Глава II Камерун
Португальское название «Camaraos», что означает «Креветты», было первоначально дано мореплавателями главному лиману, находящемуся в глубине Гвинейского залива; но это наименование, видоизмененное в различных европейских языках, Camarones по-испански, Camaroons, по-английски, Kamerun по-немецки, в этой немецкой своей форме сделалось общеупотребительным в последнее время. Вместе с этим, под названием Камерун стали разуметь не только ту область, которая обнимает собственно бассейн Камерунской реки, но также распространили его, во-первых, на все низменные равнины по соседству с лиманом, и во-вторых, на величественный массив вулканов, которым на материке продолжается цепь островов, простирающаяся от Аннобона до Фернандо-По; напоследок оно было распространено на всю ту Гвинейскую территорию, которую германцы отграничили на карте, как долженствующую составлять их владение в этой части экваториальной Африки. К этому следует прибавить, что главной горе и соседним с нею берегам португальцы давали название «Terra Amboses», а на старинных французских картах она обозначалась под именем «Terre des Zambous ou d’Ambois», и, в виде остатка от этого наименования, один из островов залива называется даже и поныне ile d’Ambas.
Известно, как, после долгих дипломатических препирательств,—Германия сделалась сюзереном этого обширного края. Английские миссионеры уже издавна имели свою станцию при подошве Камерунской горы, английский язык сделался общеупотребительным между жителями приморских берегов, и даже британское знамя развевалось над многими селениями внутри страны. С другой стороны, германские негоцианты тоже имели свои фактории на морском берегу и приобретали в собственность земли на склонах горы. С течением времени между агентами обеих наций стали возникать столкновения, правительства начали обмениваться резкими нотами, и, наконец, все эти распри завершились тем, что в 1885 г. Великобритания отозвала своих миссионеров и консулов, отказавшись от всяких претензий на Камерунский массив.
В ином положении находился лежащий южнее лимана морской берег, который через ряд бухточек тянется по направлению к Габону. Эту приморскую полосу, разделенную на множество небольших владеньиц, посещали многочисленные моряки и торговцы, принадлежащие к различным нациям, при чем все они заключали договоры с царьками, у которых, за несколько ружей и боченков дрянной водки, и приобретали себе поместья. Старинные документы, затерявшиеся в архивах, удостоверяли, что иной мыс, иное речное устье принадлежат Испании или Франции. Таким образом, к тому времени, когда европейскими правительствами овладела бешеная страсть к приобретениям, весь южный берег Камеруна оказался разделенным на целую массу небольших землиц, чередующихся, точно клавиши в клавиатуре, и присваиваемых—одне Франциею, а другия—Германией. Все эти распри, в свою очередь, были урегулированы тоже в 1885 году, когда, в силу особого договора, гвинейские концессии были уступлены Германской империи, в замен немецких факторий, расположенных на «Южных реках», которые отныне уже составляют часть Французской Сенегамбии.
Обширная область, центром которой является Камерунский лиман, занимает великолепное географическое положение, и понятны те старания, которые географ Нахтигаль,—уполномоченный вести переговоры с туземными начальниками,—приложил к тому, чтобы приобрести это побережье для своего отечества. Возможно, что массив Камерунских вулканов, возвышающийся над равнинами и нездоровыми протоками-каналами, образующими побочные устья рек, со временем превратится в область, пригодную для заселения её белыми; но даже если бы этой территории суждено было обработываться руками только одних чернокожих, то и тогда, рано или поздно, она не преминет приобрести существенную важность, как место слияния великих путей сообщения на материке. Так, между прочим, не может не продолжиться до Камерунского залива и та железная дорога от Триполи к озеру Чад, вопрос о которой столь часто возникал при проектировании дальнейшего устройства Африки.
Ныне границы германской территории, по морскому прибрежью, определены точно. Именно, на севере эта территория отграничивается от английских владений Нигера при посредстве Мемэ или Рио-дель-Рей; на юге же, от французской колонии, она отделяется посредством Этамбэ или Рио-дель-Кампо; и в общем, все это поморье—не вводя в исчисление тысяч незначительных углублений в береге—имеет от лиманообразного устья Рио-дель-Рей до места впадения Рио-дель-Кампо приблизительно около 500 километр. длины. В глубь-же материка, к северо-востоку, границы территории еще не определены. * Со стороны британских владений на Нигере граница Камеруна, по трактатам с Англией от 14 апреля и 15 ноября 1893 г., идет от устья Рио-дель-Рей, к Иоле, обходя полукругом этот город, и продолжается к южному берегу озера Цад (14° вост. долготы от Гринвича). На востоке и юге колония эта трактатами с Францией от 24 декабря 1885 г. и 15 марта 1894 г. отграничена таким образом, что от озера Цад к Багирми границу составляет р. Шари до 10° сев. широты, вдоль которого граница следует к западу до 14°20‘ вост. долготы, затем она тянется до 15°, вдоль которого следует до 4° южн. широты, потом направляется на юг к р. Санга, откуда вообще параллель 2°15' южн. широты и р. Кампо образуют южную границу. В этих пределах пространство германской колонии Камерун 493.600 кв. километр., а население ныне исчисляется в 3.500.000 душ *
Гора Камерун,—возвышающаяся, насупротив Фернандо-По, на тысячу метров более, чем пик на этом острове,—представляет одну из наиболее величественных вершин на земной поверхности. Правда, вершина эта не самая большая на африканском материке; высотою она уступает Кении, Кили-манджаро и главным вершинам Симена, в Эфиопии; возможно, затем, что существуют соперники ей и в Марокском Атласе, но, тем не менее, благодаря своему положению на берегу моря, внешность этой горы величественнее всех названных гор, начиная с приподошвенных заливчиков, кругообразно углубляющихся между покрытыми лесом мысками, взор сразу окидывает гору во всю её высоту в 3.960 метров, вплоть до её трех остроконечных глав, которые стяжали вершине наименование «Трех Сестер». Сменяются на склонах горы также и климаты, о разнообразии которых свидетельствует нахождение: внизу горы—лесной растительности; выше—лугов, а ближе к вершине—оголенных пластов пепла и лавы, пестреющих, порою, даже и снегом. Колосс этот казался туземцам столь страшным, что они прозвали его Монго-ма-Лоба, т.е. «горой богов». И в былое время, когда белые не совершали еще восхождений на пик, негры не осмеливались даже приближаться к самым высоким пикам, опасаясь быть схваченными и замученными злыми духами Ныне вера в чародейственную силу горы подорвана. В 1847 году, Меррик поднимался уже до лугов на высоких хребтах; но полное восхождение совершено в 1861 году группою путешественников, состоявшею из Буртона, Кальво и ботаника Манна, которые обследовали уже и средние области горы. С того времени многие путешественники также поднимались до края самого верхнего кратера Камеруна.
По своему происхождению. Монго-ма-Лоба—хотя вполне она еще и не исследована—принадлежит, несомненно, к горам вулканическим. Восходившие на нее видели на её склонах только конусы из пепла, потоки лав и конусы извержения, а между грудами выброшенных из недр горы окалин некоторые казались даже недавнего происхождения; на многих местах обширные пространства разрыхлевшей лавы вовсе не оделись еще растительностью; по сторонам главной горы десятками высятся боковые конусы, настолько высокие, что их называют пиками и горами, при чем один из них, на юго-западе, называемый Монго-ма-Этиндех, т.е. «Отдельная гора», или Малый Камерун, с некоторых мест кажется соперником главнаго пика. Во время восхождения Буртона, одна из трещин большого кратера светилась; островитяне с Фернандо-По неоднократно рассказывали о поднимавшемся в виде спиралей дыме с горы богов; отблески клокочущей лавы окрашивали в красный цвет небо над кратером, в 1868 году. Эта гора Камерун, по мнению Буртона и большинства других комментаторов, и есть та «колесница богов», которую, двадцать пять столетий назад, видели карфагенец Ганнон и его спутники, рассказывавшие о громадном пожаре, увенчивавшем вершину. Как бы то ни было, внешний вид горы, с её второстепенными конусами, при чем из каждого из них совершались извержения и исходили потоки лавы, свидетельствует о длинном ряде годов деятельного состояния горы: весь массив представляет из себя не что иное, как громадный вулкан, покоющийся на основании приблизительно в две тысячи квадратных километров. Отовсюду он вполне отделен: с юга и с запада он омывается водами, а с севера и с востока окружен наносными землями. Комбер, путешествовавший в 1878 году, исчисляет высоту равнины, простирающейся на северной стороне основания горы и отделяющей ее от других возвышенностей континентального рельефа, всего лишь в триста метров. Наклон того цоколя, на котором покоится Фернандо-По, продолжается правильно к северу, под гору Монго-ма-Лоба.
Лес, опоясывающий основание вулкана, сохраняет характер тропического леса вплоть до высоты приблизительно в две тысячи метров. Возделываемые растения: кокосовые деревья, бананы и масличные пальмы исчезают последовательно, и выше тысячи метров—границы обитания негров—их не видно и вовсе; но большие деревья, eriodendron и bombax, поднимаются по склонам горы и выше, сплетаясь друг с другом своими мшистыми и украшенными гирляндами из лиан ветвями. Под высокими ветвями деревьев воздух всегда влажен и тепел, так что проходящий под ними путешественник чувствует себя как-бы в теплице между листвою древовидных папоротников. Вблизи верхней окраины лесов, деревья по своему наружному виду походят на деревья европейских лесов, с тою лишь разницею, что гнездящиеся на них паразитные растения, образуя густую сеть, сплетают друг с другом соседния деревья. Так как лесистый пояс быстро, без всякого перехода, сменяется луговым, то путешественник, идущий лесом. вдруг попадает в полосу пробивающагося сквозь листву яркого солнечного света, и взорам его открываются поросшие травой хребты, скалистые кручи, откосы из осыпавшихся обломков, вздымающиеся к конечному пику горы. Выше раздельной линии между поясом лесов и поясом низких трав, путешественник встречает деревья только в хорошо защищенных небольших долинах; но здесь они уже вообще рассеяны группами или порознь, на подобие того, как рассаживаются деревья в парке; затем, выше двух тысяч метров вовсе нет даже и одиночных деревьев. Вблизи вершин все голо, как-бы сдуто ветром, и лишь в прогалинах приютились кое-какие ползучия растения. Облик растений в верхних областях такой же, как и в Европе; кроме того, встречаются некоторые из растительных форм, свойственных Эфиопии и Маскаренеким островом; но нельзя сказать, чтобы на Камеруне,—подобно другим высоким горам тропического пояса,—находилась «в резюмэ вся земная флора»; альпийские растения там редки, что, несомненно, зависит от сравнительной молодости вулкана, образованного из бесчисленных, напластованных друг над другом, слоев лавы и пепла. Из млекопитающих животных на высотах встречается только один вид антилоп; в лесах же нижних склонов водятся слоны, буйволы, обезьяны и леопарды.
Около верхней границы деревьев находятся по отлогостям горы также и последние из родников. Источник Манна вытекает на высоте 2.200 метров, недавно открытый источник Левина—на высоте 2.740 метр. Эта редкость родников удивляла первых путешественников, так как в Африке вообще мало таких областей, где бы дожди выпадали в таком изобилии, как на скатах Камерунской горы; объясняется же это явление ноздреватостью почвы, на которой, как и на почве Этны, дождевые и снеговые воды уходят немедленно в глубь и уже не пробиваются снова наружу на склонах. Поэтому и санатории для европейцев могли бы быть устраиваемы только в тех редких местах, где таится необходимая для них вода. Одну из таких оздоравливающих станций уже пытались учредить шведы Вальдау и Кнутсон, а после них и миссионер Томсон; избранная ими местность находилась около источника Манна, и вокруг дома был разведен даже и сад; однако, продержаться в этом жилище они смогли только несколько месяцев, так как оно оказалось выставленным слишком влажным ветрам, дующим с моря; не подлежит, однако, сомнению, что на других склонах горы нашлись бы более подходящие местности. Впрочем, пребывание на высоких склонах Камеруна делают довольно тягостным также и жестокия бури: так Комбер рассказывает, что на краю большого кратера его с одной стороны пронизывал леденящий ветер, а с другой—жгло палящее солнце. С этих высот, доминируемых остроконечной горой Альберта (Альберт-Пик), можно созерцать на громадном пространстве нижния террасы, океан и побочные долины. По направлению к северу Буртон видел на горизонте, как ему показалось, другие конические массы, служащие, быть-может, продолжением того ряда вулканов, которые начинаются южнее, на Аннобоне.
Горы и действительно существуют в этой области: когда, в 1885 году, Шварц и Кнутсон углубились слишком на 120 километров внутрь страны, они увидели, что северный горизонт ограничен рядом пиков, весьма отличающихся друг от друга по форме и опоясанных вокруг своих подошв лесами. Высота этих гор казалась им колеблющеюся между 2.500 и 3.000 метров; называют же их Ба-Фарами, по имени того племени, которое обитает на их склонах. Вопрос о том, не вулканического ли происхождения и эти горы, лежащие на продолжении, к северо-востоку, той оси, на которой находятся вулканы Камерун и Фернандо-По, могут разрешить лишь будущие исследования; пока же известно, что в обширном проломе между Камеруном и Ба-Фарами,—занятым широко раскинувшимися равнинами,—во многих местах нагромождены скалы из лав. Следует, однако, заметить, что эта последняя цепь не представляет, в противоположность «горе богов», островного характера; напротив того, она покоится на плоскогории, южные откосы которого, около пятого градуса широты, имеют уже в высоту 259 метров. К северо-западу от Камеруна возвышается другой массив гор, приблизительно в 900 метров высоты, называемый Румби и господствующий над низменными землями, разделенными на полуострова побочными устьями Рио-дель-Рей.
К востоку от Камерунского лимана ни один путешественник не проникал еще так далеко, чтобы видеть внутри страны другие высокие горы; те же, которые были усмотрены Джонстоном на северо-западе, были, повидимому—судя по местонахождению и расстоянию—уже упомянутыми выше горами Ба-Фарами.
Что же касается высот, лежащих к югу, то они находятся не вдалеке от берега моря. Первые кряжи показываются к югу от устья Лакундже, приблизительно в 80 километрах к юго-востоку от мыса Суелаба; а за этой невысокой цепью с моря виднеется еще второй ряд, унизанный конусами и остроконечными пиками. Самая высокая из вершин в этой области есть гора, называемая туземцами Муоди, а европейцами Слоновою горою: возвышается она, будучи в 15 километрах от берега, всего на 520 метров, но, несмотря на то, никто еще не всходил на нее до верху. Также не вступала нога белого и на массив, называемый «Перси», на «пик Жаворонка» (1.041 метр) и на горы «Седло» и «Стол»—хотя все они одинаково находятся в небольшом расстоянии от прибрежных факторий. Так как внешния предгория, несколько небольших второстепенных цепей и господствующие вершины—единственные высоты, видимые с моря, то можно сказать, что орография этой части африканского материка остается пока еще «неведомою землею». В общем же, сообразуясь с некоторыми показаниями путешественников, большая часть картографов считают рельеф этой области состоящим из краевого кряжа, расчленяющагося на несколько параллельных цепей, ограничиваемых на востоке землями, которые полого спускаются к бассейну Конго и которые в изобилии орошаются протекающими там реками.
Камерунский массив почти совершенно окружен либо морскими, либо речными водами. На западе, в обширный лиман, называемый Рио-дель-Рей, вливается река Мемэ, многочисленные притоки которой зарождаются в равнине Ба-Кунду, причем истоки этих притоков перемешиваются с истоками реки Мунго, которая огибает Камерунскую гору уже с востока; в непосредственном соседстве с водоразделом этих рек находится каменистый водоем, представляющий озеро, которому Комбер дал название озера Риккарда, и которое изобилует рыбой; из него поток воды низвергается каскадом, и возможно, что в дождливый сезон, вследствие переполнения водоема, образуется и другой поток, спускающийся по направлению к Мунго; во всяком случае, Вальдау удостоверился, что в сезон жаров, водоем этот не имеет истока; тогда воды его мутны, вонючи и негодны для питья. Возможно, что это озеро,—имеющее в окружности около десяти километров,—было некогда кратером: в центре бассейна высится дикий, кое-где одетый деревьями, утес, представляющий древнюю остроконечную вершину из лавы, и служащий ныне местонахождением поселению Баломби-ба-Котта, имеющему несколько сотен жителей. Будучи защищены от внезапного нападения окружающими их громадными пространствами болотистых вод, эти поселяне каждый день отправляются возделывать свои поля на речных берегах, а на ночь возвращаются снова в свои хижины. По вечерам же на деревьях острова резвятся миллионы попугаев—птицы, священной в глазах туземцев; ветви деревьев тогда сплошь усеяны ими, и в воздухе стоит шум от драки за обладание местом для насеста. Утром эти птицы тучами снимаются с деревьев и, в поисках за пищею, разлетаются по всевозможным направлениям.
Другое озеро, более обширное, расположено в шестидесяти километрах, по направлению к северо-востоку. Оно называется обыкновенно Баломби-ма-Мбу, или обычнее Мбу, а иногда также и «озером слонов». Уподобляясь, по форме, кратеру вулкана, оно овально, а высокие, огневого происхождения, скалы съуживают то тесное ущелье, чрез которое избыток этих озерных вод изливается в сторону реки Мунго. Первое плавание по этому озеру совершил в 1883 году Томчек. И он же, вместе с Рогозинским, за несколько недель до этого, поднялся до той же самой широты также и по реке Мунго. В этом месте река—верхния воды которой глубокими ущельями проходят сквозь Ба-Фарамийские горы—достигает берега скалистой террасы и, будучи шириною до тридцати метров, низвергается посредством семи последовательных уступов с высоты, в общем равняющейся 20 или 25 метрам. Приближаться к этому водопаду туземцы отваживаются редко, будучи уверены, что около него бродят злые духи. Во многих местах соседних лесов, на восточном склоне бассейна, Рогозинский встречал днища древних болотистых озер, ныне высохших и замечательных своим внешним видом: именно, по выходе из чащи сплетенных друг с другом деревьев, сразу попадаешь на окраину кругообразных бассейнов, где деревья уступили место высоким травам; затем, после трудного перехода чрез это море зелени, расстоянием в один или два километра, снова вступаешь в темный лес.
Мунго становится судоходною для лодок в двадцати километрах книзу от водопада. В этом месте, река, шириною в 80 метров, равномерно течет по песочному дну, меж больших деревьев, свесивших свои ветви с крутых берегов. На протяжении всего нижнего течения, длиною приблизительно около 120 километров, Мунго имеет до некоторой степени опасные подводные камни только в одной местности; повсюду глубина её не менее полу-метра, и обыкновенно она достаточна для того, чтобы слоны могли пройти в брод, погрузившись в воду по самые уши, которые они, в виде опахала, выставляют над водой. Однако, река эта непосредственно не втекает в море. Еще вдалеке от него, она широко расплывается по илистым наносам, скопляющимся около корней ризофор. Архипелаг необитаемых островков тянется вдоль морского берега, который перерезан бесчисленными извилистыми потоками, наполненными грязною, с полосками пены, водою. Самый широкий из потоков-каналов, называемый «рекою Бимбиею»,—потому что он ведет к фактории этого имени,—направляется к юго-западу и, омыв подошву цепи лесистых холмов, соединяется с океаном посредством широкой и глубокой гавани, в которую могут проникать самые большие суда. В южном и юго-восточном направлении открываются другие каналы-протоки, не практикуемые судами; главный поток, за которым сохранилось наименование Мунго, делает поворот к востоку и вливается не в море, а в лиман реки Камерун, выше бара (мелководия пред входом в реку или в гавань). Таким образом, Мунго находится в переходном состоянии; некогда она изливалась непосредственно в море, ныне же, вследствие увеличения поверхности материка, происшедшего от отложения ила, приносимого мутными водами, превратилась в простой приток другой, более значительной реки.
Река Камерун (Rio-dos-Camaraos, или «река Креветок»), средний между несколькими сливающимися во-едино потоками, еще не была обследована на столь же значительной длине её течения, как Мунго. Джонстон, восходивший на Килиманджаро, поднимался, в 1886 году, по реке Камерун на сотню километров от начала бара, довольно далеко, следовательно, от пляжей, покрытых корнепусками (rhizophorae). В этом месте, Камерунская река, известная под именем Вури, течет с северо-запада на юго-восток, между гнейсовыми скалами, и только-что спустилась водопадом с тех внутренних террас, которые, в этой области Африки, повидимому, образуют как бы лестницу, ведущую к окружности континента. В нижнем своем течении, Вури сначала делится на два рукава, обходящие с обеих сторон большой остров; затем принимает в себя с севера реку Або или Абиянг, истоки которой находятся недалеко от места низвержения Мунго. Вплоть до самого слияния Вури с Або ощутителен морской прилив, а далее книзу река постепенно преобразуется в лиман. По берегам же её, лесные деревья сменяются панданами, пальмами raphia, тростниковыми растениями, а затем начинаются корнепуски, свешивающие свои густые ветви на те наносы ила и тины, которые дважды в день покрываются водою на два или на три метра; наконец, лиман вступает в широкий внешний, т.е. соединяющийся с морем, залив, в который, на подобие аллей, изливается множество других речек: так, с севера и с северо-запада несутся воды тех протоков дельты, которые сообщаются с Мунго; на востоке, извилистые каналы-протоки соединяют залив с рекою Лунгази; на юго-востоке, дельта Донга и речка Куа-куа проникают внутрь земель, а на юге проток Молимба отсекает лесистый остров того же имени, некогда уступленный французским мореплавателям его жителями, называющимися тоже молимба. Впереди этого залива, командующего над входами в многочисленные речные устья, выдаются два низких мыса: на северо-западе—мыс Камерун, окруженный песчаными мелями, а на юго-востоке—мыс Суеллаба, своею удлинненностью походящий на наконечник копья. Самое близкое расстояние между этими двумя низменными мысами, во время прилива, равняется приблизительно двенадцати километрам.
К югу от Камерунского залива, между ним и мысом Сен-Жан, изливаются в море также многие другие реки, между которыми есть и такия, которые по массе своих вод не уступят Мунго и Вури. При этом, все эти потоки сходны друг с другом в том отношении, что русло их еще не установилось: именно, на различном расстоянии от моря их прерывают водопады, низвергающиеся с окраин первой континентальной террасы, в которой эта стекающая вода еще не успела промыть для себя углубление. Устья этих рек также представляют одно постоянное явление: все они замаскированы покрытым корнепусками выступом наносной земли; выступ этот протянулся с юга на север и заставляет отклоняться в том же направлении и реку; очевидно, причину такого удлиннения берега в направлении к северу следует искать во влиянии прибрежного морского течения. Наиболее северная из рек этой части берега есть Эдея, по которой судно даже с килем более одного метра может плавать на протяжении 56 километров от поморья; река эта сообщается посредством боковых притоков с Молимба и Куа-куа, т.е. с Камерунским заливом, а посредством своего раздвоенного устья—с морем. Затем следует Моания, т.е. «Большая вода», по которой до водопада, находящагося в 40 километрах от её устья, первым поднялся Целлер. Эта река, имея в ширину 150, а в глубину от 4 до 8 метров, судоходна на протяжении всего нижнего течения, и небольшие пароходы, поддерживаемые волнами прилива, могли бы доходить до подошвы пяти гранитных островков, оставшихся среди водопада. Во время посещения реки упомянутым немецким исследователем, в середине сухого сезона, водопад, низвергаясь тремя последовательными прыжками, в общем имел около десяти метров высоты; в дождливое же время года, форма каскада должна быть совершенно иная, так как уровень вод поднимается тогда на несколько метров и оба берега затопляются на большое расстояние. По словам туземцев, Моания судоходна кверху от водопада на всем том её протяжении, которое ныне известно; однако, этим путем передвижения жители пользуются очень редко.
Другой поток Камеруна еще более славится в стране, за красоту его водопада: это—Лобэ, или «Большая Ба-Танга» мореплавателей,—небольшая река, как кажется, питаемая преимущественно избытком дождей, выпадающих на Слоновую гору. Водопад этот виден даже с моря, и мореплавателям он представляется как бы серебряною нитью. Вблизи же, это широкая поверхность воды, низвергающаяся одною цельною струею с высоты 15 метров, при чем из недр клокочущих вод выдвигаются два гранитных утеса, с деревом и сотнею кустов на вершине одного из них; в 700 метрах ниже, река впадает в море между двумя песчаными мелями, по которым разбросаны гранитные камни.
Германская территория Камерун—с исключением «горы Богов», составляющей особый мирок—отличается от Невольничьего берега и низменных земель Нигера лишь оттенками в отношении климата, флоры и фауны. Подобно соседним областям тропического пояса, дожди выпадают в изобилии в то время года, когда в северном полушарии бывает лето, когда землю освещают вертикальные лучи солнца; при этом, будучи сильными уже в мае, ливни увеличиваются в июле и в августе, а к концу сентября обыкновенно прекращаются. Порывистый ветер, так называемый торнадо, часто бывает в ноябре; но с особенной яростью,—хотя и не с такой силой, как циклоны,—он дует в апреле и в мае, в период смены одного времени года другим. Пары образуются в таком изобилии, что, даже с берега моря, у подошвы вулкана, вершину можно бывает разглядеть только утром и вечером, если, впрочем, не дует так называемый харматан, т.е. сухой северо-восточный ветер.
Столь же сильно нагреваемый солнечными лучами и в таком же изобилии орошаемый, как и находящаяся западнее прибрежная область,—Камерунский край представляет ту же самородную растительность: это корнепуски—на приморских болотистых пространствах, панданы и пальмы raphia—на незатопляемых низменных землях, а выше—леса из высоких деревьев, сплетенных в одну волнующуюся массу сетями лиан. Равным образом и негры возделывают те же самые роды древесных и травянистых растений как-то: пальмы кокосовые, масличные и винные, бананы, инъямы, арахиды (земляные фисташковые орехи), пататы, маниок, и в особенности colocasia (caladium esculentum, arum acaute, и т.д.), одно из клещевинных растений (aroideae), которое называют «коко» в камерунских поселениях, и которое не что иное, как таро океанийцев.
Хотя область эта пока еще была посещена лишь небольшим числом естествоиспытателей, да и те не переступали за черту приморской полосы, тем не менее известно, что фауна Камеруна весьма богата. Так, на берегах Або, Бухгольц нашел около сорока видов змей и ящериц, как ядовитых, так и безвредных; правда, что для того, чтобы собрать столь великолепную зоологическую жатву, у него был опытный «заклинатель», который, посредством мелодичных и часто повторяемых подсвистываний, умел вызывать упомянутых пресмыкающихся из их норок. Этот же германский естествоиспытатель нашел в Камеруне и новые виды черепах, хамелеонов, лягушек, жаб и рыб. Доказано также, что как река Камерун, так и соседние лиманы, периодически, чрез четыре года, переполняются в августе или в сентябре маленькими желтоватыми креветками (принадлежащими к tha’assina), прежде неизвестными для зоологов: вследствие изобилия этих рачков, их собирают корзинами. Во время охоты за ними, которая, смотря по числу образовавшихся отмелей, длится от трех до пятнадцати дней, все другие работы прерываются; даже между селениями, ведущими междоусобную войну, наступает перемирие, и живущие по берегам жители становятся друзьями. Эти-то креветки, которых коптят миллиардами для отсылки внутрь страны, жителям плоскогорий, вероятно, и дали повод для наименования главной реки края по их имени. В некоторых областях Камеруна чрезвычайно богат также и мир насекомых; часто бабочек бывает так много, что в воздухе стоит как-бы густой туман, а жуки усеевают почву рубинами и изумрудами. Один из видов glossinae,—почти не отличающийся от настоящей мухи цеце,—жужжит около людей и животных; но укол этого насекомого, не влекущий за собою никакой опасности, даже не очень болезнен. Пауки представлены лишь весьма малым числом видов, и это тем удивительнее, что здесь они могли бы найти для себя обильную пищу.
Большие млекопитающие мало-по-малу удаляются от приморского берега, уже часто посещаемого белыми, с их меткими ружьями и разрывными пулями. Ламантины стали редки в лиманах; обезьяны еще многочисленны в прибрежных лесах, но пока еще ни один натуралист не встречал там ни шимпанзе, ни горилл, хотя, по словам миссионеров, эти породы обезьян не подвергались истреблению. Что касается слонов, то некоторые из запоздавших из них еще остались вблизи моря; но чтобы проникнуть в ту область, где они еще водятся массами, следует подняться по Мунго уже на сотню километров: там эти представители древней фауны на некоторое время все еще остаются властелинами лесов. Комбер, Рогозинский, и Томчек рассказывают об опасностях, которым они подвергались, желая незаметно проскользнуть между стадами слонов, и как им часто приходилось изменять направление своего пути, чтобы не пересечь дороги, проторенной слонами. В равнинах, пересекаемых Мунго, туземцы не осмеливаются охотиться за этим животным, которое, при виде человека, приходит в ярость: но, рассказывают, будто-бы, горцы с Ба-Фарами не опасаются, собравшись в весьма большом числе, нападать на слона, и хотя часто они теряют по несколько человек, но, в конце концов, животное, подвергшись тысяче поранений пулями, дротиками и копьями, становится добычею нападающих. Защищаются Камерунские слоны довольно толстыми, темно-коричневыми бивнями. При известных обстоятельствах и, быть-может, в случае болезни слон может освобождаться от этих своих огромных клыков, подобно тому, как олень сбрасывает свои рога; по крайней мере так говорят купцы, которые также уверяют, будто-бы, судя по весу бивня, можно распознать: был ли слон здоров или болен.
Почти все туземцы территории, принадлежащей Германии, причисляются этнологами к неграм банту, т.е. относятся ими к семейству южно-африканских народов, типическими представителями которых являются кафры. Только к северо-западу от Камерунской горы, племена, родственные племенам Старого Калабара и тоже говорящие на языке, называемом эфик, занимают часть областей, простирающихся по левому берегу Мэмэ, главного притока Рио-дель-Рей. Помимо этих народцев—которые исчисляются приблизительно в 20 тысяч человек—в обследованной доселе европейцами Камерунской области не знают других, говорящих на таких негритянских наречиях, которые представляли бы некоторое сходство с говорами, слышимыми вдоль Нигера. Правда, что научное исследование этой территории едва началось, и что из племен, проживающих внутри её, многие известны только по имени. Поэтому определение границ глоссологических областей может быть делаемо лишь предположительно. По крайней мере достоверно известно, что весь приморский берег—за исключением болотистых или очень сырых земель, вследствие нездоровости климата необитаемых—населен сравнительно цивилизованными туземцами, говорящими на наречиях, родственных с теми, которые господствуют во всей южной Африке; однако, нужно заметить, что сходство языков вовсе не предполагает общности происхождения самых племен. От устьев Нигера до Камеруна и до Моании, переходы в облике жителей почти нечувствительны. Черты и окраска кожи одни и те же; что же касается до достоинства, с которым они держат себя, то оно зависит не от расы или языка, а от степени свободы, которою данное племя пользуется.
Если бы нужно было подъискать коллективное название для жителей этой территории, то им можно было бы просто дать имя камерунских банту, так как ни одно из обитающих там племен не оказывается ни настолько многочисленным, ни настолько могущественным, чтобы его можно было рассматривать как нацию-представительницу; при том-же многие из них представляют большие отличия друг от друга. Главные племена суть следующие: ба-киш, или «люди» земли Киш, на левом берегу Мэмэ; ба-фарами, при подошве и в долинах гор того же имени; ба-кунду, в равнинах, простирающихся к северу от «Горы Богов»: ба-мбуку, на западном склоне того же массива; ба-куири и изубу, на юге, около бухты Амбаской; ба-лонг и муфунду, на Мунго; дуалла, або, вури, будиман, в пределах бассейна реки Камерун и, южнее, басса, ба-коко, ба-ноко, ба-пуко и ибея. Многие из этих племен воюют между собою и, вследствие взаимной боязни, между их селениями остаются необитаемые полосы, посещение которых не безопасно.
Наиболее известно, в западной части территории, племя ба-куири, которое владеет селениями в соседстве с факториями Виктория и Бимбия, и через землю которого нужно пройти для восхождения на «Гору Богов»; европейцы часто проживали у этих туземцев месяцами и годами. По собственному их преданию, ба-куири пришли с востока, увлекаемые тем общим стремлением к переселению, которое побуждает народы материка направляться, следуя движению солнца, с востока на запад. «Люди кустов»—таково значение их наименования—вообще ростом несколько выше своих соседей, жителей равнин, но в особенности велика разница у них между обоими полами, так как большая часть женщин замечательно малорослы; цветом же кожи они светлее своих соседок. Ба-куири, разделенные, по числу своих селений, на шестьдесят общин,—смелые охотники и мужественные воины. Они обладают живым умом и в своих совещательных собраниях,—председательствуемых ответственным старшиною, называемым «королем», и состоящих из всех женатых мужчин,—бакуири выказывают истинный ораторский талант страстностью речи, меткостью и картинностью образов, удачным выбором выражений. В вечерние отдыхи, они импровизируют рассказы и песни, при чем отличаются своим музыкальным вкусом; их трио приятны даже и для уха европейца. Выражение их отеческой или сыновней любви трогательно, и рассказывают даже о случаях помешательства и самоубийства, вызванных потерею ребенка. Затем, у ба-куири чувство взаимной общности интересов не ограничивается своим семейством. Охотник из племени, принеся дичь, никогда не преминет поделиться ею и с своими соседями; бутылка водки, данная носильщику, тотчас же распивается сообща всем обществом. Когда старейшины налагают на кого-нибудь штраф и наказанный не в состоянии его уплатить, то друзья складываются и этим предотвращают изгнание бедняка из племени. Но в случаях убийства, вольного или невольного, обычай неумолим. «Кровь за кровь!»—таков закон в стране «кустов». До объявления шведскими поселенцами приказа туземцам жить в мире, между многими селениями происходили беспрестанные войны, если—что, впрочем, бывало редко,—обиженное село не удовлетворялось вознаграждением, в виде известного количества скота. Часто путешественники и торговцы должны бывали делать большие обходы, так как их носильщики не могли, вследствие междоусобий деревень, проходить по той или другой местности.
Колдовство влечет, однако, к еще большему взаимному истреблению, чем кровавая месть: обвинения в чародействе, возбуждаемые фетишерами против бесплодной женщины, или, всего чаще, против личного врага, прежде бывали весьма часты; на целые территории налагалось табу, и жители бывали принуждены покидать свои села; остров Амбас, в небольшом заливе того же имени, около Виктории, обратился в совершенную пустыню, так как большинство его жителей отравили друг друга, а последние, оставшиеся в живых, сами покинули остров, из боязни того воздуха, которым они дышали, и того моря, которое их окружало; благодаря проделкам и мщению чародеев, племя изубу, проживавшее на южном склоне горы, было почти совершенно истреблено. Жизнь каждого из ми-куири наперед урегулирована предписаниями чародеев. Так, ни один из начальников не мог бы, под опасением смертной казни, спуститься к морю. Те или другие мясные блюда и плоды воспрещены ему—под опасением дурного рока либо собственным его отцом, либо фетишером. Ни одна женщина не должна есть яиц или домашней птицы. Во многих местностях баранина может быть употребляема в пищу только в праздничные дни: есть ее в будни значит совершать преступление, наказуемое смертью. Когда европейцы впервые проникли в страну, то каждая брошенная ими бумажка считалась предметом, сулящим несчастие, и её торжественно возвращали с просьбою не заграждать более дорог такими чародействами. Клятва, произнесенная над книгою, считается самой страшной, в особенности если это Библия, указанная миссионерами туземцам, как «самая важная из всех книг». Обрезание совершается у мо-куири точно таким же образом, как и у большей части негров-язычников в Западной Африке. Мертвые, как и у племен Нижнего Нигера, погребаются в их хижинах, и во время траура женщины обязаны, в знак печали, прогуливаться нагими. Религия, не выражаясь в определенных догматах, в сущности есть культ предков. В случае смерти короля, ему, по обычаю, приносят в жертву одного из пленных, и в прежнее время труп этого пленника делился, для похоронной трапезы, между мертвецом и живыми. Боги, добрые и злые, господствуют на земле; бог лесов и бог гор считаются особенно грозными. Для горцев Камеруна, «местопребывание бога»—то же самое, что сам бог: «полу-камень, полу-человек», он облекается в белую одежду, в снег вершин, каждый раз, когда для верующих в него приуготовляется какое-либо важное, сулящее счастье или несчастье, событие.
Как это замечается в большинстве областей африканского поморья, наиболее цивилизованные племена Камеруна не те, которые обитают в непосредственном соседстве берега. Эти прибрежные народцы по большей части состоят из рассеянных и обедневших беглецов, потерявших, при своем переселении, часть своей первобытной культуры и приходивших затем в соприкосновение с европейскими матросами и торговцами, которые развратили их своими пороками и отравили своею водкою. Западный склон горы, принадлежащий племени ба-мбуку, почти необитаем; но на севере, ба-кунду, занимающие большую часть равнин и террас, расположенных между Камерунским массивом и горами Ба-Фарами, весьма многочисленны; по своим промыслам, они значительно превосходят ба-куири, хотя от природы в умственном отношении и не кажутся выше их. Физически они отличаются выдающеюся нижнею губою. Их хижины—не простые плетенки из ветвей или тростника, как в приморских поселениях, но настоящие, построенные из камня и тщательно обмазанные, дома; некоторые дома даже разрисованы грубыми фресками, изображающими животных или людей. «Дворцы» королей украшены изваянными фетишами; но особенно проявляют свой талант ба-кундские артисты в украшения тех зданий, в которых собираются представители племени, и которые, кроме того, служат бойнями. Воин, убивший врага, женщина, родившая сына, выкрашивают себя в красный цвет, для засвидетельствования своей славы пред всеми. Предметы из плетения, цыновки и корзины, делаются с большим искусством и вкусом, и умело окрашиваются в различные яркие и прочные цвета. Будучи весьма искусными дубильщиками, ба-кунду приготовляют замечательно мягкия кожи. Главное занятие жителей—плетенье сетей и витье веревок, при помощи которых они окружают обширные пространства в лесу, чтобы запереть дичь, загоняемую загонщиками; когда животные ослабеют от голода, их атакуют охотники, вооруженные ружьями, дротиками и ножами
Многими своими обычаями ба-кунду приближаются к племенам, населяющим внутренность Африки: так, в знак доброго расположения, они предлагают своим гостям орехи кола. К тому же они состоят в частых сношениях с северными племенами, а чрез эти племена знакомы с арабами и фулами. Почти все их рабы покупаются по другую сторону гор Ба-Фарами: в среднем, более высокие и сильные, чем их владельцы, а также более храбрые и равные им по уму, эти невольные эмигранты оказываются слугами только по имени: они скорее колонисты-дольники, чем рабы, хотя владельцы все-таки считаются сохраняющими относительно их право жизни и смерти. Эти рабы не живут в одних и тех же городах с ба-кунду, так как их владельцы не без основания опасаются, чтобы рабы не стали вскоре предписывать им законы; населяемые же рабами деревни, или батанга, рассеяны по плантациям в лесу, которые почти все столь же тщательно обработаны, как хорошие сады в Европе. Независимость их общин полная, и во многих местах они совершенно освободились от всякого поземельного оброка. Многие из невольничьих деревень образуют самостоятельные республики, имея своих начальников и свои совещательные представительства; и случается, что в важных делах, уполномоченные рабов, на равных правах, заседают с своими мнимыми властелинами, с ба-кунду. По словам миссионера Ричардсона, много лет прожившего в этой стране, можно ожидать перехода политической власти к «рабам»; вместе с этим возможно также, что и господствующим языком перестанет быть наречие банту, так как между собою колонисты говорят на языке нигрицийского происхождения.
Власть фетишеров почти не менее сильна у ба-кунду, чем у ба-куири. Есть цыпленка запрещено под страхом смерти: один молодой человек, провинившийся в том, что ел его за столом у миссионера, был сам съеден своими сотоварищами. Вид ночной совы сулит большие беды, и когда эта птица сядет на каком-нибудь доме, женщины бросаются с мольбами к ней избрать себе другой насест. Туземцы эти страшатся привидений, в особенности привидений врагов и, без сомнения, приписывают им вкусы вампиров, так как в случае смерти мо-кунду, ему вырывают две могилы, одну в его хижине, а другую в лесу, с целью сбить с толку злых духов и не дать им возможности узнать, где погребен труп; однако эта предосторожность оказывается, повидимому, недостаточною, так как, по миновании известного времени, труп вырывают и переносят в отдаленный грот. Церемонии похорон становятся в особенности таинственными, когда приходится скрыть труп короля или одного из членов тех тайных обществ, которые почти у всех африканских племен косвенно властвуют посредством террора. Случается, однако, что страх перед злыми духами в конце концов перевешивается тщеславием королей: так, во многих местах страны, населенной племенем кунду, находят могильные курганы, прочно облицованные камнем по окружности и покрытые сетями из сплетенных трав; предполагается, вероятно, что эти препятствия должны предотвратить ночное посещение привидений.
К востоку от ба-кунду живут ба-лонги, на берегах Мунго, и або на берегах Ябианга: оба эти племени ревностно соперничают друг с другом в качестве судовщиков и торговцев. Впрочем, ба-лонги из всех народов Камерунского края менее всего увлекаются стремлением к личной наживе: доходы каждого из них суть в то же время доходы общины. Некоторые из их жилищ настолько велики, что могут укрыть население целой деревни: в них проживают вместе до пятисот лиц; для совместного проживания в одном большом помещении собираются также и меньшие группы, семейств в десять. Напротив, або проживают отдельными семействами, каждое в своей хижине, достаточно удаленной от других; при этом, даже в селениях на низинах, хижины возводятся на искусственных холмиках и окружаются каналами, в которых и собираются воды при наводнении; во время половодий каждый домик представляется отдельным островком.
Из всех народов-банту Каммерунской территории наиболее известен—благодаря положению своих поселений на берегах лимана и постоянным торговым сношениям с немцами и англичанами—народ, называемый дуалла. Численность этого племени, по Нахтигалю и Целлеру, равняется 28 тысячам; по своему же типу оно из всех негритянских племен Камеруна наиболее приближается к типу европейцев и семитов, хотя цвет его кожи столь же темен, как и у соседних племен. Женщины покрывают свое тело рисунками, но мужчины татуируют себе только лицо, да и то весьма осторожно, проводя лишь несколько геометрических линий; есть, впрочем, и такие, у которых на лице нет ни одного значка. Здесь следует, кстати, заметить, что у большинства племен, в особенности же у племени молимба, и мужчины, и женщины имеют привычку вытаскивать себе ресницы. Дуалла прекрасного телосложения, а развитие их икр доказывает, как ошибочен взгляд тех писателей, которые в этой анатомической черте видят характеристический расовый признак для западных арийцев. Дети растут быстро, и в возрасте девяти или десяти лет это уже маленькие мужчины, которые женятся и продают свое пальмовое масло, как настоящие торговцы. Ни в одной стране Африке женщины не считаются столь общепринято простыми предметами торговли, как здесь. Спустя несколько лет после рождения, маленькая девочка бывает уже продана какому-нибудь богачу, который воспитывает ее с целью либо превратить ее впоследствии в свою жену, либо уступить кому-либо другому; таким образом, каждый король может торговать целыми сотнями своих подданных женского пола, которые в то же время составляют также его движимую собственность. Даже разбогатевшие рабы бывают иногда владельцами многочисленного гарема, содержимого в большом подчинении. Но женщины, с виду лишенные всяких прав, рабыни, которых можно обменивать и продавать, умеют—благодаря взаимной поддержке—добиваться, в важных случаях, некоторой свободы. Так, несколько лет тому назад, все женщины племени акуа ушли в отдаленную деревню, отказываясь, если им не будет воздана справедливость, возвратиться в дома своих мужей. Детей у женщин обыкновенно бывает мало, двое или самое большое трое, и свободное население возрастает медленно; наибольшую часть жителей в стране составляют рабы. Дуалла весьма ревниво охраняют чистоту своей крови, и еще недавно они убивали мулатов, как каких-нибудь уродов, бесчестящих племя своим оттенком кожи.
Всем африканским племенам известен барабан или там-там; этот инструмент употребляется ими при танцах, во время церемоний и в битвах: но дуалла, вместе с своими соседями: ба-куири, ба-лонг, або, вури, басса и донга, составляют единственную группу негров, которые пользуются барабаном не только для призыва к войне или к празднованию, но также и для подробной передачи новостей. Эта своеобразная телефония,—изобретение которой, конечно, свидетельствует о столь же большом остроумии, как и изобретение идеографического письма,—состоит в том, что с различною силою и звучностью ударяют по барабану, при чем различным комбинациям этих ударов соответствуют или слоги, или отдельные слова. Это настоящий язык, для понимания которого требуется весьма изощренный слух и который посвященные умеют воспроизводить, бормоча губами: ба-куири, кроме того, переговариваются также при помощи особого рожка, звук которого несется от одной горы к другой. При этих переговорах, все посвященные в дело, услыша бой барабана, должны тотчас же повторять его, и таким образом новости передаются вплоть до самых границ края, «на подобие того, как по воде распространяются круги от брошенного в нее камня». Рабы не имеют права учиться языку барабана; также весьма мало женщин, которые его понимают; с другой стороны, до сих пор еще ни один туземец не открыл секрета относительно этого языка кому-либо из европейских путешественников. Понятно, какое важное политическое значение имеет это средство переговариваться на протяжении всей страны. При существовании такого способа взаимного обмена сведениями, стоит только путешественнику появиться в каком-нибудь селении, как тотчас же об его прибытии сообщается с этапа на этап, и все те, которых ему предстоит посетить, бывают уже ранее предуведомлены о предстоящем его прибытии к ним.
Людоедство, как религиозный обряд, существовало еще в недавнее время; так, при торжественных случаях расчленяли тело одного мужчины, и четыре главные начальника получали каждый по четвертой части. Убийство предшествовало всякому вступлению во власть, так как, не обагрив рук в крови, король не имел права повелевать своими подданными. Королевская власть—по сравнению с большею частью других камерунских племен—сильнее всего у дуалла. Объясняется это большим влиянием, которое доставили властелинам этой страны выгоды от торговли: богатство их далеко разносит славу их имени. Один из этих царьков есть несомненно один из богатейших людей во всей Африке, и даже в Европе он был бы в числе крупных капиталистов. Приобретают эти значительные богатства начальники дуалла путем посредничества, так как вся меновая торговля между внутренностью страны и приморскими факториями идет через их руки. В качестве же носильщиков, охранителей и складчиков товаров, в этой торговой монополии участвуют также и все дуалла, а потому и между ними есть весьма много богатых «джентльменов», которые с важностью прогуливаются перед своими домами, играя, висящею у них на животе, связкою ключей, свидетельствующею об их богатстве. Нравственно испорченные своим ремеслом паразитов, дуалла с боязнью взирают на попытки европейцев проникнуть в глубь страны, и всеми имеющимися у них средствами стремятся отвратить их от этого. Эта торговая зависть и составляет главную причину, которая до сих пор препятствовала исследованию этой части Африки. Путешественники, перешедшие за пределы приморской полосы, задерживаются всевозможными препятствиями: проводники отказываются их сопровождать; носильщики скрываются или покидают свою ношу на половине дороги: быть-может, в некоторых случаях даже прибегали к отравлению, чтобы охладить рвение этих белых, вечно жаждущих новых открытий. Даже когда прибрежные складчики товаров и допустят организоваться экспедициям, они все-таки находят средства остановить их на недалеком расстоянии от места отправления, раньше чем такие пионеры белых успеют завязать непосредственные торговые сношения. В свою очередь, и белые стремятся обеспечить за собою монополию. Еще не так давно восемь домов, английских и германских, оспаривали друг у друга привилегию меновой торговли с камерунскими племенами: ныне политическое обладание страною решило спор в пользу торговцев Гамбурга.
Также как на устьях Нигера и на западном берегу, в Камеруне главный предмет вывоза составляют пальмовые орехи и масло. Если же негоцианты и предпочитают заниматься торговлею слоновою костью, то это лишь благодаря легкости торговых сделок и большой прибыли, доставляемой этим драгоценным товаром: но, в общем обороте, эта «благородная» торговля оказывается значительно менее важною, чем пачкотливая возня с маслом; наконец, торговле слоновою костью, по мере сокращения стад толстокожих, благодаря употреблению огнестрельного оружия,—предстоит из года в год уменьшение. Далее, камерунские негоцианты вывозят также некоторые красильные деревья, а в последнее время прибавился еще один продукт—каучук, который шведы, поселившиеся на склонах главного пика, добывают из одного вида лиан, обвивающих лесные деревья; лиана эта, называемая landolphia florda, имеет в длину от 50 до 60 метров, и самый лучший продукт дает на высоте между 900 и 1.000 метр. над уровнем моря. Ротанг (calamus rotang), эбеновое дерево (аспалат, aspalatus arboreus, brya ebenus) и небольшое количество кофе—дополняют груз судов, а, в обмен, белые доставляют туземцам: гибельную водку, под громким именем рома, табак, ткани, оружие, бусы и разные предметы роскоши и омеблирования. При этом, две трети ценности всего ввоза приходятся на долю спиртных напитков. Продажа доброкачественного пороха и хороших ружей воспрещена купцам законом. Употребление денег еще не распространилось в крае, и ценность товаров исчисляют на фиктивные монеты, при чем данное число их приравнивают к тому или другому количеству товара, которое, в свою очередь, различно, смотря по тому, ближе или дальше от факторий совершается торговая сделка. * С 1886 г. в Камеруне господствует германская имперская валюта.
Хотя с 1885 года Камерун числится германскою «колониею», но колонистов в крае еще нет, если не считать таковыми нескольких шведских охотников и торговцев, которые, как упомянуто, занимаются на склонах гор добыванием каучука. Проживающих же на приморском берегу негоциантов или миссионеров из белых так мало, что на всю территорию они насчитываются только десятками, и многие из торговых домов управляются не европейцами, а либо неграми, либо цветнокожими, из которых последние обнаруживают такой большой навык к торговле, что еще неизвестно: не кончат ли они присвоением себе и монополии занятия ею? Непосредственное пользование богатствами почвы вокруг факторий еще незначительно: несколько аллей из пальмовых деревьев, несколько украшающих местность растений—вот пока все, что, с точки зрения культуры, дало присоединение Камеруна к Германской империи. Впрочем, в Гамбурге образовалось общество для разведения плантаций, при чем сделанный им выбор местности для них, естественно, упал на южный склон «Горы богов». Впрочем, хотя бы даже климат расчищаемой под культуру местности оказался не слишком неблагоприятным для европейцев, все-таки они могут поселиться в крае лишь в весьма незначительном числе, так как труд, который потребуется для плантаций, несомненно, примет форму возделывания почвы руками плохо оплачиваемых негров, а организация собственности выразится в создании больших поместий. Таким образом, собственно колонизация окажется невозможною.
В лимане Рио-дель-Рей, составляющем границу Камерунской территории, европейцы не имеют факторий: впрочем, намывные земли в этой части берега дотого нездоровые, что там не основалось даже ни одного поселения негритянского; самые близкия к морю хижины находятся на расстоянии 50 километров. На западном же берегу собственно Камерунской возвышенности, первым поселением является деревня Бибунди, населенная рыбаками, отваживающимися пускаться на узких лодочках в открытое море даже на расстояние десяти километров от берега. Эта деревня Бибунди служит портом для большого поселения Бомана, расположенного на пятнадцать километров дальше внутри страны. Германские негоцианты предполагают устроить в этом пункте склад тех товаров, которые идут с верховьев р. Оионо (Кросс) и которые доставляются ныне в английские фактории Старого Калабара.
Главная станция Камеруна, Виктория, основана в 1858 году миссионерами-баптистами, удаленными с острова Фернандо-По тогдашним его губернатором; при этом, отошедшая под станцию территория, вместе с соседними островами, была приобретена от туземцев всего лишь за несколько боченков солонины и сухарей. Виктория находится в одной из самых красивых местностей в свете, у покрытой лесом подошвы «Горы богов» и на берегу залива, усеянного островами: так, на западе и на юге, перед взорами наблюдателя развертываются зеленеющие крутизны берега, а на юго-западе, два красивых островка: Амбасский (Ambozes и Amboise) и Мандолэ—выделяются своею темною зеленью на туманном фоне острова Фернандо-По, с его конусом, окруженным облаками. Как морская станция, Виктория представляет некоторые удобства: сбегающая с гор вода чиста и изобильна, а суда, среднего водоизмещения, без труда становятся на якорь в рейде, к северу от островов; кроме того, глубокая бухта, именуемая «Man-of-War», что значит «военное судно», глубоко вдается внутрь той части берега, который причисляется к Виктории, и эту, созданную природою, гавань было бы легко соединить с городом посредством короткой дороги или даже канала, прорытого в илистой почве. В настоящее время в Виктории проживают лишь ба-куири, выселившиеся из Бонионго, Мапунии и других горных деревень, да несколько беглецов, которым грозит мщение или преследование какого-нибудь фетишера; но, несомненно, город этот современен получит важное значение, как порт западной гористой области и как центр плантаций деревьев шоколадного и кофейного; предлагали перенести сюда столицу всей территории. Политическая перемена повлекла за собою перемену и в религии жителей, населяющих страну; именно, миссионеры-баптисты. проживавшие в Виктории, были принуждены продать как свое заведение, так и патронат над соседними землями, а на их место германское правительство привлекло миссионеров из Базеля, которым поручено обучать туземцев немецкому языку и приучать их к повиновению новым владельцам края.
К востоку от лесистого мыса, которым оканчивается весь вулканический массив Камерунских гор, находится другой порт: гавань Бимбия, отчасти защищенная от морского волнения островом Николь (Nichols); но вход в нее извилист и труден, а во время дождливого сезона волны яростно разбиваются на баре. Три деревни, образующие почти непрерывный ряд домов и известные под собирательным именем Бимбии, опоясывают бухту, но проживающие в них рыбаки настолько боязливы, что не отваживаются пускаться в открытое море; ловят же они рыбу, устанавливая свои тростниковые снасти по дну. Бимбия является естественным портом для наиболее населенных бакуирийских селений: Сопа, Лиссока, Буасса, Буэа или Беа, расположенных приблизительно на высоте тысячи метров, посреди лесов и пастбищ, над которыми господствует с запада, в виде высокого вала, одно из нагромождений скал на горе Монго-ма-Лоба. Буэа—подобно всем другим деревням, или нбука, горцев—состоит из уединенных хижин, рассеянных на большом расстоянии одна от другой по небольшим долинам. Жители, самые сильные и отважные между ба-куирийцами,—смелые охотники, проводящие целые недели в горах; они любят купаться в холодной воде потоков и, подобно швейцарским горцам, часто предаются состязаниям в силе и ловкости. Их коровы пасутся стадами на соседних лугах и своею силой и красотою масти напоминают швейцарский скот.
В бассейне Мунго, входный порт и главный рынок, неподалеку от большого местечка Мбинга, сообщается с Бимбиею глубоким каналом-протоком, представляющим при своем устье превосходные рейды для судов. Выше по реке находится город Бакунду-ба-Намбелэ; он лежит, как это видно из его названия, в земле племени ба-кунду и представляет там единственный город, в котором проживали белые люди, именно американские миссионеры; хорошо проторенная дорога соединяет его с его пристанью на р. Мунго, которая протекает в нескольких километрах к востоку. Другой город отчасти того же имени, Бакунду-ба-Мусака, группирующий свои домики к западу от озера Rickards’a, Баламби-ма-Мбу, вблизи западного берега озера Мбу; Мококуэ, Кумба или Бафон, Кименди—следующие один за другим севернее, на дороге к горам Ба-Фарами,—пока еще были только мимоходом посещены европейскими путешественниками, но, тем не менее, и они входят в круг притяжения торговли Камеруна. Кумба—большой рынок рабов и пальмового масла; по Шварцу, в нем около четырех тысяч жителей. Город этот содержится в образцовой чистоте; каждый день отряд рабочих чистит улицы и вырывает сорные травы.
Города с именем Камерун собственно не существует, но это собирательное наименование дают дюжине деревень, расположенных вдоль высокой глинистой террасы, на восточном берегу лимана, и имеющих вместе до двенадцати тысяч жителей: это—«города» королей племен бель, акуа, дидо. Досюда поднимаются суда среднего водоизмещения; суда же, глубоко сидящие в воде, останавливаются при входе на рейд. Несколько понтонов стоят на якоре перед факториями; но большая часть торговцев пребывает на суше, в хорошо вентилируемых домах новейшей конструкции. Кроме того, в Камеруне есть несколько зданий, соответствующих его рангу столицы: таковы, между прочим, таможня и тюрьма. Дворец губернатора стоит на вершине отлогой террасы, на том месте, где находилась негритянская деревня, разрушенная в 1885 г. бомбами германской флотилии. Высота эта, обвеваемая ветром с моря,—самая здоровая местность в Камеруне; но санатория, в которой обыкновенно проживают высшие чиновники, находится на оконечности мыса Суеллаба, на плоском песчаном берегу, на который с открытого моря вкатываются волны; в соседнем лесу, превращенном в парк, змейками извиваются аллеи. Поселок, в котором устроены купальни, назван немцами странно звучащим в Африке именем: Kaiser Wilhelm’s Bad. Внешняя торговля Камеруна в 1896 г., по ценности оборотов: привоз—5.377.943, вывоз—4.323.656 германск. марок. Главные предметы вывоза (в тысячах марок): пальмовые орехи—1.282, каучук—1.074, пальмовое масло—988, слоновая кость—562, какао—159.
Между многочисленными деревнями, рассеянными на берегах верхней Вури, Або и других рек, впадающих в Камерунскую бухту, нет ни одной, носящей имя Биафры, показанное на большей части новейших карт, даже тех, которые были составлены португальцами, и присвоиваемое, кроме того, половине Гвинейского залива, заключающейся между вулканическими островами от Аннобона до Фернандо-По. Следовательно, это имя, относящееся к какому-то воображаемому королевству или главному городу, не имеет более причины бытия и должно быть вычеркнуто из географического словаря. По мнению португальских авторов, это слово обязано своим происхождением просто недосмотру переписчика. Именно, первым мореплавателям была известна гора Мафра (Маfra mons), расположенная на северо-востоке залива и, с их слов, это название и было нанесено на одну из Страсбургских карт, изданную в 1513 году; впоследствии же это наименование превратилось в Биафра, Биафар и Биафара. Следует, однако, заметить, что на первых картах положение горы Мафра или Биафра вполне соответствует положению гор Ба-Фарами, и потому, возможно, что смешение этих наименований друг с другом произошло не случайно.
По берегу, простирающемуся к югу от Камерунского лимана, следуют одна за другой многочисленные фактории, вокруг которых группируются также и деревни негров. Три таких фактории находятся на косе, которая загибается спереди устья реки Моания: называются же эти фактории конторами «Малых» или Северных Ба-тангов. Далее от берега, возвышеннее, лежит большое селение Джаванджа: на реке оно расположено как раз в том месте, до которого достигает верхняя граница прилива; служит это селение центром местной торговли и является пунктом соприкосновения более цивилизованных ба-тангов низовья реки с жителями внутренней страны, известными под именем ба-коко; оба эти народца проживают друг с другом в мире и уже сливаются в одну расу. Отличаются от ба-тангов ба-коки первобытностью своего оружия и украшениями: мужчины носят небольшие браслеты из слоновой кости; кроме того, они завивают свои бороды по-ассирийски, в космы, расположенные вертикально и, для придания себе более важности, в свои волосы вплетают также и волосы животных; усы же совсем выщипывают; у женщин к ушам подвешиваются толстые деревянные кружки, а южнее женщины из племени ба-ноко прокалывают себе также носовой хрящ и пропускают через него косточку из скелета животных. Под общим именем «больших» ба-танга обозначают два племени: ба-пуко, живущее к северу от Слоновой горы, в прибрежном округе, называемом Плантацией, и ба-ноко, живущее у подошвы этой горы, в местности, называемой Криби, и еще южнее, вплоть до устья Рио-дель-Кампо. Эти малочисленные племена часто воюют друг с другом; но войны эти—не что иное как кровавая месть, которая и прекращается, как только с обеих сторон окажется одинаковое число убитых; недавно одна из таких войн между ба-пуко и ба-ноко, продолжавшаяся четыре года, окончилась, благодаря вмешательству европейских купцов, принесением в жертву одного из мужчин того племени, которому довелось отрезать более голов; по достижении же такого уравнения долей обеих сторон, устроен был роскошный примирительный пир. Из всех африканских народов, большие ба-танга наименее интересуются религиею; у них нет ни фетишизма, ни фетишей, и вся их религия сводится к неопределенному чествованию предков и страху пред мертвецами. В противоположность нитерским племенам и банту, у ба-танга детей не обрезывают. Хотя матери очень привязаны к своим младенцам, однако, им удается сохранить жизнь не более пятой части своих детей: так велика смертность в младенческом возрасте.
Ба-коко, также как северные и южные ба-танга, суть самые искусные на всем материке Африки строители лодок. Они спускают на Моанию большие, вмещающие по пятнадцати гребцов, военные суда, с которыми не может состязаться в скорости ни одно европейское гребное судно. На тех же берегах, где проживают южные или большие ба-танга, этих лодок уже не видно, и скользят лишь утлые, поразительно легкие, челночки, сравниваемые Целлером с рыбкою-коньком (hippocampus). Это нечто в виде выдолбленных поплавков, длиною в два метра, шириною в 30 сантиметров, глубиною в 15 сантиметров и весом от 4 до 8 килограммов; садятся в них как-бы верхом, высовывая за борты направо и налево ноги, которыми или веслом и гребут; а так как каждый пенистый гребень волны до половины заливает челнок, то одною рукою пловец все время отливает из него черпаком воду. Когда же плавающие на таких причудливых судах взбираются на борт настоящего корабля, то свои челночки они берут подмышку, при чем, может-быть, ими сохраняется эта старая привычка просто с той целью, чтобы похвастаться своею ловкостью. Любо смотреть, как эти утлые челны скользят по гребням волн, едва погружаясь в воду, вздымаясь с каждым ударом весла и, легкие как насекомые, рассекая те грозные прибои волн на барах, к которым гребцы европейских лодок подходят не без волнения. Пускаться далеко в открытое море ба-танги, однако, не любят, опасаясь, впрочем, не волн, а акул.
Фактории южных ба-танга сохранили, в Германской Гвинее, наиболее важное значение по торговле слоновой костью. Туземцы, приносящие из лесов Внутренней Африки эти клыки, принадлежат к «народу кустов», ибеа или ма-беа, и говорят на языке, отличном от языка более развитых жителей поморья, хотя, вероятно, язык этот также принадлежит к семейству языков банту. Эти ибеа, также как фаны или пагуины, следующие за ними, постоянно подвигаются вперед в направлении с востока на запад; подобно дуалла и бакуири, они пришли с востока, тесня пред собою приморские племена. Ныне ибеи достигли берега моря уже в двух местах, к северу и югу от реки Лобэ, где они образуют помеси с племенами, поселившимися там раньше. Надо пройти чрез их землю, чтобы, по ту сторону прибрежных плоскогорий и предполагаемого горного кряжа, Сиерра Геррейра, проникнуть в те внутренния области, которые простираются до верховьев У-Банги и Хари, и где находится «Озеро» или Либа, часто упоминаемое туземцами. Действительно ли это обширная водная площадь или большая река, быть-может, самая У-Банги—пока не известно Вообще, из всех неизведанных стран Африки, эта область всего лучше хранит свои тайны.