Глава IX. Бассейн озера Чад

I. Общий обзор

На африканском континенте географический центр составляет не горный хребет, как в Азии и Европе, а напротив—глубокая впадина, занятая, в одной части её протяжения, болотистыми водами и связанная общим рельефом с странами по Нигеру и с западной Африкой. На востоке и юге бассейн этот окружен горами и плоскими возвышенностями; на севере и западе холмы и террасы тоже поднимаются в виде порогов, не образуя, однако, амфитеатра с непрерывными стенами; на юго-западе же открываются равнины в виде широкой бреши между бассейном великого озера и бассейном Бенуэ. Несколько рек, в том числе одна очень обильная, протекают по этой низменности, разветвляясь и переплетая свои истоки с истоками больших рек континентальной окраины. Со всех сторон, даже со стороны пустыни, через которую идет ряд оазисов, эта центральная область доступна; кроме того, она относительно очень густо населена, так как самые умеренные исчисления дают ей свыше 70.000.000 жителей для поверхности, несколько превышающей 700.000 квадр. километров. Благодаря плодородию почвы и богатству растительности, бассейн озера Чад (Цад или Цаде), долины и равнины, орошаемые рекой Шари, быть-может, сделаются современем самой цветущей частью Африканской Индии.

Центральная область бесформенного материкового организма, члены которого не функционируют еще в надлежащей гармонии, этот бассейн внутренней Африки не имеет прямых и правильных сношений с цивилизованным миром; проходят целые годы, прежде чем отголосок совершившихся там событий дойдет до Европы, и происходящие там, в глубине черного континента, великия движения народов, нашествия, массовые исходы, войны и завоевания остаются нам совершенно неизвестными. При том, главный путь, по которому бассейн озера Чад воспринимал доселе влияние извне, ставит его в сообщение только с восточной Африкой и с Аравией: это дорога через Дарфур и Уадай, по которой арабы принесли свою религию, чуждую культуру и знакомство с внешним миром. Для этнических движений и для истории нации дорога, соединяющая бассейн озера Чад с берегами Большого Сирта, имела гораздо меньшее значение, по этой дорогой следовали купцы средиземноморского побережья, и по ней шел в это последнее время главный поток торгового обмена; оттого она более известна. Однако, этот путь, кратчайший от Средиземного моря к центру Африки, теперь все менее и менее посещается, так как отныне торговле Европы открыта другая дорога, более удобная, хотя гораздо более длинная: в настоящее время торговый поток из Борну и сопредельных стран направляется на юго-запад по естественному пути, представляемому двумя могучими реками, Нигером и Бенуэ. Можно сказать, что в странах центральной Африки произошла перемена фронта: прежде они смотрели на север, к Средиземному морю; теперь повернулись лицом в противоположную сторону, к Бенинскому заливу. Постройка хорошей проезжей дороги или рельсового пути может снова изменить направление торгового потока.

Число европейских исследователей, посетивших бассейн озера Чад, еще не велико, и это опасное путешествие стоило жизни многим из тех, которые отважились предпринять его. В 1823 году первые европейцы, Денгам, Клаппертон, Аудни, Гильмэн, Туль проникли в Борну через Феццан и оазисы Кавара, но двум из английских путешественников не суждено было снова увидеть родину. После того прошло более четверти века, прежде чем была предпринята новая экспедиция в эту область центральной Африки. В 1851 году Ричардсон, Барт и Овервег вошли в Борну; но первый из них едва ступил на территорию племени канури, как пал жертвой схваченной там болезни; в следующем году умер и Овервег, на берегу озера Чад, по которому не плавал ни один европеец ни до, ни после него. Фогель, посланный на смену Овервега в деле географического исследования тех стран, погиб насильственной смертью в Уадае, а несколько лет спустя другой путешественник, Беурман, тоже был убит в Канеме. Нахтигаль, путешествовавший в 1871 и 1872 годах, был счастливее: посетив Борну, Канем, он обошел Боргу и Багирми, затем благополучно проследовал через Уадай и Дарфур. Часть этого путешествия была возобновлена в 1880 году итальянцами Маттеучи и Массари, но подробности их исследования известны лишь по беглым заметкам. Имя Кука, принадлежащее центральному рынку Борну, есть одно из тех, которые всего чаще повторяют, говоря об Африке, и на многих картах этот город отмечен уже как главный узловой пункт будущих трансконтинентальных железных дорог; но неизвестно даже, не перенесен ли он на другое место. Недавно в центре континента, на юг от линии водораздела, где берет начало река Шари, образовалось новое государство, Конго, с европейским правительством; однако, ни одному путешественнику не удалось еще перейти раздельный порог: до сих пор европейские исследователи только видели издали горную группу Мендиф, которая может быть рассматриваема как орографический центр африканского материка, господствующий в одно и то же время над четырьмя бассейнами: Нила, Нигера, Конго и озера Чад. Впрочем, этот переход с одной покатости на другую, попытки к осуществлению которого тем более желательны, что в тех возвышенных областях европейские иммигранты, вероятно, нашли бы благоприятные климатические условия, представляет задачу в высшей степени трудно исполнимую; нигде к иностранцу не относятся с такой ненавистью, как в верховьях реки Шари. Преследуемые негроторговцами, населения этой страны препятствуют всяким мирным сношениям: две покатости, о которых идет речь, разделены пограничной полосой, где царствует постоянная война.

На востоке от озера Чад естественную границу бассейна составляют горы Дарфура. Хребет Маррах образует раздельную возвышенность между Нильской покатостью и покатостью, наклоненной к Борну; но между этими высотами и болотистой впадиной, куда изливаются воды Шари, есть несколько второстепенных массивов, прерывающих однообразие равнин: такова, на северо-востоке Уадая, небольшая цепь Тирдзе, гребень которой тянется с севера на юг, параллельно другой, дарфурской цепи того же имени. Обе эти цепи имеют почти одинаковую абсолютную высоту, около 600 метров, и поднимаются всего лишь на 150 метров над окружающими плоскогорьями. На запад и на северо-запад от Тирдзе почва нечувствительно понижается к пустыне; несколько скалистых кряжей перерезывают её, а в промежуточных серирах рассеяны миллиардами те странные образования, которые так удивляли путешественников в пустынях Египта и Ливии,—песчаные трубки с тонкими стенками, полые шары, цилиндры, пирамиды, звезды, кресты и ожерелья. На юго-запад от цепи Тирдзе в равнине там и сям встречаются лишь уединенные скалы, затем горный массив Гере, обширная естественная крепость, населенная независимыми племенами, занимает своей круглой массой большую часть западного Уадая: самые высокие вершины его не достигают, вероятно, и тысячи метров, но склоны у него очень крутые и скалы разорванные; во многих местах подходы к этим горам, защищенным с внешней стороны болотами и густыми лесами, очень трудны, и проникнуть туда можно не иначе, как через узкия ущелья. Недалеко от озера Фитри высится другая естественная твердыня—джебель Медого.

Массив Гере со всех сторон,—кроме северной, где он продолжается скалистыми хребтами,—окружен низменными равнинами, орошаемыми притоками Шари; но к западу от этой реки снова появляются группы высот, расположенные по направлению с севера на юг и образующие угольную межу возвышенности, отделяющей бассейн озера Чад от бассейна Бенуэ. Группы эти, известные под именем гор Уандала, имеют среднюю высоту около 800 метров; самая высокая вершина их, Магар, не достигает, как и вершина массива Гере, тысячи метров; тем не менее, горы, изрезанные глубокими ущельями, усаженные остроконечными пиками и гребнями, представляют грандиозный вид, еще более возвышаемый красотой лугов, которые полого поднимаются около их основания и по которым рассеяны купы больших деревьев: Рольфс с трудом взошел, через высокую траву и густой кустарник, на переднюю гору Сремарда, хотя она поднимается всего только на 170 метров над прилегающей равниной; во время этого восхождения он встречал целые шайки собакоголовых обезьян, павианов, которые с ворчанием убегали с его дороги и прятались за большими камнями. Горы Уандала, состоящие из различных пород, облегающих гранитное ядро, не продолжаются на запад правильной цепью; тем не менее, водораздел обозначен выпуклостью почвы или горбом, который, может-быть, возвышается на 200 или 250 метров над уровнем окружающих равнин, и абсолютная высота которого около 600 метров. В соседстве водораздела стоят два величественных массива, которые издали кажутся образующими цепь с другими горами, но вблизи оказываются совершенно уединенными. Один из них, Камалле, представляет правильный конус, оканчивающийся наверху столбчатой массой; другой, Мендиф, стоящий гораздо южнее, имеет двойную вершину, достигающую 1.500 или 1.600 метров. Издали эти горы кажутся белыми, тогда как, по рассказам туземцев, они состоят, напротив, из черноватых пород, вероятно, базальтовых, покрывающий же их белый налет есть не что иное, как слой гуано, отложенный мириадами птиц, которые тучами кружатся над растрескавшимися склонами. Кроме этих гор, лежащих вблизи раздельной линии, скат, обращенный к озеру Чад, представляет множество уединенных скал, гранитных зубцов, выступающих через растительный слой до различной высоты, так что одни едва выступают над кронами соседних деревьев, другие же достигают 100 и даже 150 метров. Большинство этих высот утилизированы туземцами как опорные точки для защиты своих деревень от набегов.

На запад от этой страны, территория Бабир тоже, говорят, не представляет правильного водораздельного хребта между замкнутым бассейном озера Цаде и речным бассейном Нигера, но по ней рассеяны маленькие массивы, пробитые эруптивными породами. В целом скат от равнины Борну к порогу, отделяющему ее от океанской покатости, весьма незначителен; с другой стороны, местность имеет более крутой скат. На юго-западе этого государства, у города Гуджба, Рольфс едва заметил выступ водораздела; только встречающиеся кое-где скалы известняка, красного песчаника, большие глыбы гранита обозначают раздельную линию. Абсолютная высота холмов не превосходит 600 метров; исключение составляет только уединенный массив Фика, видимый со всех сторон на расстоянии нескольких дней ходьбы; у основания этой высокой горы находится озеро, наполняющее водоем между скалами. На севере, в земле Керри-Керри, простирается область высоких террас, перерезанных глубокими ущельями, продуктом размывания; затем, в земле Манга местность снова принимает равнинный характер, и гидрографический бассейн страны Борну проникает далеко на запад в королевство Вурно; простые повышения почвы разделяют притоки реки Иеу. На севере, границы центрального африканского бассейна обозначены не столько рельефом поверхности, сколько климатом; тем но менее, гряды дюн, края гамады, отдельные скалы встречаются и в этом поясе степей, между лесной областью и пустынями Сахары.

Западным скатом гор Маррах страна Фор или Дарфур принадлежит к бассейну, центр которого занимает озеро Цаде; но хотя еще ни один путешественник не изучал гидрографию страны к югу от большой караванной дороги, можно, однако, с большой вероятностью предполагать, что воды, спускающиеся с этих гор, не достигают,—разве только в исключительных случаях,—реки Шари и её озерного расширения. Уади Азум и его притоки соединяются в постоянный поток только во время харифа, то-есть периода дождей, да и тогда малый уклон почвы, выступы рельефа, прерывающие её покатость, задерживают поток, заставляют его разливаться по сторонам, в виде более или менее обширных водных площадей, подвергающихся сильному испарению. Другие уади остаются совершенно изолированными и не связаны с гидрографической сетью страны; они оканчиваются в лощинах «рахадами» или «биркетами», т.е. небольшими лужами, сходными по способу образования с борнуанским внутренним морем. Из этих долин, запертых при входе каменистым порогом, самая значительная—долина Бата, по которой идет исторический путь Уадая: начинаясь в горах Тирдзе, она направляется на юго-запад, затем на запад и образует в своей оконечности цирк Фитри, заключающий внутри то простую лужу, то настоящее озеро, смотря по обилию изливающейся туда воды. Земля, лежащая по середине этого озера, бывает попеременно то островом, то полуостровом.

Гораздо более обширна, чем эти рахады Уадая, водная поверхность, расстилающаяся на необозримое пространство в самой низкой впадине равнин королевства Борну. В языке прибрежных жителей, владевших этой страной до кануриев, Цаде значит «Большое скопление воды»; имя Коло или Кулу, употребляемое обитателями островов, иединами, кажется, имеет то же значение. Старое название, распространенное арабскими купцами, одержало верх в географической номенклатуре, и когда вся карта северной Африки к югу от Триполи представляла еще сетку линий, проведенных почти наугад, озеро Чад, Цад или Цаде занимало уже в центре континента действительно принадлежащее ему место, хотя приписываемые ему размеры были сильно преувеличены. Бурхард первый указывает эту водную площадь с некоторой точностью. Все арабские купцы, допуская тождество рек Каира, Томбукту, Борну, воображали озеро Чад либо общим резервуаром всех африканских «Нилов», либо внутренним морем большого центрального нагорья, откуда воды изливаются во всех направлениях на окраины черного материка. Со времени Денгама, который первый из европейских путешественников-изследователей собственными глазами видел озеро Чад,—названное им Ватерлооским,—произведены были точные измерения, доказавшие ошибочность этих географических понятий. Теперь известно, что это озеро занимает одну из самых низменных частей Африки, так как поверхность его вод, по Фогелю и Нахтигалю, только на 250-270 метров выше уровня моря: гидрографическая роль его ограничивается собиранием вод бассейна незначительного протяжения в сравнении с пространством всего континента. Впрочем, невозможно еще определить, даже приблизительно, размеры этого бассейна, так как неизвестны ни истоки, ни сеть притоков, питающих главный приток озера, реку Шари. Даже величина площади самого озера не определена в точности: Нахтигаль исчисляет ее приблизительно в 27.000 кв. километров; по Рольфсу, общая поверхность вод в сухое время года никак не больше 11.000 кв. километров; но в большие разливы она превышает 50.000 кв. километров. Смерть застигла Овервега прежде, чем он составил описание своего плавания вокруг Чада. Нахтигаль, объехавший почти все озеро, от восточного Канема до Борну и от Борну до уадайской дороги, дает наиболее подробные сведения об этом внутреннем море Судана.

Если по протяжению Чад можно сравнить с большими озерами Нильского бассейна, с Байкалом, с громадными резервуарами Северной Америки, если в ряду озерных бассейнов по величине площади он следует непосредственно за озером Эри, то его далеко нельзя поставить в параллель с этими огромными впадинами земной поверхности по глубине и массе вод. По рассказам прибрежных жителей, наибольшая толщина воды между побережьем в соседстве города Кука и устьем реки Шари не превышает «двойного человеческого роста», и на остров Сейорум, который, однако, удален от берега на двадцать слишком километров, можно добраться на лошади. Овервег, посетивший, впрочем, не все области озера, нашел только 6 метров в самой глубокой его части. Этот обширный резервуар есть не столько озеро, сколько постоянное наводнение: он в сущности ничем не отличается, кроме величины, от бесчисленных луж, рассеянных в Борну и образующихся вследствие того, что потоки, не находя для себя правильного русла, разливаются по сторонам в углублениях равнины. Между большими озерами Чад всего более напоминает Балкаш, который кажется внутренним морем по своим огромным размерам, в действительности же есть не что иное, как топкая водная площадь, разливаемая течением реки Или.

Чад имеет вполне определенные берега только около северной своей оконечности, в вершине большого неправильного треугольника вод. В этом месте песок, наносимый пассатными ветрами, образовал высокие бугры или дюны, основание которых, на подобие мыса, выдвинуто в озеро: с вершины этих подвижных горок видишь перед собой беспредельную ник буль или «белую воду», то-есть гладкую скатерть вод, расстилающуюся на необозримое пространство без промежуточных островов, без камышей или других водяных растений, как те поросли, которые наполняют ник циллим, или «черную воду» прибрежья. Почти на всей остальной окружности можно идти целые часы по направлению озера, не зная, где кончается земля, где начинается озерная площадь. Пройдя длинный ряд болотистых потоков, извилистых рукавов и лагун, больших и малых луж, путешественник ожидает увидеть наконец расстилающуюся беспредельную поверхность открытого моря, но взорам его представляются только поросли тростника, леса папируса, поля лотоса, полосы водяного салата (pistia stratiotis), «травы без родины», плавающие сплошными лугами, более зелеными, чем степи соседнего берега. К востоку от устьев Шари весь юго-восточный угол озера и далее на север вся соседняя с берегом Канема часть заняты островами и островками, которые, по словам Нахтигаля, в совокупности составляют по меньшей мере треть поверхности Чада. В этих областях нет озера в собственном смысле, а только лабиринт проливов между бесчисленными островами. Путешественники, отправляющиеся из Багирми в Канем, не подозревают даже, что переходили через озеро, и только жалуются на дурное состояние дорог, беспрестанно прерываемых топкими болотами, где рискуешь потерять лошадей и вьючных животных. Южный архипелаг, собрание пригорков, рассеянных в болоте, называется землей Карка. Окончательно осушенная, эта область имела бы приблизительно такой же вид, как Канем, соседняя твердая земля, где зеленеющие холмы, цветущие лески чередуются с безлесными пространствами.

Эти стоячия воды, болота, острова, перешейки не позволяют определить истинную форму озера, которая, впрочем, сильно изменяется в разные времена года, вследствие колебаний уровня, производимых разливами и испарениями. Зная, как незначительна бывает глубина воды в периоде самого вязкого уровня, можно с большой вероятностью допустить, что жидкая масса этого резервуара изменяется на половину своего объема от одного сезона до другого. Из рассказов путешественников известно, что огромные пространства озерной окружности бывают попеременно то затоплены, то обнажены; во многих местах целые дни ходьбы отделяют зимний берег от летнего. Кроме дождей, начинающихся в конце июня, Чад получает излишек вод бассейна, приносимый ему реками. На северо-восточном берегу, обращенном к степям и пустыне, нет проточной воды, кроме временных ручьев; по западной покатости, обнимающей собственно Ворну, проходят две речки или комодугу, которые в сухое время года состоят лишь из ряда луж, но в период дождей, то-есть впродолжении по крайней мере четырех месяцев, представляют непрерывный поток, настолько быстрый и глубокий, что для переправы с одного берега на другой принуждены употреблять лодки или плоты, поддерживаемые кожаными мешками или выдолбленными внутри тыквами. Иеу (Иобе по Нахтигалю, Ваубе по Барту), носящая разные имена в орошаемых ею местностях,—весьма значительная река, по крайней мере по длине течения. Верхние её притоки берут свое начало далеко в Гауссе, в 800 километрах к западу от озера Чад; весь западный Борну принадлежит к её бассейну, и даже из земли Бабир, на границах провинции Адамауа, она получает приток, текущий частию в подземной галлерее. Нужно удивляться, что русло истечения столь обширного бассейна не бывает постоянно наполнено водой; вероятно, воды Иеу во время наводнений изливаются в Гамзайги и в другие озера северо-западного Борну, которые впервые были обследованы, слишком полвека тому назад, английскими путешественниками Денгамом и Клаппертоном.

Наибольшую часть жидкой массы, изливающейся в озеро Чад, доставляют горы южного хребта, обильно орошаемые ливнями экваториальных штилей. Реки, берущие начало в территории Мандара,—как, наприм., «комодугу» Мбулу,—широко разливаются в равнине, по недостатку ската, и образуют водяные площади, которые тянутся на необозримое пространство через леса и саванны, и, представляя из себя как бы движущиеся озера, медленно спускаются к внутреннему морю; в некоторых округах сообщения совершенно прекращаются на целые недели и месяцы; от Чада до Бенуэ, через озеро Тубури, эти водные площади следуют одна за другой без перерыва; замечательно, что вместо того, чтобы разливаться в виде болот, они обыкновенно наполняют каналы с высокими берегами, имеющие форму речных русл. Факт этот как бы указывает на существование в прежнее время сети потоков еще более обширной, чем какою она является в наши дни. Река Шари, главный исток которой находится около середины южного берега Чада, в период разлива не представляет отдельных рукавов и устьев; тогда общее русло соединяет все её ветви в один огромный поток, шириной около 50 километров; в местных языках слово Шари имеет тот же смысл, что и Чад, означая «Скопление воды». Тогда как в первую половину дождливого сезона, в июле и в августе, уровень озера понижается, вследствие испарения, или слабо возрастает, несмотря на выпадающую атмосферную влагу, прибытие речного наводнения тотчас же изменяет режим озера. Когда Шари вносит свою могучую струю разлива, вода во внутреннем море Судана быстро поднимается, и к концу ноября достигает своего высшего уровня.

Шари, в отношении которой озеро Чад есть, так сказать, лишь конечное расширение её русла, принадлежит к числу больших рек Африки, благодаря дождям, правильно выпадающим летней порой во всех частях её бассейна. Вопрос об истоках этой реки еще не решен окончательно, и предположение, высказанное Швейнфуртом, что река Уэлле, протекающая по территории Монбутту и Ням-Ням, принадлежит к бассейну озера Чад через Шари, еще может быть поддерживаемо, так как нет прямого доказательства противного; однако, большинство географов склоняются теперь к тому мнению, что Уэлле следует считать притоком реки Конго; верхние притоки Шари, наидалее выдвинутые к востоку, вероятно, берут начало на расстоянии более 1,000 километров от истоков Уэлле в южных массивах Дарфура и Уадая. Но верховья этих рек еще не были обследованы ни одним европейским путешественником. Нахтигаль мог собрать кое-какие сведения только о нижнем течении Шари. По рассказам туземцев, разветвления дельты этой реки начинаются уже в 600 километрах выше впадения её в озеро Чад: там Шари или Бахар-Эль-Арде («Река Земли») делится будто бы на два ба или главных рукава, из которых левый называется ба-Бай или Логон, а правый—ба-Бассо или собственно Шари. Однако, большая разница в колебаниях количества приносимой воды между этими потоками заставила Нахтигаля усомниться в точности единогласного показания жителей страны относительно бифуркации Шари. Как бы то ни было, восточная река получает приток, именуемый Бахар-Эль-Абиадом, или «Белой рекой», и приходящий из территории Банда, затем выделяет из себя боковой рукав, ба-Бачикам («река Листьев»), с которым снова сливается, пройдя около 250 километров. Ниже главная река соединяется с рекой Логон, но уже перед тем выпускает из себя несколько боковых рукавов, которые разветвляются в аллювиальной равнине и наконец изливаются изменчивыми руслами в озеро Чад. Нигде воды Шари не соединены в один поток; даже, быть-может, часть воды бассейна теряется в других впадинах, кроме озера Чад, если правда, что рукав ба-Бачикам получает из Уадая половину Бахр-Эс-Саламата, и что другая половина этой реки в период половодья изливается в длинный болотистый ров, направляющийся на северо-восток к озеру Фитри.

Не претендуя не то что на точность, но даже на достаточно приблизительное значение своих цифр, Нахтигаль исчислял годовой дебет Шари в 60 миллиардов кубич. метров, что составит, в среднем, около 2.000 кубич. метров в секунду. Приносимое этой рекой количество жидкой массы по крайней мере в два раза превышает объем воды, вливаемый всеми другими притоками вместе, и дождевые воды, падающие непосредственно в бассейн. Когда подобная масса, удвоенная или утроенная разливом, расплывается по озерной площади, размеры Чада быстро возрастают на сотни и тысячи квадр. километров; к поверхности этого резервуара сразу прибавляются пространства, в десять, в двадцать раз превосходящие Женевское озеро, и уровень поднимается по меньшей мере на 6 метров выше нуля, соответствующего низкому стоянию вод: по словам Рольфса, наблюдали даже разность около 10 метров между уровнями мелководья и половодья. Город Кука, затопляемый при исключительно больших размерах, лежит, говорят, слишком на 7 метров выше среднего зимнего уровня озера.

Вода в озере Чад, как и в реке Шари, пресная. Факт исключительный в истории Земли, что замкнутый бассейн, содержащий значительный объем жидкой массы, которая постоянно испаряется и постепенно концентрирует растворенные в ней соли, заключает в себе столь малую долю этих соляных частиц, что присутствие их даже неощутительно на вкус. Явление это кажется тем более удивительным. что в Канеме многие колодцы дают солоноватую воду, и что в восточном архипелаге многие острова изобилуют селитрой, которая составляет даже предмет весьма деятельной торговли во всей стране. Правда, Шари, воды которой почти исключительно питают этот бассейн, протекает по одной из самых бедных солью областей земного шара; но если бы Чад было озеро древнего образования, наполняющее свой теперешний водоем впродолжении ряда геологических веков, то трудно было бы понять, каким образом соляные молекулы, как бы ни было ничтожно их содержание в пресной воде притоков, могли ускользать в приемном резервуаре от постоянного действия испарения и концентрации. Из этого заключают, что Чад в некоторых отношениях озеро недавнего происхождения. В самом деле, в бассейне его совершаются беспрестанные перемены. Прежде оно, кажется, было гораздо обширнее, судя по дюнам северо-западного побережья, которые, повидимому, образовались на счет бывшего дна озерного резервуара. В наши дни это озеро, состоящее, так сказать, из одной только поверхности и почти не имеющее глубины, подвергается всем капризам Шари. Наносы этой реки, образовавшие дельту протяжением около сотни километров, выступающую полукругом в южные воды озера, постепенно съуживают размеры бассейна и заставляют его настолько же расширяться на противоположных берегах, особенно на западном. По единогласному свидетельству путешественников, дорога между Канемом и Борну год от году удлинняется, вследствие увеличения контура, вдоль которого она следует. Округу Кука постоянно угрожают наводнения; в 1873 г. город этого имени был затоплен, и шейх проектировал постройку нового города гораздо западнее, чтобы обеспечить себя от вторжений озера. Многие другие города, между прочим, Нгигми, в северо-западном углу озера, принуждены были перестроиться по той же причине. При этом замечается любопытное явление: в то время, как воды озера устремлялись к западу и северо-западу, восточная оконечность бассейна обнажалась, и Бахр-Эль-Газаль, «Море или Река Газелей», находящийся, однако, на более низком уровне, чем водная площадь Чада, мало-по-малу высыхал. Факт этот объясняется расположением восточных островов в форме последовательных, лежащих одна над другой, запруд. Каждый из бесчисленного множества проливов, следующих один за другим между Белой водой Чада и его заливом Бахр-Эль-Газаль, имеет свой бар, который и замедляет истечение вод; эти последние даже в периоды наводнения изливаются медленно и, постоянно подвергаясь испарению, в конце концов иссякают, тогда как озерная поверхность продолжает повышаться в центре резервуара.

Когда европейские географы в первый раз услыхали о Бахр-Эль-Газале, как о потоке, сообщающемся с озером Чад, они вообразили себе, по аналогии, что этот бахр есть река, подобная другому Бахр-Эль-Газалю, соединяющему свои воды с водами Нила, и произвели ее в приток великого суданского озера. Однако, английские исследователи Денгам и Клаппертон узнали уже от жителей Борну, что озеро Чад прежде изливало свои воды в Бахр-Эль-Газаль: это истечение прекратилось, будто бы, только вследствие убийства одного святого человека. Путешественник Барт, слышавший от туземцев тот же рассказ, отказывался, тем не менее, признать это «невероятное» явление постепенного ската истечения между Чадом и впадинами Бахр-Эль-Газаля. Но со времени путешествия Нахтигаля по тем краям пришлось покориться очевидности и допустить, что «Река Газелей» есть исток, а не приток огромного Суданского резервуара. В самом деле, случается, по крайней мере в годы исключительно больших наводнений, что воды Чада спускаются в Бахр-Эль-Газаль. Во время пребывания Нахтигаля в Борну это явление происходило на его глазах: поток, выливавшийся из внутреннего моря, проникал верст на 80 в низменную равнину Бахр-Эль-Газаля, и караваны, до того времени ходившие прямо из Канема в Багирми, через камыши и лужи, принуждены были сделать длинный обход к востоку, в направлении Уадая. Предание указывает на вторую половину прошлого столетия как на эпоху, когда Бахр-Эль-Газаль перестал быть каналом правильного истечения для озера Чад, после чего вода высохла в его ложе; но естественно задать себе вопрос, не продолжается ли медленное истечение в глубинах, так как среди пустыни, между безводными террасами, возвышающимися по обе стороны Бахра, достаточно разрыть землю на 1 или на 2 метра, чтобы найти воду. Замечательно, что большинство колодцев и фонтанов в этой местности содержат значительную пропорцию соляных веществ. Эта солоноватость дна Бахр-Эль-Газаля дает натуралистам драгоценное указание. Если воды Чада остались пресными, то не объясняется ли это тем, что эта озерная площадь была просто проходным бассейном, и что её жидкая масса еще недавно изливалась в низменность Бахр-Эль-Газаля? Там она испарялась, оставляя на почве соляные осадки. Подобное же явление можно наблюдать в Южной Америке, где большое озеро Титикаха, пресноводное, как и Чад, имеет свой соляной бассейн в маленьком второстепенном резервуаре Пампа-Аульягас, американском Бахр-Эль-Газале.

Предварительная карта, составленная Нахтигалем, на основании произведенных им исследований, показывает, что бывший речной рукав Газелей, соединяющийся с озером Чад на восточной его стороне, направляется сначала к востоку, затем, повернув на северо-восток, тянется по прямой линии на пространстве около 500 километров и оканчивается у основания горных хребтов страны Борку долиной Боделе; самое низкое место, найденное там Нахтигалем, лежит на 100 метров ниже уровня озера Чад; во всей центральной Африке нет более глубокой впадины земной поверхности. К западу от Боделе, другая широкая долина, Эгай, или Эгей, тоже лежащая, по барометрическим измерениям, ниже уровня Чада, образует как бы большую бухту, отделенную от Бахр-Эль-Газаля цепью песчаных бугров. Лощины частию покрыты дюнами, в 10-15 метров высоты, которые, под напором пассата, располагаются вообще в направлении от северо-востока к юго-западу и движутся по большей части с значительной скоростью: один туземец, из племени даза, часто посещавший с детства пастбища той местности, показывал Нахтигалю одну дюну, которая на его глазах образовалась в 16 километрах севернее. Там, где первоначальная почва озерного дна не покрыта песками, она усеяна несметным множеством рыбьих скелетов, так хорошо сохранившихся, что по ним натуралист удобно мог бы изучать ихтиологическую фауну Суданского внутреннего моря. Берега и контуры земель, бывших некогда островами и островками, окаймлены растительностью, среди песков рассеяны полосы зелени, обширные пространства покрыты травяным ковром. Этот край, богатый водой и растениями,—обетованная земля для верблюдоводов, и в степях его, без сомнения, бродили бы бесчисленные стада, если бы грабители аулад-слиманы не опустошали его своими частыми набегами. Кочевники дазы приписывают почве Эгая такую чудодейственную силу, что, приходя туда, первым делом сбрасывают с себя все одеяние, чтобы кататься в песке, убежденные, что это благотворное соприкосновение с тамошней землей предохранит их тело от голода и жажды. Теперь в долинах, образующих систему «реки Газелей», нет ни возделанных земель, ни постоянных деревень, но на одном бывшем острове Нахтигаль видел остатки города, и сенусианские миссионеры давно уже возвещали верующим различных рас о своем намерении поселиться на дороге из Боделе в Борку, в соседстве обильного источника Галакка, достаточного для орошения садов и пальмовых насаждений.

Климат в Борну много ровнее, чем в Сахаре; крайности тепла днем, холода ночью там гораздо меньше, и часто разность температур между различными часами дня не превышает одной пятой градуса; между самым жарким и самым холодным месяцам она не достигает 10 градусов по Цельсию. Оттого жители, привыкшие к постоянно одинаковой температуре, очень зябнут, когда теплота атмосферы опустится ниже 25 градусов.

Средняя температура года в Куке, по Денгаму—28°,7 Ц.; средняя температура самого теплого месяца (апреля)—33°,5 Ц.; средняя температура самого холодного месяца (декабря)—24°,4 Ц.; средняя температура самого холодного месяца, по Нахтигалю—23°5 Ц.

По наблюдениям Нахтигаля, барометрическое давление также представляет гораздо меньше колебаний в этой части Судана сравнительно с Сахарой. Ветры тоже отличаются замечательной правильностью в своем чередовании. Большую часть года господствует пассат, дующий то с северо-востока, то параллельно экватору; но когда солнце вступает в зенит, приводя за собой в северный тропический пояс всю сопровождающую его систему ветров, появляется легкий муссон, происходящий из Атлантического океана. Дуя с запада или с юго-запада, он приносит в изобилии водяные пары, и на горизонте образуются кучевые облака. Завязывается борьба между двумя нормальными ветрами, пассатом и муссоном, и когда первый снова одержит верх, он быстро нагоняет облака, и дожди льют, как из ведра, в сопровождении грома и молнии; особенно в начале сезона грозы разражаются с необычайной силой; тогда ни один дождь не проходит без того, чтобы небо не казалось объятым племенем.

С севера на юг и с востока на запад страны весь климатический порядок быстро изменяется. Дожди тем обильнее, чем данная местность ближе к Бенинскоку заливу. В бассейне р. Шари дождливый сезон продолжительнее, и каждый из ливней сильнее, нежели в Канеме; точно также количество выпадающей атмосферной влаги постепенно возрастает от Уадая к западным равнинам Борну: в последних есть большие реки, тогда как Уадай беден даже источниками. В этом бассейне наибольшую долю дождей получает гористая территория Мандара, где сырой сезон продолжается целых семь месяцев, а иногда и дольше. В Борну, который представляет почти среднюю климатических условий бассейна, этот сезон, в который, по Барту, выпадает более метра дождевой воды, обнимает четыре месяца, с июня по сентябрь; вне этого периода атмосферная влага является только в форме росы или тумана. Зима—единственное время года в Борну, имеющее вполне определенный характер. Остальные восемь месяцев делятся на прохладный сезон, следующий за дождями, и жаркий сезон, предшествующий им. От жаров, палящих почву, к дождям, eё оплодотворяющим, переход очень быстрый: вдруг видишь всходящие растения, распускающиеся цветки, везде появляется новая зелень; земледельцы спешат запашкой и посевом, и сырой сезон еще не прошел, как уже можно собирать плоды.

От безводной и бесплодной Сахары к обпльно орошаемым и плодородным равнинам Судана переход совершается постепенно. особенно в тех местностях, где почва совершенно ровная, или имеет нечувствительную покатость в том или другом направлении. Дюны следуют за дюнами, скалы за скалами, но в атмосфере и на земле замечаются маленькия перемены, одна за другой. Восточный ветер уже не дует с таким неуклонным постоянством; по временам чувствуется веяние южной бризы, приносящей более влажный воздух и нагоняющей полосы белых облачков, на подобие бахромы из пены, катящейся перед морской волной; роса становится обильней, перепадающие дожди смачивают почву в период муссона. Появляется какое-нибудь новое растение, затем другое, третье; кустарники имеют менее ползучий, приземистый вид; далее показываются деревья, сначала по одиночке; еще южнее они соединяются в группы, образуют рощицы, лески; наконец, степь покрывается там и сям настоящими лесами. Однако, преобладают еще древесные породы с редкой листвой, не нуждающейся в большой влажности воздуха, каковы акации, господствующий вид которых проходит через весь континент, от берегов Атлантики до берегов Красного моря. Земля еще не настолько плодородна, чтобы человек мог с успехом возделывать почву, но травяная растительность очень обильна. В этой промежуточной полосе между Сахарой и Суданом животная жизнь отличается изумительным богатством и разнообразием: антилопы, газели мириадами бегают по равнине; страусы, которых всегда встречают в тех же местах, где водится антилопа могор, так же многочисленны в этом природном парке, как были некогда в алжирских плоскогориях, по другую сторону пустыни; жирафы разгуливают стадами; слоны, в правильном боевом порядке, самцы и малыши в центре, ежедневно совершают походы с пастбища к водопою и обратно; в соседстве озера и проточных вод каждый лес камышей скрывает в своей чаще бегемотов. Когда туземные музыканты ударят в свои тамтамы, со всех сторон сбегаются толстокожия чудовища, привлеченные звуками оглушительной музыки. Нет недостатка, в этой области, и в крупных хищниках, львах и гиенах. Каждое дерево, каждая горка, построенная термитами, имеет свою колонию пернатых; птицы-ткачи привешивают свои мешкообразные гнезда на гибких ветвях, а лужи усеяны цаплями, аистами, пеликанами, гусями и утками. При малейшем дождике почва кишит мельчайшими животными, словно выростающими из земли; змей здесь очень много; стоножки выползают из своих норок процессией, попадая под ноги верблюдов, которые немилосердно давят их; иногда, точно чудом, появляются миллиарды маленьких красных пауков: туземцы воображают, что европейский бархат фабрикуется из этих паучков, плотно прикладываемых друг к другу.

На юг от этого краевого пояса пустыни, где дикия животные находятся в таком большом числе, но где человек почти отсутствует, простирается область, усеянная человеческими жилищами, но где свободная фауна имеет сравнительно очень мало представителей: присутствие человека изменяет первоначальное равновесие природы, заменяя диких зверей домашними животными. Подобная же перемена происходит во флоре, но в меньшей степени, и в целом растительность увеличивается в мощи и разнообразии, по мере того, как подвигаемся в южном направлении к экваториальному поясу обильных дождей. В саваннах начинает показываться пальма дум, еще слабая и приземистая; во внутреннем Борну она является во всей своей силе, в перемежку с пальмой делеб; в Багирми и в территории Мандара она не переходит за пределы области равнин. Пояс пальмы дум совпадает с поясом тамаринда, огромного ветвистого дерева, под которым любят отдыхать караваны; затем, идя далее к югу, все чаще и чаще встречаешь около деревень громадные баобабы, с толстыми ветвями, нередко совершенно оголенными, так как листва их идет в пищу людям и животным. Однако, центральный Борну нигде не представляет девственного леса, образующего одну сплошную массу зелени, с непроницаемой сетью лиан.

Наконец, в южном Багирми высокая древесная растительность захватывает всю страну, даже вдали от проточных вод и прудов; акации, из которых, в соседстве Сахары, состоял весь лес, представлены здесь лишь редкими видами; луг утратил всякое сходство со степью, трава большую часть года сохраняет зелень и свежесть. Отдельные деревья отличаются большими размерами и более величественным видом; появляются новые древесные породы, свойственные экваториальному поясу. К числу этих великолепных деревьев юга принадлежит, между прочим, бавольник, длинные, горизонтальные ветви которого расположены ярусами вокруг ствола и увешаны плодами, имеющими форму веретена; из стручка выделяется пух, не менее нежный, чем гагачий, и употребляемый для набивки подушек, матрацев, нагрудников; он имеет то достоинство, что никогда не сбивается в комки. Менее красиво, но еще более полезно в экономии этого края, как и в экономии области верхнего Нигера, масляное дерево (butyro spermum или bassia Parkii), столь драгоценное в стране, где домашния животные дают очень мало молока; некоторые европейские путешественники предпочитают масло, изготовляемое из плодов этого дерева, животному маслу, которое хозяйки в Борну имеют обыкновение обработывать с помощью коровьей мочи. Другое характеристическое дерево южного Багирми—паркия (parkia biglobosa), стручки которой, висящие на ветках гроздьями, содержат бобы, которые туземцы сушат и размалывают в муку; приготовляемая из этой муки кашица очень приятна на вкус, но слишком питательна; ее употребляют почти исключительно как лекарство при желудочно-кишечных болезнях. В прибрежных местностях на озере Чад, где летом, по обычаю арабских пастухов, выжигают траву, деревья, слишком богатые соком, слишком сырые, чтобы воспламениться, нисколько не страдают от пожара. Как степи северной Европы, эти равнины центральной Африки по временам бывают покрыты облаком едкого дыма, происходящего от сожигания низких растений на обширных пространствах.

Поясу северных степей, столь богатому дикими животными, соответствует другой подобный пояс на юге, где, благодаря редкости заселенных и возделанных земель, снова появляется первобытная фауна, собакоголовые обезьяны, львы и другие представители кошачьего рода, слоны, бегемоты и носороги. Встречающийся в южном Уадае абукорн или «отец рогов», в котором хотели было признать сказочного «единорога», есть просто носорог о двух рогах, расположенных один за другим на морде животного. В Багирми мир мелких животных представляет большое множество видов. Барт и Нахтигаль описывают это королевство, как страну насекомых по преимуществу: скорпионы, муравьи, термиты, черви кишат там обильнее, чем во всякой другой части Африки. Муха цеце или какой-то другой подобный ей вид является настоящим бичем в некоторых округах, и путешественники, проезжающие через эти местности, обыкновенно теряют всех своих лошадей. Там нередко можно встретить нготкумы (постройки термитов), пирамидальные массы которых, похожия на жилища носорогов, но более солидные, веками противостоят действию солнца и проливных дождей; Барт видел пирамиды, воздвигнутые этими насекомыми, до 12 метров (более 5 с половиной сажен) в вышину и до 60 метров (28 саж.) в окружности. Путники на привале ничем не могут защитить себя от нападений термитов, как только окружив все становище кольцом ядовитых растений, чрез которые не осмеливаются переползать грозные насекомые. В сезон дождей термиты, окрылившиеся, неуклюже летают вокруг родимых пирамид; тогда жители, особенно дети, убирают их миллиардами, для употребления в пищу; точно также во время голодовок туземцы разрывают их галлереи, чтобы пользоваться сложенными там запасами зерна. Современем натуралисты, без сомнения, дадут нам точную классификацию многочисленных муравьиных пород, обитающих в Багирми: там можно встретить муравьев всевозможной величины, от мельчайших, почти неуловимых для простого глаза, до гигантов в два сантиметра длиной; есть муравьи черные, серые, зеленые, коричневые, красные, белые, и в этом мире насекомых, как в Европе, существуют все формы государственного устройства, военные аристократии и демократические республики, все равно трудолюбивые, так что туземцы называют их кида-кида, т.е. «труд-труд». Муравьееды (orycteropus aethiopicus) делают раскопки в муравьиных горках своей страшной мордой, пожирая с каждым глотком сотни их обитателей.

Фауна озера Чад, как кажется, очень богата: к сожалению, описания её, сделанные Овервегом, частью потерялись, частью не могли быть дешифрированы. Островное население озера живет главным образом рыбой и даже во внутреннем Борну, жители которого питаются преимущественно растительной пищей, рыба привозится в значительных количествах и получила название буни, т.е. «корм», как пища по преимуществу. Между рыбами, о которых упоминают путешественники исследователи, особенно замечательна одна, которую туземцы очень боятся по причине её страшной силы и плотоядных инстинктов. В водах озера и его притоков водится также электрическая рыба (malacopterurus), очень опасная, так как ей достаточно одного разряда, чтобы оглушить на несколько минут человека, нечаянно до неё дотронувшагося. Подобно морю, Чад и его приток Шари имеют китообразных млекопитающих, именно один вид ламантина или маната (травоядного кита), называемого manatus Vogelii, в память путешественника, который первый дал его описание. В соседстве берегов воды населены крокодилами: на южной стороне рек тень священных деревьев, говорят, защищает от этих животных женщин и детей, приходящих наполнять свои кувшины.

Роды земледельческой культуры у прибрежных жителей озера Чад и его притоков те же, что в долине Нила. Их главные хлебные растения—дохн и дурра, которые они сеют, первый—в песчаных землях севера, вторую—в более плотной почве юга. Посев производится не разбрасыванием зерна горстью, как в Европе, а таким образом, что мужчина, идя по борозде, делает в пашне сажальным колом на равных расстояниях ямки, на которые следующая позади женщина кладет семена. Кроме этих зерновых хлебов, служащих для приготовления повседневной похлебки, жители Борну и их соседи возделывают также маис (кукурузу), рис, кунжут, земляные фисташки; едва лужи сделаются доступными, как в грязи сеют уже особый сорт сорго. Поля, засеянные пшеницей и ячменем, можно встретить только в соседстве городов: эти хлеба введены здесь недавно, также как деревья фиговое, лимонное и гранатовое. Деревья эти достигают необычайных размеров, но плоды их не так хороши, как в странах по берегам Средиземного моря.

Что касается домашних животных, то в этом отношении замечается меньше разницы, чем можно бы было ожидать, между этими тропическими областями Судана и берегами Берберии. Лошади и коровы, ослы, овцы и козы находят для себя вполне благоприятные условия в прибрежных местностях озера Чад; не взирая на запрет ислама, жители Куки держат также стада свиней, которые, совместно с хищными птицами, очищают улицы от падали и всяких отбросов. Верблюдов в Борну мало, если исключить находящуюся в северной его части землю племени койамов, которым удалось акклиматизировать одну разновидность этих животных: в других местностях они быстро чахнут, и потому приходящие с севера купцы спешат отправить своих верблюдов обратно в Феццан. Когда Барт, первый из европейцев, проник в провинцию Адамауа, во всех деревнях, через которые он проходил, народ сбегался посмотреть, как на некое чудо, на белого человека и всего больше дивился диковинным зверям—верблюдам. Быки составляют несколько различных пород, из которых одна отличается огромными рогами в форме лиры, имеющими до 50 сантиметров в окружности основания; есть также порода с мясистым горбом на спине, как у зебу, и с короткими подвижными рогами, качающимися при каждом шаге животного. Лошади, которые были приведены из северной Африки в первые времена мусульманской пропаганды, почти не переродились в Борну; однако, в среднем, они несколько мельче варварийской породы и не так стройны, хотя не уступают ей в выносливости, живости, быстроте; редкия из них знают другой аллюр, кроме длинного шага и галопа. Эти животные пользуются самым заботливым уходом со стороны своих хозяев: конюшни всегда содержатся очень опрятно и защищены от «дурного глаза» высокими стенами, украшенными разными амулетками.