Глава III Габония

Испанские, французские и португальские владения

До недавнего времени наибольшая часть африканского поморья, простирающагося приблизительно на пространстве 1.500 километров, между устьями Pиo-дель-Кампо и Конго или Заирою, была оставлена её туземным чернокожим обитателям, и европейские государства ограничивались занятием только нескольких пунктов на берегу, как-то: Кориско, Либревилля, Кабинды. Но теперь нет ни одного пустынного пляжа, ни одной рощицы корнепусков (rizophorae), на которые не заявлялось бы притязания как на нераздельную часть чьего-либо политического владения, и даже в глубине еще неизследованных или по крайней мере мало известных стран уже проведены воображаемые границы этим владениям европейских держав. Если бы первенство открытия страны составляло единственное основание для права обладания ею, то нельзя было бы оспаривать притязаний португальцев, ибо уже с 1470 года лузитанские мореходы, следуя берегом Африки, переплывали экватор, а многие из мысов и бухт африканского поморья еще и по-ныне носят или настоящие, или исковерканные португальские наименования. Так, наидалее выдвинутый мыс этого поморья, мыс Лопец, напоминает имя кормчего Лопе Гонзальвеса, а несколько южнее этого песчаного выступа, назван по имени португальского же мореплавателя, Фернанда Ваца, и один из лиманов. Известно, что во многих местах поморья португальцы пребывали в течение долгого времени; так, напр., на находящемся посреди Габонского лимана острове Коникэ найдены остатки их зданий и попорченные пушки. Однако, со времени открытия этих берегов, европейцы, в течение трех с половиною столетий, занимались там только одною торговлею рабами; при этом, негроторговцы старались всячески вести втихомолку свои прибыльные операции, и чем более процветала их гнусная торговля, тем менее слышалось об их факториях.

Дело исследования габонской области началось, собственно говоря, лишь с половины XIX столетия, после приобретения Франциею полосы земли на северном берегу Габонского лимана, как продовольственного пункта для экипажей крейсеров. Первый пост был основан в 1842 году, и вскоре после того моряки эскадры изучили весь лиман; затем посылались разведочные экспедиции вверх по двум рекам, впадающим в залив, Комо и Рамбоэ, а дю-Шалью совершил, несколько охотничьих экскурсий внутри материка и своими рассказами о горилле, страшном «лесном человеке», привлек всеобщее внимание к этим странам. После того бассейн большой реки Огоуэ (Оговэ) открылся перед исследователями, и Braouezec, Serval, Griffon du Bellay, Aymes, de Compiegne и Marche поднимались вверх по реке и её притокам и описали речную долину, с её жителями и продуктами. Англичан Walker принял участие в этих открытиях, равно как и австриец Ленц, начавший исследованием Огоуэ свои большие путешествия для перехода через весь континент Африки, столь прославившие его имя. С 1875 года начались следующие одна за другою экспедиции, руководимые Браццой и направленные к исследованию страны в географическом и торговом отношениях. Благодаря его усилиям, а также и усилиям многочисленных его сотрудников: Ballay, Jaques de Brazza, Guiral, de Chavannes, Ponel, Fourneau, Cordier, Dolisie, Mizon, Rouvier и других, почти вся треугольная область, ограниченная с востока и с юга—Конго, а с севера—Габонским лиманом и экватором, уже известна в главных чертах, а астрономическое определение многочисленных пунктов сделало возможным также начертание и подробных карт. С своей стороны, испанские путешественники: Iradier, Montes-de-Oca и Ossorio, в разных направлениях исследовали также всю ту часть области, которая, к северу от Габона, простирается до Рио-дель-Кампо; при этом, внутрь страны они углублялись километров на двести. Таким образом, остается лишь посетить некоторые части северо-восточной области, орошаемой притоками Конго, и тогда весь этот край—в силу дипломатических договоров, отошедший, в тропическом поясе африканского материка, к тому или другому из европейских государств—окажется предварительно уже исследованным.

Так как путешествия с целью исследования часто сопровождались покупками у туземных начальников земель, то непосредственное завладение начиналось на части территории, где находились эти купленные земли. В настоящее время наибольшая часть края принадлежит Франции, которая владеет областями, находящимися в пределах бассейнов Габона, Огоуэ, Куилу и притоков Конго до У-Банги. Испании, кроме острова Кориско и двух островков Флобей, принадлежит на материке лишь небольшая полоса: на долю же Португалии приходится местность, ограниченная на севере рекою Массаби, а на востоке и юге теми геометрическими линиями, которые отделяют ее от нового Конгского государства. Поверхность португальских владений может быть исчислена приблизительно в 2.400 кв. километров, а число жителей, принимая во внимание относительно густую населенность территорий, по крайней мере в 30 тысяч. Что же касается французских и испанских владений, то для исчисления их пространств остается воспользоваться пока только сетью градусов. В этом отношении, об «экваториальной Франции» можно лишь сказать, что она имеет свыше шести сот тысяч квадратных километров и пространством превосходит европейскую Францию. Относительно границ политической области Испании следует заметить, что на севере Габона они не определены; пространство же области, по показаниям испанских картографов, исчисляется слишком в двадцать пять тысяч квадр. километров, между тем как по другим документам оно едва-ли составит и два десятка кв. километров. Что касается населения Габонии вообще, то путешественники, пересекавшие страну в различных направлениях, сильно противоречат друг другу: по берегам многих рек деревни следуют друг за другом так тесно, что составляют как-бы один непрерывный город; но зато, в обширных лесах, удаленных от рек, охотничьи семейства расселены далеко одно от другого. Приблизительно, все население края, включая также и склон к Конго, нужно считать не менее двух миллионов; а если принять предлагаемую Бэмом и Вагнером цифру для средней плотности населения в экваториальных областях, т.е. 12 человека на один квадратный километр, то получится около семи миллионов. По мнению Браццы, наиболее вероятная цифра—пять миллионов.

Всю совокупность французских владений в этой части континента назвали «Африканским Западом». Однако, было бы весьма желательно, чтобы это наименование, гораздо более пригодное для Сенегамбии, было оставлено раньше, чем оно войдет во всеобщее употребление. На весь этот край гораздо лучше распространить название «Габония», имея в виду, что в данном португальскими мореплавателями наименовании «Gabao или Gabon» подразумевался не только тот лиман, над которым ныне господствует Либревилль, но что оно также распространялось и на весь берег, простирающийся от мыса Сен-Жан, иногда даже от самого Камерунского лимана до Лоанго. Этот же термин «Габон» встречается, между прочим, также на карте Жуана-де-ла-Коза, относящейся к концу 15-го столетия.

Габонийская область, в пределах между морем и р. Конго, высоких гор не имеет. Наиболее возвышающиеся вершины не превосходят полутора тысяч метров, да немного и таких, которые были бы выше тысячи метров. На севере больше всего бросается в глаза морякам гора Батта, представляющая башню, возвышающуюся над близкими друг к другу холмами. По ту сторону её, к востоку, протягиваются параллельные горы, называемые по-испански Siete sierras, т.е. «Семь Кряжей». Гора Митры (1.201 метр), раздвоенная вершина которой виднеется со скалистого и лесистого мыса Сен-Жан, и на хребте которой находятся остатки укреплений, возведенных, вероятно, португальцами,—соединяется, при посредстве Сиерры Палювиоль с наиболее возвышенными кряжами области, в былые времена называвшимися Serra-do-Crystal: там именно и высятся вершины, превосходящие 1.100 метров. К югу от Огоуэ, самый высокий—господствующий над приморским склоном Сетте-Кама—пункт, называемый Игумби-Иделэ, достигает лишь 1.097 метров над морским уровнем, а горы, господствующие над верховьями Киулу, не поднимаются и на тысячу метров. В общем, рельеф габонийского края представляет большую правильность: он состоит из параллельных берегу возвышенностей, в форме окаймленных гористыми гребнями террас, следующих от запада к востоку, и составляет продолжение орографической системы восточной части Камерунской территории. При этом, центральная терраса—на которой виднеются самые живописные скалы, в форме башен,—состоит из гнейса, к массам которого на востоке примыкают кварц, слои слюды и талька, и. наконец возвышенные песчаные раввины, с гладкой, точно озеро, поверхностью; к западу простираются пласты мела и юрские образования, профили которых, с некоторыми перерывами, виднеются на незначительном расстоянии от поморья; во многих местах они прикрыты теми латеритами, или распавшимися на глинистые слои скалами, которые покрывают столь большую часть Африки, в виде серых, желтых, синеватых, чаще всего темно-красных утесов, кряжей и остроконечных вершин. Наконец, там и сям на террасы вылились также и лавы, а первые путешественники рассказывали даже об «огнедышащих» горах, Ониико и Отомби, которые, будто-бы, находятся в северной части бассейна Огоуэ, приблизительно—с высоты птичьего полета—в 200 километрах от моря. Новейшие исследования показали, что эти «горы-фетиши» не вулканы, и что окутывающие их вершины пары суть облака, приносимые муссонами. Не подлежит, однако, сомнению, что и в этой части Африки совершились великие геологические перевороты: о значительном видоизменении в относительном рельефе моря и суши свидетельствует и самая форма поморья. Разрывы берега, видимые между мысами Сен-Жан и Лопец, напоминают вторжения морских вод, имевшие место к югу от мыса Белого, в Сахаре, и к югу от р. Казаманки, в Сенегамбии. Кривая берега, довольно правильная к северу от мыса Сен-Жан и имеющая почти геометрический профиль к югу от мыса Лопец, прерывается между этими двумя пунктами глубокой вырезкой, и берег образует три залива: бухту Кориско, Габон и бухту Назарет. Самый остров Кориско есть лишь отломок от прежнего берега. К югу от мыса Лопец многочисленные мертвые, т.е. несообщающиеся с морем, лагуны суть остатки от прежних речных потоков, переместивших свои ложа; быть-может, даже следует, вместе с Пешуэль-Леше, видеть в большой приморской лагуне Бания остаток устья р. Конго.

Область, заключающаяся между Камеруном и Конго, будучи орошаема изобильными дождями, прорезывается также и большим числом рек, имеющих многочисленные ветвистые притоки. Из них Рио-дель-Кампо или Этамбуэ, служащая южною границею для германских владений,—одна из наименее значительных. Эйо туземцев, Sao-Bento (Сан-Бенито) португальцев, изливающаяся в море приблизительно в 60 километрах к северо-востоку от мыса Сен-Жан, представляет уже реку более величественную; она судоходна на пространстве 35 километров, вплоть до своего первого водопада, называемого Йобэ, т.е. «могучия воды»; выше следует ряд других водопадов: все потоки, спускающиеся с краевого кряжа континента, до своего вступления на наносные равнины приморского берега, запружены таким образом скалами и камнями. Так, и Рио-Мунио—Angra на португальских картах, и Danger английских моряков—изливающаяся в бухту Кориско, насупротив двух островков Элобей, тоже прерывается мощными каскадами при своем проходе чрез горные валы из красноватого песчаника. Данное ей туземцами название «Муни», что значить «берегись!», объясняется страхом, который им внушала эта река.

К югу от Муни, узкий и усеянный островами залив, ограничиваемый с запада полуостровом мыса Эстейрас, получил название Pиo-Мунда, как будто здесь и в самом деле протекает река; в действительности же это не что иное как лиман, в который изливаются простые ручьи. То же самое следует сказать и о другой, следующей за ним, выемке в морском берегу, о Габоне, которому дали название «rio» не только первые посетители гвинейских морей, но который даже и во второй половине девятнадцатого века рассматривали как одну из пяти великих рек Африки, приравнивая его к Нилу, Нигеру, Конго и Замбезе, при чем исток его искали даже в великих восточных озерах. В действительности же Габон есть собственно лиман, лишь углубляющийся на 70 километров внутрь суши. Некогда весьма посещаемый негро-торговцами, этот залив—на берегу которого ныне находится главный город французских владений, лежащих между морем и Конго—сообщил свое имя также и соседнему берегу. Что же касается происхождения этого названия, то следует заметить, что португальское слово gabao, однозначущее с французским caban, т.е. матросская шинель для прикрытия от непогоды, было дано португальскими моряками заливу вследствие сходства его формы с формою такой шинели, матросского зипуна. Залив Габон, по своим очертаниям и всему режиму, напоминает лиман Жирондский с его «междуморьем» (Entre-deux-Mers), косой Амбез, отмелями, протоками и съуженным устьем; приблизительно он имеет те же размеры, как и залив французский; но, в среднем, Габон несколько шире и глубже, хотя, при промере, в его дне и не найдены впадины, схожия с теми, которые поток Жирондских вод выдолбил около мыса де-Грав. Габон, как и Жиронда, загражден при входе песчаными отмелями, требующими тщательной бализации, т.е. обставления их вехами, баканами и буями; но с открытым морем он сообщается четырьмя проходами, имеющими от 8 до 10 метров глубины при спавшей воде; прилив, смотря по времени года, увеличивает еще на один или два метра эту толщину слоя воды. В верхней своей части лиман доступен только тем судам, которые сидят в воде не более как на четыре метра. Равным образом и сходные по форме своих устьев с Дордонью и Гаронною две главные втекающие в залив реки: Комо и Рамбоэ, а также и многие из их притоков—тоже проходимы для судов с неглубокою осадкою. Из двух сейчас названных потоков более значительна река Комо, которая, подобно Муни, берет свое начало в высоких долинах Кристального кряжа (Serra-do-Crystal).

В сотне километров к юго-западу от Габонского лимана, изливается в море самая мощная из двух рек между Нигером и Конго—Огоуэ. Первые исследователи её дельты полагали, что это одна из главных рек Африки, и даже когда Ливингстон открыл Луа-Лаба, в которой он ошибочно признавал Верхний Нил, многие географы полагали, что канал истечения больших озер Казембэ изгибается к западу, для соединения с рекою Огоуэ; это-то предположение и было побудительною причиною путешествий, предпринятых в область этой реки Ленцом и другими исследователями. Конечно, роль Огоуэ очень скромная в сравнении с той, какую ему приписывали: он не собирает, как думали, более половины вод центральной Африки; тем не менее по его руслу пробегает значительно большая масса воды, чем по Рейну, Роне или какой-либо другой реке Западной Европы. Говорили даже,—вероятно, ошибочно,—что дебит Огоуэ в половодье составляет от 45.000 до 50.000 кубич. метр. в секунду. Как бы то ни было, невозможно допустить, чтобы он катил, в среднем, более 10.000 куб. метров, предполагая даже, что четыре пятых атмосферной воды, выпадающей в его бассейн—обнимающий триста тысяч квадратных километров—достигают, в конце концов, моря. Развернутая длина его течения приблизительно равняется 1.200 километров.

Первые его воды вытекают на поверхность земли менее, чем в 200 километрах к западу от Конго, в стране племени ба-теке: небольшая лужа, посещенная Браццой в 1882 году, есть начало главной реки бассейна. Огоуэ описывает большую дугу к западу; и к северу, идя на соединение с Пассою, после чего образует с этим притоком уже настолько сильный поток, что, по крайней мере во время дождей, он судоходен для пирог. Кверху от слияния этих рек, обеим им приходится пробегать чрез целый ряд уступов каскадами, из которых иные имеют от 12 до 15 метров высоты, вследствие чего торговые тропы переходят Пассу по висячим мостам из сплетенных лиан. Книзу от соединения, Огоуэ течет излучинами, сначала к западу, затем к северу, при чем местами реку прерывают наклонные плоскости, а местами даже настоящие водопады, где пироги, влекомые бичевою из лиан, испытывают большой риск опрокинуться; да и вообще, на протяжении всего своего среднего течения, Огоуэ есть не что иное, как один «длинный порог». Около каскада Думэ, река круто поворачивает к западу и, после нескольких новых отклонений вправо и влево, подходит к экватору, параллельно которому и следует, направляясь на запад, как-бы для впадения в Габонский лиман. Кверху от водопада Боуэ, к главной реке присоединяется большой приток Ивиндо, исток которого, как полагают, находится по соседству с У-Банги. Воды в реке теперь уже весьма большая масса, но поток—прерываемый местами скалистыми порогами, составляющими продолжение поперечных горных кряжей—снова бежит неровным ходом между утесами и «камнями-фетишами», разбить о которые свой челнок страшится пловец и которые он, проплывая мимо, окропляет концом своего весла. Далее, отклоняясь от экватора, река делает новую излучину к юго-западу, и отсюда-то и начинается нижнее её течение, уже доступное пароходам. Из недр клокочущих вод высятся два утеса, и поток, в теснине канала, имеющего не более ста метров в ширину, несется между крутыми берегами со скоростью, при половодии, в десять слишком километров в час. Длина течения от поста Нжолэ, находящагося книзу от последних порогов, до бухты Назарета, равняется 350 километрам.

На этом нижнем течении ширина реки весьма значительна: в некоторых местах она съуживается до 500 метров, тогда как в других имеет не менее трех километров в ширину; во время же половодий, её красноватые воды разливаются по состоящим из наносных почв берегам вглубь лесов так далеко, что очертания берегов становятся уже неуловимы для глаза. Многочисленные острова усеевают реку, при чем одни из них скреплены корнями деревьев, а другие—простые песчаные отмели, на которых задерживаются громадными пластами несомые волнами травы и сучья, исподволь превращающиеся впоследствии в перегной; во многих местах образуются даже пловучие острова из всякого рода речных выкидок, зацепившихся за длинные растения, поднимающиеся со дна реки: лодки могут находить себе защиту, укрываясь за этими островами, но ногою ступить на них было бы опасно. Редко случается, чтобы плывущее вверх или вниз по реке судно не село на мель; но подобные приключения обыкновенно влекут за собою только потерю времени, так как дно состоит из чистого песка, который легко перемещается под опорным якорем килем; канонерка, сидящая в воде на один метр, может подняться, в сезон мелководья, более чем на 300 километров от устья. До недавнего времени белые не могли переступать за «Мыс-Фетиш», находящийся при слиянии реки с самым большим её притоком, с Нгунье, по которому гребные суда могут подниматься на сотню километров к югу, до водопадов Замба, где высота воды, даже в половодье, едва достигает одного метра.

Книзу от впадения Нгунье, Огоуэ, на подобие Сенегала, разветвляется на побочные потоки (мариго), получающие излишек вод разлива, и даже соединяется с обширными озероподобными и болотистыми резервуарами, усеянными островами. Таково и то большое озеро—элива или либа—которое обычно называют Зоненге и которое прославилось между туземцами, как своим священным островом, местопребыванием могущественного фетишера, так и миражами, в которых отражающиеся, в дождливое время года, корабли в море дают повод туземцам принимать их за суда, плывущие на небо. Целый архипелаг из нескольких островков со скалистыми берегами усеевает—по преимуществу южную часть этого озера—горами и группами зелени; в самых впалых местах дна оно достигает глубины 13 метров. Вся же поверхность этой массы вод—не менее пятисот квадратных километров. С Огоуэ озеро сообщается тремя судоходными каналами, при чем при посредстве двух из них шлет свои воды в озеро река, а третий вытекает из озера в реку. Западнее, и все на том же южном берегу, другая элива, Ананге, тоже получает излишек высоких вод; наконец, к северу от Огоуэ, берега одного из его разветвлений окаймляются большими лужами, заслуживающими названия озер; при этом в сухое время года, на обнажившемся дне одной из луж, именно Азинго, находят куски копаловой камеди, происходящие от прибрежных деревьев.

Собственно дельта начинается против озера Ананге, при чем два её главные разветвления: нижний Огоуэ, или северная река, и Уанго, или южная река, охватывают пространство приблизительно в 4.800 квадратных километров, считая в этом числе и остров с мысом Лопеца, который далеко вдается в море. Эта область во всех направлениях прорезывается переменчивыми побочными потоками и каналами, сеть которых еще не исследована вполне; проникнуть же в нее, во время половодий, можно по крайней мере по трем устьям, именно: на севере,—бухтой Назаретской, имеющей глубину от 6 до 9 метров, или бухтой мыса Лопец, на юге—бухтой Фернандо Ваца. Кроме того, к югу от пояса дельты находится большая лагуна Нкоми, берега которой, в свою очередь, изрезаны тысячами бухточек и в которую изливаются: с севера—Уанго, вытекающий из Огоуэ, а с юга—самостоятельная река, или рембо, Овенга, истоки которой находятся в горах, возвышающихся к югу от озера Зоненге. В этой еще неопределенной области между землею и морем перемешиваются друг с другом реки, лагуны и морские воды: иное устье реки одновременно является также и морским проливом. Так, прибрежный морской поток, проникнув чрез пролив Мексиас к югу от острова Лопеца и проследовав по целой сети каналов-протоков, в конце концов, через бухту Лопеца снова вливается в море, к востоку от её конечного мыса. От такого изобилия материковых вод, на весьма большое расстояние поверхность моря покрыта слоем пресной воды.

Другие лагуны продолжают на юго-восток полу-затопленную прибрежную область, затем другая река, Нианга—истоки которой недавно открыты путешественником Мизоном—вырывается из ущелий окаймляющего область горного кряжа, чтобы излиться в море, оградив себя от морского потока посредством длинного песчаного пляжа; ни в каком другом месте габонийского берега не бывает так сильна морская зыбь, или калема, при чем часто бури совершенно изменяют очертания берега. Вообще все реки этого края, за исключением Луэммэ, изгибают на-подобие Нианги, свое устье к северо-востоку, параллельно как течению в море, так и среднему направлению морской зыби: задерживаемые при своем излиянии морскими волнами, они разливаются кверху от бара, образуя лагуны. Что же касается Луэммэ, то наблюдаемый в её устье изгиб к югу объясняется присутствием скалистых отмелей, изменяющих направление даже и самого прибоя волн. Воздействию на берег прибоя морских волн, приносящих с юга песок, должна быть приписана также и форма тех бухт, которые, на-подобие зарубок, уступами, как бы пилообразно, врезываются в низменные берега поморья.

Куилу (Нгюэлла), называемая в её верхнем течении Ньяди или Нияри, представляет самую многоводную реку в области, заключающейся между Огоуэ и Конго, при чем длина её равняется приблизительно 600 километрам. О названии этой реки следует заметить, что в бассейне Конго то же самое наименование «Куилу» дается многим потокам вод, и что в этих случаях оно, вероятно, употребляется как родовое обозначение «реки» вообще. Подобно Огоуэ, с которым она представляет некоторый параллелизм, р. Куилу описывает большую дугу к северу, затем, соединившись с одним значительным своим притоком, Лалли, а также с притоком, посылаемым к ней рекою Нианга, проходит, рядом дефилей с крутыми поворотами, область сланцевых гор. Подниматься от устья реки вверх паровые барказы могут лишь на 60 километров, к так называемым «воротам», где вертикальные скалы возвышаются на 30 метров над уровнем воды в реке: здесь могущественный фетиш, хотя и держит ворота открытыми, но туземцы опасаются, чтобы, рассердясь, он когда-нибудь не запер их, мгновенно сблизив, на-подобие челюстей дракона, оба крутые берега реки. За этим узким проходом, вверх по реке следуют друг за другом еще более величественные ущелья, и в одном из них, река—имеющая в нижней своей долине от 300 до 700 метров расстояния от одного берега до другого—низводится к ширине всего в шесть метров. Вообще, в этой области прохода реки через горы, пороги и водопады сменяются одни другими. Тем не менее в целом, долина Куилу оказывается—по сравнению с долиною Огоуэ—менее загроможденною скалами, а общий наклон отдельных участков её дна к берегу моря более пологим; при пробеге же реки по плоскогорию река, впрочем неглубокая на этом плесе, не имеет на расстоянии двухсот километров ни одного порога. Возможно, что, вследствие этих преимуществ, делающих реку Куилу более доступною для судов, ей суждено стать одним из бойких африканских торговых путей сообщения, по крайней мере на большей части своего протяжения. Поднимаясь по её долине, можно, с одной стороны, достигнуть, в расстоянии менее чем сто километров от Конго, области, которая, как говорят, изобилует месторождениями меди и свинца, а с другой стороны, при посредстве естественного прохода через горное плато,—проникнуть в другую долину, спускающуюся к Конго, книзу от озера Нкуна, Stanley-Pool европейских путешественников, т.е. к тому пункту, с которого начинается лестница водопадов, делающая невозможным судоходство по этой части Конгской реки. Таким образом, железная или даже обыкновенная дорога сделала бы возможною—минуя тягостный путь через ряд водопадов—перевозку товаров с берега моря непосредственно к среднему течению Конго. Это-то обстоятельство и было причиною того большого оживления в спорах представителей Франции и государства Конго, когда предстояло решить, кому должна принадлежать эта многообещающая долина.

Колебания в прибыли или убыли воды в реках обнаруживают в общих чертах и явления климата. Так, уровень воды в Огоуэ начинает подниматься в сентябре и к средине декабря достигает своего максимума; затем, до конца января вода убывает: сезон зимних дождей—обусловливаемых перемещением, вслед за солнцем, к югу также пояса экваториальных штилей и облаков—оканчивается, и наступает кратковременный сухой сезон. Вслед за ним начинается сезон больших дождей; при этом, уровень реки представляет колебания, соответственно изобилию или редкости дождей,—но, в среднем, повышается до первых дней мая, когда достигает наибольшей высоты. После второго дождливого сезона, вода правильно убывает с 15 мая до сентября: это—сезон большой засухи, так как солнце увлекло весь пояс облаков к северу. Нужно заметить, что геометрический экватор не совпадает в этих областях с экватором метеорологическим; вследствие этого, Габон, хотя и лежит под равноденственной линией, с точки зрения климата находится в действительности в южном полушарии, и переход из одной половины земного шара в другую совершается в 250 километров севернее, около устья Рио-дель-Кампо. От этой части поморья до мыса Лопец и от последнего до португальской территории дожди постепенно уменьшаются. К северу от Габона среднее количество дождя исчисляется в три метра в течение года; в Габоне же, по наблюдениям, продолжавшимся десять лет, оно равно 2 метрам и 51 миллиметру. Но, конечно, внутри страны, в горах, задерживающих дождливые ветры, количество это гораздо значительнее. На берегу Лоанго оно сильно колеблется: так, достигнув в 1875 году 1 метра и 578 мм., оно в 1877 году равнялось всего лишь 300 миллиметрам. Количество выпадающей влаги соответствует учащенности и густоте облаков, и основанная на изысканиях Teisserenc de Bort карта изонефов показывает, что из всех стран на западном берегу Африки самая большая облачность наблюдается в Габонии. Различию во влажности соответствует различие в растительности и в наружном виде страны. Между тем, как во влажной северной области и горы, и долины покрыты сплошным лесом, на сравнительно сухом приморском берегу Лоанги леса уже чередуются с саваннами. Этим прерывающим темную зелень больших лесов прогалинам или «луговинам» португальцы дают название sernas; вид саванн изменяется соответственно произростающим на них четырем родам злаков; трава на некоторых из них так высока, что совсем скрывает всадника с конем. На плоскогориях внутри страны, между реками Куилу и Конго, лесов уже не существует, и взору представляются лишь безграничные луга и кустарники.

Годичная температура колеблется в Габоне между 25° и 26° Ц.: в период самых жарких дней, в марте и апреле, колебания термометра совершаются между 26° и 34°, а в период сравнительно холодных июльских и августовских дней—между 23° и 30°: разница между крайними месячными температурами не достигает и 11°. Крайния температуры в промежуток двух лет оказались: для Чинчочо (под 10 град. и 9 мин. южн. шир.) maximum 38,2°, minimum 14,8°; и для Сикангэ (0 град. 30 мин. сев. шир.): maximum 34,4° и minimum 17,4°. Таким образом, в Габоне надо бояться не жаров, а содержащагося в атмосфере большого количества паров воды. Бризы с берега и с моря чередуются с большой правильностью; именно: ветры с берега начинаются около одиннадцати часов вечера или с полуночи и дуют в утреннее время; ветры же с моря поднимаются с одиннадцати часов утра и продолжаются во время послеобеденное; таким образом, для кораблей время входа в заливы, а также и выхода из них, уже заранее определено воздушными течениями. Но, кроме береговых ветров, массы атмосферного океана увлекаются также общими ветрами, южными и юго-западными: ветры эти настолько сильны, что парусные суда, идущие от Камеруна к Габону, следовательно, и против ветра, и против течения, употребляют втрое более времени, чем на обратное путешествие, которому благоприятствует и водное, и воздушное течение. Что касается торнадосов, то они бывают преимущественно в тот период дождей, который приходится на первые месяцы года, при чем почти всегда разражаются вечером, между восемью и десятью часами вечера. Торнадосы вообще так часты, что Понель насчитал в течение восьми месяцев на мысе Лопец только двадцать два дня, в которые не слышался гром. Этих ветров особенно не боятся, а по причине приносимого ими освежения воздуха европейцы Либревилля приветствуют их даже с радостью. Гибельное влияние климата чрезвычайно усиливается для белых теми испарениями, которые поднимаются из болот. Пребывание на берегах Огоуэ не считается столь же нездоровым, как пребывание в Габоне, несмотря на то, что около берегов реки имеется много побочных каналов (мариго) и обширных, но не глубоких разливов реки по низинам. Причина этого иммунитета заключается в том, что и ложе реки, и окрестная почва состоят из песка: кверху от дельты ил и тина встречаются редко, а миазмы, по преимуществу, исходят из тинистого дна. Со всем тем, число исследователей, скончавшихся в бассейне Огоуэ, уже довольно велико, так как климат этой страны не таков, чтобы, подвергая себя всем опасностям, можно было безнаказанно изнурять себя работой. Опасна для европейца, по словам туземцев, между прочим, и вода реки Комо: обладая даже прекрасным здоровьем, выкупавшийся в ней европеец выходит из воды с кожею, покрытою прыщами. Вообще, в Габонии нет ни одного белого, который бы вполне ускользнул от лихорадки или от язв на голенях. Часто эти болезни чередуются друг с другом. У некоторых же европейцев, изъеденные язвами голени, покрываясь струпьями, становятся столь же черными, как у негров.

Флора не представляет ни того богатства, ни того разнообразия форм, которые можно было бы предположить в области, находящейся в экваториальной Африке. В некоторых частях территории, обширные пространства даже вовсе лишены деревьев. И вообще, растительность, столь пышная на глубоких и жирных землях других тропических стран, умеряется здесь песчаною почвою. В тех же местностях Габона, где имеются лесные чащи, над всеми окружающими деревьями господствуют своими пирамидальными ветвями громадные драцены. Различные виды пальмовых деревьев—за исключением шоколадного, несвойственного туземной флоре—высятся по берегам вод, и все промышленные растения других стран жаркого пояса без труда были разводимы миссионерами в их садах, но пока не дали практических результатов. Впрочем, и лесные растения, питавшие торговлю в первые годы занятия страны, понизились, во-первых, в своей относительной ценности, а, во-вторых, обходятся ныне торговцам дороже, так как с обеднением приморского берега лесами, идущие в торговлю продукты этих растений необходимо доставлять уже издалека. Между прочим, не вывозят уже больше красного дерева (baphia nitida), некогда имевшего большую цену и в некоторых своих разновидностях предпочитавшагося в красильном деле таким же деревьям из Бразилии: ныне плавающие около Габона пароходы употребляют это дерево на топливо. Туземцы продают купцам немного зеленого и черного эбенового дерева (diospyros), а также доставляют им каучук; но лиана, производящая гуммиластик, становится редкостью вблизи поселений, так как чернокожие имеют обыкновение срезать самый стебель растения, вместо того, чтобы делать на нем надрезы. Съедобными растениями туземная флора не богата. Однако, одно из племен, проживающих в бассейне Огоуэ, называемое окота, питается почти единственно довольно крупным зеленым плодом, имеющим приблизительно вкус какао: это—ягода в изобилии находящагося в их лесах растения дика. Растения же зерновые, плодовые, корнеплодные и съедобные клубневые—как и на остальном берегу—происхождения иностранного. Так, в конце XVIII столетия, в Лоанго картофель назывался bala n'Poutou, т.е. «европейским корнем», а шоколадное дерево—banga n'Poutou, т.е. «европейским орехом». На берегах Габона шоколадное дерево было посажено сосланными туда преступниками лишь в 1852 году.

Габонийская область прославилась своими крупными четверорукими. К югу от реки Огоуэ,—в лесах, окаймляющих мариго и озера вблизи рек,—встречаются в наибольшем числе те приматы с страшным лицом, на которых перенесли название «гориллы», данное Ганноном и его карфагенскими спутниками первоначально волосатым женщинам с африканского берега; туземцы зовут этих обезьян: нжина или жина. Полоса земли, обитаемая этим животным, простирается от Сен-Бенито до Лоанго; на верховьях Огоуэ оно весьма редко, и его никогда не встречали на берегах Конго, хотя, по словам некоторых авторов, его, будто-бы, находили в земле Ниам-Ниам. Об этом звере имелись лишь смутные рассказы чернокожих, пока, в 1847 году, американский миссионер Savage не нашел на Габоне черепа гориллы, который им был дан бостонским анатомам для изучения. Лет двенадцать спустя, путешественник дю-Шалью встречал и охотился за этими ужасными обезьянами в их родных лесах; однако, опьяненный своим триумфом, дю-Шалью видел в этом животном более страшное создание, чем оно есть на самом деле: не повторяя басен негров о том, что, будто-бы, гориллы нападают на слона и иногда вступают в правильные сражения с жителями деревень,—дю-Шалью описал младшего брата Неандертальского человека чудовищем в шесть футов высоты, которое смело идет на человека, грузно переваливаясь своим огромным туловищем на коротких ногах, разевает пасть, чтобы показать свои страшные челюсти, затем вдруг останавливается на несколько секунд, чтобы, под ударами своих кулаков, заставить звучать свою грудь на подобие барабана, и зареветь могильным и пронзительным голосом, слышным на пять километров в окружности! Горе противнику, если чудовище не будет убито первым выстрелом! Зверь бросается на охотника, одним ударом зубов разбивает в дребезги оружие, а руками разрывает или переламывает ему позвоночник. Однако, путешественники, посещавшие прибрежья Огоуэ после дю-Шалью, не описывают уже «царя лесов» таким грозным созданием. В действительности горилла—которую легко приручить, если поймать совсем молодою и если она не уморит себя голодом—представляет трусливую обезьяну, бегущую перед человеком и не отваживающуюся пускать в ход свои мощные мышцы; средний рост её, повидимому, равняется полутора метрам; однако тот экземпляр гориллы, который дю-Шалью доставил в Англию, по измерению Оуэна, имел 1,670 миллиметров,—рост, превосходящий средний рост европейца; а Понель видел, около Боуэ, одну гориллу, рост которой был не менее 1 метра и 724 миллиметров. Из большей части тех лесов, в которых гориллу находили первые охотники, она исчезла: ее уже не видят на острове мыса Лопеца. Во время пребывания германской экспедиции в Чинчочо, животное это не переступало на юг за Лоангские леса.

Шимпанзе тоже обитает в Габонии, особенно в южном бассейне Огоуэ и в бассейне Куилу, но он весьма редко встречается по соседству с жилищами людей и ловится гораздо труднее гориллы, так как весьма ловко лазит по деревьям и, для сокрытия от взоров охотников, взбирается на маковки деревьев; однако он любит держаться около лесных лужаек. Ручнеют молодые шимпанзе, как и другие обезьяны этого семейства, весьма легко. Nchfego mbouve (troglodytes calvus) представляет менее рослое, чем шимпанзе и горилла, животное, с лысою головою и меланхолически кротким выражением лица. Эта обезьяна устраивает себе из веток и листьев гнезда, которые, при помощи сплетенных лиан, крепко привязывает к толстым сучьям. Дю-Шалью открыл еще одну разновидность троглодита, называемую куда или кулу; это животное, очень редкое, от габонийских человекообразных отличается более значительною емкостью черепа в сравнении с своим ростом, менее прогнатическим лицом, более высоким лбом, возвышающимся над менее выпуклыми надбровными дугами, и ушами, едва отличимыми от ушей человека. Из всех обезьян, троглодит кула, быть-может, всего более приближается к типу человека, так как, конечно, расстояние между первой из обезьян и последним из людей менее велико, чем между двумя крайними представителями человеческого рода. Жан де-Брацца тоже открыл в бассейне Огоуэ один новый вид обезьяны: colobus tholoni.

Льва не встречают в лесах западной Габонии, но леопард и другие виды из больших животных семейства кошачьих там водятся, хотя на человека они нападают редко. Слон, который, по словам дю-Шалью, составлял будто-бы особую разновидность, стал ныне довольно редок; он удалился к плоскогориям внутри Африки и, как и в Камерунской области, бивни слона стали уже в торговле скорее редким предметом роскоши, чем предметом правильного обмена. Из диких зверей туземцы всего более боятся особой породы буйволов, которые с поразительною быстротою проходят в подлесье, и кабанов с белым лбом (potamochaerus albifrons), которые одним прыжком перескакивают чрез ручьи в несколько метров шириною: эти животные одомашнены в некоторых частях центральной Африки, но не в Габонии. Носороги еще довольно многочисленны в реках, и их встречают даже в соленых лиманах около мыса Лопец; таким образом оказывается, что это громадное толстокожее привыкло к морской воде в этой области Африки так же хорошо, как и в морских пространствах архипелага Биссагос. Говорят, будто ламантин поднимается также и в боковые потоки Огоуэ; по Зюссфельдту, он не редок в лагунах Лоанго, где также весьма обычен крокодил и где он никогда не нападает на человека. В лесах многочисленные грызуны живут рядом с обезьянами; замечательнейшие из них: кендо, самая маленькая из белок, и мбоко, т.е. «грызущий слоновую кость» (sciurus eborivorus), зубам которого в самом деле доступны слоновьи бивни.

Кроме млекопитающих, и остальной животный мир—птицы, рыбы, пресмыкающиеся и насекомые—доставил естествоиспытателям большое число новых форм, хотя в этом отношении страна оказалась менее богатою, чем другие части африканского материка. Натуралисты ловят там привлекательную золотистую кукушку (chrysococcyx smaragdineus), окрашенную сплошь в золотисто-желтый цвет, с изумрудным оттенком; металлического дрозда, не менее красивого, как и дрозд сенегальский; суимангу (souimanga magnificus) и серого попугая с красным хвостом, одного из тех, которые легче всего дрессируются. Одна из рыб Огоуэ, шондо, оказывается умеющею весьма искусно вырывать своим роговым рылом—для кладки яиц—геометрически правильные кругообразные ямки, располагая их, для выигрыша места на песчаных отмелях, косыми рядами. Остров Кориско, в своих лужах, пропитывает одну разновидность протея, а электрические рыбы живут в водах Куилу. Из змей, по большей части ядовитых, Компьенем изучены тридцать видов. Представители муравьев настолько грозны, что жители страны с полным правом опасаются их более, чем слонов и леопардов: в особенности свирепыми оказываются башикуэ. Случается видеть их полчища, в которых, между двумя рядами наблюдающих за порядком офицеров, двигаются миллионы индивидов, и всякое животное существо, не посторонившееся перед ними, обречено на неминуемую гибель; не заботясь о своей собственной жизни и заранее обрекши себя в жертву для торжества своей общины, они с яростью набрасываются на свою добычу; когда они проникают в какую-нибудь хижину, то живущие в ней люди спешат ее покинуть, а возвратясь уже не находят ни грызунов, ни насекомых, ни гадов: очистка произведена полная. Но башикуэ очень боятся блестящего света: так, если, следуя в избранном ими направлении, им доводится идти при непосредственном освещении солнцем, то под озаренною его лучами частью пути они вырывают галлереи и продолжают свое движение в темноте. Другие муравьи живут в деревьях, которые они окружают красиво скроенными покрывалами; иные, обитая на равнинах, возводят себе там из глины жилища, которые походят на совершенно правильные гигантские шампиньоны, с голубоватой кожицею: наконец, есть также красные муравьи, живущие в сообществе с термитами в их муравейниках, похожих на колоколенки. Что касается пауков, почти неизвестных в Камеруне, то, по словам Компьеня, в Габонии их «невероятное число видов»: моллюски, напротив, чрезвычайно редки. Великим бичем для страны является нарывная блоха, pulex penetrans, завезенная из Бразилии.

Население Габонии, также как в Камеруне и областях по Нигеру, состоит, повидимому, в большей своей части, из прибывших с востока негритянских племен. Подобно тому, как волны морского прибоя, прежде чем широко разлиться по прибрежью, набегают одна на другую, так и различные по происхождению и по языку племена, оттесняя все более и более своих предшественников к морским берегам, последовательно надвигались друг на друга в направлении к западу, при чем такое поступательное движение их оканчивалось или тем, что они истребляли встреченные племена, или же сливались с ними и образовывали новые народы. Таким образом, переселения следовали за переселениями, до бесконечности видоизменяя географическое распределение семейств и племен и делая, поэтому, невозможным всякое разделение рас. Имен народцев, рассеявшихся между морем и нижним течением Конго, насчитывают сотни; но между этими разобщившимися друг с другом группами сколько сходства в физических чертах, характере и нравах, свидетельствующего о некогда существовавших соседских или родственных связях между этими племенами!

С точки зрения привычек и промыслов, де-Брацца делит все эти народцы на две группы: на «людей кустов» или лесных, и на «людей приречных». Из них, прибрежные, будучи потомками негроторговцев и складчиками товаров, считают себя более цивилизованными, но зато люди кустов, при всей своей меньшей внешней вылощенности, умнее и менее развращены, в сравнении с племенами, проживающими около моря и рек.

Племена, наиболее известные и говорящие на языке, наилучше изученном миссионерами и лингвистами, суть мпонгуэ, м’понгуэ, понгуэ или понго. Расселены эти племена по берегам Габона, но язык их—самый распространенный во всей приморской области; именно, по Компьеню, на нем постоянно говорят восемь племен, понимают его одиннадцать других племен, а некоторые из его слов известны почти на протяжении всего края. Этот язык, первый лексикон которого появился уже в 1840 году, представляет один из наиболее замечательных типов обширного семейства наречий банту, и знакомые с ним признают, что из всех языков на материке только он один и отличается как благозвучностью, так и логичностью своих форм: на нем—благодаря точности и совершенству правил, управляющих соединением корней и приставок—можно с удивительною ясностью выражать все идеи, а словарь языка, не подвергаясь запутанности, может увеличиваться до бесконечности. На этом языке миссионеры были в состоянии переводить Евангелие и писать религиозные сочинения, не заимствуя ни одного иностранного слова. Мпонгуэ—называющие себя также айого, что значит «мудрые», обладают большим количеством песен, басен и преданий, которые они и пересказывают в часы вечернего досуга; кроме того, у старейшин их имеется также тайный язык, называемый ими: «сокровенные слова», которые, можно думать, составляют остаток древнего языка, сделавшагося, по преданию, священным. Переход от языка мпонгуэ к другим языкам довольно резок; но, тем не менее, родственность между языками африканских склонов к Атлантическому и Индийскому океанам сохранилась: именно, пятая часть слов языка мпонгуэ встречается, в свою очередь, и в языке сауахили на восточном берегу Африки.

Должно, однако, заметить, что нынешние мпонгуэ—в собственном смысле этого слова—представляют лишь слабые отпрыски некогда значительной нации, так как мало-по-малу они сливаются с теми чернокожими, которые надвигаются извнутри страны. Семейства, называющие себя «дочерями почвы» и отличающиеся красотою, постепенно исчезают, уносимые эпидемическою оспою, легочною чахоткою, золотухою и последствиями невоздержной жизни. Многие из туземцев курят листья лиамбы (растения вроде конопли), и от такого курения впадают, подобно восточным народам от гашиша, сначала в неистовство, а затем в отупение: вообще эта пагубная привычка приводит их к преждевременному увяданию. Затем, все увеличивающееся вымирание расы обусловливают также и весьма частые искусственные выкидыши. Наконец, многие габонийцы—не желая отбывать натуральную повинность по содержанию дорог и набережных в Либревилле—переселяются на остров Кориско, на котором они занимаются рыболовством. Таким образом, на берегах лимана представителей племени мпонгуэ осталось лишь весьма немного, да и те уже утратили свои первоначальные нравы; одни из них, группируясь около католических или протестантских миссионеров, называют себя христианами; а другие, сохраняя своих фетишей, выпрашивают крестики у европейцев и продают своих, выстроганных из дерева, богов за боченки с водкою. Будучи остроумными, эти мпонгуэ отличаются непостоянством, тщеславием и болтливостью, вследствие чего для работ по управлению их приходится заменять нанятыми людьми из племени кру или из сенегальцев.

Чтобы видеть туземцев, еще не утративших характеристических черт своей расы, надо идти далеко от Габона, к племенам: мбута, на берегах бухты Кориско, булу, на р. Комо, нкоми и орунгу, на нижнем течении Огоуэ, ининга и галоа, около озера Зоненге. Все эти племена вообще сильны и хорошо сложены, кожу имеют отливающую прозрачным бронзовым цветом, лоб высокий, глаза блестящие, лицо умное. Женщины из племени галоа считаются даже самыми красивыми во всей Габонии, вследствие чего начальники соседних племен стараются обзавестись, частью путем похищения, частью же путем покупки, возможно большим количеством девушек из того края. Вообще продажа белым или чернокожим иностранцам своих женщин составляет, после сбыта в Либревилль домашней птицы и цыновок, главный промысел местных жителей, в особенности тех из них, которые проживают по соседству с мысом Лопец, где некогда находился один из главных притонов негроторговцев на африканском берегу. Однако, хотя женщины и считаются просто товаром, тем не менее они находят средства для самозащиты: именно, в каждом племени основались по образцу мужских франкмасонских обществ, женские тайные общества, и при помощи хитрости и чар этим сообществам удается приобретать иногда большую власть, участвующие в них женщины устраивают свои собрания в лесах, вокруг медного котла, наполненного травами-фетишами; и к этому священному месту их совещаний никогда не осмелится приблизиться ни один мужчина, как равно женщины никогда не дерзнули бы произнести магическое слово «ясси», употреблять которое имеют право только мужчины: такое преступление повлекло бы за собой смертную казнь. Чтобы устранить дурной рок, женщины расцарапывают себе кожу, прикрывают голову моганою, присоединяемою к убранствам в прическе, к ожерельям и кольцам из бус, которыми они украшают себе грудь и шею.

Селениям, как и жителям их, покровительствуют фетиши, вследствие чего вход в главную аллею села—находящуюся между двумя рядами хижин—защищают от злых духов либо ветвями деревьев и лоскутами тканей, либо очистительным огнем. Вещами, которым приписываются охранительные свойства, окружают также и могилы; но, для более действительного охранения мест погребения начальников племени, прибегают к утаиванию от посторонних их могил, которые и вырываются близкими друзьями покойных в каком-нибудь укромном месте. Что касается самого погребения, то, вместе с трупами, кладут также и пищевые припасы, необходимые для дальнего путешествия; некогда, вместе с покойниками, зарывали также и их рабов, для доставления умершим на том свете собеседников; также секли жен, чтобы у них сохранилось воспоминание о проявленной обществом печали по покойном; но ныне эти обычаи, сопровождавшиеся, кроме того, людоедством, покинуты. Ежегодно мпонгуэ чествуют праздник мертвых; они сжигают траву на кладбищах и приносят на могилы бананы и мясо, которые и отведывают сами, чтобы наглядно показать усопшим, что принесенные кушанья не отравлены. Если затем к следующему утру пища исчезнет, то все племя радуется, так как такое исчезновение свидетельствует о принятии жертвы; напротив, если кушанья на могилах окажутся нетронутыми, то приносителям угрожают великия бедствия, для предотвращения которых снова приготовляют погребальные яства, которые, конечно, рано или поздно и будут съедены лесными животными и птицами. Галоа полагают, что умерший оживает в форме животного, и обыкновенно в форме бабочки. Ислам еще не проник в Габонию; и хотя обрезание детей и обыденно у известных племен, а у некоторых справляется даже с большим торжеством, но это лишь древний обычай принигерских народцев, установившийся значительно ранее появления Магомета. По словам de-Brazza, у племени ма-дума обрезание совершается лишь в юношеском возрасте, между 18 и 20 годами.

Негры бенга или мбенга, живущие на небольшом испанском острове Кориско, говорят на языке одного происхождения и одного строя с языком мпонгуэ; но, тем не менее, различия между этими обоими языками настолько значительны, что позволяют предположить отсутствие всяких соседских сношений между этими племенами даже и в недавнее еще время. Повидимому, ни один из островитян, имевших в 1855 году преклонные годы, не был рожден на Кориско: все они прибыли с материка, из той области, которая расположена к северу от Муни. Области же распределения двух языков перемешались друг с другом столь причудливо, что, вероятно, натиск переселенцев с востока был крайне стремителен, и бегущие перед ними племена рассеивались направо и налево. Между одиннадцатью племенами, которые, по Compiegne’ю, говорят на языке бенга или на весьма близких к нему наречиях, есть и такия, как например племя шекиани, главная масса которых обитает к югу от Габонского лимана, затерявшись между племенами, родственными с мпонгуэ: таким образом вражеские нашествия разделили народ на доли, рассеявшиеся по разным областям. Однако, к северу от Муни, племена языка бенга сплочены в одну цельную этническую группу: кумбэ, мусседжи, эгара, ба-пуко, ба-ноко и ба-танга принадлежат к тому семейству, которое занимает морской берег вплоть до страны племени дуалла, находящейся уже в германских владениях. Так как в говорах поименованных племен встречается довольно большое число португальских слов, то это свидетельствует о долгом пребывании этих народов на морском берегу, к которому они были отброшены племенем фан, т.е. «людьми кустов». Другими указаниями на продолжительность сношений этих туземцев с европейцами служит их сравнительное равнодушие к фетишизму и колдовству. И вообще, посещаемые миссионерами чернокожие—даже и в том случае, когда они не обратились в новую веру—оказываются, из поколения в поколение, все более и более поколебленными в своих прежних верованиях. Сан начальника у этих туземцев передается не по наследству, а по избранию. Главное занятие бенга и их соседей на морском берегу—торговля: прирожденные торгаши, они без устали бродят вокруг факторий, чтобы только совершить меновую сделку. В этой области все служащие в факториях—из их племени; крумены, занимающие подобные же места в торговых учреждениях Камеруна, здесь уже не встречаются. Бенга также опытны и предприимчивы и в рыболовстве.

Весьма близки к бенга, по языку, бакалэ,—племя, еще не достигшее моря и обитающее во внутренних лесах большей части той, параллельной морскому берегу, полосы, которая простирается между Муни и Сетте-Камма. Главные колена этого племени находятся к югу от Огуэ: по Вильсону, численность его можно принять в сто тысяч человек; но, подобно мпонгуэ, ба-калэ быстро уменьшаются в числе, вследствие оттеснения их к западу племенами, направляющимися извнутри страны: так, за время одного поколения уже исчезли целые кланы. Говорят, будто ба-калэские женщины мало плодовиты, а междоусобные войны, процессы по обвинению в колдовстве и в особенности насильственные перемещения, обусловливаемые вторжением племени фан, увеличивают к тому же и естественную смертность. Подвигаясь с юго-востока вдоль р. Нгуниэ, ба-калэ рассеяли перед собою племя шекиани; в свою очередь, и сами они были разъединены другими завоевателями и должны были расселиться порознь, частями, между другими народцами. Впрочем, перемена местожительства не очень затрудняет ба-калэ; будучи от природы весьма склонны к кочевой жизни, они зачастую покидают свое селение, даже не убрав вполне и жатву с своих полей. Одною из главных побудительных причин к переселениям служит чрезвычайный страх смерти: когда два человека умирают друг за другом в промежуток нескольких дней, то ба-калэ воображают, что деревня их заколдована, а потому и спешат ее покинуть. Если, рассказывает по этому же поводу дю-Шалью, у престарелого отца нет сына, который мог бы за него заступиться, то старика выгоняют из села, чтобы он шел умирать в лес и не навлекал бы злосчастия на голову своих сограждан.

Ба-калэ держат рабов лишь в небольшом числе; пленников же своих они продают. Как и в большей части других племен Габонии, молодые люди осуждены на экзогамию: добывать себе жен они должны не только вне своих селений, но, если возможно, даже вне своего клана или колена; и только в случаях наследования, сын получает себе в супруги жен своего отца, за исключением, однако, своей собственной матери. У ба-калэ закон о наследстве иной, чем у сопредельных с ними племен: именно у ба-калэ отцу наследует сын, между тем, как у соседей—брат, а если брата нет, то племянник. Подобно габонийским женщинам, и у ба-калэ: женщины составляют сообщества для взаимной защиты; при этом местом для их собраний и совершения мистерий служит хижина, входить в которую мужчинам воспрещено. Закон о возмездии строго соблюдается в земле ба-калэ, но порою он применяется очень странным способом, свидетельствующим о весьма слабом развитии идеи справедливости. Так, если у кого-либо похитили барана, то обокраденный берет схожого с украденным барана из какого-нибудь другого стада; за этою второю кражею следует, в свою очередь, третья, уже со стороны обокраденного при втором похищении, а, затем, похищения следуют одно за другим до тех пор пока, наконец, община не возмутится и не восстановит справедливости. Если в каком-нибудь селе один из его обитателей будет убит посторонним селению человеком, то за кровь должно отплатить также кровью; но если убийца принадлежит к настолько могущественному клану, что тронуть его опасно, то обиженные съискивают себе жертву в другом каком-нибудь колене. Однако, истинным виновником второго преступления считается все-таки первый убийца, как зачинщик всего зла, и поэтому оба оскорбленные колена соединяются против того, которое дало убежище первому, теперь уже двойному, убийце.

С тех пор, как область р. Огоуэ стала часто посещаться белыми, ба-калэ изменили свой образ жизни. Прежде они были по преимуществу воины и охотники, а ныне стали торговцами, разнощиками и гребцами. Им принадлежит монополия перевозки товаров на протяжении одной части нижнего течения реки. Их наречие, ди-келэ, стало, в смешении с языком мпонгуэ, посредствующим торговым языком между приречными населениями вплоть до первых водопадов. Они перестали вырабатывать железо и медь, так как необходимую для себя утварь и оружие получают, при меновом торге, уже из Европы. Наконец, они перестали уже строить деревни на-подобие небольших крепостей, какие кое-где еще встречаются в лесу, защищенные крепкими воротами на обоих концах единственной улицы, на которую выходят фасады хижин.

Между племенами, населяющими берега Огоуэ кверху от деревень ба-калэ, Compiegne упоминает только об одном, говорящем на том же наречии: это племя ба-нгуэ (бангуэ), живущее в сотне километров к востоку от водопадов, у которых оканчивается среднее течение реки. Остальные же народны, за исключением племени фан, все принадлежат, по языку, к этническим группам мпонгуэ или мбенга. Негры ивили, на нижнем Огоуэ—родственные племени ба-вили, обитающему в верховьях Нгуниэ—смирные и трудолюбивые люди, пришедшие с юга и непрерывно возрастающие в числе на счет своих соседей; повидимому, они другой расы, чем мпонгуэ, но усвоили язык последних: на этом же наречии говорят также аджумба, прибрежные жители озера Азинго. Что же касается племен апании, ишого, ялибонго, окота, оканда, адума или ма-дума, ауанши и обамба, то их наречие с трудом можно отличить от говора негров, живущих на испанском острове Кориско. Ба-нгуэ—обладающие коммерческим духом, подобно своим сородичам ба-калэ, но менее развращенные соприкосновением с торговцами поморья и менее подвергшиеся гибельному действию водки—кажется, также ведут более оседлый образ жизни. Старинные нравы у них еще сохранились, удержался, между прочим, и обычай укреплять свои деревни. Женщины ба-нгуэ—по большей части одаренные богатырской силой—отличаются от женщин других племен рельефною татуировкою на грудию Ба-нгуэ, подобно своим соседям оканда, имеют чрезвычайную страсть к соли, которую и едят полными горстями, если, впрочем, соль не запрещена им фетишером, ибо в Габонии, также как в Камеруне и многих других странах земного шара, религиозные предписания строго регулируют пищу, при чем одно кушанье бывает разрешено, а на другое, напротив, наложено табу. Ерунда, т.е. запрещение какой-нибудь пищи, бывает временным для одних и постоянным для других, и от прикосновения к запрещенной вещи должны воздерживаться не только целые семьи, но даже целые колена и племена. Для женщин племени оканда, ерунда обнимает все виды мяса; кроме овощей, плодов и зерна, они могут есть только черепаху, которая в глазах окандских фетишеров есть существо сомнительное, «ни рыба, ни мясо». Женщина—будучи рабыней, так как она покупается—все-таки, опираясь на поддержку других женщин, обладает некоторыми средствами самозащиты. В коленах племени апинжи она может заставить уступить ее другому мужу, под условием, чтобы этот второй муж выплатил всю стоимость её покупки. Равным образом слуги могут менять своих господ; когда же раб убьет свободного человека, то вместе с рабом должен умереть и его владелец, ибо только свободный человек может искупить свободного.

К востоку от Габона и к северу от Огуэа, большая часть территории занята племенем фан, оттеснившим перед собою, в направлении с северо-востока к юго-западу, все остальные племена, как аборигенные, так и переселившиеся. Во время утверждения французов на берегах Габона, имя фанов было еще почти не известно в стране, хотя Bowdich и упоминает о них уже в 1819 году, под названием Paamways, характеризуя их как расу фула. Передовые селения их еще находились в глубине страны, на гористых плоскогориях, к северу от притоков Огоуэ. Ныне же они живут на берегах Комо, в непосредственном соседстве с поселениями мпонгуэ около Гласса и Либревилля; к северу они граничат с племенем батанга; к югу от Габона их разведчики достигли уже во многих местах моря; одно из их колен, сияке, занимает полосу порогов в верховьях Ивиндо, а осиэба переправились на плотах чрез среднее течение Огоуэ и даже проникли в области дельты, до Рембо-Овенго. Внушая страх всем другим народцам, они—на восходе своего могущества, и повсюду, где ни появляются, становятся бесспорными властелинами. Численность их только в тех областях, в которые проникали европейцы, предполагается равняющеюся двум стам тысячам, при чем с средины текущего столетия народ этот утроился не только вследствие непрерывной иммиграции, но благодаря также избытку рождений, так как фанские женщины, позднее выходя замуж, оказываются и более плодородными, в сравнении с женщинами соседних племен, именно мпонгуэ и мбенга. Будущее французского влияния в крае зависит по преимуществу от тех отношений, которые установятся между белыми и этими грозными завоевателями, так как другие племена, вследствие своего крайнего дробления, не в состоянии противопоставить европейцам серьезных затруднений.

«Фан», то-есть «люди», известны также и под многими другими наименованиями: так, французы в Либревилле обычно называют их пагуинами, и тех из них, которые живут в пределах Габонийской территории, делят на две главные группы: ма-кима на верховьях Огоуэ и ма-зуна—по соседству с Габоном; эти группы говорят на разных наречиях и ведут друг с другом кровопролитные войны; многие ма-зуна имеют около угла левого глаза особый голубой значек, как-бы клеймо. Кроме этих подразделений рассматриваемой расы, существуют также и другие; таковы мбакши, на севере, у которых, по словам их соседей, ноги, будто-бы, имеют «форму лошадиного копыта». По некоторым авторам, фаны—потомки тех джагга, которые опустошили королевство Конго в 17-м веке; однако, из словарей, составленных Wilson’ом, Lenz’ом и Zoller’ом, видно, что язык фанов того же корня, как и языки оттесненных ими племен; он тоже принадлежит к наречиям банту, хотя произношение в нем чрезвычайно гортанное, и иностранцы не в состоянии ему подражать; в частности же, он гораздо менее отличается от говора мбенга, чем от наречия мпонгуэ. Не подлежит сомнению, что в будущем изучение языка пагуан, а также и тех языков, на которых говорят в центральных областях материка, даст возможность распознать истинное родство этих завоевателей Габонии. Пока же между антропологами господствует мнение о принадлежности пагуинов к тому же самому семейству, как и племя ниам-ниам страны Рек и областей Верхней Уэллэ; и хотя эти части Африки отстоят от нынешнего местообитания пагуинов на полторы тысячи километров, но, тем не менее, все-таки возможно, что населяющие их племена родственны пагуинам. Последние сходны с ниам-ниамами в физическом отношении—оттенком цвета кожи, станом, чертами и осанкою; подобно ниам-ниамам, они также подпиливают себе резцы, заплетают волосы в одну толстую и в несколько отдельных кос, прикрывают голову корою деревьев и разрисовывают себе тело красящими травами; начальники их тоже одеваются в шкуру леопарда и употребляют те же дротики, снабженные несколькими остриями для разрывания мяса; синия бусы и раковина cypraea moneta одинаково употребляются для украшения как пагуанами, так и ниам-ниамами; одна и та же порода собак сопровождает охотников в обоих племенах; наконец, оба эти народца—людоеды, и на языке обоих слово ниа значит одно и то же, именно: «есть». Таким образом, фаны—это западные ниам-ниамы.

Цветом кожи пагуины светлее своих соседей на морском берегу и по реке Огоуэ, а волосы у них менее курчавы, вследствие чего некоторые через-чур рьяные классификаторы хотели выделить пагуинов в отдельную от всех остальных негров расу. Мужчины, единственное занятие которых состоит в ношении своего оружия да в хождении по лесам в погоне за дичью, вообще стройны и худощавы, хотя с сильно развитыми мускулами; ходят они поступью твердою, взгляд имеют уверенный, открытый, чем резко отличаются от габонийцев, имеющих рабский облик и понуро смотрящих в землю.

Напротив, пагуинския женщины, будучи обречены на все тяжелые работы по домашнему хозяйству и по возделыванию растений, по большей части, тотчас же по миновании первой молодости, становятся неуклюжими и некрасивыми; у большинства из них—ухватки диких зверей. Характеристичною и для мужчин, и для женщин чертою является выпуклость лба, который в виде полушара выдается над бровями. Что касается украшений, то между африканскими племенами мало найдется таких, у которых молодые парни и девушки более бы любили украшать свое тело, чем у некоторых колен пагуинов. К татуировке они прибавляют разрисовывание; волосы на голове убирают жемчугом, травами и перьями, шея и стан увешиваются гирляндами из бус, раковин каури и фарфоровых пуговиц, а лодыжки отягощаются медными кольцами, браслетами, схожими с теми, которые употребляют восточные африканцы: таким образом, некоторые женщины оказываются разукрашенными как фетиши и из-за тяжести украшений не могут даже ходить. Однако, когда женщинам приходится оплакивать смерть начальника или кого-либо из родственников, то они должны снять с себя все ткани, все убранства и оставаться вполне голыми или же прикрытыми одною листвою; тело же свое они должны вымазать желтою или зеленоватою глиною, которая и придает их коже оттенок трупа. Метисы белых, впрочем не многочисленные, у пагуинов считаются фетишами и подобно им и чествуются.

Людоедство—о существовании которого единогласно свидетельствовали все первые путешественники—повидимому, уже более не практикуется вблизи морского берега. Но внутри страны еще едят мясо взятых в плен на войне, при чем такая трапеза носит, однако, религиозный характер: именно, в священной хижине, вдали от взоров женщин и детей, воины съедают мясо, которое должно к их храбрости прибавить также храбрость и их врага. Говорят, будто-бы, таким же образом съедаются колдуны, и будто при многих обстоятельствах были приносимы в жертву и обмениваемы между деревнями для торжественных празднеств также и рабы. Как бы там ни было, людоедство становится у пагуинов все более и более редким явлением, и должно быть рассматриваемо в особенности как остаток их древнего культа; у некоторых племен имеют право на человеческое мясо только одни старики; для всех остальных оно есть фетиш. Как и у других соседних племен, трупы начальников погребаются тайно, чтобы их не могли найти злые духи и чтобы они не были осквернены врагами-чародеями, могущими воспользоваться ими для приготовления ядов или любовных напитков. Хоть и завоеватели, пагуины должны, однако, по мере приближения к морскому берегу и соприкосновения при этом с иноплеменниками, изменять свои нравы, в виду новых условий среды. Из звероловов они принуждены превращаться в земледельцев, лодочников и торговцев. Впрочем, практикуемый ими способ охоты приводит к совершенному истреблению лесных животных. При помощи лиан и кольев, они огораживают обширные пространства леса и загоняют туда всех встречающихся им зверей, ставя им в загоне для питья пироги с отравленною водою. Когда же загон наполнится животными, его запирают, и после этого приступают к убиению, по мере надобности, отуманенных отравою слонов; перебив с течением времени всех животных в одной местности, пагуины переселяются в другую, в которой повторяют тот же охотничий прием.

Из всех народов Габонии, фаны—самое деятельное и самое промышленное племя. Они искусные кузнецы и изобретательные оружейники, придумавшие—для охоты за пугающимися ружейных выстрелов обезьянами и антилопами—лук из эбенового дерева, стрелы которого обмакиваются в весьма тонкий яд, называющийся онаи. Славятся пагуины также и как горшечники, а из племен, проживающих в соседстве с европейцами, они лучшие садоводы; вообще, они—надежда колонии. Одни они во всем крае знали употребление монеты, которою у них служили маленькие железные кружечки, нанизанные, как у китайцев, на веревочку. Пагуане, живущие по берегам реки Комо—находясь ныне в переходном состоянии от кочевого к оседлому быту, от прежних условий жизни свободного воина к условиям жизни поставщика припасов для французов, живущих в Либревилле—всегда устроивают себе по два селения, удаленных одно от другого. У них есть селение приречное, выгодно помещенное в торговом отношении, но выставленное нападениям военных шлюпок, и селение лесное, куда жители, извещенные об опасности звуками там-тама или рога из слоновьего клыка, во-время и убегают; при этом, если их деревню на берегу реки выжгут, то это не важно: драгоценные вещи сохраняются в тех жилищах, которые расположены в лесу, а что касается сожженных хижин, то их можно восстановить в несколько дней. Все деревни располагаются таким образом, что внезапное нападение невозможно и, кроме, того, сторожа, с обеих концов улицы, оберегают село постоянно, и днем и ночью. Так называемая совещательная хижина, в которую собираются воины для обсуждения общих дел, а также и в торжественных случаях (при приеме, напр., путешественников и торговцев), находится в центре села, и всякий, кто может носить оружие, имеет право требовать, чтобы был выслушан его совет.

К востоку от плоскогорий, населенных фанами, к Конго спускается склон, обитаемый племенами, в этническом отношении принадлежащими к группе народцев великой реки; но к югу от Огоуэ, на морском берегу и на горах внутри страны, проживают различные племена, по своему языку приближающиеся к народцам Габонии. Таковы: камма, гумба или ма-гумба, поселения которых находятся по соседству с морем, лиманами и речными притоками между Огоуэ и Нианга; далее, на берегах Нианги основались ба-лумбо, ба-яка и ба-пуно; южнее, вдоль каналов-протоков, живут ба-вили, а еще далее ма-иомбе занимают область нижнего течения Куилу и приречных земель. Наконец, в том гористом крае, где берут свое начало верхние притоки Огоуэ, Нианги и Куилу, обитают а-шандо, родственные племенам ашандо, и а-шира на реках Нгуниэ и Рембо. По словам дю-Шалью, экскурсии которого были совершены в 1858 и 1865 годах,—а-шира, которые цветом кожи чернее своих соседей, принадлежат к числу самых красивых и самых умных народов Африки: грация а-ширских женщин и есть, будто-бы, даже одна из причин быстрого уменьшения численности этого племени, так как ба-калэ и другие народцы покупают за дорогую цену, или же просто воруют а-ширских девушек в возрасте невест. Но главные причины обезлюднения а-ширского края, вероятно,—оспа, много раз страшно свирепствовавшая, и употребление конопли или лиамбы, которая мало-по-малу ослабляет и губит а-широв. Из а-ширской земли и северные племена добывают себе это губительное снадобье, составляющее, вместе с водкою или алугу, «великое цивилизующее средство» во всей Габонии. А-ширы и смежные народцы: ба-пунго и а-шанго имеют привычку вырывать у себя по два верхних резца и подпиливать остальные зубы; что касается их шевелюры, то, обработываемая с удивительной тщательностью, она, под рукой артистов, принимает самые причудливые формы. Так, а-ширские женщины придают ей вид генеральской шляпы, с галунами, бахромой и развевающимися перьями.

Группы лиственных хижин, рассеянные по лесам среди поселений а-шонго и восточное, около большой реки, дают убежище семействам малорослых людей: а-бонго (обонго), пугливому народцу, питающемуся корнями, ягодами и дичью; это о-коа или а-коа, описанные Маршем, ба-бонго, виденные Фалькенштейном в Лоанго. По словам дю-Шалью, а-бонго—желтоватого цвета, с низким, убегающим кзади лбом, выдающимися скулами, боязливым взором и мелкими курчавыми завитками на голове; в сравнении с общею длиною их тела, ноги у них коротки. Из десяти измеренных путешественником женщин, самая рослая, почти исполин между остальными, была высотою в 1 метр и 53 сантим., а самая маленькая всего лишь 1 метр и 32 сант.: молодой же, достигший полного развития, мужчина не превышал 1 м. и 37 сант.; о-коа, виденные Маршем в пределах верхнего течения Огоуэ, были, в среднем, на десять сантиметров выше. У а-бонго вступают в брак друг с другом не только двоюродные, но даже и родные брат и сестра; объясняется это малочисленностью рассеянных колен этого племени, проживающего вдали не только от селений, но даже и в стороне от торных тропинок; около их хижин легко пройти мимо, даже и не приметив их,—дотого скрытно ютятся они в углублениях почвы и между скалами и утесами: по словам дю-Шалью, эти, сплетенные из ветвей, хижины имеют и в высоту, и в ширину не более 1 метра 30 сантиметров. О-бонги поспешно хоронят своих мертвецов, либо в дуплах деревьев, либо на дне ручьев, отведя на-время воду. Следует заметить, что соседи их, а-шонги, обращаются с ними очень ласково, почти с нежностью, и когда а-бонгские женщины приходят на рынок, их одаривают бананами и другими плодами. Хотя и весьма мало смешиваясь с соседними племенами, о-коа с верховьев Огоуэ мало-по-малу усвоивают их нравы. В пределах обитания племени оканда, о-коа любят лакомиться мясом питона [из сем. удавов], за которым они охотятся с копьями и предварительно зажегши траву. Маршу довелось посетить, между прочим, одну деревню о-коа, начальник которой обладал могущественным фетишем, предотвращающим смерть детей в раннем возрасте: вследствие этого, к нему отовсюду присылали в пансион женщин и детей.

Различные народцы, живущие по соседству с берегом моря, к югу от Нианга,—очень смешанного происхождения, хотя их и называют общим именем ба-лумбо или ба-вили. Так как эта часть морского берега находится между рынками Габона, с одной стороны, и рынками португальских факторий около устья Конго, с другой, то многие из беглых невольников, ускользавших от негро-торговцев на севере и на юге этой области, некогда укрывались на здешних опасных пляжах, защищаемых бурунами, болотами и лесами. Смешиваясь с туземцами, эти беглецы образовали новые группы, которые, однако, не отличаются по своим обычаям и нравам от соседнего с ними, живущего глубже в стране, племени ба-яка, столь замечательного по своему гармоническому и ласкающему слух выговору; как и это племя, ба-вили обвертывают своих мертвецов и подвешивают их, при помощи перевязей, к деревьям; и у ба-вили тоже имеются могущественные фетишеры, которые, совсем запрещая женщинам есть мясо козы и домашней птицы, предписывают им заниматься обработкою полей и во всем слушаться своих мужей. Татуировка и обмазывание тела не имеют такой важности в их глазах, как у негров, живущих внутри страны; однако, и между ними встречается еще много туземцев, которые по-прежнему татуируются и обмазываются. Поморские ба-вили и ба-лумбо избегают сношений с европейскими торговцами, так как воспоминания о времени торговли неграми вовсе не такого свойства, чтобы возбуждать любовь к белым. К тому же, ба-вили нет надобности и вести торговые сношения с белыми: вместе с бананами и другими плодами своих плантаций, они в изобилии имеют необходимую пищу, благодаря мариго, которые тянутся параллельно морскому берегу и которые усеяны устричными мелями; берега этих каналов-протоков покрыты кухонными остатками, свидетельствующими о том, какую громадную пользу приносят моллюски в деле питания данных племен. Главный промысел ба-вили и ба-лумбо заключается в добывании соли. Но, при этом, они не ждут, подобно жителям Средиземного моря, того времени, когда солнце испарит воду из луж и когда на дне этих последних осядут соляные пласты, а добывают соль при помощи искусственного нагревания. В каждой хижине имеется глиняный горн, который наполняют морскою водою и под которым поддерживают сильный огонь; отлагающуюся соль упаковывают в цилиндрические коробы и продают ба-якским маклерам, предпочитающим её соли европейской. Прежде для добывания соли исключительно употребляли медные тазики, которые ныне считаются предметами роскоши, и из которых вырезывают также пластинки для украшения ружей и ножей.

Ма-йомбе, обитающие на р. Куилу и в португальских владениях, подразделяются, как и все другие народцы этой области, на большое число республик различной величины: от одной лишь деревни до союза из нескольких общин. Эти негры уже целые века находятся в сношениях с португальскими торговцами, вследствие чего, как их дома, так и сараи для складов, по способу постройки, напоминают европейские; также и в наречие их вошло множество выражений из языка Камоенса. Однако, с углублением внутрь страны, к востоку, по ту сторону пограничных гор, перейденных исследователями лишь очень недавно, влияние цивилизации белых быстро исчезает. И каких только диковинок не рассказывали ма-йомбе о своих восточных соседях: ба-куния, ба-камба и других! Одни из них, будто бы, сущие карлики, другие—великаны; в некоторых племенах все люди имеют-де только по одной руке или по одной ноге; люди с хвостами, прежде чем сесть, вырывают-де ямки для своих хвостов. Возможно, однако, что между этими легендами есть и такия, в основе которых лежит правда: такова, напр., легенда о короле, который не иначе поднимался с места, как вонзив по копью в грудь двум несчастным, осужденным на смерть!

Что касается племен, обитающих в южной части территории, в пределах тех небольших речных бассейнов, которые находятся между реками Куилу и Конго, то они смотрят на себя как на обладающих высшею цивилизациею и ни-за-что не хотят быть уподобленными варварским северным племенам. Впрочем, они и на самом деле принадлежат к другой этнической группе и составляют переходную ступень между банту габонийскими и банту конгскими: их расовое имя ба-фиот или ба-фиорт, а язык их почти не отличается от того языка, на котором говорят приречные жители португальской Конгской провинции. Как известно, в XVI столетии и в первой половине XVII, весь край, ограничиваемый на севере рекою Куилу, составлял часть империи «великого отца» или мфума, короля Конго; но представителями власти монарха являлись его наместники, муэне или мани-фума, и эти вице-короли мало-по-малу сделались независимыми. Так образовались: Королевство Лоанго—первое по значению—и два другие государства: Каконго и Нгойо, которые, в свою очередь, подразделялись еще на автономные провинции, имевшие каждая своего начальника, с состоящими при нем министрами и советом старейшин. После смерти короля всегда выжидали несколько лет с его похоронами, а в течение этого междуцарствия власть вручали ма-бома или «господину страха». Легенда гласит, будто при последней смене монарха, подвластные ему племена не оказались настолько богатыми, чтобы, даже выждав установленное количество лет, устроить своему великому королю похороны, достойные его могущества, и оттого совсем отказались его хоронить: поэтому он считается все еще живущим, а нынешние начальники, оффициально лишь его уполномоченные, суть не более как мани, или вице-короли; это, однако, не препятствует им окружать себя таким же величием, как если бы они сами были императорами, и в сношениях с подданными придерживаться самого церемониального этикета. Многие из них носят португальские имена, а титулы и должности окружающих их лиц напоминают о том влиянии, которое некогда здесь имели представители лиссабонского двора. В прежнее время эти вице-короли могли прикасаться из заморских вещей только к оружию, металлам и изделиям из дерева и слоновой кости: взгляд на всякую европейскую ткань был им воспрещен.

Равным образом, еще не исчезли совершенно из религии ба-фиотов и следы обрядов, преподанных им португальскими доминиканцами. В конце XVIII столетия, значительным «христианским» центром было поселение Мангюэнзо, находящееся в восточной части Коконго. В некоторых местах приморские поселяне еще совершают крестные ходы, а детей крестят, но, по достижении юношеского возраста, все-таки подвергают обрезанию. У большинства ба-фиотов главный бог, Нзамби, есть существо женское, смешиваемое ими с Са-Мануэлу, Пресвятою Девою Мариею, и с «землею, матерью всего»: ораторы, которым предстоит произнести торжественную речь, никогда не преминут прежде всего призвать имя богини, а жрецы обращаются к ней с молитвами, стоя на пирамиде из костей животных. У бафиотских богословов существует также и идея о некотором роде Божественной Троицы: Нзамби, мать Конго, присоединила к себе своего сына для управления вселенною, а третье лицо—наименование которого, Deisos, очевидно португальского происхождения—принимает участие в правлении миром. Представителем богини является фетиш, более уважаемый, чем другие, и наказывающий смертью тех нечестивцев, которые едят запрещенное мясо: быть-может, в этом суеверии следует видеть воспоминание предписаний о посте. Каждая молитва, обращенная к фетишу, подкрепляется вколачиванием гвоздя в чурбан, изображающий священный лик богини: ибо для того, чтобы богиня помнила о мольбе её смиренного поклонника, необходимо, чтобы впечатление от моления было глубоко и даже болезненно; поэтому же, прежде всякий приговор, для получения действительной силы, должен был подкрепляться жестоким ударом, наносимым преступнику. В целом, религия ба-фиотов есть так называемый культ мкисси-бома, или «фетиша ужаса», одновременно и доброго, и злого духа, которому поклоняются и которого страшатся. Человеческие жертвы при погребении короля приносились еще в 1870 году, а одна ведьма была сожжена перед факториями белых в Кабинде в 1877 году. Как и сенегамбийские и сиерра-леонские негры, ба-фиоты имеют своих блюстителей общественной нравственности, ба-дунго или пагасариос, которые являются в села ночью—замаскированные, одетые в листву и вооруженные деревянным мечем—для наказания неверных жен, указания воров, а также и для воровства, производимого уже ими самими, при чем они требуют себе все то, к чему прикоснется их деревянная сабля. Места, предназначенные для поклонения домашним богам, представляют обыкновенно пространства, покрытые травою и цветами и окруженные бесплодною зоной: здесь, по словам легенды, некогда и опочили сыновья короля Конго, после того, как они прибыли в страну для управления ею от имени своего отца. Но кто же этот бог Конго, так прославляемый ба-фиотами? Вероятно, они видят в нем в одно и то же время духа великой реки, которая течет на юге их территории, и душу того императора, которого подданными были их предки.

Ба-фиоты, называемые португальцами кабинда или кабенда—по имени торгового городка, расположенного на берегу бухточки, в шестидесяти километрах к северу от устья Конго—славятся как искусные лодочники и моряки: они сами строят пальяботы, т.е. прочные гребные суда, на которых и совершают каботаж по Конго и морским и речным берегам Африки на протяжении от Габона до Моссамедеса. Подобно племени кру, ба-фиоты временно эмигрируют на борты судов или в фактории белых: к югу от Камеруна, все фактории, где не может быть применен труд местных негров, принимают к себе кабиндов. Они также весьма искусные каменщики, повара и портные, и вообще в южных португальских владениях кабинды составляют большую часть ремесленного сословия. Несомненно, что кабиндов, проживающих вдали от своего отечества, несравненно больше, чем остающихся у себя на родине.

В Кабинде и у соседних племен время не делится на периоды, состоящие из семи дней, как в странах христианских и мусульманских. У них каждый четвертый день посвящается относительному покою: так, в этот день не выходят на работу в полях. Женщины у кабиндов вообще гораздо свободнее, чем у других негритянских племен Габона и Огоуэ; напр., наследство передается по женской линии, и часто молодая девушка имеет право избрать себе мужа; брак считается заключенным, даже вопреки воле родителей, если девушка приготовила два блюда для своего избранного и если он съел их в её хижине. Замечателен также один факт, который ставит кабиндов, а также и всех ба-фиотов весьма высоко в среде народов, и который заключается в том, что смертность детей равняется почти нулю; семьи здесь не многочисленны, но зато матери не теряют своих грудных питомцев, которые растут не зная рахитизма, ни других многочисленных болезней, столь обыкновенных в цивилизованных краях. Между кабиндами нет ни хворых, ни плешивых: их голова узкая и высокая и всегда покрыта густыми волосами.

Вероятно, пройдут еще долгие годы, прежде чем другие негры области, лежащей между Гвинейским морем и р. Конго, окажутся способными принимать участие в промышленном и торговом труде с тою же ревностью и с таким же уменьем, как и кабинды; по крайней мере, с тех пор, как белые прошли по их территории в разных направлениях, среди них совершилась настоящая революция; они уже более не отгорожены узкими пределами своих местообитаний, из которых им доводилось выходить только в качестве захватчиков или в виде просящих убежища. Еще не так давно гребцы различных племен наталкивались на непреоборимые преграды на р. Огоуэ, и даже европейцы в течение долгого времени принуждены были останавливаться около мыса Фетиша, находящагося за слиянием Нгуниэ с главною рекою. И хотя эту святую святых духи постоянно охраняют и поныне, но теперь они довольствуются каплею водки и листком табаку, ввергнув которые, в виде жертвы, в реку, путешественник уже беспрепятственно может совершать свой дальнейший путь. Так, Брацца, в 1883 году, мог уже подняться по реке с флотилией, состоявшей из 58 пирог, на которых помещались 60 тонн товаров и 900 людей самого разнообразного происхождения: белых, сенегальцев, круменов, габонийцев и приречных обитателей Огоуэ. С тех пор, как туземец, сделавшийся солдатом и научившийся владеть оружием, включительно до перевозчика и чернорабочего, могущего нести тюк в течение семи дней, около семи тысяч человек снуют вверх и вниз по реке, перенося и перевозя различные товары, при чем, применяясь к новому порядку вещей, позабывают свои старинные обычаи. Теперь в Габонии нет ни одного племени, которое бы заграждало путь чрез всю страну и таким образом препятствовало бы торговле. А между тем в былое время требовалось более года, чтобы какой-нибудь нож или ожерелье могли с берега моря достичь до среднего течения Конго.

Отныне внутренния области открыты для белого человека, и народцы, не принимавшие до сих пор никакого участия в мировой торговле, теперь могут, в свою очередь, обменивать камедь и бивни слона на европейские товары; но в то время, как для этих, еще недавно совершенно изолированных населений открывается новая эра, возникает вопрос: готовы ли уже приморские племена совершить в своем промышленном развитии соответственный прогресс, который должен выразиться в переходе от простого сбора плодов к земледелию? Без правильного пользования почвою, Габония не может иметь никакого экономического значения; ей придется оставаться лишь местом для содержания гарнизона, якорною стоянкою и передаточным пунктом между морским побережьем и внутренностью страны, небольшою группою факторий и миссий. А между тем—кроме исподоволь совершающейся замены мпонгуэ более работящими и более смышлеными пагуинами—не существует еще указаний на большие перемены в Габоне. Помимо менового торга, с сопутствующими ему обманами и пороками, попытки к цивилизации были столь малозначительны, что почти все еще предстоит совершить в будущем. Правда ли, что цивилизаторские попытки относительно племен, обитающих по сторонам дороги от Огоуэ до Конго, чрез Алиму, совершаются ныне с благоразумием и добросердечностью? Сколько дикарей, которые описывались первыми путешественниками как свирепые существа, будто недоступные никакому прогрессу, превратились—благодаря справедливому и благожелательному обращению с ними—в преданных друзей и людей, стремящихся к приобретению познаний! Более же всего, по словам Брацца, следует остерегаться вмешательства силы в это дело, подготовляемое терпением и кротостью,—иначе десятилетние труды будут разрушены в один день.

К северу от Габонского лимана, на континенте нет городов, есть лишь несколько факторий и миссионерских станов при устьях Сен-Бенито и других рек. Наиболее значительная группа чернокожого населения скучена на испанском острове Кориско, иначе называемом также «Островом Молнии», по причине гроз, которые наблюдались на нем первыми мореплавателями. Это—почти плоская, приблизительно в 14 кв. километров, земля, составляющая продолжение—впереди бухты Рио-Муни—того полуострова, на котором находится мыс Нинже или Сен-Жан. Из тысячи мбенга, которые проживают в нескольких построившихся на острове деревнях, более четверти умеют читать и писать, благодаря поселившимся между ними католическим и протестантским миссионерам. Из европейских купцов, однако, на острове не пребывает постоянно ни один: попытки голландцев, в 1879 г., превратить этот остров в торговую колонию были неудачны, и мбенгские землевладельцы так и остались единственными его обладателями. Оставленным в пользование одним туземцам оказывается также и островок Большой Элобей,—находящийся к северо-востоку от Кориско, в глубине бухты: и только остров Малый Элобей,—поверхностью всего в один квадратный километр, лежащий почти напротив устья Муни—занят иностранными торговцами. Отсюда они могут наблюдать за своими факториями на берегу материка и сообщаться с ними во всякое время, так как в этой тихой бухте, защищенной от ветров и волн островами Кориско и Большим Элобеем, не бывает бурунов (прибоя), и потому можно во всякое время нагружать и разгружать товары, не опасаясь аварий. На этом островке нет других жителей, кроме европейских купцов, с их агентами и служителями из племени кру, при чем необходимые жизненные припасы им ежедневно доставляют мбенги с Большого Элобея. Европейского стиля домики, снабженные широкими верандами—на которых вволю можно дышать морской бризой, имеют очень привлекательную наружность, и пребывание там относительно даже благоприятно для здоровья, вследствие чего Малый Элобей составляет санаторию для живущих на берегу материка. Хотя главный административный центр испанских владений на этом берегу континента, городок на острове Малый Элобей не имеет, однако, других торговых домов, кроме дома негоциантов из Гамбурга, не платящих Испании ни налогов, ни торговых пошлин. По довольно распространенному мнению, разногласие между Францией и Испанией относительно границ их владений на материке в пределах Габонии старательно поддерживается тою европейскою державою, подданные которой уже и теперь являются почти единственными извлекателями пользы из местной торговли. Оффициально острова бухты подчинены губернатору, управляющему островом Фернандо-По; но еще в 1885 году эта политическая зависимость их была фиктивной, и ни один испанский солдат не представлял на Малом Элобее суверенной державы.

Главный пункт французских владений, Либревилль (Либрвиль), названный так поселившимися там в 1849 г. освобожденными неграми,—расположен на северном берегу Габонского лимана, при основании и на вершине террасы, над которою высятся с севера горы Буэ и Боден, достигающие приблизительно двухсот метров; центральную часть города обыкновенно называют «плато», и помещающееся на нем массивное, с правильными очертаниями, здание правительственных учреждений господствует над остальными домиками и хижинами. Почва этого плоскогорья—железистая и доставляет камень, употребляемый на постройку зданий и для гидравлических сооружений. Имея всего только около полутора тысячи жителей, французов и других белых, сенегальцев, круменов и мпонгуэ,—Либревилль раскинулся, однако, вдоль рейда на пространстве приблизительно семи километров: внизу около проезжей дороги, находятся дома, окруженные садами; а в кустарниках, под сенью высоких драцен, ютятся бамбуковые хижины, обитаемые мпонгуэ. Западнее от «плато», на взморье, ближайшее заведение принадлежит католической миссии, где обучается более сотни детей различным ремеслам и возделыванию обширных плантаций деревьев: шеколадного, масличной пальмы и других, при чем эти плантации служат опытным садом и древесным питомником для всей той области Африки, которая заключается между устьями Нигера и Конго; так, отсюда, между прочим, было заимствовано и возделывание ванили, введенное на острове Св. Фомы. На другом конце Либревилля, называемом Барака, находится станция американских миссионеров, которым отныне предписано вести преподавание на французском языке, сделавшимся оффициальным. Близко оттуда находятся фактории Гласс, почти все принадлежащие иностранцам и представляющие гораздо более значения, чем фактории французские: таким образом, и на Габоне, как на Малом Элобее, в руках германцев находится наибольшая доля торгового движения. В конце 1873 года эвакуация этого поста, занимаемого ротою сенегальских стрелков, была почти решена, при чем охотно готовы были променять его англичанам на Гамбию; и только со времени приобретения французами бассейна Огоуэ, а также для образования Конгского государства, Либревилль снова получил действительную политическую важность. Однако, колония эта далеко еще от того, чтобы доставлять доход Франции: и налоги, и ввозные пошлины не возмещают и четвертой части годичных расходов. Так, в 1887 году, в бюджете Габонии исчислялось во франках: доходов на 482 тысячи, а расходов—на 2 мил. 434 тысячи.

Либревилль не имеет порта, а лишь мол, под защитою которого лодки и могут приставать без опасения: волнение с открытого моря редко проникает на рейд. Хотя ныне торговые сношения Либревилля и слабы, но не может быть никакого сомнения, что рано или поздно он сделается большим торговым центром. Он не только естественное складочное место для всех колониальных товаров, идущих из бассейнов Комо и Рамбоэ, но чрез эту последнюю реку,—воды которой зарождаются между холмами на юго-востоке,—Либревилль является также пунктом, командующим над путем по р. Огоуэ: поэтому, с проведением рельсового пути или даже обыкновенной дороги, доступной для проезда экипажей, весь торговый груз, плывущий по Огоуэ кверху и книзу от места соединения этой реки с Нгуниэ, должен направиться к Габонскому лиману. Следуя этому пути, Серваль и открыл в 1862 году среднее течение р. Огоуэ, обойдя при этом область нижнего её течения, подняться по которому не дозволяли ему приречные племена. Как только установится чрез французские владения правильный торговый путь с запада на восток, Либревилль несомненно превратится в исходный пункт, как для бассейна р. Огоуэ, так даже и для областей р. Конго. Но пока все это совершится, небольшой городок на берегу Габона, если и имеет какое-либо значение, то только как главный военный пост. Кроме садов католической миссии, существует лишь одна большая плантация в окрестностях Либревилля, именно кофейная плантация Сибангэ, основанная в 17 километрах севернее от «плато» одним германским домом. О состоянии торговли могут свидетельствовать следующие данные: в 1884 г., в Либревилль ввезено из Франции товаров на сумму 314.615 фр., вывезено же из Габона на 112.950 фр. Торговля Габона с иностранцами: ввезено на 3.905.521 фр., вывезено на 4.929.410 фр., всего же оборота было на 8.834.931 фр. В общем, торговля Габона с Францией и другими странами составила 9.262.476 фр., а с контрабандою приблизительно до 14 милл. фр. Всех судов, прибывших и отошедших, в 1883 году было 318, с вместимостью в 99.400 тонн; из них: французских 36, с вместимостью в 8.700 тонн, а иностранных 282, с вместимостью в 90.500 тонн.

Торговцами посещаются также и некоторые деревни на берегах лимана и впадающих в него рек. Главное из этих селений есть Нангэ-Нангэ на р. Комо; но чтобы найти поселение, где пребывают европейцы постоянно, нужно из Габонского залива отправиться к мысу Лопеца, отстоящему от Либревилля на 150 километров. На этом песчаном мысе, выставленном морским ветрам и брызгам набегающих волн, находятся склады товаров, предназначаемых для распродажи вдоль Огоуэ: это—начальная станция той цепи постов, которые де-Brazza основал на всем протяжении от берега моря до р. Конго. Кверху от дельты, одна из первых гаваней на реке, обладающая постоянным депо для товаров, порт Лапбарэнэ, находится в месте скрещения естественных путей, направляющихся, в одну сторону—к долине р. Нгуние, а в другую—к Габонскому лиману; там есть также несколько факторий и стан католических миссионеров. Выше, кверху от американской миссии и по соседству с первыми водопадами, на одном из островков находится селение, называемое Нжолэ: это главный пост на Огоуэ, охраняемый чернокожими солдатами и уже имеющий вокруг себя фактории. Выше этого селения прежде находилась граница свободной торговли, так как подниматься по реке вверх запрещалось всем путешественникам, кроме оффициальных исследователей. Затем, еще выше по реке, следуют поселения: Окота, Обомби и Ашука, лежащая близ Лопэ, пункта, в котором бывает посещаемая во множестве туземцами ярмарка, но в обычное время совершенно пустующего, Боуэ, Бунджи и Ластурвилль; последний пост назван так в память умершего там исследователя этой местности. Ластурвилль окружен рощами масличной пальмы. Здесь же строются пироги и составляются речные караваны, направляющиеся вниз—к Нжолэ, вверх—к Франсевиллю; при этом, почти все гребцы набираются между племенем а-дулла, так как соседния племена: окота, апинжи и оканда, находятся уже на пути к своему исчезновению. Недавно около Ластурвилля основалась католическая миссия.

Далее, миновав пост Думэ, находящийся в дивном краю веселых а-дума и вблизи одного из соименных ему водопадов, и водопад Ма-Поко, находящийся вблизи богатой деревни и имеющий выше себя еще несколько порогов,—путешественник покидает долину Огоуэ и следует уже долиною её притока, реки Пасса, которая и приводит к центральной станции всей исследованной территории, к Франсевиллю. Этот пункт находится неподалеку от селения Нгилли, расположенного по другую сторону р. Пасса. В будущем из Франсевилля создастся город, а ныне это лишь небольшая группа домов и хижин, вокруг которой ютятся хижины носильщиков, лодочников и белых рабов, право которых на свободу признается, благодаря покровительству Франции, соседними племенами; в саваннах, расстилающихся по берегам Пасса, а также вдоль Огоуэ или Либани, пасутся стада. Из Франсевилля идет дорога, протяжением в 83 километра, к судоходной реке Алиме, через волнистое плато, скаты которого усеяны деревьями; в Франсевилле можно набрать в течение недели из приписанных к речному округу жителей более тысячи носильщиков и гребцов, для транспортирования товаров с р. Огоуэ к р. Конго через станции Алима, Диэлэ, Лекети и Помбо, в земле племени мбаши.

К югу от мыса Св. Екатерины до устья реки Конго, по берегу моря идет ряд (более пятидесяти) факторий. Из них, к северу от Лоанго, значительнее всех фактория Ма-Юмба, расположенная на песчаной косе, между морем и мариго Бания; группирующиеся около этой станции негры племен ба-вили, ба-лумбо и ба-йяка приносят главным образом камедь, собираемую в соседних лесах. При каждом речном устье или лимане есть торговый пост. Такой пост имеется и при устье реки Куилу, именно остров Рейс, а находящийся на левом её берегу сарай-навес для товаров называют уже городом, так как, по мнению исследователей, посылавшихся Африканской Международной Ассоциацией, этот товарный склад на нижнем течении Куилу должен сделаться исходным пунктом пути между морем и р. Конго чрез станции, которые, если и не существуют в действительности, то, по крайней мере, уже намечены на картах. Три главных поста, основанные французами, суть Ниари-Бабуэндэ—на верхнем течении Куилу, Ниари Лу-Дима—при слиянии этого притока, и Нгуту—в области водопадов, на возвышенном крутом берегу. Не подлежит сомнению, что со временем путь этот получит важное торговое значение, но только не раньше, чем сделается проезжим для товаров, так как сама Куилу не судоходна. Недавно Шолэ доказал, что с морского берега до Браццавилля, находящагося на р. Конго, можно достичь в течение двадцати пяти дней.

Ныне местом ввоза и вывоза товаров для этой области служит порт Лоанго или Буала, старинный город, принадлежавший некогда Португалии, а теперь отошедший к Франции; говорят, будто, во время своего процветания, будучи главным пунктом одной из провинций Конгской империи, этот город имел 15 тысяч жителей; в наши-же дни это собственно не город, а скорее группа факторий, окруженная шимбеками, хижинами, выстроенными из стволов дерева raphia и «лоангских трав» или папируса. В Лоанго морской берег так изгибается к западу, что нижний край образующейся при этом бухты, вследствие присутствия выступа, впадающего в море несколько выше, защищает рейд от господствующих ветров и морского волнения; таким образом, нагрузка и отправка товаров может совершаться здесь с большею легкостью, чем в других пунктах побережья, что и было причиной основания на этом защищенном пляже факторий португальских, испанских, французских, английских, голландских и германских. Неподалеку от Лоанго, в селении Лоангири, виднеется некрополь древних королей, некогда окруженный оградою из слоновых бивней. Некрополь государей, в Лубу, обставлен фетишами, выточенными из дерева. И никогда те, которым придется быть здесь погребенными, не должны проникать сюда при жизни: такое посещение было бы предзнаменованием близкой смерти.

Понта Негра, или «Черный мыс», находясь тридцатью километрами южнее, представляет расположение берега, подобное существующему в Лоанго: и здесь также берег изгибается полукругом около тихой бухты, чем и воспользовались многочисленные торговцы, устроив свои склады. Затем, еще южнее, следуют фактории Массаби—первые на португальской территории—и пост Шиншошо, служивший главною квартирою для германских путешественников во время Лоангской экспедиции. Чтобы охранить свои магазины от нападений воров, прибрежные негоцианты объявили их фетишами и уверили туземцев, что за боченками с водкою и за тюками бумажных тканей скрывается грозный бог белых.

Гавань Ландана, в двух километрах к югу от устья р. Ши-Лоанго или Малой-Лоанго, находится уже в португальских владениях, вкрапленных между владениями французскими, на севере, и Конгским государством на юге. Место это очаровательно: красноватые береговые утесы, возвышающиеся посреди зелени, обвалы из каменных глыб у их подошвы, осеняемые пальмами домики, барки, лежащие на пляже или качающиеся на волнах, делают из Ланданы один из прелестнейших пейзажей африканского берега. Вокруг католической миссии расстилаются великолепные сады и самые лучшие оранжереи экваториальной Африки; к несчастию, вследствие существования в Ландане болотистого потока, хотя ныне и обсаженного эвкалиптовыми деревьями, климат в этой местности нездоровый. Также как поселения на «Масляных реках» (Oilrivers) к востоку от Нигера, Ландана и её соседка, Малемба (Молембо), торгуют преимущественно маслом и пальмовыми орехами; каучук же, этот главный продукт более северных факторий, доставляется в Ландану лишь в незначительных количествах. В этом округе прежде, пока слоновьи бивни не сделались редкостью, процветала скульптура из слоновой кости, отличавшаяся большим вкусом. Большая часть резных изображений, вьющихся спиралью, на-подобие барельефов Траяновой колонны,—представляют процессии, войны, сцены заключения мира. Между этими произведениями негритянской скульптуры есть очень любопытные, где фигурируют белые люди различных народностей, воспроизведенные с большим талантом наблюдательности и тонкой насмешки.

Кабинда, живописная не менее Ланданы и располагающая более обширной бухтой, где корабли находят защиту от южных и юго-западных ветров, хотя и не лежит, подобно своей сопернице, при устье реки, но тем не менее также стала весьма оживленным торговым пунктом, благодаря самодеятельности её обитателей, самых промышленных на всем морском побережье. Благодаря же дорогам, проложенным от неё внутрь страны, она сделалась даже одним из складочных мест области нижнего течения Конго; хотя она лежит в 60 километрах к северу от устья Конго, тем не менее по своей торговле она уже принадлежит к бассейну этой реки. Главная её фактория является центром всей английской торговли на протяжении от Габона до Лоанды. Самое большое поселение в португальских владениях, Пово Гранде, раскинулось вдоль пляжа, к югу от Кабинды, между банановыми рощицами и садами: один из поселков этой деревни был некогда столицею королевства Нгойо. Часть меновой торговли находится в руках ма-вумбу, серьезных и осанистых людей, с умным выражением глаз, прямым и даже орлиным носом, и вообще с столь сильно выраженным семитическим типом, что португальские писатели называют их judeos pretos, т.е. «черные евреи». Эти ма-вумба также весьма искусны как горшечники и кузнецы. Конечно, в них следует видеть негров с отчасти израелитским происхождением, если правда, как это говорит Бастиан, что они соблюдают субботний день, и даже с такою строгостью, что воздерживаются в этот день от всяких разговоров: вероятно, местопроисхождение их следует искать на острове св. Фомы, так как в конце XV столетия на этот остров отвозили еврейских детей, отнятых у родителей. По мнению туземцев, ма-вумбу созданы Богом в наказание другим людям, которых они убивали.

В административном отношении, португальские владения, расположенные к северу от Конго, причислены к провинции Ангола и, вместе с территориями, находящимися южнее устья Конго, вплоть до Амбриза, составляют особый округ, двумя северными участками которого являются, таким образом, Кабинда и Ландана, при чем самый город Кабинда есть административный центр этого округа.