II. Социальное и экономическое состояние Марокко.

«Нельзя слишком превознести Марокко», замечает Гукер, когда говоришь о богатстве его естественных рессурсов. Эта страна имеет все выгоды: теплый климат, обилие вод, плодородие почвы, разнообразие произведений, счастливое торговое положение между двух морей, в углу континента. Хотя лежащий под той же широтой, как и Алжирия, Магреб эль-Акса далеко превосходит последнюю совокупностью своих географических условии. Тогда как во французской колонии центральную полосу занимает область однообразных плоскогорий, солонцоватых и почти безводных пространств, в Марокко хребет страны образует великолепная цепь гор, с обильно орошаемыми долинами, с поднимающимися один над другим поясами климатов и растительности, которые представляют всю последовательность земных флор: за исключением нескольких растений тропического пояса, марокканцы могли бы возделывать все растительные виды, полезные для питания и промышленности; в то же время горы их не менее богаты металлоносными жилами, чем горы Испании. А между тем эта земля, так щедро одаренная природой, играет ничтожную роль в общем равновесии наций. Это потому, что мало найдется стран, где бы жители были более порабощены: правительство там присвоило себе все права, и произволу его нет границ. Счастье еще, что большинство берберских племен внутреннего Марокко могли сохранить свою независимость от султана, а в приморских городах европейские консулы могут сдерживать агентов власти. «Этим только, говорит Гукер, и объясняется тот странный факт, что правительство, которому иногда оказывают содействие засухи, саранча и холера, не успело еще превратить страну в пустыню». В неурожайные годы население иногда должно питаться жолудями.

Тем не менее было бы несправедливо повторять, вместе с некоторыми писателями, что «варварийский Китай» заперт всякому прогрессу. Сравнивая рассказы путешественников, прежних и новейших, убеждаешься, что в последние пятьдесят лет и здесь совершились большие перемены. Теперь европейцы безопасно разъезжают по всей территории блед-эль-махзен; им не запрещается более учиться арабскому языку, и они без труда находят себе преподавателей; фанатическая ненависть к иностранцам уже не проявляется, как было прежде, и во многих местах сменилась дружелюбным отношением: принятый очень ласково жителями Марракеша, путешественник Ленц с удивлением спрашивал себя: тот ли это город, где несколько лет перед тем его соотечественник Мальцан должен был преобразиться в еврея, чтобы пробраться в святой град, под покровом общественного презрения. Если и теперь еще опасно путешествовать между берберскими племенами, то причина тому не ненависть к руми, а недоверие к наблюдателю, на которого они смотрят как на соглядатая. Марокко постепенно вовлекается в орбиту европейских наций; каждый город побережья имеет маленькую колонию негоциантов, а в городе Феце насчитывают около пятисот испанцев, по большей части дезертиров или беглых. Защищенный политически взаимной завистью соперничающих держав, Марокко аннексируется мало-по-малу посредством торговли. Нет ни одной шеллахской деревни на Атласе, ни одного гаратинского ксара в мароккском Судане, где бы не прохлаждались чаем, привезенным из Китая англичанами, где бы не жгли керосина, происходящего из нефтяных источников Америки. С другой стороны, Марокко в последнее время сделался одной из любимых стран у европейских художников. Сколько прекрасных картин, которыми мы любуемся в наших галлереях, были написаны на базарах, перед воротами и башнями Феца и Танжера!

Земледелие, эта древнейшая и всего медленнее преобразующаяся промышленность, очень мало изменилось в своей традиционной рутине. Вследствие запрещения вывоза пшеницы и ячменя, культура их нисколько не расширяется, несмотря на то, что почва Марокко, особенно почва Гарба и всех западных равнин как нельзя более пригодна для возделывания этих хлебных злаков; но площадь полей, засеваемых кукурузой, горохом, бобами, чечевицей, всеми зерновыми продуктами, вывоз которых разрешен, постоянно возрастает; торговое благосостояние западных равнин, процветавших в XVI веке, в эпоху португальских предприятий, снова поднялось в земле Дуккала и в соседних местностях. В последнее время не было акклиматизировано ни одного растительного вида; мароканцы не культивируют земляных фисташек. которые вполне удались бы в областях атлантического побережья; не развели они и чайного дерева в долинах Атласа. Точно также не было сделано никакой попытки ввести новые породы животных или улучшить туземные посредством скрещивания. Вывоз рогатого скота ограничивается несколькими тысячами голов для каждого из государств западной Европы; что касается вывоза овец и лошадей, то он строго запрещен, и в Европе не увидишь других мароккских коней, кроме тех, которых султаны присылают в подарок европейским государям. Всем известны неоценимые качества варварийской лошади; впрочем, кажется, эта порода, взятая в целом, значительно выродилась в Магребе-эль-Акса. Мароккские мулы отличаются такой же силой и выносливостью, как испанские.

Приблизительное исчисление домашних животных Марокко, по Ленцу:

Овец—40 000.000, коз—11.000.000. крупного рогатого скота—5.500.000, ослов и мулов—4.000.000, лошадей—500.000, верблюдов—500.000.

Мароккская промышленность, защищенная системой отчуждения, которой всегда придерживалась шерифская политика, лучше сохранилась, чем промышленность других магометанских стран. Ковры, материя, сафьяны, оружие, изразцы—все еще делаются в Марокко по преданиям старого искусства, и некоторые из этих произведений, между прочим, белые хаики, сотканные из тонкой шерсти по шелковой основе, отличаются замечательной красотой. Но десяти-процентная ввозная пошлина, тяготеющая над иностранными товарами, не в состоянии устранить их с рынков Марокко, и произведения европейских мануфактур все более и более вытесняют туземные изделия. Пароходы, поддерживающие правильное сообщение между всеми городами поморья, караваны, приходящие туда запасаться провизией, содействуют ежедневно промышленной революции, совершающейся внутри империи. Еще гораздо быстрее будут перемены, когда Марокко, неимеющий теперь никаких правильных дорог, кроме одной, да и то плохо содержимой,—дороги из Феда в Мекинец,—обзаведется, в свою очередь, удобными и скорыми путями сообщения. В настоящее время посольства, отправляющиеся из Танжера в Фец, употребляют средним числом от 12 до 14 дней на этот короткий переезд в каких-нибудь 200 километров. Но давно уже была предложена постройка железной дороги из Феца в Лалла-Магнию, и хотя это дело остановилось в виду дипломатических препятствий, так как опасаются, и не без причины, что за проходом локомотивов последует проход армий,—тем не менее китайская стена, начинающаяся от алжирской границы, не может долго существовать. Торговый круг Европы все теснее и теснее охватывает магометанскую энклаву. Из европейских государств всего больше имеют торговых сношений с Марокко Англия и Франция: половина всего обмена приходится на долю Великобритании; непрерывное сообщение между Танжером и Гибралтаром, имеющее целью снабжение последнего продовольствием, уже само по себе составляет значительную часть мароккской торговли.

Обороты внешней торговли Марокко в 1895 г. представляли следующие цифры (в фунтах стерлинг.):

Привоз—1.706.176, вывоз—1.586.345 фунт. стерлинг.

Торговля Марокко с Францией в 1895 г.: Вывоз—328.389, ввоз—446.991 фунт. стерлинг.

Движение судоходства в 1895 г.: в приходе—1.895 судов, вместим.—862.714 тон.

К показываемой статистикой цифре торговых оборотов с Францией следовало бы прибавить еще ценность контрабандной торговли, которая ведется с Тлемсеном через сухопутную границу. Право собственности в Марокко признано за всеми иностранцами, в силу мадридской конвенции, подписанной в 1880 г.; но покупка земель может быть делаема не иначе, как с предварительного согласия шерифского правительства, а это согласие очень трудно получить.

Перемены, совершающиеся в нравах и понятиях, еще не довольно значительны, чтобы обнаружиться косвенно в учреждениях, за исключением городов, где проживают иностранцы. Так, школы, существующие во внутреннем Марокко, все те же медресе, где читают на распев стихи Корана; тем не менее, нельзя отрицать того факта, что уровень образования поднимается, благодаря возрастающим сношениям Марокко с другими странами, чрез посредство торговли, временной эмиграции, даже хождения на богомолье в Мекку, благодаря также примеру, который подают еврейские школы, основанные с 1862 года в некоторых больших городах Марокко израильским союзом (Alliance israelite); в 1884 г. в этих школах числилось свыше 1.150 учащихся, которые все получают образование на французском языке, сделавшемся цивилизованным диалектом еврейского и иностранного общества. Газеты и журналы издаются только в портовых городах и в столице; арабских книг более не пишут. Полигамия так же редка в Марокко, как и в Алжирии; исключение составляют только вельможи, которые уже для поддержания своего достоинства обязаны иметь большое число жен. Султан-шериф имеет их целые сотни: говорят, гарем его каждую пятницу увеличивается новой супругой. Наконец, старые формы рабства продолжают еще существовать в Марокко; если торговля белыми невольниками отменена формально уже с 1777 г., то торговля неграми до сих пор практикуется регулярно с той и другой стороны Сахары, и даже у самых дверей консульств Танжера. Публичная продажа живого товара оффициально воспрещена, но в последние годы обороты этой гнусной торговли более, чем удвоились: многие тысячи несчастных приводятся ежегодно караванами из Судана, складочные пункты которых находятся в Тафилельте и в области Уэд-Сус. Высшие сановники империи все еще имеют позорную привычку подвергать детей кастрации.

Султан, происходящий из рода тафилельтских шорфов—откуда и титул его «шерифское величество»—есть самодержавный государь, настолько, по крайней мере, насколько это позволяет закон Корана; впрочем, ему же принадлежит право истолкования этого закона, ибо он не только светский повелитель, но также и духовный владыка миллионов людей, населяющих западный Магреб; его императорская воля—вот единственный закон. Султан удостоивает брать себе советников и правительственных агентов, но у него нет министров в точном смысле этого слова; он дает приказы, даже когда спрашивает совета. Тем не менее, ему достаточно обратить взоры к Танжеру, где имеют пребывание иностранные консулы, чтобы понять, насколько власть его отныне ограничена. Один португальский орден, «Башня и Шпага», постоянно напоминает марокканцам, что завоевание Феца и его башен осталось целью честолюбивых стремлений его северных соседей. Впрочем, территория западного Магреба уже почата, так как испанцы владеют крепостями на побережье и прочно утвердились у внутренних ворот Гибралтарского пролива; кроме того, Мароккской империи нужно еще переносить унижение, предоставляя победителям при Тетуане искать себе на атлантическом берегу стратегическую или военную позицию, какая им понравится. Со стороны Алжирии царство султана-шерифа точно отграничено, и Франция не владеет никакими анклавами на территории, оставленной марокканцам; но сколько раз эта фиктивная демаркационная черта, не совпадающая с какими-либо естественными границами, долинами или горными цепями, и не имеющая никакого этнологического или военного значения, была переходима французскими отрядами во время преследования враждебных племен амур, бени-изнатен или сиди-шейх, которые всегда находят хороший прием у султана, но которых он не защищает силой своего оружия! С своей стороны, Великобритания присвоила себе роль державы-покровительницы в отношении Марокко и часто давала ему субсидии: это она помешала победоносной армии испанцев идти на Танжер. Наконец, торговые трактаты, заключенные с Марокко европейскими державами, разве не продиктованы ему, статья за статьей? Даже маяк мыса Спартель, освещающий вход в пролив, у порога империи, был построен иностранцем, и заботы о содержании его берут на себя, по-очередно, европейские консулы. Султан-шериф знает, что у него нет необходимой силы, чтобы противиться воле Европы, и что существование его империи не имеет другой гарантии, кроме взаимной зависти больших государств. Оттого, услышав жалобу со стороны какого-нибудь европейского протеже о нарушении его интересов, султанское правительство спешит заплатить вознаграждение за убытки, чтобы только избежать дипломатических затруднений. Часто этим пользуются беззастенчивые люди, заставляя себе платить крупные суммы, на которые они не имели ни малейшего права.

Власть иностранных консулов распространяется иногда на самих магометан: каждый консул пользуется даже привилегией брать под свое покровительство до двенадцати человек туземцев. Когда марокканец имеет какую-нибудь претензию к европейцу, он должен жаловаться консулу-покровителю и у него искать правосудия. С другой стороны, иностранец, в случае тяжбы с марокканцем, должен обращаться к кади; но если он недоволен решением туземного судьи, то имеет право апеллировать к султану, чрез посредство своего посланника. Но с марокканцами суд гораздо короче. Система наказаний, или вернее судебная месть, отличается в Марокко ужасающей жестокостью. Если осужденные редко караются насильственной смертью, то многие из них только больше страдают от этого, будучи обречены на медленную агонию. В государственных тюрьмах томится не мало несчастных, у которых голова продета в железный ошейник, заставляющий их все время оставаться в стоячем положении; многие остроги представляют собою вонючия клоаки, где забытые арестанты умирают голодной смертью. Воров иногда подвергают особому наказанию, запирая им навсегда кисть руки: преступнику сжимают кулаки так, чтобы ногти впились в живое мясо, открытое предварительно ножем; свежая кожа, постепенно обтягивающая руку, держит ее в состоянии обрубка. Обыкновенные наказания—палочные удары и штрафы, присуждаемые безапелляционным приговором кади. Верховный судья—фецский кади, должность которого всегда занимает один из шорфов императорской фамилии. Избираемый султаном, он назначает окружных кади, которые, в свою очередь, собственной властью определяют сельских кади.

Комплектование мароккской армии делается немного наудачу: весной каждое из племен, составляющих махзен, т.е. военную часть нации, обязано поставить по одному ратнику с очага; но обыкновенно каиды, получив предписание прислать рекрут, хватают первых попавшихся мужчин, заковывают их в цепи и доставляют своему господину, который держит завербованного таким способом воина на службе до самой смерти, если тот современем не представит заместителя из своей семьи. Общая численность войск, поставляемых махзеном, простирается до 25.000 человек, из которых семь тысяч пехотинцы; в случае войны султан мог бы собрать по крайней мере втрое большую армию, около сорока тысяч пехоты и столько же конницы. Самый солидный корпус, так называемый гиш, составляющий ядро мароккской армии, состоит из девяти тысяч человек, которые в одно и то же время солдаты, жандармы, правительственные агенты. Между солдатами гиша самые грозные те, которые называются абид-сиди-бохари, или «слуги бухарского господина», потому что при сформировании этого корпуса, в 1679 г., он был поставлен под покровительство одного бухарского святого. Эти «бухарцы», сплошь негры, недавно составляли род преторианской гвардии, которая хотела-было командовать самими султанами, вследствие чего правительство вынуждено было раскассировать их по разным провинциям; хотя после того влияние их значительно ослабело, однако они и теперь занимают почти все высшие должности в войске. Так же как другие солдаты, воины корпуса «гиш» употребляются главным образом для сбора податей; они почти круглый год странствуют по горам и долам, переходя из деревни в деревню, от одного племени к другому и забирая из собранных жителями плодов земных долю, вдвое или втрое большую той, которая доходит до казенного сундука, в форме налогов. Сельские обыватели, как только заприметят вдали высокие красные шапки махзенцев, бросаются прятать все, что у них есть ценного. Когда путешественники проезжают по опустелым местам и спрашивают у проводников о причине запустения, те отвечают лаконически: «саранча или махзенская команда». В страдную пору солдаты бегут домой целыми партиями, и пойманные дезертиры почти не подвергаются наказанию—так велико число провинившихся в этом капитальном нарушении воинского устава. Плохо одетые, плохо вооруженные, плохо командуемые, без дисциплины, марокканцы, тем не менее, хорошие солдаты, храбрые в бою, неутомимые в походе, трезвые, терпеливые, толковые, понятливые в военном деле. Один батальон, обучаемый в Гибралтаре, на средства английского правительства, служит единственно к тому, чтобы фигурировать на церемониях и давать чужестранным послам выгодное понятие о мароккской армии. Пушкам приписывают нечто в роде мистической силы: всякий преследуемый по политическим причинам имеет право искать убежища подле артиллерийских орудий, откуда никто не смеет взять его без разрешения султана.

Некоторое число иностранных офицеров, по большей части ренегатов, организовали военные службы и обучили войска; но постоянно подозреваемые, как чужеземцы, они никогда не достигали влиятельного положения; впрочем, как при всяком деспотическом режиме, недоверие составляет одно из главных средств правления. Высший чин в армии—каид-ага, соответствующий батальонному командиру; в ранг генерала никого не производят из боязни, что подобная власть может угрожать безопасности империи. Наказание палками применяется и к офицерам так же, как к нижним чинам. Чтобы увеличить силу своей армии, не имея надобности прибегать к услугам и советам иностранных инструкторов, мароккское правительство посылает теперь известное число молодых военных в заграничные специальные училища, в Монпелье и в Шпандау. Однако, полевая артиллерия и часть пехоты все еще обучаются французской военной миссией, посланной в 1877 г., а обучением остальной пехоты руководит один англичанин, бывший офицер британской службы. Пушки и военные снаряды выписываются из-за границы; Танжерская крепость вооружена орудиями большого калибра, батареи которых были построены гибралтарскими инженерами. Флота в Марокко совсем нет, кроме одного купеческого корабля, экипаж которого состоит из бельгийцев. Потомки грозных некогда корсаров, в числе нескольких сотен, употребляются только для нагрузки и выгрузки судов; очень искусные гребцы, они однако не выходят, в своих баркасах, за пределы рейдов, где стоят на якоре иностранные корабли. В память услуг, оказанных их предками, правительство выдает им ежемесячно каждому по три франка из таможенных доходов.

Марокко принадлежит к числу тех редких стран, которые не имеют государственного долга, или по крайней мере располагают активом, вполне достаточным для покрытия всех расходов. Это потому, что в действительности там не существует бюджета: то, что называют этим именем, есть просто частное состояние султана; что касается императорской фамилии, очень многочисленной, то она состоит из лиц, большинство которых возвращается в толпу подданных, и только немногие из родственников государя получают определенную сумму на свое содержание. В собственную кассу султана поступают не только доходы с его личных имений и всякого рода подарки, приносимые ему, как государю или покровителю, городами, племенами и общинами, но даже правильные налоги, которые в европейских странах составляют достояние государственной казны: в эту кассу передаются подать со стад и десятина ашура с недвижимых имуществ; ей же принадлежат денежные штрафы, таможенные сборы (ввозные и вывозные пошлины), прибыль от регалий или монополий, между прочим, от продажи табаку и кифа, или конопли, хашиша восточных людей. Расходы, производимые почти единственно на содержание армии и двора, не достигают даже половины доходов, так что ежегодно должен оставаться значительный излишек, который накопляется в казне (так например, в 1880 г. доходы империи составляли сумму 12.660.000, а предположенные расходы всего только 5.300.000 франков). Титул мулай, даваемый султану, также как шерифу Уэццана, значит «господин», но особенно в смысле владельца. Обычные почетные квалификации, употребляемые в трех варварийских странах, как замечает Каретт, соответствуют трем различным порядкам превосходства. В Тунисе титул арфи указывает на знание; в Алжирии название си, сиди относится к силе, могуществу; в Марокко слово мулай заключает в себе преимущественно понятие о богатстве.

После войны с Испанией, Марокко должен был подписать обязательство об уплате победителю суммы в 100 миллионов, в виде выкупа за Тетуан, и, вследствие того, половина таможенных сборов, простирающихся средним числом до 7 миллионов франков, предоставлена Испании, контролеры которой облечены правом надзора над мароккскими таможенными чинами. Четверть тех же доходов принадлежит английским заимодавцам, которые служили посредниками мароккскому императору и Испании во время заключения мирного трактата, султану же достается только последняя четверть, которая, впрочем, представляет более значительную сумму, чем та, какую давали все таможенные пошлины в половине настоящего столетия. Единственная национальная монета, чеканящаяся в Марокко, маленькая медная монета ценностью немного менее сантима; самая употребительная монета—испанский дуро, равняющийся пяти франкам.

В административном отношении Мароккская империя делится на области, или амалаты, управляемые амилами или каидами; кроме того, к каждому из вассальных племен приставлена чиновная особа, которая является представителем султана, либо как начальник, либо как посланник, смотря по степени покорности, к которой приведено данное племя. В 1880 г., во время путешествия Ленца, государство было разделено на 44 амалата, из которых 35 находились в странах Фец и Марокко и 9 в территориях Уэд-Сус и Тафилельт; кроме того, по Эркману, 330 каидов управляют более или менее зависимыми племенами.

Следующая таблица содержит список главных территориальных делений Марокко, с цифрами населения городов, показанными у новейших путешественников: