VII. Бассейн p. Кассаи

Эта обширная и многолюдная область, изобилующая проточными водами и плодородными долинами, уже разделена, с политической точки зрения, между Конгским государством и Португалией; но присужденными этим государствам странами предстоит еще овладеть, а между тем путешественники еще так недостаточно обошли край, что в сети их маршрутов встречаются пространства более, чем в десять тысяч квадратных километров, куда еще не проникал ни один исследователь. До сих пор в территории Кассаи основался всего один европейский пост, именно кверху от слияния р. Кассаи с Куанго; также весьма редки и такия деревни. в которых поселился какой-нибудь купец-негр, именующий себя португальцем и выменивающий ткани на слоновую кость. Страна почти вся разделена на маленькия княжества, из которых одни вполне независимы, а другие более или менее подчинены могущественному государю. Составленная таким образом большая империя с неопределенными границами, именно империя Муата-Ямво, занимает значительную часть территории.

Восточные реки данного бассейна, родящиеся в болотистых областях вершинной гряды водораздела—где также берут начало притоки рек Луа-Лабы и Замбезе—орошают области, соприкасающиеся с империей Мсири и обитаемые, проживающими друг подле друга, племенами руа и лунда. В некоторых деревнях эти племена даже и перемешиваются друг с другом, при чем бедными оказываются вуа-лунда, одетые лишь в передник из кожи или лыка, да в овечье руно, покрытое обмазкою из жира и глины, а богатыми—вуа-руа, сравнительно цивилизованные, как и те вуа-руа, которые живут на берегах Луа-Лабы. Находящиеся в этой области медные копи были разрабатываемы уже во время путешествия Cameron’а.

Холмистый край—который разделяет реки Лу-Билах и Ло-Мами, в той части их русл, где обе эти реки направляются к северо-западу для слияния друг с другом и образования р. Санкуру—занят племенами басонжэ, ба-санжэ и другими народцами одного и того же языка. К западу от р. Лу-Билах, эти туземцы известны под именем ба-луба, между тем, как еще далее, на берегах Лу-Луа и Кассаи, их называют ту-шиланжэ или ба-шиланжэ. Ба-сонжэ, между неграми, самые сильные и самые красивые, хотя лицо их и напоминает морду дога; они очень смышлены и искусны в обработке железа и меди, глины и дерева, изготовляют горшечные изделия, ткани и различные предметы из плетения, которые, затем, со вкусом украшают. В противоположность большинству остальных африканских народов, мужчины племени ба-сонжэ занимаются сами полевыми работами, а на долю своих жен оставляют ремесленные занятия и хлопоты по хозяйству. Ба-сонжэ—искусные охотники, и их религиозные обычаи иногда сопровождаются людоедством.

Несколько лет тому назад ба-сонжэ оставались вне всякого сношения, не только с европейцами, но также и с торговцами из негров западных португальских провинций; также и арабы, при своих торговых экспедициях, не проникали далее земли племени калебуэ, на левом берегу Ло-Мами. Поэтому, когда, в 1881 году, Wissmann и Pogge проходили чрез данную страну, около них собирались толпы любопытных, как будто пришельцы были чудовища или боги. В караване белых людей все было ново для ба-сонжэ: никогда они не видали ни вьючных волов, ни огнестрельного оружия, ни тысячи тех любопытных предметов, которые эти невиданные люди принесли для обмена на слоновую кость и жизненные припасы. В западных округах, где ещё не видели арабов, белые были приняты хорошо; но на востоке, где торговые экспедиции арабских купцов уже побывали, все поселяне в ужасе убегали или укрывались за свои частоколы; они доходили даже до того, что убивали свой скот, если не были в состоянии быстро угнать его подальше от чужеземцев. Думая о тех купцах, которые вслед за ним придут к этим людям, еще не имевшим никакого соприкосновения с так называемой цивилизациею, представителями которой являются по преимуществу порох и водка,—Висман спрашивал себя, следует ли ему радоваться открытию этого народа, столь замечательного своей гордою красотою, прирожденным умом и, без сомнения, более счастливого, чем голодные пролетарии в Европе? И не лучше ли было бы, для человечества, если бы отравленная стрела прикончила его путешествие, служащее предвестием будущего завоевания? Такое душевное настроение этого путешественника вполне понятно; но можно надеяться, что бледнолицые не все же будут вносить только пороки и болезни: они научат новым ремеслам, поведают истины, остававшиеся неизвестными и, быть-может, когда-либо приведут к более возвышенному пониманию справедливости и свободы.

Ба-сонжэ весьма многочисленны: населенность края не уступит даже и тем странам Европы, в которых жители скучены весьма сильно. На каждом из продолговатых отрывков бывшего прежде сплошным плоскогория, уцелевших между реками, тянутся нескончаемые деревни, которые можно сравнить с «черными гусеницами, ползущими по траве прэрий». Две или три параллельных улицы, окаймленных домами и садами, извиваются змейками по длинному хребту; и если бы не форма хижин, то можно было бы подумать, что находишься в Верхней Нормандии, между её долинами, спускающимися к Ла-Маншу; впрочем, ба-сонжские села больше поселений страны Ко (Caux), и германские путешественники употребляли не менее пяти часов, чтобы пройти из конца в конец какое-либо из больших местечек. Wolf исчисляет население наиболее обширных сел приблизительно в пятнадцать тысяч жителей, так как путешественников, при вступлении в такое местечко, старейшины встречают во главе более, чем тысячи воинов. Каждое из этих жилищ образует небольшую самоуправляющуюся республику, граждане которой признают, однакоже, верховную власть короля, пребывающего в крае Кото, на левом берегу р. Лу-Билах. А этот король есть в то же время великий фетишер, которому повинуются из страха перед ведомым ему колдовством; однако, в лице Pogge и Wissmann’а, он встретил более страшных фетишеров: именно, когда Pogge и Wissmann’у было отказано к пропуске, то они, прибегнув ночью к стрельбе из ружей, пусканию ракет и сожиганию бенгальских огней, вселили такой страх в этого государя, что он поспешил их не задерживать. Как и между маньемами, среди племени ба-сонжэ проживают, гнездясь в убогих деревнях, некоторые колена тех низкорослых и робких ба-туа (вуа-туа), в которых видят остаток древних аборигенов и которые, между прочим, воспитывают особую породу охотничьей собаки, похожую на левретку. Другие народцы, обитающие по берегам Ло-Лами, скрывают свои хижины в густой чаще ветвистых исполинских деревьев. В лесах этой области серый попугай живет мириадами. На берегах рек Лу-Билах, Санкуру и Лу-Кениэ, эта птица, при закате солнца, поднимается целыми тучами, застилающими небо.

Лу-Вуа, Кассаи и другие реки верхнего бассейна орошают главным образом территорию племени ка-лунда, нации, значительной по своей численности и носящей то же самое имя, как и южные прибрежные жители озера Моэро: возможно даже, что и те, и другие принадлежат к одному и тому же этническому корню. Ка-лунда области Кассаи составляют главную часть народа того государства, которым управляет муата Ямво, при чем это же наименование иногда дается и данному негрскому государству, самому обширному из всех, находящихся в Центральной Африке. Племя ка-лунда занимает к западу от Лу-Билах всю область источников Лу-Луа и Кассаи, вплоть до Замбезе; под именем ба-луа, они населяют те местности, где р. Лу-Луа выходит из возвышенных узких долин для вступления на равнину; а по ту сторону Кассаи они обитают также на большой части промежуточной полосы между высотами и низменным пространством. Ка-лунда ростом и силою превосходят негров португальских владений западного берега; цвет их кожи несколько светлее, а губы у них менее толсты; их знатные лица привыкли сжимать голову своим детям таким образом, что задняя часть черепа становится уродливою. Женщины татуируют себе грудь, живот и руки, спиливают два верхних резца и вырывают два нижние; они бреют голову, между тем как мужчины сохраняют все свои волосы и весьма заботятся об искусном причесывании их. Обыкновенно мужчины прикрыты более женщин: так, со времени установления сношений с португальскими купцами, мужчины одеваются в хлопчато-бумажные ткани, прикрывающие их от пояса до лодыжек; одеяние же женщин не спускается ниже половины бедр, при чем бедные между ними довольствуются передником из лыка, кожею с какого-нибудь животного или даже гирляндою листвы. Как и в большей части стран Восточной Африки, наиболее ценимые уборы состоят из латунных проволок, которые навертывают вокруг рук и ног.

Будучи гораздо менее сведущими в ремеслах, по сравнению с ба-сонжами, ка-лунда много зависят от своих соседей в отношении необходимых для них вещей. С юго-запада племя киоко доставляет им ткани и железо; южные и юго-восточные племена продают им медь; в некоторых местах у них нет даже соли, и заменять ее приходится золою трав. Их жилища, после хижин вуа-туа,—самые убогие во всей Внутренней Африке; можно сказать, это—простые кучи сена, в два-три метра вышины. Никакого украшения на крыше, которая не доходит до земли всего лишь на несколько сантиметров и позволяет, следовательно, проникать внутрь жилища только кое-какому отраженному свету; двери всегда низки, будучи просто отверстиями менее метра в высоту; сам король не может войдти в свое жилище иначе, как ползком. Хижины служат и могилами, при чем живые уступают свое место мертвым. Деревни, вообще легко отстраиваемые, перемещаются при малейшем поводе к этому; так, в десять лет муата Ямво переменил три раза свою резиденцию. Скот, за исключением коз, весьма редок вокруг деревень; в 1876 году король имел всего лишь одну корову; все стадо, скопленное его предшественником, было съедено во время перемены царствования. Однако, в общем, туземцы, привыкшие к растительной пище, имеют жизненные припасы в изобилии: плодородие страны таково, что о запасах даже и не помышляют. Житниц у ба-луа не существует, и в своих хижинах они сохраняют про запас лишь несколько кучек фасоли, земляных фисташек и кукурузы. В дождливое время года недостатка нет ни в чем, а во время засух они едят умереннее, но у них все-таки остается маниок.

Ка-лунды гостеприимны, доброжелательны, миролюбивы, по крайней мере в тех округах, которых не посещают чужеземные торговцы, изощрившиеся в обмане и обучающие туземцев хитрости и лжи. Нравственной порче населения в соседстве с королевской резиденцией способствует также и паразитизм, так как государство муаты Ямво представляет истинно феодальную империю, в которой все вассалы должны платить дань. Различные начальники, мона и муэнэ, обязаны повиновением государю, муата, и правильно уплачивают дань, уделяемую из того, что им доставляют их собственные подчиненные. Налоги не определены, но разнообразятся в зависимости от тех продуктов, которые доставляются данным краем: так, один несет бивень слона или убитое животное, другой—шкуру льва или леопарда, третий—плоды, маниок, зерновой хлеб, ткани или соль. Столь же не выяснено строго и время уплаты дани: оно меняется, смотря по тем расстояниям, рекам или болотам, которые предстоит пройти данникам, чтобы добраться до своего сюзерена, а также находится в зависимости и от начала и продолжительности дождливого времени. Обыкновенно караваны отдаленных данников представляются ко двору государя ежегодно по разу; начальники же соседних колен, подчиненные более действительным образом власти сюзерена, являются к нему с дарами в руках несколько раз в год. Часто случается и так, что вассалы из отдаленных провинции, почувствовав себя настолько сильными, что могут порвать свою зависимость от муата Ямво, не радеют о присылке своей дани. Вообще, со времени царствования династии государей из племени лунда, границы империи не перестают изменяться, а сами эти государи никогда не знают истинного пространства своих владений.

При перемене царствования, новый муата не наследует по праву своему отцу: он избирается между сыновьями одной из двух главных жен умершего короля, при чем четырьмя великими избирателями будущего своего повелителя являются: первый и второй «сын государства», «сын оружия» и «повар государства»; впрочем, и их выбор должен получить утверждение «матери королей и народа», называемой Лукокеша. В свою очередь, эта особа, являющаяся тоже королевою и обладающая многими округами во всей полноте царской власти, избирается между дочерьми двух главных жен четырьмя главными министрами, а их решение становится окончательным после одобрения короля. Это установление «всеобщей матери», повидимому, указывающее на древний матриархат, тем более любопытно, что в племени лунда отцу наследует непосредственно сын, а не племянник со стороны сестры—дяде, как у киоко. Из всех жителей страны, только Лукокеша превыше законов, только она одна ускользает от власти муата Ямво: мать всех, она не имеет и мужа, а её избранник просто называется её любимым рабом; равным образом, она не должна иметь и детей, и потому когда она родит, то её плод умерщвляют.

Тотчас после своего избрания муата Ямво получает знаки царского достоинства: железный серп, корону из перьев попугая, браслет из слоновой кости, ожерелье из жемчуга и металла, большой имперский ковер и орден лукано, соответствующий орденам, учрежденным европейскими государями. Затем, муата располагается лагерем на одну ночь около реки Каланжи для того, чтобы, вдыхая вольный воздух и омывшись в священных волнах, приобресть силу для возобновления мощи государства. Но это еще не все; он должен стать творцом, возжечь новый огонь, от которого отныне зажгутся все очаги: и, действительно, трением друг о друга двух кусков дерева, он заставляет вспыхнуть пламя, что и служит доказательством его божественности. После этого он уже бог, неограниченный властелин над свободою и жизнью всех своих подданных; он назначает на все должности, возвышает или понижает кого захочет и завладевает всем, что ему понравится. Предание воспрещает ему курить и напиваться пьяным; но также воспрещено и каждому из подданных, под страхом смерти, видеть, как король ест, а также и беспокоить его, когда он удалится в потайные убежища королевской хижины. Кроме четырех великих избирателей, существует целый двор министров и слуг, поваров и чародеев, кузнецов и врачей, причесывателей, музыкантов и палачей. Во время больших народных собраний он дарует право слова килоло, т.е. важным чинам и знатным лицам в королевстве; но раз он провозгласил свою волю—все уже должны тотчас ему повиноваться. Народу он является, восседая или на носилках или на плечах раба. Ежегодно, во время засух он наряжает военную и грабительскую экспедицию в соседние края; кроме того, многочисленные орды во всякое время опустошают селения непокорных и делят свою добычу с королем. Чужестранные караваны принимаются муата Ямвою, при чем он назначает им место для лагеря, определяет срок пребывания и, не стесняясь, пользуется для своих нужд их товарами. Тех белых, а также и тех мнящих себя португальцами с берега океана, которые, либо управляя караванами, либо только сопровождая их, прибывают в страну племени ка-лунда, властитель этой страны считает принадлежащими к одной и той же расе с европейцами: он признает их могущество как чародеев и хвастается, что и сам разделяет его с ними.

Резиденция, или муссамба, перемещается при каждом новом воцарении; однако, местность для этого всегда избирается на пространстве большой равнины, которая расстилается между восточными притоками Лу-Луа, реками Каланжи и Лу-Иза, так как столицу полагается всегда строить в соседстве с святым местом, где проживал первый из муата Ямво, именно около правого берега Каланжи и кладбища, или ензаи, на котором погребены тела четырнадцати государей, сменивших друг друга на королевском ковре. Во время путешествия Pogge, в 1876 году, муссамба была в Кизимэмэ, на левом берегу Каланжи; четыре года спустя, когда, в свою очередь, засвидетельствовать почтение к муата явился Buchner, резиденция, Кауэнда, была перенесена километров на двадцать к юго-западу, в местность, находящуюся приблизительно на равном расстоянии от обеих рек. Хижины города рассеяны на большом пространстве, при чем одни сгруппированы как попало, другие окружены прямоугольным палисадом из кольев, вбиваемых в землю при начале дождливого времени года; вскоре затем, эти колья пускают корни и впоследствии быстро разростаются в большие деревья; Pogge насчитывал от 8 до 10 тысяч жителей, живших, на протяжении до двух километров, вокруг королевской ограды. Переселенцы из соседних колен стремятся в резиденцию; однако, по Pogge, городское население увеличивается не вследствие избытка рождений над смертностью, так как почти все дети, видимые вокруг землянок,—маленькие рабы, наворованные во время военных походов. Для женщин муссамбы было бы большою честью иметь много детей, но большинство из них не плодовиты.

На север от страны, которую муаты Ямво избрали для своей резиденции, их королевство не простирается на большое расстояние; с этой стороны, берега реки Лу-Луа и её притоков заняты диким племенем ка-уанда, которое до сих пор храбро сопротивлялось всякой попытке к его завоеванию. Рассказывают, будто их стрелки напитывают острия своих стрел весьма сильным ядом, неизвестным остальным племенам; ка-уанда, будто-бы, отравляют даже колючки на тропинках, в предположении, что чужестранцы наткнутся на них. В их территорию не проникал еще ни один европейский путешественник. В том же бассейне Лу-Луа, но севернее, проживают ту-бинди и ба-бинди, которые также остались в стороне от маршрутов исследователей; но за ними начинается край племени ба-луба, занимающих обширную страну между Кассаи и Ло-Мами и даже земли на правом берегу последней: это братья и соседи племени ба-сонжэ и, подобно им, кажутся одаренными умом и предназначенными для быстрого приближения к нравам и цивилизации белых. Pogge и Wissmann были первыми из европейцев, посетившими этот народ, в 1881 году. С тех пор населяемый ими край был пройден и другими путешественниками, которые, благодаря господствующим среди туземцев идеям о метемпсихозе, были хорошо принимаемы: именно, в них видели полководцев и родственников короля, которые, после своей смерти, вновь проявились по ту сторону великой воды и возвратились в свое отечество, побелев от пребывания в дальних краях. Им дали те имена, которые они яко-бы некогда носили, а родственники и жены приходили засвидетельствовать им о радости по поводу их возвращения; затем их восстановили даже во владении тем имуществом, которым они некогда обладали. Равным образом и многие из купцов-негров отдаленных племен были сочтены за возвратившихся с того света и потому признаны за соотечественников. Не убивают туземцы также и обезьян, очевидно, полагая, что в этих переряженных животных сокрыты их родственники. Многочисленные семейства племени ба-луба не дотрогиваются тоже и до мяса собаки, опасаясь съесть себе подобного. Тем не менее, кажется, что в не очень отдаленную эпоху все ба-луба были людоедами.

По преданиям ба-луба, они пришли с юго-востока, т.е. из долин Верхнего Конго или Луа-Лабы. В северо-западной области, в которую они пришли прежде всего, они приняли имя ту-шилангэ или ба-шилангэ, которое, кажется, принадлежало древним аборигенным населениям, слившимся ныне с завоевателями. Впрочем, различия во внешности, нравах и в политическом состоянии весьма велики между различными коленами ту-шилангэ; одни из них еще дикари, тогда как другие уже достигли некоторой степени цивилизации. Самая важная область их края как по своей населенности, так и по своей торговле, та, в которой поселились также и европейские исследователи, известна под названием Лубуку,—слово, означающее «дружбу». Около 1870 г., жители страны, еще не получавшей этого прекрасного наименования, отказывались вступать в сношения с иностранцами: ни один из торговцев не имел права проникать в их территорию. По этому поводу возник спор между молодыми и старыми, при чем молодежь желала изменить прежнее положение дел, а старики настаивали на сохранении запрета торговли иноземцам. Король и его сестра приняли сторону молодых, вследствие чего возникла междоусобная война; множество стариков, мужчин и женщин, были перебиты, а большая часть тех из них, которые пережили эту распрю, бежали на правый берег Лу-Луа, где они и проживают в отдельных деревнях.

Политический переворот был в то же время религиозным и социальным. Так, в крае введен новый культ, за который туземцы получили прозвище Бения-Рамбия или «Сыны конопли»: по новой религии, все курильщики риамбы (риамба в восточном Конго то же самое, что лиамба в Огоуэ) называют себя друзьями и даже воспрещают себе употребление в своих деревнях оружия; они обязаны оказывать друг другу гостеприимство; каждый одевается, как кому угодно; процессов о колдовстве более возбуждать не должно, и молодые девушки отныне не продаются своими родителями; запрещается также есть коз, так как эти животные напоминают о времени, когда молодые люди были обязаны приносить их в качестве свадебного подарка до увода своей жены. Отныне религиозные церемонии состоят просто из ночных собраний для курения сообща конопли. И ужасающее зрелище представляют все эти нагие и татуированные люди, когда они. надышавшись из большой тыквенной бутылки дыма конопли, под влиянием наркотического вещества судорожно кашляют, завывают, беснуются, проповедуют или остаются погруженными в оцепенение. Риамба, соединяя друзей, наказывает также и виновных. Почти все прежния наказания, а также и испытания ядом, заменены риамбой, вдыхать дым которой осужденный должен до тех пор, пока не впадет в бессознательное состояние; когда же он очнется, то лоб и грудь ему помазывают белою глиною, для засвидетельствования прощения его преступления, и как знак принятия его снова в собрание друзей. Для удовлетворения громадного потребления конопли, ею засеваются обширные пространства около деревень бениа-рамбий; однако, такое потребление риамбы для религиозных целей не проходит безнаказанно: именно, в крае распространились грудные болезни, а также помешательство.

Нельзя не пожалеть что ба-луба подвергают себя действию вещества, ведущего их к гибели, так как среди других африканских народов они отличаются своею разумною любознательностью и размышляющим складом ума: Wissmann идет даже так далеко, что называет их «народом мыслителей». «Почему»?—слово, столь редко слышащееся в серьезном его значении между африканскими племенами—не сходит с языка у ба-лубов, и они считают себя удовлетворенными, только получив ответ и вполне уразумев его. Весьма храбрые, а также удивительно умелые в отыскивании следов зверя, они были бы превосходными солдатами-разведчиками во время войны. Они гнушаются рутиною и при своих празднествах всегда изобретают что-либо оригинальное и неожиданное. Главные их церемонии совершаются при приеме караванов: ба-луба встречают их пляской и кликами, барабанным боем и треском ружейного огня; все одеваются в самые красивые свои платья, а купцы хвастают наиболее драгоценными предметами из привезенного ими обыкновенно плохого товара. Когда же появляется караван данников, то к приему его примешиваются также и жестокия проделки; так, прежде чем войти в село, и мужчины, и женщины обязаны выкупаться сообща в соседнем ручье, после чего они биваком проводят ночь на открытом воздухе; на следующее утро они еще раз очищаются, уже в другом потоке, и только теперь, достойные предстать пред своим повелителем, они идут, нагими, преклониться перед ним и получить помазание глиною на груди и на лбу. Но и это еще но все; толпа завладевает ими: в глаза пускают им по несколько капель жгучего настоя красного индийского перца и в то же время их подвергают исповеди, серьезной или шутливой. Наконец, их освобождают и посредством подарков и пиршеств, стараются заставить позабыть причиненные им неприятности при приеме.

Ба-луба сохранили обычай «братания кровью», который встречается также у многих африканских народцев, как и между европейскими славянами, но который не известен в племени лунда. После того, как молодые люди испили крови друг друга, их собственность делается достоянием почти общим, так как они могут взаимно, и без всякого вознаграждения, брать друг у друга все, что пожелают: это право взаимно делиться имуществом распространяется даже на членов их семейств. Дух добросердечия, одушевляющий ба-лубов, отражается даже и на форме их полей. Так, вместо того, чтобы заводить себе отдельные плантации и работать в нелюдимом особнячестве, земледельцы любят оставаться вместе и сообща мотыжить поля, которые, тем не менее, состоят все-таки из отдельных участков: иная площадь маниока—в сборе с которой есть доля каждого из жителей села—тянется на пространстве более десяти гектаров в одной меже, без пограничных ям и рубежей. «Сыны конопли»—почти исключительно земледельцы; на слонов охоты в их крае уже нет, так как, с введением огнестрельного оружия, это животное истреблено. Каучук, вообще хорошего качества, составляет один из главных предметов их торговли; Pogge ввел между ними также возделывание риса, который быстро поспевает. Ремесла были прежде редки между ба-лубами, которые ограничивались тем, что ткали материи из пальмовых волокон и извлекали соль из золы одного растения, произрастающего в солоноватой воде, на берегах Лу-Луа. Почти все потребные для них изделия, ткани, утварь и оружие доставлялись из страны племени киоко, их наставников в цивилизации; ныне ба-луба носят панталоны и жакетки, делают кушетки и складные стулья; научились даже и вязать. Каждая работа отдается ба-лубами покровительству одного из предков, так как, по их понятиям, жизнь продолжается также и за могилою, и духи вмешиваются в управление миром.

Территория «Дружбы» делится на два главных государства, которые обыкновенно называются по имени их королей: Мукенгэ, сюзерен, и Джингенгэ (Чикенгэ), вассал. Обе столицы также носят эти же названия. Король бениа-риамбов—собственник всей земли, но растения на возделанной почве принадлежат тому, кто своим трудом взрастил их. Четвертая часть каждой туши, убитой в его империи, принадлежит ему по праву; кроме того, свою долю он отбирает также и от всех товаров, доставляемых караванами. Будучи в деловых сношениях со всеми окрестными начальниками и с португальскими купцами, он пожелал войти в общение и с государями Европы, и при посредстве Pogge писал «владетелю по ту сторону вод, повелителю всех народов» письмо, в котором просил многочисленных подарков, между прочим, какое-нибудь лекарственное средство, «чтобы воспрепятствовать смерти людей». Большой нововводитель, он уничтожил многие из обычаев своих предков и свободно ест перед подданными. Когда же, сопровождая Pogge и Wissman’a до Ниангуа, он увидел дома, выстроенные арабскими купцами, то, пораженный удивлением, повелел построить и себе дворец в этом же стиле, но под своим, весьма неискусным, руководством; впоследствии, однако, местные каменщики наловчились, и потому есть уже несколько домов очень хорошей внешности. После короля, самою главною личностью в государстве является одна из его сестер, жрица религии конопли. Предание требует, чтобы, при обращении к толпе, она совлекала с себя все свои одежды.

Маленькия республики тех ба-лубов, которые не признают верховной власти «короля Дружбы» и не исполняют обрядов «религии конопли», большинством полуцивилизованных ту-шилангэ считаются живущими в диком состоянии, так как у них не встречают ни мелких стеклянных поделок, ни ружей, ни европейских товаров. Эти ба-луба—люди почти нагие, украшенные только скромною татуировкою и яркими разрисовками; голова у них бритая или убрана в мелкие косички. В каждой деревне, под сению больших деревьев, стоят фетиши с человеческим лицом, окрашенные в красный цвет. Женщины должны рожать в глухом лесу, в присутствии лишь повивальных бабок. Как и у всех соседних племен, юноши подвергаются обрезанию; но в то время как исполнение этого обряда не служит в стране бениа-риамбов поводом к празднествам, у остальных ба-луба обрезание сопровождается публичными торжествами. Как и в Сенегамбии, обрезанные дети должны в течение нескольких недель оставаться в кустах, в уединении и одетые в тростниковую юбку. При возвращении же в деревни, им предшествуют танцовщики, а затем начинаются и празднества.

Прибыв в страну племени ба-луба, первые исследователи поняли, что в этом столь богатом крае, среди умного ту-шилангийского населения, самое подходящее место для европейской станции. В 1884 году Wissmann основал пост Лулуабург, на высоте 533 метров и в двадцати километрах к северу от Мукенгэ, на левом берегу реки, давшей и самое наименование новому поселению. Эта станция, не смотря на трудность снабжения её съестными припасами, сохранена и расширена Коптским государством, и в 1886 году там проживали двое белых, в том числе один миссионер, и более пятидесяти туземцев, солдат и рабочих, а также около тридцати женщин, на которых лежит уход за садами, птичником и небольшим стадом домашней скотины. Не известно еще положительно, не был ли Лулуабург,—в нарушение недавнего трактата, по которому границы Конгского государства обозначены шестым градусом южной широты,—основан южнее этого рубежа, в поясе, оффициально еще не присвоенном какой-либо европейской державе? Большое неудобство Лулуабурга заключается в том, что он основан в той области течения реки, которая не находится на продолжении непрерывной навигационной линии к Кассаи и к Конго: во многих местах книзу, вплоть до слияния Лу-Луа с Лу-Эбо, пороги прерывают её течение. В месте соединения сейчас названных рек, приблизительно в 200 километрах от Лулуабурга, учрежден укрепленный пост Лу-Эбо, в котором пароходы Конгского государства находят для себя пристань. Выше, именно в 600 метрах на одной и в 1.000 метрах на другой из обеих рек, находятся пороги и водопады, прерывающие судоходство.

Упомянутая область слияния рек принадлежит племени ба-куба, народу, вполне отличающемуся от ба-луба языком и нравами, и о котором некогда рассказывали, будто он подчинен могущественному чародею, приговаривающему к смерти всех чужеземцев. Тем не менее, в 1885 году, путешественник Wolf все-таки проник в ба-кубскую территорию. При этом ба-кубы сами оказались испуганными приходом Вольфа с его спутниками, которых они приняли за волшебников; с опасением взирали они также на вьючного вола и собак путешественника. Весьма многочисленные, ба-куба обитают к северу от Лу-Луа, в прогалинах лесов, простирающихся к Санкуру: с ба-луба они сообщаются лишь чрез посредство их вассалов, ба-кэтэ, прибрежных жителей р. Лу-Луа. По преданиям, ба-куба пришли, будто-бы, с северо-запада, тогда как ба-луба—выходцы из юго-восточных областей. Между ба-кубами, и в добром согласии с ними, проживают многочисленные аборигены, ба-туа, уединенные в деревнях, рассеянных посреди лесов. Рост измеренных Вольфом индивидов обоих полов колебался между 130 и 144 сантиметрами, и хотя подвергавшиеся исследованию экземпляры были малорослы, но сложены вполне пропорционально; их кожа—смугло-желтоватая—гораздо светлее кожи их соседей; подобно племени акка, они удивительно подвижны. Ба-туа этих округов не занимаются земледелием и живут охотою; необходимые же для них маниок, оружие, стрелы, мечи и ножи они добывают в обмен на убитую ими дичь.

Верхний бассейн Кассаи не получил еще в истории центральной Африки той важности, которая, повидимому, ему должна принадлежать, и которую он в свое время не преминет приобрести. Водораздел между притоками его и Замбезе, будучи параллелен его верховой долине, уже наперед указан как главный путь между при-атлантическою областью Бенгуэлы и страною великих конгских озер: по этой дороге уже не раз проходили португальские караваны и ею же следовали Ливингстон, Cameron, Cappello и Jvens в своих переходах чрез Африку; все эти путешественники хвалят плодородие края, а также мирное настроение его жителей. Как и верхний бассейн Лу-Луа, верхняя территория Кассаи принадлежит в особенности племени ка-лунда, при чем управление племенами находится в руках вассалов муаты Ямво: один из них—князь территории Кабанго или Муанзанза, при чем столица его находится на Чихумбо, большом западном притоке Кассаи; другой же начальствует в Кахунголо—городе, построенном на притоке, изливающемся значительно ниже. В области, соседней с фиктивной южной границей Конгского государства, племя ба-куба также представлено могущественными народцами, уже сбросившими с себя иго племени лунда; при этом одному из них, именно народцу бена-маи, или «сыны Маи», удалось даже основать независимое государство около больших порогов Кассаи, в Маи-Мумэнэ.

В юго-западной части группы долин притоков Кассаи, страна населена предприимчивым племенем киоко—или, вернее, чибоко—которому, повидимому, предназначено приобрести, рано или поздно, преобладающее значение между племенами, живущими к югу от р. Конго. Во время путешествия Ливингстона в бассейн Кассаи, племя киоко еще не проникало туда; ныне же во многих местностях оно уже господствующее, хотя и находится в некоторой зависимости от муата Ямво. Из единогласного свидетельства их соседей видно, что местом происхождения их была южная область: территория, которую они прежде занимали, по крайней мере в течение трех веков, есть область плоскогорий между истоками рек Куанза и Куанго, из которых последняя составляет один из главных притоков Замбезе; они жили рядом с племенем гангуэлла, на которых сильно походят языком и нравами, и, повидимому, имеют также некоторое сходство с племенем лунда, которое однако не равно им ни по уму, ни по инициативе. Как розыскиватели звериных следов—они удивительно искусны, что объясняется их почти кочевой жизнью. Путешествуют же они ордами, перекочевывая все более и более к северу, при чем, в виде торговых колоний, основывают свои поселения между племенами лунда. Они страстные охотники, не прекращающие преследование одного и того же животного в течение целых дней: поэтому-то в постоянно обитаемых ими лесах и луговых степях оказывается истребленною вся дичь, до крыс и мелких пташек включительно. Впрочем, киоко весьма миролюбивы, что доказывается тем, что средств для своего существования они ищут в труде, а не в войне. Ремесленники из киоко, в особенности кузнецы и корзинщики, весьма искусны; на всем протяжении бассейна Кассаи также весьма ценится и выделываемое киоками оружие. Люди этого трудолюбивого племени менее кокетливы, в сравнении с их ленивыми соседями: прическа у них простая, хотя всегда в порядке; лицо, однако, они расписывают красною краскою, что придает ему странное выражение. Большая часть киоко малы, худощавы и нервны: таким образом, уже их внешность свидетельствует о присущей им энергии.

Главный рынок в пограничной полосе между племенами киоко и лунда есть город Кимбунду, расположенный на высоте 1.230 метров, на левом берегу реки Лу-Во, притоке Луа-Нгэ, большой реке, текущей параллельно Кассаи. В 1876 году, Кимбунду был большою деревнею, имевшей несколько домов или навесов европейской постройки, принадлежащих португальскому купцу; однако, с тех пор торговля переместилась далее в направлении к р. Кассаи. По населенности Кимбунду уступает деревням окружающих маленьких государств, служащим резиденцией их мона, т.е. начальников.

К северу от территории племени ба-куба, реки Кассаи и Луа-Нгэ протекают чрез земли пендэ, ба-конго и других народцев расы банту, известных только по имени. Далее, по другую сторону р. Санкуру, проживают ба-сонго мипо, или «зубатые сонго», прозванные так по причине подпиливания ими всех резцов. Народцев этих очень боятся, считая их людоедами; однако, они отрицают свое людоедство, и путешественник Wolf, посетивший их в 1886 году, не видел решительно ничего, что бы могло оправдать взводимое на них соседями обвинение. Ба-сонга и ба-куту, живущие ниже, при слиянии рек Санкуру и Кассаи,—высоки и стройны, чем резко отличаются от людей племени ба-куба, которые коренасты, широкоплечи; ба-куту слывут негостеприимными, и купцы делают большие крюки, чтобы не проходить чрез их территорию. Наконец, далее к северу, между реками Кассаи и Лу-Кениэ, Kund и Tappenbeck посетили туземцев ба-сенгэ, живущих весьма большими селами, с улицами, длиною в несколько километров, обставленными домами со фронтонами, уютно устроенными, с постелями и кухонными очагами. Некоторые из этих деревень, выстроенные на расчищенных из-под леса землях, имеют по несколько тысяч жителей. Ба-сенгэ, которых не следует смешивать ни с ба-сонгэ, ни с ба-сангэ, имеют особый тип, еще не встречавшийся у других чернокожих народов. Они высоки ростом; торс сравнительно короткий, покоится на длинных ногах; волосы заплетены в косы, обвитые под подбородком. Ба-сенгэ на корне носа делают себе по три нарезки, чем и ограничивают свою татуировку; украшениями гнушаются, и весь костюм их состоит из узкого передника. У многих из них лица вполне европейские, и именно таких европейцев, которые предаются умственным трудам; нигде не увидишь глупого лица, но часто встретишь физиономию саркастическую. Столица этого замечательного народа, называющаяся, по имени короля, Га-коко, представляет большой город, выстроенный, как и все остальные, на поляне в девственном лесу. Kund и Tappenbeck не нашли у ба-сенгэ никаких следов людоедства. Умершие почитаются; погребают их у выхода из деревень, вдоль дорог.