IV.

Эль-Бибан, пограничное местечко, близ триполийского берега, могло бы иметь некоторую важность, стратегическую или торговую, если бы два пролива, которыми оно командует, у входа в «озеро Ворот», Багирет-эль-Бибан, позволяли большим судам проникать в этот обширный бассейн; но по причине недоступности проливов, теперь едва лишь несколько рыбачьих барок бросают якорь перед фортом; торговое движение, впрочем, очень слабое, направилось на северо-запад к рейду Зарзиса, или Джерджиса, города, состоящего из пяти отдельных деревень, разсеянных среди пальмовых и масличных рощ и полей, засеянных пшеницей. Эта область некогда была так плодородна, что, по местной легенде, канал, вырытый в окрестностях Зиана, или Мединет-Зиана, внутреннего города, теперь лежащего в развалинах, приносил в порт Зарзис целый поток оливкового масла, которое туземцы собирали в боченки, чтобы грузить на корабли, но эта масляная река давно уже иссякла, благодаря окрестным бедуинам-грабителям, племен аккара и ургамма, вырубившим леса. Недавно в руинах Зиана найдены античные статуи, римские надписи и другие драгоценные предметы. По Барту, в этой части морского берега, между Триполи и островом Джерба, некогда жили в большом числе коптские колонисты.

На западе, города Метамер и Каср-эль-Муденин, населенные отделами племени ургамма, стоят посреди равнины, на укрепленных горках; до занятия Тунисского регентства французами каср, или замок, Эль-Муденин выдержал осаду против армии бея. В этих городах можно наблюдать переход от пещерной архитектуры к архитектуре домов в собственном смысле. Постройки наружным видом походят на утесы, в которых овальные отверстия, сделанные на разных высотах, изображают входы гротов. При помощи наружных лестниц, грубо высеченных в камне, обитатели взбираются в эти искусственные пещеры, имеющие до пяти и даже до шести этажей. В соседних горах, преимущественно в горах Метмата, многочисленные жилища, вырытые в пластах мягкого известняка, напоминают обиталища триполийских троглодитов. Пещеры, служащие жильем для людей и хлевом для животных, вырыты по бокам на дне открытой шахты с вертикальными стенками, но со двора к поверхности внешней почвы поднимается полого корридор, запираемый снаружи дверью. В окрестных равнинах тоже встречаются большие подземные камеры, в роде тех, какие выкапывали себе галлы, и какие до сих пор еще в употреблении в земле северных галласов: туда, без сомнения, туземцы прятались, чтобы не быть замеченными неприятелем, проходившим по стране. В той же области Тунисского регентства найдены надгробные памятники в форме усеченных пирамид, помещенные внутри ограды из кольев или круга из менгиров или других мегалитов.

Остров Джерба, пространством около 64.000 гектаров (58.000 десятин),—самая населенная земля в Тунисском регентстве; пропорционально протяжению, он еще недавно был почти так же густо населен, как Франция, но несколько лет тому назад холера похитила много жертв. Его 40.000 жителей смотрят на свой остров как на один большой город, так как все значительные группы домов, защищенные фортами испанской конструкции, обозначаются именем хумт, или «квартал». Большинство джерабинцев живут небольшими поселками или отдельными дворами, огороженными забором. Весь остров возделан, и хотя вода для орошения получается только из колодцев и цистерн, он необычайно плодороден, благодаря упорному труду неутомимых берберов, обработывающих его почву. Тамошния оливковые плантации считаются лучшими во всей стране, и джербинское масло ценится гораздо выше производимого на материке. Другие плоды фруктовых садов, абрикосы, гранаты, винные ягоды, миндаль, тоже превосходны, а виноград, культивируемый преимущественно евреями, дает золотистое вино, которое сравнивают с винами Самоса и Санторина. Купы пальм, рассеянные среди садов, усажены ветками фиников, которые, хотя лучше керкенскпх, но много уступают белед-эль-джеридским: оттого эти деревья часто употребляются для производства пальмового вина, которое получается при помощи надрезов, делаемых на оконечности ствола. Земледелие, при всем трудолюбии джерабинцев, недостаточно для прокормления всего населения; прибрежные жители занимаются ловлей рыбы, осьминогов, губок; кроме того, гончары мастерят особого рода посуду, сообщая ей белый тон посредством погружения в морскую воду; многочисленные ткачи, работающие у себя на дому, выделывают одеяла и разные материи, шелковые, шерстяные и бумажные, которые высоко ценятся на тунисском базаре и вывозятся далеко за пределы страны, даже на рынки королевства Борну. Молодые люди с острова Джерба массами уходят на заработки в большие города Тунисского и Триполийского регентств, подобно своим единоверцам-диссидентам, бени-мзабам; их можно встретить повсюду, даже на отдаленных рынках внутренней Африки, также как в Константинополе и в Египте. Однако, мальтийцы являются уже их конкуррентами на самом острове: в 1860 г. насчитывалось до трехсот этих пришельцев в главном местечке Джербы.

Древняя столица, носившая имя Менинкс, как и весь остров, была расположена на берегу восточного пролива, против твердой земли: оттуда начинался мост, соединяющий остров с континентом Африки. Стены этого большого города, еще приметные, имеют пять километров в окружности. Во всех частях острова, который в римскую эпоху был дачным местом для богатых купцов Бизацены, находят и другие развалины городов и вилл, но нигде не сохранились остатки зданий, замечательных своей архитектурой. На месте древнего Менинкса теперь виднеется лишь один из тех «борджей», или старых крепких замков, какие рассеяны по всей окружности острова; единственный «хумт», на южном берегу, заслуживающий имени города,—Аджим, построенный недалеко от западного пролива, через который проходят суда. Нынешняя столица Джербы лежит на северном берегу, в месте мало благоприятном для торговли, так как большие суда не могут там приставать и бросают якорь в нескольких километрах от берега. Этот город, или вернее собрание разбросанных жилищ, сборный пункт всех джербинских купцов, не имеет другого имени, кроме имени «Рынок»: это хумт Сук, или Сук-эль-Кебир. Евреи, очень многочисленные, единственные жители, сгруппированные в один сплошной квартал, живут в грязных, вонючих лачугах, обвешанных разным тряпьем; они утверждают, что предки их пришли на этот остров во времена вавилонского пленения. В центре католического кладбища одна колонна напоминает старинный бордж Риус, или «замок Голов», пирамиду из человеческих костей, которую турки воздвигли в 1560 году, складывая в кучу черепа павших в битве испанцев. В пятидесятых годах текущего столетия тунисское правительство велело убрать этот костник, в знак международной вежливости.

На континентальном берегу Малого Сирта самая значительная группа населения—та, которой дали название Габес. Это не город в собственном смысле, а совокупность местечек и поселков, рассеянных среди пальм; с моря оазис представляется островом зелени, где блестят там и сям белые стены; ручей, иногда пересыхающий в своем главном русле и почти всегда загражденный в устье песками во время отлива, вьется между деревнями, разветвляясь по всем направлениям бесчисленными ирригационными каналами. У входа этого уэда стоит бордж Джедид, или «Новый форт», окруженный досчатыми хижинами местечка, населенного торговым людом, mercanti, которое солдаты окрестили именем «города плутов»: так начали свою карьеру многие города. Выше, на обоих берегах, группируются дома Джары, главнаго населенного места этого оазиса: по самому плану ирригационных канавок, проведенных ломаной линией, как бы вокруг крепости, можно догадаться, что тут стоял укрепленный город. Это была, без сомнения, цитадель древнего города, первоначально карфагенского, потом последовательно римского, византийского, арабского, прежнее имя которого Та-Капа продолжает существовать под формой Габес, Габс или Кабес. Остатки римских зданий были употреблены на постройку местечка Джара и местечка Мензель, лежащего в версте от первого, на правом берегу уэда, в центральном пункте оазиса, где происходит рынок. Далее, к западу, рассеяно, среди садов, несколько других деревень. Эти различные группы жилищ оазиса заключают, вместе, около 10.000 постоянных жителей, между которыми насчитывают несколько сотен евреев. К малочисленной европейской колонии прибавился небольшой французский гарнизон, с тех пор, как Габес назначен главным пунктом одного из военных округов; недавно там основана франко-арабская школа. До прибытия французов, между Джарой и Мензелем происходили постоянные ссоры: отсюда, говорили в шутку, и самое имя провинции Арад, означающее «Раздор».

Благодаря своим садам и полям, жители Габеса—одни из самых счастливых и зажиточных между населением Туниса. Земля, оплодотворяемая водой ирригационных каналов, делится на бесчисленное множество участков, разделенных живыми изгородями из кактусов, глинобитными стенами, переплетенными пальмовыми ветвями; фиговые, миндальные, померанцевые и другие фруктовые деревья растут смешанно под правильными веерами, которые распустили высоко в воздухе стройные финиковые пальмы; виноград обвивает свои кисти вокруг ветвей деревьев, и ячмень зреет в тени густой листвы. Но ни банан, ни сахарный тростник, составлявшие богатство Габеса в одиннадцатом столетии, теперь там уже не возделываются, и от прежних масличных лесов едва осталось несколько дерев. Плодородие окружающей почвы сделало Габес важнейшей пристанью в этой части морского побережья; вместе с тем он служит вывозным портом для альфы, производимой центральными областями Туниса; кроме того, и стратегическое его значение немаловажно. Расположенный на восточной окраине низменности, которая, через шотт Эль-Джерид, врезывается далеко внутрь африканского континента, Габес позволяет экспедициям огибать на юге, переходя из оазиса в оазис, горы и плоскогорья Туниса и Алжира: теми именно местами и ввозились, во время всех алжирских восстаний, оружие и боевые припасы; обширная контрабандная торговля, весьма опасная для прочности власти Франции на её сахарской границе, следовала этим окольным путем; так что, овладев Габесом, французы обеспечили за собой одни из ворот Алжирии. К несчастию, этот город не имеет гавани. Существовавшая некогда при Такапе бухточка, куда, впрочем, могли входить лишь мелкие суда, обмелела, а глубины, достаточные для больших судов, начинаются далеко от берега. В настоящее время изучают план устройства искусственного порта с помощью жете и драгажей; место выбрано против устья уэда Мелах, или «Соляного оврага», в который изливаются термальные воды Аин-Удрефа: артезианский колодезь, недавно вырытый близ уэда Мелах, на расстоянии километра от Средиземного моря, спускается на глубину 91 метра и дает обильную массу воды, которая бьет фонтаном на высоту 4 метров над уровнем почвы. Проект искусственной гавани дополняется проектом железной дороги, которая должна примкнуть к алжирской сети через Гафсу, Тебессу и Сук-Ахрас: Бона и Габес сделаются тогда двумя соответственными портами, между которыми торговое сообщение будет производиться непосредственно сухим путем, и коммерсантам не нужно будет, как теперь, обходить на севере тунисские мысы. Когда Габес, с устройством искусственного порта, в состоянии будет принимать суда большого водоизмещения, ни один город французских владений не будет представлять более выгодных условий, чтобы сделаться исходным пунктом будущей транссахарской железной дороги к озеру Цаде: оттуда же, без сомнения, будет начинаться продольный путь, направляющийся от моря к морю на юге острова Магреб, или Мавритании. Торговля нового города уже довольно значительна: вывозятся на пароходах альфа, финики, лавзония.

К западу от Габеса и близ южного берега шотта Эль-Феджедж, несколько селений, рассеянных, подобно деревням Габеса, среди куп деревьев, составляют одно целое, известное под именем Эль-Гамма, или «Терм»: это Aquae Tacapitanae (Такапитанские воды) древних. Четыре источника горячей воды, которые дали свое имя всему оазису, и температура которых довольно высока, от 34 до 45 градусов Цельзия, еще утилизируются туземцами в заведении, построенном на развалинах древних терм. За оазисами Эль-Гамма, которые окружены песками и степями, где кочуют берберы племени бени-зид, нужно идти между крутыми склонами джебель Тебаги и берегами большой себхи, прежде чем достигнешь, километрах в шестидесяти, пальмовых плантаций области Нефзауа. В числе около сорока, эти плантации занимают, среди песков или в цирках скал, низменные части треугольного полуострова, который выдвинулся к северо-западу между шоттом Эль-Феджедж и шоттом Эль-Джерид. Самые многочисленные из них тянутся одна за другой по южной стороне цепи холмов и дюн, вдоль берега большого шотта; во многих местах они образуют сплошной лес пальм, очень красивый на вид, но иногда опасный для обитания, по причине вредных испарений, поднимающихся с прудов. В области Нефзауа нередко можно видеть от десяти до двенадцати стволов финиковой пальмы, выросших наклонно из одного корня, так что совокупность их имеет вид громадной корзины, которая снаружи обложена кругом гарнитурой из опадающих с ветвей фруктов.

Большинство деревень имеют ограду из стен и рвов, которые могли бы защитить их от нападения бедуинов, но не устояли бы против организованных военных сил. Кебилли, близ северо-восточной оконечности шотта Эль-Джерид, есть главное местечко на полуострове Нефзауа; в одной из соседних деревень к западу видны еще древние надписи, позволяющие думать, что в эпоху императора Адриана главное римское поселение находилось в этом месте. Оседлые жители оазиса Нефзауа, арабизованные по языку и религии, принадлежат к двум первоначальным расам, ныне слившимся в одно смешанное население: к черной расе земледельцев и к берберам племени нефзауа, ветви большого племени луата, пришедшего из Мармариды. Вокруг этих постоянных обитателей оазисов живут в шатрах кочевые арабские племена, по большей части мирные. Таковы меразиги, пасущие свои стада на юге области Нефзауа и посещающие рынок Дуз; иногда, в своих торговых экспедициях, они доходят до Гадамеса. Далее на юге, в редких оазисах и вокруг колодцев, окаймляющих южную часть шотта Эль-Джерид, кочует могущественное племя горибов, родственное алжирским народцам, живущим по уэду Суф, от которых оно отделено областью дюн. Не так многочисленно, но очень опасно по своей разбойничьей повадке племя улад-Якуб или «сыны Иакова», которое не следует смешивать с другим племенем того же имени, кочующим в горах, к югу от реки Меджерды. Улад-якубы пустыни бродят на юго-востоке полуострова Нефзауа, по высоким степям, откуда они командуют дорогами между Тунисским регентством и Гадамесом. Эти-то номады и прекратили, своими грабежами, прямое караванное сообщение между Тунисом и Нигрицией. Туземные жители оазисов, как оседлые, так и кочевые, носят, подобно туарегам, вуаль, или «лицам», скрывающий лицо до основания носа. Тейсеренк де-Борт нашел в области Нефзауа множество каменных орудий.

К западу от полуострова Нефзауа, по другую сторону себхи Эль-Фараун, возвышаются холмы узкого перешейка, которому специально дали название Белед-эль-Джерид, «страна пальм», или просто Джерид, «Пальмовый лес», распространяемое часто на всю область южных оазисов. В самом деле, Джерид—по преимуществу страна финиковой пальмы. Окруженный шоттом и песками, защищенный от северных ветров горами, поднимающимися на северо-востоке, Джерид действительно имеет тот «огненный воздух», который всего более соответствует листве пальм; в то же время, он обладает в своих обильных источниках водой, необходимой для корней, и эта вода, более высокой температуры, чем воздух, образует настоящие горячия реки, ускоряющие развитие деревьев. Оазисы Джерида—это, по выражению Дюверье, «естественные теплицы», где можно бы было культивировать растения тропических стран, растения, свойственные Антильским островам и Сондскому архипелагу; но их великолепные финики, из которых самые лучшие прежде оставлялись для стола бея, апельсины, не менее высоко ценимые, фрукты всякого рода, овощи и зерновые хлеба вполне достаточны для местного населения, и материальное благосостояние было бы всеобщее, если бы не тяжелые налоги, которыми обременены жители этого благодатного уголка. В Джериде насчитывают около миллиона финиковых пальм, хотя общее пространство, занимаемое садами, не превышает двух тысяч гектаров (1.830 десятин); из этого числа (по Дюверье и Тейсеренку): в оазисах Тозер—313.000, Нафта—240.000, Эль-Удиан—188.000, Эль-Гамма—80.000 пальм.

До двадцати тысяч верблюдов приходят ежегодно за грузами этих плодов. Кроме того, здешния женщины занимаются ткацким промыслом и выделывают бурнусы, хаики, одеяла, очень ценимые во всей Мавритании. Но жители Джерида не пользуются уже, как в средние века, когда они были поставщиками невольников на рынки Туниса, выгодами непосредственной торговли с морскими портами и городами Сахары. Теперь эта торговля находится в руках посредников, поселившихся в их крае, преимущественно евреев и мзабитов, которые и отправляют произведения оазисов на отдаленные рынки. Оазис Нафта был прозван Марсат-эс-Сахара, или «Портом пустыни»: и теперь еще показывают место, откуда, будто-бы, отправлялись корабли и где, говорят, даже был найден остов судна.

Арабским городам во всей «стране финиковых пальм» предшествовали города римские, остатки которых видны до сих пор, хотя большая часть материалов с этих развалин была употреблена на постройку мечетей, монастырей, укреплений: в оазисе Тозер распределение вод и теперь еще регулируется римскими плотинами. Как в большей части оазисов, в Джериде городские населения не составляют сплоченных городов, а состоят из отдельных кварталов, рассеянных среди садов. Нафта, западный оазис, пользующийся некоторого рода религиозным первенством, во внимание к тому, что известное число его обитателей—«сыны Пророка», заключает в себе девять отдельных деревень и четыре монастыря (зауйа); Тозер, самый большой и самый населенный из этих оазисов, служащий административным центром всего Джерида, делится на девять кварталов; в Эль-Уидане, восточной группе оазисов, население распределяется между несколькими деревнями: Дгаш, Криз, Седдада, довольно отдаленными одна от другой; наконец, оазис, называемый Эль-Гамма или «оазисом Терм», подобно оазису, находящемуся в соседстве Габеса, приютил под тенью своих пальм четыре группы домиков: обильный горячий источник (36°), от которого он получил свое имя, и приемником которому служит бассейн римской постройки, имеет слегка серную воду, и туземцы приписывают ему чудодейственную силу, которой он обязан заслугам одного святого, погребенного под соседним куполом. Одна скала, возвышающаяся к северу от селения Криз, в оазисе Эль-Удиан, изрыта древними каменоломнями и пещерой, известной под именем «грота Семи спящих отроков». С вершины этой горки, господствующей над самой узкой частью перешейка, между шоттом Эль-Джерид и шоттом Эль-Гарса, открывается чудный вид на архипелаг оазисов и на два обширные пространства, некогда озерные, которые теряются за линией горизонта на востоке и западе. На севере высятся другие горы, называемые «Усами равнины», откуда лазутчики племени гамамма высматривали в окружающем пространстве караваны или одиноких путешественников и сообщали о появлении их грабителям, спрятавшимся в засаде подле дороги. Недалеко от Криза, на северном берегу шотта Эль-Джерид, виднеется, начертанная на скале, круглая фигура с полумесяцем наверху: Тиссо считает это изображение, представляющее луну, памятником древне-ливийского культа. Нравы джеридцев несколько отличаются от нравов соседних племен: эти последние корят их тем, что будто они питаются собачьим мясом.

В долине уэда, который под именем Тарфауи, или «ручья Тамарисков», теряется под конец в песках, на восточной оконечности шотта Гарса, следуют один за другим несколько оазисов, разделенных дикими пустынями. Около начала уэда, называемого в этом месте Бу-Гайя, находится первый оазис, по имени Фериана, два поселка которого образуют зауйю, или монастырь: окрестные номады, принадлежащие к племени улад-сиди-абид, составляют род братства. Убогия постройки Ферианы кажутся таким ничтожеством в сравнении с римским городом, вероятно, Телептом, который некогда стоял в соседстве. Руины, пройденные Гереном, занимают пространство по меньшей мере пять километров в окружности, и почти все камни, из которых были построены публичные здания, театр, бани, а также и частные дома, поражают громадностью размеров. Гора, откуда извлекался этот строительный материал, выломана на большую глубину: исчезли целые пласты её массы; вершина этой горы-каменоломни увенчана старинным замком. Кроме развалин Мединет-эль-Кадимах, или «Старого города», на обоих берегах уэда, теперь необитаемых, встречаются, многочисленные остатки римской эпохи, преимущественно могилы. На юге от оазиса Фериана виднеется почернелая, словно обугленная, скала, известная под именем Хаджар-Сода, или «Черного камня»; в Джериде, близ оазиса Эль-Гамма, Герен открыл другую каменную глыбу такого же вида. По мнению французского путешественника, эти «Черные камни» не что иное, как аэролиты.

Оазис Гафса, причисляемый иногда к Джериду, хотя он отделен от Кризского перешейка пустынным и безводным поясом, шириной в добрый день ходьбы, лежит на главном изгибе уэда Бейаш, составляющего продолжение Бу-Гайя и принимающего в низовье имя Тарфауи. Город, который из всех населенных мест южного Туниса имеет наибольшее число жителей, соединенных в одной сплошной группе домов, стоит на террасе, окруженной, на расстоянии нескольких километров, цирком скал и гор; одна из этих гор изрыта глубокими каменоломнями, разветвляющимися в целый лабиринт подземных галлерей. Основанный Мелькартом, или Ливийским Геркулесом, этот древний город, Кафаз финикиян (то-есть «обнесенный стеной»), Капса римлян, имя которого почти не изменилось в течение веков, есть, может-быть, как полагает Маннерт, тот самый Гекатомпил, где карфагенский полководец Ганнон одержал свою знаменитую победу во время второй пунической войны. Во все времена хорошо понимали стратегическую важность этого оазиса, лежащего на крайнем пределе возделываемой области, при выходе из области гор, между песчаной равниной Амра и воротами пустыни: здесь граничат две зоны, различающиеся видом и жителями. Касба, вооруженная пушками, защищает этот пограничный город от набегов племени гамамма; теперь тунисские солдаты заменены в ней французами; Гафса сделалась главным пунктом военного отдела. Это город ученый, где говорят, как и в Джериде, гораздо более чистым языком, чем на побережье. Сохранившиеся античные колонны, надписи, стены напоминают еще римскую Капсу, и во многих новых постройках можно признать камни, вынутые из древних зданий. К югу от города тянется обширный лес, заключающий более ста тысяч пальм, под тенью которых растет второй лес фруктовых деревьев. Финиковые пальмы, еще более высокие, чем в Нафте, дают не менее вкусные плоды. Вода, питающая пальмовый лес, всегда течет в изобилии, орошая корни своим теплым течением; жителям оазиса не приходится оспаривать друг у друга её драгоценный поток. Три главных источника (температура от 29 до 32 градусов Цельсия) наполняют бассейны римской постройки, известные до сих пор под именем термиль; арабы приходят туда купаться, пользуясь для этого клетками, устроенными в стенах окружности. В этих теплых водах живут во множестве рыбы из рода chromis, повидимому, приближающиеся, по своим отличительным признакам, к исключительно морским формам; речные черепахи, черные змеи нового вида tropidonotus тоже плавают в бассейнах и ручьях Гафсы. Подобно другим оазисам южного Туниса, Гафса является также промышленным центром, главным образом по ткацкому производству, и его шерстяные и шелковые хаики, сбытом которых занимаются местные евреи, высоко ценятся на тунисском рынке; стада племени хамамма доставляют жителям оазиса сырой материал для выделки одеял и бурнусов.

Древне-римская дорога, отысканная Ребателем и Тираном, соединяет Гафсу с побережьем Малого Сирта, проходя мимо фонтанов и через небольшой оазис Эль-Геттар, страну камедного дерева, затем мимо минеральных источников Бу-Гедма. Вдоль морского берега, на север от Габеса, становища и селения следуют одно за другим, через длинные промежутки, в территории племени мегадеба, «мирных потомков одного почтенного марабута»; важнейшее населенное место прибрежья—маленькая, ныне пришедшая в упадок, гавань Махрез, имеющая менее тысячи жителей, которые занимаются по большей части производством разного рода плетеных изделий. Далее, деревня Бограра расположилась среди развалин пунико-римского города Гиетис.

Сфакес (Сфакс), лежащий на берегу пролива шириной около 50 километров, отделяющего архипелаг Керкенна от твердой земли, по числу жителей занимает второе место между городами Туниса; население его, не превышавшее в 1848 году, по приблизительному исчислению Пелисье, 8.000 душ, увеличилось с того времени в пять раз (ныне около 42.000 чел.); жители тесно скучены в высоких домах, окаймляющих узкия улицы города, и в новом квартале, который выстроился за юго-западным валом вдоль берега. Издали видны только белые стены четыреугольной городской ограды, да высокие минареты мечетей; башни, зубчатые стены, угловые бастионы придают целому средневековой вид, какого не имеют в той же степени другие укрепленные города Туниса; на южном углу ограды стоит цитадель, построенная, говорят, христианскими невольниками. Занимая довольно возвышенное положение на покатой местности, Сфакс не имеет постоянных потоков, ни даже ключей или колодцев, и довольствуется водой из цистерн, из которых одни находятся в самом городе, другие за городской стеной. В окрестностях видны еще кое-какие римские остатки, но до сих пор не нашли ни одной надписи, по которой можно бы было установить тождество города с той или другой станцией, упоминаемой древними авторами; вероятно, это была Тафрура. Верстах в двадцати к юго-западу, на берегу залива, находятся развалины Тине, очевидно, остатки римской Тины (Thinae), крайнего пункта рва, который Сципион Младший велел выкопать на юге римской территории, чтобы отделить ее от Нумидии.

Евреи и европейцы, мальтийцы, итальянцы и французы, в числе около семи тысяч (европейцев—5.000, евреев—2.000), живут почти все в нижнем городе, куда их призывают торговые дела, и который соединен недавно насаженным бульваром с лагерем, расположенным на северной стороне города; мусульмане населяют верхний город, обнесенный стенами. Жители Сфакса, «сфаксика», отличаются от своих тунисских единоверцев. Их можно сразу узнать уже по некоторой разнице одежды, так как они не хотят, чтобы их смешивали с тунисцами; но особенно характером и нравственными качествами они выгодно отличаются от других горожан: у них больше инициативы, больше усердия в работе, больше смышлености и изобретательности; они во всем более деятельны и более серьезны, чем их соседи. Сфакесцы слывут ревностными мусульманами, даже дети исправно посещают мечети, и женщины усердно читают молитвы. Во время занятия Тунисского регентства французскими войсками в 1881 году, жители Сфакса вполне доказали свой патриотизм; они почти одни оказывали энергическое сопротивление иноземному нашествию и дрались отчаянно во время бомбардирования, которого, впрочем, легко было бы избегнуть. Многие учреждения Сфакса свидетельствуют о развитии у жителей его духа общественности: не говоря уже о мечетях и монастырях (зауйя), они основали также госпиталь, прекрасно содержимый; находящийся за городской стеной центральный бассейн, называемый «Помощью», обязан своим происхождением щедрости одного гражданина; окружающие его «триста шестьдесят пять» цистерн, расположенных на подобие склепов некрополя, тоже напоминают о духе солидарности, которым проникнуты богатые жители в отношении своих мусульманских братий. Другие большие резервуары построены в окрестностях города, а дома снабжены аппаратом, который позволяет прохожим утолять жажду, втягивая через наружную трубку воду из скрытого резервуара; теперь думают устроить водопровод длиной около 60 километров, который доставлял бы в город воды массива Бу-Гедма. О трудолюбии сфакесцев свидетельствуют их прекрасно возделанные земли, сады и плантации, которые за песчаной полосой, опоясывающей город в виде круговой дороги, тянутся на пространстве от семи до двадцати верст в ширину; в последние годы насажено вокруг Сфакса слишком миллион оливковых дерев; в 1874 году общее производство масла (оливкового) в окрестностях Сфакса исчислялось до 27 миллионов литров (около 220.000 ведер). В городском округе насчитывают от восьми до десяти тысяч огороженных участков, разделенных живыми изгородями из кактусов, засаженных фруктовыми деревьями и доминируемых борджем, четыреугольной башней, в которую владелец прячет свои рабочие инструменты, и которая, в случае надобности, могла бы выдержать осаду против шайки грабителей. Равнина, уставленная тысячами этих маленьких крепостей, походит на возделанные поля Северной Персии, приведенные в оборонительное положение против нападений туркмен. В летнюю пору почти все жители, владеющие земельным участком, переселяются в деревню; город совершенно пустеет. Сфакс лежит на естественной границе между областью маслин и областью пальм; эти два вида представлены там в меньшем числе, чем на севере и юге этой полосы: в последней встречается сравнительно больше других фруктовых дерев—миндальных, абрикосовых, фиговых, персиковых, фисташковых и виноградной лозы; но в эти последние годы культура масличного дерева получила большое развитие. Пояс оливковых рощ каждый год увеличивается на несколько сот метров; если это возрастание пойдет и далее в той же пропорции, то сфакесцы скоро включат в свои сады все отдельные лески маслины,—называемые «маслинами бея», потому что они не имеют признанных владельцев—и плантации их распространятся до Эль-Джема. Что касается пальм, то плоды их, плохо вызревающие по причине частых дождей, идут лишь в корм скоту. Из овощей в садах Сфакса всего больше разводятся огурцы, факус, слово, от которого иные производят и самое имя города: по Шау, Сфакес или Сфакс означает «город огурцов».

Кроме земледелия, сфакесцы занимаются также очень деятельно промышленностью и торговлей. Вообще они не пренебрегают никаким родом труда, как мусульмане многих других городов. Сфакесский рынок так же обильно снабжается товарами, как и тунисский. Этот город ввозит шерсть, кожи, европейские товары и продает в обмен оливковое масло,—больше для промышленных надобностей, чем для употребления в пищу,—фрукты всякого рода, виноград, винные ягоды, миндаль, губки и сушеную рыбу, подвозимую рыболовами с островов Керкенна; в последнее время английские суда приходят сюда также за грузами альфы, которая собирается на западе в равнинах и долинах, где кочуют мирные арабские племена металит и нефет. К сожалению, Сфакс не имеет гавани для принятия больших кораблей; суда, глубоко сидящие в воде, должны бросать якорь в 3 верстах от берега; сандалы, мистики и другие мелкие суда подходят к самому городу, благодаря приливу, но и те стоят на илистом дне в часы отлива; по крайней мере рейд, защищенный с востока мелями и архипелагом Керкенна, представляет совершенно безопасное место для стоянки судов. Эти рыбачьи острова не имеют городов, а только деревни и поселки (по Шове здесь ежегодно ловится рыбы на сумму около 100.000 франков). Аннибал, Марий находили там убежище; служившие местом изгнания при господстве римлян, острова Керкенна были местом ссылки еще недавно, при правлении беев; туда интернировали женщин, изобличенных в прелюбодеянии. У жителей архипелага с давних времен есть виноградники; эти островитяне не видят никакого греха в употреблении вина.

В то время, как береговая дорога направляется на северо-восток, чтобы обогнуть рас-Капудиа, самый восточный мыс Туниса, дорога из Сфакса в Сузу, построенная еще римлянами, следует в северном направлении, проходя по землям племени металит. Около середины этой дороги в древности стояли, в некотором расстоянии один от другого, два важных города, Bararus и Thysdrus, превратившиеся ныне в геншир, или «ферму», Руга и убогую деревушку Эль-Джем. Развалины Барара занимают пространство около 5 километр. в окружности и заключают в себе остатки театра, триумфальных ворот и других зданий, тогда как в Тисдре существует еще один из замечательнейших памятников Африки, амфитеатр, сохранившийся лучше всех других зданий этого рода, оставленных нам древним миром, не исключая и амфитеатра Помпеи. Когда эта область Туниса, в наши дни почти пустынная, прокармливала многочисленное население, Тисдр, благодаря своему центральному положению, был наиболее подходящим местом для празднеств и общественных увеселений; со всех сторон стекался народ в его колоссальный амфитеатр, который, как полагают, был, если не построен, то по крайней мере основан Гордианом Старшим, в знак признательности за провозглашение его императором в городе Тисдре. Там же, в эль-Джемском амфитеатре, на собрании старшин и депутатов южных племен Туниса, в 1881 году, было решено поголовное восстание против французов. Уже с расстояния 10 слишком верст кругом ясно видна громадная масса, стоящая на широком бугре высотой около 185 метров: издали ее можно принять за каменную гору; но когда подойдешь ближе, эта громада скрывается за густым лесом гигантских смоковниц варварийских, между которыми извивается ведущая к амфитеатру тропинка. По измерениям Паскаля Коста, колизей древнего Тисдра, один из обширнейших во всем римском мире, имеет 150 метров (70 сажен) длины по большой оси, 130 метров по малой оси, направленной почти точно с севера на юг; вероятно, он был построен по образцу амфитеатра Флавиев в Риме. Эллиптический фасад, состоявший некогда из 68 аркад, поддерживавших три этажа с коринфскими колоннадами, представляет замечательное единство стиля, но он уже не полный: в 1710 году, вследствие возмущения арабов, тунисский бей Могамед велел взорвать на воздух пять аркад на восточном фасе, и с того времени брешь была постоянно увеличиваема эль-джемскими металитами, которые пользуются материалами амфитеатра для постройки своих лачуг и даже продают их окрестным строителям. Внутри здания большая часть расположенных ярусами лавок исчезла, и обломки их осыпались в виде откоса: это разрушение приписывают преобразованию, которому знаменитая Кагина, или «Жрица», велела подвергнуть амфитеатр, когда она защищалась там против арабских завоевателей, в 689 году. Предание окружающих племен, прославляющее Кагину, хотя она была врагом арабов, рассказывает, что эта воинственная женщина, вероятно, еврейского происхождения, как большое число берберов в ту эпоху, стала во главе своих соотечественников и греков, их союзников. Вынужденная запереться в амфитеатре, который с того времени стали называть, по её имени, Каср-эль-Кагина («крепость Кагины»), она выдержала там трехлетнюю осаду; подземный ход, служивший несомненно для снабжения навмахии продовольствием, указывается арабами как остаток потайной дороги, посредством которой гарнизон поддерживал сообщение с морским берегом и получал съестные припасы. Самый город мало оставил по себе развалин, но раскопки обнаружили там колонны огромных размеров и глубокия цистерны. По словам Руира, номады этой области постепенно замещают оседлые населения; каждая деревня, покинутая жителями, сейчас же занимается бродячими туземцами, которые основывают там свой главный рынок и переносят туда гробницы своих святых.

По мнению металитов, песчаник, служивший материалом для постройки Эль-Джемского амфитеатра, был извлекаем из каменоломен Бу-Джерид, находящихся на морском берегу, в небольшом расстоянии к югу от Махдии (иначе Мехедия), «Города Махди». Названная так по сану своего основателя или восстановителя, махди Обеид-Аллаха, в 912 году, Махдия сразу сделалась важным городом, благодаря своему стратегическому положению: христианские мореплаватели Средиземного моря долго называли ее просто Африкой, видя в ней главный укрепленный город всего черного континента. Оттого она часто подвергалась нападениям. В 1147 году норманн Рожер Сицилийский овладел Махдией, но магометане взяли ее обратно тринадцать лет спустя. В 1557 году император Карл V, наконец, занял город своими войсками, после кровопролитного штурма, и велел срыть укрепления. С той эпохи стены не были поправляемы и проломы увеличились: форт, защищавший узкий перешеек, которым полуостров города соединялся с материком, лежит теперь в развалинах; говорят, прежде существовал канал, соединявший два залива. Старый порт, вырытый рукой человека, как гавани Утики и Карфагена, засыпан обломками, и суда, приходящие грузиться оливковым маслом, фруктами, губками, должны бросать якорь в рейде. Иностранная колония, состоящая, как и во всех других городах прибрежья, из мальтийцев, итальянцев и французов, поселилась в Махдии для отпускной торговли и для ловли сардинок; вместо дюжины барок, как было прежде, теперь насчитывают в порте более двух сотен; с мая по июль воды моря в тех местах буквально кишат рыбой, так что каждая барка налавливает, средним числом, от 200 до 300 килограм. (от 12 до 18 пудов) сардинок в одну ночь. Для дневного лова тамошние моряки расстилают на воде альфовые циновки, под тенью которых и собирается рыба. Тогда рыбаки осторожно приближаются, окружая сетями все пространство, занимаемое циновкой и укрывшимися под нею рыбками. На юго-западе, в удаленной от моря возделанной лощине, находится местечко Кур-эс-Сеф, более многолюдное, чем Махдия: оттуда-то и получаются почти все местные произведения, отправляемые купцами древней «Африки».

В нескольких километрах к западу от Махдии раскинулся, на пространстве многих квадр. километров, античный некрополь, могилы которого, вырытые в скале, Ренан уподобляет могилам Арада, в Сирии; не подлежит сомнению, что в этом месте стоял финикийский город. Вся окружающая местность усеяна развалинами древних городов. Верстах в двадцати к югу, нынешний «геншир» (ферма) Селекта занимает местоположение города Syllectum, а далее, близ рас-Капудиа, Caput Vada римлян, бордж (башня) стоит на месте византийского города Юстианополя. На севере, на остроконечном мысе рас Димас, где находится порт, защищенный остатком жете, загороди, сложенные из античных камней цистерны, эллиптическая стена амфитеатра, арена которого теперь распахана, указывают, близ Бокальты, место, где был расположен карфагенский город Тапс (Thapsus), прославившийся в истории победой, одержанной там Юлием Цезарем над Сципионом и нумидийским царем Юбой. Далее, на части побережья, лежащей против островов Куриатейн, местечки Тебульба и Мокнин, окруженные масличными рощами, также занимают местоположения античных городов. Затем береговая дорога идет на Лемту, деревню, сменившую собою Leptis Minor, или «Малую Лептиду», названную так по сравнению с «Большой Лептидой» нынешнего Триполи. Несмотря на свое имя, «Малая Лептида» была значительным городом: развалины её раскинуты по берегу моря на пространстве около 4 километров, и между ними видны еще следы водопровода, амфитеатра, набережных и жете. Древний порт превратился в уэд, носящий название уэд-эс-Сук или «Долина Рынка». В настоящее время самый многолюдный город этого округа—Джемаль, построенный внутри материка, к юго-западу от Лемты.

Монастир, или Мистир, напоминает, может-быть, своим именем, что он был когда-то христианским монастырем, но в древности это был карфагенский и римский город, вероятно, Рустина, то-есть «Голова Мыса». Подобно Сфаксу, он огорожен зубчатой стеной, с башнями по бокам, из-за которой показываются куполы и минареты многочисленных мечетей, и которая окружена великолепным масличным лесом, широким поясом тени и прохлады. Еще недавно Монастир был населен мусульманами-фанатиками, не терпевшими в своем городе никакой другой веры, кроме магометанской; но со времени установления правильного пароходного сообщения стала мало-по-малу возрастать европейская колония, и теперь это самый чистенький, наилучше содержимый город во всем Тунисе. Недалеко от мыса, юго-восточный угол которого занимает Монастир, находится маленькая группа островов, из которых один изрыт множеством (около пятидесяти) искусственных гротов, вероятно, финикийского происхождения; они служили недавно пристанищем рыбакам, занимающимся ловлей тунца, а иногда их употребляли как место карантина для матросов и путешественников. Далее на востоке, группа островов Куриатейн, соединяющаяся с массивом мыса Димас перешейком из подводных скал и мелей, есть, по мнению Тиссо, остаток значительной земли, существовавшей в пуническую эпоху; но документы, на которых основывается эта гипотеза, недостаточно точны, чтобы можно было придавать ей большую цену.

Суза, главный город тунисского Сахеля, считается вторым городом Тунисского регентства, если не по числу жителей,—так как в этом отношении он уступает Сфаксу,—то по крайней мере по стратегической важности. Большая часть окружающей территории возделана, и почти все население живет оседло. Суза—порт Кайруана, главного города и военного центра внутреннего Туниса. Основанная финикиянами, она тоже была столицей края. Под именем Гадрумета (Наdrumetum), она была в римскую эпоху главным местом провинции Бизацены, и богатства её, также как важное стратегическое положение, часто привлекали к ней иноземных завоевателей: вандалы, арабы, испанцы и французы поочередно осаждали и штурмовали ее, разрушали или бомбардировали; развалины различных эпох нагромождены в виде горок; обломки с античными изваяниями и надписями употреблены как материал для постройки нынешних домов, но от больших зданий, о которых говорят средневековые арабские писатели, как, например амфитеатра, не сохранилось никаких следов. Древний храм представляет теперь кучи мусора, Хаджар-Маклубах или «Опрокинутый Камень», а круглый карфагенский порт, или «котон», походивший на гавани Утики и Карфагена, можно признать только по двум крайним воротам шлюзов, каменным массам, которые издали легко принять за скалы; наибольшая часть гавани была засыпана и обращена в эспланаду. Также как почти во всех старинных городах Туниса, цистерны, более драгоценные, чем всякия другие постройки, содержались или ремонтировались при всех правительствах. Что касается некрополей различных веков, то они образуют почти полный круг около города: самые древние, в которых еще видны погребальные камеры, высеченные в нежном известняке, напоминают внутренним расположением своих галлерей могильные склепы Финикии и Палестины. Римская цистерна и теперь еще снабжает город водой.

Современная Суза, подобно другим городам восточного Туниса, окружена большим четыреугольником каменных стен, с башнями по бокам и касбой, или замком, на одном из углов. Вне этой ограды, имеющей около трех километров в окружности и заключающей внутри лабиринт кривых улиц, выстроился, в соседстве берега, новый, открытый город, далеко не такой живописный, как старый. В новом городе находятся склады купцов, еврейских и европейских, с их цистернами для оливкового масла, содержимое которых отправляется в Марсель для фабрикации мыла. Средний годовой вывоз масла из Сузанского порта составляет 40.000 гектолитров, на сумму около 4 миллионов франк.; а общая ценность внешней торговли Сузы простирается до 10.000.000 франк. Число оливковых деревьев в Сузанском сахеле считают миллионами, и плантации могли бы быть еще расширены, хотя в иных местах позволяют пескам засыпать культурные земли. До недавнего времени бочки с маслом, отправляемые сузанскими торговцами на корабли, стоящие в рейде, спускались прямо на воду и буксировались шаландами, которые тянулись одна за другой длинными вереницами; на обратном пути шаланд опорожненные бочки выбрасывались за борт и, подхваченные прибоем, сами подплывали к берегу, где владельцы распознавали свое добро; теперь искусственная дамба принимает пассажиров и товары, подвозимые к берегу на шаландах или барках. Сицилийские шлюпки приходят ловить сардинок в водах Сузы, не менее богатых рыбой, чем воды Махдии, и пойманная ими добыча отправляется в Грецию и в Далмацию. Итальянцы и мальтийцы, очень многочисленные в Сузе, до недавнего времени составляли почти все европейское население города; но большинство не-мусульман состояло из евреев; их насчитывалось около двух тысяч душ, и вся внутренняя торговля была сосредоточена в их руках. Сотни негров, сыновья бывших невольников, занимаются ремеслом каменщиков, землекопов, белильщиков домов, а со времени французской оккупации стали приходить из Алжира кабилы и арабы искать счастья в Сузе: благодаря знанию французского языка, они служат большей частию переводчиками и подмастерьями. Здешние магометане, между которыми нередки блондины с голубыми глазами, энергически протестуют, когда их называют арабами: «мы—сузанцы», говорят они с гордостью. Между окрестными местечками некоторые, по числу жителей, не уступают самому городу. Такова Келаа-Кебира, в 13 километрах к северо-западу от Сузы; другой пригород, Мсакен, окруженный густым оливковым лесом, лежит в 11 километр. к юго-западу: это святое место мусульман, вход в которое до недавнего времени был запрещен евреям и христианам.

Рельсовый путь, проложенный по неровной почве, через холмы, долины и себхи, соединяет Сузанский берег с террасой, на которой стоит город Кайруан, духовная столица Туниса, господствующий своей белой массой над обширными, слегка волнистыми, но безлесными пространствами. Основанный завоевателем Окбахом в 671 году, в эпоху первого арабского нашествия в Мавританию, город «Двойной Победы» до сих пор сохранил большой престиж в глазах мусульман, и паломничество к предполагаемой могиле основателя считается богоугодным делом, способствующим очищению души верующих: «Кайруан—одни из четырех врат рая»; «неделя в Кайруане имеет ту же цену, что один день в Мекке», и дает право на титул хаджи. Легенда рассказывает, что прежде, чем положить основание Кайруану, Сиди-эль-Окбах объявил всем полевым зверям, что на этом месте будет воздвигнут святой град, и впродолжении трех дней львы, барсы, вепри и другие дикия животные, большие и малые, дефилировали массами, оставляя свободное место поклонникам Пророка. Люди нечистые тоже не могли, говорит легенда, жить в святом граде: духи блаженных истребили бы их, если бы они осмелились подойти близко к мечетям. Евреям запрещено было иметь пребывание в городе; их хара находилась в двух верстах за городской стеной. Что касается христиан, то некоторые из них, именно путешественники, охраняемые грамотой бея, проникали в Кайруан и были вежливо принимаемы шейхами, но в религиозные здания их не пускали. Тогда как все города тунисского прибрежья были последовательно посещены победоносными иностранными армиями, Кайруан в первый раз увидал неприятеля перед своими стенами только в 1881 году, когда им овладели французы, и тогда только первый христианин переступил порог его мечетей; впрочем, город отворил свои ворота без сопротивления. С этого времени он сделался главным пунктом военного округа, и ограда его, доминируемая касбой, была дополнена новыми бастионами.

Кайруан, окруженный развалинами, голыми землями, солончаками, обижен природой, сравнительно с другими тунисскими городами; он не имеет ни текучих вод, ни фонтанов, и должен довольствоваться исключительно водой цистерн, из которых иные наполняются, во время продолжительных дождей, уэдом Мерг-эль-Лиль, очищающим свой поток при переходе из бассейна в бассейн. В городе нет еще тенистых садов; кругом него больше кладбищ, нежели возделанных земель. С первого взгляда Кайруан, благодаря своему центральному положению, производит приятное впечатление только своим величественным видом: наблюдаемый издали, он господствует над окружающим пространством своими высокими стенами, многочисленными куполами своих мечетей, великолепным трех-этажным минаретом, который вздымается на северо-восточной стороне города, над мечетью Сиди-Окбаха. Даже Тунис далеко не может равняться с Кайруаном богатством своих мечетей и зауйя: святой город имеет более восьмидесяти этих религиозных зданий, храмов или монастырей, и один из них, Джемаа-эль-Кебир, состоит из семнадцати двойных параллельных нефов, заключающих слишком четыреста колонн из редких материалов: оникса, порфира, мрамора. Еще большей славой, чем главная мечеть, пользуется мечеть «Товарища», названная так потому, что она заключает, в одной нише, украшенной чудными арабесками, могилу товарища Пророка, его цирюльника, и еще более драгоценные реликвии—три волоса из бороды Магомета. Самые могущественные братства в Кайруане—айссауа, тиджания и гилания. Подобно многим другим городам, Кайруан один из самых испорченных нравственно, и класс тунисских танцовщиц вербуется главным образом в этом городе мечетей и духовных братств. Обитатели «святого града» хвастают, что они живут паразитами, на счет верующих; оттого-то они так сильно выродились и по большей части страдают худосочием: рак, золотуха, недуги всякого рода придают населению отталкивающую наружность; они бессильны для работы, так же как были без энергии для сопротивления внешнему врагу. Впрочем, город имеет кое-какие промышленные заведения, занимающиеся производством предметов роскоши, особенно фабрики вышитых седел, медных сосудов, розовой эссенции; базары его—одни из богатейших во всем Тунисе. Что касается жизненных припасов, то они получаются из отдаленных местностей: так, овощи и зерновые хлеба привозятся за сто верст, из Гальнамета.

В Кайруанском округе нет других городов; античная Сабра, стоявшая в версте или двух южнее, оставила после себя только две розовые колонны, из которых, как гласит легенда, «струилась кровь» под пилой рабочих. Зрелище городской жизни вдруг, без постепенного перехода, сменяется зрелищем жизни пастушеской. Все окрестные населения, арабы и берберы, вполне или отчасти номады. Самое могущественное племя, злас, на юге и на западе от Кайруана, принадлежит к расе аборигенов; численность его определяют в тридцать тысяч душ; оно населяет западное предместье Кайруана. Арабы племени суаза живут на востоке, вокруг котловин, где скопились воды себхи Сиди-эль-Гани, и умеют извлекать из них соль, которую складывают в горки; на этих горках они жгут хворост, для того чтобы от плавления верхних кристаллов образовался твердый слой, препятствующий растворению соли под действием дождей. На северо-востоке расположены становища племени улад-ягия, а на западе около истоков речек, изливающихся в озеро Кельбиа,—становища племени маджер.

Область, по которой кочуют эти арабизованные берберы, одна из тех, где две тысячи лет тому назад жило многочисленное оседлое население. Верхний бассейн уэда эль-Фокка, потока, меняющего имя при каждом слиянии с другим ручьем, особенно богат остатками римской старины. Обширные античные города и их пышные памятники всюду оставили после себя руины, называемые «геншир» во всей восточной Мавритании, тем же именем, как и фермы или имения. Кисрин, древний Scyllium, покрывающий своими развалинами несколько холмов, заключает в себе еще трехъэтажный мавзолей с коринфскими пилястрами, триумфальную арку и многочисленные здания, менее хорошо сохранившиеся. Недалеко оттуда, железная дорога из Габеса в Тебессу пройдет под двумя триумфальными арками. К востоку от Касрина, геншир Сбейтла, над которым господствует джебель того же имени, и через который проходит уэд Менассер, приток эль-Фокки, сохранил некоторые грандиозные памятники римской эпохи; когда Герен посетил этот геншир, там проживал только один марабут, и каково же было удивление путешественника, когда он открыл, что этот марабут—француз! Несколько горячих ключей, бьющих на дне высохшего ложа близ Сбейтлы, довольно обильны, чтобы образовать прозрачный ручей, такой же многоводный, как и Загуанские источники; воды его достаточно было для значительного населения, и, действительно, все доказывает, что эта местность, ныне почти пустынная и безлюдная, была густо населена две и три тысячи лет тому назад. Древняя Суффетула, то-есть, для карфагенян, «Город Суффетов», продолжала существовать, как важный город и как местопребывание главного управления провинции, до арабских нашествий; сохранившиеся храмы, колоннады, триумфальные арки, городские стены и башни, гробницы с надписями позволили археологам восстановить план города. Один храм с двумя выступающими флигелями, окруженный изящными колоннами, горделиво высится на вершине холма: в преддверие этого тройного святилища вступали через триумфальные ворота, украшенные, как и самый храм, изваяниями прекрасного стиля, напоминающими орнаментировку храмов Бальбека. Вся эта область, усеянная римскими развалинами, повидимому, была обширным оливковым лесом: подле каждой, даже самой маленькой руины, находят следы снарядов для выдавливания из оливок масла; близ каждого здания видны также цистерны и крепостцы, куда колонисты укрывались в случае тревоги. В настоящее время эта страна маслин, где кочует племя фрашиш, не дает никаких продуктов, кроме шерсти своих стад, которая, впрочем, считается лучшей во всем Тунисе.

На севере от Сузы, береговая дорога, сжатая между лагунами и морем, проходит через местечко Хергла, которое сохранило от римских веков только свое древнее имя, Horrea Caelia, да груды бесформенных развалин; в соседней равнине почва усеяна долменами на пространстве около 2 кв. километров. Далее, в соседстве остроконечной горы Такруна, на которой расположена деревня того же имени, находится ферма Дар-эль-Бей или «Дворец бея», центр обширной долины Энфида Улад-Саид, которую долго оспаривали друг у друга иностранные компании спекулянтов, поддерживаемые каждая своим правительством: присоединение Туниса к Франции положило конец этой борьбе, решив дело в пользу одного марсельского общества, которому были уступлены также, на правах концессионера, и другие государственные имущества. Громадное пространство, еще не смеренное, но наверно обнимающее не менее 120.000 гектаров (около 110 т. десятин), заключает в себе земли разного качества, бесплодные и плодородные, совокупность которых составляет одну из лучших, по природным условиям, областей Туниса: при римском владычестве эта часть Бизацены имела не менее семнадцати городов, развалины которых рассеяны под кустарником; теперь же здесь существуют только три деревни, построенные на холмах и населенные берберами-земледельцами, да еще мальтийское поселение, основанное недавно в 10 километрах к северу от Дар-эль-Бея. В некоторых местах оливковые плантации тянутся на необозримое пространство; другие части, обильно орошаемые, могли бы быть употреблены для садоводства; равнины засеваются зерновыми хлебами; сосновые и туйевые леса осеняют склоны на предгорьях хребта Загуан; прекрасные пастбища как нельзя более благоприятствуют развитию овцеводства. К этой-то специальной отрасли сельской промышленности, посредством введения алжирских стад, да к насаждению виноградников и были направлены главнейшие усилия новых владельцев; но недостатки ведения хозяйства через управляющих и за счет живущих за морем капиталистов не преминули обнаружиться в этой тунисской домене, как и во всех вообще латифундиях. Проценты по займам, плата за комиссию, расходы на бесполезных посредников, дороговизна рабочих рук, враждебность обиженных туземцев всегда, в конце концов, разоряют подобные предприятия, или по крайней мере мешают тому, чтобы они приносили, пропорционально, такой же доход, как мелкие земельные участки, обработываемые самим владельцем. Чтобы избегнуть полной неудачи своей спекуляции, концессионеры Энфиды должны были отказаться от ведения хозяйства на собственный страх и риск: они ограничиваются теперь, подобно арабским сюзеренам, сдачей своих земель в аренду окрестным хлебопашцам и пастухам; арендная плата немного больше двух франков с гектара, за исключением земли, занятой кустарником. Подписывать контракты и получать аренду—вот к чему свелось дело, которое торжественно провозгласили исходной точкой новой эры в цивилизации Туниса. В Энфиде есть обильные источники, горячие и минеральные. Население этой области в конце 1882 года состояло из 40 европейцев и 6.850 туземцев, а к концу 1884 года оно возрасло до 12.000 душ.

Маленький городок Гаммамет, называемый «городом Голубей», по причине бесчисленного множества вяхирей (диких голубей), гнездящихся в скалах соседних гор, дал свое имя широкому заливу, открывающемуся между полуостровом мыса Бон и мысом Монастир. Этой честью он обязан не древности происхождения, так как основан в XV стол., и не богатству, потому что население его очень немногочисленно и окрестности плохо обработаны; но он имеет некоторый вид, благодаря своим белым стенам, с четыреугольными башнями по углам, и положение его как раз на южной оконечности дороги, пересекающей северо-восточный полуостров Туниса, сделало его довольно важным стратегическим пунктом и в то же время необходимым этапом: здесь путешественники, прибывшие из города Туниса, достигают восточного моря, и потому очень естественно, что они дали заливу имя того места, где кончается дорога, ведущая из внутренней части страны. Но торговая и промышленная жизнь направилась далее на восток, в город Набель, основанный ранее арабского нашествия, как о том свидетельствует его греческое имя Неаполис, едва изменившееся в нынешней форме. Несмотря на это название «Нового Города», он существует уже с незапамятных времен: в остатках Набель-эль-Кедима, или «Старого Набеля», находят еще кое-какие следы карфагенских построек; Перипл Скилакса упоминает уже об этом африканском Неаполе. Почва равнины, где возникали последовательно «новые города», заменяя старые, усеяна черепками, разбитыми сосудами, и в наши дни еще вокруг бесчисленных гончарных заводов видны кучи бракованной посуды, подобной той, которую выбрасывали горшечники древнего Неаполиса, две тысячи лет тому назад: местная промышленность не изменилась с той эпохи. Отсюда главным образом получаются охладительные кувшины, кружки, цветочные горшки, курильницы, глиняные лампы и другие гончарные изделия, продаваемые на рынках Туниса и даже в Алжире и в Триполи. Набель фабрикует также ткани, а цветы его садов идут на приготовление эссенций. В эти последние годы Набель получил некоторую известность, как «зимний город» для чахоточных. Хорошо защищенный с севера холмами северо-восточного полуострова, этот город обращен к водам Гаммаметского залива, где море редко волнуется и бушует так, как на севере; ветер не дует яростной бурей в его улицах, как на дорогах Туниса, вздымая и кружа столбы пыли. К северу от Гаммамета короли вандалов имели свой «Парадис», то-есть загородный дворец; но там, где находились эти волшебные сады, теперь едва увидишь одинокое деревцо. Песок с каждым днем все больше захватывает сады и кладбища.

Дахелат-эль-Магуин, как называют полуостров, оканчивающийся мысом Аддар, есть одна из многолюдных областей Туниса. Городки и большие деревни, окруженные фруктовыми садами и масличными рощами, следуют друг за другом на высоких берегах, в некотором расстоянии от восточного побережья. Береговая дорога проходит через Бени-Хриар, Курбу, Куршин, Мензель-Темир, Келибию, наследницу древней Клипеи (Clypaea), по-гречески Аспис, названной так от холма в форме «щита», на котором стоял акрополь. Расположенный близ мыса, в том месте, где морской берег изгибается к юго-западу, давая кораблям защиту против северных ветров, город «Щита» всегда имел некоторую важность, как морская пристань, и хотя обе его гавани давно обмелели, но и теперь еще небольшие морские суда, застигнутые бурей, приходят сюда искать убежища. Северный берег полуострова, омываемого водами Тунисского залива, менее населен, чем противолежащее побережье, по причине небольшой ширины годного к культуре пояса земли, заключенного между холмами и морем. Самые значительные группы населения, Солиман и Мензель, или этап, называемый Мензель-Бу-Зальфа, находятся в северной части равнины, через которую берег Тунисского залива сообщается с берегом залива Гаммаметского. Жители Солимана—андалузского происхождения, как и обитатели многих других местечек Дахелат-эль-Магуина, и, по словам Гренвиля Темпля, многие из потомков этих андалузских выходцев носят еще испанские фамилии; чума 1819 года истребила более двух третей населения Солимана.

На морском берегу семь горячих источников Гаммам-Курбес (Горбус), имеющих, сравнительно с другими теплыми водами Туниса, наиболее высокую температуру, от 25 до 59 градусов Цельсия, вытекают из земли недалеко от мыса Рас-Фортас, как раз против Карфагенского мыса; кроме того, штук двенадцать кипящих ключей, приметных по клубящемуся над ними столбу пара, бьют со дна моря, в небольшом расстоянии от берега. На плоском берегу, составляющем крайнюю вогнутость залива, у основания откосов Двурогой горы, текут другие теплые воды (40 градусов) Гаммам-Лиф или Гаммам-эль-Энф, утилизируемые в бывшем дворце бея, который вскоре будет заменен новым заведением, устроенным с большой роскошью и со всеми удобствами; особенно осенью воды эти посещаются иностранцами, преимущественно евреями. Гаммам-Лиф, или Гаммам-эль-Энф, составляет уже часть обширного городского округа Туниса и соединен с столицей рельсовым путем, который впоследствии предполагают продолжить до Гаммамета; в скором времени там будет устроена небольшая гавань. Двурогая гора заключает в своих недрах залежи свинцовой руды, содержащей серебро, которые, впрочем, не эксплоатируются; но в Джебель-Рессас, или «Свинцовой горе», стоящей немного южнее, работают уже сотни рудокопов, почти все итальянцы.

Бассейн уэда Медиан впадает в Тунисский залив близ Радеса, античной деревни, смотрящей на Карфаген с высоты своего холма. В этом бассейне существует только один город, Загуан, который тоже можно считать пригородом столицы регентства. Расположенный южнее Туниса, на высоте от 196 до 236 метров, Загуан служит дачным местом для тунисцев, благодаря своему чистому воздуху, обильным текучим водам, прекрасным садам и лесам, где растут, между прочим, и европейские породы деревьев; он же снабжает столицу водой. В близком будущем Загуан сделается аванпостом Туниса, с точки зрения стратегической и торговой, когда построится железная дорога, которая будет командовать восточными и южными городами, Сузой, Кайруаном, Гафсой. Уже обыкновенные, недавно открытые, дороги сделали Загуан торговым и продовольственным центром. Триумфальная арка, хорошо сохранившаяся, и древние надписи свидетельствуют о том, что этот город некогда был занят римлянами. Во время иммиграции андалузских мавров, одна колония этих беглецов поселилась в Загуане, и потомки этих трудолюбивых ремесленников до сих пор еще населяют город; они занимаются главным образом садоводством, крашением фесок, или шешиа, выделкой кож; загуанская вода, говорят, обладает особенным свойством уплотнять смачиваемые ею ткани, вследствие чего они лучше принимают краску: оттого тунисские шапки во всем Леванте предпочитаются изделиям этого рода, привозимым из Франции и других стран. С вершин изрезанной оврагами горы, которая господствует над Загуаном, открывается великолепный вид на всю северо-восточную часть страны, от берегов Сузы до мысов Карфагена. На одном из предгорий этого массива путешественники Ребатель и Тиран открыли до-исторический некрополь, заключающий около трехсот долменов, которые все расположены по направлению от востока к западу. В одном из соседних с Загуанской горой ущелий находится так называемый дефилей «Пилы», где были перебиты наемники, в конце той жестокой войны, которая грозила самому существованию Карфагена.

Грандиозные или живописные виды следуют один за другим на всей окружности горнаго массива, но самый прелестный пейзаж представляет местность, окружающая нимфеум большого источника, главного потока Карфагенского водопровода. Этот храм, стоящий на террасе, в двух верстах к югу от Загуана, и на половине склона массива, построен на скале и дополняется перистилями, лестницами, бассейнами, белизна которых составляет яркий контраст с зеленью деревьев и с разнообразными цветами обвалившихся камней на склоне горы. Загуанский водопровод примыкает к водопроводу с джебеля Джугар, несущему меньшее количество воды, и эти два потока соединяются в римском водопроводе, теперь реставрированном, который тянется на север к городу Тунису и Ла-Гулетте, и общая длина которого, вместе с разветвлениями, 131 километр. Подземными участками древнего водопровода в большей части воспользовались для нового канала, но там, где через понижения почвы были перекинуты длинные ряды аркад, эти последние заменены теперь трубами, проложенными в виде сифона в земле. К югу от перехода через уэд Мелиан, один участок древнего водопровода продолжается без перерыва на протяжении более 2 километр., при чем некоторые из его аркад достигают высоты 25 метров; но почти повсюду развалины водопровода представляют лишь короткие отрывки, эксплоатируемые, как каменоломни, окрестными строителями, которые сдирают с них облицовку из шлифованных камней. Даже инженеры, поправлявшие водопровод, уничтожили прекраснейшую руину, которая оставалась от этого памятника, воздвигнутого императорами Адрианом и Септимом Севером: они сломали мост через уэд Мелиан, чтобы поставить на его фундаменте свой современный путевод, который легко было бы провести в другом месте, без увеличения расходов; обломки водопровода, также как развалины древне-римского города Удна (Удина), послужили материалом для постройки стен, домов и дворцов, ныне покинутых, Могамедии: огромные мегалиты рассеяны вокруг руин Удины, а цистерны обращены в подземные жилища и помещения для скота. Среднее количество воды, даваемое утилизируемыми источниками, в 1885 году составляло 7.000 кубич. метров в день; благодаря новым запрудам, оно в скором времени будет увеличено на половину: надеются, что наибольшее снабжение достигнет 17.000 кубич. метров в день, а среднее будет колебаться между 10.000 и 11.000 куб. метров.

Тунис, столица регентства и один из многолюднейших городов континента, уступал в начале настоящего столетия только одному африканскому городу, Каиру, по числу жителей; теперь он превзойден Александрией и, может-быть, также Алжиром, если считать все население последнего, внутри и вне городской ограды: хотя во многих отношениях Тунис поставлен в гораздо более благоприятные условия, чем алжирская столица, однако, последняя, если не опередила, то, по крайней мере, сравнялась с ним, благодаря централизации, политической, военной, административной и экономической, которую доставила ей слишком полувековая французская оккупация. С общей точки зрения географических условий, Тунис имеет за собой некоторые из тех первостепенных выгод, какими пользовался древний Карфаген: он лежит в соседстве выступающего угла Мавритании, между двумя бассейнами Средиземного моря, и вместе с тем находится вблизи выхода главной долины реки Меджерды, которая своими многочисленными разветвлениями проникает вглубь гор и плоских возвышенностей Магреба; кроме того, он пользуется здоровым климатом, благодаря свободной циркуляции северных ветров. Три тысячи лет тому назад, или, может-быть, в еще более отдаленную эпоху, когда основывался Тунис, некоторые черты рельефа, представляющие удобства в торговом отношении и обеспечивающие защиту от внешнего врага, должны были повлиять решительным образом на выбор строителей. В этом месте цепь невысоких известковых холмов прерывает большую равнину, открытую на восток к Меджерде, и эта стратегическая позиция является тем более сильной, что по обе стороны каменистого хребта расстилаются обширные озерные котловины: на юго-западе—себха Эль-Сельджум, размеры которой увеличиваются и уменьшаются с дождями и засухами, на северо-востоке—Багира, или «Малое Море», уровень которого не меняется, благодаря узкому каналу (lа goulette), через который воды Средиземного моря свободно входят в лагуну. Таким образом город, стоящий на тунисском перешейке, был почти недоступен нападению на двух из своих сторон; он командовал дорогой, через которую поддерживается сообщение между долинами Меджерды и Мелиана. Кроме того, «Малое Море», хотя очень мелкое, было, однако, довольно глубоко, чтобы принимать небольшие суда; под защитой от бурь, они приходили выгружать свои товары на тунисском берегу. Правда, в течение веков то или другое географическое условие, бывшее некогда благоприятным, сделалось, в конце-концов, гибельным: так, мелководная лагуна Бахира, куда не могут проникать употребляемые в наши дни крупные суда, обратилась в громадный сточный бассейн, воды которого распространяют в воздухе нестерпимое зловоние. При таких условиях, Тунис лишь в незначительной мере пользуется выгодами, свойственными приморскому положению: это скорее внутренний город, старающийся устройством искусственного порта вернуть себе то преимущество, которое некогда было дано ему природой.

Возникший, вероятно, ранее Карфагена, Тунис, или Тунес, имел свои эпохи цветущего состояния. Когда летописи упоминают о нем в первый раз, он находился в орбите своего могущественного соседа, Карфагена; после падения последнего, Тунис сделался самым многолюдным городом края, но не на долго; отстроенный римлянами, Карфаген снова занял первенствующее место, как столица страны. В конце седьмого столетия нашей эры, Карфаген, вторично разрушенный, навсегда прекратил свое существование, и с той эпохи Тунис, один из центров мусульманского могущества, оставался столицей, несмотря на междоусобия и внешния войны. Один только раз, в продолжение двенадцативекового периода, он подпал под власть христиан; ибо осаждавший его, в 1270 году, Людовик IX, король французский, успел овладеть только Карфагенским замком, «chastel», и умер на ложе из пепла, прежде чем тунисский султан, Абу-Могаммед, доведен был до необходимости просить мира. Только в 1535 г. император Карл V, пользуясь помощью двадцати тысяч невольников, возмутившихся против Хейр-эд-Дина, вступил в Тунис, отданный им одному вассальному князю, и построил форт Гулетты, чтобы командовать сообщениями столицы с морем. Но не прошло и года, как город был взят обратно Хейр-эд-Дином, и с того времени он оставался под правлением беев, вассалов Турции, до 1881 года, когда оффициальная сюзеренная власть, принадлежавшая Порте, была присвоена Францией. До турецкого господства Тунис, эта «белая, благоухающая, цветущая невеста Запада», считался у мусульман городом, неимеющим себе равного во всем свете. Он был сборным пунктом путешественников Востока и Запада, которые находили там все удобства, какие только может пожелать человек. Какую бы прихоть ни придумало воображение, ее всегда можно было исполнить в Тунисе. Его могущество и слава ставили его, как владыку, превыше всех его соперников, главных городов «Восхода и Заката солнца»... Тунис в праве был сказать про себя: «Я лестница храма, по которой восходят дороги на небеса!». И теперь еще в глазах мусульман Северной Африки, за исключением жителей Марокко и Египта, Тунис—город хорошего вкуса, средоточие учености, законодатель моды, словом—нечто в роде «Ливийского Парижа».

Занимая пространство слишком в 3 кв. километр., с каждым годом разростающееся (в августе 1883 г. собственно город занимал 92, предместья 173, новый город 40 гектаров), Тунис расположен на обращенном к востоку пологом скате холмов, господствующим над западным берегом «Малого моря». С севера на юг, он тянется на два с половиной километра, тогда как с востока на запад ширина его почти везде меньше километра. Центральный квартал, называемый еще жителями Мединой, «городом» по преимуществу, образует неправильный овал, большая ось которого тоже направлена с севера на юг, и который почти на всей своей окружности сохранил еще старую стену, примыкающую к укреплениям касбы. Северное предместье, Баб-эс-Суика, и южное, Баб-эль-Джезира, тоже окружены оградой, состоящей из ломаной линии валов, которая, начинаясь от четыреугольника цитадели, стоящей на холме, тянется от бастиона к бастиону; но на востоке, со стороны озера Бахира, стены исчезли, уступая, так сказать, напору разливающагося населения, и вырос новый город по обе стороны центрального бульвара, называемого Портовым, который ведет к площади, окаймленной плотинами, где начинается судоходный канал лагуны. С первых годов настоящего столетия береговой пояс Бахиры увеличился по меньшей мере на 700 метров; он расширяется с каждым днем, вследствие отложения грязи, наносимой из стоков, и сваливания земли, вынимаемой при постройках. По своему низменному положению, «Новый Тунис»—наименее здоровая часть города; но это место, где находятся две железнодорожные станции (итальянская и французская) и порт, где выстроятся современем городская дума, здание судебных установлений, театр, биржа, имеет ту выгоду, что представляет строителям неограниченный простор, и уже теперь между белыми домами «франкского квартала» открываются длинные прямолинейные проспекты, пересекающиеся под прямым углом. Эти проспекты, без сомнения, продолжатся современем и через лабиринт тысячи трехсот улиц старого города. В соседстве касбы, широкия аллеи, проведенные между публичными памятниками, уже положили начало преобразованию, и бульвар, устраиваемый теперь кругом всей Медины, или собственно города, послужит приманкой новым улицам, распланированным по-европейски. Как во многих других городах, эта перемена совершится, конечно, в грубой форме: немного останется старинных мавританских домов, которым дадут больше воздуха, света и комфорта, не разрушая аркад и арабесок, чтобы превратить их в безобразные каменные кубы! Между тем удивительное искусство мавританских архитектурных украшений еще не утрачено, и было бы варварством дать ему погибнуть.

Улицы старого Туниса имеют над правильными проспектами франкского города преимущество живописности и неожиданности. Между ними ни одной нет прямой: везде углы и выступы, кривые разного радиуса. Над улицей идут своды неравной высоты, иные—просто арки, соединяющие два противоположных дома, другие несут один или два этажа на своих перекрестных стрелках. Некоторые из этих сводов настолько длинны, что образуют настоящие галлереи, подобные галлереям берберских городов в оазисах. Мраморные колонны, привезенные из Карфагена, поддерживают основание аркад или обрамляют двери домов своими разноцветными капителями. Дикая трава пробивается из каждой трещины сводов; в углах наклонно растут деревья, прикрывая своими ветвями какую-нибудь мелочную лавочку или скамьи кофейни. Около верхней части города, под касбой и дворцом беев, Дар-эль-Бей, разветвляется лабиринт суков (рынков), каждая улица которого населена людьми одной и той же корпорации—седельниками, продавцами материй, котельниками, ювелирами, парфюмерами. Часто мастерская помещается рядом с лавкой; ремесленники ткут полотно, мотают шерсть, красят шешии, куют медь на глазах толпы покупателей и прохожих, теснящейся в узком переулке; там и сям через полуотворенные ворота виднеется почти пустой двор между аркадами: это духовная школа или мечеть, тихое убежище среди царящего кругом городского шума. Животных редко увидишь в этом торговом конце города; но зато в предместьях, улицы, ведущие к городским воротам, запружены лошадьми, ослами, мулами, верблюдами, между которыми с большим трудом пробираются повозки, подпрыгивающие на камнях и вязнущие в лужах.

В разных кварталах преобладают типы различных национальностей. В верхней части города живут тунисцы в собственном смысле, к которым, в предместье Баб-эс-Суика, примешиваются потомки андалузских мавров. Щеголеватые тунисцы, за которыми издавна утвердилась во всей Мавритании репутация законодателей моды, отличаются большим вкусом в выборе материй для своей одежды, всегда светлых оттенков: мягкого голубого, нежно-розового, цвета персика или сливок; хаик всегда изящно драпируется на их плече. Но тунисянки, у которых тучность в слишком большой чести, не могут похвалиться, как их мужья, прелестью костюма: несмотря на красоту полосатых шелковых материй, трудно не быть шокированным при виде этих туш, которые грузно переваливаются с боку на бок в своих широких, но чересчур коротких блузах, показывая узкия панталоны и спустившиеся чулки; по черному вуалю, в котором оставлены только щелки для глаз, издали этих женщин можно принять за негритянок; но последние, по крайней мере, имеют за собой блеск кожи и белизну зубов. Рядом с богато-наряженными маврами толпятся более многочисленные бедняки мусульмане, одетые в простой бурнус из серой шерсти или в грубый коричневый халат с белыми вышивками; только после долгих наблюдений можно различить между всеми этими типами джерабинцев, то-есть торговцев с острова Джерба, суафанцев, или выходцев из Суфа, мзабитов, северных алжирцев, мароканцев, появившихся в большом числе со времени прибытия французов. Что касается евреев, которые сгруппированы преимущественно в восточной части квартала Баб-эс-Суик, то они делятся на два класса: итальянские евреи или грана,—то-есть уроженцы Гурны или Ливорно,—носят европейский костюм, тогда как другие одеваются почти так же, как мавры; но их жены, не менее тучные, чем мавританки, ходят с открытым лицом, и головной их убор состоит из остроконечной, расшитой золотом шапочки. Мальтийцы, давшие свое имя одной из самых бойких улиц торговой части, идущей вдоль восточной стены, составляют как по языку, так и по нравам, переход между арабами и сицилийцами, которые представляют большую часть итальянского пролетариата в Тунисе. Тосканцы представлены только еврейским элементом, хотя Ливорно некогда оспаривало у Марсели первенство по торговле с Тунисом, и даже все Средиземное море известно было у тунисцев под именем «Ливорнскаго». Так, в 1783 году, в Тунис было ввезено товаров из Марсели на сумму 1.326.559, а из Ливорно на сумму 907.524 ливра. Французы, число которых более, чем утроилось после событий 1881 года, живут почти исключительно в Новом городе, около «Морских ворот», перекрестка, где непрерывно сталкиваются люди всякой национальности и всякого костюма, даже мусульмане в цилиндрах и христиане в чалмах, продукты соприкосновения двух цивилизаций. Население столицы регентства около 170.000 душ, в том числе около 50.000 европейцев и 40.000 евреев.

Преобразование Туниса в европейский город еще мало подвинулось вперед в отношении подземной канализации. Большинство улиц не имеют стоков, и нечистоты из домов скопляются в канавах без выхода, откуда рабочие должны убирать их от времени до времени: до 1856 года эта отвратительная натуральная повинность лежала исключительно на евреях, но, со времени эмансипации последних, вывозом нечистот занимаются иммигранты из Джерида, освобожденные от всяких налогов в обмен за оказываемые ими обществу услуги, и, сверх того, получающие обычную плату за труд. Часто случается, что улицы впродолжении нескольких дней бывают загромождены кучами земли и песку, среди которых вылиты жидкия нечистоты, чтобы дать им высохнуть и отвердеть на открытом воздухе, в видах более удобной перевозки. Городские стоки, спускаясь к Багире по скату почвы, соединяются в семь кандаков или открытых каналов, которые идут через огородные земли и впадают в озеро. Эти рвы, никогда не очищаемые и превратившиеся в извилистые ручьи, распространяют невыносимое зловоние, которому туземцы прежде приписывали здоровый климат Туниса, зависящий, вероятно, от северных ветров. Между тем именно на землях, орошаемых этими вонючими водами, и будут строиться новые кварталы. В виду этого, является настоятельная необходимость как можно скорее приняться за работу канализации, направляя канавы в коллектор, который уносил бы городские нечистоты в какое-нибудь отдаленное место в окрестностях, где эти вещества должны быть подвергаемы химической переработке. Хотя Тунис не получает еще в достаточном количестве воды, необходимой для содержания в чистоте домов и улиц, но он все-таки имеет её довольно, чтобы уничтожать эти убийственные испарения, которые не менее, чем благоухание цветов, оправдывают данный ему туземными риторами эпитет «душистый».

Вопрос об ассенизации Туниса, и особенно франкского квартала, тесно связан с вопросом об устройстве нового порта, ибо бассейны или доки для больших судов предположено выкопать в соседстве нынешней «Морской пристани», где уже существует необходимое приспособление для мелкой каботажной торговли, пользующейся водами лагуны Багира. От решения, какое будет дано вопросу о приморском Тунисе, зависит процветание или упадок города. В настоящее время большие суда бросают якорь против Голетты, на расстоянии слишком километра от берега, так что пассажиры и товары пересаживаются и перегружаются в паровые шлюпки или шаланды, которые проникают в узкий канал, чтобы сложить груз на набережных Голетты, или продолжать плавание к Тунису через мели озера: смотря по свойству и ценности товаров, приходится платить от 3 до 60 франк. с тонны за перевозку от Голетты до Туниса.

Движение судоходства в рейде Голетты в 1892 году: пришло 1.332 судна, общей вместимостию в 547.758 тонн.

В дурную погоду, при сильном волнении, короткая переправа с корабля на берег далеко небезопасна, и грузы очень часто подвергаются авариям: торчащие из воды мачты указывают место крушения судов, затонувшие корпусы которых образуют своего рода подводные камни. Таким образом перевозка пассажиров и товаров с рейда в Тунис сопряжена с значительными издержками и опасностями. С тех пор, как открылось прямое железнодорожное сообщение между Тунисом и Боной, и установился двойной торговый поток внутрь материка через таможенную станцию Гардимау, торговое движение направилось главным образом к Алжирии: точка равновесия притягательных сил, действующих из Туниса и Боны, находится не на половине дороги; наибольший пояс притяжения принадлежит Боне, благодаря тому, что этот город имеет хорошо защищенную гавань, где товары могут быть грузимы прямо с набережной; даже из окрестностей Туниса грузы иногда отправляются в Европу, через бонский порт.

Понятно, как важно для тунисцев восстановить естественное равновесие устройством искусственного порта, достаточно глубокого и хорошо обезопашенного от ветров. По проекту, предположено сделать в рейде глубокий вход при помощи жете и продолжить этот канал прорезом в береговом поясе или косе Голетты, к югу от города и узкого прохода, которым теперь следуют барки, и который сам, вероятно, есть не что иное, как прорез, сделанный рукой человека и заменивший собой древний проток. Посреди озера Багира судоходный путь будет расчищен драгами в мягком иле и в известковой скале ложа до глубины шести с половиной метров, вполне достаточной для судов, посещающих Голетту; вся площадь будущего бассейна исчислена в десять гектаров. Рыбная ловля довольно прибыльна в Тунисском озере; ею занимаются десятка три барок, добывающих около 1.500 тонн рыбы в год. Некоторые спекуляторы предлагали совершенно осушить это озеро, за исключением канала; но едва-ли это дело, впрочем, легко осуществимое, стоит труда, если принять в соображение, что известковая почва дна не могла бы быть обращена на пользу земледелия без больших затрат на удобрение. Скорее нужно было бы осушить себху Сельджум, на юго-востоке от Туниса; простого разреза достаточно было бы, чтобы дренировать это нездоровое озеро или, вернее, болото, разливающееся на пространстве 2.500 гектаров, и уровень которого почти на 6 метров выше уровня моря. В настоящее время из этой себхи добывается небольшое количество соли.

Как «ученый город», Тунис не имеет никакого значения; ему нужно еще все сделать, прежде чем можно надеяться снова заслужить ту лестную репутацию, какою он пользовался в средние века, когда имя эль-тунси, «тунисец», было почти синонимом человека науки и литературы. Правда, он и теперь имеет не менее 113 начальных, или «коранских» школ на 500, существующих во всем регентстве, а высшие его училища или медрессе, основанные при мечетях, всегда переполнены студентами, которые читают на память коран, изучают «науку преданий» и повторяют, подобно воспитанникам каирскаго университета эль-Ахзар, правила грамматики, медицинские формулы, астрологические рецепты, волшебные заклинания. Джемаа Зитуна, «мечеть маслин», красивейшее религиозное здание Туниса, посещается 600 воспитанников, тунисских или иногородных уроженцев; молодые алжирцы представлены в этой школе многочисленной колонией. Приезжающие из внутренних мест регентства почти все записываются в студенты, чтобы избегнуть воинской повинности и избавиться от платежа подушной подати. Тунисские студенты штудируют преимущественно право и грамматику, чтобы получить диплом, который дает им возможность занять место преподавателя или нотариуса. Эта мечеть имеет две библиотеки, состоящие из сочинений старых арабских комментаторов, сочинений очень чтимых, которыми можно позаимствоваться не иначе, как с разрешения шейх-эль-ислама, главы университета.

Но теперь толчок для обновления науки должен придти извне. И он действительно приходит: кроме начальных школ, итальянских и французских, и учебных заведений, основанных духовенством, каковы еврейские школы и католическая коллегия св. Карла, посещаемая 240 воспитанников, существуют институты, где мусульмане могут изучать французский язык и первые начала науки. Коллегия Садики, основанная в царствование Садока, имеет слишком полтораста учеников, и уже многие из её воспитанников могли перейти в высшее учебное заведение, институт Алауи, недавно основанный, нечто в роде нормальной школы, где получают образование учителя для будущих школ регентства, и где молодые люди, мусульмане и европейцы, сидят рядом на одних и тех же скамьях. В 1885 году насчитывали до шестисот детей магометанской религии, получающих французское воспитание; даже студенты мечетей приходят на вечерние курсы, открытые для взрослых, пополнять свое образование, с разрешения своих духовных наставников. Что касается франко-еврейских школ, основанных обществом Alliance israelite, то они обучают французскому языку слишком тысячу двести детей.

В конце 1894 г. существовало 93 публичных учебных заведений, из них 22 женских и 10 смешанных, кроме того—8 частных заведений. Общее число учащихся—13.970 (4.814 девочек).

По ассимиляции идей, которую дает изучение вместе одних и тех же предметов и на одном и том же языке, Тунис уже стоит выше своего соперника Алжира, несмотря на то, что последний уже более полвека находится под французским владычеством. Но столица регентства до сих пор не обзавелась еще ни публичной библиотекой, ни музеем, хотя в ней есть драгоценные частные коллекции; она не нашла другого помещения, кроме ящиков, для книг, которые были принесены ей в дар или отказаны по духовному завещанию. Арабский историк Ибн-Халдун родился в Тунисе.

Вне укреплений здесь не видно, как вокруг французских городов, предместий, вытянувших длинные ряды своих домов по обеим сторонам дороги: пустыня начинается у самых ворот города; только на холмах цепи, отделяющей лагуну Бахира от озера Сельджум, есть несколько фортов и два монастыря. Замок Бардо, в равнине, к северу от озера Сельджум,—не одинокое здание, а особый город, с валами и угловыми башнями, предназначенный для помещения не только бея, но также его двора, гарнизона и целого населения придворных поставщиков и мастеров: прежде, чем достигнешь собственно дворца, нужно пройти по кругообразной улице, которая представляет настоящий базар, в роде тунисских суков, с тою разницей, что здесь не увидишь ни красивых тканей, ни драгоценных украшений, ни кожаных изделий артистической работы. Самые аппартаменты бея, испещренные орнаментами, арабесками, вышивками, нарисованными цветками, уставленные мраморами и алебастрами, увешанные золотыми нитями и бляхами, производят невеселое впечатление беспорядочной и безвкусной смесью форм и цветов, и весь этот мишурный блеск и роскошь кажется тем уродливее, что разорванные обои, щели в стенах, покривившиеся полы, поломанная мебель обнаруживают бедность построек. Не имея пышных претензий замка Бардо, некоторые загородные дома, находящиеся западнее, в масличных рощах Манубы, или на севере от Туниса, в Ариане и Бельведере, так же, как на берегу моря, в долине Марсы, гораздо красивее этого замка, который они далеко превосходят архитектурным стилем, изяществом украшений, обилием цветов, густотой тени. Обычная резиденция бея—в Марсе, где вокруг его дворца группируются отели французского министра-резидента, английского консула и других сановников. Летом в Марсу наезжает много тунисцев купаться в море.

Это дачное место, расположенное в долине, которая разделяет массив Карфагенских холмов и плато некрополей, Джебель-Хауи, оканчивающийся мысом Камрат, соединено с столицей и Голеттой железной дорогой, «последней закладной Италии на Тунис и Карфаген»: несмотря на расстояние, город, дачное место и порт тесно связаны в один организм. Но приморская часть этого целого в настоящее время не имеет большого значения. Голетта, или Гулетта (La Goulette), Хальк-эль-Уэд, то-есть «Горло реки»,—это маленький городок, с итальянской физиономией, занимающий, вокруг старой, полуразрушенной цитадели, западный берег канала, которым суда входят в Тунисское озеро; на восточном берегу казармы, мечеть, фабрика и ворота, дающие проход на дорогу в Радес,—единственные постройки Гулетты: новые дома, составляющие уже целый квартал, строятся в самой узкой части песчаной косы, ligula древних. Далее, у подошвы Карфагенских холмов, военный госпиталь в Краме («Смоковницы») служит ядром нового поселения кузнецов, харчевников, садовников. На высотах, Малка занимает то самое место, где было расположено одноименное предместье древнего Карфагена, и домишки её, как и лачуги в Сиди-Дауд и Дуар-Эс-Шот, построены из обломков античных цистерн, городских стен, амфитеатра, цирка. Наконец, на высшей вершине Карфагенского мыса показываются, среди масличных деревьев, белые дома деревни Сиди-Бу-Саид, похожие на глыбы мрамора: это было некогда священное место, куда не допускались христиане. Теперь эта деревня, над которой господствует высокий (около 130 метров) маяк, освещающий рейд,—одно из любимых дачных мест тунисцев.

Первая финикийская колония, вероятно, была построена на оконечности мыса, между морем и озером, в том месте, где ныне находятся Крам и полузасыпанные бассейны портов; но Комбе, Камби или Каккаби (?), город сидонских переселенцев, древнейшая колония на этом берегу, вместе с Гиппоной, повидимому, не достиг цветущего состояния. Счастье пришло лишь с тирской иммиграцией, когда был основан «новый город», Кириаф-Хадешат или Картадаш,—откуда римское название Carthago (Карфаген). Плато, на котором первые тирские поселенцы хоронили своих покойников за городом, и где они воздвигли впоследствии крепость Бирсу, было отождествлено археологами несомненным образом. Лежащее на юге, в массиве карфагенских холмов, это плоскогорье ниже мыса Сиди-Бу-Саид, но оно удобнее в том отношении, что представляет для обширных строений более правильное основание; впрочем, вероятно, человек дополнил в этом месте дело природы, не насыпкой земли, как полагал Барт, а наоборот—выравниванием почвы, подобно тому, как афиняне сравняли поверхность под Акрополь. Центр возвышенной площади был занят храмом Эшмуна, а во времена римского господства там поклонялись Эскулапу, представляющему, под другим именем, ту же божественную силу; с 1842 г. на этой земле, уступленной Франции, стоит часовня, посвященная Луи-Филиппом Людовику Святому. По местной легенде, король Франции перед смертью перешел в ислам, и его-то арабы чтут до сих пор под именем «Отца-Господина», Бу-Саид. Другая легенда, сложившаяся у христиан Туниса, утверждает, что слой пепла, на котором умер св. Людовик, находился на плато Бирса, там, где теперь стоит часовня, но это не подтверждается никаким историческим документом; предание это, по всей вероятности, создано естественным желанием связать с священным местом то или другое памятное событие. Часовня окружена прекрасным садом, а стены ограды заключают в своей каменной работе тысячи древних камней, надписи пунические, римские и христианские, бюсты, барельефы, фрагменты изваяний, изображения языческих богов и христианских святых и мучеников, алтари и надгробные камни. Постройки семинарии, занимающие одну из сторон четырехугольника Бирсы, содержат в нижнем этаже драгоценнейшие надписи, коллекции, урны, камни с резьбой, разные вещи из стекла и металлов. Что придает еще больше цены этому музею, составленному преимущественно из местных древностей, так это чудная панорама, развертывающаяся перед глазами зрителя с высоты террасы Бирсы: озеро и рейд, Гулетская коса, гора Бу-Курнейн, напоминающая Везувий, отдаленный пик Загуан, и, в непосредственном соседстве плоскогорья, блестящие извилистые воды древних гаваней Карфагена.

На самой крутой стороне скалы Бирса, ныне покрытой слоем растительной земли, исследователь Беле открыл стены, имеющие кое-где до 5 метров высоты и по роду постройки похожия на стены, известные под именем циклопических. Одно место, покрытое пеплом и содержащее во множестве куски металла, обломки стекла, мелкие черепки глиняной посуды, есть, может-быть, остаток пожара, предшествовавшего сдаче Бирсы, во время осады её солдатами Сципиона. Стена, обнаруженная раскопками, имеет не менее 10 метров (14 аршин) в ширину, так что, следовательно, пять или шесть колесниц могли ехать в ряд на террасе вершины; в толще этого сооружения были устроены обширные комнаты, служившие, без сомнения, магазинами и приютом для гарнизона. Вся постройка отличается твердостью самых крепких скал. Что касается римских стен, построенных на фундаменте пунических сооружений, то они гораздо менее прочны, и порох без труда разламывает их. Другие памятники, даже прикрытые грудами последующих развалин, тоже разрушены или обращены в бесформенные обломки. В самом деле, «Тунис и его окрестности не имеют другой каменоломни, кроме Карфагена: арабы не уступят кротам в искусстве минировать почву; они пробираются подземными траншеями и постепенно идут вдоль античных стен, выламывая камень за камнем; они уносят обломки, не зная даже, что разрушают». Еще недавно существовала особая корпорация «искателей камней». В средние века итальянские республики систематически эксплоатировали руины Карфагена для постройки своих собственных зданий; по преданию, город Пиза весь построен из мраморов пунического города. Теперь Карфаген своим большим кирпичным заводом, устроенным у подошвы холма Бу-Саид, доставляет строительный материал окружающим городам и деревням.

К востоку от террасы Бирса, на пологом скате холма, виднеются древние цистерны, сохранившиеся лучше всех других резервуаров, принимавших воды из Адрианова водопровода. К сожалению, на восточной оконечности, где был убран слой земли, защищавший их от непогод, эти цистерны частию засыпаны обвалившимися обломками сводов, но западная сторона их еще в отличном состоянии: дождевые воды, просачивающиеся сквозь почву, сохраняются там чистыми, и арабы приезжают к этим античным водохранилищам наполнять свои бочки с помощью ведер; шум от наливаемой воды разносится далеким эхом по пещерам. Уже не раз поднимался вопрос о поправке карфагенских цистерн для водоснабжения Гулетты и Марсы, и, без всякого сомнения, эта настоятельно необходимая работа будет исполнена в близком будущем. Общая вместимость цистерн в Бирсе, исчисляемая в 30.000 кубич. метров, превосходит вместимость всех других резервуаров, лежащих на пути Загуанского водопровода. Что касается цистерн в Малке, то они были обращены арабами-троглодитами в жилища и погреба.

Древние порты Карфагена, выкопанные в том месте, где основалась первая пуническая колония, тоже вполне сохранились, но вход в них закрылся, и военная гавань не сообщается более с купеческими бассейнами или доками. Археологи отыскали в наносной земле стены и набережные, которые и служат опорной точкой для определения первоначального состояния, и остров, где имел пребывание адмирал, все еще виден посреди северного бассейна; остаются сомнения только относительно некоторых деталей. Впрочем, всякия попытки реставрации Карфагенского порта были бы бесполезны, в виду того, что нынешним судам нужны, для их эволюций и якорной стоянки, бассейны с широким входом и с большой глубиной. Если бы Карфаген был вновь отстроен, как это неоднократно предлагали, то новый порт следовало бы устроить не внутри материка, а в открытом море. Можно бы было от последнего основания каменистых холмов, при начале Гулетской стрелки, провести прямо на юг, до глубины 10 метров, жете, которое отделило бы от моря обширное водное пространство, почти всегда тихое, даже без искусственного прикрытия, благодаря мысу Бу-Саид, защищающему эту часть рейда от западных и северных ветров. Во время присоединения Туниса к Франции, может-быть, возможно было, смелым ударом, перенести столицу опять в Карфаген; как показывает план римского города, улицы, пересекающиеся под прямым углом, все уже проведены, так что фундаменты новых домов могли бы опираться на погребенные под землей античные постройки. По здоровости климата, красоте и живописности местоположения, торговым удобствам, не менее, чем по славе своего имени, этот новый Карфаген далеко превосходил бы Тунис; но, несмотря на все это, не решились затронуть установившиеся права, ни изменить привычки торговли. При том же торговле трудно было вновь приобрести почву древнего Карфагена, наибольшая часть которой сделалась, как холм Бирса, церковным имуществом. Весь периметр ограды пунического города превышал 28 километров; он обнимал на севере холм Камарт, или джебель Хауи, бывший в одно и то же время некрополем и каменоломней Карфагена: нежный известняк этой горы изрыт сотнями тысяч могил пунических, римских и христианских. У подножия холма расстилаются лагуны Сухара, бывшее место стоянки пунического флота; сухарские салины, плохо разрабатываемые, являются, однако, важнейшим, по количеству добычи, соляным промыслом регентства.

Хотя нынешняя столица, Тунис, так же как древний Карфаген, лежит у географического выхода равнин и верхних долин Меджерды, но собственно бассейн этой реки не заключает в себе городских поселений, которые могли бы сравниться, по числу жителей, с приморскими городами, каковы Сфакс и Суза. На берегах притоков уэда Меллег, который по длине течения может считаться главной рекой этого бассейна, встречаются лишь становища арабов среди развалин обширных городов. В римскую эпоху эта область, которая теперь на первый взгляд кажется совершенно пустынной, потому что жилища её обитателей почти не отличаются от почвы, была одной из многолюднейших стран цивилизованной Африки; подобно, тому, как на верхних притоках уэда Гафса и рек, впадающих в озеро Кельбиа, путешественник каждый день встречает в этой местности величественные руины, господствующие над обширными пространствами обломков. Один из этих древних городов, лежащий близ алжирской границы, верстах в сорока к северо-востоку от Тебессы, по мнению путешественников Темпля, Пелисье, Герена, есть Аммедара Птоломея; у арабов он известен под именем Хайдра. Эти развалины имеют около шести километров в окружности и заключают в себе цитадель, триумфальную арку, воздвигнутую во времена Септимия Севера, театр, несколько христианских базилик. В 20 километрах к северо-востоку, тоже на берегу уэда, подпритока Меллега, местечко Тала, еще обитаемое, затеряно среди обширного поля развалин, которое, под тем же именем Тала, было некогда богатым городом, куда Югурта, во время войны с римлянами, пытался, но тщетно, поместить, как в безопасное убежище, свое семейство и свои сокровища: после сорокадневной осады и нескольких приступов, город пал, но защитники его, укрывшиеся в царском дворце, сожгли себя, вместе со всеми драгоценностями, насмеявшись таким образом над яростью римлян и обманув их алчность. Недалеко от Талы видны остатки другого города, термы которого еще посещаются соседними арабами, принадлежащими к племени маджер. Эль-Гаммам, или «Горячая ванна»—так называют они всю эту группу построек, частию разрушенных, частью пощаженных временем.

Эль-Кеф, главный город всего бассейна уэда Меллег и вместе с тем всего западного Туниса, тоже ведет свое начало со времен глубокой древности. Уже в финикийскую эпоху он пользовался громкой славой, которой обязан был главным образом храму Астарты, куда приходили со всех сторон на поклонение богине; под римским господством культ этот сохранился, и пилигримы продолжали в течение веков стекаться к храму Венеры, а местные девушки, жрицы Афродиты, по-прежнему соблюдали обычай отдаваться прохожим, чтобы скопить себе этим способом приданое. Название города, Sicca Veneria, сохранялось долго под формами Шикка-Бенариа или Шакбанария: арабы переделали его в Шок-бен-Нахр, или «Огненный хребет», что дало повод предполагать,—но совершенно ошибочно—существование вулканов в стране; теперь город известен только под именем Эль-Кеф, или «Скала». Построенный амфитеатром на откосе и вершине горы Джебель-Дир, на средней высоте 800 метров, Эль-Кеф приобрел важное значение, благодаря своему стратегическому и торговому положению, в центре соединения почти всех больших дорог западного Туниса, расходящихся в разные стороны на юг от Меджерды; кроме того, он имеет одну выгоду, чрезвычайно ценную в этой области, где воды вообще скудны, это—обилие родниковых вод: один из его фонтанов выходит из пещеры с римскими аркадами; сохранились также прекрасные римские цистерны. Французы выбрали Кеф как удобную военную позицию, откуда можно командовать всей страной между Кайруаном, Тебессой и Сук-Ахрасом, и гарнизон, который они там поставили, много способствовал увеличению местной торговли. Две колесные дороги, впрочем, очень трудные, а иногда и не безопасные, соединяют Эль-Кеф с тунисской железно-дорожной линией: они проходят через Небер, маленький городок, окруженный садами и гранатовыми деревьями. Недавно в Кефе основаны географическое и археологическое общества,—пример, которому не мешало бы последовать многим другим, более важным городам.

В долине Меджерды военный и таможенный пост—нарождающаяся деревня Гардимау; она занимает выход ущелий, по дну которых бежит извилистая река, спускающаяся с алжирских плоскогорий, и отсюда начинаются великолепные равнины центрального Туниса. Несмотря на естественную важность этой позиции, защищаемой крепостцой, Гардимау пока еще не более, как кучка убогих домишек. Гораздо значительнее была римская колония Симитту, развалины которой находятся на северо-востоке от Гардимау, между двух каменистых холмов, господствующих над равниной. Симитту, называемая ныне Шемту, была одна из главных станций на дороге из Карфагена в Гиппону; с далекого расстояния виднеются руины её амфитеатра и остатки моста через Меджерду, по которому проходила дорога из Sicca Veneria к порту Табарка. Скалы, возвышающиеся над Шемту, состоят из прекрасного мрамора с розовыми, желтыми, зелеными, пурпурными прожилками, который эксплоатировали уже в римскую эпоху для постройки императорских дворцов. Несколько лет тому назад возобновлена разработка этой древней каменоломни, и целая колония итальянских рабочих поселилась на развалинах Симитту: исчисляют в 25 миллионов кубич. метров годный к разработке массив мраморов, выступающих над поверхностью почвы. Выламываемые глыбы мрамора доставляются по особой ветви на железную дорогу, идущую вдоль реки, и перевозятся в тунисский порт; в римскую эпоху их отправляли прямо в Табраку, через горы Хумирии.

Ниже Гардимау другая станция железной дороги свидетельствует о большом контрасте, который современное состояние представляет в этой области Туниса с цивилизацией прошлых времен. Сук-эль-Арба, или «Рынок Середы», лежит на правом берегу Меджерды, посреди большой равнины Дахла, необозримой площади, засеянной хлебными растениями, высокие стебли которых, колеблемые ветром, наклоняются и поднимаются в виде длинных волн. Чернозем, слой которого достигает здесь нескольких метров толщины, отличается редким плодородием, и ни один сад регентства не дает таких прекрасных плодов, как сад, недавно разведенный возле железно-дорожной станции. С стратегической точки зрения Сук-эль-Арба тоже имеет чрезвычайно важное значение: здесь проходит дорога, построенная инженерами между крепостями Эль-Кеф и Айн-Драгам, в Хумирии; недавно в этом месте, на самом берегу Меджерды, устроен небольшой укрепленный лагерь, командующий над переправой через реку, где еще нет моста; впрочем, арабы племени джендуба, владеющие равниной, всегда были союзниками французов. Будущая ценность этой позиции так хорошо понята, что компания железной дороги сделала ее центральной станцией между Тунисом и Сук-Ахрасом; а между тем Сук-эль-Арба, земли которого, принадлежащие одному владельцу, продаются по баснословно дорогим ценам, представляет еще только кучку грязных лачуг. Правда, в окрестностях рассеяны во множестве дуары (селения арабов), закрытые чащами варварийской смоковницы и репейника, в которых исчезла бы лошадь с всадником. По средам несметная толпа покупателей и продавцов теснится на дорогах, ведущих к Сук-эль-Арба, а на следующий день торговое движение направляется на северо-восток, к другой станции равнины, Сук-эль-Хмис, или «Четверговый рынок». Римский город, где сосредоточивалась торговля этой плодородной области Африки, находился к северо-западу от Сук-эль-Арба, на западном мысе цепи холмов, называемой ныне джебель Ларбеах. Этот город, Булла-Региа, оставил после себя только развалины укреплений, триумфальной арки, театра, моста. Термы его были питаемы водами очень обильного ручья, который недавно отвели в лагерь при Сук-эль-Арба.

Бежа, самый значительный город в части Туниса, ограниченной с юга течением Меджерды,—тоже древнего происхождения. Нынешнее его название происходит от имени Вакка, или Вага, которое он носил в римскую эпоху; но в самом городе не видно никаких обломков старины. Бежа построен амфитеатром на восточной отлогости холма, над зеленеющей долиной, по дну которой извивается уэд того же имени; со всех сторон к городским воротам сходятся широкия прекрасные дороги, охватывающие там и сям островки зелени и везде исполосованные черными колеями, которые отделены одна от другой блестящими следами, оставленными подковами лошадей. Окруженный старыми, иззубренными стенами, Бежа доминируется касбой красного и серого цвета, которую теперь занимает маленький французский гарнизон; нижняя часть города, вид которого еще не изменен никакой постройкой европейской архитектуры, представляет террасами своих домов ряд белых ступеней. Главная мечеть, посвященная Сиди-Аиссе, то-есть «Господу Иисусу», есть древняя базилика, как о том свидетельствует надпись на стене, открытая Гереном: по словам туземцев, это древнейший религиозный памятник во всем Тунисе. За исключением нескольких десятков мальтийцев, на улицах Бежи не видать иностранцев, и европейцы редко посещают тамошний базар. Тем не менее, этот город связан соединительной ветвью с главной железно-дорожной линией регентства, благодаря важности его рынка для торговли хлебом и другими земледельческими продуктами; во время ярмарок купцы съезжаются со всех концов, и население его почти удваивается. Окружающая местность сохранила специальное имя «Фраскиа», принадлежавшее некогда всей римской провинции: по странному контрасту, это имя «Африка», с одной стороны, съузилось до того, что обозначает один маленький округ, а с другой—получило такой широкий смысл, что применяется ко всему континенту. Многочисленные рудники в горах, к северу от Бежи, в скором времени будут иметь к своим услугам железно-дорожные линии, которые направятся к мысу Серрат и к Табарке. Совершенно естественно, что торговля этой области должна направляться прямо к ближайшему морскому берегу, вместо того, чтобы делать длинный обход через Тунис и Гулетту.

Бассейн уэда Халлад, впадающего в Меджерду, у входа ущелий, где извивается эта река, есть одна из богатейших местностей регентства по обилию прекрасных остатков карфагенской и римской старины. В верхней долине притока следуют один за другим Зенфур (древний Ассурас) и Мест (древний Мусти), с их развалинами храмов, театров, с античными мавзолеями и триумфальными воротами. В нижней части долины, Дугга, древняя Тугга финикийская и римская, представляет еще больший интерес для археолога: здесь можно видеть почти всю серию публичных памятников, которыми во времена империи украшались большие города; но среди этих руин уже нет знаменитой двуязычной надписи, пунической и ливийской, драгоценнейшего текста, завещанного регентством современным эпиграфистам: этот камень, открытый в 1631 году французским ренегатом Томасом д’Аркос, и изучение которого послужило исходной точкой для исследований, приведших к восстановлению берберского алфавита, был отделен от величественного мавзолея, где он составлял один из фасов, и перевезен в Британский музей в Лондоне. К несчастию, арабы, которых Рид нанял для исполнения этой работы, разломали значительную часть здания, и теперь вход в усыпальницы завален грудами обрушившихся камней. Верстах в пяти к северу от Дугги, среди оливковых плантаций, дающих лучшее масло этой области, новый городок Тебурсук лепится по крутому склону горы, окруженный белой стеной, с четыреугольными башнями по бокам: тут тоже стоял финикийский город, отстроенный впоследствии римлянами, и до сих пор сохранилось много античных обломков, особенно вокруг обильного фонтана, который видел рождение города Thibursicum Bure. На запад от Тебурсука высятся кручи Джебель-Горры, как говорят, очень богатой жилами серебро-свинцовой руды; однако, эти рудники, изрытые сотнями буровых скважин, пробитых карфагенянами и римлянами, теперь заброшены, хотя не трудно было бы соединить их ветвью с главным железным путем Туниса.

Другой речной бассейн, бассейн уэда Сулиана, впадающего в долину Меджерды на северо-востоке от Тебурсука, почти не менее предыдущего богат остатками античных городов; в этом бассейне, также как в бассейнах Халлада и Мелага, археологи ищут место, которое некогда занимала «Таинственная Зама». Недалеко от плато Эль-Кессера, где найдено много долменов, сохранились еще грандиозные руины римского oppidum Mactaritanum, ныне Мактер. Лагерь Сук-эль-Джемаа, расположенный на соседнем плато, был выбран как промежуточный пост между Кефом и Кайруаном: это стратегический центр всего Туниса к югу от Меджерды.

Ниже слияния уэда Силиана с главной рекой, маленький городок Тестур, древнего происхождения, построен на правом берегу Меджерды; благодаря трудолюбию «андалузских» мавров, составляющих большинство его населения, он окружен садами и полями, лучше содержимыми, чем в других городах внутреннего Туниса. Ниже, на том же берегу, стоит местечко Слугиа, населенное торговцами и проводниками, которые указывают караванам броды в реке и облегчают им переход. Еще ниже, Меджез-эль-Баб, тоже на правом берегу, охраняет вход в нижнюю долину Меджерды; свое название, означающее «Брод» или «Переход у ворот», он получил от триумфальной арки, построенной некогда на южной оконечности римского моста, но от которой теперь остались только отдельно лежащие камни, посреди старого русла. Современный мост перекинут через новое русло, которое вырыла себе Меджерда. Маленькие города, которые мы встречаем далее на берегах этой реки, Тебурба и Джедейда, принадлежат уже к городскому округу Туниса, и жители их, из которых многие приписывают себе андалузское происхождение, снабжают столицу овощами и плодами. Тот и другой имеют мост через реку, железно-дорожную станцию и кое-какие мелкие промышленные заведения: в Тебурбе делают шешии, в Джедейде существует большая мукомольная мельница. Тебурба сохранила имя римского города Tuburbo minus (Тубурбо Малый), и в окрестностях её видны еще кое-какие остатки амфитеатра, арена которого заросла кустарником; но город переместился: римская колония находилась западнее, на скатах холма.

К северу от Джедейды, Меджерда, протекающая по низменностям и болотам, не имеет более городов на своих берегах. Город, командовавший её устьем, Утика, старшая сестра Карфагена, исчез, и место, где он стоял, указывается теперь только куббой, «марабутом» Бу-Шатер; может-быть, это имя, которое значит «Отец ловкости», человек мудрый, напоминает знаменитого Катона Утического, прославившагося своими высокими доблестями и спокойствием духа перед смертью. Исследование почвы и раскопки позволили определить местонахождение акрополя Утики, водопровода, цистерн, амфитеатра и театра, терм, набережных «котона», или военного порта; археологи могли даже воссоздать приблизительно план города, с его стенами и зданиями, и в грудах обломков открыли несколько драгоценных вещей; но не осталось ни одного памятника, стены которого возвышались бы еще над поверхностью почвы. На оконечности Утической скалы бьет из земли горячий ключ, воды котораго необыкновенно богаты мышьяковыми солями. К востоку от этого мыса, по другую сторону равнины, по которой в наши дни протекает Меджерда, находится другой мыс, тот самый, на котором Сципион, во время своего похода против Карфагена, расположился с войском на зимния квартиры: это Castra Cornelia (Корнелиевы лагери). Город Рар-эль-Мелах, который итальянцы называли Порто-Фарина, перестал быть портом с тех пор, как наносы Меджерды почти совершенно заперли проток, через который его озеро сообщалось с открытым морем; гавань его, замыкавшаяся цепью, опустела; верфи, откуда выходили каперы, заброшены.

Бизерта, или вернее Бензерт, сохранившая, в очень искаженной форме, имя древнего финикийского города Гиппо-Зарите (Hippo Diarrhytus), расположена большею частью на западном берегу неглубокого канала, от которого город и получил название Diarrhytus, что значит «Прорытый». Островок, разделяющий два рукава канала, занят домами европейского квартала; замок, стоящий на берегу, называется Бордж-эль-Зензела или «Цепной», потому что отсюда протягивалась цепь, запиравшая проход. Бизерта не в таком упадке, как Порто-Фарина, и даже имеет довольно внушительный вид, благодаря своим каменным стенам с башнями по бокам и своей четырехугольной касбе, высящейся у самого входа в канал; если её честолюбивым видам суждено когда-нибудь осуществиться, она сделается значительным городом, как главный военный порт французских владений в Африке. После Мессинского пролива, ни одна гавань не представляла бы таких удобств, как её озеро, для стоянки военных флотов и для наблюдения за наиболее посещаемым торговым путем Средиземного моря; с соседних мысов часто можно видеть целые вереницы проходящих кораблей. Теперь суда вместимостью свыше двадцати тонн принуждены бросать якорь в открытом море против Бизерты. Ловля кораллов, издавна уступленная французскому правительству, задолго до присоединения Туниса, давала прежде занятие десяткам двум сицилийских барок, плававших под французским флагом; теперь этим промыслом занимается не более десятка судов; но лов рыбы, именно голавля, и приготовление икры также дает работу большому числу моряков: одна марсельская компания пользуется монополией рыболовства, купленной за определенную ежегодную ренту. Годовой улов рыбы в Бизертском озере составляет около 350.000 килограм.. Андалузские мавры, населяющие отдельный квартал за городской стеной, и мальтийские иммигранты придают городу довольно оживленный вид своей промышленной деятельностью; при всем том действительное значение Бизерты слишком маловажно, чтобы стоило торопиться постройкой железнодорожной линии, концессия на которую выдана в первый год завоевания. В настоящее время могло бы принести пользу только проведение ветви железного пути от Туниса до города Матер, лежащего в хлебородной и богатой скотом местности. Некоторые деревни в окрестностях Бизерты окружены прекрасными садами и плантациями: такова хорошенькая деревня Мензель-эль-Джемиль, живописно расположенная на крутом холме, к северо-западу от озера.

На запад от Бизерты тунисский берег Средиземного моря носит название «железнаго», и суда обегают его: в соседстве его, внутри материка, нет ни одного города, кроме Бежи; туземные племена: могод, амдум, нефза, были еще почти независимы несколько лет тому назад, а хумиры часто прогоняли отряды войск, приходившие за сбором налога. Табарка, римская Табрака, в нескольких километрах от алжирской границы, служит пристанью для каботажных судов и, по своему положению на полпути между Боной и Бизертой, имеет шансы сделаться современем довольно оживленной гаванью, когда устроит у себя молы, доки, набережные и другие портовые приспособления, и когда на дорогах, ведущих внутрь материка, появятся города и селения. В Табаркском рейде начались первые операции французского флота во время вторжения в Хумирию; план нового города был начертан в соседстве морского берега, у юго-восточного основания крутого холма, увенчанного «Новым Фортом», Бордж-Джедид, и к югу от островка, где стоит еще старинный замок генуэзцев, Ломеллини, который был занят ими впродолжении почти двух столетий, с 1540 до 1742 года; кое-какие сохранившиеся еще остатки римских построек напоминают о важном значении, которое имел приморский город Табрака, когда он был соединен широкими дорогами с мраморными ломками в Симитту и, вдоль берега, с Гиппоной и Гиппо-Заритом. Теперь две новых дороги ведут внутрь материка: одна из Табарки в Ла-Калле через рудники Ум-Тебуль, другая к айн-драгамскому лагерю, в самом центре Хумирии; в скором времени узкоколейная железная дорога будет привозить на набережные Табарки дубильное вещество, пробки, лесной материал из соседних лесов, различные руды, железо, свинец, цинк, серебро, добываемые в горах Нефза; другой рельсовый путь, выходящий из той же горнозаводской области, одной из богатейших в Старом Свете, должен оканчиваться в маленькой гавани, защищенной от западных ветров скалами мыса Серрат. Древние шахты и кучи обломков, называемые «Железными буграми», «Стальными горками», доказывают, что многие из этих рудников разрабатывались, вероятно, в римскую эпоху. Некоторое число семейств, избегших плена во время взятия Табарки тунисцами, в 1742 году, поселились в разных местах побережья, где они до сих пор еще известны под именем табарканцев, а сотен пять беглецов пробрались на остров Сан-Пиетро, близ берегов Сардинии. Около девятисот человек были обращены в рабство, и еще до недавнего времени производился торг табарканцами и табарканками. В Тунисе эти эмигранты в течение почти ста лет были лишены прав, дарованных европейцам; наконец, в 1816 году, сардинский консул принял их под свое покровительство.

На юге возвышаются лесистые и богатые металлами горы, произведения которых должны со временем обогатить Табарку; но леса уже истреблены на обширных пространствах, и даже на юге Хумирии почти ничего не осталось от прежних лесных богатств. На длинном хребте горы Фернана, куда сходится множество народа в базарные дни, стоит великолепный пробковый дуб, одинокий гигант, ветви которого имеют около 100 метров в окружности, и который издали указывает горным племенам сборное место торга; это «фернанское дерево», под тенью которого в былое время собирались делегаты хумиров для совещаний о войне и мире, является теперь последним могиканом исчезнувшего леса. Главный пункт этой области, Айн-Драгам, имя которого означает «Серебряный Ключ», считается городом только благодаря тому, что в нем стоит войско; он увеличивается или уменьшается пропорционально численности гарнизона. Впрочем, если бы даже все солдаты были выведены оттуда, как бесполезные для надзора за страной, Айн-Драгам, вероятно, продолжал бы существовать как местечко на этом высоком хребте джебеля Бир, благодаря дорогам, которые сходятся в нем и делают его торговым центром: ни одно северное место торга не представляет по своему положению таких удобств для племен северо-западнаго Туниса, как Айн-Драгам. Недалеко оттуда, на одном зеленеющем холме, ограниченном с востока глубокой долиной, находится знаменитый «марабут» Сиди-Абдаллах-бен-Джемаль, куда со всех сторон стекаются хумирцы в день праздника своего патрона.