Глава III. Сиерра-Леоне
Откуда произошло это смешанное имя, наполовину испанское, на-половину итальянское? Один из хребтов цепи, господствующей над городом Фритаун, своими очертаниями несколько напоминает, как многие другие горы во всех странах мира, фигуру лежащего льва. Не за это ли отдаленное сходство африканская гора, а вместе с ней и вся соседняя часть поморья, Буломбель или Ромаронг на языке туземцев, получила от португальцев название Сиерра-Леон? Или, может-быть, Педро-де-Синтра, когда высадился на этот берег, в 1467 году, приметил в лесу льва или, вернее, леопарда, принятого им за «царя зверей», и хотел сохранить в имени края память об этой встрече? Возможно также, как полагает Кадамосто, что это наименование обязано происхождением громовым ударам, раздающимся в горах прибрежья, когда ветер нагонит грозовые тучи. Рев грома бывает слышен, говорит этот путешественник, «за сорок или пятьдесят миль в море», на широте берега «Serro-Lyonne».
Сделавшись политическим термином, имя Сиерра-Леоне применяется теперь ко всей совокупности английских владений, заключающихся между французской территорией Южных рек и негритянской колонией Либерией: это приблизительно та область, которую португальские мореплаватели обозначали названием Митомбо. Береговое протяжение этого колониального владения около 350 километров по прямой линии, но оно почти удвоивается бесчисленными иссечениями берега. Внутрь материка юрисдикция англичан в некоторых местах простирается на 200 километров от берега, тогда как в других местах она не переходит за черту береговой полосы: так, близ границ Либерии, в непосредственном соседстве с побережьем Крим, живут совершенно независимые населения. На восток территория, предоставленная для колониального расширения Англии, ограничена виртуально концессией, которая дает Франции привилегию будущих присоединений в области верхнего Нигера. Рассматривая уже как британское владение весь бассейн Рокелли и бассейны других рек, впадающих в океан, до границы Либерии, находим для этого пространства площадь в 71.900 квадр. километров. Что касается английской территории в собственном смысле, то она обнимает только 2.900 квадр. километров; население береговой полосы (1894 г.)—126.835 душ. Если бы области покатости, лежащие внутри страны, были также густо населены, то число постоянных жителей нужно бы считать по крайней мере в полтора миллиона. По Косту, одни только нации тимни и буллом на острове Шербро заключают в себе 230.000 душ. Число жителей всей покатости никак не менее полмиллиона.
Побережье Сиерра-Леоне делится на две половины различной конфигурации. Южная часть страны представляет правильный берег с незначительными выступами: вообще мало найдется береговых контуров, отличающихся такой, можно сказать, геометрической точностью. Берег острова Шербро составляет продолжение берега твердой земли до остроконечного мыса Сент-Анн: на протяжении 175 километров очертание берегов почти нигде не уклоняется от прямой линии. Правда, это правильное побережье было на-половину отделено от материка морским проливом и длинной лагуной; но тем не менее эта отрезанная коса ясно указывает первоначальный берег, соединяющийся под водой с мысом Роксо, между реками Кашео и Казаманкой, цепью рифов и островов, главным отрывком которых является архипелаг Биссагос. К северо-западу от острова Шербро мели продолжаются на большое расстояние: оттого берега Сиерра-Леоне не менее опасны, чем берега португальской Гвинеи, особенно в период дождей, когда тучи закрывают горизонт, и велико число судов, погибших в этих водах. В иных местах, идя вдоль Сиерра-Леонского побережья, кормчие должны держаться в сотне километров от континентального берега.
К северу от мыса Шербро морской берег, изрезанный размывающим действием вод, то вдается в виде бухт и заливов, то выступает в виде мысов и полуостровов. Из полуостровов самый важный тот, который носит специально имя Сиерра-Леоне, и на северной оконечности которого находится столица английских владений. Говорят, во время больших приливов и обильных дождей этот полуостров превращается в остров; две лагуны, на половину отделяющие его от твердой земли, соединяются тогда в непрерывный канал; даже в сухое время года только волок в несколько километров ширины мешает объехать на судне вокруг Сиерра-Леонских гор. Все пространство полуострова, около 740 квадр. километров, занято цепью высот, с закругленными вершинами, над которыми господствует конусообразная гора Шуггар-Лоф («Голова сахару»), поднимающаяся на 700 метров над уровнем моря и почти всегда окутанная облаками. На северо-западе этот полуостровной массив оканчивается мысом Сиерра-Леоне, на юге мысом Шиллинг или Фольс-Кэн, который продолжается островом Бананов и несколькими островками. Многие полагают, что горы Сиерра-Леоне вулканического происхождения, и приписывают остатку давления запертых газов землетрясения, которые не раз были наблюдаемы в этой местности, между прочим, в 1858 и 1862 годах; но камни, встречающиеся в окрестностях города, не оправдывают этой гипотезы: это глыбы и плиты песчаника, какие мы видим и на соседнем материке. По словам Мэтьюза, на Сиерра-Леонском берегу есть много признаков, указывающих на оседание почвы; так некоторые из бывших островов лимана Большой и Малой Скарсии, теперь, будто бы, превратились в песчаные мели, покрытые слоем воды толщиной до 4 метров; точно также одна мель лимана Сиерра-Леоне составляла прежде часть материка, а местоположение крепости, построенной португальцами при устье Рио-Галлинас, ныне находится в 10 километрах от берега и на глубине 13 метров. Но проверить эти утверждения можно бы было только на основании длинного ряда сравнительных наблюдений.
В береговой полосе территории Сиерра-Леоне, так же, как во всей области Сенегамбийского побережья, глинистая почва покрывает подпочву, состоящую из грубого железистого песчаника, который легко можно бы было разрубать топором, но который быстро отвердевает на воздухе и дает прекрасный строительный материал. На земле рассеяны глыбы синего гранита и других кристаллических пород, почти всегда округленные и снаружи почерневшие от действия солнца и непогод. Туземцы, употребляющие эти камни для построек, обыкновенно подвергают их на месте продолжительному действию огня, по крайней мере в течение двух суток, затем на расширившийся от нагревания камень льют холодную воду, отчего он раскалывается на несколько кусков разной величины. Присутствие этих эрратических камней, происходящих с отдаленных гор, естественно наводит на мысль, что эти страны тропической Африки также имели свой ледяной период, и что иссеченная форма побережья между мысами Роксо и Сент-Анн должна быть приписана действию ледяных рек, некогда спускавшихся с массива Фута-Джаллон.
Многочисленные реки, питаемые обильными дождями, текут с внутренней возвышенности и пересекают территорию Сиерра-Леоне. Роккель, первая большая река к югу от Большой и Малой Скарсии, берет свое начало в той же местности, где и верхние притоки Нигера, и течет также в юго-западном направлении, затем, не доходя около сотни километров до моря, поворачивает на запад и сливается с широким извилистым лиманом, восточным рукавом Сиерра-Леонского залива. К югу от Рокелли, другая река, такая же многоводная, зарождается в нескольких километрах от истоков Нигера, под именем Бансуколо, и убегает в западном направлении глубокими ущельями, над которыми господствуют горы, достигающие высоты тысячи метров и более. Но какой характер принимает эта река в низовье, как она течет через девственные леса—этого еще не знают в точности; неизвестно даже с достоверностью, какая река соответствует ей в поясе прибрежья—Камаранка ли, впадающая в Бухту Яури, на юге от полуострова Сиерра-Леоне, или Багран (иначе Баргуру), изливающийся в воронкообразный лиман, на востоке от острова Шербро. Обследовать течение этой реки тем более интересно, что она верхней своей долиной представляет кратчайший путь из Сиерра-Леоне к истокам Нигера.
Хотя Фритаун, главный город английских владений, на 450 километров ближе к экватору, чем Седиу в Казаманке, средняя температура в нем не выше температуры этого французского поста; она даже немного ниже, нежели в Боке, на Рио-Нуньец, что, без сомнения, следует приписать положению Фритауна на берегу океана, открытом свежим морским ветрам. Разница между крайними температурами в этом городе весьма незначительна: с точки зрения тепла и холода можно сказать, что в Сиерра-Леоне нет времен года; лето продолжается там из года в год и из века в век. Годовые колебания температуры зависят только от смены засух и дождей. Как показали наблюдения:
Средняя температура в Фритауне—26,°8 Ц.; температура самого теплого месяца (апреля)—28,°4 Ц.; температура самого холодного месяца (августа)—24,°9 Ц. Атмосфера на этом берегу освежается средним направлением ветров, которые дуют преимущественно с запада и с юго-запада, то-есть с океана, менее, чем земля, нагреваемого лучами солнца; кроме того, восточные ветры, приходящие с той стороны горизонта, которую солнце прежде всего нагревает во время дневного периода, вообще говоря, теплее западных ветров, которые проходят через воздушные области, освещаемые более косвенными лучами: этим и объясняется относительная прохладность климата Сиерра-Леоне. При том же морская бриза преобладает на всем побережьи в жаркую часть дня, то начиная с десяти часов, то часом или двумя позднее. Сиерра-Леонский берег находится совершенно вне пояса правильных пассатных ветров: в то время, как зимой, когда вся система ветров переместилась к югу, действие пассатов ощутительно даже на устьях Меллакореи и Большой и Малой Скарсии, Фритаун остается в поясе муссонов, штилей и неправильных ветров. Гарматтан, который здесь господствует впродолжении нескольких зимних дней, в декабре и в январе, дует с востока или с востоко-юго-востока, принося с собой тончайшую пыль пустыни. Он редко переходит за пояс прибрежья; в этих водах его не чувствуешь уже в нескольких километрах от берега.
Дожди на берегах Сиерра-Леоне обильнее, чем во всякой другой стране западной Африки; но выпадение их сильно колеблется по годам. Так, по Бойлю и Гортону, количество дождевой воды, представлявшее в 1829 г. столб в 7,72 метра высоты, не достигало даже 89 сантиметров в 1858 году, так что разность между различными годами по выпадению атмосферной влаги колеблется в отношении единицы к восьми. Средняя за девять лет даст для годового столба дождей в Фритауне высоту 3 метра 331 миллиметр. Приводят примеры исключительных дождей в 10, в 20 сантиметров в сутки; 23 августа 1829 года общее выпадение за весь день было так велико, что, не будь истечения, оно покрыло бы почву жидким слоем в 40 слишком сантиметров толщины. Во время этих больших дождей нередко выпадает град на вершинах гор.
В среднем, ливни начинаются в Сиерра-Леоне в первых числах мая, целым месяцем раньше, чем в Сенегале: обыкновенно два или три маленьких циклона, производимых встречей противных ветров возвещают правильное наступление периода дождей. Обилие ливней возрастает из недели в неделю впродолжении двух месяцев, июня и июля, затем уменьшается перед гарматтаном. Часто, около 15 ноября, конец дождей возвещается движением в высотах воздушного океана, которое Гортон называет «ураганом в облаках». В нижних слоях атмосферы царствует полное затишье, небо обложено пеленой черноватого пара, нависшей на подобие твердой массы; вдали слышится глухой гул, постепенно усиливающийся: это непрерывный треск, без проблесков молнии, напоминающий грохот железнодорожного поезда в туннеле. Несколько внезапных залпов возвещают конец перекатов грома, крупные капли дождя падают там и сям, затем поднимается западный ветер, и туча исчезает. Сезон дождей кончился.
Климат Сиерра-Леоне один из самых убийственных в свете, и из всей страны столица—наиболее опасное место для обитания. Близ города тянутся болота, еще необсохшие, и при отливе их тинистое дно остается открытым. Вредные испарения, поднимающиеся с этих луж, задерживаются, как в котле, обширным амфитеатром гор, окружающих залив. Даже в отлогих местностях свойство почвы способствует, в период дождей, нездоровости климата: дождевая вода, поглощаемая железистым песчаником, быстро испаряется, и вместе с паром поднимаются миазмы; часто атмосфера сыра и удушлива, как воздух в теплице для тропических растений. Приехав в Сиерра-Леонскую бухту, европеец восхищается живописной формой гор, великолепием растительности, красотой залива, разветвляющагося в виде бухточек и проливов, но он не может отделаться от тягостного впечатления, производимого прозвищем края: «Могила белого человека» (White man’s Grave); ему припоминается также, что суда крейсеров, отряженные для преследования торга невольниками, были прозваны «Эскадрой гробов» (Coffin squadron). Эпидемии желтой лихорадки часто посещают Сиерра-Леоне, и каждый раз эта болезнь похищает треть или половину белых, которые не успели бежать во-время, или которых служба или профессия заставляет оставаться в крае; некоторые медики утверждают даже, что этот бич имеет здесь эндемический характер, и что полуостров Сиерра-Леоне есть гнездо эпидемий, опустошающих иногда Сенегамбию. Смертность между английскими офицерами Фритаунского гарнизона доходит иногда до половины наличного состава; в 1881 году она превышала треть для всех европейских обитателей города, военных и гражданских, хотя большинство белых, в числе около сотни, живут на свежем воздухе, в хорошо проветриваемых домах, на склонах или на вершине холмов, и пользуются всеми привилегиями материального благосостояния. Они редко подвергаются опасному действию утренних туманов. Что касается чернокожого войска, составляющего сухопутную военную силу колонии, то смертность в нем много выше, чем в гарнизонах Европы (в Сиерра-Леонском гарнизоне, средним числом, на 1.000 человек бывает 740 больных и от 29 до 30 смертных случаев); но редко случалось, чтобы эпидемия опустошала казармы. Метрические записи показывают, для всего населения, черного и белого, постоянное состояние регресса, так как рождаемость каждый год меньше смертности. Движение народонаселения в этой «колонии» за время с 1871 по 1875 год выразилось следующими цифрами: Рождаемость—3.078; смертность—4.326; перевес смертности—1.248.
Животные, привозимые с севера, быстро погибают; даже лошади, приводимые из внутренних стран, умирают от паралича через несколько месяцев или лет; европейские собаки, сопровождающие своих господ, страдают лихорадкой, как и их хозяева. Выживающие животные подвергаются большим переменам в своем наружном виде. Ягнята родятся все с черной головой, что, может-быть, есть возврат к первоначальному типу; собаки меняют шерсть, уши у них удлиняются, и они перестают лаять; кошки делаются серыми, морда у них вытягивается, лапы становятся длиннее.
Туземное население, господствующее внутри территории Сиерра-Леоне, принадлежит к могущественной нации тимни (тимани, темне), общую численность которой определяют в 200.000 человек, разделенных на несколько народцев и на столько же королевств, сколько существует деревень. Один из вождей этой нации и продал англичанам Сиерра-Леонский полуостров, но бывшие владельцы земли не всегда жили в мире с новыми пришельцами, и в первые времена британской оккупации тимни не раз атаковали англичан на их полуострове. Отброшенные на материк, затем испытавшие, в свою очередь, нападение в своих собственных, огороженных частоколом, деревнях, они теперь уже не так смелы, как прежде, но все еще не покорены окончательно, и война еще свирепствует иногда, хотя театром её служат уже не те места, так как племена были оттеснены на довольно большое расстояние внутрь страны. Еще в 1885 году одно поселение, находящееся недалеко от Ватерлоо, километрах в сорока к юго-востоку от Фритауна, подверглось нападению туземцев: мужчины были перебиты, женщины и дети уведены в неволю. Тимни населяют главным образом равнины между реками Роккель и Малая Скарсия, но многие народны, носящие разные имена, хотя принадлежащие к той же нации и говорящие наречиями того же языка, живут вне этой территории. Тимнии, вообще говоря, хорошо сложены, сильны, ловки, с приятным выражением лица, и те из них, которые обитают в глухих местностях, куда еще не проникло деморализующее влияние «цивилизованных» фритаунцев, имеют открытый взор, гордую осанку, мужественную руку. Это трудолюбивые земледельцы, которые еще недавно употребляли, для обработки почвы, мотыки из твердого дерева: железо им было неизвестно. Они снабжают Фритаун рисом, кокосовыми орехами, домашней птицей: каждое утро поселяне приезжают сотнями в лодках, везя на рынок свои продукты.
Язык этого народа, очень распространенный, как язык меновой торговли с различными племенами, живущими по течению реки Рокелль, есть один из наилучше изученных: миссионеры собрали народные сказки, басни, пословицы тимниев; с другой стороны, на этот язык переведены многие книги духовного содержания. Один из этих миссионеров-лингвистов, Шленкер, дал научно обработанную грамматику и полный словарь языка тимни, который близко подходит к наречию племени су-су и очень мало отличается от говора ландуманов. Менее последних поддающиеся магометанскому влиянию, тимнии сохранили большую часть своих языческих обычаев, что не мешает им однако выпрашивать у путешественников христианские крестики («больсомы», как они их называют), употребляемые ими в качестве предохранительного средства от выстрелов; над дверью хижин вывешивается амулетка другого рода—камень, завернутый в ситцевый мешочек, или листок с изречениями из Корана. У тимниев есть главари, из которых каждый обязан приносить сюзерену, королю или королеве, столько рису, чтобы составилась пирамида такой же высоты, как сам вассал. Образ правления в деревнях—монархический, но во многих племенах должность короля сопряжена с большой опасностью: накануне избрания будущие подданные имеют право бить претендента, и иногда так усердно пользуются этим правом, что избранник умирает вскоре после назначения на королевский пост. В других местах вожди кандидаты, которые предполагаются пришедшими из Фута-Джаллона, «страны мудрости», и не имеющими в крае никаких друзей или протеже, которые могли бы влиять на их суд, обязаны скрываться впродолжении нескольких дней перед церемонией избрания и принесения присяги. После смерти, тела королей, у некоторых народцев, бросают в кусты или в реку.
Действительная власть принадлежит обществу, называемому «пурра» или «порро», которое судит как повелителей, так и подданных, и в которое могут вступать даже рабы, делаясь таким образом равными другим членам; это нечто в роде масонства, подобного бола в племени су-су, на Рю-Понго. Во всех нациях западной Африки существуют такия могущественные ассоциации посвященных, имеющие свой особенный язык, свою татуировку, свои символы,—ассоциации, составляющие в государстве другое государство, религиозное и политическое; но наиболее грозным авторитетом пользуются эти товарищества у народа тимни. Когда они провозглашают свой закон, всякая война, всякие внутренние раздоры и междоусобия должны прекращаться: наступает всеобщее перемирие, кровопролитие приостанавливается, всякий вызов наказывается многодневным разграблением, которое совершается замаскированными людьми. Чужеземец не может проходить через страну иначе, как в сопровождении члена общества пурра: последний дает о себе знать своим сотоварищам, свистя в камышевую дудку, висящую у него на шее; особенные фигуры татуировки, лозунги, символические жесты служат условными знаками, по которым члены пурры узнают друг друга; для совершения своих обрядов и обсуждения общих дел, они собираются в лесах, под покровом ночи, и всякий посторонний, проникший в их собрание, предается смерти или продается в рабство. Колдуны играют важную роль в тайных обществах, но между могущественными чародеями существует постоянное соперничество из за влияния, и не один из них был умерщвлен по наговорам своих собратий, как злой колдун. Кайманы, большие хищные звери тоже считаются колдунами, и когда какой-нибудь туземец сделался добычей зверя, деревня, где жил погибший, предается пламени, чтобы отвратить злой рок. Когда кто-нибудь из людей племени умирает, односельцы его собираются, чтобы произвести торжественное следствие о причинах смерти: внимательно осматривают его одежду, ногти, волоса, затем труп кладут на носилки, поддерживаемые двумя мужчинами, и чародей, вооруженный волшебным жезлом, вопрошает покойника который отвечает подпрыгиваниями и качаниями, а иногда остается неподвижным, как бы в нерешимости, особенно, когда он собирается назвать родственника или друга. Горе тому, на кого он укажет как на своего убийцу: обвиняемого убывают или продают в рабство со всей его семьей. Судебные следствия этого рода практикуются также у северных племен, между прочим, у бужаго. Там труп умершего несут женщины; под влиянием управляющей ими тайной силы; они то идут вперед, то пятятся назад, то шатаются как пьяные, нимало не сомневаясь, что во всех своих кривляньях повинуются воле покойника.
Булломы (буламы), также как и тимни,—близкие соседи английского города Фритауна, но они но соединены в одну сплоченную нацию. Напор могущественных тимниев разделил их на два отрывка: северных булломов, которые живут, в очень малом числе, на береговой полосе между Меллакореей и Сиерра-Леонским лиманом, и южных булломов, или мампуа, которые обитают на острове Шербро и в сопредельных территориях; у короля их скипетром служит хвост слона, гостя, ныне исчезнувшего из лесов прибрежья. Язык булломов, впрочем, содержащий в себе большую примесь чужих слов, принадлежит к одному корню с языком тимниев, как это установили грамматические исследования некоторых миссионеров. У этих туземцев, как и у тимниев, женщины подчинены строжайшему трауру не только после смерти отца или мужа, но также во всякое время, когда того захочет мать или «первая жена». Тогда они носят повязку на глазах, так что могут видеть только у себя под ногами; они должны иметь отдельный стол и жить в полном затворничестве. Часто траур, предписываемый первой женой другим супругам, не имеет иной цели, кроме желания удалить их от мужа, и последний вынужден выкупать их свободу подарками.
Племя менди или менде, населяющее, к востоку от мампуа, лесные области, граничащие с территорией Либерии, тоже говорит особым языком, теперь выясненным некоторыми подготовительными работами. Сами мендии отвергают это имя, как заключающее в себе понятие о рабстве, и называют себя косса или коссу,—слово, которое, по Уинвуду Риду, значит «кабаны». Очень воинственные, как и тимнии, они нередко наносили последним поражения, либо одни, либо в союзе с англичанами. К северо-востоку от тимниев, в средних областях бассейна Малой Скарсии, рассеяны, по вершинам всех холмов, селения племени лимба, тоже грозного народца, который «запирает» дорогу или по крайней мере затрудняет проход по ней: тропинки проложены среди рисовых полей, и если вьючные животные пощипают хлеб или сойдут немного в сторону от проторенной тропы, то караван должен заплатить большой штраф или подвергается ограблению, в случае отказа; когда дорога «заперта», то-есть, когда повешен на ветви дерева, простертой поперег тропы, мешочек, содержащий порох и пулю, нужно поворачивать назад или вступать в бой. Лимбасы оказывают большое почтение умершим, которых они хоронят стоймя, в позе людей, готовых начать съизнова жизненное странствие; женщины годами оплакивают покойников и носят им на могилку рис и воду.
Племена сафроко и коно, обитающие южнее, в гористых местностях верхних бассейнов, тоже сильно затрудняют сообщения между Сиерра-Леонским берегом и странами верхнего Нигера. Что касается галлинасов, которые живут по реке того же имени (Галлинас) и в долине реки Манна, то они до такой степени воинственны, что до недавнего времени преграждали белым всякий доступ во внутренния местности. Правда, своим военным воспитанием они обязаны негро-торговцам, которые имели множество притонов в лабиринте их лиманов и подстрекали этих туземцев к разбойничьим экспедициям, чтобы покупать у них пленников по дешевой цене. После прекращения торга невольниками, галлинасы все-таки продолжали наследственную борьбу со своими соседями, племенем коссу на севере и племенем вей на юго-востоке; они воевали даже с «американскими» неграми Либерии; недавно королева одного из их могущественнейших племен сделалась союзницей англичан, и через её посредство последние приобрели верховную власть над страной. Эти галлинасы в некоторых отношениях одарены большими способностями для мирных трудов; они отличаются в особенности своим артистическим вкусом: между ними встречаются очень искусные золотых и серебряных дел мастера, резчики на дереве, обладающие оригинальным талантом. Из всех народов поморья галлинасы наиболее подвергались влиянию ислама: они находятся теперь в переходном состоянии от анимизма к магометанству. Впрочем, они приписывают себе восточное происхождение и составляют в береговой области авангард мандингов.
В Сиерра-Леоне, как и в Сенегамбии, совершается постоянное давление от востока к западу на населения прибрежья. На северо-востоке, племя хубу, принадлежащее к нации фула, постепенно делает захваты в области прибрежных жителей Большой и Малой Скарсии; на востоке мандинги и сараколе, в качестве торговцев, тоже проникают к своим соседям и распространяют среди них более высокую цивилизацию. Хубусы с половины настоящего столетия составляют особое государство, независимое от альмами Тимбо. Чтобы избегнуть нового порабощения, они переселились к юго-западу от истоков Бафинга, в гористую страну, где берут начало обе Скарсии; но они овладели этой территорией не без борьбы, и до сих пор еще непрерывно продолжаются столкновения между ними и соседними племенами: дело ислама служит предлогом для набегов и грабежа. Самое имя их происходит от припева их военных песен, где всего чаще звучат два слога ху, бу: «мы любим пророка, соединяемые в его любви».
Между туземными народами многие остались язычниками и почти не отличаются от племен лимба, сафроко и коно своим социальным состоянием: таковы куранко, которые обитают в долинах, простирающихся на запад от области тимниев до истоков Нигера. Они группируются в олигархические общины, признающие главарей, но в действительности управляемые советом старейшин; старикам предоставляется право и честь разрешать споры согласно обычаям, установлять меру наказания за преступление, размер пени за проступок. У этих туземцев практикуется, как у кавказских горцев, обычай родовой мести: семье жертвы принадлежит право пролить кровь за кровь; убивший раба становится сам рабом, если не заплатит полной стоимости убитого. Цивилизованные мандинги с презрением смотрят на куранко и дали им кличку «гадких чертей», которую те стараются заслужить, ибо они любят наряжаться чудовищами, при помощи листьев и веток, и бродить ночью, испуская вой и рев диких зверей, с целью попугать иностранцев.
Солимасы, родственные племенам джаллонке в Сенегальском бассейне и су-су в территории Южных рек, цивилизованнее народца куранко, хотя и они в большом презрении у мандингов и хубусов, как враги ислама. Они живут между хубусами и куранко, в великолепной холмистой стране, около истоков Большой и Малой Скарсии и до Джолибы; подобно своим соседям, они говорят наречием, близко подходящим к мандингскому, а при дворе употребляется этот последний язык; своей любовью к музыке и относительным богатством своих оркестров они тоже напоминают мандингов Гамбии. Как их сородичи джаллонке, солимасы вели войны с феллатами: их большой военный барабан украшен сплошь по всему ободку бородами, отрезанными на трупах сраженных хубусов, и под каждым пучком черных волос написано имя их бывшего владельца. От независимости или порабощения солимасов будет зависеть их обращение в ислам или оффициальное сохранение старого культа. Несколько поражений, испытанных прежде этими туземцами, заставили их облечься в мусульманское бубу; последующая победа позволила им освободиться от этого костюма и сохранить только передник, заимствованный у куранко. Тем не менее, солимасы—один из наиболее цивилизованных народов между западными африканцами: поля их прекрасно обработаны, города содержатся в чистоте и порядке, повсюду видна зажиточность; кодекс вежливости, чрезвычайно подробный, строго соблюдается всеми и каждым; чужеземцы всегда находят у них радушный прием; европейские путешественники, Ленг, Рид, Цвейфель и Мутъе, не нахвалятся любезным гостеприимством, которое им было оказано этими горцами-язычниками. С тех пор как две религии стали оспаривать друг у друга солимасов, последние сделались очень индифферентными в деле веры; впрочем, они еще совершают жертвоприношения деревьям и духам. По словам Рида, одно озерко в этой стране, близ её столицы, населено священными крокодилами, которым шаман каждый день приносит пищу. Каждый новый король, при своем вступлении на престол,—как рассказывали Риду,—отдает свою младшую дочь на съедение этим чудовищам, в доказательство того, что для блага своего народа ему не дорога никакая жертва. Одной из дев поручается хранить наиболее чтимого фетиша; на другую возлагается обязанность носить королевское знамя в сражениях. У солимасов, как и у народов Сенегамбии, существуют скоморохи и певцы, называемые здесь елли, которых все презирают, но которые, тем не менее, пользуются большими привилегиями: их нельзя ни бить, ни засадить в тюрьму, ни подвергнуть смертной казни. Когда появляется на свет новый елли, домочадцы поспешно тушат огонь в хижине и выбрасывают вон всю мебель и кухонную утварь, затем отправляются по соседям побираться всем, что требуется для новорожденного. «Ты видишь, говорят ребенку, у нас нет ничего. Мы должны выпрашивать воду, которая моет, орехи кола, которыми угощают всякого посетителя. И ты, когда выростешь большой, будешь ходить по миру, как мы».
В Фритауне живет много мандингских купцов, и, благодаря им, ислам все более и более распространяется. В 1886 г. магометанская община состояла из 3.000 лиц, и они уже строили себе пышную мечеть. В этом городе английского основания, переполненном миссионерами всякого рода, черными и белыми, никакая пропаганда не имеет такого успеха, как пропаганда мандингских марабутов Люди этой нации считаются самым смышленым и самым честным этническим элементом городского населения. А между тем все расы западной Африки представлены в Сиерра-Леоне: полтораста языков слышались зараз в этом городе, который английские крейсеры сделали главным местом высадки невольников, забираемых на негроторговых кораблях. Быв сначала, со времени открытия португальцами, одною из самых излюбленных пиратами стран африканского поморья, посещаемых ради охоты на человека и экспорта живого чернокожого товара,—Сиерра-Леоне сделался затем местом неприкосновенного убежища для беглецов, землей свободы для выпущенных на волю рабов. Здесь в особенности пресловутый Гокинс, прозванный «первым негроторговцем», производил обильные облавы, за которые королева Елизавета возвела его в дворянское достоинство и пожаловала право носить герб, изображающий «полу-арапа, в его натуральном цвете». Английская компания, которой король Испании предоставил, в силу знаменитого asiento (контракта о подряде) 1713 года, исключительное право снабжать невольниками его владения в Новом Свете, не ограничивалась вывозом 4.800 негров, требовавшихся по контракту, она продавала их в иные, исключительно благоприятные годы до 60.000 голов,—продукт войн, стоивших по крайней мере вдвое большее число жертв. Последние притоны негроторговцев на западно-африканском берегу находились неподалеку от Сиерра-Леоне, на острове Шербро и особенно в лиманах, лежащих южнее. Но там же, в Сиерра-Леоне, в 1787 году, Гранвиль, Шарп и Смитман приобрели от главарей племени тимни территориальное владение, чтобы сделать из него землю свободы. Сначала там поселилась группа черных колонистов, затем после войны за независимость северо-американской колонии, негры, бежавшие в Новую Шотландию, просили отвезти их в Африку: большинство их погибли там от нужды и голода, но на смену прибыли другие освобожденные невольники из Канады; кроме того, пятьсот беглых негров с острова Ямайки, которых изловили при помощи охотничьих собак, тоже были перевезены массой на африканскую землю, чтобы избавить бывших рабовладельцев от их стеснительного соседства. В 1807 году, после того как торг неграми был оффициально воспрещен, английское правительство заступило место Сиерра-Леонской компании, в качестве владельца полуострова, не только для того, чтобы высаживать на этот берег живые грузы, перехваченные на негроторговых судах, но также для того, чтобы ссылать туда мятежных солдат из других своих тропических владений.
Эта смесь разноплеменных и разноязычных людей произвела гибридное население, не похожее ни на одно из населений, живущих в остальной части Сиерра-Леонского побережья. Они пользуются дурной репутацией во всех факториях западной Африки: жадность, корыстолюбие, лицемерие, подлость—таковы качества, в которых их обыкновенно упрекают, и которым, в виде контраста, противопоставляют честность, прямодушие, благородство мандингов. Но если белые не долюбливают их, то это потому, что они находят в этих освобожденных неграх опасных конкуррентов по меновой торговле с населением внутренних местностей. Сиерра-леонцы отличаются замечательным духом предприимчивости: ремесленники, выучившиеся мастерству в Фритауне, слесаря, механики, кузнецы, плотники, столяры, очень ценятся во всех городах прибрежья; это они научают, если не английскому языку, то по крайней мере происшедшему от него жаргону, все племена прибрежья, и особенно племя су-су на Рио-Понго; сыновей вольноотпущенников можно встретить даже на покатости Нигера, где их обыкновенно называют поту, то-есть «белыми», не только потому, что многие из них смешанной крови, но также потому, что они являются представителями высшей цивилизации и самым присутствием своим напоминают два таких важных факта, как освобождение невольников и преследование торга неграми. Точно также французы, проникавшие внутрь страны после того, как декрет 1848 года объявил свободными невольников Сенегала, были часто приветствуемы радостными криками: «Сорок-восьмой! Воля»! Большинство внутренних племен сохранили еще обычай употреблять пленников на тяжелые работы, а тимнии нередко отдают в залог своих собственных детей, которых потом не в состоянии бывают выкупить из кабалы: но некоторые народцы последовали примеру Фритауна и отменили у себя рабство. Между территориями племен су-су и лимба, в бассейне Большой и Малой Скарсии, основалось особое государство, состоящее исключительно из беглых невольников, которые съумели внушить к себе уважение соседним племенам своей храбростью и своей гордостью свободных людей.
За исключением потомков народцев, представленных в Фритауне большим числом индивидуумов, старые этнические различия мало-по-малу сглаживаются, но английский режим имел следствием введение между этими чернокожими резко разграниченных социальных каст. В Фритауне можно встретить судей расы эгба или фанти, которые бреют свою косматую голову, для того только, чтобы носить судейский парик; в этом городе имеется свое высшее африканское общество, где преобладают моды лондонских салонов, и где стараются говорить их чопорным жаргоном. Потомки первых переселенцев смотрят с презрением на толпу пролетариев, состоящую из сыновей вольноотпущенников, недавно привезенных в край. Разноплеменность заставила фритаунских негров употреблять, как общий язык, английский, но в их устах этот язык так преобразился, что ни один англичанин из Европы не понимает без изучения этот своеобразный жаргон, впрочем, составленный из очень ограниченного числа слов; духовное общество моравских братьев поручило-было перевести Новый Завет на этот англо-негритянский язык, но слог и слова, употребленные переводчиком, показались до-того странными, что из боязни вызвать насмешки принуждены были уничтожить книгу. Подвергаясь непосредственно влиянию миссионеров и не будучи удерживаемы в своих первобытных культах силой сцепления, которую дает группировка в племена, освобожденные негры Сиерра-Леоне сделались членами христианских сект, и духовные проповедники, «наставники в законе Божием», составляют значительную часть цивилизованного черного населения; однако, многие следы язычества существуют доныне, и некоторые секты, адепты которых по большей части уроженцы Невольничьего берега, поклоняются огню, бурям, грому.
Население английской «колонии» Сиерра-Леоне по вероисповеданиям распределялось в 1881 году следующим образом:
Протестантов: английской церкви—18.860, веслеян—17.098; других протестантских сект—3.117; католиков—369; магометан—5.178; язычников—15.924.
По переписи 5 апр. 1891 г., христиан всех вероисповеданий насчитано 41.361.
В «колонии» почти все дети ходят в школу; в 1896 г. было 63 учебных заведения, в том числе 6 средних; юноши продолжают свое образование в колледже на бухте Фура, составляющем отделение английского Дургамского университета; в 1897 г. открыто техническое училище.
Во время переписи 1891 года белое население Сиерра-Леоне состояло всего только из 224 человек, постоянных и временных жителей; в периоды же эпидемии случается, что число европейцев не достигает даже сотни. Едва прибыв в край, белые только о том и помышляют, как бы поскорее уехать отсюда; никто не задумывает обширных планов на время своего пребывания в этой опасной земле. Из европейцев всего лучше переносят нездоровый климат здешних мест итальянские «mercanti». Каждый пароход, приходящий в Фритаун, привозит несколько человек этих мелких торговцев, почти исключительно из южных провинций Аппенинского полуострова; нагруженные бусами и кораллами, они странствуют пешком из одной негритянской деревни в другую, в районе более 50 километров от столицы, питаясь так же, как туземцы, ночуя, подобно им, на голой земле, перенося усталость, лишения, бури и непогоды, которые были бы гибельны для всякого другого европейца, непривыкшего к подобному образу жизни. Те из итальянских коробейников, которые избегнут смерти, обогащаются этим трудным промыслом. Но если мелочная торговля получила некоторое развитие в бассейне реки Рокелль, благодаря этим неустрашимым разносчикам, то крупная торговля находится в периоде застоя с тех пор, как совершенное прекращение морского торга неграми положило конец приливу новых иммигрантов, и как Фритаун перестал быть столицей всех английских владений в западной Африке. Политика, которой держится правительство в отношении вождей туземных племен, также имела крайне невыгодные последствия для торговли. Верные своей привычке воздерживаться от вооруженного вмешательства, англичане не посылают солдат внутрь страны, но платят субсидии начальникам, взяв с них обещание держать дороги открытыми. Почти всегда эти пенсии употребляются на покупку оружия и боевых припасов, и между маленькими царьками то и дело вспыхивают войны по всякому поводу: воюющие истребляют пламенем целые деревни, опустошают поля, продают пленных мандингам, дороги закрываются, и во время таких междоусобий подвоз туземных продуктов—пальмового масла, орехов кола, каучука, имбиря, на фритаунский рынок значительно сокращается.
В 1895 г. обороты внешней торговли Сиерра-Леоне простирались до 879.941 (привоз—427.337, вывоз—452.604) фунта стерлингов.
Фритаунский рейд, ограничиваемый на широте мыса Сиерра-Леоне опасными подводными скалами Карпентера (Carpenter’s rock), представляет восхитительный вид, когда горы полуострова освободятся от облаков, скрывающих их вершины большую часть года. Лес, местами расчищенный огнем, разделялся на группы величавых деревьев, чередующиеся с травяными полянами или порослями кустарника; на выступе мыса стоит ряд гигантских баобабов, служащий опознательным пунктом судам, плывущим к рейду; живописные долины там и сям прерывают цепь закругленных холмов, за которыми вдали виднеются вершины Львиной горы. По берегу рассеяны дома, построенные на европейский манер; в глубине, между двумя бухтами Крубой и Фура, показывается Фритаун, «Город Вольных людей». Первая столица негритянской колонии, Гранвиль, была основана в соседней равнине. Но в 1794 году перед этим городком появилась французская эскадра и сожгла его; с тех пор не возникало новых поселений на этом месте. После того выбрали нездоровую Фритаунскую бухту, вместо того, чтобы перенести столицу в какой-нибудь пункт, более удаленный от болот и вполне открытый морским бризам. Впрочем, возвышенные части города пользуются относительно здоровым воздухом, и часто желтая лихорадка производит большие опустошения в нижних предместьях, не поднимаясь в казармы, построенные на холме высотой около 120 метров. Раскинутый на обширном пространстве (слишком 10 квадр. километров), Фритаун заключает в себе несколько красивых зданий, к которым принадлежат церкви, школы, дворец губернатора, присутственные места; но в некоторых улицах на каждом шагу встречаешь развалины, частию заросшие травой и деревцами: в этой стране репутация инициативы, приобретенная английскими коммерсантами, не оправдывается. На берегах западной Африки Фритаун служит главным рынком для торговли живыми зверями: агенты европейских зверинцев приезжают сюда закупать змей, разных диких животных, между прочим, даже горилл и шимпанзе. Одна из змей этой страны, называемая «плевакой», в самом деле, говорят, пускает фонтан ядовитой слюны, очень опасной для человека, если брызги её попадут в глаза.
Кроме этого города с 30.000-м населением, в британских владениях Сиерра-Леоне нет городских поселений в собственном смысле. Полуостров усеян деревнями с английскими именами: Абердин, Уильберфорс, Веллингтон, Риджент, Иорк, Гастингс, Ватерлоо; бывшая французская фактория Гамбиа, на одном из островов реки Рокелль, почти совсем опустела. Внутри материка, Порт-Локко получил некоторую важность, благодаря своему положению на реке того же имени, впадающей в лиман Рокелли. Порт Локко, где находятся склады мандингских торговцев, служит пристанью для судов, поднимающихся вверх по реке, а также исходным пунктом для экспедиций, отправляющихся в горную страну: Гудсбери, Цвейфель и Мутье делали свои приготовления к путешествию в этой передовой станции английских негоциантов и миссионеров. На севере, пост Камбиа есть главное населенное место низменностей по реке Большой Скарсии: это рынок сельско-хозяйственных продуктов, окруженный прекрасно возделанными полями и плантациями на обширном пространстве. Напротив этого города, на правом берегу реки, расположено магометанское местечко Биллех, населенное исключительно студентами, сгруппировавшимися вокруг одного знаменитого профессора: при этом ученом заведении, совершенно независимом от какого бы то ни было европейского влияния, существует даже училище для девиц.
Вне британской территории, некоторые многолюдные местечки имеют более или менее важное значение, как торговые центры или столицы туземных государств. Сумата, недалеко от истоков Большой Скарсии, служит сборным пунктом для караванов из Фута-Джаллона. На реке Каббе, северном притоке Малой Скарсии, наиболее посещаемый рынок—местечко Самайя: это столица племени тамбакка, или тамбучи, и главный этап караванов между Порт-Локко и первым городом Фута-Джаллона, Талико, лежащим на юго-западной окраине владений альмами. Дюбайя, укрепленный город, господствует с высоты своего холма над маленьким царством зеленеющих долин. В земле племени лимба важнейшие торговые местечки—Бумба и Бумбади (известные у англичан под именем Big Bumba и Little Bumba, т.е. Большой и Малой Бумбы); Кабалла—резиденция самого могущественного вождя народца куранко; Фалаба—«военный город» племени солима. Последний находится тоже в бассейне Малой Скарсии, но в очень близком расстоянии от порога, ведущего к верхнему Нигеру: по мнению путешественника Блайдена, этот пункт, благодаря незначительному уклону и правильности океанского ската, был бы наиболее удобным местом для постройки железной дороги между полуостровом Сиерра-Леоне и Нигером. Фалаба—цветущий город, окруженный необыкновенно плодородными равнинами; все выгоды соединяются в этом месте, чтобы обеспечить ему в будущем первостепенную экономическую роль; население его простирается до шести тысяч человек.
В западных областях земель, состоящих под английским протекторатом, вблизи Либерийской границы, некоторые деревни, впрочем, мало населенные, пользуются известностью, как места палабр между депутатами племен. Таковы, между прочим, Бахарма и Баидасума, столица королевы народца барри, в бассейне реки Сулимы.
Колониальная территория Сиерра-Леоне управляется губернатором, при содействии состоящего при нем административного совета; губернатор получает содержание из доходов колонии, главный источник которых составляют таможенные сборы. В 1895 г. колониальные доходы простирались до 96.690 фунт. стерл.. (в том числе 80.453 ф. ст. таможенного сбора.) Гарнизон состоит из негров и цветных людей, уроженцев Антильских островов, под командой белых офицеров, которые все получают большое жалованье; персонал полиции набирается преимущественно из туземцев племени эгба и других чернокожих уроженцев области Нигера и Невольничьего берега. Каждый полуторагодовой период службы в этой нездоровой стране дает офицерам право на годовой отпуск, с сохранением полного оклада содержания; кроме того, они имеют в своем распоряжении санатории, какие представляют им Мадера и Канарские острова, и, в непосредственном соседстве с Сиерра-Леонским полуостровом, Банановые острова. Нет ни одного парохода, направляющагося в Европу, который не вез бы отсюда нескольких больных, уезжающих в отпуск на родину.
Иностранцы не могут приобретать земельной собственности в Сиерра-Леоне; чтобы сделаться землевладельцами, они должны предварительно натурализоваться.