Глава III Алжирия

I.

Центральная часть Мавритании, этого «острова Запада», который по своему геологическому строению, также как по климату и произведениям, принадлежал некогда к северному континенту, была в новейшее время политически завоевана обратно от Африки и присоединена к противополежащим берегам Средиземного моря. Впрочем, с самого начала исторических времен наиболее деятельные и частые сношения этой страны, мирные или воинственные, всегда имели место не с африканскими землями, от которых она отделена пустынями Сахары, а с заморскими областями, лежащими на севере и на востоке. Археологи показывают нам уже в до-историческую эпоху строителей долменов, пробирающихся из Галлии через Иберийский полуостров в Мавританию; затем, на заре веков, о которых повествуют древнейшие летописи, мы видим сидонян и тирян, основывающих свои рынки на побережье Мавритании. За влиянием Финикии следуют влияния Рима и Византии; даже в период междуцарствия, произведенного переселением народов между двумя империями, завоеватели с берегов Балтики, вандалы, забрели в эти дальние южные края и пропали там, не оставив по себе заметных следов в пестрой смеси африканских наций. Потом арабы, смешанные с сирийцами и египтянами, изливаются на Магреб стремительными потоками, и наконец, являются турки, не затем, чтобы занять страну, а чтобы господствовать над ней и установить там средоточие своего морского могущества.

Но даже в то время, когда Мавритания принимала своих иммигрантов из восточных стран, сношения её, мирные или воинственные, установлялись с противоположными берегами средиземной Европы, и почти всегда в этих сношениях преобладало состояние войны. В течение слишком десяти столетий южные пираты, известные сначала под именем мавров или сарацин, впоследствии—барбаресков или варварийцев, вели борьбу со всей торговой Европой и пускались даже в океан, чтобы захватывать там купеческие корабли. Для защиты от их внезапных нападений, города и деревни средиземного побережья строились на холмах, в некотором расстоянии от берега, и окружали себя стенами. В войне, продолжавшейся из века в век между мусульманами и христианами, первые вначале одерживали верх: они овладели Испанией, Сицилией, даже занимали долгое время горы Мавров на французском побережье, а их экспедиции проникали в долины Гаронны, Луары и Роны, вторгались вглубь Альп. Однако, в средние века война была перенесена в Африку, со времени крестового похода Людовика Святого; она кончилась неудачно для христиан, но немного времени спустя после завоевания Гранады кастильцами, последние, преследуя выгоды одержанной победы на африканской земле, овладели Ораном, Буджией, Мостаганемом, Алжиром; даже Тлемсен, внутри страны, стал их данником, и можно было думать, что Испания, некогда порабощенная арабами и берберами, теперь, в свою очередь, поработит их самих. Но эти успехи были лишь временные: несмотря на титул «Africanus» («Африканский»), принятый по примеру римского полководца Сципиона, Карл V был менее счастлив в Мавритании, чем его дед Фердинанд; испанский флот был уничтожен бурей, и с тех пор эта «буря Карла Пятаго» всегда помогала пиратам рассеевать своих врагов. Большинство европейских держав платили налоги алжирским туркам, чтобы обезопасить свою торговлю, а когда отказывались от платежа этой постыдной дани, то должны были вскоре прибегать к блокаде и бомбардированию прибрежных городов Алжирии или выплачивать большие выкупы, чтобы освободить своих подданных, захваченных в плен пиратами. Под различными формами война продолжалась без перерыва между Варварийскими владениями, Европой и её передовым постом—Мальтой. Некоторая выгода осталась в конце концов за европейскими государствами, так как турки не завоевали ни одной пяди земли на северных берегах, тогда как на берегах Африки некоторые конторы, как наприм. Табарка и Ла-Калле, были заарендованы северными купцами, и многие островки и укрепленные полуострова, как наприм. prеsidios (крепости) на марокском берегу, и даже город Оран, до 1791 года, были заняты испанскими гарнизонами.

В 1830 году был нанесен решительный удар: город Алжир, где были собраны сокровища, награбленные корсарами, взят французами; затем последовательно были заняты другие пункты прибрежья, и самой силой вещей, несмотря на отсутствие определенного плана, перемены политики, временные отступления, завоевание внутренней части страны распространялось все далее и далее: после области Телль, были покорены плоские возвышенности, затем оазисы пустыни. Вся Алжирия, пространством превосходящая Францию, была постепенно присоединена до границ, начертанных кочевками племен и их стад и возделанными землями оседлых жителей. Тунис подвергся той же участи, как и Алжирия, и если Марокко, отделенный от Оранской провинции недостаточно точной границей, еще не сделался европейской территорией, то причина тому взаимное соперничество держав, которые не позволяют одна другой трогать эту спорную землю; однако, Испания, после долгого перерыва снова перешедшая в наступление, заставила уступить себе известное пространство морских берегов на покатости Атлантического океана, а французские войска, с своей стороны, неоднократно переходили в Уджде (у шотта Тигри, в оазисе Фишг) условную линию марокской границы, чтобы окружить враждебные племена. Марокко наперед можно считать присоединенным политически к Европе, и сами жители его первые сознают неизбежность предстоящей их отечеству судьбы. Таким образом вся Африка, даже в тропических областях, где белый человек еще не акклиматизировался, постепенно захвачена европейцами на всей её окружности.

Отныне соединенная с Европой, Северная Африка получила довольно важное значение в современной истории. Особенно Алжирия уже участвует в напряженной, кипучей жизни, волнующей ныне цивилизованные общества. После Египта, Алжирия была, между африканскими землями, вторым, по степени важности, театром событий, влияние которых отразилось далеко за пределами черного континента: после английской колонии на Мысе Доброй Надежды, Алжирия является самым большим центром европейского заселения в Африке, и, несмотря на тридцатилетнюю, почти непрерывную войну, эта страна заселилась даже, если принять во внимание непродолжительность периода колонизации, гораздо быстрее, чем английские владения Южной Африки. Это не территория промышленной или фискальной эксплоатации, не огромная доходная ферма, как Ява или Британская Индия, часто называемые ошибочно колониями и слишком часто приводимые в пример военным державам Европы; она сделалась, как Канада, хотя под другими политическими формами, территорией заселения, продолжением Франции по другую сторону Средиземного моря. Рассматриваемое в целом, дело завоевательной нации, представляющее смесь добра и зла и очень сложное в своих следствиях, как все человеческие дела, не имело в общем результате численного уменьшения и принижения туземцев. Находились, конечно, люди, требовавшие, чтобы к арабам был применен закон исторического возмездия, и чтобы они были «оттеснены» к пустыне, подобно тому, как сами они некогда оттеснили берберов к горам. Во многих местах Телля и в окрестностях городов эта политика «оттеснения» была даже применяема на практике, косвенным образом и на законном основании, именно—«путем экспроприации в видах общественной пользы»; но большинство арабов по-прежнему владеют своими землями, и оставшаяся им доля была бы вполне достаточна для их прокормления, если бы она принадлежала самим земледельцам, а не шейхам, истинным владельцам под именем племени. Несмотря на несправедливости и жестокости, которыми сопровождается всякое насильственное завладение, положение арабов не ухудшилось; положение же кабилов, бискров, мзабитов даже улучшилось, благодаря расширению, которое получили их промыслы и торговля. Алжирия гораздо больше приобрела от Франции, чем сколько сама дала ей, и жители этой страны, хотя не уравненные в правах с французами, во многих отношениях выиграли в свободе с той эпохи, когда над ними командовал турок. Если европейские колонисты водворились на алжирской почве рядом с арабами и кабилами, то многие из них трудом стараются завоевать себе право на оккупацию, и если есть трудовое существование, исполненное самоотвержения и мужества, то это, конечно, жизнь переселенца, употребляющего все свои силы на возделывание почвы, часто бесплодной, в неблагоприятном для него климате, к которому он должен постепенно приспособляться, среди населения беспокойного, иногда враждебного, нередко разжигаемого проповедями фанатиков. Многие, ныне здоровые, города и деревни, где теперь видишь группы румяных детей, весело играющих на улицах, заключают в ограде своих кладбищ два или три наслоения безвременно погибших колонистов, которые умерли на чужбине от непосильного труда, расчистив и ассенизировав почву для своих преемников. Часто земледельцы различных национальностей пробовали свои силы одни за другими: швейцарцы, эльзасцы, испанцы, мальтийцы, провансальцы поочередно вносили свою долю труда в исполнение далеко нелегкой задачи. Земля была завоевана здесь гораздо больше плугом, чем мечем.

В этой части завоевания, хотя мирной, но не менее трудной, чем военная сторона дела, колонисты не-французы составляли в начале большинство, да и теперь они не уступают французским переселенцам в работах по распашке земель. Поэтому было бы несправедливо не признавать за ними права на хлеб, который они заработали в поте лица. Без них да без южных французов, провансальцев и лангедокцев, вопрос об акклиматизации европейцев в Берберии, возбудивший столько споров, не был бы решен на практике. Иммигранты из Северной Франции и Средней Европы не так энергически сопротивляются причинам смертности, как уроженцы берегов Средиземного моря: у них число смертных случаев довольно правильно превышает число рождений. Если бы колонисты набирались единственно между этими этническими элементами, дело заселения пришлось бы беспрестанно начинать съизнова, и можно бы было опасаться, что жгучая земля Африки пожрет последовательно всех северных людей, как она поглотила некогда вандалов. Но, несмотря на перемену географической широты для колонистов, переселяющихся с севера на юг внутреннего моря, по направлению меридиана, переселение каталонцев, провансальцев и генуэзцев совершается без особенных неудобств. Флора и фауна мало различаются на том и другом берегу; многие этнические элементы тоже сходны, и, как это было во времена древних иберов и лигуров, в западном бассейне Средиземного моря селятся народы одинакового происхождения. Акклиматизация прибрежных жителей севера на южных берегах этого моря тем легче, что непосредственно к югу от алжирского побережья возвышаются холмы и плоскогорья, так что градусы высоты приблизительно компенсируют градусы широты. Таким образом иммиграция колонистов средиземной расы обеспечивает дело преобразования: благодаря им в особенности, будет сохраняться и расширяться эта новая Алжирия, с её городами, путями сообщения, тщательно возделанными садами и полями, промышленным и торговым механизмом.

Нельзя сказать, чтобы присоединение Алжирии к Франции и к средиземной Европе совершилось по определенному плану и без осложнения разного рода злоупотреблениями. В деле оккупации этой страны, как и в политике относительно колонистов и туземцев, замечается недостаток системы и последовательности. Долго сомневались даже, будут ли удержаны нарождающиеся колонии. Впрочем, эти колебания покажутся менее удивительными, если припомнить, какое огромное расстояние отделяло Францию от Алжирии в то время, когда парусные суда медленно совершали свой рейс от одного берега до другого, плавая в сопровождении конвоя или задерживаясь подолгу в каком-нибудь рейде Балеарских островов. Каждое из следовавших одно за другим министерств во Франции имело свой особый план, при чем алжирские губернаторы иногда отказывались приводить в исполнение эти планы, а с другой стороны, образ действия губернаторов часто не одобрялся центральным правительством. Завоеванная африканская земля, может-быть, была бы совсем эвакуирована, если бы на первых же порах королевская власть, угрожаемая в улицах Парижа республиканцами, не постаралась избавиться от беспокойных элементов, отправляя их в Алжирию, в качестве авангарда. Уже до июльской революции «завоевание Алжира, повидимому, открыло поприще эмиграции, необходимой для спокойствия Франции, полезной для её величия», и в начале 1831 года полицейская префектура ухитрилась завербовать 4.500 парижан из самых энергических, выбранных между теми, «которых несчастие нашего времени делало постоянным орудием в руках агитаторов», и послала их в Алжирию под именем «волонтеров». Таким образом новое завоевание было местом ссылки, прежде чем сделаться местом колонизации. До половины текущего столетия мысль об эвакуации Алжира не выходила из головы у некоторых государственных людей, следствием чего являлись постоянные противоречия в ведении войны и в колонизационных предприятиях. То доказывали необходимость расширения колониальной территории, то, наоборот—толковали об уменьшении её пределов; то предполагали сделать из Алжирии группу французских департаментов, то думали создать из неё особое «арабское королевство», и часто эти противоречивые проекты одновременно приводились в исполнение в разных частях страны. Многочисленные чиновники, не всегда выбираемые между лучшими, ехали продолжать в Алжирии бюрократическую рутину, к которой они привыкли во Франции, или старались видоизменить ее сообразно политике данной минуты. Так проходили годы, принося беспрестанно новые колебания и перемены.

И однако, несмотря на эту нерешительность высших сфер, колонизация совершалась движением снизу. Но в подобном вопросе, который имеет связь с общим равновесием мира и с будущностью человечества, необходимо принимать в рассчет также события, происходившие в самой метрополии. Присоединение обширной территории к области западной цивилизации не могло совершиться без того, чтобы завоевавшая нация не почувствовала влияние этого факта в своем собственном развитии. Не только она должна была употреблять величайшие усилия, чтобы обеспечить за собой это заморское завоевание, столь трудное и столь продолжительное по причине нерешительного образа действий и частичного применения противоречащих один другому проектов; не только ей пришлось обременять свой бюджет ежегодными дополнительными расходами, общая сумма которых простирается по меньшей мере до шести миллиардов, и жертвовать сокровищем более драгоценным, чем деньги,—людьми, солдатами или колонистами, сотнями тысяч; но к этим фактам материального порядка, которые могут быть исчислены приблизительно в цифрах, присоединились еще косвенные последствия во внутренней жизни самой нации; события в Алжирии неминуемо должны были отразиться на истории самой Франции. Один из естественных результатов завоевания Алжира был тот, что это событие отвлекало взоры французов от восточных границ и направило их на юг, к африканским берегам, вследствие чего политика Англии и северных держав получила большую свободу действия в спорных вопросах чисто-европейских. С 1830 года, то-есть со времени завоевания, Алжирия становится между Парижем и Брюсселем, между Сеной и Рейном. Содержание за-морем целой армии, которой приходилось вести постоянную борьбу, ослабляло военную силу северных областей, прежде так часто оспариваемых на полях битвы. Забывая соседния страны, общественное внимание сосредоточивалось на отдаленной Алжирии: туда были направлены усилия, далеко за естественные пределы отечества, и соразмерно тому уменьшалась сила сопротивления на противоположной стороне. И в то самое время, когда нарушение политического равновесия становилось неизбежным, вследствие неравного возрастания народонаселения, увеличивающагося гораздо быстрее в немецких землях, чем во Франции, завоеванная Алжирия притягивала к себе центр тяжести метрополии и удаляла его от угрожаемых пунктов. Совершившееся изменение границы на северо-востоке Франции, может-быть, зависело косвенным образом от присоединения обширной территории, сделанного на африканском континенте на счет турок, арабов и кабилов. Эти общие движения истории трудно различить в сутолоке тысячи мелких повседневных фактов и событий, в своенравных колебаниях текущей политики; однако, за ними можно следить мыслью, изучая их издали и в их совокупности, подобно тому, как с высоты берегового утеса наблюдаешь попеременные течения прилива и отлива.

Алжирию часто называют «Новой Францией» или «Африканской Францией», и во многих отношениях это название справедливо. Действительно, французы очень прочно водворились на африканском континенте, принеся туда свой язык и свои нравы. Города и деревни европейской постройки появились не только в области прибрежья, но и во всех частях территории; дороги проведены через всю страну до самых границ пустыни. Дело, совершенное французами в полстолетие, сравнивали с тем, которое было результатом семивековой римской оккупации. Если их цивилизация еще далеко не в такой сильной степени ассимилировала туземное население, если их колонии в восточной области плоскогорий еще редки в сравнении с колониями римлян, то в других отношениях французы сделали больше. Наука дала им элемент могущества, которого недоставало древним,—скорость. Посредством железной дороги, телеграфа, оптических сигналов они вездесущи. В их руках край, так сказать, уменьшился в протяжении; они дальше римлян проникли вглубь пустыни, так как остатков римской старины не находят южнее Джельфы, лежащей на 300 километрах к северу от эльГолеа, последнего французского оазиса; даже море, омывающее алжирские берега, съузилось под килем их судов, и кораблекрушения стали реже, благодаря молам и жете, защищающим ныне гавани; Алжир, отстоящий от Марсели менее, чем на тридцать часов, ближе к Франции, чем, например, Тулон к Бресту. Что бы ни говорили, политическое присоединение Алжирии к Европе можно считать совершившимся фактом, который уже сделался достоянием истории. Возмущения туземцев, разделенных между собою расстоянием, происхождением, частными интересами, не могут одержать верх над европейским населением, сравнительно очень малочисленным, но крепко соединенным для защиты и имеющим в своем распоряжении города, арсеналы, стратегические пункты и все рессурсы, предоставляемые современной индустрией.

Как бы то ни было, Алжирии остается еще многое сделать, прежде чем ее можно будет по всей справедливости сравнить с метрополией, как «Новую Францию». Нужно, во-первых, чтобы её территория, почти безлюдная в большей части своего протяжения, заселилась или вновь населилась, и чтобы её несметные богатства, рудные, земледельческие, промышленные, утилизировались как следует; надо также, чтобы край, теперь, так сказать, висящий на воздухе, потому что он граничит с неизследованными пространствами, был связан правильными маршрутами и научными изысканиями с оазисами пустыни и с многолюдными областями Сенегала и Нигера; необходимо в особенности, чтобы различные этнические элементы страны слились в однородное население.

Пространство и народонаселение Алжирии, со включением алжирской Сахары (в 1896 г.): 797.770 кв. килом.; 4.479.000 ж.; в среднем, 6 жит. на 1 кв. километр.

Алжирия еще далеко не достигла нравственного и политического единства: не только не совершилась ассимиляция между победителями и побежденными, но арабский мир, как мусульманский, еще сохраняет свою замкнутость, и кабильское общество только едва начало открывать некоторый доступ к себе современным идеям. Единение пока еще установляется только в отдельных случаях, единичными личностями, а не большими массами. С той и другой стороны толпы еще проникнуты взаимной ненавистью, или по крайней мере косо смотрят друг на друга, потому что не понимают друг друга, а обида всегда вдвойне чувствуется, когда она исходит от чужеземца. Однако, пример жителей Туниса и Джерида, или «Страны Пальм», так легко принявших французское господство, позволяет надеяться, что подчинение, пассивное или добровольное, алжирских туземцев европейскому режиму будет увеличиваться или уменьшаться соразмерно гарантиям справедливости, которые им будут обеспечены. При том же в Алжирии есть племена, как, наприм., дуэр и смела в окрестностях Орана, которые всегда, даже в несчастии, оставались верными союзниками французов, вопреки той, якобы, непобедимой ненависти, которая, как это часто повторяли, должна на веки разъединить эти две расы. Покорение ксуров в Сахаре, в местностях почти недоступных для людей севера, было бы невозможно, если бы французам не помогали гумы различных племен. И разве не случалось часто так, что когда завоеватели проникали в первый раз внутрь страны, то бедняки, пахари, обязанные отдавать часть урожая владельцу земли, негры, угнетенные всякой расы и всякого сословия, радостно встречали чужеземца, тогда как главные начальники, в сопровождении своих приверженцев, покидали родные места или пытались продолжать борьбу? По арабской пословице, народу нужны только две вещи—«дождь и правда». Первый дает хлеб, вторая—обезпечивает мир, социальный прогресс, постепенную ассимиляцию элементов, недавно находившихся в борьбе, ассимиляцию не в том смысле, чтобы все мыслили одинаково, говорили одним языком, сообразовались с нравами и обычаями столицы, а такую, которая основывалась бы на взаимном уважении и соблюдении права в отношении друг друга. Но пусть не забывают, что между смешанными населениями, разделенными происхождением, преданиями, нравами, социальным состоянием, нет другого выбора, кроме постепенной ассимиляции, порабощения, или резни.

С географической точки зрения присоединение Алжирии к известному свету уже далеко подвинулось. Сочинения всякого рода, относящиеся к этой колонии, считаются тысячами, и в числе их есть труды, имеющие высокую научную ценность, есть и произведения, составляющие вклад в литературную сокровищницу Франции. Давно подготовлявшийся детальными работами, маршрутами, планами городов, частными картами, большой топографический атлас Алжирии, выходящий теперь отдельными листами, может быть поставлен на-ряду с трудами этого рода, издаваемыми в разных странах Европы, хотя остается еще воспользоваться многими драгоценными документами, даже весьма важными работами, продолжающимися долгие годы; не мало ценных изысканий лежат забытые в делах военных и гражданских канцелярий. Тем не менее, географическое исследование пополняется изо дня в день основательным изучением почвы, и предварительные геологические карты скоро будут, в свою очередь, заменены более подробными листами, где история почвы будет изображена серией её горных пород. В то же время стараются воссоздать древнюю историю края, изучая надписи и другие памятники седой старины, еще не уничтоженные заступом; но надо торопиться, ибо в последнее полстолетие много групп мегалитов, много фрагментов античных храмов разломано и растащено, много статуй превращено в известку! Кое-где видны еще пробелы на карте Алжирии, особенно в окрестностях Мзаба; но маршруты путешественников начинают уже пересекаться и в этих малоизвестных пространствах, и скоро явится возможность продолжать систематически дело дальнего исследования к Судану, начатое трудами Дюверье, Солелье, Ларжо, Фляттера. Для географов это вопрос чести—достигнуть гор Ахазгар, перейти большие дюны и исследовать уэды, спускающиеся к Нигеру: если бы сделать клич, вероятно, не мало нашлось бы отважных исследователей, готовых взять на себя исполнение этой задачи.