IV. Борну

По мнению туземцев, которые претендуют на знакомство с литературой, но для которых этимология есть не более, как игра ума, истинное имя этой страны—Бар Ноа, т.е. «Ноева земля»: такое название дано-де ей мусульманскими миссионерами за изумительное плодородие почвы. Затем легенда овладела этим словом, чтобы поведать, что тут находится место, где остановился Ноев ковчег после всемирного потопа. Но где же этот африканский Арарат в обширной равнине Борну? На южном берегу озера Чад стоит уединенный утес, Хаджар-Теус, иссеченный в виде колонн, обелисков причудливых форм: этот камень Судана и оспаривает у колосса Армении и у многих других гор честь принятия на свою вершину предков человеческого рода.

Пределы королевства точно обозначены только на востоке—озером Чад и течением реки Шари. На севере не может быть границы, так как переход между степной областью и пустыней постоянно меняется под влиянием ветров, дождей и других явлений климата, а также потому, что грабители, аулад-слиманы или туареги, часто вынуждают мирных земледельцев отступать к югу. Южные границы тоже очень неопределенны, по причине почти непрерывной войны между мусульманскими населениями и языческими народцами гористой области. На западе раздельная черта между двумя цивилизованными государствами, Борну и Гауссой, довольно ясно отмечена, но местные революции часто изменяли её. Поэтому невозможно указать действительные размеры пространства этого королевства: приблизительно Нахтигаль определяет это пространство в 110.000 квадр. километров. Что касается народонаселения, то Барт полагает, что оно превышает пять миллионов душ, и Нахтигаль, который имел возможность подробнее изучить страну, тоже принимает эту цифру, как наиболее вероятную. Следовательно, плотность населения в Борну почти вдвое меньше населенности Франции.

Жители Борну, берауны, очень смешанного происхождения, представляют удивительное разнообразие в отношении цвета кожи, роста и черт лица; в этой области, где в течение веков встречались люди различных рас для торговых сношений или сталкивались в битвах, где они медленно перемещались, вследствие набегов хищнических племен, не сохранилось никакого определенного типа; нужно идти к полу-независимым населениям, живущим в отдаленных, захолустных местностях, чтобы найти более или менее многочисленные группы, члены которых имеют сходство между собою по характеристическим чертам телосложения, черепа и лица. С точки зрения физической красоты, нельзя сказать, что это смешение до бесконечности различных этнических элементов выгодно отразилось на обитателях Борну. Отличаясь, в большинстве, средним ростом, они неуклюжи, лишены естественного равновесия в своих движениях, и их татуированные физиономии, черного цвета, впадающего в красный или серый, никогда не имеют той правильности черт, какая замечается у их соседей, туббусов и канем-бу. Обыкновенно женщины еще уродливее, чем мужчины, и чрезмерная полнота от излишка жира крайне безобразит их фигуру.

Имя «канури», которое носят уже несколько веков жители Борну, не есть название расы: оно означает просто цивилизованных резидентов, с которыми мало-по-малу сливаются разнородные этнические элементы, приведенные в страну торговлей, невольничеством, войной или мирной эмиграцией. Смысл этого слова неизвестен, хотя сами канури, при помощи одного из тех выгодных для себя толкований, которые всегда легко найти ради самовосхваления, производят это имя от арабского нур, «свет», и называют себя ка-нури, или «людьми света», именем, заслуженным, как они думают, их миссией просветителей в темном мире язычества. Правда, что фанатики фулы подыскали другую этимологию, производимую от нар, «огонь», и называют жителей Борну, вообще не очень горячих мусульман, именем ка-нари или «людьми огня», т.е. «осужденными на огнь вечный ада». Быть-может, имя канури имеет связь с именем Канема, страны, откуда пришло большинство эмигрантов. Движение с востока на запад, обнаружившееся в Канеме, распространилось также в Борну. Гауссанцы, ныне вытесненные в бассейн Бенуэ, кажется, жили прежде на берегах озера Чад, судя по тому, что дазы и теперь называют обитателей этой страны коллективным именем аусса, которое оправдывается только преданием.

Повинуясь эмиграционному движению, продолжающемуся из века в век, различные племена канем-бу, дазов, тиббусов проникают в Борну, чтобы там мало-по-малу раствориться в канурийском населении. Таково племя магоми, живущее на юго-запад от столицы. Будучи благородной расы и называя себя происходящими от того же рода, как древняя фамилия, царствовавшая около тысячи лет над Канемом и Борну, магомы в силу своего происхождения обязаны были быть первыми в бою: они составляли авангард армий, но взамен того освобождались от всяких податей и налогов. Сюда же принадлежал племена сугусти и томагера, обитающие в прибрежных болотах озера Чад, и племя коям, западные соседи города Кука, которые одни между эмигрантами, пришедшими из степей северо-востока, сохранили верблюда, как домашнее животное. Что касается древних обитателей страны, племени со, то они тоже должны были раствориться в массе канурийского населения: очутившись между двух огней, между переселенцами из Канема и другими завоевателями, пришедшими с юга, племенем макари, они легко были побеждены и быстро исчезли, как особый элемент, отличающийся языком и нравами. Керибины,—маленький народец, обитающий на левом берегу нижней Шари,—считаются наименее смешанными потомками древней нации. Это звероловы, презираемые остальным населением, по причине их крайней бедности: хотя магометане, они без угрызения совести питаются мясом диких кабанов, сраженных их стрелами.

Юго-восточная часть страны, к западу от реки Шарии занята той нацией котоко или макари, которая помогла кануриям раздавить коренные населения. Еще более неуклюжие, чем канурии, чаще имеющие одутловатое лицо и цветом кожи чернее, макари, повидимому, и по умственным способностям стоят ниже других негров Борну, но они отличаются настойчивостью в труде, как земледельцы, ремесленники и рыболовы, и произведения их промышленности представляют широкий стиль, по которому их работу легко узнать между тысячами подобных предметов на рынках Судана. Мирное племя камергу. живущее недалеко от южной оконечности озера Чад, и племя мандара или уандала, обитающее южнее, на склонах гор, мало разнятся от макари по расе, нравам и языку: подобно макари, они приняли ислам и подчиняются господству султана Борну. Но в наименее доступной части гор живет независимый царек Сегур, отправляющий, по рассказам купцов, и функции жреца: говорят, что он исповедует культ камней и приносит им в жертву петухов и овец. Точно также соплеменники мандарасов, мусго, прибрежные жители западной Шари, остались язычниками, хотя некоторые из их главарей из тщеславия называют себя мусульманами,—синоним «цивилизованных»,—и признают верховную власть главного начальника, имеющего пребывание в Куке; главный их сафи или фетиш,—копье, воткнутое в землю. Мусго, которые красивее и сильнее цивилизованных макари, не имеют другой одежды, кроме кожаного передника и веревки вокруг шеи; оружием им служит шангормангор или метательное железко, как у большинства воинов северной Африки; в битве они надевают латы из толстого соломенного плетения или из буйволовых шкур, шерстью внутрь. С. лошадьми они обращаются жестоко: так как у них нет ни седла, ни узды, то чтобы крепче держаться на коне, они делают порезы на спине животного, и кровь приклеивает их ноги к этим ранам. Пленных они убивают, отрубая им ногу и давая истечь кровью. У женщин мусго весь костюм состоит из простого запона, ожерелья, амулетов, но ни одна из них не обходится без украшения, состоящего из пластинок, костяных или металлических, продетых в обе губы. Когда они говорят, эти две пластинки ударяются одна о другую, что сообщает чрезвычайно странный звук их голосу, и без того уже очень богатому гортанными и шипящими звуками. Путешественники были не мало удивлены, увидев у этого варварского народа дома из глины, с куполами, украшенными шевронами в виде правильных линий. Могилы у этих туземцев гораздо лучше содержатся, чем у мусульман; все они украшены двумя полосами в форме креста: это, может-быть, и дало повод соседним населениям считать мунго за христиан; даже Денгам готов был поверить этой легенде. Жрецы в племенах мусго почти не имеют никакой власти, но пользуются некоторыми привилегиями, между прочим, привилегией играть на дудке, из которой они умеют извлекать довольно мелодические звуки.

На запад от народца мусго, в гористой области, разделяющей бассейны озера Чад и реки Бенуэ, государство Борну и провинцию Адамауа, живут другие языческие населения, называемые марги, которые скрываются в лесах, чтобы поклоняться своему божку, тумби, имеющему пребывание на самом красивом, развесистом дереве. Впрочем, эти идолопоклонники не питают никакой вражды к исламу, напротив—относятся с большим уважением к обращенным в новую веру, ибо в их уме мусульманская религия сливается с понятием о цивилизации: в их глазах магометане—все те, кто не ходит нагишом и умеет сказать наизусть фразу из Корана, впрочем, одинаково непонятную, как для слушающего, так и для произносящего её. Марги и их южные соседи, сани, составляют особую расу: по Барту, наречия их не походят на говоры сопредельных наций в Борну и представляют лишь некоторое отдаленное сходство с диалектами мусго и бабиров: по некоторым признакам они составляют переход между суданскими идиомами и языками племени банту в южной Африке. Физически марги тоже резко отличаются от соседних населений. После грубых, неуклюжих канури и макари, любо посмотреть на этих стройных, статных негров, с почти европейскими чертами, с едва губастым ртом, широким лбом, курчавыми, но не косматыми волосами, с бронзовым или красноватым цветом кожи; те из них, у которых кожа черная, повидимому,—смешанного происхождения. Многие из женщин этого племени (марги) могли бы поспорить с тибусскими красавицами в отношении правильности черт, грации и гибкости тела. Большинство не имеют другого одеяния, кроме передника, но они украшают себе лицо при помощи маленького металлического конуса, вводимого в кожу подбородка непосредственно под нижней губой; впрочем, этот блестящий брелок, носить который очень тягостно и даже больно, не кажется в глазах европейцев безобразящим физиономию, напротив—он составляет приятный контраст с матовой бронзой кожей. У марги нет деревень в собственном смысле: их хаты, обыкновенно построенные на возвышении, всегда стоят особняком и окружены полями, принадлежащими семье. В случае пожара редко случается, чтобы огонь распространялся с горящей хижины на соседнюю; но в стране, часто посещаемой охотниками на невольников, было бы полезно теснее группировать жилища и окружать селения оградой. Сколько раз мирные обитатели стоящей особняком хижины подвергались внезапному нападению и с завязанными ртами уводились в неволю негропромышленниками, при чем соседи их ничего не знали о совершившемся злодеянии. Когда Барт пришел к марги, не затем чтобы сделать им зло, как все иноземцы, но чтобы протянуть им руку и поговорить с ними дружески, они вообразили, что к ним явился бог, чтобы заставить их забыть, хоть на один день, несчастия и ужасы жизни. Марги еще не приспособились к новому социальному состоянию, созданному частыми войнами: у них сохранились нравы, какие свойственны нации, доверяющей своим силам; в половине настоящего столетия они могли снарядить разом до 3.000 воинов. Эти чернокожие оплакивают смерть только молодых людей и, напротив, радуются, когда старик, тяготящийся жизнью, отходит к праотцам. В некоторых отношениях, хотя считаемые варварами, марги цивилизованнее своих соседей; так, например, они уже с давнего времени практикуют оспопрививание, почти неизвестное в остальном Борну.

На другом конце этого государства, северо-западная область занята мангами, народом совершенно отличным от канури и, быть-может, имеющим сродство с племенем со, подобно народцу карибина. Манги пребывают еще в полу-диком состоянии; одежда их ограничивается куском кожи, а оружием служит топор, лук и стрелы; женщины их покрывают себе лицо материей темного цвета. К западу манги смешиваются с гауссанцами, тогда как на юге они соприкасаются с варварскими населениями. Вдоль гористой границы, отделяющей Борну от Гауссы, следуют один за другим различные народцы: бедде, нгиззем, керри-керри, фика, бабир, не вполне подчиненные исламу. Нет сомнения, что мирные сношения с соседями мусульманами превратят их мало-по-малу в гауссан или в канури, подобно тому, как это случилось с прежними аборигенами низменных равнин. Между негритянскими нациями и инородцами есть и другие расы, представляемые эмигрантами. Так, фулы основали в разных местах несколько колоний, особенно на юго-востоке, в земле мандарасов, и почти незаметно от общины пробираются все далее и далее среди языческих населений юга; но поступательное движение этих пришельцев совершается далеко не так быстро, как во многих западных странах, и даже они отступили с начала нынешнего столетия, эпохи, в которую одно из их нашествий чуть было не кончилось низвержением царствующей династии. Туареги, в Борну называемые киддин, подвинулись маленькими группами внутрь территории мангов и в землю канури; даже один город, на юге от озера Чад, говорят, населен потомками туарегов, неизвестно как забравшихся в местность, столь отдаленную от пустыни.

Наконец, арабы тоже довольно многочисленны в этой части Судана. Те представители этой расы, которые известны под именем шоа или шуа, и общее число которых нужно считать по крайней мере в 100.000 душ, живут в Борну уже несколько поколений, и многие из них, более или менее смешанные с туземными населениями, уже не отличаются ни светлым цветом кожи, ни правильными чертами своих предков; но язык, поддерживаемый чтением Корана, сохранился в замечательной чистоте. Они не уберегли верблюда в своих странствованиях к югу, но разводят лошадей и рогатый скот или даже, покидая совершенно пастушеский образ жизни, селятся оседло и обработывают землю; самые храбрые между обитателями Борну, они всегда образуют авангард в военных экспедициях. Из всех арабских племен самое многочисленное, но и наименее чистое по расе—племя саламат, поселившееся на запад от Шари, в территории народа макари. Кажется, можно считать доказанным, что в целом арабское население Борну уменьшается под влиянием климата, слишком сырого для него. Конное войско, которое это население поставляло некогда султанам, уже не могло бы быть набрано в наши дни; также и ежегодная дань лошадьми и коровьим маслом в последнее время значительно сократилась. Впрочем, уменьшение числа арабов отчасти объясняется великим исходом, который совершился в пятидесятых годах этого столетия, под влиянием горячих проповедей одного феллатского миссионера: жители некоторых городов тысячами последовали за проповедником в Мекку; называют местечки, в которых не осталось ни одной живой души. Все эти арабы, более или менее чистокровные, пошли увеличить число тех такруров или такариров, которые так удивляют скептических обитателей Мекки пылкостью своей веры.

Племенной состав населения Борну, по Нахтигалю: канури—1.500.000; канем-букойям, теда, даза и проч.—750.000; макари и киребина—750.000; мандара, камергу, марги и проч.—250.000; манга—750.000; гауссауа, фула, туареги—650.000; арабы—100.000 душ.

Язык канури, являющийся самым могущественным элементом ассимиляции для всех этих разноплеменных населений, отличается между негритянскими идиомами такими чертами, которые свидетельствуют о близком сродстве его с говорами тиббусов и баэле и, следовательно, о его северном происхождении: однако, между этим языком и суданскими языками, как-то: гаусса, наречия племени со, багирми, замечается удивительное сходство в синтаксисе и словах, особенно, что касается наиболее употребительных имен существительных и глагольных форм. Арабский язык, несмотря на специальный авторитет, который дает ему обладание «священной книгой», не сделался в Судане преобладающим: в сравнении с канури, более гибким, более способным к обновлению, но не имеющим еще своей особой азбуки, арабский—язык мертвый, уважаемый, но вышедший из употребления. Также как народ, который им говорит, он утратил свое влияние в той части суданского мира, где озеро Чад занимает центральную впадину. При султанском дворе, в Куке, арабская речь перестала быть оффициальным языком, и даже те, кто знает ее, притворяются непонимающими по-арабски и прибегают к помощи толмача.

Народ канури отличается многими замечательными качествами. Берауны, или борнуане, очень трудолюбивы, и у них, за исключением, разве высших классов, не встретишься с таким явлением, чтобы мужья или отцы сваливали бремя труда на женщин или невольников. Почти все единобрачные, земледельцы в Борну работают в поле каждый со своей женой; точно также в ремесленном или кустарном промысле муж и жена вместе занимаются тканьем, крашеньем или гончарным производством. Женщины считаются равными мужчине, но они имеют право на всякую предупредительность с его стороны: им подобает первое приветствие. Трезвость—общая добродетель; в этом отношении обращенные в магометанство гораздо строже соблюдают предписания ислама, чем сами обратители. Дома свои канури держат в несравненно большей чистоте и опрятности, нежели арабы; пол в жилье всегда тщательно выметен, и подстилка у скота часто меняется.

Образование более распространено у канури, чем у их соседей, жителей Канема, Гауссы, Багирми; в городах открыты школы для мальчиков, а в столице, Куке, имеется даже библиотека (частная), самая обширная, какая существует в Судане, на восток от Томбукту. Вообще борнуане слывут самым цивилизованным народом средней Африки, и произведения их промышленности высоко ценятся на тамошних рынках. В металлургических производствах они очень искусны, умеют даже лить пушки; но до сих пор ими ничего не сделано для улучшения естественных путей сообщения; для переправы через реки у них имеются только лодки и плоты из связок тростника, поддерживаемых на воде выдолбленными внутри тыквами, как танкауа абиссинцев. Недостатком дорог и происходящей от того дороговизной товаров объясняется существование некоторых промыслов, которые, при более деятельной торговле, должны быстро исчезнуть; так, на берегах озера Чад жители многих деревень занимаются исключительно тем, что жгут корни известных растений, особенно сиуака (capparis sodata), для получения их золы, употребляемой вместо поваренной соли.

В низменных местностях Борну самая обыкновенная и самая опасная болезнь—отравление болотными испарениями. Лихорадки, вызываемые малярией, господствуют в сезон дождей; ни один иностранец не избегает этой болезни, которая уносит много жертв; сами туземцы страдают от ядовитых миазмов, хотя у них лихорадка представляет вообще менее серьезный характер; некоторые желудочно-кишечные болезни, которым никогда не подвергаются чужеземцы, но которые очень обыкновенны у кануриев, повидимому, порождаются малярией, так как учащение их совпадает с влажностью воздуха и почвы. Глазные болезни также сильно распространены среди населения Борну; подкожная глиста, так называемый струнец «мединский» или «гвинейский», появление которой наблюдается тоже в период дождей, очень опасна в низменных местностях: особенно следует опасаться, говорят, соседства луж, осененных нильской акацией. В целом, страна, в одно и то же время жаркая и сырая, которая простирается на юг от области степей, имеет нездоровый климат, и в движении её народонаселения значительная рождаемость едва уравновешивает смертность. Более половины детей умирают уже на первом году жизни. Животные тоже много страдают от малярии, и во время сильных дождей повальные болезни часто истребляли большую часть скота. После эпизоотий целые населения принуждены были перейти от пастушеского состояния к земледельческому.

Столица этой области часто меняла место. Насколько необходимо, в силу местных условий, именно пересечения естественных путей, существование значительного городского поселения в этой обширной и плодоносной равнине, где совершается переход между двумя климатами, двумя природами, двумя расами, и где дорога с Нигера на Нил перерезывает дорогу от Средиземного моря к заливу Биафра, настолько же безразлично, в каком пункте равнины будет находиться этот город: почва везде плодородна, и проторенные дороги всегда легко доступны для движения караванов, разве только в период дождей, когда ручьи разливаются и почва покрыта лужами. Первая столица, Каср-Эггомо или Бирни, т.е. «Резиденция», была расположена в среднем бассейне реки Иеу и в соседстве озера, на границах территории племени манга: с вершины окрестных холмов она представляет странный вид: внутренность её овальной ограды поросла травой и кустарником, тогда как снаружи эту стену со всех сторон обступили высокие деревья густого леса, так что внутреннее безлесное пространство походит на громадный ипподром. Недалеко от суданского Парижа, который, по Денгаму и Клаппертону, вмещал в себе не менее 200.000 жителей, хотя ограда имеет всего только 10 километров в окружности, султаны имели пребывание в Гамберу, канурийском Версале, построенном на берегу реки Иеу, в очень плодородной местности, которую и теперь еще называют «садом Борну», и где сохранились остатки султанских прудов. В 1809 или 1810 году феллатские завоеватели стерли с лица земли оба эти города, и султан, бежавший к озеру Чад, должен был построить себе новую столицу, которая называлась Кафилой или Бирни-эль-Джебит, т.е. «Новая резиденция», но она просуществовала только несколько лет, и жители её переселились в соседний город Нгорну, город «Благословения», построенный у юго-западного угла озера Чад. Затем перемена династии повлекла за собой основание новой резиденции, названной Кукой, от баобаба, стоявшего на выбранном месте. Имя Кука, употребляемое в западном Судане. на языке канури значит «Два баобаба».

Кука, один из больших городов внутренней Африки, имеет, по Нахтигалю, от пятидесяти до шестидесяти тысяч жителей, не считая пилигримов, купцов, авантюристов, приходящих сюда из всех частей Судана и магометанского мира, от Марокко до Месопотамии; вместе с окрестностями, население его, вероятно, превышает сто тысяч. Город состоит из двух отдельных частей, двух правильных параллелограммов, окруженных стенами, в соседстве которых рассеяны группы хижин; с окружающей равнины, которая простирается к юго-западному берегу озера Чад, город едва приметен: его можно принять скорее за лес, так как каждое жилище обсажено деревьями. Западный город, представляющий правильный четыреугольник, пространством около 4 квадр. километров,—самая многолюдная половина Куки: главная его площадь или дендал всегда полна народа: тут толпятся покупатели и продавцы, снуют бедные студенты, выпрашивая подаяние, гарцуют гордые наездники в ярких мантиях, медленно прогуливаются молодые щеголи в вышитых разноцветными шелками рубашках, с шалью, обмотанной вокруг бедер, концы которой волочатся по земле на манер трэна. Восточный город, где обыкновенно живет султан и большинство придворных, сравнительно имеет пустынный вид, и редкие прохожие теряются в обширной аллее дендаля. В дождливый сезон бульвары и улицы изображают из себя болота, среди которых извиваются тропинки; образуются даже пруды, и во время пребывания там Нахтигаля в одной из луж поселился маленький крокодил, живший кухонными отбросами, которыми его любезно угощали обитатели соседних домов: страшное зловоние распространяется от этих клоак, которые служат главным источником болезней, опустошающих город. Дома вельмож представляют кубические массы из глины, очень низкие, без окон, без наружных украшений, которые приходится поправлять каждый год, при первых дождях, потому что крыша от жары трескается во всех направлениях; чтобы спасти материи и всякие дорогие предметы от дождя, их запаковывают в кожаные мешки, или, у богатых людей, в чемоданы, привозимые караванами из Триполи. Хижины женщин, имеющие форму колокола или головы сахара, строятся проще; остов из древесных ветвей, обшивка из соломы или тростника—и жилище готово; на верхушке конуса торчит палочка, украшенная страусовыми яйцами,—обещание плодовитости для обитательниц дома. Эти женские хижины гораздо более непромокаемы и менее вредны для здоровья, нежели постройки из битой глины: их можно омеблировать полнее, и в каждой такой хате тыквенные сосуды, разные принадлежности хозяйства, кухонная утварь развешаны по стенам или расставлены на полу.

К двум городам-близнецам, образующим борнуанскую столицу, и к пригородным и деревням прибавляется, раз в неделю, другой город, устраиваемый из ветвей и парусины: это стан большого рынка, где собирается, средним числом, свыше десяти тысяч человек. Своим коммерческим процветанием Кука обязана безусловной свободе торговых сделок: иностранцы и туземцы привозят и вывозят всякие продукты и товары, не платя никаких пошлин или сборов; нигде свобода торговли не практикуется более искренни. Ярмарочное поле находится за западным городом, в самой высокой части почвы, поднимающейся над уровнем исключительных наводнений. На этом поле сходятся люди всех африканских рас, и продаются произведения всех стран: рядом с дамасскими коврами и стамбульскими кафтанами разложены европейские товары, представляемые главным образом итальянской промышленностью. Иголки в огромном спросе; Барт, у которого был с собой большой запас этого товара, стяжал себе громкую славу во всем Борну под именем «Игольного принца». Путешественники удивляются, находя на рынке Куки драгоценные вещи по очень низкой цене, что объясняется тем фактом, что большинство этих товаров уже были в употреблении; суданская ярмарка есть нечто в роде «Тампля» для материй, купленных из вторых рук и привезенных из Египта и Малой Азии. Но из всех предметов торговли, обращающихся на рынке Куки, самая ходовая статья—это товар человеческий: невольники, евнухи, придворные карлики. В 1870 году Нахтигаль видел, как из этого города отправлялся караван, уводивший 1.400 невольников, из которых около трети предназначались для Египта; остальных предполагалось продать в Рате и в Триполи. Рольфс рассказывает о другом караване, который увел 4.000 пленников: уходя последовательными отрядами, он употребил две недели на выступление из Куки. Источниками для снабжения этого рынка невольниками служат, во-первых, экспедиции, снаряжаемые борнуанским правительством в окрестные непокоренные земли, далее дань, уплачиваемая вассалами султана в натуре, и, наконец, закупки живого товара, делаемые купцами в Гауссе, Адамауа и особенно в Багирми. Нет сомнения, что ослабление и, рано или поздно, совершенное прекращение негроторговли будет иметь следствием уменьшение важности и размеров торгового обмена на рынке Куки; точно также можно предвидеть, что слоновая кость, которую Триполи получает еще отсюда ежегодно в количестве от 20.000 до 25.000 килограммов, ценностью на полмиллиона франков, пойдет другим, более удобным путем—по течению Бенуэ и Нигера. Караваны, перевозящие слоновые бивни, употребляют до пяти месяцев на переход, при чем ежедневный труд навьючивания и развьючивания верблюдов составляет накладной расход, поглощающий почти треть цены товара. Однако, как ни значительны потери, которым подвергается торговля Куки, пока не будет устроено железнодорожное сообщение с побережьем Средиземного моря, но, тем не менее, географическое положение столицы Борну обеспечивает за нею одно из первых мест в движении торгового обмена средней Африки. Для купцов представляется еще та выгода, что в Куке они находят население всегда мирное и цивилизованное, не чуждающееся иностранцев; никогда здесь порядок на базарах не нарушается спорами и криками. Кроме того, в этом городе торговый люд давно уже пользуется одним важным удобством, которого недостает большинству других африканских рынков: это существование денежной единицы. В первой половине настоящего столетия был установлен султанским повелением, как представитель ценностей, серебряный талер или гурс, с изображением императрицы Марии Терезии, или с колонками, на подобие испанского дуро. Мелкой разменной монетой служит каури: во время путешествия Нахтигаля четыре тысячи этих раковин представляли ценность гурса.

Второй, по числу жителей, город собственного Борну, называемый Нгорну, стоит верстах в тридцати к юго-востоку от Куки, на самом берегу озера, которое затопляет его в период дождей. Иногда две трети города бывают залиты, и вследствие размывания, совершающагося из года в год на западном берегу, хижины должны постепенно перемещаться: город мало-по-малу отодвигается на запад, как и все прибрежные селения. Одна из пристаней столицы, Мадуари, куда велел себя перенести путешественник Овервег, чтобы умереть в виду озера, которое он объехал первый из европейцев, тоже отступает постепенно к западу, и во время пребывания Нахтигаля в Борну поговаривали о перенесении Куки на более возвышенное место, недосягаемое для вторжений озера. К опасности наводнения присоединяется еще, для жителей Нгорну, постоянная опасность разбойничьих набегов. Женщины, невольники, работающие в садах, должны каждую минуту бояться, что грабители иедины выскочат откуда-нибудь из засады, чтобы схватить их и скованных бросить на дно своих барок. Города Кауа и Баруа тоже, подобно Нгорну, подвергаются внезапным нападениям этих пиратов. Городам северного побережья постоянно грозит другая напасть—набеги туарегов или аулад-слиманов: приходится платить двойную или тройную дань, чтобы удовлетворить в одно и то же время сюзерена и его врагов. Нгигми, в северо-западном углу озера,—один из тех городов, которые существуют только благодаря терпимости: ему грозит опасность исчезнуть с лица земли, как исчез Лури, существовавший еще во время посещения края Денгамом, как исчез Види, некогда знаменитый город, местоположение которого указывает несколько уцелевших еще пальм; рвы и ямы, которые выкапывают канурии в местах перехода, чтобы преградить дорогу туарегам,—слишком наивные средства обороны. Нгигми считается пограничным городом Борну на дороге к Феццану и морю; однако, путешественники, проходящие с севера, не там останавливаются, чтобы возвестить о своем прибытии султану и испросить разрешение на дальнейшее следование: эта формальность исполняется в Иеу, у перехода через реку того же имени.

В западном Борну, орошаемом комодогу Иеу и его притоками, города многочисленны, и многие из них, по свидетельству Клаппертона, Барта, Рольфса, имеют свыше десяти тыс. жит. Недалеко от Старой Бирни или Каср-Эггомо находится деревня Нгурутуа, т.е. «Бегемотовая», где путешественник Ричардсон умер от утомления, в 1851 году; Барт посетил его могилу, к которой негры относятся с уважением. Далее, в западном направлении, следуют один за другим города Сурриколо, Борсари, Хадеджа, Бунди (т.е. город «Диких зверей»), Машена, доминируемый величественной скалой, Гуммель, Бирменауа; два последние города, лежащие на границе государства, населены афунусами, т.е. гауссанами, хотя принадлежащими Борну. Гуммель—очень деятельный торговый центр, и рынок его, содержащий до трехсот лавок, посещается купцами из Нупэ. Северо-западный угол султаната занимает вассальное государство Синдер или Зиндер, обогащаемое торговлей с туарегами, но часто также опустошаемое теми же туарегами; здесь существует маленькая колония принявших ислам евреев, выходцев с берегов Средиземного моря. Столица этого государства, построенная у основания большой скалы, заслужила название «Ворот Судана», благодаря разносчикам туарегской соли, устроившим свои становища у городских ворот: дорога, ведущая в Синдер, чаще посещается, чем дорога в Феццан. Город состоит из землянок, хижин, покрытых рогожами, и палаток, разбросанных в беспорядке. В горах Мунио, врезывающихся клином в смежные с пустыней степные пространства, есть несколько значительных городских поселений, как-то: Гуре, Вушек, производящий в большом количестве зерновые хлеба, и южнее—Буне и Сулери; в соседстве последнего находится натроновое озеро, поверхность которого покрыта белоснежными кристаллами углекислого натра. Другое озеро, Магаджири, состоит из двух сообщающихся бассейнов, из которых один наполнен пресной, а другой сильно соленой водой. Города горной цепи Мунио по характеру архитектуры напоминают города Мавритании.

К юго-западу от Куки, на дороге, ведущей к нижнему Бенуэ, один из главных этапов—Магоммери, резиденция одного из первых сановников государства; Рольфс видел там страусник, вероятно, единственный существующий в Судане; но не редкость встретить домашних страусов, следующих за караванами или расхаживающих на птичных дворах. Далее идут города Могодом, окруженный плантациями хлопчатника, и Гуджба, населенный частью язычниками; почти во всех городах, обнесенных стеной, живут исключительно цивилизованные, причисляющие себя к последователям ислама. Еще далее, в горах территории Бабир, по слухам, существует значительный город, называемый Биу и тоже начинающий подпадать магометанскому влиянию.

Южная оконечность озера Чад, которую огибает историческая дорога из Уадая в западный Борну, есть одна из наиболее богатых городами частей государства. Город Иеди, расположенный близ берега полукруглого залива, считается родиной островитян, принявших имя иедина, и эти грабители, движимые патриотическим чувством, воздерживаются от набегов на соседнее побережье. На юго-востоке, город Марте, окруженный, подобно Иеди, развалившейся стеной, лежит почти на этнографической границе между кануриями, макариями и арабами. Эти три расы представлены и в населении Марте, которое вызывает у других борнаунцев чувство отвращения одним из любимых его блюд. Обитатели этого местечка охотятся на полевых крыс и едят эту дичь, когда она приобретет душок. Далее, на дороге в Уадай, лежит город Миссене, уже утративший характерную физиономию городов канурийской территории: в нем не видно более соломенных хижин, и каждый дом имеет двери, внизу узкия, а кверху расширяющиеся. Нгала, следующий за Миссене город в восточном направлении, находится в месте, подверженном наводнению во время разливов озера Чад; но обитатели его, более предусмотрительные, чем прибрежные жители Луары и Роны, догадались построить свой город и крепость на искусственной террасе, недосягаемой для вод озера. Прежде Нгала, вероятно, была населена неграми племени со, бывшими владетелями края; в соседстве города показывают несколько могил, некрополь государей древней династии. Далее, в дельте реки Шари, островные города Афаде и Гуфей, окруженные стенами, стоят попеременно то над морем, без видимых пределов, то среди зеленеющих равнин. Другой город, Эльф (Альфу), как говорят, старейший между городами страны по времени основания, замечателен тем, что туземные путешественники всегда стараются обойти его стороной, пугаемые чародейской силой, которую молва приписывает его обитателям. Сосед его, Кала-Кафра, обнесен крепкой оградой. Главный город территории Логон, Логон-Карнак, стены и башни которого тянутся по краю высокого берега реки, где причаливают барки и сушатся рыболовные сети, есть важнейший пункт страны, как место переправы и торгового обмена, между Борну и Багирми; султан, магометанского вероисповедания, платит дань обоим сопредельным государствам.

В бассейне реки Мбулу, далеко от озера, вассальные или недавно покоренные государства тоже имеют значительные города. Дикой, укрепленный город, по преданию основанный туарегами, слывет во всей Центральной Африке местом, где говорят самым чистым языком канури; он часто был резиденцией борвуанских султанов, и дворец его обсажен тенистыми деревьями. Ткачи его очень искусны в выделке хлопчато-бумажных материй. Город Ала, лежащий недалеко от Дикоа, тоже был еще не так давно столицей. Около южных гор, но все еще в равнине, стоят, город Май-дуг-эри, населенный неграми племени гамергу, хижины которых тысячами рассеяны под ветвями деревьев. В территории Удже города Мабани и Кусукула замечательны как большие рынки, где сходятся, для обмена своих произведений, цивилизованные северяне и язычники южане. Далее, у подошвы гор показывается город Долоо, разделенный на две половины извилистой речкой и частию построенный амфитеатром по скатам холма; это большой город, столица государства Мандара, теперь состоящего в вассальной зависимости от Борну; он окружен укреплениями новой конструкции; путешественник Фогель пробыл там целый месяц в плену, и несколько раз жизнь его висела на волоске. К юго-западу от Долоо, на крутых склонах скалы, возвышающейся на 200 слишком метров, виднеются развалины прежней столицы, Мора, которая господствовала над выходом ущелья, у северной оконечности котловины, бывшего озера, превратившагося в бассейн зелени; все горы этого обширного амфитеатра увенчаны деревнями.

Главные города государства Борну, приблизительное население которых указано путешественниками в разные эпохи:

Собственно Борну. Кука, с предместьями, по Рольфсу—120.000 жит., Кука, в 1873 г., по Нахтигалю—60.000 жит., Нгорну, в 1857 г., по Рольфсу—20.000 жит., Гуджба—20.000 жит. Нгала, по Нахтигалю—7.000 жит., Сулери, по Барту—5.000 жит., Кала-Кафра, по Нахтигалю—1.500 жит., Магоммери, по Рольфсу—4.000 жит., Марте, в 1873 г., по Нахтигалю—3.500 жит., Иеди, в 1873 г., по Нахтигалю—3.000 жит., Машена, в 1851 г., по Барту—12.000 жит., Хадеджа—12.000 жит., Гумель—12.000 жит., Синдер—10.000 жит., Кауа, в 1857 г., по Рольфсу—10.000 жит., Гуре, в 1851 г., по Барту—9.500 жит., Вушек—9.500 жит., Бунди—8.500 жит., Борсари, в 1851 г., по Барту—7.500 жит., Май-ду-гери, в 1851 г., по Барту—7.000 жит., Миссене—3.000 жит., Баруа, по Рольфсу—1.500 жит., Нгигми—1.500 жит.

Вассальные земли. Карнак-Логон, в 1821 г. (Денгам)—15.000 жит., Дикоа, по Рольфсу—15.000 жит., Долоо—30.000 жит., Ала—3.500 жит.

Май или султан страны Борну, обыкновенно именуемый шейхом,—название «палатного мэра», низвергнувшего предъидущую династию,—есть самодержавный государь, «Лев, Победитель, Мудрость!» Однако, он удостаивает выслушивать мнения совета, в состав которого входят не только члены его фамилии, но также кокенауа, то-есть начальники войска и оффициальные представители различных рас, населяющих государство: канурии, канем-бу, тиббусы, арабы имеют своих наследственных делегатов в совете государя, при чем у численно преобладающей нации, кануриев, всего меньше защитников перед троном; напротив, самая малочисленная нация, арабы, имеет больше кокенауа, чем другие жители: таким образом охраной и покровительством пользуются преимущественно интересы меньшинства населения. Высшие должности в государстве заняты по большей части невольниками, так как султан естественно склонен доверяться скорее людям, которые ему принадлежат, как собственность, нежели лицам, гордящимся своим происхождением; при прежней династии даже главнокомандующий войсками, который в правительственной иерархии занимал ранг выше наследника престола, всегда был из невольников. Постоянная армия довольно многочисленна, и в то время, как парадное войско остается в столице при особе султана, для возвышения его блеска и могущества в глазах толпы подданных, многочисленные отряды расставлены вдоль границы. У шейха имеется несколько пушек, и отборное войско вооружено ружьями. Некоторые роты даже одеты по-европейски, но без соблюдения однообразия: покрои и цвета мундиров представляют невообразимую пестроту. Конница носит еще латы, как в средние века: у одних—это кольчуга, у других—ватное одеяло, окутывающее кавалериста с головы до ног; лошади покрыты такой же броней. Под этой военной сбруей животные и люди едва могут двигаться: нужно выбирать самых сильных лошадей, которые могли бы выдержать грузных всадников, и эти последние всегда имеют при себе пешего оруженосца, который, в случае падения наездника, поспешно высвобождает его из покрывала или кольчуги и помогает защищаться или удирать. Во всей армии насчитывается около тысячи этих кавалеристов, более страшных с виду, нежели действительно опасных. Войска, состоящие под непосредственным командованием султана, заключают в своих рядах около 3.000 человек; кроме того, 4.000 солдат размещены небольшими отрядами под начальством кокенауа. Солдаты не получают никакого жалованья, но при отставке, то-есть когда они становятся негодны к службе, им дают клочек пахатной земли; высшие сановники, военные и гражданские, вознаграждаются за службу поместьями.

Административное деление королевства не отличается той правильностью, которую представляют в этом отношении дар-Фор и Уадай: непосредственно подвластные провинции, большие и малые, переплетаются с вассальными государствами, связанными на различных условиях с государством сюзеренным. В большинстве этих второстепенных королевств государи по-прежнему распоряжаются жизнью своих подданных и делают облавы за собственный счет у окрестных язычников. Знаки покорности, оказываемые мандарасскому султану, превосходят даже изъявления преданности и благоговения, должные маю. повелителю Борну: ни один сановник не смеет сесть перед ним лицом прямо к его лучезарному лику; из боязни быть ослепленными, все должны поворачиваться к нему спиной, наклоняясь к земле. Когда он путешествует, при аккомпанименте непрерывного концерта барабанов и труб, царедворцы бегут впереди, извещая своего владыку громкими криками о всех случайностях дороги. Нигде нет более строгого и более рабски исполняемого церемониала, чем этикет, соблюдаемый при дворе в Долоо.