V. Гвинея: португальские владения в Сенегамбии

Географическое выражение «Гвинея» (вернее—Гине), под которым португальские мореплаватели понимали всю западную Африку от устья Сенегала до устья Оранжевой реки, постепенно утратило свое первоначальное значение: по мере ознакомления с отдельными странами поморья, страны эти получали особые названия, и теперь в общепринятой номенклатуре наименование «Гвинея» удержано лишь за португальскими владениями на западно-африканском берегу, между бассейнами Казаманки и реки Компони. Конвенция, недавно заключенная между Португалией и Францией, точно ограничила эти владения, не естественными чертами почвы, реками и горами, но градусами широты и долготы. Территория, если не подвластная Португалии, то по крайней мере включенная в сферу её будущего господства, отныне указывается на картах, и мы можем вычислить её пространство, хотя она еще не везде обследована, и многие местности остаются еще совершенно неизвестными. В геометрических пределах, начертанных упомянутой конвенцией, поверхность Гвинеи равняется приблизительно 42.000 квадр. километров. Что касается площади территории, действительно занятой португальцами, то она не превышала, в 1885 г., 69 квадр. километров, вместе с энклавой Зигиншор, отошедшей после того к французской Сенегамбии, а жителей всякой расы, которые были там сгруппированы, насчитывалось около десяти тысяч. Приблизительная цифра населения во всей отграниченной территории может быть определена только по аналогии с населенностью соседних стран, находящихся в тех же климатических и социальных условиях. Принимая во внимание постоянные войны между наступающими и оттесняемыми населениями, добровольные или вынужденные перемещения туземцев, вследствие столкновений между различными народцами, речные наводнения, лесные пожары,—общее число жителей Гвинеи нельзя считать более, как в 150.000 душ. Некоторые португальские авторы приписывают этой стране гораздо более густое население, и это неудивительно, потому что миллионы людей могли бы жить в довольстве в этой плодородной области, обильно орошаемой реками, текущими с гор Фута-Джаллон.

Португальская Сенегамбия вся лежит в той полосе африканского побережья, которую реки, продолжающиеся лиманами, разделили на узкие полуострова, а море разрезало на архипелаги, еще ограниченные с западной стороны старой линией берега. Эти реки, зарождающиеся в высоких долинах, по большей части на востоке от франко-португальской границы, очень многоводны, в сравнении с размерами своего бассейна, и подобно более северным рекам, Салуму, Гамбии, Казаманке, судоходны для мелких морских судов, которые могут подниматься по ним на большое расстояние внутрь материка, благодаря морскому приливу, проникающему в лиманы и поддерживающему речное течение. Крайняя северная река этой территории, Рио-Кашео, называемая иначе Pиo-де-Фарин и Санто-Домингос, течет почти параллельно Казаманке, от которой она отделена полосой слегка волнистых земель, имеющей около 40 километров средней ширины. В нижней части своего течения лиман Рио-Кашео соединяется с лиманом Казаманки посредством сети болот и боковых потоков (marigots), затем впадает в море широким устьем, загражденным песчаным порогом (баром) и приметным издалека по высокой дюне, Мата-де-Путама, называемой также Кабо-да-Мата (Мыс дюны), покрытой большими деревьями, которые сливаются в одну сплошную массу зелени.

Река Геба, к югу от Рио-Кашео, берет начало, под именем Ба-Диемба, в неизследованной местности, ограничиваемой на востоке притоками верхней Гамбии, и течет параллельно Рио-де-Фарин и Казаманке; но вид реки она сохраняет только в верхней части своего бассейна. В низовье на протяжении слишком 100 километров она образует широкий лиман, где корабли, увлекаемые сильным приливным течением, поднимаются вверх по реке, как в морском заливе: при устье Гебы расстояние от берега до берега не менее 16 километров. За этим воронкообразным лиманом следуют проливы, отделяющие материк от архипелага Биссагос, островки и рифы которого рассеяны против устья Гебы, образуя обширный и опасный лабиринт. Впрочем, боковые потоки (marigots) дают возможность судам выходить из реки в море, минуя лабиринт архипелага. Один из этих каналов, длиной около сотни километров, проходит между континентом и тремя островками Биссао, Биссис и Жатта: это извилистая водяная аллея, где местами большие деревья, окаймляющие берега, переплетаются ветвями и образуют свод зелени над фарватером, которым следуют плывущие суда. К югу от Гебы, целая сеть каналов соединяется с лиманом Рио-Гранде менее широким, чем лиман Гебы, хотя река-приток, по крайней мере, судя по начертанию, пока еще гадательному, существующих временных карт, представляется гораздо более важной, как по длине течения, так и по числу своих притоков.

Рио-Гранде (Большая река), называемая также Гиналой, есть, вероятно, как показывает её имя, главная река португальской Сенегамбии. По общей догадке, она берет начало на том же плоскогорье, где и Гамбия, но вместо того, чтобы, подобно последней, идти на восток, направляется по западной покатости и течет под именем Комбы, постепенно усиливаемая многочисленными горными потоками, которые несут ей воды долин массива Фута-Джаллон, следующих одна за другой на пространстве около сотни километров, по направлению с севера на юг. Самый значительный из притоков Комбы, Томине, также собирает свои первые воды в соседстве Лабе. Один из округов, через которые протекает этот приток, изрезан таким множеством ручьев, что его прозвали Донголом, что значит «область вод». Оливье де-Сандерваль, переходивший реку Томине в сухое время года, в 150 километрах от её истока, определил количество протекающей в секунду воды в 10 кубич. метров. В верховьях эта река извивается в широкой долине, доминируемой с той и другой стороны утесами в 250-300 метров высоты, над которыми высятся, в виде бастионов, кручи гранитных гор. Ниже, она выходит из области первичных формаций и, повернув на север по направлению к Комбе, течет меж стен из черноватого песчаника и железистаго кварца, прорезанных, через известные промежутки, брешами, откуда ручьи-притоки низвергаются водопадами. В ложе реки там и сям выступают из-под воды большие округленные камни, которые служат естественными устоями для сельских мостов, то-есть связанными пучками длинных палок бамбука, перекинутых с камня на камень. Ниже слияния Комбы и Томине, Рио-Гранде вполне заслуживает имя, данное ей португальцами: это действительно «большая река», как удостоверяют путешественники Моллиен, Геккар, Гудсбери, переправлявшиеся через нее около вершины кривой, которую она описывает перед тем, как перейти в западное направление, параллельное течению Гебы. Однако, в этом месте существует значительный пробел в маршрутах исследователей. Между пунктом, где река была переходима путешественниками, и той частью лимана Рио-Гранде, где португальцы основали свои фактории, пространство, еще не посещенное европейцами, имеет не менее 150 километров протяжения от востока к западу, и потому нельзя с полной уверенностью сказать, что Комба изливается в лиман Рио-Гранде, а не поворачивает к северо-востоку, чтобы идти на соединение с Гебой. Дельтер, посетивший береговую область, высказывает эту последнюю гипотезу, прибавляя, что прибрежные жители низовьев Рио-Гранде считают свой лиман морским заливом и ничего не слыхали о впадающей в него пресноводной реке. Если начертание карт, как оно изображается со времени путешествия Моллиена, соответствует действительности, то Рио-Гранде имеет, от истока до устья, около 750 километров по длине течения. Морской прилив, поднимающийся на сотню километров внутрь материка, превращает низовье этой реки в целый лабиринт соляных marigots, окружающих архипелаг наносных болотистых земель, который продолжается в море островами Биссагос.

Береговая область, в южной части португальской Гвинеи, разрезана на полуострова несколькими потоками, имеющими в верховье характер ручьев, в низовье—лиманов, и текущими параллельно друг другу с северо-востока на юго-запад. Из этих потоков один только заслуживает название реки—это Кассини, названный так путешественником Валлоном, в 1857 году, не по имени известной династии астрономов, а по имени первой деревни, которую он встретил на южном берегу лимана. Поток этот берет начало в 200 километрах от морского берега, в гористой местности, ограниченной с западной стороны течением реки Томине, и соединяется с морем посредством воронкообразного залива, в котором самые большие суда могут подниматься на 50 километров вверх от устья. Франко-португальская конвенция обеспечивает Португалии владение лиманом Кассини, которым до того времени фактически владели французы, благодаря своим факториям.

Архипелаг Биссагос, составлявший прежде часть континента, отличается от островов побережья только большей шириной проливов, разделяющих его земли, и в которые проникает морской прилив. Еще не обследованный во всем лабиринте его каналов, этот архипелаг, защищенный со стороны открытого моря опасной линией подводных камней, заключает в себе около тридцати островов, больших и малых, не считая бесконечного множества рифов; впрочем, число выступающих из-под воды земель меняется от прилива до отлива. Приливная волна, достигающая высоты 4 метров, разлагает большие острова на несколько отдельных островков, которые снова соединяются в период отлива: так, остров Каньябак, при низкой воде, увеличивается островами Поркос и Гумбана; острова Галлиньяс, Формоза, Понта, Корбелья (Каравелла старинных писателей) соединяются с соседними землями: обширные пространства плоских берегов, покрытые раковинами, дважды в сутки бывают сухими, а в остальные часы превращаются в проливы, с чрезвычайно быстрым течением. Без опытного лоцмана, плавание в этом лабиринте каналов очень опасно: оттого суда, проникающие в архипелаг Биссагос, каждый вечер бросают якорь, так как ночью невозможно плыть среди бесчисленных рифов. Во многих местах пребывание очень вредно для здоровья, по причине массы гниющей тины, которую течения отлагают в бухточках. На южной своей окраине архипелаг Биссагос оканчивается уединенной скалой Алькатрас или «Пеликан»: в самом деле, несметные стаи птиц постоянно кружатся над этим высоким красноватым камнем, который они покрыли толстым белым слоем гуано.

Самый значительный по величине остров, Оранго или Гаранг, имеет в большей части своего протяжения песчаную почву, с довольно скудной растительностью, тогда как большинство других островов одеты в пышный наряд из стройных пальм и ветвистых деревьев; баобабы называются там пуллам (полон, пуалон), по имени одного южного островка архипелага; издали эти гигантския деревья, первый признак соседства группы Биссагос, кажутся букетом, лежащим посреди моря. Все острова низменны и вытянуты по направлению с северо-востока на юго-запад, то-есть по тому же направлению, по которому расположены острова и полуострова прибрежья между параллельными реками, спускающимися с массива Фута-Джаллон и его передовых плоскогорий. Первые моряки, занимавшиеся исследованием фарватеров в проливах архипелага, Руссен и Бельчер, приписывают этим островам вулканическое происхождение; но, по всей вероятности, горные породы, принятые ими за лаву, на самом деле не что иное, как пласты железистой глины, подобные тем, которые встречаются на большей части западно-африканского побережья, вне аллювиальных земель. Острова, отрывки прежнего берега, состоят из тех же формаций и представляют те же физические черты, как и соседний материк; от действия ли морского размывания, или вследствие медленного оседания почвы, континент отступил перед океаном, полуострова превратились в острова, острова в подводные камни или мели, реки сделались лиманами, а лиманы морскими заливами. Во время этих вековых преобразований многие виды животных и растений должны были приспособляться к условиям новой среды. К числу таких видов принадлежит и бегемот, которого в других местах редко можно встретить вдали от пресноводных рек. Бельчер видел один экземпляр этого животного на юго-западном берегу острова Каньябак, в 50 километрах от рек прибрежья: зверь был украшен изрядным количеством блюдечек (раковин), прицепившихся к его толстой коже.

Климат португальской Гвинеи сходен с климатом областей Гамбии и Казаманки, с той только разницей, что средняя годовая температура в первой выше и зима представляет там более значительные колебания между крайними температурами, что, без сомнения, должно быть приписано близости высокой горной страны. В соседстве морского берега термометр иногда опускается ночью до 12 градусов Цельзия,—температура, которая кажется страшно холодной не только туземцам, но даже белым иностранцам, которые у себя на родине не зябли бы так при ветре со снегом. В три холодных месяца, ноябрь, декабрь и январь, высота ртутного столбика иногда изменяется от 12 или 15 градусов, перед восходом солнца, до 25, 30 и даже 44 градусов, в полуденные часы. Но в зимний период, то-есть во время лета южного полушария, температура гораздо правильнее, хотя от одного до другого сезона средняя представляет очень малую разницу; так, метеорологические наблюдения дали следующие цифры для температуры в Биссао:

Самый холодный месяц (январь)— 24°,1; самый теплый месяц (май)— 27°,9; средняя годовая— 26°,1.

Что касается высоты годового слоя дождей, то она еще не была измерена; известно только, что количество атмосферных осадков весьма значительно. В этих странах дожди выпадают почти впродолжении пяти месяцев, с половины мая до конца сентября; грозы часты в это время года и сопровождаются обильными ливнями. Этим объясняется необычайное плодородие почвы, столько же благоприятное произрастанию растений, сколько опасное для здоровья человека.

Как ни пышна растительность Гвинеи и «рек Юга», леса этих стран не спутаны, однако, в непроницаемую массу, как девственные леса тропических областей Нового Света: дерево здесь лучше сохраняет свою индивидуальность и во многих местах является в величавом уединении. Обширные пространства, даже на островах Биссагос, заняты саваннами или «campinas», лугами, поросшими высокой травой или тростником, среди которых там и сям высятся одинокие гиганты растительного мира, где—пальма, где—баобаб или бавольник. На берегах лиманов растительность внутренней местности закрыта чащами ризофор, странного вида деревьев, у которых ствол поддерживается помостом из воздушных корней, облепленных крабами и погружающихся в мутную воду прибрежных болот; но за этим шпалером корнепусков, на окрепшей земле, начинается настоящий лес, состоящий из различных древесных пород. Также как Северная Сенегамбия, Гвинея имеет свои акации и пальмы roniers; кроме того, здесь встречаются бамбуковые чащи. Между реками Рио-Гранде и Кассини обширный пальмовый лес, прерываемый там и сям прогалинами, где уединенно растут бавольники, занимает почти все полуострова прибрежья: он состоит главным образом из красивой дикой финиковой пальмы (phoenix spinosa), одного вида borassus, с широкими веерами листьев, и масличной пальмы (elaeis guineensis), с ваями, разрезанными по краям на подобие бахромы; кокосовую пальму, которая привезена сюда из Америки, можно увидеть только в селениях. Особенно грандиозную картину представляет лес по берегам проточных вод; переплетающиеся ветви деревьев образуют длинные галлереи, под сводами которых безшумно скользят суда. Внутри земель встречается «дождевое» дерево, листья которого, распрямляющиеся ночью, собирают росу, особенно когда воздух быстро охлаждается, а утром роняют ее в виде дождя. Путешественник Оливье-де-Сандерваль имел случай убедиться, находясь под таким деревом, что туземцы не обманули его, рассказывая о чудесных свойствах «плакуна». Не есть ли это особый вид лавра, как знаменитое дерево, существовавшее некогда на острове Ферро?

По фауне, как и по флоре, Гвинея богаче Сенегамбии; она принадлежит к поясу экваториального Судана. Обезьяний род представлен в этой стране большим числом видов, между прочим, как говорят, и видом шимпанзе. Некоторые большие животные уже исчезли: здесь не встречают более ни жираф, ни зебров; может-быть, и слон уже истреблен в бассейнах Гебы и Рио-Гранде. Но бегемот очень распространен, и дикий бык (bos brachyceros) еще водится в лесах. Леопарды бродят вокруг плантаций, а кабаны населяют поросли кустарника. Реки кишат крокодилами, в траве ползают страшные очковые змеи (cobras). Птицы Гвинеи, лучше изученные, чем другие животные этой области, представлены сотнями пород в музеях. Нигде в тропической Африке белые муравьи не строят более высоких муравейников, имеющих форму пирамид, колоколов, групп сталагмитов, твердых, как камень; также как земляной червяк, термит является «геологическим деятелем». Негры Сенегамбии относятся с уважением к этим зданиям муравьев, нередко более высоким, чем их собственные хаты: при расчистке земли под пашни они остерегаются трогать муравейники, из боязни навлечь проклятие на свои посевы. Каналы, лиманы прибрежья изобилуют рыбой: туземцы племени бужаго существуют исключительно рыбной ловлей, добывая средства пропитания удочкой, сетью и гарпуном. В большие праздники, глава семьи, в сопровождении своих разнаряженных жен, отправляется торжественной процессией на берег моря и бросает в воду рис, мед, ветки дерева-фетиша, в дар своему кормильцу океану.

В хаосе народцев, населяющих Гвинею, по крайней мере шестьдесят групп обозначаются особыми именами, не имеющими по большей части никакой цены в смысле указания на расу: переселения, союзы, завоевания, часто изменяют номенклатуру племен, разделяя на различные или даже враждебные фракции народцы общего происхождения, соединяя, или смешивая в одну группу этнические элементы, прежде совершенно разнородные. Отсюда многочисленные противоречия в рассказах и описаниях путешественников, посетивших страну в разное время. Португальский исследователь Баррос насчитывает девять наций, имеющих, по языку, нравам и истории, общую индивидуальность, которая, впредь до более точной классификации, позволяет присвоить им название расы. Из этих групп народцев только три, биафары, папели и бужаго, всей своей численностью обитают в пределах португальских владений Гвинеи. Фулы и мандинги—пришельцы, вторгшиеся с востока, где их племена занимают большую часть Сенегамбии и Судана; фелупы, баланты, баньюны и их соплеменники брамы или бурамы (Buramos, Brames) живут по берегам Казаманки и португальских рек; наконец, народец налу населяет область побережья, в бассейнах Рио-Нуньец и Кассини.

Чистокровные фулы или феллаты, называемые португальцами футафула, немногочисленны в пределах португальской Гвинеи; однако, отдельные поселения их распространены почти до самой Гебы; в 1881 году они некоторое время держали в осаде португальскую факторию Буба, на берегу лимана Рио-Гранде. Но впереди собственно фулов территория подвергается захватам со стороны смешанных племен «черных фулов» (Foulos pretos), подобных тукулерам французской Сенегамбии; с внутренних плоскогорий эти феллаты постепенно спустились почти до самого моря, образуя маленькия колонии посреди других населений, или даже оттесняя их, когда имеют на своей стороне численный перевес. Большинство этих авангардных народцев признают верховную власть королей Фута-Джаллона; другие, напротив, состоят из беглецов, старающихся сохранить свою независимость; но оседлые населения поморья, тем не менее, смотрят на них как на составную часть армии завоевателей, и, давая им у себя убежище, держат их в подозрении.

В своем нашествии на береговые области фулы сталкиваются с мандингами и с первоначальными населениями страны, ныне поддерживаемыми гарнизонами европейских факторий. Между этими туземными населениями, племена баланта, занимающие наибольшую часть пространства между средней Казаманкой и лиманом Гебы,—вероятно самые храбрые, и французам, основавшим свои посты на Казаманке, стоило большого труда воспрепятствовать переходу балантов через эту реку, с целью захвата земель правого берега. Баланты могли бы образовать могущественную нацию, если бы не были разделены на множество народцев, часто враждебных друг другу и вообще не имеющих между собой крепкой федеративной связи. Каждая деревня составляет маленькое независимое государство, управляемое самым богатым родом. Баланта имеют ясно выраженный негритянский тип, но большинство из них уступают уолофам по высоте роста и пропорциональности частей тела; конечности у них несколько тонки относительно туловища. Череп у балантов очень удлиненный, лоб подавшийся назад, глаза маленькие и почти всегда налившиеся кровью; подобно своим соседям баньюнам, они подпиливают зубы, а женщины их делают себе надрезы на груди. Вступая в брак, баланта дает своей жене передник, прочность которого должна изображать прочность самого супружества: если новобрачная счастлива, она наряжается в эту драгоценную ткань в торжественных случаях и заботливо бережет ее до конца дней своих; но если муж не нравится ей, передник скоро рвется, обращается в лохмотья, и она снова делается свободной. Мертвые очень почитаются у баланта; дом умершего остается запертым, со всеми находящимися в нем вещами, и не бывало примера, чтобы из него было что-нибудь похищено, хотя люди этого племени вообще не любят класть охулки на руку. Между всеми обитателями Гвинеи баланты выделяются как воры, и как воры героические. У них собственность ограждается угрозой смерти похитителю, но самая опасность делает акт похищения тем более достохвальным, и юный член семьи, не умеющий воровать, навлекает на себя презрение всей родни: его не будут считать за человека. Существуют специальные профессора для обучения этому великому искусству воровства. В руководители экспедиций, предпринимаемых с целью грабежа, всегда избирается самый смелый и ловкий вор; но если ему не повезет, он должен всего опасаться от своих товарищей; бывает, что его продают в рабство, в наказание за неудачу. Все народны этого берега, за исключением только фелупов, покупают невольников.

Племя папель или бурно населяет главным образом, к западу от земель народца баланта, полуостров, образуемый лиманами рек Кашео и Гебы. Отличительные физические признаки этого племени, как и его соседей баланта, на которых оно походит нравами и социальным бытом, составляют: красивый черный цвет кожи, удлиненный череп, сухопарые конечности, курчавые волоса, редкая борода. Женщины их тоже татуируются, избирая пуп за центр чертимых на теле геометрических фигур. Папели отличаются артистическими способностями: хотя оружие и домашняя утварь большею частию покупается ими у мандингских ремесленников, но украшения на их глиняной посуде и тыквенных бутылках принадлежат их собственным рисовальщикам. Будучи идолопоклонниками, они придают большую цену амулеткам, и, по мнению некоторых этимологов, самое имя их происходит от «бумажек» (по-португальски papel—бумага), которые они носят, зашитые в мешочках, для предохранения себя от всяких бед и напастей; однако, первоначальное их название было, кажется, папеи или пепеи. Также как племя баланта, эти народцы хоронят мертвых с большой торжественностью, иногда предоставляя им фамильную хижину, как место вечного покоя, но чаще зарывая их в землю и воздвигая маленький курган на могиле под тенью баобаба или бавольника, священного дерева; над тонким слоем земли, покрывающем мертвое тело, поддерживают несколько дней костер для того, чтобы за дымом не слышен был худой запах. Рядом с покойником всегда кладут в изобилии разные яства, а иногда, при погребении важных особ, на могиле усопшего закалывают всех животных, которыми он владел, и мясо их съедается на публичных пирах. По словам португальских резидентов, папельские царьки отправляются на тот свет не одни, а в сопровождении нескольких дев, погребаемых живыми; во всяком случае, эти жертвоприношения совершались еще не так давно, и не далее, как в шестидесятых годах настоящего столетия, в некоторых захолустьях на похоронах гостям еще подавалось человеческое мясо. Тела близнецов, альбиносов и уродов бросаются в море, как нечистые.

Впрочем, в отношении нравов и обычаев нередко замечается большое различие даже между населениями, живущими в непосредственном соседстве друг с другом, но разделенными наследственной враждой, непрерывной войной и злыми делами колдовства. Так, некоторые народцы племени биафар или биафада не оказывают никакого уважения к мертвым; они не воздвигают им могильных курганов, не кладут рядом с покойником ни провизии, ни драгоценных вещей. Биафары—самые смирные и миролюбивые из всех обитателей Гвинеи: у них есть нечто женственное в наружности и характере; оттого они в большом презрении у своих воинственных соседей. Налумы (налу), следующие за биафарами в береговой области, на юге от Рио-Гранде, тоже отличаются нравами от других народцев. Так, браки у них экзогамические; но племя, к которому принадлежит невеста, отдает ее не иначе, как за равное вознаграждение. Выбирая себе жену среди соседнего народца, молодой человек обязан послать свою сестру в супруги брату уводимой им девушки, а если у него нет сестры, должен предложить в обмен семье кредиторов одного из своих братьев или родственников. Что касается туземцев племени бужаго или бижуга, которые населяют острова архипелага Биссагос, против лиманов Гебы и Рио-Гранде, и частию также полуострова прибрежья, то жители каждого острова отличаются от обитателей других островов нравами, обычаями и языком.

Красавцы между неграми, очень хорошо сложенные. за исключением рук, которые у них слишком длинны, бужагосы—народ смелый, неустрашимый, привыкающий с детства пренебрегать всякой физической болью. Долгое время пираты их были грозой для европейцев. Они одни из всех народов этой области побережья смело пускаются в открытое море на своих длинных пирогах, сделанных из ствола бавольника и украшенных напереди головой чудовища, с раскрытой красной пастью; в прошлом столетии они еще не знали употребления паруса, теперь же, хотя их и называют «варварами из варваров», они не хуже португальских моряков умеют пользоваться силой ветра. Отправляясь в военную экспедицию, бужагосы красятся охрой и украшают себя перьями и разными металлическими побрякушками; в прошлом столетии они еще сражались стрелами, вооруженными ядовитой рыбьей костью. Одним из первых предметов их заграничного привоза были сабельные клинки немецкой фабрикации; когда англичанами была сделана попытка колонизации этого архипелага, около ста лет тому назад, все бужагосы имели уже мечи в метр длиной, носившие на клинке клеймо Золингенскпх фабрик. Эти туземцы обладают способностью схватывать сходство предметов и воспроизводить их в своих изваяниях; их фетиши, изображающие людей или животных, отличаются замечательной верностью натуре и, по сравнению с подобными изделиями других стран западной Африки, могут считаться настоящими произведениями искусства. На некоторых островах бужагосы переживают еще период матриархального быта, по крайней мере, по существованию у них факультативной полиандрии (многомужия). Жена не переходит в дом мужа, но наоборот принимает его в свой дом. Она не обязана быть верной мужу и может покидать совместное жилище, когда угодно. Ей достаточно предупредить супруга о своей отлучке; однако, она была бы встречена не очень любезно, если бы вернулась домой с пустыми руками; обыкновенно она приносит меру риса или приводит козу или корову, как заработок из отхожого промысла.

Миссионеры ислама деятельно ведут пропаганду во всех племенах португальской Гвинеи, и многие народцы уже обратились в магометанскую веру, по крайней мере, по имени. В земле племени налумов мусульманские общины следуют одна за другой до самого моря: многочисленность их объясняется близостью этой страны к области Фута-Джаллон; в этом месте феллатам, выступающим одновременно в роли завоевателей и религиозных пропагандистов, стоит только спуститься со своих гор, чтобы достигнуть берегов океана. Что касается обрезания, то это общераспространенный обычай у гвинейских племен, и, по словам Барроса, оно практикуется помимо каких-либо религиозных верований, как своего рода масонский знак между людьми всякого происхождения и всякого культа, анимистами, магометанами, христианами. Прежде, пока еще ислам не приобрел преобладающего значения и отдаленное влияние его еще не успело отразиться на религиозных идеях необращенных народцев, у племен поморья господствовал культ нечистой силы; им казалось бесполезным молиться добрым духам, они старались только заклинать злых демонов. Туземцы, у которых еще сохранился этот обряд заклинания бесов, собираются для исполнения его в «шине», т.е. священном месте; таким местом избирается либо берег реки или моря, либо деревенская площадь или дом вождя племени; этот последний окропляет пальмовым вином кол, вбитый по средине «шины», затем приносит в жертву быка, козу или петуха, и читает предзнаменования во внутренностях и крови закланного животного; эти предвещания всегда благоприятны, если церемония совершена по всем правилам, и дьявол удаляется от племени. Чтобы побороть второстепенных чертей, злых духов, наводящих порчу на людей и скот и поражающих тело болезнями, прибегают к содействию колдунов, жамбакоц, искусных чародеев, обладающих непогрешимым средством изгонять всякую хворь. Тем не менее, случается, что болезнь оканчивается смертью; но это не значит, что порча восторжествовала, а просто в этом случае пациент сам хотел покончить с своей настоящей жизнью, чтобы начать новую. Мало найдется людей, у которых бы идея бессмертия приняла более конкретную форму. Бужаго, заблудившийся в лесу, или уведенный пленником на чужбину, сам накладывает на себя руки для того, чтобы вернуться домой.

У этих народцев все получает благоприятное или зловещее значение: деревья, камни, животные, цвета и звуки. Оттого на все предметы, могущие принести несчастье, налагается табу. Иногда целые округи подпадают под запрещение, объявляются проклятыми, malgossados, по выражению португальцев. Всякому, кто дерзнул бы проникнуть туда, грозит смертная казнь, не потому, чтобы смельчак возбудил этим поступком озлобление против себя, но потому, что он сломал бы символическую печать, наложенную чародеями на запрещенную местность. Тоже самое нужно сказать о лицах и вещах, сделавшихся священными в силу запрета, произнесенного колдунами. Прикосновение к этим табуированным предметам смертельно: оно наказуется отравлением. Вообще обычай суда посредством яда всего лучше сохраняется у племен, живущих по реке Гебе, каковы баланта, папель и фелуп. Обвиняемому подают настой коры дерева, называемого туземцами—тали, а французскими торговцами—mandone и или bourdane. Действие ядовитого напитка не заставляет долго ждать себя: оно проявляется либо рвотой, которая спасает невинного, либо корчами, которые казнят преступника. Со времени появления в крае огнестрельного оружия ружейная пуля сделалась одним из могущественнейших фетишей: самая страшная клятва—та, которая произносится над пулей, зарытой в землю. Эти варварские народы в вечном страхе перед неизвестным. Но человеческая натура не может примириться с постоянным страхом, и эти люди, до отупения запуганные колдунами, нередко предаются с безумным увлечением своей излюбленной забаве—музыке и пляске. Особенно биафары—неутомимые танцоры; иногда жены берут мужей к себе на плечи и с этим грузом скачут и кружатся до упаду.

Белых иностранцев в Гвинее очень мало, не больше полсотни; несколько солдат, торговцы, большей частью французы, наконец, небольшое число ссыльных, degradados—вот и все представители европейской расы; однако, португальское влияние, действующее уже несколько веков, не прошло бесследно для населений прибрежья. Особенно заметно это влияние на манджаках или мандиагосах, папельских племенах, живущих на островах и полуостровах по обе стороны лимана Гебы: это так называемые «черные португальцы», составляющие массу рабочего населения вокруг контор; между ними обыкновенно и набираются все нужные рабочие—лодочники, носильщики, чернорабочие, помощники для дальних экспедиций. Повидимому, смешанные семейства (метисы) пропорционально более многочисленны в португальских владениях, нежели в английской и французской территориях Сенегамбии; в Гвинее насчитывают тысячи grumetes, или черных христиан, которые, при равенстве образования, ничем не отличаются от белых по общественному положению. Еще не очень давно португальские купцы бойко торговали образками, крестиками и четками, которые туземцы покупали у них в качестве амулеток, давая им в обмен живой товар. В португальских факториях не видно никакого следа бывшего рабства, но у всех окрестных народцев еще существуют невольники. Язык, употребляемый португальцами и груметами, есть род сабира, называемый папель по имени народца, в сношениях с которым он употребляется: это жаргон португальского происхождения, который чем дальше от мест пребывания португальцев, тем все более удаляется от своего родоначальника, и к которому примешиваются слова из различных негритянских наречий, смотря по расам, господствующим в той или другой местности. Как все европейские языки, преобразованные в негритянские говоры, португальский «папель» имеет очень бедный запас слов и самый рудиментарный синтаксис; грамматических родов в нем совсем нет, а времена глагола обозначаются неизменяемыми вспомогательными глаголами.

Шесть или семь тысяч жителей, непосредственно подчиненных португальской администрации, рассеяны на обширной территории, по берегам реки и на островах. Бассейн реки Кашео заключает в себе только два маленьких поста. Один из этих постов, городок Фарин, или «Вождь», названный так потому, что прежде был резиденциею туземного короля, находится в двух стах километрах от моря, в земле племени баланта; другой, Кашео, стоит на южном берегу лимана, который в этом месте доступен судам, имеющим до 3-х метров водоуглубления. Биссао (Биссану), на острове того же имени, командующий на севере входом в реку Гебу, был некогда, как и Фарин, резиденцией «императора», который наводил страх на соседей, благодаря своему военному флоту, состоявшему из барок, которые выходили по сигналу барабанного боя, повторяемого последовательно из конца в конец на всем архипелаге. Биссао состоит из крепости и расположенных вокруг неё шести туземных деревень, из которых каждая имеет своего предводителя или царька, regulo, как его называют португальцы; негоцианты Биссао ведут торговлю товарами, закупаемыми их агентами в конторах верховья лимана и реки, Фа и Геба. Более важное значение, чем два названные городские поселения или concelhos, Кашео и Биссао, имеет Болама, ныне столица Гвинеи, резиденция губернатора и главный гарнизонный пункт. Это небольшой городок, построенный на берегу пролива, обсыхающего во время отлива, на одном из островов, лежащих против лимана Рио-Гранде. Хотя на эту землю предъявляли притязания португальцы, Андре Брю пробовал завести там факторию, затем, в 1792 году, туда высадились англичане и основали настоящую колонию земледельцев и ремесленников; она состояла из 275 человек, в том числе 57 женщин. Стычки с туземцами бужаго, болезни, тоска по родине, голодовки скоро уменьшили численность иностранной общины до того, что оставалось в живых несколько человек, которые только благодаря возвращению в отечество спаслись от верной смерти. Со времени этой несчастной попытки колонизации Португалия и Англия постоянно оспаривали друг у друга право на владение Боламой; наконец, в 1870 году Соединенные Штаты С. Америки, в качестве третейского судьи, решили спор в пользу португальцев. Но посредниками в местной торговле являются по преимуществу французские торговые дома; кроме земляных фисташек или арахид (средний экспорт этого продукта из Гвинеи составляет около 12.000 тонн, на сумму 2.400.000 франков), они вывозят отсюда копаловую камедь, «лучшую в свете», которая собирается в земле, у подножия деревьев, где она лежит шариками, по величине и наружному виду похожими на ямс (иньям). Остров Болама прежде считался военной мархией между островитянами бужаго и биафарами: необитаемый людьми, он сделался парком слонов, которые приходили туда сотнями в сухое время года. Порт Боламы, к юго-западу от города, хорошо защищен от ветров. Остальная территория этого острова и соседняя земля Галлиньяс заняты многочисленными плантациями и полями сахарного тростника, зерновых хлебов и стручковых растений. Пища жителей состоит главным образом из риса, меда, съедобных корней и рыбы.

Города португальской Гвинеи: Болама (Булама)—4.000 жител. Кашео—3.000 жител. Биссао (Биссану) (1880 г.)—540 жител.

На лимане Рио-Гранде, представляющем большой внутренний порт, доступный самым крупным судам, главные португальские поселения—Бизасма и Буба. Неподалеку от последней из этих факторий, фулы имели крепостцу Гвидали, которую португальцы недавно взяли приступом, чтобы избавиться от стеснительного соседства. Далее, уже за чертой территории, принадлежащей португальцам, на реке Комбе, ниже слияния её с притоком Томине, находится торговое местечко Каде, посещаемое мандингскими купцами. Эта провинция состоит под управлением короля Лабе, одного из главных державцев в области Фута-Джаллон, который посылает фулов во все деревни, в качестве своих представителей и для сбора податей. В соседстве живет народец тиапи,—смирные земледельцы, трепещущие при виде всякого воина. Они говорят особым языком, не имеющим ничего общего с языками мандингов и фулов.