К югу и западу от Мостаганема рассеяны многочисленные деревни; самая многолюдная из них—Мазагран, прославленная геройским сопротивлением её маленького французского гарнизона, в 1840 году; находившееся там ранее арабское население было переведено Абдель-Кадером в его резиденцию Такдемт. Долина Садов, орошаемая источниками Аин-Сефра, образует пояс зелени вокруг Мазаграна и Мостаганема; между этими двумя общинами находятся конский завод и скаковое поле.

Главные общины бассейна Шелифа, с цифрой населения в 1881 году:

Алжирский департамент: Медеа (1891 г.)—15.563 ж. (1.787 франц.); Орлеанвиль (1891 г.)—11.132 жит. (1.764 франц.); Милиана (1891 г.)—7.406 жит. (1.058 франц.); Дюперре—3.710 ж; Тениет-эль-Гад—3.342 жит.; Сен-Сиприен—3.084 жит.; Аффревиль—2.666 жит.; Богар—2.501 жит.; Богари—2.110 жит.

Оранский департ.: Мостаганем (1891 г.)—14.374 жит. (3.200 франц.); Релизана—5.302 жит.; Пон-дю-Шелиф—3.563 жит.; Абукир—2.698 жит.

Бассейн Макты, впадающей в Арзевский залив, верстах в тридцати к юго-западу от Мостаганема, заключает в себе, пропорционально, больше важных городов, чем бассейн Шелифа. Около истоков главной реки, которая, под разными именами, продолжается до Макты, новый город Саида, т.е. «Счастливая», основанный в 1854 г., построен на высоте 868 метров у подошвы холмов, ограничивающих на севере область плоскогорий. Арабский город, теперь разрушенный, занимал, в 2 километрах оттуда, террасу с крутым скатом на берегу уэда Саида. Своим важным значением город Саида обязан счастливому географическому положению между двух естественных областей, и особенно тому, что он служит складочным местом для альфы, собираемой на соседних плато: почти европейский климат позволяет культивировать в окружающей местности плодовые деревья и овощи умеренной Европы. Саида—центральная станция железной дороги, которая из города Арзе поднимается на плоскогорья, переходит гребень, на высоте 1.170 метр., через перевал Тафарауа, высшую точку линии, и вступает в южные пустыни, где продолжается за шотты. В 10 километрах к югу от Саиды, но уже на 130 метр. выше, на окраине альфового моря, расположено большое промышленное местечко Аин-эль-Гаджар, где находятся склады концессионерной компании и паровые мастерские для прессования волокон альфы; население этого городка состоит исключительно из испанцев. Скалы в окрестностях Саиды, на первых внешних ступенях плоскогорья, изрыты многочисленными гротами, где текут живые воды. Один из обильных ручьев, Аин-Назерег, был прослежен в части его подземного течения: он проходит по дну воронки, образовавшейся вследствие провала верхнего слоя почвы и называемой «Голубиной пещерой», затем разливается озером в обширном гроте и выходит на свет Божий, чтобы снова исчезнуть под землей в 1.500 метр. ниже.

Маскара, один из уездных административных центров Оранской провинции, расположенный на южной террасе горы Бени-Шугран, изрезанной глубокими оврагами, стоит слишком высоко (588 метр.), чтобы железная дорога из Саиды в Арзе могла учредить там свою станцию; но он соединен особой ветвью со станцией Тизи, лежащей на юго-западе, на западной оконечности большой равнины Эгрис. Маскара, или «Постоянный лагерь», еще сохранила свой военный вид: это была столица царства Абдель-Кадера. Племя хашем, к которому принадлежал эмир, занимает еще страну, и чтимая народом кубба его отца, Сиди-Маги-Эддина, стоит на юго-востоке, в деревне Кагиеру. Как центр торговли и земледелия, Маскара—очень деятельный город, и важность его должна возрастать по мере расширения культуры на орошаемых склонах и в равнине Эгрис, второй Митидже по обширности и плодородию почвы; белые вина Маскары уже пользуются известностью в Алжирии. Верстах в двадцати к юго-западу, на берегах уэда эль-Гаммам, или «реки Терм»—местное имя верхней Макты,—находятся посещаемые больными воды Бу-Ганефиа, которыми пользовались уже римляне под именем Aquae Sirenses. В Маскарском округе встречаются во множестве доисторические памятники, а также палеонтологические остатки. Помель нашел там скелеты атлантического слона (elephas atlanticus) и верблюдообразного животного: таким образом верблюд, не существовавший в мавританских странах в первые времена писаной истории, составлял часть местной фауны в предшествовавшую геологическую эпоху.

Перрего, лежащий в точке пересечения железных дорог алжиро-оранской и арзе-саидской, занимает первое место между городами Алжирии по удобству сообщений, но имеет значение только как складочное место для земледельческих произведений; поля его орошаются, с 1863 г., каналами, проведенными из Габры, которой искусственное озеро, самое обширное во всей Алжирии, содержит иногда до 40 миллионов куб. метров воды; но эти выгоды покупаются ценой страшных бедствий, происходящих от прорыва плотин: так, зимой 1881 года стена запруды, длиной 445, вышиной 34 метра, частию обрушилась, вся местность вокруг Перрего была мгновенно залита, и 170 несчастных колонистов, захваченных врасплох наводнением, нашли смерть в волнах потопа. За два года перед тем путешественник Шарль Град указывал легкую трещину в этом сооружении. На севере, большая равнина, где Габра и Сиг соединяются, чтобы образовать Макту, почти вся концессионирована финансовому обществу, тому самому, которое получило монополию эксплоатации альфы на плоскогорьях, и которое построило запруду на Габре. Центр этого обширного имения, обнимающего 24.500 гектаров,—деревня Дебрусвиль, окруженная виноградником, который покрывает равнину на необозримое пространство. Опасные болота Макты, занимающие центральную часть концессионированных франко-алжирской компании земель, еще не осушены.

Река Сиг, способствующая, вместе с Габрой, образованию этих болот, сопровождается, как и другая река, в большей части её течения железной дорогой, которая поднимается к плоскогорьям. Высшая станция (1.162 метра) носит имя Рас-эль-Ма, или «Голова вод» (оффициальное её название—Бедо), потому что лежит близ истоков уэда эль-Гасаиба, главной ветви верхнего Сига. Ниже, на высоте 955 метров, находится новое село Маджента, составляющее часть общины Дайя, военного поста, лежащего восточнее, между лесистыми горами. Другая станция, на высоте 679 метр., носит оффициальное имя Шанзи: это—Сиди-Али-бен-Юб, поля которого частию орошаются теплым источником; в этом месте находилась римская станция Albulae или ad Albulas, развалины которой служат каменоломнями колонистам. Затем следуют станции Табиа, куда будет проведена ветвь тлемсенской железной дороги, и Бу-Ханефис, деревня, построенная ниже прорвавшейся запруды. Окрестные горы представляют еще местным испанским поселенцам несколько пространств, годных для эксплоатации альфы.

Сиди-бель-Аббес, названный так от одной куббы племени бен-амер—совсем новый город, несмотря на арабское имя. Расположенный на высоте 473 метр., на берегах Мекерры (так называется Сиг в этой части своего течения), он возник в 1843 г. вокруг редута, построенного на правом берегу уэда. Сиди-бель-Аббес, административный центр округа и часто предлагаемый как главный город будущего департамента,—один из прелестнейших и самых цветущих городов Алжирии: улицы его, орошаемые фонтанами, проведенными из Мекерры, осенены великолепными чинарами, а окружающие равнины, бывшие земли бени-амеров, покинувших родной край и удалившихся в Марокко, усеяны дачами и фермами. Сиди-бель-Аббес—один из тех городов департамента, где испанцы живут в наибольшем количестве: они там вдвое многочисленнее французов. На северо-западе от города высятся кручи горы Тессала, у подошвы которых расположено селение того же имени, состоящее из домиков, рассеянных среди возделанных полей и садов.

На севере от Сиди-бель-Аббеса железная дорога огибает невысокий порог массива Тассала, чтобы направиться к Орану, тогда как Мекерра или Сиг течет на северо-восток. В том месте, где река, по выходе из области гор, вступает в равнину, расположился новый город, Сен-Дени-на-Сиге, окруженный цветущими полями. Подобно Сиди-бель-Аббесу, Сен-Дени имеет прекрасные прямые улицы, обсаженные тенистыми платанами, и каждая ферма в окрестностях окружена поясом зелени. Одна из этих ферм, l'Union du Sig, когда-то возбуждала много надежд в среде фаланстерианцев, которые основали ее, в 1846 году, на уступленных казной землях, в количестве слишком 3.000 гектаров, чтобы применить там на практике свои идеи об ассоциации капитала и труда; недавно в этом имении учреждена сиротская земледельческая колония. Так же, как Перрего, Сен-Дени-на-Сиге имеет свою запруду, построенную выше города, и подобно плотине Габры, плотина Сига, задерживающая около 14 миллионов кубич. метров воды, не устояла под напором жидкой массы. На северо-западе, в безводной и бесплодной части равнины, граничащей с озером эль-Мелах, т.е. «Соляным», тянется лесок, или вернее низкий кустарник, называемый «лесом» Мулай-Измаил: в этой трудно проходимой местности происходили кровопролитные битвы из-за обладания Ораном.

Соединенные под именем Макты, Сиг и Габра изливаются в море близ маленькой гавани, называемой «Port aux Poules» (Куриный порт), как многие другие бухточки прибрежья: это наименование «Poules» не есть искажение слова «port», как оно выговаривается в сабире туземцев; уже Эль-Бекри упоминает Марс-эль-Дуджадж. Впрочем, этот порт не имеет никакого торгового значения; суда бросают якорь на северо-западе, перед городом Арзе. В этом месте берег совершенно защищен от северных и северо-западных ветров мысом массива Орус. Вместе с Мерс-эль-Кебиром и Бужи, Арзевская бухта есть лучшая естественная пристань на негостеприимных берегах Алжирии, оттого здесь во все времена существовал, или вновь возникал, после каждой катастрофы, торговый город: это был Portus Magnus римлян. В последнее десятилетие Арзе приобрел важное значение, как конечный пункт железной дороги, которая доставляет ему альфу с высоких плато; кроме того, он отправляет соль, хлор, соду и другие продукты, собираемые или выделываемые в Соляном озере и на заводах, устроенных на его берегах: исчисляют в два слишком миллиона тонн количество соли, которая отлагается каждый год на дне озера, и которую летом можно собирать лопатами. Движение судоходства в порте Арзе в 1883 г.: 801 судно, общая вместимость 299.752 тонны. Римские развалины встречаются в разных местах на берегу залива; на полдороге между новым городом и «Куриным портом» они были так многочисленны, что образовали как бы целый город, которому дали имя «Старого Арзе». Теперь на месте, где стоял римский город, расположены две деревни—Ботиуа, населенная мароккскими кабилами, и Сен-Ле, где европейцы составляют около третп населения. Сен-Ле—самая многолюдная община в окрестностях Арзе; Сен-Клу, промежуточный этап между Арзе и Ораном, которые еще не соединены прямым железнодорожным сообщением,—тоже значительное поселение, окруженное обширными виноградниками.

Оран—Уаран или Гуаран у арабов и турок—первый город Алжирии по важности торговли, и некоторое время соперничал даже с столицей страны по числу жителей; вместе с тем это укрепленный пункт Мавритании, история которого всего долее была связана с историей новой Европы. Основанный в начале десятого столетия андалузскими маврами, на территории одного берберского племени, Оран быстро вырос, благодаря важности соседнего порта, называемого Мерс-эль-Кебир, или «Большой Порт», который мысом джебеля Сантон защищен от северо-западных и северных ветров, самых опасных в этих водах. Эта драгоценная гавань, Portus divinus римлян, окаймлена крутыми утесами, у подножия которых не нашлось бы достаточно места для торгового города; такой город должен был возникнуть при оконечности залива, там, где горы понижаются и где широкий проход дает доступ внутрь материка: отсюда и название Уаран, или «Разрез», которое осталось за городом доныне в испанской форме «Оран». С военной точки зрения эта брешь морского побережья тоже представляла большие выгоды: подобно Алжиру, своему западному сопернику, Оран опирается на уединенный горный массив, на резко ограниченный Сахель, отделенный от остальной Алжирии равнинами и большой лагуной; таким образом город защищен естественной крепостью, удесятеряющей оборонительную цену его стен. Оттого после изгнания мавров из Испании, победители преследовали бежавшего врага на африканском континенте, и первыми завоеваниями, в 1505 и 1509 годах, были порт Мерс-эль-Кебир и крепость Оран. При благоприятном ветре, военные и транспортные суда совершали переход от одного берега Средиземного моря до другого в один, много в два дня. С гор Мурсии видны горы Мавритании: город, отнятый у мавров, был, так сказать, постоянно на глазах у завоевателей.

Испанцы ревниво удерживали его за собой около трех столетий, и в продолжение этого длинного периода времени туркам, которые неизменно каждый год делали попытки нападения на город, или по крайней мере производили набеги на его окрестности, только раз удалось снова овладеть Ораном, который оставался в их руках двадцать-четыре года, с 1708 по 1732. Наконец, в 1790 году землетрясение разрушило почти весь город, пожар истребил остатки, и со всех сторон турки и арабы ринулись на развалины, чтобы выгнать оттуда испанских солдат и их союзников, «наемных мавров». Иностранцы окончательно покинули Оран в 1792 году; впрочем, нельзя сказать, чтобы город процветал под их господством: отрезанный от внутренней части страны почти непрерывной осадой, он не имел никакой торговли, и мадридское правительство пользовалось им только, как местом ссылки для придворных, впавших в немилость; европейское население никогда не превышало там тысячи душ. После отъезда испанцев, Оран оставался под властью турок всего тридцать девять лет; в 1831 году он был занят французами, которым нужно было только поправить испанские форты, воздвигнутые на вершинах гор и высоких мысах, чтобы снова сделать город неодолимым. Эти укрепления, представляющие громадный труд, составляет почти все, что осталось от работ, совершенных прежними властителями, если не считать нескольких испанских домов, которые еще видны в амфитеатре белых построек, занимающем скат холма, увенчанного касбой: от этого квартала домов, расположенных ярусами, как ступени пирамиды, Оран и получил прозвище «Белаго» (Blanca).

В настоящее время город занимает пространство, по крайней мере, в пять раз большее того, какое занимал в эпоху завоевания. Старый Оран, население которого не превышало 3.000 душ, был построен между полукругом гор и мысом, над которым господствуют верки Нового Замка, теперь бесполезные; по всей вероятности, это укрепление, которое разделяет нынешний город на две половины, лишенные удобных сообщений одна с другой, скоро уступит место новому кварталу, которому суждено сделаться лучшей частью города. Овраг Аин-Руина, заключающий несколько садов на своих крутых откосах, был засыпан выше Нового Замка для того, чтобы соединить западные кварталы с кварталами Каргенты, которые тянутся далеко по направлению к Арзе; на юге новые островки домов занимают пространство до 2 километров от моря, и каждый год прибавляются новые улицы, указываемые издали столбами пыли. Главные общественные здания сгруппированы около центра города, на промежуточной террасе, отделяющей гавань от квартала, расположенного вокруг железнодорожной станции; к сожалению, при постройке этих зданий, также, как при постройке лучших частных домов в нижнем городе, забыли о катастрофе 1790 года: стоит почве заколебаться снова—и половина Орана обратится в груду развалин.

Французы, к которым оффициальная перепись причисляет также натурализованных евреев, не имеют за собой численного большинства в городе: испанцы превосходят их числом в этой бывшей столице своих африканских владений, и некоторые из местных профессий монополизированы ими. Магометане составляют теперь лишь весьма незначительное меньшинство внутри города, и большая часть их не принадлежит уже к племенам берберской расы, более или менее арабизованным, которые прежде населяли край: это люди всякого рода и племени, собранные в предместье Джахли, или «Иноземцы», более известном под именем «Негрской деревни». Рядом с арабами, берберами, мароккскими или другими, здесь встретишь чернокожих и цветных людей, носильщиков, подметальщиков улиц, огородников, пахарей-исполовников и чернорабочих. Всех жителей по переписи 1891 г. насчитывалось 74.510, в том числе 19.037 французов, 5.528 евреев, 9.245 туземцев и 35.619 иностранцев, главным образом испанцев. Взятое в совокупности, население Орана занимается почти исключительно торговлей: научная и литературная деятельность очень мало развита в этом главном городе западной Алжирии; впрочем, он имеет с 1878 года географическое и археологическое общество, важнейшее во всей африканской Франции; публичная библиотека и музей в зародыше занимают несколько зал городской ратуши.

Благодаря своей гавани, завоеванной у открытого моря, Оран не зависит более, в своей внешней торговле, от Мерс-эль-Кебира, бывшего «ключа Африки», сделавшагося теперь простым пригородом соседнего города: корабли приходят прямо в Оран грузить альфу, руды, зерновые хлеба и выгружать европейские товары; жете длиной около километра, начинающееся от подножия форта Ламун (Ламона, Генон), проведено до глубины 20 метров и ограничивает пространство около 24 гектаров, разделенное другими молами на второстепенные бассейны: самые большие суда находят в этой гавани достаточную глубину воды; но волноразбиватель часто страдал от бурь, так что не раз приходилось заделывать в нем бреши, пробитые ударами волн. Большая выгода Оранского порта—это его близость от Испании; Картагена всего в 200 километрах—разстояние, которое пароход, обладающий порядочной скоростью, легко проходит в восемь часов. Однако, паспорта, таможенные осмотры, медленность службы на железных дорогах и высокая провозная плата отвращают тысячи пассажиров от этого естественного пути. Альмерия в таком же расстоянии от Орана, как и Картагена. За десятилетие 1875-84 г.г. приход и отход судов в Оран более чем удвоился. Между французскими портами только Марсель, Париж, Гавр, Бордо и Дюнкерк имеют более значительное движение судоходства.

Движение судоходства в Оранском порте и в рейде Мерс-эль-Кебир:

В приходе: в 1875 г. 323.450 тонн; в 1884 г. 667.728 тонн.

Итог судоходства в 1883 г.: 4.094 судна, общая вместимость 1.231.024 тонны.

Рыболовных судов: 173. Ценность улова: 732.000 франков.

За чертой своих стен и поясом фортов Оран продолжается предместьями. На западе береговые утесы едва оставляют место для дороги, но зато воспользовались всякой, даже самой маленькой брешью в этой стене скал, чтобы построить группы домов; близ теплых ключей, называемых «Купальней королевы», поселок Сен-Клотильд занимает одну из этих ниш у подошвы горы; далее, селение Сент-Андре наполняет своими кабаками маленькую долину, открывающуюся под защитой укрепленного полуострова Мерс-эль-Кебир. На востоке и на юге, где ничто не препятствует расширению города, раскинулись обширные предместья Гамбетта и Нуазе-Экмюль; но джебель Мерджаджо, последний выступ которого увенчан фортами Санта-Круц и Сен-Грегуар, еще не утилизирован, как гора Эдуг в Боне или Бузареа в Алжире, для постройки загородных домов. А между тем Оран, жители которого часто должны дышать раскаленным, пропитанным пылью воздухом, очень нуждается в санатории, где бы можно было подышать полной грудью и освежиться от городской духоты; но склоны массива Мерджаджо дотого круты и бесплодны, что до сих пор еще ни один оранец не пытался оспаривать у арабских пастухов пажитей, покрывающих вершину горы; не существует даже никакой колесной дороги, по которой можно бы было добраться до гребня: попасть на него можно только через боковой проход. На севере этой горной цепи, равнина треугольной формы, оканчивающаяся на северо-востоке мысом Фалькон, покрыта виноградниками, окружающими хорошенькия деревни. Это «равнина Андалузцев», названная так потому, что здесь поселились в большом числе мавры, изгнанные из Андалузии. Плато мыса несет на себе самые высокие дюны алжирского побережья.

В 6 километрах к югу от Орана, близ Сении, от алжирской железной дороги отделяется ветвь, направляющаяся на запад северным берегом большой себхи: это линия, еще неоконченная, которая современем проникнет, через равнину Ангад и долину Молуйа, внутрь Марокко. Уже возникли города, служащие вехами этой дороги, которая доставит оранцам часть мароккской торговли. Первый из них, Мисергин, лежащий у южного основания джебеля Мерджаджо, может быть рассматриваем как пригород Орана, из которого туда переведены многие общественные заведения, сиротские дома, приюты и богадельни; мисергинские огородники, сады которых орошаются обильными источниками, снабжают овощами оранский рынок; вода, которую пьют оранцы, тоже получается частию из селения Бредеа, лежащего близ Соляного озера, на юго-западе от Мисергина. По своему древесному питомнику, своей образцовой овчарне, своим виноградникам, Мисергин—один из главных земледельческих центров департамента. На севере, в очень узкой долине, находится парк для страусов, самый значительный во всей Алжирии. Часть себхи, на юге от Мисергина, была приобретена для земледелия простым поднятием озерного дна, которое затем было постепенно выщелочено дождями; не трудно было бы также осушить все озеро прорытием канала, который перешел бы на западе порог в 13 метр. высоты и унес бы воды в Рио-Саладо (Соляная река), протекающую всего только в расстоянии около 6 километр. от себхи: таким образом было бы завоевано для культуры пространство в 32.000 гектаров. Два значительных племени этой местности, дуэр и смела, по происхождению арабы из Марокко, но с большой примесью элементов турецкого и кулуглийского, составляли милицию, или «махзен», во время господства турок, а в 1835 г. поступили на службу к французам, в качестве наемного войска, и никогда не нарушали данной клятвы служить верой и правдой.

Населенные места Бу-Тлелис, Лурмель, Эр-Рахель следуют одно за другим в небольшом расстоянии от озера; затем путешественник переезжает через Рио-Саладо, или «Соляную реку», которая рано или поздно должна сделаться истоком себхи. За этим потоком солоноватой воды, но в том же бассейне, стоит на краю утеса, на высоте 250 метр., город Аин-Темушент, Timici римлян. Немногие из новых городов Алжирии достигли более цветущего состояния: пояс возделанных земель, которым он окружен, расширяется с каждым годом; в то же время Темушент является центром края, очень богатого рудными месторождениями. К югу от города, недалеко от долины Иссера, находится знаменитая Аин-текбалекская ломка просвечивающего оникса, которая еще недавно разработывалась. Эта ломка, известная уже римлянам, самая богатая в провинции и лучшая во всем свете, давала иногда глыбы совершенно чистого оникса до семи метров длиной. Этот драгоценный камень, почти неимеющий себе равного между материалами для декоративного искусства, благодаря просвечиваемости массы, богатству окраски, контрасту тонов и узоров, произошел, повидимому, путем медленной кристаллизации углекислой извести, которую отлагали инкрустирующие источники в присутствии металлических солей. Ключи Гаммам-Бу-Хаджар, в 14 килом. к северо-востоку от Аин-Темушента, достигают температуры 95 градусов, как воды Гаммам-эль-Месхутин.

В бассейне верхнего Иссера, восточной ветви реки Тафны, главная община—Ламорисьер, станция железной дороги из Орана в Тлемсен через Сиди-бель-Аббес; проектированная запруда должна задерживать воды Иссера выше этого поселения и образовать искусственное озеро, объемом около десяти миллионов кубич. метров, которое будет орошать плодородные равнины Улад-Мимун. Между местом, выбранным для запруды, и домами деревни Ламорисьер видны еще, так называемые, Хаджар-Рум, или «Римские камни», как показывает одна надпись, дешифрированная Шербонно,—остатки укрепления Castra Severiana. В соседстве находятся залежи серебро-свинцовой руды и лигнита

Тлемсен, город «с тысячью источников», также принадлежит к бассейну Иссера чрез ручей уэда Секак. Это один из красивейших городов Алжирии: его называют «африканской Гранадой» именем, которое он заслужил также своей историей. Пятый по числу жителей, первый по историческим воспоминаниям и остаткам арабской архитектуры, он стоит у северного основания скалистой горы, на покрытой лесом высокой террасе (слишком 800 метр.), откуда открывается обширный вид на долины Иссера и Тафны, и с боков которой льются многочисленные каскады, доставляя оросительным каналам постоянный поток, несущий слишком кубич. метр воды в секунду. Фруктовые деревья всякого рода, от которых римская колония и получила свое имя Pomaria, закрывают город своей густой зеленью: издали, когда подъезжаешь к Тлемсену, видны только башни и минареты, выступающие над сплошным лесом. Со времени своего основания город уже переменил место. Римская Помариа находилась на юго-востоке от нынешнего города, там, где видны остатки древних городских стен и валов (Агадир); но один минарет указывает местоположение бывшей столицы, обвалившаяся ограда которой служила каменоломней для строений Таграрта, западного города, известного ныне под именем Тлемсена. Сделавшись метрополией большой берберской конфедерации племен зената, Тлемсен, занимаемый последовательно различными династиями, подвергавшийся осадам, голоду и опустошениям, продолжал, тем не менее, расти, и в пятнадцатом столетии достиг высшей степени своего могущества. Население его состояло, говорят, из 25.000 семейств, и по своей торговле и промышленности, по своим богатствам, по развитию наук и искусств, он мог сравниться с образованными городами Европы: так же, как Кордова, Севилья и Гранада, он дал свидетельство высокой цивилизации, на которую может подняться берберская раса. Минареты и куполы мечетей, резные украшения и арабески стен повествуют о славе зенатских художников; летописцы прославляют чудеса искусства, которые были собраны в Тлемсенском дворце, и в одном монастыре этого города долго преподавал Ибн-Халдун, автор «Истории берберов».

Когда испанцы загородили ему дорогу к морю завоеванием Орана и уничтожили торговлю, которую богатые венецианские и генуэзские колонии вели на этом берберском рынке, Тлемсен быстро пришел в упадок; впрочем, он вскоре после того потерял и свою независимость: он сделался вассалом кастильцев; затем, в 1553 г., подпал под власть турок, и большинство его жителей эмигрировали в Марокко. Это был маленький полуразрушенный городок, который оспаривали друг у друга гарнизон кулугли и солдаты мароккского императора, когда явились французы в 1836 году, но чтобы отдать его спустя короткое время эмиру Абдель-Кадеру. Они овладели им окончательно лишь в 1842 г., и тогда он сделался их главным стратегическим пунктом на мароккской границе. Отстроенный в большей части на европейский манер, он имеет правильные улицы и площади, военные и муниципальные здания, с симметрично прорезанными окнами, но отличается еще от большинства алжирских городов обширностью своих мавританских кварталов: по выходе из-под мрачных сводов, перекинутых с дома на дом над узкими извилистыми улицами, вдруг видишь лестницу, освещенную лучами солнца, которые пробиваются сквозь трельяж из виноградных лоз; квадратные ворота обрамляют вид тенистых внутренних дворов; на вершине улицы, господствуя над лабиринтом строений и их черепичных крыш, показывается белый минарет. Эти картины, ярко расцвеченные группами прохожих в красивых желтых и зеленых костюмах, придают городу необыкновенную прелесть; но за этой живописной внешностью часто скрывается вопиющая бедность; особенно в еврейском квартале низенькия, тесные и грязные лачуги представляют настоящие вертепы. Единственные красивые здания, оставшиеся от Тлемсена берберских времен—это мечети: некоторые из них сохранили еще свои изящные минареты с мраморными колонками, украшенные мозаикой, живописью, лакированными изразцами; неф главной мечети, поддерживаемый 72 колонками, и особенно неф мечети Абуль-Гассана, разделенный на три части рядами колонн из оникса, составляют архитектурные достопримечательности Тлемсена, который, кроме того, обладает несколькими древними надписями, собранными в местном музее: между этими древностями особенно обращает на себя внимание эпитафия с надгробного памятника Боабдила, последнего мавританского короля Гранады, умершего в Тлемсене, а не на берегу одного мароккского ручья, в безвестной стычке, как утверждает легенда, не имеющая никакой фактической подкладки. Мешуар, или «Палаты Совета», находящийся в южной части города и заключавший в себе цитадель, королевские аппартаменты, казармы, тюрьмы, как касбы других городов, сохранил только мечеть и две старинные башни, вошедшие в состав группы новых военных сооружений.

Промышленные искусства, которыми некогда славился Тлемсен, не совсем исчезли: туземцы обработывают еще кожу и шерсть, ткут материи, выделывают оружие, приготовляют оливковое масло и пшеничную муку; но главный промысел, тот, которому посвящают свой труд колонисты французские, иностранные и арабские,—это садоводство. Возделанные земли Тлемсенской общины занимали, в 1880 г., следующее пространство: апельсинные рощи—12 гектар.; масличные рощи—468 гектар. (56.495 привит. дерев); сады и огороды—650 гектар.; виноградники—462 гектар.

Обильно орошаемые «двумя тысячами фонтанов», скаты террасы и нижния долины обращены в цветущие сады; апельсинные и масличные рощи образуют вокруг города пояс зелени шириной от 10 до 12 километров; кроме того, леса окружающей местности заключают в себе слишком миллион непривитых оливковых дерев. Оливковое масло составляет главный предмет торговли Тлемсена, которая в последнее время заметно уменьшилась, потому что караваны из Марокко и Сахары по большей части забыли дорогу к его рынку, а железный путь еще не поднялся до него. Впрочем, центр соединения железных дорог в западной Алжирии не мог бы быть помещен на этих высотах; международная линия из Туниса в Фец пройдет на севере от Тлемсена, долиной реки Тафны. Соперничество Орана грозит лишить этот город прямого железного пути, который соединял бы его с Рашгуном, его естественным портом на Средиземном море.

Тлемсен окружен целым рядом земледельческих поселений. В 2 километр. к юго-востоку, в самой живописной части восхитительного тлемсенского сада, в Эль-Эвбаде, стоит знаменитая кубба Сиди-Бу-Медина, андалузского мавра, жившего в XII ст., который в разное время был профессором в Багдаде, в Бужи, в Испании; рядом с надгробным памятником находятся мечеть и медерса. На юго-западе от Тлемсена, самое замечательное по историческим воспоминаниям и остаткам старины населенное место—Мансура, в 3 километр. от города. Там еще видна часть четыреугольной ограды (около 6 километру в окружности), воздвигнутой по повелению султана Абу-Якуба, в 1301 году, для более удобного наблюдения за Тлемсеном: таким образом осаждающий город, прозванный «Полем Победы», выстроился рядом с городом осаждаемым. Внутри ограды существуют еще остатки султанского дворца, а от древней мечети, находившейся в центре, сохранился только величественный минарет, вышиною в 40 метров; по словам легенды, целая половина этого здания, та, которую строили христианские мастера, отделилась в продольном направлении, оставив только половину, сооруженную чистыми руками правоверных. Французское поселение прилегает к стенам Мансуры; в окружающих его виноградниках филлоксера совершила, в 1885 г., свои первые опустошения на алжирской территории.

Река Тафна, описывающая обширный полукруг около Тлемсена, берет свое начало на самой окраине высокого плато, недалеко от городка Себху («Опушка»), который вместе с Эль-Ариша, лежащим на верхнем притоке Молуйи, долгое время был передовым постом французов на южной границе. На западе от Тлемсена пределы Алжирии охраняет, с 1844 г., город Лалла-Магниа, расположенный на одном из притоков Тафны, берущем начало на мароккской территории. Уже римляне основали на этом же месте военный пост Сир или Сира, имя которого указывает, повидимому, на финикийское происхождение. Благодаря своему положению на границе, у восточной оконечности равнины Ангад, Лалла-Магниа—очень бойкое торговое место, и мароккские эмигранты, особенно многочисленные в эпохи больших земледельческих работ, проходят здесь значительными партиями. Этот пункт можно считать настоящими воротами Марокко; через него должна проникнуть железная дорога, которая соединит Фец и все Мароккское государство с сетью остальной Берберии; уже и теперь годовые обороты торговли с соседнею страной достигают цифры свыше 5 миллионов франков. Многие реки: Уэрфеду, Муила и другие сходятся к Тафне ниже Лалла-Магнии, и приносят этой местности плодородие, которое можно бы было еще увеличить при помощи оросительных каналов. Ниже проектированной запруды, которая будет задерживать объем воды в 60 миллионов кубич. метров, бьют из земли горячие серные ключи Гаммам-Бу-Гара, которыми пользуются преимущественно женщины, арабские и еврейские. В округе Лалла-Магниа в разных местах открыты месторождения свинцовой, медной, марганцевой руды; разрабатываются пока только гар-рубанские залежи меди и свинцового блеска, находящиеся в 25 километр. к югу от главного города, в Асфурском лесу, который тянется по обе стороны границы.

Ремши, маленькая, пока еще незначительная, европейская деревня, занимает счастливое положение выше слияния двух рек, Иссера и Тафны: это—этапный пункт между Тлемсеном и его естественным портом, называемым Бени-Саф, по имени одного соседнего племени. От Тлемсена до Бени-Сафа расстояние по прямой линии всего только 48 километр., тогда как до Орана оно превышает 100 килом. Поэтому было бы крайне нужно, несмотря на оппозицию оранцев, желающих сосредоточить в своем порте торговлю всей западной Алжирии, построить железный путь из Тлемсена к нижней Тафне и к ближайшему порту; но это необходимое дело еще не начато; и порт Бени-Саф еще недостаточно защищен от волн моря искусственными молами. Торговля его, однако, очень деятельна, благодаря эксплоатации соседних железных рудников, содержащих около десяти миллионов тонн превосходной руды; слишком тысяча рудокопов, испанцев и мароканцев, работают в различных рудниках; и две железные дороги перевозят добываемую руду к амбаркадерам Бени-Сафа, откуда она отправляется даже в Америку; кроме того, на берегах Тафны разрабатывают обширные ломки гипса, продукты которых вывозятся в разные города прибрежья. Добыча руды в бени-сафских рудниках в 1883 г.: 264.804 тонны; движение судоходства в порте Бени-Саф, в том же году: 643 судна, общая их вместимость 386.545 тонн.

Один пункт соседнего прибрежья также мог бы быть обращен в порт; это плоский берег непосредственно к западу от устья Тафны. В этом месте небольшая цепь подводных камней, начинаясь от скалистаго мыса, идет до островка Сига, так что нужно бы было только дополнить это естественное жете и построить волноразбиватель, чтобы огородить, с восточной стороны островка, якорную стоянку в 10 метр. глубины, достаточную для нескольких больших судов; кроме того, пришлось бы построить жете на востоке, чтобы защитить бассейн от наносов Тафны. Остров Рашгун, по-арабски Аршгуль, лежащий в 2 километр. в открытом море, защищает рейд, прилегающий к устью Тафны; на этом острове, рядом с маяком, видны еще развалины арабского города. Вся область соседнего прибрежья тоже усеяна обломками старины. Но северо-востоке от Бени-Сафа» сохранились остатки римского порта Камарата; на юге от Рашгуна разбросанные камни Такебрита, или «Сводов», указывают местоположение древнего города Сига; на западе, недалеко от мыса Гонейн—переделанного моряками в «Ноев мыс»,—видны еще кое-какие развалины и отрывки городских стен: тут стоял некогда, доминируемый кручами джебеля Таджер, важный арабский город Гонейн, бывший одним из портов Тлемсена до завоевания Орана испанцами.

Между р. Тафной и мароккской границей на побережье существует только один французский город: это Немур, Ad Fratres римлян, Джемаа-эль-Газауат (Разауат) арабов. Латинское имя объясняется утесами, и теперь еще называемыми «Два брата», которые высятся в море с западной стороны, а арабское название, «Мечеть пиратов», напоминает экспедиции корсаров, которые выбрали эту бухточку как пристанище для своих судов. К востоку от города на скале стоит бывший бург корсаров, оканчивающийся, на краю мыса, высокой мечетью. Жители довольно красивой породы, и женщины с большим вкусом убирают свою роскошную шевелюру; красоту их типа и изысканность их костюма объясняют испанским и итальянским происхождением; они происходят от женщин руми (христианок), похищенных на противоположных берегах Средиземного моря. Гавань Немура, хотя снабженная мостами на сваях и несколькими молами, не довольно хорошо защищена, чтобы принимать во всякую погоду парусные суда и пароходы, которые совершают правильные рейсы и ставят этот город в прямые сношения с Ораном и с испанскими портами: Мелиллой на мароккском берегу, Альмерией и Малагой на берегах Андалузии; вывозится главным образом ячмень, а также рогатый скот, пригоняемый через Лалла-Магниа с границ Марокко. Движение судоходства в Немурском порте в 1883 году: 300 судов, общая вместимость 66.281 тонна. Немур и берберский город Недрома, лежащий в 24 километр. южнее, на одной из террас массива Фильгаусен, окружены, подобно Бени-Сафу, горами, очень богатыми железной, марганцовой и другими рудами. На юго-западе, близ куббы Сиди-Брагима, где за два года перед тем был истреблен отряд полковника Монтаньяка, Абдель-Кадер положил оружие в 1847 году: это был последний акт многолетней войны за независимость арабов.

Общины западного Телля с населением свыше 1.000 человек, живущих сплоченно (в 1881 году): Оран (1891 г.)—74.510 жит.; Тлемсен (1891 г.)—29.544 жит. (3.600 франц.); Айн-Темушент—5.518 жит.; Бени-Саф—4.862 жит.; Миссергин—4.496 жит.; Немур (1891 г.)—2.828 жит. (574 франц.); Недрома (смеш. община)—20.453 жит. (381 европейц. и евреев).

Арабы и берберы этой области часто меняли место жительства, переходя с одной стороны границы на другую, чтобы избегнуть притеснений от поставленных над ними начальников, или чтобы избавиться от платежа военных контингентов. Так, некоторые роды племени бени-изнатен или бени-снассен из окрестностей Немура и племя харар из Тлемсенского округа покинули территорию Алжира, чтобы удалиться в Марокко. Но порожния места в горах Трарас были заняты трудолюбивыми кабилами из племен бени-менир, бени-хелал, бени-уарсус, усердными земледельцами, извлекающими пользу из каждого клочка земли, где может расти масличное дерево или даже пучек пшеницы.

В будущем, с устройством удобных путей сообщения и заселением плоскогорий и гор, установятся, конечно, частные сношения между жителями Телля и жителями Сахарской покатости. Тогда и административные деления, как они начертаны на картах, будут более гармонировать с природой вещей: населения, учреждения, нравы сравняются, сделаются более или менее сходными на всем пространстве от прибрежья до пустыни, от Боны до Тугурта, от Алжира до Мзаба, от Орана до Тиута. В настоящее же время обращенные к Сахаре скаты, столь отличные от поморья по физическому виду, не менее резко отличаются и по характеру обитателей. Истинное деление—это деление на две покатости: с одной стороны—Телль, сделавшийся уже почти европейской страной, с другой—внутренняя область, принадлежащая еще африканским народам. Впрочем, в сравнении с областью побережья и краевых горных цепей Телля, область высоких плоскогорий и сахарской покатости представляется почти пустынной; арабские или берберские племена занимают там, пропорциально их числу, огромное пространство, тогда как колонии европейцев, очень раскиданные, состоят из малочисленных групп. По переписи 1881 года, все европейское население, не считая евреев, которым натурализация дала титул французов, едва достигало 5.000 чел. во всей этой половине Алжирии, т.е. составляло только около одной сотой общего числа её жителей (не-магометанское население в замкнутых бассейнах Алжирии и на покатости пустыни в 1881 г.: 3.589 французов, 1.101 натурализованных евреев, 1.784 иностранца).

А между тем на сахарской покатости есть обширные местности, представляющие для колонизации благоприятные климатические и почвенные условия, как о том свидетельствуют развалины городов и ферм, оставленные римлянами. В высоких долинах Джебель-Ауреса европейцы легко акклиматизируются, а зимой им даже приходится страдать от суровости холода. Джебель-Шешар и горы Немемша, гораздо менее исследованные, кажется, не так богаты здоровыми и годными к культуре землями; особенно ощутителен недостаток ключей и правильного потока ручьев: иная долина семь раз была покидаема жителями, вследствие продолжительных голодовок, и семь раз заселялась снова. Маскерэ не встречал в этой стране мегалитических могил, но он нашел там много римских развалин: нарождающаяся колония Тебесса легко может расшириться, перейдя пороги, отделяющие верхний бассейн уэда Меллег от бассейнов рек, которые спускаются на юг к шотту «Внутреннего моря». Народцы зенатской расы, немемша, маафа, ашеш, бени-барбар, решайш или решеш, кочующие в гористой области между собственно Ауресом и границей Туниса, имеют несколько укрепленных деревень, где у них хранятся запасы зернового хлеба; при устьях долин, в Сахаре, последние воды, изливаемые горными потоками, орошают сады нескольких монастырей (зауйя) и окружающих их хижин. Таковы два селения Феркан и Негрин, близ тунисской границы, к северу от небольших шоттов, соединяющих Мельгиг с Гарсой. Недалеко от Негрина видны развалины одного из римских военных постов, охранявших подступы к колонии на границах пустыни: эта груда обломков, или геншир, называемый арабами Бессериани, представляет собою остатки римского поста ad Majores.

Собственно Аурес или Аурас, то-есть «Кедровая гора» (по объяснению некоторых этимологов), заключается между течением уэда Эль-Кантара и течением уэда Эль-Араб: почти на всем своем протяжении он населен народцами берберского языка, впрочем, весьма различного происхождения. Некоторые племена, наприм. улад-зейан, как говорят,—арабы, частию берберизованные,—явление очень редкое в Мавритании, где, под влиянием завоевания и обращения туземцев в ислам, арабский язык сделался языком миллионов местного населения. Со времен римской эпохи в пределах Ауреса, повидимому, произошли большие этнические перемены, причину которых нужно искать в приливе новых элементов и передвижении населения. Этот горный массив не расположен, как Джурджура, в форме крепости, представляющей со всех сторон неприятелю крутые стены; напротив, он состоит из отдельных небольших кряжей, образующих столько же проходов, легко доступных с той и другой оконечности; благодаря такому расположению, завоеватели могли и с севера, и с юга проникать в самое сердце высоких долин, не встречая больших препятствий. По мнению Маскерэ, племена, живущие в северо-восточной части Джебель-Ауреса, около города Хеншела, именно амамра и уджана, имя которых представляет лишь другую форму названия «зената» (уджана или у-джана значит «сыны Джаны» или Заны; зената—собирательное от того же имени), должны считаться древнейшими обитателями края, и наречие их чище, чем наречие других племен. Улад-аззиз, занимавшие самую высокую область гор к югу от Махмеля, принуждены были покинуть родные места и удалиться в Телль до окрестностей Боны, где они смешались с народцами различного происхождения; между заменившими их племенами есть даже выходцы из Марокко. Жители Ауреса, предания которых упоминают о существовании автохтонов (первобытных обитателей), называемых барбарами или берберами, описывают их как народ земледельцев, «ухаживающих за оливковыми деревьями, не строющих домов и ходящих с непокрытою головой». Некоторые туземцы племени шауйа, на Джебель-Ауресе, живут еще в подземных галлереях, в роде тех, какие можно встретить на Джебель-Гуриане, в Триполи. Деревня Тизи-Грарин, близ уэда Беджер, представляет в полном смысле убежище троглодитов. В этом месте вершина горы состоит из пластов с желобчатыми краями; между этими-то естественными столбами гнездятся человеческие жилища, и жерди, вбитые горизонтально между каменными слоями, образуют площадки, наклонные плоскости, наружные ступеньки, по которым поднимаются и спускаются люди и животные, как бы висящие на воздухе.

Турки не проникали в Аурес, а французы завоевали его только в 1845 г. Три города, Хеншела на северо-востоке, Батна на севере, Бискра на юго-западе, служат постами, откуда последние наблюдают за этим массивом, но они пока еще посещали его только в качестве завоевателей или исследователей. А между тем на французов в крае смотрят как на потомков древних колонистов тех гор, руманов или римлян, называемых также джухала, т.е. «идолопоклонниками», и именно древние памятники, особенно надписи, составляют в глазах туземцев наиболее законное право французов на обладание Алжирией. «Руми, сыны руманов, говорят они, только вернули себе имущество своих предков». По преданию, римляне были великаны, жившие в пещерах или в укрепленных замках на вершинах гор; им приписывают все развалины того края, и между прочим, круглые могилы, встречающиеся еще сотнями в разных местностях Джебель-Ауреса, хотя земледельцы обыкновенно убирают с полей груды камней, чтобы легче было пахать. Без всякого сомнения, римляне же и цивилизованные берберы, жившие рядом с ними в горах Aurasius, культивировали оливковые леса, от которых еще остались кое-где рощицы на склонах, и употребляли для выжимания масла прессы, находимые во множестве вокруг древних поселений. Кровь римлян и колонистов всякой расы, галлов и германцев, сопровождавших завоевателей, вероятно, сохранилась через скрещивание и у нынешних горцев, судя по большому числу блондинов, встречающихся между жителями Ауреса. Целые племена, и притом самые значительные, носят название «румания», и даже в сахарских оазисах, у подошвы Ауреса, сохранились эти «римские» берберы. Местное наречие заключает в себе много латинских слов, между прочим, названия месяцев, из которых иные менее изменились в берберском, чем во французском языке; слово бинью, означающее кедр, дерево, покрывавшее некогда все горы Ауразиуса, происходит, как полагают, от латинского pinus. Многие праздники, христианского происхождения, несомненно ведут свое начало с той эпохи, когда горцы провинции Африки посылали своих епископов на соборы. На Рождестве, или Бу-Ини, женщины одного руманийского племени переменяют камень очага и окружающую его землю; так же, как во Франции, желают друг другу «бу-ини» (bonne annee), т.е. «доброго года». День нового года, называемый иннар, т.е. январь, посвящен поздравлениям, визитам, увеселениям и пирам. Перед Вознесением, когда празднуется наступление весны, жители Менаа, главного местечка племени улад-абди, совершают прогулку по горам, при звуке флейт, и приносят оттуда зеленые ветки и траву. Праздник осени тоже соответствует праздникам, которые справляют в Европе во время сбора винограда. Крест, которым татуируются некоторые жители Ауреса, есть, как полагают, остаток старой веры.

По существующему на Ауресе преданию, туземцы были обращены в ислам одним мусульманским святым, по имени Сиди-Абдаллах; некоторые из их племен принадлежали к-секте ибадитов, подобно островитянам Джербы и бени-мзабам, а у племени улад-дауд сохранились смутные воспоминания, заимствованные из иудейства. До прибытия французов большинство жителей Ауреса были магометанами только по имени, и так же, как северные кабилы, вовсе не сообразовались в своем судопроизводстве с предписаниями Корана: они знали только свои «кануны», впрочем, гораздо более простые, чем каноны джурджурского населения. Это французы, косвенно, всего более способствовали исламизированию ауресских горцев, сносясь с ними исключительно на языке Корана, единственном, который они знали, и навязывая им арабских кади, творящих суд по обычному кодексу, т.е. по книге Магомета. Политическое единство туземцев установляется мало-по-малу в Джебель-Ауресе в пользу расы, которая со всех сторон осаждает горы. Арабский язык тоже все более и более распространяется в крае, сильный своим единством, в сравнении с многочисленностью берберских диалектов. В восточном Ауресе эти отдельные наречия составляют семью зенатского языка, тогда как в западном говорят языком мазехр или тмазирт (темазирха), слово, в котором легко признать имя берберской расы амзигов или амазигов. Но обыкновенно говор западных племен Ауреса обозначают словом «тешавит», в просторечии «шауйа». Так же называется совокупность племен Ауреса, а иногда это имя, происходящее от арабского слова шави, которое значит «пастух овец», прилагается вообще ко всем берберам Алжирии, кроме собственно кабилов. Ауресский язык шаула, которым улад-абди говорят чище, чем другие амазигские племена, отличается от северных берберских диалектов необыкновенной мягкостью.

Несмотря на перемены, совершившиеся со времени прибытия французов в управлении шауйского общества, многие национальные обычаи сохранились до сих пор. Женщины не закрывают лица, но носят огромные серьги; они пользуются большой свободой, путешествуют, работают на поле вместе с мужчинами, совершенно как крестьянки во Франции; но в принципе они считаются неполноправными и не могут наследовать. Девушка или женщина составляет собственность отца, брата или мужа; супруг покупает ее, как скотину, и заставляет платить себе вознаграждение за всякий проступок словом или действием, учиненный против его живого имущества; прелюбодеяние оплачивается, как и человекоубийство, ценой крови. Прежде убийца уходил в изгнание на два года, затем возвращался, чтобы отдать себя в руки родных жертвы, неся на голове известную сумму денег. Он низко кланялся и говорил: «возьмите мою голову». Обыкновенно брали деньги. Джемаа или веча, состоящие из именитых членов племени, еще сохранили некоторый авторитет; у племени улан-абди, которые такие же руманы, как улад-дауд или туаба, власть принадлежала в каждой деревне четырем лицам, представлявшим столько же групп или родов, некогда враждовавших между собой: примирение состоялось установлением этого четыреглавого правительства, опирающагося на вооруженную силу из сорока человек, по десяти от каждого клана. Но учреждая эту аристократию в видах предоставления соперничающим равной доли участия в управлении, улад-абди принесли в жертву народную свободу: граждане не собираются более на державные мирские сходы для обсуждения общих дел.

Земледельцы, подобно кабилам, но также и пастухи, на что указывает самое их имя, ауресские шауйа уступают жителям Джурджуры в умственных способностях, в деятельности, в промышленном искусстве: «у них мясо вместо мозга в черепе», говорят обыкновенно, когда хотят выразить, как неповоротлива их мысль. Однако, есть много шауйа, которые являют собой доказательство противного. Так, один из их народцев, инублен, состоит из людей, которые почти все занимаются лечением, правят кости и очень искусно делают операцию трепанирования. Есть также племена, проявляющие замечательное искусство в перехватывании вод и направлении их в оросительные канавы. Вокруг некоторых селений заботливо культивируют плодовые деревья: смоковницы, орешины, маслины; Маскерэ нашел у них тиски для выжимания масла, совершенно похожия на снаряд, который употребляли для этой цели римляне, и одно из берберских племен, бени-ферах, применяет еще те же способы производства, какие применяли древние переселенцы из Италии. Еще не так давно между различными софами велась вооруженная борьба из-за пользования пастбищами—борьба, сокращавшая излишек народонаселения; теперь равновесие между произведениями земли и количеством ртов поддерживается эмиграцией; выходцы племени шауйа очень многочисленны в Константине, где они исполняют профессии мясников, хлебопеков, истопников, как мзабиты в Алжире. Впрочем, горы Ауреса слишком бесплодны, по крайней мере на южной их стороне, палимой солнцем, чтобы обитатели могли вести там вполне оседлую жизнь: бедные огороды на высотах дают им лишь немного плодов; они должны гонять стада овец и коз на отдаленные пастбища, возделывать орошаемые лощины, совершать не близкий путь к южным соседям, чтобы купить фиников; почти круглый год им приходится кочевать, проводя время в шатрах, хотя у них есть и постоянные жилища, где, впрочем, всегда остаются самые бедные, не имеющие ни поля, ни скота. Со времен римской эпохи уменьшение воды имело то роковое следствие, что жители сделались больше, чем прежде, номадами, и являются таковыми тем в большей степени, чем бесплоднее местности, по которым им приходится кочевать: образ жизни объясняется и обусловливается свойством почвы. Постоянные селения улад-даудов расположены большею частию вдоль оросительного канала, который вырыли римляне, чтобы утилизировать воды «Белой реки», уэд-эль-Абиод, направляющейся на юг к впадине шотта Мельгиг. Над деревней, представляющей треугольную кучку сероватых хижин, которые лепятся по склону горы, господствует стоящая на вершине крепостца, гелаа или такелет, служащая запасным магазином для жителей целого племени. Каждая семья держит дома только такое количество провизии, какое необходимо на несколько недель; все же остальное, пшеница в зерне, финики, коровье масло, сушеное мясо, шерсть, хранится в укрепленном складе.

Хеншела, французское поселение, обещающее быть современем значительным городом, благодаря своему счастливому положению в точке соединения нескольких плодородных долин, командует восточной частью Ауреса. Из этого пункта всего удобнее производить исследование области гор; но Хеншеле недостает еще сети колесных дорог, которая сделает ее тем, чем некогда был римский город Багай, лежавший севернее, то-есть центром торговли и заселения для окружающей местности. К югу от Хеншелы высится почти уединенная гора Джаафа, оканчивающаяся столообразной, окруженной пропастями, площадкой, на которой видны развалины такелета: эта гора, северо-восточный бастион всего массива Джебель-Аурес, есть, вероятно, та скала, которая во времена римлян носила специально имя Aurasius; она была взята византийским полководцем Саломоном; город, расположенный у её основания, унаследовал стратегическую важность, которую имела некогда крепость на горе. Хеншела стоит на том месте, где находилась Маскула римлян; в окрестностях, преимущественно на севере, на покатости котловины, дно которой занимает Гараа-эль-Тарф, рассеяны многочисленные развалины: мегалитические памятники, особенно могилы, окруженные рядом камней, встречаются тысячами в этой области. Расположенная на высоте слишком 1.000 метр., недалеко от водораздельного порога между Средиземным морем и Сахарой, Хеншела господствует в одно и то же время над истоками уэда Меллег и над истоками ручья, который, под разными именами, разделяет массив Ауреса и джебель Шешар, впадая в долину Зибан, у Ханга-Сиди-Наджи, главного административного пункта Шешарского округа: там этот поток носит имя уэд-эль-Араб; близ Хеншелы он назывался уэд Мегар. Местечко Сиди-Наджи, лежащее в северо-восточном углу Ауреса, могло бы дополнять стратегический четыреугольник этих гор, вместе с городами Хеншела, Батна и Бискра; но оно не занято французским гарнизоном: важное значение его зависит главным образом от его рынков. Мечеть его, построенная тунисскими мастерами,—самая красивая и самая знаменитая в области Зибан. Зауйи (монастыри) довольно многочисленны в этом крае: выше, на той же реке Эль-Араб, но в центре гор, находится очень богатый монастырь Хайран, господствующий над населениями джебеля Шешар, и влияние которого распространяется даже на племена Туниса; ниже, в равнине, близ древнего римского поста Бадос (ad Badias), существует другая зауйя, в селении Лиана, хорошо известная горцам и сахарцам. На западе, в ущелье одного горного потока, бегущего с южных скатов джебеля Ахмар-Кадду, находится религиозное селение Тиммермасин, принадлежащее одному специальному братству, духовный авторитет которого признается во всем Ауресе: братия этой обители, говорят, три раза пыталась поднять горцев против французов.

К западу от большой дороги, которую представляет долина уэда эль-Араб от плоскогорий до Сахары, от Хеншелы до Ханга-Сиди-Наджи, открываются другие естественные пути в том же направлении через Джебель-Аурес. Первый из них—тот, который начинается на юге от Шелии горным проходом Тизугарин и обширной равниной, называемой Мединской, т.е. «Городской», может-быть, в память какого-нибудь древнего города. Это—великолепная местность, пастбищами которой пользуется все племя улад-дауд, и которая, по мнению Маскерэ, должна современем сделаться средоточием европейской колонизации в центре Ауреса. Там начинается долина «Белой реки» (уэд эль-Абиод), которая тянется на юго-запад и теряется в Сахаре ниже таргита, или «теснины» Транимин. Эта долина, где находятся месторождения ртути, составляет территорию племени улад-дауд. Долина уэда Абди, параллельная предыдущей и представляющая такой же вид, населена племенем улад-абди, которое из всех горских племен оказывало самое энергическое сопротивление завоеванию. Крепость их, Нара, стоявшая на вершине скалы, была срыта в 1850 г. Нынешняя столица племени, местечко Менаа, построенная амфитеатром на берегу уэда Эль-Абди, может быть рассматриваема как центральное место массива Аурес.

Батна, главный военный и административный центр в южной части провинции Константины, охраняющий на севере область Ауреса, занимает, между двумя массивами, Ауресом и Тугером, такую же позицию, как Хеншела: она расположена в равнине, имеющей форму цирка, близ раздельного порога, который, с одной стороны, понижается к замкнутым впадинам плоскогорья и к бассейну Руммеля, а с другой изрезан ущельями, направляющимися к Сахаре; кроме того, она сообщается легко-доступными горными проходами и широкими долинами с бассейном Годны. К этой равнине сходятся важнейшие естественные пути южной части Константины: оттого римляне выбрали соседнюю местность, Ламбезу (Lambaesis), чтобы учредить там главную квартиру знаменитого легиона Fertiа Augusta и центр Военной Нумидии (Numidia Miliciana).

Занятая французами в первый раз в 1844 г., Батна сделалась постоянным лагерем лишь в 1848 г., но город быстро растет, благодаря важности торгового обмена, происходящего в этом переходном месте. Главное неудобство Батны—изменчивость климата: летом стоят большие жары, усиливаемые знойными, иссушающими ветрами юга, которые легко проникают тогда чрез ущелье, открывающееся в юго-западном направлении; зимой, напротив, бывают сильные холода, так как Батна лежит на высоте 1.035 метр., и холодные ветры, дующие над плоскогорьем, низвергаются между двух горных массивов, не встречая препятствий. На северо-западе, по северным скатам Тугера, тянутся кедровые леса, составляющие славу и гордость Батны, но, к сожалению, дурно содержимые.

«Новая Ламбеза» (как сначала называлась оффициально Батна) далеко не может сравниться великолепием с Старой, известной у берберов под именем Таззут. Хотя географические выгоды местоположения одинаковы, но Ламбеза пользуется преимуществом в отношении здоровости климата и обилия вод, распределяемых теперь по оросительным каналам при помощи запруд. Древний город занимал пространство в несколько лье, которое еще не все исследовано научным образом и, без сомнения, обещает археологам не мало счастливых находок. В ХVII веке, один губернатор Французского Бастиона (Bastion de France), близ Ла-Калле, впервые посетил замечательные руины римской Lambaesis; в следующем столетии их осматривали путешественники Пейсонель и Шау; со времени первой французской экспедиции в 1844 г., там неоднократно производились раскопки. Один Леон Ренье прочел в тамошних развалинах более тысячи надписей; сборник Inscriptions d’Algerie содержит слишком полторы тысячи надписей, собранных в этом городе, и каждый год открывают много новых; между эпиграфическими памятниками, найденными в Ламбезе, многие имеют высокую ценность для историков. Можно распознать еще места расположения двух лагерей, из которых один был, до времен Диоклетиана, резиденцией третьего легиона: это наилучше сохранившийся из всех лагерей, оставленных нам завоевателями Средиземного мира. Он имеет форму четыреугольника в 600 метр. длины и 400 метр. ширины, окруженного валами в 4 метра высотой, с башнями по углам. В центре стоит еще развалина претории, обращенная в музей и наполненная античными статуями, которые видны издалека сквозь аркады с полукруглым сводом. Из сорока триумфальных арок, виденных Пейсонелем в то время, когда город был еще почти в целости, теперь осталось только четыре, да и другие здания, за исключением гробниц, окаймляющих римскую via, были сломаны и послужили материалом для постройки домов, казарм, тюрем. Среди развалин приютилась французская деревня, окруженная садами. В политической истории Франции Ламбеза, более известная под именем Ламбессы, напоминает события междоусобной войны: в 1848 г., после июньских дней, туда были водворены на жительство четыреста парижан: затем после государственного переворота 1851 г. и в первые годы империи сотни республиканцев увеличили собой число ссыльных; это были дебюты колонизации у подошвы гор Ауреса. Ламбезская пенитенциарная тюрьма была преобразована в дом заключения для гражданских преступников, содержащихся по приговору суда.

В 20 километр. к востоку от Ламбезы находится геншир Тимегад, остатки римского города Thamugas, красотой зданий превосходившего Ламбезу. Последняя была военной столицей, тогда как Тамугас был, без сомнения, торговым центром и складочным местом для земледельческих произведений. В небольшом расстоянии к юго-западу от Тимегада, открывается, в толще Ауреса, между двух плато Бу-Дриасен и Харруба, очень узкий дефиле, почти так же трудно доступный, как и Константинский: этим, вероятно, и объясняется данное ему имя Фум Ксантина. Высоты, господствующие над этим ущельем, усеяны круглыми могилами: на первом из названных плато их насчитывают не менее тысячи, а на втором около двух тысяч: посреди этих могил стоят там и сям маленькия башни и развалины других значительных зданий.

В округе Батна встречается много других остатков веков доисторических и времен римских; но самый замечательный памятник той местности принадлежит эпохе, предшествовавшей пребыванию римских поселенцев: это Медрасен (Медгасен), стоящий на берегу себхи, в 30 километрах к северо-востоку от Батны, недалеко от станции Аин-Якут («Алмазный родник»), на константинской железной дороге. Этот мавзолей, построенный в том же стиле, как «Гробница Христианки», близ Типазы, состоит из круглой массы, на которой поставлен конус, представляющий 24 ступени; здание имеет 176 метр. в окружности, и карниз его поддерживается 60 колоннами; прежде, пока не осыпалась вершина, высота его была слишком 18 метров; по виду, говорит Эль-Бекри, оно походило на «большой холм». Археологи единогласно признали в Медрасене надгробный памятник царей Нумидии, сооруженный ранее той усыпальницы, которую воздвиг Юба, недалеко от своей столицы Jol Caesarea. Вокруг Медрасена рассеяны другие гробницы, в форме конусов, но меньших размеров. На западе, по направлению к Сетифу, следуют один за другим у подошвы гор несколько римских городов, сады которых орошались водами, проведенными из горных ручьев; один из этих городов, ныне геншир Зава, доминируемый высокой усеченной колонной джебеля Мастаа, носил название Diana veteranorum; далее следует Зрайа (в древности Зараи), где нашли, между прочим, любопытный таможенный тариф, свидетельствующий о важности тогдашних торговых сношений Судана с Мавританией в сравнении с нынешним движением обмена.

К западу от гор Ауреса и предгорий Батны, Тугера, Мостауи, Беллезмы, обширный бассейн Годны, «малая пустыня», отделенная от большой цепью гор Зибан, заключает в себе только развалины да маленькия селения почти сахарского вида, с их стенами из высушенных на солнце кирпичей. Некогда обильно орошаемая каналами, следы которых (рвы и запруды) еще видны до сих пор, Годна имеет теперь только болота и солончаки. На северо-востоке бассейна, недалеко от дороги из Сетифа в Батну, пролегающей через земли племени улад-эс-султан, местечко Нгаус, утопающее в зелени садов и богатое фонтанами, есть центр населения, впрочем, очень незначительный в сравнении с существовавшими некогда в этой местности римскими и византийскими городами, судя по оставленным ими грудам обломков. На юго-востоке той же впадины Годна, поселение Мдукаль, откуда несколько дорог пересекают горы, направляясь к цепи Зибан, само походит на оазис Заба своими пальмами, которые орошаются водами теплого источника. На севере бассейна, местечко Мейла в последнее время получило некоторое значение, как административный центр; некогда это был многолюдный город, от которого центральная впадина Годны получила свое название шотт Эль-Мсила. Это местечко, где несколько десятков французов живут среди двух тысяч арабов, окружено прекрасными фруктовыми садами, которые можно бы было расширить, утилизируя воды разлива уэда Ксоб для орошения полей.

В настоящее время главный город этой области—Бу-Сада (прежде Бен-Уэс), лежащий на высоте 578 метр., в юго-западном углу бассейна Годны. Низенькие домики, построенные в стиле сахарских ксуров, лепятся один над другим по скатам холма, увенчанного касбой и несколькими домами французской архитектуры; так же как в Тугурте, жители сгруппированы в разных кварталах, смотря по происхождению: люди местных племен бассейна Годны, арабы и берберы из Сахары, евреи, мзабиты, улад-наиль. Слишком восемь тысяч пальм осеняют сады, на берегах реки, протекающей у подошвы холма. Занятая французами с 1849 года, Бу-Сада, или «Счастливое место», заслуживает это название, если счастье понимать в смысле «богатства», ибо её постоянный рынок распространяет свои сношения с одной стороны до городов прибрежья, с другой—до оазисов пустыни. Сама Бу-Сада по своим культурам принадлежит в одно и то же время к Сахаре и к Теллю: находясь в соседстве с кабилами, занимающими горы к северу от Годны, она служит местом транзита для произведений их промышленности, отправляемых на юг; с другой стороны, она соприкасается с племенем улад-наиль и получает в склад все товары, привозимые ими из южных ксуров. Залежи каменного угля пока еще мало разрабатываются.

Большой союз наилов, кочевых арабских племен, пришедших в эти места около половины одиннадцатого столетия, занимает обширную территорию к югу от Бу-Сада: на западе она достигает Джебель-Амура, на востоке простирается до ксуров горной цеди Зибан; улад-наильские пастухи, вместе со своими союзниками гаразлиа, доходят во время кочевки до ворот Тугурта: становища их легко отличить по темно-красному цвету шерстяных палаток. Эти арабы разводят верблюдов в степях, овец на горах; кроме того, они сеют хлеб в сырых лощинах, служат посредниками в торговле между жителями Сахары и Телля, имеют в разных местах несколько складочных деревень с постоянным населением, составляющим в сложности несколько сот человек; у них есть даже кое-какая промышленность: они продают на рынках шерстяные ткани, выделываемые их женщинами; но, тем не менее, они живут в крайней бедности. Нищета и голод породили, между прочим, обычай, общераспространенный у наилов, предлагать за деньги своих жен проезжим путешественникам. Рассказывают, что Абдель-Кадер, по вступлении во власть, хотел-было уничтожить этот обычай; но так как следовавший затем год был отмечен большим неурожаем, то наилы приписали это бедствие гневу Аллаха и поспешили восстановить старый обычай. У этих арабских племен не парни уходят на чужбину искать счастья, а молодые девушки, славящиеся красотой, отправляются целыми партиями в ксуры и в города прибрежья зарабатывать себе приданое проституцией. Они обыкновенно сидят, в ожидании заработка, у своих дверей, неподвижные, молчаливые, разряженные точно идолы, едва могущие пошевелиться под бременем тяжелых материй, всевозможных украшений и фальшивых драгоценностей. Некоторые из них эмигрируют без намерения вернуться; родившихся на чужбине девочек они оставляют при себе, мальчиков же отсылают в родное племя. Мужчины принадлежат к числу красивейших между арабами, но их упрекают в изнеженности; они славятся своим искусством в игре на флейте.

К юго-западу от города Бу-Сада, военный пост Джельфа, лежащий на высоте 1.167 метров, на дороге из Алжира в Лагуат, занимает центр земли улад-наилов. Джельфа не только бордж,—это в то же время центр колонизации; и хотя ручей, текущий по этой части плоскогорья, чтобы излиться в себху Захрез-эль-Гарби, есть, подобно многим другим потокам Алжирии, «Соляная река», однако, вода его могла быть утилизирована для орошения; на берегах ручья были посажены итальянские тополи, и скаты окружающих гор, еще недавно совершенно голые, начинают покрываться лесом, состоящим из различных древесных пород. Успешные опыты облесения, сделанные в Джельфе, на диких кручах джебеля Сахари, имеют решающее значение и, без сомнения, послужат примером колонистам, которые селятся в высоких долинах этих областей, особенно на западе, в Джебель-Амуре. Но, несмотря на голый вид этого разорванного хребта, отделяющего плоскогорья от сахарской покатости, они не лишены своего рода красоты, которую им придают смелость формы, чистота профиля, блеск красок. Трудно представить себе более живописные утесы, чем стены джебеля Бу-Хаим, круто обрывающиеся, изрезанные узкими коридорами от действия размывания и ограничивающие правильное плато, слегка вогнутое к центру в форме котловины. Недалеко оттуда, Аин-эс-Султан, был рубежем римских владений: несколько руин—последние, которые мы встречаем в южном направлении под меридианом Алжира—свидетельствуют о пребывании римлян в этой части плоскогорья, теперь далеко перейденной французами.

На юго-западе от Батны, дорога в пустыню и строющийся рельсовый путь направляются к горному проходу Эль-Биар (1.090 метр.), то-есть «Колодцев», откуда начинается спуск к Сахаре, в начале нечувствительный; небольшой ручей, уэд Эль-Кантара, круто спускающийся рядом маленьких каскадов с высоты слишком 300 метров, течет рядом с дорогой, усиливаемый другими потоками при выходе каждой боковой долины; кучи обломков, извергнутых из ущелий в долину, по мнению Града, суть не что иное, как морены глетчерного происхождения. С той и другой стороны долины высятся зубчатые известковые скалы, почти лишенные растительности, которая появляется, в виде одинокого деревца или куста, только там, где в углублении между камнями скопилось немножко растительной земли. Вдруг утесы раздвигаются, ручей низвергается водопадом, пересекаемый римским мостом на арках, от которого нижняя долина получила имя Эль-Кантара: это «Мост» по преимуществу, мост, соединяющий Телль с Сахарой. Из всех местностей Алжирии, столь богатой, однако, прекрасными пейзажами, ни одна не пользуется большей славой; здесь мы видим самый яркий контраст между каменистыми плоскогорьями и зеленеющими оазисами; восток показывается вдруг через «золотые двери». У арабов существует поверье, отчасти оправдываемое фактами, что скалы Эль-Кантара задерживают на своих вершинах все облака Телля: «дойдя до этих гор, дождь умирает». С одной стороны—область зимы, с другой—область лета; вверху—Телль, внизу—Сахара; на одной покатости гора черная, цвета туч и дождя, на другой—розовая, цвета ясной погоды. Под ногами у себя видишь открывающуюся долину, где вода бежит извилистой лентой под тенью пальм; три группы домиков, составляющие вместе деревню Эль-Кантара, показываются в прогалинах оазисов, резко отличаясь от селений, встречавшихся в северной области; жилища и сады, даже стада и люди,—все изменилось видом, и самое освещение этих картин уже иное. Однако, из Эль-Кантара еще нельзя созерцать беспредельный горизонт пустыни: нужно еще пройти обширный и плодородный бассейн Эль-Утайа, его соляную гору и теплые источники Фон-Шод, называемые туземцами Гаммам-эс-Салехин, т.е. «Купальни Святых», затем перевалить через порог, горный проход Сфа, чтобы увидеть расстилающееся на юге безбрежное песчаное море, по которому там и сям разбросаны архипелаги оазисов, представляющиеся зелеными пятнами: здесь открываются «Ворота Пустыни», за которыми начинается бесконечная равнина, развертывающаяся до красной или фиолетовой, иногда черной линии горизонта песков. Иллюзия полная: эта отдаленная полоса—океан!

Бискра, главный город горной цепи Зибан, продолжающейся на восток до тунисской границы, имеет важное значение по своей стратегической позиции у ворот пустыни, а также благодаря происходящему в нем торговому обмену между произведениями двух смежных поясов. В этом углу древней Мавритании французы попирают ногами почву, которую уже возделывали римляне, и форт Сен-Жермен стоит недалеко от того места, где некогда находилось поселение Ad Piscinam; но южнее этого пункта до сих пор еще не открыли никаких римских камней: легенда говорит только об одной армии руманов, истребленной номадами близ Тамерны, и о другой, которая будто бы увязла в топких болотах Темассина. Французский форт в Бискре, подобно касбе, которую он заменил, построен выше оазиса, над водами которого это укрепление вполне господствует при помощи запруды: можно остановить соединенный поток уэдов Эль-Кантара и Абди и тем истребить, вместе с лесом пальм, всех людей, живущих под их тенью. Этот поток даже летом дает некоторое количество воды, исчисляемое в меженное время слишком в 600 литров в секунду; кроме того, несколько живых ключей бьют из самого ложа. Французский город, построенный, как все арабские селения в цепи Зибан, из высушенных на солнце кирпичей, сгруппировал свои дома с арками и террасами под защитой форта; южнее расположены деревни негритянские, арабские, берберские; оазис заключает в себе семь ксуров, разбросанных, как ксуры тунисских оазисов; это один сплошной сад, который тянется на 5 килом. в длину. Около 140.000 пальм, производящих вместе слишком 100.000 гектолитр. фиников, занимают 1.300 гектар.; среди этого обширного пальмового леса растут несколько тысяч маслин, происходящих, как говорят, от римских плантаций, и множество других плодовых дерев; кроме того, французами разведены сад для акклиматизации тропических растений, древесные питомники, парки для гулянья. В последнее время Бискра сделалась зимней санитарной станцией, и много больных из северных французских департаментов приезжают искать здоровья под её почти всегда ясным небом. Но эти гости бегут от жаров с первых же дней весны, и берберы, составляющие главную массу населения, уходят вслед за ними на заработки в города поморья. Уроженцы Бискры встречаются тысячами в больших городах Алжирии: первый туземец, протянувший руку французам, чтобы помочь им высадиться на набережную Алжира, был бискриец, вероятно, уроженец одного из зибанских оазисов, так как с незапамятных времен эмигранты из этой области исполняют по преимуществу профессию лодочников в городе Барбароссы. Правда, этим именем называют обыкновенно всех выходцев с юга, кроме негров и мзабитов. К северо-востоку от Бискры, в горах Джебель-Аурес, учреждена военная санатория—лагерь Джемора.

В восточном Забе (Заб Шерги) оазисы следуют один за другим узкой полосой, ограниченной с одной стороны откосами гор, с другой—солончаковыми берегами впадины Мельгига. В этой местности главная группа пальм образует, на юго-востоке от Бискры, оазис Сиди-Окба, названный так по мечети, воздвигнутой над могилой знаменитого завоевателя: здесь, вероятно, кончил жизнь, в 1860 году геджры, основатель Кайруана, полководец, который, как гласит легенда, по ту сторону Магреба эль-Акса, скакал все вперед до тех пор, пока конь его не прыгнул в волны Атлантики. Атакованный несметной толпой берберов-христиан, к которым присоединились греки, еще многочисленные в том краю, он погиб со всей своей дружиной. Монастырь (зауйя), основанный рядом с его могилой, сделался духовной метрополией всей страны и одною из славнейших школ мусульманского права в Алжирии. Обитатели Сиди-Окба живут паразитами, кормясь на счет пилигримов,—жалкое население нищих и калек, слепых, хромых и прокаженных.

К юго-востоку от Бискры, многочисленные оазисы образуют архипелаг возделанных земель, которому дают название северного Заба (Заб Дахри), или южного Заба (Заб Гебли)—название, не оправдываемое положением их относительно совокупности Зибанов, т.е. «Деревень», так как на востоке другой Заб тянется вдоль южной части Ауреса. Туда также проникли армии Рима, и столица этих оазисов еще обладает римским замком, свод которого жители заменили слоем земли, поддерживаемым стеблями финиковых пальм; черепки глиняной посуды и шлифованные кремни, находимые в песках около селений, напоминают также о пребывании там каких-то неизвестных народов, предшественников римлян. Пальмы северного Заба дают лучшие финики страны, но плантации недостаточны для прокормления населения, хотя в последнее время французскими землевладельцами создано несколько новых оазисов; подобно туземцам тунисского Джерида, жители алжирских оазисов занимаются выделкой шерстяных ковров; особенно славятся ковровые изделия оазиса Лишан. Главный пункт этого архипелага—местечко Тольга, расположенное среди великолепного пальмового леса, деревья которого обвиты гирляндами винограда и который оглашается воркованием несметного множества горлиц. Монастырь этого городка, окруженный пятнадцатью мечетями и еще более могущественный, чем зауйя в Сиди-Окба, привлекает в свою школу арабской юриспруденции около тысячи студентов, и политическое его влияние, всегда проявляемое в смысле примирения с французами, распространяется до тунисской границы; власть джемаа, которые собираются в селениях этого края, как в большинстве берберских общин, почти подавлена между двумя авторитетами—мусульманской зауйи и французской префектуры. На северо-востоке от Тольги, в оазисе Лишана, находятся развалины местечка Заача, жители которого долгое время были союзниками французов и не пускали к себе посланцев Абдель-Кадера, но потом возмущенные тяжкой обидой, нанесенной им новыми господами, восстали против иноземных завоевателей. Не было примера более геройского сопротивления: приходилось брать с бою пальму за пальмой, дом за домом, и во время окончательного штурма, произведенного после 25-дневной осады, победители пощадили только одну старуху. С 1849 года, эпохи разрушения Заачи, местечко это не было вновь отстроено; уцелевшие остатки пальмовой плантации сдаются в аренду жителям соседних оазисов.

На юг от Бискры, дорога в Тугурт, рядом с которой вскоре будет построен рельсовый путь, идет через новый оазис Ум-эль-Тиур, затем через редкие леса тамариска, окаймляющие северный берег Джедди, и огибает на западе топи или борма («котлы») шотта Мельгиг, южное продолжение которого составляет шотт Меруан. Оазисы следуют один за другим с севера на юг в равнине уэда Риг, где протекают подземные воды, и через известные промежутки встречаются артезианские колодцы, старые и новые. Благодаря недавним успешным бурениям, Мгайер мог упятерить протяжение своей пальмовой плантации, содержащей теперь до 50.000 дерев; точно так же подземные воды, изведенные на поверхность буравом французских инженеров, вызвали к жизни много новых садов вокруг Угланы и Тамерны. Известно, какие преобразования производит современная индустрия в этих южных оазисах: количество воды, даваемой артезианскими колодцами, почти учетверилось с половины настоящего столетия; число пальм почти удвоилось во всей области уэда Риг, а ценность их ушестерилась: введены новые культуры, и население значительно возросло; словом, вид местности совершенно изменился. Где показываются воды, там вскоре возникают людские поселения. До употребления артезианского зонда часто наблюдалось обратное явление: источники иссякали, вслед затем деревья вымирали, дома покидались, и песок скоро засыпал некогда цветущий оазис. Рядом с каждым «новым» городом виднеется «старый», указывая перемещение отверстия, через которое воды скрытого резервуара сообщаются с поверхностью земли. За исключением Тугурта (Теккарт), оазисы уэда Риг должны были, так сказать, перекочевывать в равнине, по воле подземной воды. Впрочем, осады и насильственные разрушения также нередко вынуждали обитателей Рига переносить свои жилища на новые места.

Эти туземцы, называемые руага (рурха или руара), в числе около 13.000 душ,—берберы зенатского происхождения, но в такой сильной степени смешанные с неграми, что походят на них цветом кожи, чертами лица и шевелюрой. Порабощенные властителями Тугурта с начала XV ст., они часто были вовлекаемы в войны между номадами и жителями ксуров. Новая история началась для них лишь с 1856 г., когда бур стал вызывать воды, скрытые в недрах земли. С этой эпохи социальные условия населения существенно изменились. Прежде окрестные номады были истинными владельцами оазисов. Жители ксуров культивировали сады на правах исполовников, тогда как кочевники пасли стада и ходили в Телль за покупкой зернового хлеба. Но в обмен за часть купленной пшеницы они требовали наибольшую часть сбора фиников; кроме того, они были закладчиками и ростовщиками; оседлые земледельцы находились у них в кабале, и положение их почти ничем не отличалось от положения крепостных. Но этот старый порядок вещей постепенно исчезает. Руага стали сеять ячмень на больших пространствах, что избавляет их от дорого-стоющих услуг кочевых поставщиков хлеба; большинство их сделалось собственниками пальм; кроме того, возрастающая ценность дерев и их продуктов, а также возвышение заработной платы, вследствие создания новых оазисов французскими обществами, дали возможность туземцам освободиться от своих наследственных долгов. Даже те руага, которые остались «хаммесами», т.е. пятинщиками, много выиграли в независимости и в благосостоянии со времени вырытия артезианских колодцев. Только некоторые пальмовые рощи принадлежат еще номадам, именно улад-мулетам: эти плантации сразу можно узнать по их запущенному виду. Четыре пятых производства фиников вывозится из оазисов через Бискру.

Окруженный 170.000 пальм, «древнейший оазис страны», Тугурт, заслужил своими обильными урожаями фиников прозвище «Чрева Пустыни»: это естественная столица всей области уэда Риг. С песчаных пространств, расстилающихся на восточной его стороне, этот город представляет импонирующий вид: передовые бастионы касбы, две массивные четыреугольные башни, постепенно съуживающиеся к вершине и оканчивающиеся нависшей галлереей, белые дома с плоскими крышами, ярко выступающие на темном фоне большого леса,—все это вместе образует полную и довольно грандиозную картину. Тугурт, стоящий на уэде Риг, ниже подземного слияния уэда Мия с уэдом Игаргар, находится на высоте 69 метр., у восточной подошвы плоскогорья, верхния площади которого выше метров на 100. Город имеет форму овала, удлиненного по направлению с северо-запада на юго-восток; длинный ров, теперь высохший, окружает дома, расположенные в виде сплошной стены; за рвом идет вал, защищающий город от вторжения песков. Внутри ограды, извилистые улицы и большая площадь разделяют населения различного происхождения—здесь сгруппированы собственно горожане, там вольноотпущенные негры, в ином месте иностранцы или евреи, обращенные в ислам. До недавнего времени разные кварталы жили между собой в постоянной вражде и борьбе; так же, как в Гадамесе и в большинстве других берберских городов, этнические элементы существовали бок-о-бок, но не слились в одно целое: они оставались врагами, и нередко вооруженный мир сменялся открытой войной. С 1854 г., когда французы овладели Тугуртом, город стал быстро развиваться и теперь достиг цветущего состояния: число жителей удвоилось; вместо лачуг из битой глины или высушенного на солнце кирпича, появилось много домов из плит гипса, с галлереями и верхними этажами; за городскими стенами основались обширные предместья; торговое движение, направляемое преимущественно французами, значительно усилилось. Самая деятельная промышленность Тугурта, как и в других оазисах,—выделка ковров и шерстяных тканей. В соседстве гражданского города находится духовная метрополия, Темассин, лежащий в 13 километр. к югу, у оконечности лужи, образуемой стоками оросительной воды. Зауйя Тамельгат, в Темассинском оазисе, есть филиальный монастырь зауйи Аин-Махди, принадлежащей ордену Тиджания; но авторитет этой филиальной обители теперь уже превосходит авторитет начального монастыря и распространяется до Сенегальской области Фута. Темассинская зауйя недавно подверглась нашествию тимеди, термитов, грызущих деревянные постройки: многие дома уже обрушились.

На юго-востоке, по направлению к Гадамесу, тянется область больших дюн, в виде безконечного ряда песчаных волн; на юге бассейн Игаргара занят туарегами; поэтому торговые сношения Тугурта в сахарских областях возможны только с племенами бени-мзаб на западе, с уэдом Уаргла на юго-западе, и с уэдом Суф, или «Река», на востоке. Эта последняя группа оазисов—самая уединенная из всех оазисов алжирской Сахары. Она расположена на джеридской дороге, без малого в ста километр. от Тугурта, и со всех сторон окружена песками; подземная вода нигде не выступает на поверхность: по словам местной легенды, христиане, бывшие владетели края, уходя оттуда, спрятали реку посредством своего чародейского искусства, и мусульманам еще не удалось разрушить эти чары. Однако, десять оазисов уэда Суф сохранились, и растущие на них финиковые пальмы (180.000 дерев) дают великолепные плоды, без всякого орошения. Нужно только выбрать благоприятное место в промежутке двух смежных дюн и рыть землю, чтобы достигнуть слоя подпочвы, достаточно увлаженного, который встречается на разных глубинах, иногда на глубине 12 метров; посаженные там деревья спускаются корнями до водоносной жилы; но иногда случается, что этот подземный резервуар перемещается или понижается: тогда надо окапывать и подпирать дерево и рыть землю снизу или по бокам, чтобы дать ему более благоприятное помещение. Вынутая земля, расположенная в виде насыпей вокруг вырытых воронкообразных углублений и скрепленная частоколами, защищает пальмы от песков. В некоторых местах эти огромные земляные работы делаются для сада, который будет состоять всего из четырех или пяти дерев; но есть и обширные сады, заключающие до сотни финиковых пальм, а также другие фруктовые деревья: апельсинное, абрикосовое, фиговое, виноград, под тенью которых произрастают овощи и табак.

Сады, плод этого упорного труда, не принадлежат, однако, тем, кто их возделывает. Так же, как в большинстве других оазисов Сахары, воинственные номады присвоили себе право взимать львиную долю урожая. Известные под именем «труд» и соединенные с другими грабителями, ребайя, ферджан, улад-гамид, эти арабские пастухи, как говорят, пришедшие в край в конце четырнадцатого столетия, кочуют в соседстве оазисов, предоставляя все земледельческие работы трудолюбивым адуанам. Так как произведения почвы недостаточны для прокормления всех жителей (около 30.000 душ), то адуаны эмигрируют в большом числе, особенно в тунисские города, где зарабатывают себе хлеб, в качестве землекопов, носильщиков и домашней прислуги; их называют «суафа», то-есть «уроженцами Суфа». Женщины занимаются тканьем «гаули», которые они красят мареной или индиго, и которые составляют предмет очень прибыльной торговли в Гадамесе. Производство этих костюмов достигает слишком 70.000 штук ежегодно, при средней цене 25 франков за штуку.

Эль-Уэд, или «Ручей», главный оазис в группе Суф, заключает в себе до тысячи низеньких домиков (вышиной не более 2-х метров), имеющих всего только одно отверстие без створки и увенчанных маленькими куполами, которые поддерживаются пальмовыми бревнами; ксар служит исходной точкой для алжирских караванов, направляющихся в Гадамес мимо колодца Бир-эс-Соф. Эль-Уэд, так же, как многие соседние оазисы, служит местопребыванием религиозного братства, поддерживающего торговые и дружественные сношения с хуанами всей Северной Африки. Гемар и Куинин—тоже многолюдные местечки, жители последнего в большинстве почти слепые, от действия тонкого песку, часто наполняющего атмосферу. Суф—единственная местность Сахары, где найдены обломки современных чисто-морских раковин, труборога (buccinum) и морского желудя (balanus): до сих пор неизвестно другого признака, свидетельствующего о существовании морской бухты в области пустыни, соседней с заливами Большой и Малый Сирт; но большинство геологов полагают, что эти уединенные раковины не имели постоянного жительства в этом месте, и что они происходят из перенесенных сюда земель.

Оазисы уэда Джедди, подобно оазисам уэда Риг, принадлежат к бассейну «внутреннего моря», если можно сохранить это название за солончаком шотта Мельгиг. Более половины сахарской покатости Алжирии, от Джебель-Амура до границ Туниса, составляет часть этого бассейна, центральный резервуар которого теперь почти совершенно высох. Без всякого сомнения, эта долина, продолжающаяся на юге гор и параллельно их основанию, приобретет рано или поздно весьма важное торговое и земледельческое значение, но в настоящее время она очень слабо населена.

Афлу, нарождающийся городок, служащий столицей горцам Амура, представляет центр населения, где перепись 1881 г. насчитала всего только восемь человек жителей: одного француза, трех евреев и четырех испанцев. Эта маленькая кучка строений лежит на высоте 1.350 метр., близ верхних истоков уэда Мзи, главной ветви уэда Джедди, великой сахарской реки. У Таджемута уэд, выходящий из Афлу и с северного ската Джебель-Амура, соединяется с ручьем, который питают южные долины того же массива, и который проходит недалеко от Аин-Махди, духовной метрополии знаменитого ордена Тиджания, основанного в XVIII ст. Городок, выстроившийся вокруг монастыря (зауйя), занимает каменистый бугор, и высокие зубчатые стены отделяют его от пояса садов. Союзники французов, хуаны братства, храбро защищались против Абдель-Кадера, который вырубил деревья в их садах и разорил их рынок, прежде один из важнейших в Мавритании, на границе Сахары и Телля; Фромантен видел там только две пальмы. Но роковой удар его торговле нанесло занятие французами Лагуата, который был сделан главным городом сахарских областей Алжирской провинции: это центр, к которому теперь направляется все движение торгового обмена.

Лагуат, уже соединенный с столицей Алжирии колесной дорогой, которой пользуются общественные кареты, намечен как исходный пункт будущей железной дороги, которая направится к Туату; но ему, кажется, придется еще ждать несколько лет этого рельсового пути, долженствующего соединить его с алжирской сетью; в этом отношении он будет опережен своей соперницей, Бискрой, которая, подобно ему, находится у одной из дверей, открывающих сообщение между Теллем и Сахарой. Лагуат, лежащий в небольшом расстоянии к западу от Алжирского меридиана и в расстоянии около полуградуса к востоку от меридиана Парижского, является весьма важной геодезической станцией, на большой дуге круга, проходящей через африканский континент. Этот город, хотя он лежит на большой высоте (741 метр.), находится уже вне краевых цепей алжирского плоскогорья; меловые горки, которые тянутся в этой области, параллельно общей оси Атласа, с юго-запада на северо-восток, покрыты при основании по-третичными осадочными формациями. Между подошвой плоскогорья и садами Лагуата течет река Мзи, принимающая, несколькими километрами ниже, имя Джедди. Отведенный из этого потока оросительный канал извивается в оазисе и, пройдя между двух холмов, разветвляется по расстилающейся за ними равнине. На скатах этих холмов, между которыми пробирается струя воды, заботливо регулируемая фонтанщиком, расположены дома Лагуата, построенные амфитеатром. На юго-западе находятся два квартала на двух смежных горках; на северо-востоке уединенный бугор несет на себе третью группу домов. Так же, как в других берберских городах, население Лагуата распределено, смотря по происхождению, в разных кварталах. В народных собраниях (джемаа) одинаково участвовали все жители: улад-сергин, обыватели западного квартала, алаф, обыватели восточного, и улад-эль-хадж-аисса, или «сыны пилигрима Аиссы», обитатели южного склона; но советы стариков не всегда одерживали верх, и между молодежью двух наиболее горячих партий, сергинами и алафами, нередко дело доходило до драки и вооруженного столкновения; что касается «сынов Аиссы», то они старались установить свое господство не силой оружия, а путем благочестивых интриг. Одно из лагуатских братств принадлежит к знаменитой ассоциации сенусиев.

Занятый французами в первый раз в 1844 г., Лагуат снова был взят ими в 1852 г., после убийственного штурма, окончившагося избиением осажденных. Город потерял почта все свое население. С этой эпохи городская ограда была совершенно перестроена, арабские кварталы в большей части разрушены и заменены французскими постройками, которые разделены прямыми улицами; обширные сады, перерезываемые широкими дорогами, тянутся на пространстве нескольких километров. Финиковые пальмы (около 15.000 дерев), дающие плоды не высокого качества, занимают лишь часть оазиса; маслин, апельсинных и лимонных деревьев тоже немного; но зато путешественник, к немалому своему удивлению, находит там в большом числе европейские древесные породы: груши, персики, абрикосы, смоковницы, гранатовые деревья, а также виноград, и, в маленьких огородах, большинство овощей, свойственных Франции, особенно лук. Благодаря произведениям оазиса, Лагуат является необходимым этапом для всех караванов, путешествующих в тех странах. Конвоиры продуктов и товаров, отправляемых с этого рынка,—по большей части арабы из союза ларбаа, названного так (арба значит «четыре»), по мнению некоторых этимологов, потому, что эти люди первоначально состояли из четырех различных племен. Ларба, почти все принадлежащие к братству тиджания, были вообще, как и их патроны айн-махди, верными союзниками французов, и их гумы, состоящие из лучших наездников, не раз опережали регулярные войска в экспедициях к южным оазисам. Обыкновенно эти номады кочуют в местностях к востоку от Лагуата; но зимой они спускаются на юг до земли Бени-Мзаб, а летом поднимаются до Богара, Тениет-эль-Гада, Тиарета, для закупки хлеба. Ниже Лагуата и его оазиса река Джедди протекает через области, которые во многих местах могли бы быть обращены в культурные земли и при хорошем орошении давали бы обильные урожаи, так как накопившиеся речные наносы представляют в лощинах слой толщиной в несколько сот метров. Русло уэда принимает в себя приток Деммед, проходящий перед тем по ущельям гор, мимо Мессада и Деммеда, живописных ксуров племени улад-наиль; затем оно идет через обширные степные пространства, посещаемые пастухами. Оазисы в собственном смысле появляются снова лишь в нижней части долины Джедди, к югу от Заб-Дахри. Самый населенный из них—оазис Улад-Джеллал, заключающий не менее 1.400 домов, каждый с садом, с пальмовой рощей и с колодцем. Наследственная ненависть разделяет улад-джеллалов с их западными соседями, обитателями оазиса Сиди-Халед.

К югу от области песков и степей, где кочуют племена улад-наиль, ларба, хаджедж и харазлиа, племенной союз Бени-Мзаб занимает восточную покатость меловых плато, разрезанных долинами уэда Мзаб и других речек, видимых или подземных, спускающихся на восток к долине уэда Мия. Пользуясь своей отдаленностью от местностей, где поселились самые предприимчивые французские пионеры, находясь на расстоянии почти 200 километров к югу от поста Лагуат, который и сам лежит уже вне алжирских плоскогорий,—религиозная и торговая республика мзабитов долго пыталась сохранить свою независимость; однако, в 1850 г. она принуждена была признать сюзеренитет Франции; в 1857 г. столица её Гардайа была силой открыта французским отрядом, и, наконец, в 1882 г. присоединение к французским владениям было торжественно провозглашено, и форт, воздвигнутый на высоте, командующей Гардайей, получил небольшой гарнизон, которому поручено быть представителем нового правительства. Впрочем, сопротивление со стороны мзабитов было бы невозможно: их эмигранты слишком многочисленны в городах поморья и их интересы слишком тесно связаны чрез торговлю с интересами всей Алжирии; истинный центр Мзаба следует искать скорее в Алжире, чем в бассейне уэда Мия.

Берберы по происхождению и говорящие языком кабилов и туарегов, мзабиты примыкают по своим догматам и обрядностям к вагабитам Аравии: подобно этим последним, они возводят начало своей секты к вероучениям Абд-Аллах-бен Ибада, жившего в конце седьмого столетия. Ибадитские доктрины распространились в Омане и в других частях Аравийского полуострова, затем в Ираке, Хорассане, Туркестане и Индии, но впоследствии они были забыты в Азии, за исключением их отечества, где, под новой формой, эти учения породили реформу Вагаба. На западе, т.е. в Африке, ибадитская пропаганда имела более продолжительные результаты, но единственно между берберами, горцами области Нефуса в Триполи, джарабами в Тунисе, мзабитами в Алжирии. Арабы четырех правоверных обрядностей и берберы-ибадиты взаимно третируют друг друга как неверных, хотя в городах прибрежья они посещают одни и те же мечети. В общем основа ибадитских вероучений представляет религиозную эволюцию более древнюю, чем эволюция других магометанских сект, и дает некоторый простор свободному суждению. Часто преследуемые за свои религиозные убеждения и обрядности, мзабиты сделались «в высшей степени скрытными», и получить от них какие-либо сведения относительно их вероучения чрезвычайно трудно. Однако, благодаря своей настойчивости и ловкости, Маскерэ добился того, что они мало-по-малу сообщили ему все свои священные книги и исторические документы, и уже многие из этих драгоценных арабских рукописей вышли в свет.

Мзабиты, преследуемые правоверными мусульманами, должны были часто менять место жительства. Берберы зенатской расы, они основали Тиарет на высоких плато, в половине восьмого века, и около двухсот лет держались в этой области северной Мавритании. Побежденные санхеджами, они принуждены были удалиться в Сахару, где заняли горы Зибан, уэд Риг и Суф. Колодцы, фонтаны, сады этих оазисов были делом их рук; но им пришлось покинуть эти места и искать убежища в цирках и высоких оврагах притоков Мии. При каждом переселении число их уменьшалось; но те, которые оставались, теснее сплочивались и становились более строгими блюстителями религиозных обрядов и национальных обычаев. Их толбы, в одно и то же время судьи, священники, блюстители нравов, облеченные властью разрешения от грехов, очищения, отлучения, составляют настоящее духовенство, организация которого, как говорит Маскерэ, напоминает иерархию католической церкви: это, вероятно, остаток религии, которую берберы исповедывали до обращения в ислам; под христианской основой сохранился даже остаток древнего культа богини Таниты, «матери дождей». Погребение умерших держится в большом секрете; оно совершается ночью, и во время церемонии очень заботятся о том, чтобы удалить от кладбища всех иностранцев, европейцев, магометан или евреев.

Большинство мзабитов, очевидно—берберы: их сразу можно узнать по низкому росту, коренастому телосложению, широкому и даже плоскому лицу, толстым губам, высокому лбу, впалым глазам, защищенным густыми бровями. Между ними живет около 1.800 негров, которые по большей части все еще остаются в положении невольников de facto, несмотря на присоединение края к французской Алжирии, ибо мзабиты, люди экономные и черствые, не охотно расстаются с тем, что раз купили. Но вольноотпущенные не считаются ниже других граждан, доказательством чего может служить, между прочим, тот факт, что из их среды всегда выбирается пристав народного собрания, должностное лицо, на обязанности которого лежит главным образом приведение в исполнение приговоров веча; и так как республика не имеет ни армии, ни полиции, то этот пристав, в случае надобности, приглашает других граждан оказать ему содействие. Евреи тоже живут, в числе около 400 человек, между мзабитами, но среди таких ловких торговцев, как их хозяева, они редко успевают обогатиться; при том им запрещено владеть садами в оазисах, и корпорация их не имеет представителей в народных собраниях. Все они занимаются каким-нибудь ремеслом: ювелиры, оружейники, скорняки, сапожники и т.д.; они же держат домашнюю птицу, так как закон не дозволяет мзабитам иметь животных в доме. Мало воинственные от природы, мзабиты вступали в союз с арабскими кланами, живущими в шатрах подле городов, и которые первое время составляли наемное войско; эти группы населения называют зауйями, хотя они вовсе не имеют религиозного характера. Между этими арабами есть также потомки прежних владельцев земли, и некоторые из них владеют садами и домами в оазисе. Наконец, номады племени шанбаа, по праву своей храбрости, приобрели некоторый авторитет в конфедерации, и многие из них сделались землевладельцами.

До присоединения к французским владениям каждый мзабитский город составлял независимую республику, управлявшуюся вечем (джемаа), состоявшим из членов, которых выбирал каждый участок города между женатыми обывателями, имеющими детей и некоторый достаток; в важных случаях общая джемаа, составленная из делегатов городских собраний, обсуждала дела, касающиеся всей конфедерации. Джемаа никогда не приговаривала виновных ни к тюремному заключению, ни к смертной казни: пеня и, в случае тяжкого преступления, изгнание—вот единственные кары, налагаемые обычаем. На площадях нередко происходили рукопашные схватки между различными софами (партиями), и так же, как в Радамесе, сражавшиеся наносили друг другу удары тяжелыми ключами от ворот, которые они всегда носят привязанными к поясу. Совершивший намеренное убийство выдавался головой ближайшему родственнику жертвы, который мог пролить кровь за кровь, взять выкуп или простить преступнику. Мзабиты—неограниченные господа в своем семействе; дети не могут приобрести что-либо в свою собственность без разрешения отца. Женщины, которые почти все выходят замуж в родном городе, не могут удалиться из отечества; эмиграция им запрещена; мужчина, позволивший себе заговорить с женщиной публично, подвергается изгнанию, если та пожалуется на него.

Большинство женщин занимаются у себя на дому тканьем материй, тогда как мужчины работают в садах, копая гряды, строя запруды, регулируя течение вод. По переписи, произведенной по присоединении края, в 1882 г., во всех оазисах насчитывалось 193.000 пальм. Между 30.000 мзабитами мало найдется таких, которые не владели бы небольшим участком земли. В конфедерации нет ни одного нищего; все нуждающиеся содержатся на счет граждан их квартала; до присоединения оазис представлял обширную мастерскую для фабрикации пороха.

Хотя оазисы превосходно возделаны, однако произведения их недостаточны для прокормления всего населения Мзаба. Целая треть мзабов живет на чужбине, преимущественно в Алжирии, в Тунисе и в других городах побережья. Эмигранты оставляют своих жен в общине, и если родятся дети в их отсутствие, они не колеблясь признают их своими, хотя бы это было после многолетней отлучки; впрочем, большинство их обзаводятся временными супругами в городах Телля, где они имеют пребывание. По возвращении на родину, они первым делом совершают над собой обряд очищения от скверны, приобретенной пребыванием на чужой земле. Впрочем, находясь в отсутствии, они не перестают быть членами общины и платят причитающуюся сумму годовой подати (лезма): факт единственный в истории народов—эмигранты мзабиты, по словам Койна, покрывают своими взносами более трети расходов метрополии.

До французской оккупации они должны были, кроме того, платить очень тяжелую дань конвоирам из племени ларбаа, мехелеф, саид-отба, сопровождавшим караваны между Сахарою и Теллем. Благодаря своим путешествиям в северную Алжирию, мзабиты говорят по-французски и по-арабски так же хорошо, как на своем берберском диалекте; образование их относительно довольно высоко, так как все они умеют читать и писать. Во французских городах редко случается, чтобы уроженец Мзаба судился за какой-нибудь проступок.

Из семи мзабитских городов пять группируются в продолговатом цирке, через который проходит уэд Мзаб, с северо-запада на юго-восток, на протяжении около 18 километров.

Главный город, Гардайя, или Тагардейк, занимает, от подошвы до вершины, высокую горку, увенчанную мечетью, минарет которой походит на обелиск: этот холм, сплошь покрытый домами, имеет вид высокой пирамиды со ступенями, украшенными арками. Внутри город разделен на три самостоятельных городка, из которых каждый имеет свое особенное население и свои наследственные интересы; это—единственный город, где дозволено жить евреям. Гардайя заключает в себе четверть жителей и около трети пальм всей конфедерации. Форт-Шепка, построенный с южной стороны города, командует своими пушками над Гардайей и двумя соседними городами, Мелика и Бени-Исген, господствуя таким образом над целой половиной Мзаба. Мелика, или «Царственная», лежащая к востоку от Гардайи, была прежде святым городом мзабитов, и в подвалах её мечетей хранилась казна всего союза. Бени-Исген, находящийся к юго-востоку от Гардайи, по числу жителей—второй город республики; в то же время это самый чистенький, наилучше построенный, важнейший по торговле и самый богатый город Мзаба; при том он отличается самыми строгими нравами; до недавнего времени ни одному иностранцу не дозволялось жить в Бени-Исген, ни даже остановиться на ночлег; ни за какую цену он не мог приобрести индигенат, купить дом или даже дерево. Самый восточный город цирка, Эль-Аттеф, есть первый город, основанный мзабитами; рядом с ним расположен Бу-Нура, «Кривой», названный так потому, что он скорее походит на развалины, чем на город; оазис его заключает в себе не более 2.000 пальм. Что касается городов Берриан и Герара, дополняющих собою мзабитское «Семиградье», то они находятся уже вне цирка и даже вне бассейна уэда Мзаб. Берриан, лежащий на дороге из Лагуата в Гардайю, занимает маленькую долину, по дну которой протекает один приток уэда Нса, питающий 35.000 пальм. Эль-Герара, еще более богатый финиковыми пальмами, находится верстах в восьмидесяти к северо-востоку от Гардайи, на другом притоке уэда Нса. Город Метлили, в 32 километрах к югу от Гардайи, на дороге из Эль-Голеа, не принадлежит мзабитам: оазисом его владеет одно племя номадов шаанба, которое защищает земледельцев от нападений внешнего врага, но зато берет с них львиную долю урожая. Город, построенный в песчаном овраге, усеянном пальмами и окруженном со всех сторон разорванными утесами, представляет лабиринт узких и грязных улиц, идущих между развалинами и логовищами. В овраге Метлили растет, между прочим, асклепиада гигантская (asclepias gigantea), одно из характеристических растений Судана. Славятся также огурцы этого оазиса, достигающие около метра в длину.

Оазис Уаргла, расположенный по течению уэда Мия, выше подземного слияния притоков Мзаба, один заключает в себе больше пальм, чем все оазисы мзабитов: около 600.000 финиковых пальм, из которых три четверти приносят плоды, окружают город в виде густого леса и продолжаются обширным полукругом по ту сторону болотистых земель, простирающихся на юго-востоке.

Число плодоносных пальм в оазисе Уаргла—454.309; фруктовых деревьев—160.000; туземных артезианских колодцев—395; обыкновенных колодцев—600; годовой сбор фиников около 7.000 тонн.

Город Уаргла, прежде более многолюдный, имеет такую же форму, как и другие ксуры оазисов. Он построен таким образом, что на всей своей окружности представляет сплошную стену и делится внутри на несколько кварталов, населенных обитателями различного происхождения, принадлежащими к племенам бени-сиссин, бени-уаггин, бени-брагим; все они чернокожие и происходят от берберов, смешанных с неграми. Племена шанба командуют над хаммесами (пятинщиками) Уарглы; кроме того, в лабиринте Уарглы живут мзабиты и негры; с 1852 г., эпохи завоевания, в городе поселилось также несколько французов, но они, подобно уроженцам Мзаба, избегают оставаться там на лето, из боязни злокачественных лихорадок; впрочем, опасность в этом отношении уменьшилась с тех пор, как осушили рвы вокруг касбы. К северу от Уарглы, на дороге из Тугурта, другой хорошо возделанный оазис, Нгуса, уже занят гаратинами, чернокожими берберами, которые, несмотря на свою сравнительную малочисленность, часто воевали из-за главенства с жителями соседнего большого оазиса; после земледелия главные их занятия—производство «трунии», или углекислой соды, и выделка «медалев», или больших шляп, которые надевают поверх шешии и тюрбана. Артезианский пояс, подобный поясу уэда Риг, занимает лощину Уарглы и соседних оазисов: общее количество даваемой им воды, около одного кубич. метра в секунду, возрастает, благодаря многочисленным бурениям, предпринятым с 1882 года. До недавнего времени ежегодно «умирал» один из колодцев оазиса, а смерть колодца сопровождалась гибелью от 1.500 до 2,000 пальм.

Вне оазисов Уаргла и Нгуса кое-где встречаются еще купы пальм в низинах уэда Мия, но как ничтожно по численности нынешнее население этого края в сравнении с тем, которое жило там в предшествующую эпоху, когда рассеянные в разных местах развалины были городами, окруженными садами и плантациями! На севере, почти на полдороге из Уарглы в Тугурт, равнина Эль-Хаджира была покрыта деревнями, а на берегу шотта, теперь высохшего, стоял город Багдад. Самый замечательный из тогдашних городов этого края был Седрата, прозванный «сахарской Помпеей». Под дюнами, развертывающимися на юго-западе от Уарглы, до сих пор еще находят его дома с изваяниями, столярными работами, орнаментами всякого рода и даже колодцами: по преданию, этот город, очевидно, берберский, судя по архитектуре построек, и присвоиваемый мзабитами, был покинут в эпоху арабского нашествия. Но и остатки предшествовавшей эпохи тоже очень часто встречаются у основания плоскогорий, а по краям скал, господствующих над подземным течением уэда Мия, видны даже следы селений каменного века, с мастерскими для выделки кремневых орудий и множеством других предметов, свидетельствующих о существовании в те времена сношений между сахарцами и прибрежными жителями Индийского океана. Недалеко от Седраты, гора Хрима вздымает свои крутые откосы на 80 метр. над поверхностью песков: это естественная твердыня, служившая убежищем абадитам, когда они должны были удалиться из Уарглы; но потом им пришлось покинуть и эту крепость и переселиться в долину уэда Мзаб, от которого они и получили теперешнее свое название мзабитов. По свидетельству одной арабской рукописи, сообщенной путешественнику Тарри одним из потомков бывших султанов того края, в XIII столетии существовало 125 городов в этой области, где теперь осталось только два—Уаргла и Нгуса

Хотя Уаргла, заранее намеченная как одна из важных станций будущей транссахарской железной дороги, лежит южнее 32° широты, в пяти градусах от побережья Средиземного моря, однако, она—еще не самый передовой французский пост в южном направлении. Ксар Эль-Голеа, находящийся почти под меридианом Алжира, слишком в 900 километрах от этой столицы по лагуатской и мзабской дороге, был посещен впервые в 1859 г. Генрихом Дюверье, который подвергся там оскорблению и даже едва не был убит. В 1873 г. одна французская колонна проникла в этот ксар, и хотя последний не занят французским гарнизоном, тем не менее, он платит дань и тем самым признает над собой власть алжирского правительства. В этом месте французами уже перейден бассейн уэда Мия: с бугра, на котором расположен ксар, внизу видно высохшее ложе уэда Сеггер, служащее дорогой караванам, направляющимся к Туату и Томбукту. В небольшом расстоянии к западу начинается пояс больших дюн, соответствующий арегам на востоке, между бассейном Игаргара и Гадамесом. Сады оазиса Эль-Голеа, заключающие около 16.000 пальм, занимают опушку дюн и орошаются водой колодцев и фогаратов, или подземных водопроводов. Местным земледельцам, зенатского происхождения, стоит больших трудов охранять плантации от засыпания песком, а когда наступит пора сбора плодов, с таким трудом вырощенных, номады шанба-муади, пасущие свои стада в окружающих степях, и марабуты улад-сиди-эш-шейх являются требовать свою долю урожая, считая себя, по праву силы, владельцами земли; берберы, зенатской расы, населяющие оазис, не более как хаммесы, получающие только пятую часть плодов; несколько вольноотпущенных негров живут в отдельном квартале в соседстве ксара.

Уаргла, Эль-Голеа, Метлили—три города или ксура, к которым тяготеют кочевники шанба. Они владеют в этих ксурах домами и садами и регулярно делают туда два визита в год: во время стрижки овец и в сезон сбора фиников. В то время, как главная масса кочует со своими стадами в степях, некоторые из номадов остаются в городе присматривать за имуществом своих родичей. Таким образом шанба пользуются и продуктами от своего скота, и произведениями своих садов; кроме того, они занимаются торговлей, в качестве разносчиков и конвоиров мзабитских товаров; с этими товарами они ходят в Гурару, в Марокко, даже в Судан. Между ними есть также и ремесленники, практикующие свое мастерство в шатрах на кочевке, а женщины их ткут и вышивают разные материи. Наконец, они почти не имеют равных себе как грабители; одна из их фракций за свое искусство в этом промысле прозвана Хаб-эр-Рих, что значит «догони-ветер». Когда эти барантачи угоняют у кого-нибудь стадо, то пострадавшим обыкновенно говорят: «иди лови ветер!» Шанба не поленятся совершить набег за тысячу верст, чтобы отмстить обиду на врагах и захватить у них стада, которые они и уводят к себе домой через дюны и гамады. Когда в этом племени появится на свет новый член семьи, то отец первым делом велит жечь порох, дабы легкия новорожденного, начиная функционировать, наполнились воздухом, каким подобает дышать воинам. Со времени присоединения их территории кочевок к Алжирии, они составляют в армии род легкого авангарда, и гумы их сопровождают все военные экспедиции. Наследственные враги туарегов, они часто меряются с ними силами, и хотя сами тоже, вероятно, берберского происхождения, но не упускают случая похвалиться перед ними своим родством с Пророком: они говорят не иначе, как по-арабски, и регулярно платят религиозный налог в пользу марабутов улад-сиди-эш-шейх.

В западной Алжирии, или Орании, французы не так далеко проникли в южном направлении, как на юге провинций Константины и Алжира. К западу от Джебель-Амура и военной дороги, направляющейся из Тениет-эль-Гада к деревне Афлу через хорошенький нарождающийся городок Шеллала, главный пост находится еще в области высоких плоскогорий, на уэде, текущем на север к большому шотту Шерги. Этот стратегический пункт, Жеривиль (прежде Эль-Биод), построен на высоте 1.232 метр., между двух параллельных цепей гор, богатых рудными месторождениями, и в 15 килом. к западу от туземного городка Ститтен; на окружающих высотах рассеяно множество мегалитов. Хотя центр управления военнаго округа с 1853 г., Жеривиль не развился так быстро, как другие местечки плоскогорья, занимающие менее благоприятное положение, но пользующиеся той выгодой, что через них проходит железная дорога, продолжающаяся на юг от Саиды, в пояс альфы. Эта промышленная и стратегическая линия не переходила в 1881 г. за станцию Модзба, в северной части котловины высоких плато. Но когда восстание южных племен вызвало необходимость сосредоточить войска у подступов Оранской Сахары, немедленно приступили к продолжению рельсового пути, и в 239 дней, несмотря на двухмесячный перерыв работ, вследствие снежных заносов, было прибавлено 115 километр. к Алжирской сети. Низшая точка этой линии (988 метр.) находится на проходе через шотт Шерги, где бьют обильные источники Хейдер; высшая (1.158 метров) лежит у города Мешериа, над которым с запада господствуют кручи джебеля Антар: недавно там перехвачены живые воды и сделаны лесонасаждения в долинах и на скатах гор. От главной линии отделяются ветви, утилизируемые только для эксплоатации альфы,—одна на восток, из Халфалла в Зрагет, другая на запад, из Модзбы в Маргум. По всей вероятности, эта линия рано или поздно примкнет к железному пути из Сиди-бель-Аббес в Рас-эль-Ма.

Из Мешерии железная дорога продолжается на юг до оазиса и местечка Аин-Сефра, или «Желтый Фонтан», находящагося на высоте 1.073 метр., но уже принадлежащего к сахарской покатости чрез постоянный ручей, спускающийся к уэду Намус, или «Москитовой реке»; несколько пальм вздымают свои короны над стенами ограды, защищающей их от дюн, приводимых в движение южным ветром. Аин-Сефра служит санитарной станцией для войск южной Орании. К востоку от Айн-Сефра, Тиут, лежащий немного ниже и совершенно защищенный с севера красными скалами, окружен большими садами, которым купы финиковых пальм, миндальных и других фруктовых деревьев, обвитых гирляндами винограда, придают чисто-сахарский вид; на соседней скале видны грубые изображения мужчин, вооруженных луками и стрелами, женщин, животных, между прочим, слона, вырезанного, может-быть, по толстокожим, жившим в крае в ту эпоху. Подобные же изваяния на скалах существуют близ оазиса Могар-Тахтани, или «Нижний Могар», лежащего около выходных ворот потока, получающего ниже имя Намуг. Все эти ксуры, также как Мугар-Фукани, и, на мароккской границе, холодная Аин-Сфизифа, или «Осиновый источник» (климат там так суров, что пальма не может расти), представляют маленькия самоуправляющиеся общины; но они признают политический сюзеренитет арабского племени гамган-гарба, кочующего в области высоких плато и краевых цепей юга; племя это владеет также ксурамп в Марокко, между прочим, ксуром Иш и его пальмами. Оседлое население ксуров состоит главным образом из людей племени амур или амор, единоплеменников трудолюбивых земледельцев, которые дали свое имя могучему джебелю, где берут начало реки Шелиф и Джедди. Горские амуры—баггара, т.е. «скотоводы»; амуры, живущие в долинах и в сахарской степи,—джемала, т.е. «верблюдоводы». Некоторые из их групп—кочевники и выдают себя то за французских, то за мароккских подданных, смотря по тому, откуда требуют с них налог—из Феца или из Алжира; у амина их имеются две печати, одна французская, другая мароккская, и он употребляет ту или другую, смотря по обстоятельствам. Жизнь хаммесов, работающих в ксурах, чрезвычайно тяжелая. Голодовки составляют обыкновенное явление в деревнях; ослы едят там человеческие экскременты—до такой степени почва бесплодна.

Ксуры, лежащие восточнее, по направлению к Жеривилю: Асла, Шеллала-Дахрани и Шеллала-Гебли, Бу-Семгун, две Арбы, «верхняя» и «нижняя», тоже признают над собою власть одного племени арабов, могущественного союза улад-сиди-эш-шейх, или «сынов господина главы», происходящих от Абу-Бекра, первого калифа. Члены этого племени, гордые и высокомерные, все марабуты и пользуются большим почетом со стороны соседних племен, которые любят и себя выдавать за сиди-шейхов. Эти последние производят свою родословную от одного святого, жившего в XVII ст., и гробница которого находится уже в сахарской равнине, хотя на высоте 861 метра, к югу от двух деревень Арба. Окруженная пятью ксурами, кубба Эль-Абиод-Сиди-Шейх, покрывающая кости святого, высоко чтится арабами, и все восстания тамошних племен подготовлялись вокруг этого священного места. Эль-Абиод был населен по большей части толбами, которые держали школу для племен пограничных местностей, и—случай редкий в арабской земле—даже девушки слушали курсы этих марабутов. В 1881 году кубба эль-Абиод была разрушена, но потом снова отстроена, так как обычная политика французского правительства—опираться на крупных феодалов (шейхов), чтобы чрез их посредство господствовать над племенами. Вся область Сахары, от границ Марокко до пределов Триполи, была прежде поставлена под начало главного шейха племени сиди-шейх. Брезина, лежащая на уэде Сеггер,ниже дикого ущелья, прозванного французскими солдатами «Воротами пустыни», является главной житницей племени. Недалеко оттуда, в южной степи, около Сиди-эль-Хадж-эд-Дин, стоят одиноко три гура высотой в 40 метров, похожие на башни какого-то дворца гигантов: это кубические массы красной земли, с вертикальными стенами, с совершенно отчетливыми разрезами, оставленными эрозивными водами. Одна из них носит на себе следы каких-то строений, крепость, с которой связаны легенды, но которая уже не имеет истории. Ручьи, спускающиеся с гор и теряющиеся в пустыне, протекают по пастбищам, славящимся во всей Сахаре обилием и сочностью травы. Уэд Зергун орошает своими водами местность, прозванную «земным раем» и дотого богатую, что там «отец, имеющий семь сыновей, может дать каждому свой сыр».

Постановленное теперь под непосредственный надзор французских военных сил, благодаря железной дороге, дающей возможность в несколько дней перевезти достаточные отряд войска на южный край высоких плато, племя улад-сиди-эш-шейх менее страшно, чем оно было до недавнего времени; часть его ушла искать убежища в Марокко, в Туат, или другие местности Сахары; затем целые группы семейств водворены на житье французским правительством в разных частях внутренней Алжирии. Но, тем не менее, черные шатры сиди-шейхов, украшенные на верхушке султаном из страусовых перьев, еще рассеяны повсюду в пограничной полосе, этой «земле пороха и страха», которая простирается, без точных пределов, вне областей, хорошо известных французам. С этой стороны граница совершенно открыта по направлению к Марокко: племена могут по желанию переходить с мароккской покатости реки Дра на сахарскую покатость уэда Саура. Ни одна часть Алжирии не имеет такого важного значения с точки зрения будущих путей сообщения, как эта область, так как железная дорога от берегов Нигера изберет, вероятно, это направление, но здесь-то именно граница остается совершенно неопределенной. Она не охраняется на юге никакой крепостью, никаким постом. В то время, как у ворот Сахары, в провинции Константине, на страже стоит Бискра, а южные подходы Алжирской провинции оберегаются Лагуатом, Оранский юг остается без всякой защиты. Военный город Оранской Сахары, вероятно, будет построен у колодца Эль-Утед, командующего, на юге от Аин-Сефры, выходами высоких плоскогорий, Фигигом и кочевьями племени улад-сиди-эш-шейх. Игли, лежащий южнее, при слиянии уэда Гир и уэда Зусфана, будет наблюдать одновременно за Марокко и за Оранией.

Главные общины и города Джебель-Ауреса, Годны, Оранских плато и сахарской покатости:

Провинция Константина: Бискра (1891 г.)—7.166 жит. (из них 502 француза); Батна (1891 г.)—5.228 жит. (из них 1.595 француз); Мейла (туземная община)—2.845 жит. (из них 26 французов); Тугурт—6.000 жит.; Суф: Эль-Уэд—9.000 жит.; Гемар—4.440 жит.; Куинин—2.890 жит.

Провинция Алжир: Буда-Сада (смешанная община)—5.112 жит., (из них 73 франц.); Джельфа (смешанная община)—842 жит. (из них 173 франц.); Лагуат—3.808 жит. (из них 87 франц.); Мзаб: Гардайя (смешанная община, 1891 г.)—29.000 жит.; Бени-Исген (смешанная община)—4.695 жит.; Берриан (смешанная община)—4.440 жит.; Герара—2.940 жит.; Мелика—1.760 жит.; Эль-Атеф—1.670 жит.; Бу-Нура—1.190 жит.; Уаргла (смешанная община)—2.000 жит.; Эль-Голеа—1.575 жит.

Провинция Оран: Жеривиль (смешанная община)—832 жит.