Глава V. Ангола, от реки Конго до реки Кунэнэ

Побережье Африки, простирающееся к югу от Заиры, стало считаться принадлежащим португальскому королевству с того времени, когда португальские исследователи перешли экватор, а Диого Кам положил в 1485 году к югу от Конгского лимана камень, в знак овладения данною землею, и с 1574 года, со времени основания небольшой лузитанской колонии на острове Лоанда, сношения между Лиссабоном и берегом Анголы уже не прекращались никогда. Впервые на Ангольский берег вступили семьсот человек, под начальством Пауло Диаза, внука того Диаза, который открыл мыс Доброй Надежды; но семьи белых основались лишь 21 год спустя, после прибытия первых португалок. Тогда как во многих вновь открытых странах проходили поколения без того, чтобы за первым появлением белых следовало действительное господство их над туземцами,—португальцы, в этой области поморья, не переставали иметь более чем в течение трех веков, если не подвластных им народов, то, по крайней мере, племена союзные. Даже в 1641 году, когда голландцы завладели было приморскими портами, португальцы все-таки оставались в крае, поддерживая этим предание о прежнем сюзеренитете муаты Поту, т.е. «португальского короля», или скорее, муэнэ Мпоту, т.е. «короля моря». Впрочем, им не пришлось долго ждать, так как прибывшая вскоре из Бразилии эскадра отвоевала у голландцев эту колонию обратно.

Начальными пунктами для колонизации португальцев, натурально, служили места якорных стоянок. Отсюда их могущество постепенно распространялось вглубь страны, и несмотря на альтернативы успехов и неудач, движения вперед и отступления, влияние португальцев, представителей европейской цивилизации, в конце концов, проникло чрез горы и плоскогория гораздо далее, чем в низменности, по которой протекает Конго. Это объясняется тем, что сообщения от племени к племени были гораздо легче на склонах и на высоких равнинах юга, чем в узком ущелье с клокочущими водопадами и порогами на протяжении речного потока Конго. Правда, путешествие Стэнли круто изменило существовавшее на материке равновесие, и ныне уже в областях Конгского речного бассейна совершаются главные открытия, и подготовляются великия события общественного и политического преобразования; но вместе с тем и Португалия, почувствовавшая укол своему самолюбию, удвоила свои усилия в деле познания той обширной области, которая выпала на её долю, и которую отныне ей обеспечили международные договоры; недавния путешествия Capello и Ivens’а, а также Serpa Pinto, свидетельствуют о той важности, которую португальцы придают исследованию их великой африканской колонии; в значительной степени географическому изучению Анголы содействуют также и американские миссионеры, поселившиеся в Бихэ. Только до левого берега Куанго, и не беря в рассчет небольшой провинции, которая находится к северу от Заиры, пространство португальской территории приблизительно исчисляется в семьсот тысяч квадратных километров. Что же касается до населенности этой территории, то в той её части, в которой бывают суммарные народные переписи, она достигает четырехсот сорока тысяч жителей; но если прибавить сюда и племена независимые или же находящиеся в более или менее крепкой вассальной зависимости от Португалии, то окажется, что общая численность жителей края, ограниченного на востоке рекою Куанго, по всей вероятности, достигает двух миллионов. По исчислениям Chavannes’а, населенность северной области, между Амбризом и Конго, превышает семь жителей на квадратный километр, так что, следовательно, общее число жителей португальской территории простирается до пяти миллионов. Всей стране сохранено наименование Ангола (Нгола), хотя первоначальные границы этой провинции, лежащей к востоку от Лоанды, между реками Куанза и Бенго, уже давно перейдены. Некоторые царьки внутри края еще и поныне носят имя нгола. * По новейшим сведениям, пространство Анголы, вместе с Лоандой, Амбризом, Бенгуэлой, Моссамедесом и округом Конго, равняется 1.315.460 кв. километрам, а население определяют приблизительно в 12.400.000 душ*.

Провинцию Ангола часто сравнивали с Бразилиею, обширною страною, лежащей насупротив, на другом берегу тропической части Атлантического океана; но африканская Бразилия—в политическом отношении еще не отделившаяся от европейской земли, из которой вышли её первые колонисты—гораздо ниже своей могущественной соперницы по пространству, естественным богатствам, числу жителей, экономической ценности и общему значению в цивилизации. Однако, между географическим устройством Анголы и Бразилии существует действительное сходство. С обеих сторон океана, на севере равнин и плоскогорий протекает по великой реке; с обеих сторон рельеф страны представляет ступенчатые террасы, отделяемые одна от другой грядами гор, параллельными морскому побережью. Положение под соответственной широтою обусловливает сходство климата и культур, и оно же позволяет жителям обеих стран менять свое местопребывание, не встречая больших затруднений в акклиматизации. Если Бразилия могла населиться двадцатью миллионами людей: белых, черных и помесей, то ничто не препятствует и Ангольской территории тоже стать отечеством целого народа, имеющего национальную связь, а не состоящего только, как ныне, из колоний, рассеянных посреди враждебных населений. Правда, что в течение почти трех столетий торговля невольниками обезлюднивала Анголу, чтобы заселять бразильские плантации.

В северной части Анголы, ограниченной реками: с севера—Конго, с востока—Куанго и с юга—Куанзой, отрывок плоскогорий, имеющий слишком тысячу метров высоты, занимает лишь половину восточной полосы и состоит из гнейса и слюдяного сланца, сложившихся в продолговатые возвышенности, глубоко изрытые ручьями; при этом, в общем, западный склон, обращенный к стороне Атлантического океана, представляется более пологим, чем склон восточный, откосы которого нисходят в долину Куанго. Куанза и её мощный приток, Лукалла, прерывают гряды высот, которые прямолинейно тянутся с севера на юг и вновь появляются по другую сторону этих рек. Непрерывность гористого рельефа существует только в юго-восточной части плоскогория,где краевая цепь Талла-Манонго разделяет верхния течения притоков Куанго и Куанзы и невысокими волнообразными повышениями и понижениями почвы соединяется с водоразделом между реками Кассаи и Замбезе.

К югу от Куанзы, три параллельных ступени, удерживаясь, в среднем, на расстоянии двухсот километров от океана, следуют одна за другой в направлении от моря до той горной цепи, которая образует остов страны. Возвышенные вершины господствуют над седловинами этого срединного плоскогория, рассекаемого речками на несколько второстепенных цепей. Гора Ловили, под 12° южн. широты, достигает 2.370 метров; к юго-западу от этого пика, другая гора, Элонга, возвышается на 2.600 метров, и несколько почти столь же высоких вершин виднеются там и сям по окрестным грядам; в цепи Джамба, или Андраде-Корво, образующей восточную окраину плоскогорий, несколько конусов переходят за две тысячи метров. Большинство выпуклостей рельефа протянулись в виде цепей, доминируемых пиками или хребтами; впрочем, некоторые вершины, или амба, кажутся совершенно уединенными, на-подобие пирамид посреди равнины. Такова, напр., Хамби (2.200 метров)—громадная скала, треснувшая по средине: про нее можно бы сказать, что это металлическая глыба, расколовшаяся при охлаждении. Около восточной подошвы гор Джамбы, расстилается степь Булум-Булу, траву которой ветер волнует на-подобие морских вод.

В целом, эти цепи, массивы и высокие равнины—чрез которые проходит главный торговый тракт из Бенгуэлы в Бихэ—составляют самую выдающуюся выпуклость Анголы. К югу плоскогорие значительно понижается, при чем самые высокие его вершины не достигают 1.800 метров; на западе, вершины, имеющие своею подошвою цоколь нижнего плоскогория восточной террасы, не достигают уже высоты пика Ловили и соседних с ним возвышений; тем не менее, многие из них кажутся весьма высокими, благодаря своей уединенности и крутизне своих стен: таковы, наприм., скалы в форме обелисков, которые находятся в сотне километров к востоку от Бенгуэлы; караваны, останавливающиеся у подошвы этих игл, прозвали их Binga-Yam-Bambi, т.е. «рогами газели». По Magyar’y, они превышают 1.000 метров. Соседняя же вершина, Оломбинго, достигает, будто бы, даже 1.500 метров. Что касается гребней, приближенных к морскому побережью, то, покоясь на последней ступени плоскогория, спускающагося к морю, они, по высоте, различны, колеблясь между 200 и 600 метрами; и так как подножия их обрезаны весьма круто, то во многих местах они кажутся горами: между тем большая часть береговых холмов—простые столообразные утесы, превосходящие террасы по высоте лишь на сотню метров; окружены они осыпавшимися откосами, а похожие на долины овраги в толще плоскогория позволяют на них взбираться длинными зигзагами.

В южной области территории Анголы, высокие земли внутри страны повсюду початы и глубоко размыты притоками Кунэнэ и другими потоками, направляющимися к морю; к востоку же от Моссамедеса высится уединенный мощный массив Шелла, называемый также Serra de Neve, или «Снеговые горы»; некоторые из вершин этой сьерры не ниже 1.900 метров, а свое название она получила от тех белых полос, которые после больших дождей, приносимых холодными южными ветрами, иногда виднеются в расселинах её вершин. Эти горы, откуда в изобилии текут воды, повидимому, составляют такую область Анголы, которая рано или поздно будет иметь весьма важное значение для колонизации, так как климат в этом крае португальских владений в Африке более всего приближается к климату южной Европы. Среднее возвышение этих долин над уровнем моря почти такое же, как и всей Анголы, т.е. приблизительно около 1.018 метров.

Высокие земли Ангольского края состоят из гнейса и других кристаллических пород, а также и из налегших на эти породы древних сланцев. Породы эти, образующие первоначальный остов страны, начинаются, в среднем, в 20 или 25 километрах от берега моря. Береговые пласты и, во многих местах внутри страны, пласты, разделяющие гнейсовые массивы, принадлежат к вторичным и третичным образованиям: это песчаники, конгломераты, известняки, глины и пески, расположенные в общем чрезвычайно правильно. Меловые слои, простирающиеся параллельно морскому берегу и одевающие в округе Бенгуэлы наружные склоны гор, весьма богаты ископаемыми, тождественными с ископаемыми, находимыми в сходственных напластованиях в Португалии. На обширных пространствах, геологические слои сокрыты под латеритами новейшего происхождения,—белыми, желтыми или красными,—образовавшимися вследствие разложения поверхностных слоев тех пород, которые находятся под ними. Кроме того, воды, катящие и сглаживающие осыпавшиеся камни, усеяли аллювиальными землями как внутренние бассейны, так и приморскую полосу. Известняковые скалы изрыты во многих местах глубокими пещерами, где находят узкие, еще неизмеренные колодцы, породившие, у дикарей, множество легенд. Теплые источники бьют в разных местах территории, но, за исключением северной части страны, вулканических скал не встречают нигде; несколько гнезд базальтовых лав—вот, повидимому, все, к чему свелась здесь эруптивная деятельность. В своих путевых рассказах Владислав Мадьяр упоминает, правда, о вулкане, но не прибавляет ни слова о том, что сам посетил его, и все заставляет думать, что этот путешественник был введен в заблуждение неверными сведениями, а может быть даже и романическим описанием путешествия, совершенного Дувиллем. Эта огнедышащая гора, называемая Мулондо-Замби, или «гора гениев», стоит, будто-бы, в крае Либолло, в пятидесяти километрах к югу от Куанзы. Из самого верхнего кратера, господствующего над окрестными обнаженными вершинами, извергаются, будто-бы, с промежутками от трех до четырех часов, дым и пламя, и распространяется серный запах. Туземцы не осмеливаются приблизиться к этой горе, на которой, по их мнению, обитают духи их предков. Вероятно, однако, что извержения горы Гениев рано или поздно найдут себе объяснение в каком-либо метеорологическом явлении, подобно тому, как это случилось с воображаемым вулканом Отумби, в Габонии.

Ограниченная с востока течением Куанго, Ангольская территория пересекается многочисленными реками, русла которых, в виде глубоких ущелий, прорезывают либо только одну или две террасы плоскогорий, либо, как Куанза и Кунэнэ, все высокие земли по всей их ширине. В северной области территории, где годовое выпадение дождей сравнительно значительнее, чем в южных странах, в каждой долине есть свой постоянный водный поток, при чем, однако, расположение склонов не позволяет всем этим речкам соединиться в один могущественный речной бассейн; большая часть вод не изливается даже непосредственно в море, а несется либо—к Куанго, либо—к Заире, Куллу, Лу-Фу и Мпозо. Реки, изливающиеся непосредственно в Атлантический океан: Лелунда, Мбриш и Ложе, протекают параллельно друг другу в направлении с востока на запад, и при впадении в океан загромождены непроходимыми для судов барами, так что плавать в этих местах их устьев возможно лишь на небольших плоскодонках. Мбриш вытекает с гор Зомбо, находящихся к востоку от Сан-Сальвадора; на своем пути, он образует—в общем на протяжении 130 метров—целый ряд водопадов и порогов, при чем первый водопад низвергается с высоты 45 метров. Реки Дандэ и Бенго, судоходные кверху от их баров, являются важными путями для внутренней торговли и для плантаций, окаймляющих их лесистые берега.

Самая большая из Ангольских рек и одна из наиболее многоводных между второстепенными реками всей Африки есть Куанза, долина которой образует при-атлантическую часть поперечного углубления, продолжающагося, при посредстве бассейна Замбезе, к юго-востоку вплоть до Индийского океана. Главные истоки Куанзы родятся вне областей, непосредственно подчиненных португальскому владычеству, а зачатки их переплетаются с зачатками Замбезе и Ку-Банго, на плоскогории, средняя высота которого не менее 1.650 метров. Небольшое озеро Муссомбо—в 1.200 километрах от моря, если следовать к нему по извилинам речной долины—является началом этого большого потока вод, который, описывая в целом обширный полукруг, течет сначала на северо-восток и на север, затем устремляется на северо-запад и запад, и, наконец, посредством излучины, последней пред впадением в океан, направляет низовые свои воды на юго-запад. Больше половины своего пути река протекает к востоку от тех гористых террас, которые образуют остов Анголы. Там, судя по её направлению, она, казалось бы, должна была стать притоком Конго; но, встретив на своем пути барьер из гор, которые ее отделяют от морского берега, она, катя уже значительную массу вод, прорывает эти горы, образуя целый ряд водопадов и порогов. Последний водопад, Камбамбэ, низвергающийся с высоты 21 метра, называется также «водопадом Ливингстона», хотя великий путешественник никогда и не был здесь; образует же этот водопад сланцевая запруда, над которою справа и слева высятся почти вертикальные стены. Во время половодий, ущелье во всю свою ширину бывает наполнено клокочущими водами, между тем как в сухое время года гряды камней разделяют поток на несколько неравных, как бы межшлюзных пространств. На боковых утесах, смачиваемых брызгами пены, ковром расстилаются растения, имеющие толстые просвечивающие стволы и густо усеянные белыми цветочками (angolaea fluitans).

Тотчас книзу от водопадов, Куанза становится судоходною для пароходов: никакое препятствие не задерживает суда вплоть до моря, на расстоянии приблизительно 200 километров, хотя общий уклон реки на всем этом пространстве и достигает около ста метров. Скалистое ущелье продолжается километров на пятнадцать книзу от порогов между вздымающимися красными, белыми и голубоватыми кручами, к разноцветности которых присоединяют бесконечное разнообразие своих красок также и ползучия растения, группы деревьев и пелены мха. Книзу от последней запруды, значительный приток, Мукозо, вливается в реку со стороны северного берега, а затем, все с того же берега, низвергает свои воды могучая Лу-калла (Луа-Калла), самый большой из притоков Куанзы, зарождающийся, подобно ей, к востоку от горной оси Анголы, и, подобно ей же, проходящий чрез скалистые массивы целым рядом ущелий, в которых образуется несколько водопадов, при чем один из них, Лианзундо, низвергается с высоты не менее 30 метров. Подобно Куанзе, Лу-калла описывает на своем пути обширный полукруг, но как-раз в противоположном направлении, так как она родится в северной части португальских владений, неподалеку от тех рек, которые несутся к Конго по противоположному склону. По соединении с Лу-каллой, Куанза содержит уже весь объем воды, который должна нести в море: она не получает более притоков и даже, напротив, разливается направо и налево по многочисленным каналам-протокам, боковым резервуарам, которые переполняются в половодия и почти совершенно высыхают во время низких вод. По мере движения реки к низовью прибрежные холмы все более и более отступают от долины; однако на известных расстояниях, по берегам реки все еще высятся крутые утесы: один из них, господствующий над левым берегом, есть знаменитый Pedra das Feiticeiros, т.е. «камень фетишеров», с которого племя куиссама низвергало своих несчастных сограждан, обвиненных в колдовстве. Вход в Куанзу загражден трудно-проходимым баром, чрез который лоцманы пускаются на плоту, или, вернее, на доске из дерева herminiera, имеющей самое большее два метра в длину и около одного метра в ширину. Стоя на коленях на этом, так сказать, обломке, они управляют им при посредстве простого весла и таким образом отправляются к пароходам, бросающим якорь иногда в двух километрах от берега.

К югу от Куанзы и вплоть до Кунэнэ, реки, зарождающиеся на наружном склоне гор или в их западных долинах, не могут достичь значительного развития и не служат для судоходства; к тому же и количество дождя, питающее их, меньше выпадающего на севере Анголы; многие же потоки вод совершенно иссякают во время засух: получаются как-бы так называемые уади—Африки северной и умарамба—южной. Главные из постоянных рек суть: Луга, параллельная Нижней Куанзе, Куво (Кевэ), Велья, Байломбо, Катумбелла и Копороло. Из всех этих небольших потоков наиболее известна речка Катумбелла, благодаря своему соседству с городом Бенгуэла, при чем в 12-ти километрах от моря поток этот образует красивый водопад Упа, водная масса которого заключена в поперечную долину, имеющую по меньшей мере восемь метров в ширину.

Кунэнэ, не уступающая на Ангольской территории в важности Куанзе, получила исключительное политическое значение, как пограничная линия между португальскими владениями и краями, присоединенными к колониальной империи германцев. Подобно Куанзе, она родится на востоке гор и течет сначала по склону к внутренней Африке, вместе с Ку-Банго и с восточными притоками Замбезе; затем, вырвавшись из первоначального бассейна, она тоже описывает большую дугу к западу и для своего излияния в Атлантический океан пересекает скалистые массивы. Длина её течения не менее 1.200 километров, а площадь орошаемого пространства исчисляется в 272 тысячи квадратных километров. Зарождаясь в горах Джамбы, более чем на четыре градуса севернее своего устья, Кунэнэ течет на юге и юго-западе вдоль подножия высоких земель, принимая справа и слева большое число притоков. В Китеве (Quiteve)—деревне, расположенной в 400 километрах от истоков, на берегу реки,—Capello и Ivens, в июне, в сухое время года, нашли ширину в 150 метров, а среднюю глубину в два с половиною метра; река течет, между лесистых крутых берегов, быстро, но без водопадов. В дождливое время года, хорошенькая речка превращается в могучий поток, по справедливости заслуживающий свое наименование: Кунэнэ (Ку-Ненэ), т.е. «великая река». Выйдя из берегов, она разливается по равнине на необозримую ширь. На пространстве нескольких сотен квадратных километров простирается озеро, в котором теряются, как в обширном бассейне испарения, прибылые воды верхнего течения Кунэнэ. После половодий, небольшие озера и лужи усеивают долину, тростники arundo phragmites занимают илистое дно, а на кустах вышележащих земель развешены, на высоте более метра над почвою, пуки злаковых растений, приносимых речным потоком. Широкая река Какуловар (Какуло-Балэ или «Старое Балэ»), собирающая в свой бассейн воды, сбегающие с Снеговой сьерры и с цирка Гуилла, присоединяется к Кунэнэ на обширной равнине, бывающей то озером, то болотом. По единогласному свидетельству путешественников, а также и лиц, постоянно проживающих в крае, эта столь болотистая область, однако, не нездорова, что объясняется, может-быть, антисептическим действием мха, разростающагося на стоячих водах, а может-быть также и высотою положения края. Capello и Ivens исчисляют высоту равнин в месте слияния Кунэнэ с Какуловаром в 1.067 метров; другой путешественник, Дюфур, определил высоту берега около деревни, находящейся вблизи упомянутого слияния, даже в 1.144 метра.

Эта озерная область имеет, однако, и другие водосливы, кроме Кунэнэ. По крайней мере три водных потока, известных под родовым наименованием умарамба, отделяются от левого берега реки чрез широкие проломы в береговых кручах и, держась юга и юго-востока, направляются чрез земли племени Ова-Мпо к большому солончаковому болоту, Этоша, расположенному в 250 километрах от реки и более чем на сто метров ниже её уровня. Таким образом, Кунэнэ представляет редкий пример недоразвившейся дельты; по своим боковым потокам река эта принадлежит к системе таких вод, которые, подобно р. Ку-Банти, теряются в углублениях пустыни. Течения Кунэнэ не знали еще даже в половине нынешнего столетия, и на карте Лопеца-де-Лимы, на которой сведены все географические данные того времени, эта река представлена направляющеюся на восток и впадающею в Индийский океан. Ныне известно, что она изливается в Атлантический океан, прорезав область гор; говорят даже, что она образует один большой и затем целый ряд меньших водопадов; впрочем, невозможно допустить, чтобы не существовали большие водопады в этой части течения реки, так как на 300 километрах протяжения, между прорывом гор и устьем, падение вод составляет около тысячи метров. Исследование, в собственном смысле этого слова, было сделано пока только в нижней части долины. В 1824 г., английское судно «Espiegle» пристало к берегу около устья Кунэнэ, которую и назвали тогда Nurse-river; в следующем году, однако, Owen напрасно отыскивал это устье, без сомнения, потому, что оно было заперто баром, и река пересохла на большом расстоянии кверху. Обследовано устье было лишь в 1854 году, и тогда же по речной долине поднялись километров на сорок вглубь страны. За исключением времени с декабря по апрель, т.е. сезона разливов, «Великая Река» не сообщается с морем: воды, столь обильные, что производят даже наводнения в верхнем бассейне, почти совершенно испаряются в обширных озерных водоемах верховья, и для нижней долины остается лишь струйка, теряющаяся в песках.

Территория Анголы, простирающаяся с севера на юг более чем на 1.200 километров, от шестого до шестнадцатого градуса южной широты, и образующая ряд уступов до 2.000 метров возвышения, представляет натурально весьма различные климаты: метеорологические условия и все относящиеся сюда явления меняются соответственно географической широте и высоте положения данной местности. Однако, в отношении крайних температур, разница между этими различными поясами не велика: путешественники так же страдают от солнечного зноя на высоких плоскогориях внутри страны, как и на низменных равнинах. Термометрические различия между сезонами, между жарами и стужею, тем значительнее, чем удалённее местность от экватора и от моря; и эти зависящие от условий места и времени климатические изменения весьма ощутительны и наиболее опасны для иностранцев. В некоторых областях плоскогорий морозит, как в Европе. Даже на высоте тысячи метров, на восточном склоне гор, Capello и Ivens страдали от понижения по ночам до точки замерзания температуры, которая днем поднималась до 28 и 30° Ц

Наиболее последовательные метеорологические наблюдения сделаны в Лоанде, столице страны. Они показывают, что в этом городе, расположенном, однакоже, лишь на одну тысячу километров к югу от экватора, самый сильный летний зной—имея в виду шестимесячный промежуток—слабее жаров в Лиссабоне: именно, наибольшая температура месяца февраля, самого жаркого в Лоанде, ниже наибольшей температуры месяца августа в Португалии. Путешественники, отправляющиеся из Лиссабона летом в Ангольскую территорию, бывают удивлены сравнительной свежестью климата этих тропических областей. Средняя температура в Лоанде не превышает +23° Ц., а годичная разница между крайними температурами каждого месяца, в среднем, не выше 12°; но разница между самым большим холодом и самым сильным жаром, 14° (в августе) и 31,7° (в ноябре), в 1879 году выразилась приблизительно 18°; на плоскогориях же внутри страны, под одною и тою же широтою и на 1.599 метрах высоты, разница эта вдвое больше: именно, крайние её пределы колеблются между 1° и 37°. В Моссамедесе—городе на берегу моря и отличающемся, по сравнению со всеми остальными городами, ровным климатом—годовая температура колеблется между 20 и 22°, вследствие чего в этой приморской гавани акклиматизация европейцев и совершается при наименее гибельных для них условиях.

Свежесть климата зависит от направления морских ветров, дующих вообще из умеренных южных областей. В данных морских пространствах, береговое течение, распространяющееся из антарктического пояса, оказывает влияние, достаточное для значительного понижения нормальной температуры вод и находящихся над ними слоев воздуха; отсюда и наименование мыса к югу от Кунэнэ: Cabo Frio, т.е. «холодный мыс», а также и соседней бухты: Angra Fria, т.е. «холодная бухта». Этот морской поток, хотя и в меньшей степени, освежает берег также и к северу от Кунэнэ; известно, что его влияние ощущается даже вплоть до острова Св. Фомы. Мористее Лоанды, его средняя скорость равняется приблизительно 1.800 метрам в час; но иногда случается, что сильные северо-западные ветры совершенно останавливают это течение, или же местами заставляют его воды даже поворачивать назад. Южные ветры преобладают над ветрами с севера на всем протяжении берегов. Пассаты на них редко ощущаются в их нормальном направлении с северо-востока на северо-запад: они почти всегда отклоняются разреженным воздухом, поднимающимся с жарких областей материка, и вследствие этого, превращаются в юго-западные и даже в западные муссоны. По Рибейро, соотношение между атлантическими и континентальными ветрами выразилось бы немного более, чем отношением 5 к 2. Наблюдения, правильно производимые в Маланже, находящемся более чем в трехстах километрах от моря, показали, что в этой области—однако, значительно удаленной от пояса береговых бриз (vicarao, или бриза с моря, и terral, или бриза с берега)—между восточными и западными ветрами установляется известная очередь: так, по Henn’у, восточные ветры дуют в особенности утром, а западные после полудня; следовательно, восточное течение приходит с той стороны неба (страны света), на которой находится солнце.

Под влиянием муссонов, насыщенных парами, влажность воздуха всегда весьма значительна. Так, в течение трех лет, именно в 1879, 1880 и 1881 годах, относительная влажность выразилась следующими цифрами: Средняя 82,42; наименьшая 70,69; наибольшая 87,69; разность 10,84.

С мая по сентябрь, воздух часто бывает почти насыщен парами: в это время туманы, cacimbo, скрывают отдаленные горизонты. Однако, на низменностях дожди сравнительно редки; ветры увлекают водяные пары вплоть до откосов гор, где дожди правильно выпадают в течение сезонов: с октября по январь («малые дожди») и с апреля по май («большие дожди»). В Лоанде годичное выпадение представляет большие колебания: среднее число дождливых дней там иногда не более 15, тогда как в другие годы оно учетверяется. Так, в этом городе наблюдения дали следующие результаты:

Дождл. дней.	Атмосферн, осадки.
1879 г.—52	0,571 метр.
1880 „—34	0,248 „
1881 „—15	0,134 „
Среднее 34	0.318 метр.

Иногда в благоприятные сезоны дождевой воды выпадало более полуметра, а в других случаях собирали всего лишь четверть метра, а то и еще менее. Внутри края последствием недостатка дождей неоднократно бывали неурожаи и даже голодовки, которые влекли за собою обезлюднение страны и вместе с тем увеличение самопродажи из-за куска хлеба. В северных округах первые дожди всегда вредны для здоровья; воздух оказывается тогда зараженным зловонными газами, которые, насыщая пористую, загрязненную растительными остатками почву, под напором воды сразу выделяются наружу. Количество дождей, выпадающих на береговой полосе, прогрессивно уменьшается в направлении с севера на юг: так, будучи изобильными в Сан-Сальвадоре, где, по von Danckelmann’y («Missions Catholiques»), напр., в 1884 г., в течение 63 дней выпало 880 миллиметров атмосферной воды,—они незначительны в Лоанде и совсем прекращаются в Моссамедесе и в области нижнего течения Кунэнэ; правда, здесь уже как бы начало пустыни, но зато здесь же и самая здоровая область Анголы, благодаря сухости воздуха и почвы, а также и сравнительной свежести температуры. Уже на плоскогориях, ограничивающих с юга течение Нижней Куанзы, туземцы из племени куиссама вынуждены сохранять дождевую воду в дуплах баобабов, откуда, впрочем, ошибочно, заключили, будто португальское наименование последних, imbondeiro, означает бочарное дерево.

Со времени исследований Wehvitsch’a в Анголе флора этой страны известна в общих чертах, и остается изучать лишь её подробности. Вполне поэтому справедливо, что имя этого ученого ботаника присвоили самому любопытному растению этой части материка,—вельвичии (welwitschia mirabilis). Это дерево—хотя оно походит скорее на гриб странной формы—произростает в области Моссамедес: к северу оно не переходит за устье уэда св. Николая, а к югу от Кунэнэ встречается в области Дамара; говорят, будто оно может жить целое столетие. У этого растения, в нескольких сантиметрах над землею, ствол, достигающий 3 или 4 метров в окружности, сразу оканчивается горизонтальною поверхностью, которую Welvitch сравнивает с «круглым столом», несмотря на то, что эта поверхность бывает расщепленная и потрескавшаяся во всевозможных направлениях. От наружных её краев отделяются два толстых, приблизительно до двух метров длины, листка, похожих на два кожаных диска: это первые листья растения, сохраняющиеся со времени проростания и развивающиеся соразмерно росту самого дерева. Концы же этих листьев разделяются на множество змеящихся ремешков, похожих на оконечности полипов.

В северных частях Анголы флора ничем не отличается от растительности на низовьях Конго. Древовидные молочайные, эриодендроны, баобабы и хлопчатники составляют характеристические растения тамошнего пейзажа. В некоторых небольших долинах, хорошо защищенных от морского ветра и обильно орошаемых, тропическая растительность является во всем своем разнообразии больших деревьев, паразитных растений и лиан; на плоскогориях же, с которых вода стекает вскоре после своего выпадения из атмосферы, и которые покрыты лишь тонким слоем растительной земли,—простираются бесконечные степи: здесь capim, трава саванн, скрывает под своею волнующеюся необъятною поверхностью дичь, если только степь не подвергается так называемым queimadas, или периодическим пожарам, которые и лишают край всей его фауны, до насекомых включительно. В общем же, богатство растительности в стране уменьшается в направлении с севера на юг, соразмерно с уменьшением дождей: тогда как девственный лес спускается до самого моря около мыса Падрао,—к югу от фактории Кабеса-де-Кобра он мало-по-малу отдаляется вглубь страны, а затем вблизи морского берега лесов не существует и вовсе; к югу же от Моссамедеса нет даже и отдельно стоящих деревьев. Там леса можно встретить только вдали от берега, позади первых террас, в пустынях sertao. По мере уменьшения с севера на юг растительности, некоторые из растений начинают заменяться другими: так, напр., hyphaene guineensis, столь обыденная от устья Конго до Амбриза, вовсе не встречается на более южном морском берегу; в области же Моссамедеса наблюдается переход от флоры тропического пояса к флоре замкнутых бассейнов Южной Африки. Так, в этой южной провинции, больших молочайных растений не видно вовсе, тогда как гумминосные растения в ней встречаются.

Ботанический инвентарь Вельвича насчитывает для всей Анголы 3.227 видов, из которых 1.890—растения явнобрачные. Из этого значительного числа многие формы принадлежат специально данной области: таковы кактусы, о которых прежде думали, будто они встречаются только в Новом Свете; растут эти виды на хребтах плоскогорий, отдаленных от морского берега и от всякого центра колонизации. Из растений многие очень ценятся дикарями за их, будто-бы, чудодейственные свойства; таковы в особенности: ядовитое дерево (erythrophlaeum guineense), кора или nkassa которого употребляется для испытаний на суде, и кустарник ndoui (decamera Jovis tonantis), ветви которого навешиваются над хижинами в качестве громоотвода. На южных песках, на корнях молочайных растений, произростает весьма любопытное чужеядное растение из рода hydnora, которое остается под землею в течение большей части своего существования, затем вдруг выпускает на божий свет цветочную ножку, на которой и выростает большой красный цветок, издающий запах гнилого мяса. По мнению туземцев, это растение обладает многими свойствами: они употребляют его сок для придания большей крепости лесам своих удочек и сетям, а в особенности пользуют им от различных болезней. Значительно меньше числом те туземные растения, плоды которых идут в пищу. В ангольской флоре насчитывается, напр., не менее 32 видов винограда, а между тем едва лишь в нескольких местностях негры либо употребляют его в виде гроздей, либо добывают из него небольшое количество вина. Однакоже, кофейное дерево, miriambambe по-туземному, произростающее в диком состоянии в лесах внутри страны, доставило плантаторам первые саженцы для искусственного разведения; в ангольских лесах Вельвич нашел также либерийский вид этого растения, и ныне аравийское кофейное деревцо на весьма многих плантациях уже заменено им. Что касается питательных растений, утилизируемых ради их корней, листьев, плодов или зерен, то в Анголу, как и во все остальные африканские страны, они были завезены или из Азии, или из Нового Света. Одно из этих ввезенных растений—удающееся, впрочем, превосходно—именно манговое дерево, в некоторых округах, на берегах Куанзы, встречается редко: существует поверье, будто его тень приносит несчастие.

Подобные же, как во флоре, преобразования совершаются и в ангольской фауне. Как аборигенные растения исчезают перед иностранными видами, так и дикие звери бегут перед белым человеком, собаками и другими домашними животными. Не видно уже слонов по соседству с морским берегом, хотя с полвека тому назад они еще приходили к берегу океана: так, в 1854 году, первые исследователи Кунэнэ встречали слонов в таком большом числе, что являлось предположение назвать Кунэнэ «рекою слонов»; ныне прогнанные с равнин, слоны удалились в горы и в серру Шелла, где они и пасутся по высоким склонам и вершинам. Часто посещали по ночам улицы приморских городов также и львы; при этом особенно многочисленны они бывали после дождливого времени года, когда выходили из глубины страны, из саванн и лесов, преследуя антилоп, являвшихся пастись на свежую травку; часто нападали львы и на людей, а некоторые из них, привыкнув к человеческому мясу, предпочитали хватать пастухов вместо животных из их стад; туземцы считали львов фетишами, и никогда дикарь не осмелился бы говорить о льве, не придав ему титула: «нгана», т.е. «господин». Ныне эти представители кошачьего рода появляются редко, и по приморским дорогам можно путешествовать уже безбоязненно. Но еще очень обыкновенны пантеры и в особенности разного рода гиены. Ламантин, или «рыба-женщина» (peixe mulher), повидимому, исчез из ангольских рек, за исключением верхней части среднего течения Куанзы, а гиппопотам удалился в боковые потоки рек. Jacares, или крокодилы, еще населяют многие из рек страны, а акулы, столь многочисленные к северу от Заиры, не встречаются на берегах юга. В южных частях страны водится несколько таких видов животных, которых нет на севере от Куанзы: так, зебр встречается только по окраинам больших южных саванн, как равно и некоторые антилопы, принадлежащие к поясу бассейнов рек Оранжевой и Замбезе. Вероятно, одну из таких антилоп путешественник Брошадо и принял ошибочно за дромадера, животного, которого никогда не ввозили в эту страну.

Мир птиц представлен в Анголе большим числом видов: значительная торговля певчими птицами ведется с Лиссабоном. Местные негры твердо верят в предзнаменования, исходящие из пения или полета птиц. Встреча с quioco (telephonus егуthropterus) всегда сулит благо. Corythrix paulina, хорошенькая птичка, кормящаяся преимущественно зернами плодов, слывет страшным чародеем, и её крик вселяет ужас. Хижины, даже деревни покидались жителями потому только, что эта птичка, присев на соседнее дерево, испускала свою зловещую нотку; охотники, ловящие ее в лесах для продажи португальским купцам, всячески стараются, неся свою добычу, избегать деревень из опасения, чтобы туземцы не обвинили их в умысле колдовства. Птичка эта замечательна и в другом отношении: именно, блестящая красная окраска её крыльев растворима в воде, при чем в растворе оказывается некоторое количество меди. Почти повсюду в лесах внутри страны обитает также cuculus indicator, птичка, которая, перепархивая с ветки на ветку, приводит искателей меда к улью, а затем терпеливо ожидает, усевшись на соседнее дерево, своей доли. Рассказывают также, что иногда эта птица, проникая в самую густую чащу, сводила охотника лицом к лицу с слоном или львом. Змеи, за исключением некоторых округов, редки, но между ними есть весьма опасные; такова, напр., cuspydeiro или «плевака», которая, будучи раздражена, брызгает едкою и ядовитою слюною: проникновение этой слюны в глаз угрожает слепотою. Насекомые, за исключением муравьев и москитов, относительно редки на атлантическом склоне Анголы. Во все продолжение cacimbo их почти не видно; появляются же они только на несколько недель или даже дней в жаркое время года. Рыбою изобилуют соседния моря необычайно: порою вода кажется как будто массою живого мяса,—до такой степени она переполнена рыбами, простирающимися на несколько квадратных километров в виде движущихся мелей. Ангольские туземцы едят один мелкий вид акулы, равно как и pungo, рыбу-певунью, дрожащие, нежные, как звук флейты, нотки которой выходят из тихих вод. В реках и в особенности в лужах после разлива вод по равнинам, ловят пимелода, из сомовидных, достигающего двух метров длины и по целым часам остающагося живым также и на суше.

Огромное большинство ангольских негров принадлежит к группе народов банту; но, вероятно, между ними, как и между населениями Конго и Огове, находятся также потомки тех рас, которые господствовали в предшествующую эпоху цивилизации, когда Африка еще не получила питательных растений из Азии и Нового Света, и когда населяющие ее народцы, живя лишь охотою, рыбною ловлю и сбором дикорастущих ягод и плодов, бродили по лесам. Эти первобытные племена, отброшенные на окраины пустынных саванн южной части Ангольской области, отличаются еще и поныне от своих завоевателей как образом жизни, так и языком. Но и сами завоеватели, хотя родственные между собой как по происхождению, так и по языкам, представляют несколько слоев последовательных нашествий, из которых каждое влекло за собою изменение политического равновесия страны. Последнее из таких вторжений совершено джагами в средине 16-го столетия, когда, в свою очередь, и португальские мореплаватели уже показались около морских берегов края; это вторжение пронеслось по стране наподобие урагана, разрушая государства и сметая народы, при чем самих завоевателей обыкновенно считают единоплеменниками кафров и зулусов из южных стран Африки. В наши дни этнические перемены совершаются более постепенно, но сила их воздействия гораздо значительнее: не врагами являются кабиндские негры, бразильские переселенцы и португальские метисы, но влияние их тем легче воспринимается. Для жителей Анголы этим путем начинается новая цивилизация.

Различные северные племена Анголы принадлежат, подобно народцам, проживающим между Конго и Шилонго, к группе ба-фиотов: их также, как и ту реку, около которой они обитают, называют вообще племенами конго. Они-то некогда и основали то конгское государство, которое прославилось как союзом с португальцами, так и успехами миссионеров, крестивших новообращенных сотнями тысяч. Государство это существует еще и теперь, но оно очень ослаблено, и большая часть ба-фиотских племен уже не входит в его состав. Му-соронго, братья живущих к северу от Заиры, му-шиконго, ба-конго, бамба, муйоло и другие народы фиотской расы следуют друг за другим к югу от Нижнего Конго вплоть до бассейна р. Мбриш, оставаясь лишь в воображаемой вассальной зависимости от пребывающего в Сан-Сальвадоре короля и весьма слабо испытывая на себе авторитет португальцев. Страну этих северных населений удавалось посетить, к тому же, немногочисленным путешественникам лишь ценою больших опасностей и тяжких трудов. Что касается негров сонво, живущих на полуострове между Конгским лиманом и берегом моря, то они не имеют никакого отношения к своему прежнему сюзерену в Сан-Сальвадоре: восстанием их начальника, или киламбы—«графа де-Соньо» португальских хроник—и началась в конце ХVII-го столетия дезорганизация империи. Восстания, соперничества миссионеров, захват торговых дорог кабиндами, и в особенности продажа туземцев в рабство, совершаемая либо самими монахами, либо португальскими или иноземными негроторговцами—привели к совершенному расстройству старинное конгское государство, которое, если еще и сохраняется, то подобно «священной римской империи» в средние века, лишь в силу мистической мощи предания.

Негры, обитающие к западу от Сан-Сальвадора, именно племена: му-соронго, му-шиконго и бамба, хотя и находятся вблизи Конго, а также посещают и фактории белых, подверглись иностранному влиянию лишь в весьма слабой степени; так, они остались чистыми последователями фетишизма, без примеси каких бы то ни было церемоний, заимствованных у католиков; они всегда обувают своих покойников по-европейски, в башмаки или сапоги, конечно, для облегчения им путешествия в неведомый мир. Му-шиконго, т.е. «рожденные от деревьев», хотя и не имеют домашних идолов, тем не менее считают «фетишами» почти все предметы в природе, а все необъяснимое признают либо чудом, достойным обожания, либо делом волшебника, внушающим страх. Мир духов управляет живущими. Часто женщины, остающиеся долго бесплодными, или потерявшие своего первого ребенка, дают обет посвятить своих новорожденных служению фетишам, и тогда с малых лет будущие жрецы обучаются, под руководством великих фетишеров, бить в волшебный барабан, произносить заклинания, производить судороги для вызова духов, напускать болезни или, напротив, изгонять их. У бамба посвящение в таинства вслед за обрезанием требует много времени: именно, обрезанные мальчики удаляются в леса, где, живя совершенно отдельно от остальных членов и составляя временную республику, учатся познавать волшебные свойства трав, деревьев и животных и приготовляют «мешок с лекарствами», которые они должны сохранять в течение всей своей жизни для предохранения себя от несчастия; домой, в село они возвращаются не раньше, как запасшись этими мощными амулетами. Говорят, что король племени бамба, предок которого был некогда генералиссимусом Конгского императора, в настоящее время является хранителем великого фетиша, живущего в священном дереве, недоступном для иностранцев. Однако, это таинственное существо остается невидимым даже и для своих поклонников; будучи смертно, оно, правда, умирает, но затем «этот бог» снова возрождается из костей, собранных его жрецами от трупа предыдущего фетиша. Рассказывают, будто-бы и все члены племени также должны пройти чрез так называемую «временную смерть»: именно, когда жрец потрясает своею тыквенною бутылкою, наполненною талисманами, то все молодые люди впадают в каталептический сон и валятся как трупы. Только спустя три дня они возрождаются к жизни, которую с этого времени и посвящают служению воскресившего их фетиша; однако, существуют и такие, которые просыпаются отупевшими, и воспоминание о предыдущем существовании у которых возвращается лишь медленно. Но каковы бы ни были приемы бамбаских чародеев, повидимому, правдоподобно, что им действительно удается ввергать молодых людей в такой сон, который походит на состояние после смерти. Те из них, которые не подвергались процедуре «нового рождения», всеми презираются, и им воспрещена пляска. Среди му-шиконго проживают ма-вумбу, вполне схожие своею наружностью с другими ма-вумбу, встречающимися к северу от реки, в соседстве с Лоанго, и тоже узнаваемыми по их семитическому типу. По их преданиям, южные ма-вумбу, принадлежащие все к могущественным семействам, пребывают в крае с незапамятных времен.

К югу от племен, составляющих группу Конго, и вплоть до провинции Моссамедес, простирается глоссологическая область племени бунда (бундо, бондэ), иногда называемого, как и вообще вся территория, анголою. Название «бунда», по одному этимологическому истолкованию его, впрочем, мало вероятному, означает «людей поражающих» или победителей; в таком случае, оно действительно напоминало бы о последовательных вторжениях этой расы и об её победах над аборигенами. Но, кажется, что данное наименование скорее означает «семейство, потомство, происхождение», заключая в себе таким образом указание на существование у говорящих на этом общем языке сознания об их родстве. Бунда или lingua geral (общий язык) Анголы представляет один из языков, наиболее распространенных в Африке, а также один из тех языков, которые, не будучи вполне изучены, известны, однако, уже издавна; так, в конце ХVII-го столетия в Лиссабоне была уже издана грамматика ангольского языка, а также писались на этом языке и религиозные сочинения; кроме того, уже более двух столетий, как на языке бунда говорят европейцы. Глоссологическая область этого языка, начинающаяся, по Monteiro, непосредственно книзу от реки Дандэ, простирается далеко за пределы Анголы: если на бундском языке не говорят, то по крайней мере его понимают те многочисленные племена внутри страны, которые состоят в торговых сношениях с бундскими караванщиками. Таким образом, жители Анголы распространяют употребление своего «франкского языка» вплоть до бассейнов Конго, Ку-Банго и Замбезе не в качестве «победителей», а в качестве купцов. В португальских владениях, язык этот представляет два наречия, настолько различающиеся, что их даже классифицировали как два особые языка: бунда в собственном смысле или ангола, на котором говорят к северу от Куанзы, и бунда южное, господствующее во всей области между Бенгуэлою и краем Бихэ. Что же касается португальских слов, то они проникли во все языки внутри Африки, вплоть до Кассаи.

Таким образом бунда, а-бундо или бин-бундо разделяются на две группы: северную или южную; но и эти группы, не образующие сплоченного или национального союза, подразделяются, в свою очередь, на большое число племен, достигших весьма различных степеней цивилизации: так, одни, подвергающиеся влиянию белых, в соседстве с морским побережьем или в плантациях внутри страны—сравнительно цивилизованные: другие же, живущие на плоскогориях или в глухих долинах гор, остались в диком состоянии. При этом, лучше сохранилась чистота расы, а также и прежние обычаи, у тех бунда, которые называются ба-нано, или «люди гор» и которым могут быть противупоставлены ба-буэро, или «люди равнин»; впрочем, Nogueira распространяет наименование ба-нано или нанно на всю данную национальную группу. Сопоставляя предания тех бунда, которые живут в области гор, расположенных к северу от Куанзы, Мадьяр говорит, что эти племена пришли с северо-востока около половины ХVI-го века. Предки этого народа, свирепые людоеды, постоянно воевали с окрестными племенами, добывая этим путем человеческое мясо, а когда для битв не находили врагов, то устремлялись друг на друга. Эти непрестанные убийства уже начинали угрожать истреблением всей расы, когда, по словам легенды, образовалось тайное общество empacasseiras’ов, или охотников на буйволов, которые решили не есть другого мяса, кроме мяса лесных зверей; хвост буйвола, обвязанный вокруг головы, а также кольца из его кишек на руках и ногах, служили отличительными признаками членов этого сообщества. Наконец, союзники сделались настолько могущественными, что открыто возмутились против людоедов, оставшихся верными старинным обычаям; однако, им пришлось покинуть край и перейти верхнюю Куангу, в направлении к западу, и основаться в крае Байлундо и в соседних территориях, где мало-по-малу они научились обработывать почву и сделались верными союзниками португальцев, которые уже во времена первых своих «черных войн» имели около себя орды стрелков из лука, набиравшиеся между этими empacasseiros’ами и достигавшие иногда тридцати тысяч человек. С другой стороны, те бунда, которые остались к востоку от Куанзы, ослабев после выселения empacasseiros’ов настолько, что не могли уже господствовать над другими народцами страны, будто-бы постепенно сливались с ними, и хотя еще остались дикими, но нравы их все-таки значительно смягчились.

Какую бы, однако, цену ни придавать этим рассказам, где легенда перемешана с историей, несомненно, что человеческие жертвоприношения и остатки людоедства сохранялись в религиозных церемониях по крайней мере до половины текущего столетия. По свидетельству Владислава Мадьяра,—который был зятем короля Бихэ, а, следовательно, и одним из князей главного племени бунда,—обычай требовал, чтобы труп начальника был орошен кровью рабов, а воцарение нового властителя не могло совершиться иначе, как после охоты на человека, во время которой кандидат на власть должен был завладеть по одному индивиду из каждой профессии, так как для того, чтобы все ремесла процветали под его управлением, необходимо, чтобы от каждого из них была принесена жертва; кроме того, молодые девушки и даже беременные женщины обрекались на смерть, для обеспечения плодородия в течение будущего царствования, а дети, оторванные от груди матери, служили для фабрикации элексира долгой жизни. При перемене царствования предавали смерти кого-нибудь из доблестных воинов, дабы король мог съесть его сердце; но так как такой витязь должен пасть во время полного обладания своими силами и в радостном состоянии духа, то его убивали неожиданно во время исполнения воинского танца. Горе всякому чужеземцу, который встретился бы на пути погребальной процессии! Его тотчас же поволокли бы силой и убили бы на могиле. Впрочем, обычай разрешал убийство в течение семи дней между смертью одного короля и воцарением другого, и регулярные солдаты постоянного войска, «сыны слона», пользовались этим для того, чтобы грабить и убивать по произволу. Но в обыденное время приносили в жертву только животных: воин приносил фетишерам черную козу или черного же цвета телку; а жених—какое-нибудь животное, но совершенно белое, без пятнышка.

Бунда, в особенности племя нано, или «люди из высокой страны»,—вообще красивы, с высокой осанкой и открытым лицом: не редки между ними и лица с голубыми глазами, хотя такой цвет вовсе не ценится туземцами. У большей части племен женщины вытатуировывают на себе рисунки, изображающие цветы и арабески; головы их остаются непокрытыми, тогда как мужчины навертывают нечто в роде тюрбана себе на волосы, или же заплетают их в множество косичек, убранных шариками из глины, заменяющими кораллы. К тканям одежды главари, или саба, прибавляют, что, впрочем, делается начальниками племени в Африке почти повсюду,—шкуру пантеры или другого свирепого животного: эта шкура служит символом того страха, который они должны вселять. Некоторые из народцев совершают обрезание, между тем как у других оно неизвестно; есть и такие, у которых обрезаны только начальники, при чем этой операции они должны подвергнуться раньше, чем накинут себе на плечи тигровую шкуру. Большею частью бунта очень способные: под руководством белых они скоро научаются чтению, письму и музыке; в несколько месяцев они выучиваются правильно говорить по-португальски и становятся превосходными рабочими; каждая община имеет своего кузнеца, который в то же время и оружейник, своего плотника, ткача, горшечника, охотника, заседающих в общественных собраниях по порядку старшинства. Главным же образом бунда отличаются, как торговцы: это они управляют делами португальских купцов внутри страны, при чем часто превосходят своих учителей торговою сметкою. Называемые Ливингстоном мамбари, бунды плоскогорий сопровождают караваны купцов во внутреннюю Африку. их называют также pombeiros, по причине их пришествий в страну кустов (куст по-туземному называется pombe, по-португальски—sertao). Некоторые из этих караванов состояли из трех тысяч человек и иногда превращались в грабительские армии. Многие из банда посылают своих детей в приморские города для получения европейского образования.

Области, занимаемые племенами бунда, делятся на начальничества, при чем некоторые из них весьма населены; однако, каждая деревня составляет независимую общину, самоуправляющуюся в тех делах, которые не касаются всех остальных поселений. Впрочем, сограждане обсуждают свои дела вовсе не на правах равенства, так как привилегированных лиц весьма много, и создаются привилегии частью по праву наследства, а частью по назначению государя; кроме того, более половины народонаселения—рабы. Войны доставляют пленных, голод побуждает несчастных продаваться, а за долги расплачиваются также и свободою; случалось даже, что для уплаты вздержек по погребению продавали собственных детей покойника. С другой стороны, почти все рабы женятся на свободных женщинах, с целью свалить свой труд на менее счастливых пленных и обеспечить свободу своим детям, так как сыновья и дочери всегда наследуют звание матери. Часто жизнь раба считается столь же ценною, как и жизнь свободного человека, именно—в тех случаях, когда, чрез женитьбу, он роднится с кем-либо из начальников; его трупу, как и трупам других бунда, колдуны задают вопросы о том, не причинена ли ему смерть какою-либо порчею и кто из чародеев повинен в этом? Задаются же эти вопросы в силу поверья, будто-бы души неумиротворенных мертвецов не преминут снова явиться на землю и станут беспокоить живых до тех пор, пока им не будет воздана справедливость.

По ту сторону верхнего течения Куанзы, населения, живущие к юго-востоку от племен бунда, хуамба и квимбанда,—разсеянных в долинах плоскогорья союзных племен, состоящих из кузнецов и искателей меда,—известны под именем гангуэлла; название это, означающее «глупцов, людей без ума», будто-бы свидетельствует о том презрении, которое питали к этим туземцам, при чем, в доказательство тупоумия гангуэллов, приводили тот факт, что они, будто-бы, смотрели на водку как на яд и умертвили первых купцов, привезших это губительное снадобье. Собирательное название «гангуэлла» прилагается к многочисленным племенам, говоры которых примыкают: на востоке—к наречиям племени лобале, а на западе—к наречиям племени нано; однако, несмотря на разницу в социальном состоянии этих наций, кажется, что они одного и того же происхождения, и репутация варваров не мешает гангуэллам быть в торговом деле людьми сметливыми и предприимчивыми; по Bastian’y, это между ними следует искать потомков древних завоевателей Конго, тех джигасов, которых другие писатели находят между фуллами, галласами или кафрами. Сонго, занимающие водораздельную область между реками Куанза и Куанго, более гангуэллов подверглись влиянию португальцев; и, однако же, мало стран, где суд посредством испытания ядом из коры nkassa был бы столь же распространен, как в этом крае. К нему прибегают даже по сущим пустякам, при чем спорящие стороны бывают представлены либо толпой детей, либо стаей собак. И тем, и другим ядовитый отвар дается настолько слабый, что не угрожает большою опасностью для жизни, и на чьей стороне впервые последует извержение яда, та сторона и выигрывает.

На низовьях Куанзы, жители южного берега представляют более отличий от типа племени бунда. Наречия банту, которыми они говорят, много разнятся от господствующего языка в Анголе. Племя либалло, территория которого ограничена с востока небольшою рекою Конго, состоит из людей добрых и мирных, искусно возделывающих свою почву. Либолло—наследственные враги своих западных соседей, киссама, живущих в полуостровном пространстве, ограниченном с востока и севера большою излучиною Нижней Куанзы, а с запада и с юго-запада—морским побережьем. Киссама до сих пор сохранили свою полную независимость, хотя и легко было бы присоединить их территорию, почти целиком вкрапленную в португальские владения. Во время одной голодовки, постигшей край, бундские негоцианты воспользовались этою нуждою и продавали киссамам жизненные припасы в обмен на свободу большого числа голодающих. В наказание за эту гнусность киссамы отомстили в следующем же году, пленив бундских торговцев и подвергнув их пытке и жжению каленым железом. Поэтому племя бунда охотно вызвалось бы пособить португальскому правительству в завоевании киссамского края. Весьма черные, малые ростом, почти всегда грязные, киссама держатся особняком от всех других туземцев; однако, для продажи своих произведений в местах с португальским рынком, они вынуждены переходить за Куазну. Туда они приносят, главным образом, драгоценный продукт—соль в брусках в полметра длиною, которые отправляют внутрь материка и которые заменяют монету в большой части континента. Торговцы, запасшись фетишами, которые служат им как-бы охранными грамотами, проникают, в свою очередь, в киссамские деревни, доставляют европейские товары, между прочим, стеклянные поделки, которые киссамскими женщинами употребляются на украшение костюма. Их прически, с короною из растительных волокон в виде венца, украшаются бусами в перемежку с нитями из луба; они носят также платье, изготовленное из луба баобаба и покрытое сзади, у богатых, шкурою антилопы, на которую нацеплены раковинки, постукивающие друг о друга при каждом шаге, вследствие чего, по шуму от этих раковин на костюме, уже издали слышно приближение женщины. Киссама—весьма вежливы и церемонны.

К югу от либолло и киссама живут амбоэлла, народ бантский, носящий то же самое имя, как и многочисленные к той же расе принадлежащие племена, основавшиеся на юго-востоке, на берегах Ку-Банго и по верхнему течению Замбезе. Сели или му-сели, на морском берегу, около Ново-Редондо, были некогда людоедами и при своих религиозных церемониях приносили человеческие жертвы, при чем голова и сердце убитого доставались королю. Южнее, дикие му-ндомбэ, покоренные лишь в 1847 году,—кочующий пастушеский народец, отличающийся независимым, но не злобном, характером. Они одеваются в шкуры и намазывают тело прогорклым растительным или коровьим маслом, черня его угольным порошком. Единственные между обитателями Анголы, они носят сандалии из бычачьей кожи. В их деревнях хижины, или кубата, в которых с трудом можно стоять, похожи на стоги сена и имеют форму правильного полушара; находящиеся в них кровати—не что иное как массы глины, выравненные на поверхности и смазанные коровьим маслом. Когда му-ндомбэ женится, садят рощицу бананов, и если молодая жена не забеременеет к тому времени, когда дерево станет приносить плод, то она может требовать развода. Обыкновенно му-ндомбэ не едят другого мяса, кроме дичи; они сильно воздерживаются от убоя своего скота, если только не случится смерть начальника, которая служит сигналом большого пиршества, во время которого быки пожираются уже сотнями. Во время этих чудовищных поминок, которые длятся от десяти до пятнадцати дней, съедают всю тушу целиком: мясо едва поджаренное, кровь, внутренности и даже кожу, опаленную на ярком пламени; остаются только кости да рога.

Между Бенгуэллою и Моссамедесом, приморская область занята племенами ба-куандо и ба-куиссе, народцами, которых считают принадлежащими к какой-то примитивной расе, находящейся уже на пути к исчезновению. Это люди малого роста, с желтовато-черною окраскою кожи, выдающимися скулами, приплюснутым носом, вздутыми губами, выдвинутою вперед челюстью и большим животом на весьма слабых ногах. От них убегают, точно это опасные люди, а между тем они и сами-то не что иное, как беглецы: проживая в пещерах и в расселинах гор, они покидают одно за другим свои пристанища, перед белыми или чернокожими другой расы; европеец в их глазах—почти божественное существо, которому они никогда не осмелились бы сопротивляться. Крадучись и прячась от иноплеменника, пробираются они к морю для сбора тех животных и обломков, которые выкинут им волны, или же отваживаются пускаться на поиски за рыбою, пригнанною к берегу морским прибоем: другой пищи они не едят, так как вовсе не имеют оружия для охоты за дичью. Общественная группировка не переступает у них за пределы семейства, и они кочуют, под предводительством старшего в роде. Другие пугливые народцы, ба-кубале (кабаэ) и ба-корока, вероятно, смешанной расы, находятся на западном склоне гор и тоже слишком слабы, чтобы противопоставить хотя-бы малейшее сопротивление белым или черным завоевателям. На противоположном склоне, ба-канкала, малорослые, пузатые и желтоватые, также представляют, вместе с ба-куандо и ба-куиссе, бушменскую расу между племенами банту. В южной области Анголы больше всего еще сохранилось потомков аборигенов; но и там народы банту завоевали землю, и язык бунда сделался преобладающим. Главным племенем на правом берегу Кунэнэ является ба-симба (ба-ксимба), cimberas многих этнологов.

Верхний бассейн Какуловара, главного притока р. Кунэнэ, принадлежит различным племенам народа ба-нанека, а берега самой Кунэнэ, в её верховьях, заселены племенем ба-нкомби; в общем, численность этих двух наций, по Nogueira, простирается до ста сорока тысяч человек. Все они говорят на бундском языке, и очевидно, по расе, это братья северным бунда; из преданий их явствует, что они жили некогда в области верхнего течения Куанзы и были изгнаны оттуда племенем ба-нано. Их обычаи, в особенности обычаи племени ба-нкомби, сходны с арабскими: они бреют себе голову, оставляя один пучек волос, и, входя в дом к кому-либо из друзей, почтительно разуваются; группы их хижин походят на дуары и управляются тем же порядком. Большая часть этих народцев независимы, и даже те из них, которые платят небольшую дань своим сюзеренам, во всех внутренних своих делах свободны. Хам-ба, или начальник, т.е. тот, «кто более, чем человек», не может, однако, диктовать свою волю: он окружен советниками, которые обсуждают с ним все важные дела и часто навязывают ему свой взгляд. Когда охотник убьет слона, то один из бивней доставляется им хам-бе, но никаких других налогов нет, если только спорящие стороны не захотят обратиться к суду «отца». Рабство существует, но самого слова «раб» избегают, заменяя его словом «сын» или «двоюродный брат»: и действительно, когда в семействе нет законного наследника, т.е. сына единоутробных сестры или брата, то самый старший раб получает наследство, в ущерб даже детям покойного; женщины не наследуют.

На расспросы миссионеров, ба-нанека и ба-нкомби говорят о верховном боге, а об умерших выражаются, «что Бог приказал им придти к себе»; однако, поклонения этому богу они никакого не совершают и смешивают его с солнцем. Будучи пастухами и земледельцами, они в особенности чтут животных, змею, ползающую в их хижинах, и быка, неизменно сопровождающего их при переходе с одного пастбища на другое. У каждого му-нанека есть свой любимый бык, и когда му-нанек умирает, то его останки, приведенные, посредством варения, в род теста, и хоронятся в коже его любимца. Великий праздник, именно праздник изобилия, имеет символом белого или черного, но без малейшего пятнышка, быка, который шествует под начальством музне-хамбо, или «старшего пастуха», и за которым следует корова, называемая «хозяйкой дома». По окончании жатвы, все племя отправляется процессиею, в предшествии священных быков, в местопребывание начальника, чтобы погадать о судьбе и приготовиться к работам наступающего года. В дни праздника, радость должна быть всеобщая: не разрешается оплакивать даже мертвых; преступления—весьма, впрочем, редкия во время этого периода взаимного благоволения,—считаются не совершившимися; розыскивать их виновников воспрещено. У народцев, проживающих в области р. Кунэнэ, все молодые люди обрезаны; только под этим условием они считаются таба, т.е. равными; всех же необрезанных, или ба-суто, преследует общественное презрение. Кандидаты на равенство должны подвергаться этой операции, стоя и опершись на лук; в племенах этих храбрых воинов страдать должно молча. Nogueira, проживший одиннадцать лет между туземцами р. Кунэнэ, с удивлением говорит об их достоинстве и гражданских добродетелях. Помимо преступлений, совершаемых, как и во всех странах, ради династических распрей. не бывает нападений ни против жизни, ни против собственности, хотя каждый носит оружие и никакая полиция не вмешивается в отношения между гражданами. Разврат, споры, насилия и бедность внесли в страну португальцы. Как почти во всех странах, где европейцы вступают в сношения с туземцами, дело их имеет гибельное начало: они развращают населения, вместо того, чтобы нравственно улучшать их, а иногда истребляют их отчасти, или даже вполне. Прежде, следовательно, чем совершится единение рас и прогресс каждого народа послужит на пользу всем, протекает период вражды, во время которой слабые побеждаются сильными.

Полуцивилизованные негры Анголы однообразно называются pretos’ами, между тем как туземцы, оставшиеся вне португальского влияния, обозначаются словом negros, которое часто произносится с презрением. Претосы, подвергаясь влиянию европейцев, а также и переселенцев из Кабинды, которых, наравне с белыми, следует считать истинными цивилизаторами жителей Анголы, населяют в особенности приморские порты и принадлежащие к ним городские округа: к ним же должны быть также причислены: бунда, на берегах нижнего течения Куанзы; амбакосы, или жители округа Амбака, в бассейне р. Лу-Калла, и, наконец, бихеносы, или населения на плоскогорий Бихэ, где находится водораздел между реками Куанза, Кунэнэ, Ку-Банго и Куандо. Между этими полуцивилизованными неграми не редки люди образованные: из них вербуется большинство служащих по торговой части, а также и некоторые из чиновников в колониальной администрации: многие из них заведуют или даже и владеют плантациями. Впрочем, раса этих претосов стала уже значительно смешанною, вследствие чего в ней встречаются люди со всеми оттенками кожи: от чисто черного цвета до светлого настолько, что таких туземцев причисляют уже к белым. Постепенно эти ангольские негры сливаются с португальцами, на языке которых они говорят и идеи которых разделяют. И, однакоже, многое из обычаев этих претосов, живущих в пригородах, напоминает о прежнем варварстве. Владислав Мадьяр рассказывает об одном из этих обычаев, который до половины текущего столетия сохранялся среди му-ндомбэ в окрестностях Бенгуэллы, хотя «цивилизованные» негры и не желают, чтобы их смешивали с дикими му-ндомбэ из внутренней страны. Это—вакунга, т.е. продажа с аукциона, на одну ночь, тех молодых девушек, родители которых не в состоянии, по бедности, оплатить расточительные свадебные пиршества. Сопровождаемая женщинами своего участка и в предшествии знамен и цимвалов, невеста переходит от одних дверей к другим и отдается тому, кто предложит большую цену. На следующий день та же процессия матрон отводит невесту к её будущему мужу; таким-то путем, оба семейства, и женино, и мужнино, избегают срама сыграть свадьбу без пира. Этот обычай до сих пор также повсеместно соблюдаются как у оставшихся дикими му-ндомбэ, так и в племени куиссами. В деревнях внутри страны, невеста должна совершать свою свадебную прогулку совершенно голая, но с ног до головы покрытая мастикою из белой глины, считаемою знаком благоденствия.

В Анголе белых сравнительно немного. Именно, на всю громадную территорию приходится около четырех тысяч европейцев, да и те почти все явились сюда с надеждою возвратиться на родину, в метрополию. Поселяются в Анголе из португальцев и других белых либо купцы и промышленники, желающие быстро нажиться, либо чиновники и военные, для которых пребывание на службе в отдаленных краях засчитывается вдвое. Поэтому не удивительно, что территории между «берегом», т.е. берегом на Атлантическом океане, и «противо-берегом», т.е. берегом на океане Индийском, между устьями Заиры и Замбезе, остаются в большей своей части неведомыми; и хотя на португальских картах они и показываются составляющими как-бы одну лузитанскую область, но только немногие путешественники проходили чрез них от океана до океана. Редко встретишь в этой области между европейцами истинного переселенца, навсегда основавшагося на африканской почве. Объясняется это тем, что даже для самих португальцев попытки к акклиматизации в тропическом поясе угрожают опасностями. Конечно, можно привести много примеров того, что белые проводили половину долгой жизни в прибрежных торговых городах или на плантациях внутри края, но редко случалось, чтобы они обнаруживали ту же энергию к труду, как их соотечественники, остающиеся в Европе; к тому же чтобы жить, оставаясь здоровыми, им необходимо воздерживаться от работы на солнце; всем им приходится передвигаться не иначе, как в tipoya, т.е. в паланкине, на висящем гибком пальмовом шесте, опирающемся на плечо двух негров-скороходов. Вообще можно сказать, что белый, и в особенности прибывший из Северной Европы, лишь в исключительном случае может акклиматизоваться среди Португальской Африки; к северу от Моссамедеса европейская раса не акклиматизуется вовсе; семейства могут сохраняться не иначе, как только возвратившись в свое отечество; основавшиеся же там колонии кончили гибельно. В противоположность этому, переселенцы из Португалии или с о. Мадеры в округе Моссамедеса, находящемся на 1.700 километров к югу от экватора, дышат в этой полосе сравнительно свежим и гораздо менее влажным воздухом, чем в Лоанде и в Бенгуэлле: поэтому, случаи акклиматизации, не только отдельных лиц, но и семейств, там многочисленны. Многие португальцы по рождению с гордостью показывают там своих детей, крепышей, с розовыми щеками; и, хотя до сих пор смертность между белыми обыкновенно превышала рождаемость, тем не менее европейская раса там продолжается; тот факт, что в Моссамедесе встречается мало молодых девушек, объясняется переселением их в другие приморские города, вследствие замужества. Таким образом, климат, «губитель» на севере Анголы, является «ассимилятором», «усвоителем» в этой части страны. А если семейства белых уживаются на приморском берегу этого округа, то тем более противостоять климату могут те из них, которые проживают в возвышенных долинах внутри страны. Вообще, неправильная линия, очерчивающая весь бассейн Кунэнэ, вплоть до плоскогория, отделяющего этот бассейн от склонов рек Куанзы и Куанго, ограничивает ту часть португальских владений, которая уже и ныне в слабой степени является колонизованным краем. Но к северу от этого водораздела, территории не предназначено, собственно говоря, стать колониею: она может быть только лишь областью для эксплоатации естественных богатств.

Но не одни португальцы ищут для себя новое отечество в южной части Анголы. К переселению с севера присоединяется и другое этническое движение, идущее с юга. Буры (boers)—по происхождению голландцы, с небольшою примесью французских кальвинистов-изгнанников—при посредстве своих разведчиков продолжили вплоть до Анголы свое поступательное движение которое они начали два века тому назад, в Столовом заливе: с этапа на этап, они выдвинули свои передовые колонии так далеко, что завладели и теми плоскогориями, которые прорезывает река Кунэнэ в верхнем своем течении. И больше не подлежит сомнению, что, несмотря на трудности первого поселения, несмотря на столкновения, имевшие следствием обратное движение иммигрантов, буры укоренятся в португальских владениях и будут содействовать их заселению и цивилизации. Но это еще не все: для завладения Анголой при посредстве европейских идей, нравов и промышленности, нужно рассчитывать также на переселенцев из Нового Света, бразильцев, которые тоже португальцы по происхождению, языку и сношениям. Только большинство из них принадлежат, вследствие смешения крови, к двум расам. Достоверная генеалогия, имя, семейные предания делают их европейцами, но по матери или по своим предкам они также и африканцы, и таким образом являются естественной переходной расой от белых к чернокожим, от колонистов к туземцам. Индусские метисы из Гоа или «канарцы», прозванные так вследствие своего происхождения из страны Канары, имеют в Анголе своими представителями священников, счетоводов и учителей и, следовательно, также участвуют в распространении цивилизации в Африке.

Экономические и социальные условия Анголы совершенно изменились в эти последние годы. В течение первых трех столетий завладения краем, фактории на морском берегу, между устьями рек Заиры и Кунэнэ, только и служили, что для торговли рабами: это были складочные места для тех несчастных, которых купцы с острова св. Фомы—потомки евреев, сосланных туда в конце XV столетия—покупали внутри страны и вывозили на бразильские плантации. При посредстве этих cabanons морского побережья, Африка обезлюднилась в пользу Нового Света, и не удивительно поэтому, что Ангола осталась так далеко позади американской империи. Исчисляют, что с начала ХVI-го столетия таким образом был вывезен из Анголы по крайней мере миллион негров, и что для получения возможности продать этот миллион людей, негроторговцы погубили—во время своих набегов с целью захвата негров и при форсированных, затем, маршах с пленными—по крайней мере еще втрое или вчетверо больше людей. Правда, что перед отплытием они испрашивали благословение церкви для своего груза негров, и еще во время путешествия Бастиана в Лоанде можно было видеть место того камня, с высоты которого епископ простирал руки к отплывающим кораблям, для преподания пленным своей апостольской благодати. Впоследствии—когда эта торговля поуменьшилась, а затем, когда, около половины текущего столетия, она прекратилась совершенно—Ангольский край перестал быть территориею охоты на человека и страна получила возможность снова постепенно заселяться; но торговля человеческим мясом продолжалась по плантациям, как это делается и в наши дни по ту сторону Куанго, во внутренних негритянских королевствах, и вся система эксплоатации почвы, весь колониальный режим, покоились на подневольном труде рабов в тех громадных вотчинах, которые были дарованы государством. Только в 1878 году в португальских владениях было уничтожено вполне рабство, и негров уже перестали приневоливать к работе на непринадлежащем им поле; однако, порядок землевладения не изменился. и мелкая собственность, опора благосостояния крестьянина, не сменила крупнаго землевладения, на котором покоится могущество земельной аристократии. Впрочем, нельзя допустить, чтобы соответственно такой значительной перемене, как освобождение негров, не воспоследовал внутренний переворот в способе труда. Равным образом не может быть, чтобы возростающая важность Анголы в политическом равновесии Африки не имела следствием дарования ей большего самоуправления и избавления её от нахождения в полной зависимости от министерских распоряжений из Лиссабона.

Хотя португальцы торжественным актом и признаны владетелями левого берега Конго на протяжении всего низовья этой реки, от Ноки до мыса Падран, но на всем этом течении у них нет пристаней, посещаемых торговцами. Почти все торговые суда, либо привозящие товары из-за границы, либо грузящиеся местными произведениями, останавливаются на Нижней Заире в Банане, в Понта-да-Ленья или в Боме, на правом берегу реки, принадлежащем «свободному» Конгскому государству. Португальский берег остается почти пустынным. Воды здесь, в среднем, менее глубоки и, следовательно, менее благоприятны для судоходства; также и прибрежные населения здесь более враждебно относятся к иностранцам. Пост Санто-Антонио, защищенный с запада полуостровом мыса Падран,—пока только сторожевая станция, лишенная всякого торгового значения. Киссама, пышной растительностью которой приезжают любоваться торговцы из Бома, обладает тремя факториями и плантациями, произведения которых могут, однако, поместиться на нескольких шлюпках. Конгская пристань на португальской территории, где больше всего останавливается кораблей,—это порт Ноки (Noqni), или Луканго по туземному; расположен он около границы, книзу от водопадов и порогов, и приставать к нему могут суда с вместимостью до пятисот тонн. Благодаря перемещению торговли слоновою костью с приморского побережья, из порта Амбриза, на берега Конго, в Ноки, рынок последнего несколько оживился. Затем Ноки служит также отправным пунктом для путешественников, направляющихся на юго-восток, к Сан-Сальвадору, столице Конгского королевства, вассала того «Короля моря», который пребывает в Лиссабоне. Пока еще не существует большой дороги, которая прямо соединяла бы этот исторический город, т.е. Сан-Сальвадор, с портами морского побережья.

Амбасси, негритянский город, который португальцы называют Сан-Сальвадором, занимает господствующее положение, как это и подобает главному городу империи, некогда простиравшейся от Габона до Куанзы. Он выстроен на вершине плоскогория, имеющего элиптическую форму и развертывающагося с севера на юг на протяжении почти двух с половиною километров в длину и одного километра в ширину. К югу, извилистая долина реки Луэжи, протекающей болотистыми местами посреди трав и папируса, описывает полукруг около откосов плоскогорий; а к востоку и к западу ручьи, с перекинутыми через них висячими мостами из лиан, текут в узких ущельях на глубине более сотни метров от верхних террас над ними; изобильные источники чистой воды бьют из-под гранита, служащего подножием изолированному холму Сан-Сальвадора и окруженного со всех сторон древними известняками.

«Великий фетиш» Сан-Сальвадора—слава о котором была распространена далеко по Ангольскому краю—потерял свое обаяние, и обряды культа, преподанного миссионерами из португальских доминиканцев и итальянских капуцинов, недавно были позабыты совершенно. Лишь у некоторых из главарей сохранились Распятия, которые они считали знаками своей власти, да король сохраняет, как эгиду, хоругвь, освященную папой Иннокентием VIII; существует в столице также несколько икон, и иногда, в праздники, их носят в пышных процессиях, сопровождая крестный ход коленопреклонениями и молитвами, в которых из прежней литургии остались лишь следы. Священники из негров, пребывающие в Лоанде, неоднократно посещали свою паству в Сан-Сальвадоре, для поддержания внешнего единения этих католиков с остальною церковью, и имена таких миссионеров выгравированы на священном дереве, возвышающемся посреди города. В это последнее время снова воссоединила Сан-Сальвадор с католическим миром учрежденная там постоянная миссия. Миссионеры-баптисты также стараются, хотя и с малым успехом, вербовать прозелитов, особенно между детьми-невольниками, выкупаемыми у купцов соседних племен. Под влиянием этих иностранцев, некоторые из старинных обычаев исчезли, между прочим, испытание ядом, но многоженство еще обще всем начальникам племен.

Порядок наследования—который миссионеры некогда пытались изменить в смысле римского права—совершается от дяди к племяннику, как и у большей части африканских племен. Во время междуцарствия власть принадлежит грозному сановнику, который и называется ма-бома, т.е. «внушитель ужаса»; поэтому-то смерть короля считается вдвойне национальным бедствием. Страна облекается в глубокий траур; повсюду царит безмолвие, не слышно более песен, не видно пляски. Негры не выходят из своих хижин; не моются, едва едят и даже не ходят обрабатывать свои поля. В течение месяцев труп сохраняется в хижине, которую помещают перед дворцом; её украшают символическою фигурою умершего государя и перед нею ежедневно благоговейно ставят те кушанья, которые он ел при жизни. После высыхания конечностей, которые предварительно переламываются, тело покрывают глиною, а затем обертывают в шелковую ткань и в куски хлопчато-бумажных тканей, при чем каждый приносит свой кусок, и вскоре мумия приобретает такой объем, что заполняет почти всю хижину. После этого тело относится к месту погребения, и так как, при этом, должно непременно идти по прямой линии, то все встречающиеся на пути хижины разрушаются. У му-соронго король оффициально погребался не ранее как по истечении двенадцати лет со дня смерти, как будто подданные не хотели верить, что их верховный начальник перестал жить.

Сан-Сальвадор, после вступления его в сферу европейской цивилизации, посещался весьма многими путешественниками. Дон-Педро V, пребывающий в этом старинном городе, стал, как и его предки, вассалом лиссабонского правительства; рядом с королевским жилищем основались французские, португальские и голландские фактории, а миссионеры, почти столь же почитаемые, как и король, превратили Сан-Сальвадор в центр пропаганды, для вторичного привлечения населения в лоно католической церкви; в 1885 году, по Chavannes’y, они насчитывали уже около двух тысяч обращенных. Однако, столица не многолюдна; в 1885 году, там проживало постоянно около семисот человек, из которых девять было европейцев; многие сотни посетителей были привлекаемы туда временно, торговыми делами, и носильщики беспрерывно сновали взад и вперед по окрестным дорогам. В округе Сан-Сальвадора, китанда Лембело,—находящаяся в месте перекрещивания многих дорог, является главным рынком для каучука, который доставляется из доступной для свободной торговли области, к югу от Конго: один или два раза в месяц, посредники между торговцами являются туда потолковать о своих делах и поменяться товарами. Большая, осеняемая деревьями, площадь в центре этого рынка некогда служила местом казней, и на ветвях деревьев белеют и до сих пор черепа. Рассказывают по этому поводу, что после обезглавления какого-нибудь несчастливца члены его семейства были обязаны съесть, по несколько кусков из руки его трупа.

К югу от мыса Падран, следуют одна за другой несколько факторий, окруженных плодовыми садами и плантациями: Манге-Пекэно, Кабеса-де-Кобра и Манге-Гранде, в которых в особенности возделывают кунжут, и где можно добыть самых красивых фетишей Западной Африки, изготовляемых мастерами из племени му-соронго. Мокулла и Амбризетт, расположенные у устья реки, спускающейся из края племени му-шиконго, были некогда значительными приморскими портами по вывозу слоновой кости; ныне из Амбризетта вывозится соль, добываемая из окрестных солончаков. Далее, к югу, горделивая пирамида «Пилар» по-португальски, холмы, усеянные гранитными глыбами, изогрызенными атмосферой и похожими издали на стены, башни, столбы и обелиски возвещают морякам о близости Муссеры, некогда цветущего города, который его могущественный фетиш, называемой «матерью воды», не защитил ни от оспы, ни от сомноза (местной болезни, поражающей африканских негров и выражающейся, между прочим, в наклонности ко сну, не выходя из которого больной и умирает). Сомноз появился к югу от Заиры только в 1870 году и лишь в одном городе Муссера, где в течение нескольких месяцев он поглотил двести жертв; остальные жители, устрашенные этою болезнью, покинули свои жилища и основали другой город в соседстве. Муссерские рыбаки налавливают в сезон касимбо, т.е. с июня до августа, большие количества поющей рыбы, пунго, соленое мясо которой расходится далеко по плоскогориям. Пускаясь на воду, они пользуются попарно соединенными челноками, в которые садятся таким образом, что одна нога находится в одном челноке, а другая в другом. По словам туземцев, чрез соседние с Муссера смолистые песчаники просачивается асфальт, накопляющийся в небольших лужицах, но посещать их белым не разрешено.

Амбриз, или, скорее, Мбриш, называемый так по имени соседней реки, представляет единственную торговую пристань на берегу моря на протяжении между устьем Заиры и Лоандою; португальцами он занят с 1855 года, но соседний рейд Куиссембо и территория, простирающаяся к северу, были предоставлены туземцам, и не-лузитанские купцы торговали там, не платя пошлин. Амбриз, различные кварталы которого, или senzala, рассеяны по высокому крутому берегу, вовсе не имеет порта, и все его приспособление к принятию кораблей состоит из мола, к которому в тихую погоду и пристают суда: открытый рейд защищен низменною стрелкою только от ветров с юга и с юго-востока; по счастию, на этой части приморского берега никогда не бывает бурь. В прежнее время Амбриз посещали многочисленные караваны из области Сан-Сальвадора, привозившие слоновую кость; теперь из него вывозится этого товара лишь небольшое количество; тем не менее торговля Амбриза весьма возросла, так как, несмотря на нахождение его вне конгского бассейна, он все-таки лежит в области свободных торговых сношений со всею Ангольскою страною, ограниченною с юга рекою Ложэ. Из него вывозят в особенности кофе, идущий с юго-восточных плантаций и привлекаемый к этому порту таможенными льготами; земляные фисташки, каучук и лыко с баобаба, из которого приготовляют писчую бумагу, составляют также предметы выгодной вывозной торговли: амбризские купцы продают иностранцам этих товаров на сумму от четырех до пяти миллионов. Так, в течение финансового 1884-85 года торговые обороты в Амбризе достигали 4.147.990 франков. В Амбриз была завезена, в 1872 году, на корабле «Thomas Mitchell», нарывная бразильская блоха (pulex penetrans), которая распространилась затем и по материку Африки.

Амбризу недостает хороших дорог в направлении к области плоскогорий, именно к Куи-балла, южному местечку в крае му-шиконго, и к Бембэ. Бэмбэ—населенный город, расположенный на высоте 770 метров, на плоскогории, и отделенный от остроконечной горы глубокою долиною, в которой в большом количестве находят малахитовые глыбы, быть-может, принесенные туда водою. Некогда туземцы продавали их амбризским купцам ежегодно тонн по двести или по триста; но затем английская компания разорилась на попытках эксплоатировать эти месторождения минералов, а из привезенных для этого из Корнвалиса чернорабочих почти все умерли по истечении нескольких месяцев. Главный военный пост внутри страны, внушающий страх туземцам, вследствие нахождения там штрафных солдат, которых туда посылают умирать от лихорадки, составляет небольшая крепосца Сан-Жозэ или дас-Педрас-де-Энкожэ, господствующая с своего пещеристого утеса над высокою долиною Ложэ и надзирающая за границами Конгского королевства. Окрестные леса доставляют большое количество дикого кофе. К юго-востоку от Амбриза, склон к морю, вплоть до Дандэ, занят краем Моссульским, изобилующим копаловою камедью. Эта область еще мало известна, хотя португальские сюзерны некогда и возводили её в «герцогство» для одного негрского царька, которому, по этому поводу, на плече начертили португальский герб. Подвергшийся этой неизгладимой татуировке герцог гордился ею, и говорят, что этот же знак инвеституры был получен в конце прошлого столетия еще одним из моссульских герцогов.

В долине р. Дандэ, служащей границею ба-фиотских и бундских поселений, были найдены месторождения нефти, но разработка их не сопровождалась успехом. Уже несколько поколений негров этого края перестали покоряться, и белые не осмеливались основывать там факторий; на верхнем течении Дандэ территория племени дембос еще полу-независима.

Лоанда—или полностью: Сан-Паоло-да-Ассумпсаон-де-Лоанда—есть столица Ангольской территории и представляет первый город, основанный португальцами на морском берегу, а также и город, наиболее пригодный, по своему положению, для торговли; вследствие этих обстоятельств, Лоанда превратилась в сравнительно столь населенный центр, что более чем на протяжении пяти тысяч километров по береговой линии между Лагосом и Капом стала самым большим городом. Разделенная на верхний и нижний город, Лоанда развертывается амфитеатром на склоне террасы, которую с юга ограничивает скалистый мыс, с крепостью на нем во имя Сан-Мигуэля. От ветров открытого моря бухту защищает узкая песчаная полоса, составляющая, в свою очередь, продолжение косы, начинающейся километров тридцать южнее, на самом выдающемся к западу месте Ангольского берега: косу эту создало восходящее с юга на север морское течение вдоль побережья, и она, став как-бы внешним берегом материка, сопровождает на некотором расстоянии действительный его берег, превращающийся таким образом уже в берег внутренний. Образовавшийся при этом пруд, затон, соединяется с морем только при посредстве протока, называющагося баром Коримба; проток этот прорезывает косу на средине её протяжения, и чрез него небольшие гребные суда могут проникать в бухту. Вследствие присутствия этого протока, северная оконечность косы или стрелки превращается в остров, столь низменный, что во время бурь его берега часто подвергаются затоплению; на этом-то островке Лоанды португальцы, еще не осмеливаясь в то время строить факторий на материке, и основали, в 1576 году, свои первые заведения. К тому же, этот островок, на котором находились семь деревень, или libata, был местом чрезвычайной важности для туземцев, как их сокровищница или казначейство: на нем именно они собирали ту раковинку (cypraea moneta), которая им служила монетой. Эти лоандские раковинки ценились гораздо более бразильских, привозимых из Бахии, но, в свою очередь, они уступали раковинкам с Маледивских островов. Описанная выше острововидная стрелка, осеняемая кокосовыми пальмами, утилизируемыми для выделки канатов и для плетения различных предметов, населена приблизительно тремя тысячами человек, из которых шестьсот рыбаки, потомки древних му-шилоанда. На этой же стрелке португальское правительство построило арсенал для своего флота, а на её наружный, морской, берег отправляются купаться в открытом море жители Лоанды.

Год спустя после образования фактории на острове, Пауло-Диаз-де-Новаез, внук мореплавателя, впервые обогнувшего мыс Доброй Надежды, основался на соседнем морском побережье, и союзы, а затем также и удачные войны обезпечили португальцам обладание территориею. Лоанда же, в качестве центра торговли неграми между Африкою и Бразилиею, стала городом богатым и населенным; иногда там виднелось в порте по 12 и 15 судов, ожидавших нагрузки рабами. Однако, когда эта торговля неграми, причина застоя во всех остальных торговых отраслях, прекратилась, то Лоанду постигло разорение; население её уменьшилось; многие здания были покинуты; всякий труд прекратился, и редкие обитатели, плохо снабжаемые провиантом, рисковали умереть с голода; проходили месяцы, а на рейд не показывалось ни одно бразильское или португальское судно. Уже плантаторы начинали предсказывать, что совершенное прекращение рабства приведет в конце концов к разрушению Лоанды, а вместе с этим к потере и всей территории. Однако, предсказание это не оправдалось. Число жителей, которых в средине текущего столетия было приблизительно около двенадцати тысяч, увеличилось; город, о котором выражались как о подвергшемся бомбардировке, расширился и украсился; развалины монастырей и церквей были удалены и заменены бульварами; улицы выпрямлены, а дома, по большей части выстроенные из бразильского дерева, не подверженного нападениям термитов, стали просторными и чистыми; все дома обзавелись верандами и окрасились в светлые цвета: желтый, розовый или нежно-голубой; виллы, или муссеки, рассеяны по всем окрестным холмам, под тенью баобабов и других редких растений, произростающих на малоплодородной почве. Город, однако, все еще весьма нездоров, и не так еще давно жители терпели от недостатка в воде: колодезь и несколько цистерн могли доставлять воду лишь в небольшом количестве, и потому ежедневно приходилось снаряжать целую флотилию из talaveiras’ов для наполнения боченков водою из реки Бенго. Ныне канал, которым рассчитывают воспользоваться также и для орошения, приносит в город целый поток чистой речной воды. Начата также постройка железной дороги, которая чрез долину р. Бенго (называемую в верхнем своем течении Зенгою) проникнет внутрь страны и рано или поздно достигнет станции Амбака, служащей товарным складом для при-конгских племен. Этот железный путь составляет первое звено той линии, которая современем должна соединить, пройдя чрез всю Португальскую Африку, берега Атлантического и Индийскаго океанов.

В Лоандском порте сосредоточивается более половины ангольской торговли, так как чрез него ввозятся почти все мануфактурные изделия из Европы. В 1886 году, в Лоандском порте перебывало 122 судна, из которых 94 были пароходы. Вместительность этих судов равнялась 95.755 тоннам. Ценность же товаров, будучи, в общем, равна 10.514.500 франкам, распадалась на 4.489.800 фр. для вывоза и 6.024.800 фр. для ввоза. Правда, сами лоандские жители оплачивать этот ввоз могут только местными рабами; но зато извнутри страны доставляются в Лоанду продукты в изобилии, в особенности кофе и каучук. Пароходы, посещая правильно Лоандский рейд, возбуждают торговую деятельность; но, к сожалению, порт недостаточно для них глубок; в начале текущего столетия самые большие суда еще останавливались в расстоянии нескольких кабельтов от берега; но пространство, годное для якорной стоянки, постепенно уменьшилось, вследствие занесения илом дна и увеличения отлогости берега на счет бухты; эскадренные суда и трансатлантические пакетботы должны уже останавливаться более, чем в двух километрах к северу от города, под защитою песчаной стрелки.

В ожидании, пока железная дорога непосредственно соединит Лоанду с внутренними плантациями, самым полезным путем сообщения является нижнее течение Куанзы. Береговые пароходы, обогнув с запада стрелку Пальмеринхас и пересекши бар, проникают в реку, по которой и поднимаются вплоть до города Донго. На этом пути, одною из первых пристаней на правом берегу является Калумбо, которую можно рассматривать как речной порт Лоанды, расположенный на северо-запад всего в 34 километрах и соединяющийся с рекою при посредстве хорошей, проезжей для экипажей, дороги; также было проектировано и прорытие соединительного канала, о чем помышляли уже голландцы, владевшие Лоандою в течение нескольких лет. Почти все плантации богатой долины р. Куанзы окаймляют правый берег, самый низкий и самый плодородный, на котором тропическая растительность влажных земель является во всей своей мощи и красе, но на котором зато и наводнения, производимые рекою, наиболее опасны: часто оградительные береговые плотины уносились вместе с теми культурами, которые они ограждали; богатое поместье Bom Jesus, где сотни рабочих заняты превращением сахарного тростника в водку, часто подвергалось наводнению. На левом берегу Куанзы находится единственный пост Муксима, который господствует над этим берегом, будучи выстроен на вершине известкового холма, откуда вид простирается далеко на землю диких киссама; внизу откоса, посреди группы хижин, находится церковь, которую туземцы считают большим «фетишем».

Массаигано, кверху от слияния Куанзы с Лу-каллой, представляет торговый пост, благодаря соседству с кофейными плантациями Казенго; однако, центр торговли находится в Дондо, расположенном при начале свободного судоходства по Куанзе. Этот недавно основанный город находится на правом берегу, в цирке, над которым господствуют лесистые холмы; воздух обновляется в нем редко: поселившиеся там португальские купцы называют его «пеклом» Анголы, и причиняемая лихорадками смертность между ними очень велика; в Дондо выделывают пористые амфоры, а кузнецы работают на железе из Европы, хотя окрестные горы весьма богаты железною рудою. В небольшом расстоянии кверху, около порогов Куанзы и негритянской деревни Камбамбэ, которая в прежнее время была главным городом округа, некогда разрабатывали также и серебряные рудники. Первая попытка овладеть этими рудниками была сделана в 1595 году, но из двухсот человек, участвовавших в экспедиции, спаслись бегством только семь: все остальные были перебиты.

Наиболее богатый, по производству кофе, край в Анголе есть бассейн р. Лу-каллы, параллельный бассейну Куанзы, кверху от слияния этих двух рек. Кофейное дерево ростет в диком состоянии в местных лесах, и чтобы иметь весьма производительную естественную плантацию, туземцам во многих местностях стоит только очистить почву вокруг деревьев от поросли. Однако, большие плантации в Казенго, в Голунго-Альто и в соседних округах были созданы португальцами и бразильцами, которые для этого прибегали сначала к труду рабов, ныне получающих уже задельную плату. Первый fazendeiro, основавшийся в Казенго, в 1837 году, прибыл из Бразилии. Восемь лет спустя, он собрал восемь тонн кофе, а в 1880 году вывоз из одного только Казенгского округа достигал уже 2.500 тонн. В бассейне Лу-каллы возделывают также хлопчатник, и во время междуусобной войны в Америке эта культура сулила хорошую будущность; но ныне она мало прибыльна для плантаторов. Область эта весьма богата минеральными залежами; однако, разрабатывают только железную руду, прославившуюся с незапамятных времен превосходным качеством тех продуктов, которые туземцы умеют выделывать из неё; между прочим, употребляемые ими раздувальные мехи двойного действия совершенно одинаковы с изображенными в подземных храмах египтян. В песках Голунгоальтских ручьев находят также золотой песок, но пока в столь небольшом количестве, что добывание его было бы невыгодно.

Область р. Лу-каллы, одна из наиболее богатых в Анголе, прежде до такой степени была лишена путей сообщения, что носильщикам приходилось, вплоть до приморских городов, пробираться по колючим лесным тропинкам: большая часть туземной торговли приняла даже направление к Амбризу, будучи привлекаема туда хорошим меновым рынком. Ныне, в ожидании того времени, когда железный путь привлечет продукты края непосредственно к Лоанде, вся внешняя торговля вдоль р. Лу-каллы совершается при посредстве пароходов на Куанзе; к самым же пристаням на реке кофе все еще приносится на спине человека. Вычислено, что из одиннадцати тысяч тонн, выражающих всю меновую торговлю на Куанзе, на долю бассейна Лу-каллы приходится 5.600 тонн; принимая же, что, в среднем, каждый носильщик в состоянии перенести груз в 45 килограммов, окажется, что сто двадцать тысяч носильщиков ежегодно совершают тягостное путешествие между внутренними плантациями и пристанями на Куанзе. Недавно проложена дорога в 57 километров, соединяющая Дондо с главным пунктом округа Казенго, местечком Какулло, расположенным около истоков Лу-инха, северного притока Лу-каллы. На этом пути, позволяющем пользоваться, для доставления грузов, уже иными средствами, чем труд носильщика, через два рукава Лу-каллы будет перекинут железный мост, представляющий самое замечательное во всей Ангольской территории произведение строительного искусства.

Памба, город, предназначенный стать пунктом прибытия будущей железной дороги между Лоандою и округом Амбакка, расположен не на самой Лу-калле, но в восьми километрах к западу от неё, на утесе из сланцев и песчаника, у подножия которого извивается река Памба, один из небольших притоков Лу-каллы; обыкновенно, этому посту дают одно и то же наименование с округом, в котором он находится, именно: Амбакка. В 1879 году, когда инженеры уже окончательно трасировали на картах будущую, в 150 километров, железную дорогу между Дондо и Амбакка, этот последний город состоял всего из одной улицы с тремя домами и дюжиною соломенных шалашей; жители, одетые во все черное, казались печальными и несчастными, а редкие путешественники, посещавшие край, удивлялись странной мысли избрать именно этот поселок для связи железным путем в 350 километров с столицею португальских владений. Однако, такою привилегиею он обязан своим рангом главного административного пункта, плантациям табака и фисташек, покрывающих часть окрестностей, своим положением на большой дороге караванов, направляющихся в королевство муата Ямво, а также, может-быть, обаянием своего прошедшего. Амбакка некогда был городом многолюдным и цветущим: это было главное складочное место, откуда торговцы отправлялись во все концы края на поиски новых рынков. Амбаканцы славились во всех португальских владениях своею предприимчивостью и своим богатством: оттого бедные чиновники добивались назначения на едва оплачиваемый жалованьем пост, в надежде легкой наживы. И они действовали так успешно, что жители повыселились, в особенности в Пунго-Ндонго, а торговля стала направляться другими путями; поэтому ныне амбаканцы более многочисленны в пограничных местностях, чем у себя на родине. Железная дорога не замедлит заселить край снова и дать ему возможность утилизировать свои ныне лежащие втуне богатства.

В верхней долине Лу-каллы городов не существует. Дуке-де-Браганса, или просто Дуке, самый передовой на северо-востоке Анголы португальский пост, есть не что иное, как presidio, пребывание в котором очень опасно, так как река, текущая на востоке от плоскогория крепости, разливается по нездоровым болотам. Поэтому сюда только и присылают что солдат, подлежащих исправлению (дисциплинарных), которые живут здесь путем незаконных поборов, под видом налогов, последствием чего было, как и в Памбе, обезлюднение страны. И хотя от природы этот край весьма плодороден и в нем можно возделывать табак, хлопчатник, земляные фисташки, а благодаря высоте положения (слишком тысяча метров), в нем могут произростать все европейские овощи и плодовые деревья, тем не менее, все добываемое там ныне может уместиться в нескольких мешках. Незадолго до прохода чрез страну исследователей Capello и Ivens’а, племя джинга, кочевавшее вблизи форта, удалилось в направлении к западу, чтобы избежать отобрания у него солдатами домашнего скота.

Бассейн главной реки, Куанзы, не представляет такого важного значения, какое склону Лу-каллы придают его кофейные плантации; но зато он более посещается, будучи путем торговым. Дондо, первая пристань на реке, дополняется на востоке городом Пунго-Ндонго («фетиш Ндонго»), главным складочным местом для купцов, ведущих торговлю с внутренней Африкой, и одним из исторических городов Анголы: здесь пребывали государи, сообщившие свое имя стране: португальцы же окончательно водворились в нем в 1871 году. Этот город, на высоте, более тысячи ста метров, расположен в очень живописной местности. Посреди обширной равнины, простирающейся на юг к Куанзе, поднимаются на высоту от ста до двухсот метров скалы из конгломератов и других формаций, сланцев, гнейсов, порфиров самой разнообразной формы: одни походят на обелиски, другие на куполы; большинство расположены в виде вертикальных башенок, разделяемых узкими расселинами, приметными издалека по заполняющему их кустарнику с темною листвою. В некоторых долинах, являющихся раем для ботаников, вследствие бесконечного разнообразия их растительности, деревья совершенно скрыты под растениями паразитными, которые, переходя с одного утеса на другой, в виде громадного покрывала, распростираются под ветвями: в сезон цветения, сеть переплетающихся лиан, скрываясь под мириадами цветочных венчиков блестящего красного цвета, расстилается словно пурпурное море, окаймленное оградою. Эти чудные скалы Пунго-Ндонго обыкновенно называют Pedras Negras, т.е. «черными камнями», хотя в течение большей части года они не заслуживают такого названия. К концу сухого сезона, камень бывает скорее сероватым; но в декабре, когда образовавшиеся от дождей небольшие озера соберутся в водоемах между скал, на вертикальных стенках их оград замечаются черноватые полосы, которые, мало-по-малу расширяясь и ползя вверх, достигают сначала подошвы утесов, а затем кончают совершенным покрытием их боков, как-бы лаком. Эта обмазка состоит из мириад небольших водорослей рода scytonema, развивающихся в сырости; но с возвращением сухого времени года водоросли чахнут, начинают отлупливаться, наконец, отпадают, и поверхность скал снова становится сероватою. На одном из обелисков Черных Камней стоит крепость, а внизу, в неровном цирке, группируются хижины Пунго-Ндонго, окруженные апельсинными рощами и садами, которые орошаются канавами с прозрачною водою, и где плодовые деревья Антильских островов ростут в перемежку с деревьями европейскими; над одною из сторон небольшой улицы простираются ветви громадного баобаба, с которым связаны первые предания города: здесь именно находился двор королевы Гинги, одной из могущественных властительниц Африки. Скалы также имеют свои легенды: на них показывают мнимые следы человеческих ступней и гроты, галлереи которых служили, будто-бы, подступами в подземные города. День в Пунго-Нгодно короче, чем в других ангольских городах: высокие утесы скрывают восхождение солнца и ускоряют наступление сумрака, а туманы часто целыми часами по утрам заволакивают самые кручи скал.

К востоку от Черных Камней, аванпостом торговли Лоанды с внутренними областями служит местечко Маланжэ, расположенное на обширной, покрытой злаковыми растениями, равнине, походящей в дождливое время года на громадную ниву; на севере же простирается несколько болот, которые легко было бы осушить, и откуда исходят ручьи, изливающиеся в Куанзу, книзу от великолепных водопадов. Занимаемый небольшим гарнизоном, Маланжэ является все-еще португальским городом; там поселилось несколько белых торговцев, которые употребляют и свою национальную монету; но, чтобы идти далее, нужно уже обменить ее на ткани и другие предметы торга. Здесь окончательно организуются quibucas’ы, т.е. караваны, купцов, aviados, или коммиссионеров, и носильщиков; отсюда они пускаются по ту сторону Куанго, для торговли с дикими племенами вплоть до области великих озер, приобретая слоновую кость, каучук и воск. Южная торговая дорога, идущая от Бенгуэллы, в 500 километрах от Лоанды, также имеет, как аванпост со стороны внутренней Африки, станцию, лежащую в области бассейна Куанзы, но гораздо южнее Маланжэ, на возвышенной равнине, где соединяются первые воды этой реки. Пост этот, Бельмонте, не занят войском; здесь имел пребывание знаменитый португальский путешественник Silva Porto, один из редких исследователей, прошедших через весь материк и, кроме того, посетивший большое число весьма мало известных внутренних стран. Деревня Бельмонте, равно как и libata Кангомбэ, где царствует могущественный соба, вообще называется Бихэ (Биэ), при чем это наименование дается всему плоскогорию, приблизительно имеющему 1.600 метров высоты, где происходит раздел вод: к северу—к Куанзе, а к югу—к Лу-Банго. По Саpello и Ivens’у, бихеносы, численностью до двадцати тысяч, не представляют никакого особенного типа. Происходя от всякого рода людей, которых война, рабство или торговля соединили на этом плоскогории, и позаимствовав, кроме того, во время своих путешествий, самые разнообразные обычаи, бихеносы не являют никаких, общих им всем, характерных черт, кроме навыка к торговле и любви к наживе; большое число между ними научились читать и писать. Португальскому купцу необходимо обладать самому весьма большим лукавством, чтобы извлечь какия-либо выгоды из торговых сношений с дельцами из Бихэ: почта вся прибыль обыкновенно выпадает на долю бихеносов. Край этот, обогащаемый торговлею, мог бы стать также одною из житниц Африки, так как красноватая, глинисто-кремнеземная почва обладает чрезвычайным плодородием, и в дождливое время года растения, можно сказать, развиваются на глазах: так, Capello и Ivens, организовавшие свою экспедицию около Бельмонте, по истечении двух месяцев после разведения сада на вновь расчищенной почве, могли уже собрать изобильные урожаи. Путешественники, возвращающиеся из диких sertoes внутренней Африки, расхваливают, как рай земной, этот прекрасный Бихейский край, в котором после долгих дней голодания они находят в изобилии превосходные овощи и плоды. Об этой плодоносной области поговаривали как о месте будущего переселения для крестьян Португалии; но в дождливое время года лихорадки здесь не менее опасны, чем и на низменных землях, и, кроме того, здесь много встречается зобатых. Недавно в стране поселились также американские миссионеры, но главный стан их находится на западе, в крае Байлундо, который Ladislas Magyar называет «сердцем бундского края».

Главным предметом менового торга, совершаемого при посредстве бихеносов с внутренними племенами Африки, служит fazenda, бумажная ткань, одноцветная или полосатая, английского производства и вообще дурного качества. Также почти всем племенам в большом количестве поставляется гибельная гамбургская водка, более или менее подмешанная всякими снадобьями и разбавленная водою. Бихеносские караванщики продают им также: пластинки соли, ружья, порох и боевые патроны, латунную проволоку, белые и красные фарфоровые бусы и стеклянные поделки, идущие, хотя и при посредстве Англии, главным образом из Богемии; также весьма ценятся в королевстве муаты Ямво и в пограничных краях зонтики и ночные колпаки; наконец, купцы запасаются коврами, мундирами, вышивками и другими ценными вещами, которыми они дарят начальников племен, при получении разрешения на торговлю с простым народом. Взамен же перечисленных европейских товаров, купцы получают слоновую кость, каучук, воск и мед, пальмовое масло и шкуры красного зверя. Носильщики нанимаются либо на весь путь, либо на часть его, и груз каждого из них никогда не бывает меньше 45 килогр., а иногда превышает даже 60 килогр.; вообще вес тюка меняется, смотря по времени года и трудности пути. Часто также носильщик заменяет себя туземцем; а иногда, будучи и сам торговцем, отправляется в путь в сопровождении одной или нескольких женщин, которые несут как жизненные его припасы, так и предметы торговли, купленные при отбытии в путешествие. Услуги носильщика оплачиваются вперед или полностью или только отчасти, но начальник племени, в присутствии которого определяются условия найма, ответствует в случае бегства носильщика с пути следования каравана. Со своей стороны, главный торговец отвечает за все проступки или преступления, совершенные его людьми в том крае, который посетит караван: малейшее нарушение обычаев является поводом к бесконечным препирательствам, которые всегда оканчиваются уплатою штрафа, налагаемого на чужеземца.

Купцы, путешествующие из края в край, в большинстве случаев бывают снабжены так называемою «impemba», т.е. паспортом, который пишется не на пергаменте и не на бумаге, но рисуется на теле. В месте отбытия каравана, купцы являются к начальнику, излагают ему проект своего путешествия и подносят традиционный подарок: тогда приносят в жертву животное, в крови которого и обмакиваются тряпочки. Такую тряпочку путешественник должен, затем, хранить как драгоценный талисман, а равным образом также и тот кусочек мела, при посредстве которого государь начерчивает кабалистические знаки ему на лбу, на груди и на плече; когда же эти знаки сотрутся, то их подрисовывают вновь, опасаясь, однако, изменить самые очертания.

К югу от р. Куанзы, в полосе приморского побережья, заселенного племенем киссама, а также и другими, еще независимыми неграми,—нет города, и на пространстве приблизительно в 200 километров существует только несколько небольших меновых постов. Крепостца Бенгуэлла Велья, т.е. «Старая Бенгуэлла», построенная в XV столетии на мысе, господствующем с севера над устьем р. Куво, покинута, а город Ново-Редондо, который должен ее заменить и который находится в некотором расстоянии от устья Куво к югу, есть не что иное, как группа хижин, расположенных на утесе, почти неприступном со стороны моря; у подножья этих круч и крепости, основанной в 1769 году, течет небольшая река Гунза, осеняемая пальмовыми рощами и запружаемая при устье песчаным баром. По Ladislas Magyar’у, в некотором расстоянии внутри страны, будто-бы, находятся залежи серы; но они столь же мало разрабатываются, как и медные жилы в Сумбэ-Амбела, около входа в р. Куво. Кикомбо, к югу от Ново-Редондо, представляет группу факторий и продовольственный пункт. Эгито или Лусито, на половине пути между Ново-Редондо и Бенгуэллою, населен еще менее, чем Ново-Редондо: это просто военный пост при устье реки того же имени, недавно его, так сказать, подвергали осаде туземцы. По крайней мере два раза в год немногочисленному гарнизону приходилось запираться в крепостце и отстреливаться от нападающих.

Бенгуэлла, главный город средней провинции Анголы, меньше Лоанды, главного города провинции северной; но, тем не менее, он красив, благодаря постройке амфитеатром на скатах утесистого холма. Его низкие и широкие дома, заключающие в себе обширные patios и окруженные садами, занимают значительное пространство, а обсаженные деревьями аллеи, места для прогулок, еще более увеличивают обширность города. На мысе, выдающемся к юго-западу, стоит основанная в 1617 г. цитадель Сан-Филиппе, по имени которой оффициально назывался и город Бенгуэлла; ручей Кавако, совершенно высыхающий в сухое время года и представляющий тогда песчаное ложе, течет к северу от города, а несколько километров далее, впадает речка Катумбелла, над которою господствует одноимянный с нею форт, и которая, во время половодий, омывает набережные небольшого, начинающего развиваться города. Вокруг Бенгуэллы, холмы покрыты лесом, в былое время—когда между пребывающими в городе португальцами было мало охотников—изобиловавшим дикими зверями; для защиты от опустошавших плантации слонов приходилось даже прибегать к артиллерии. Белое население отчасти состоит из сосланных преступников: что же касается до чернокожих обитателей, то здесь сходятся все расы Португальской Африки: бихеносы с кабиндцами, амбаканцы с киоками. И когда караваны из северных внутренних областей прибудут в город, то наблюдатель может подумать, что попал в какую-нибудь libata, принадлежащую муате Ямво. Многие из негоциантов построили свои виллы вблизи города, на побережных низинах, значительно выдающихся в море, где, вследствие бриз, климат гораздо здоровее. Ежегодное торговое движение в Бенгуэлле выражается приблизительно пятью-шестью миллионами франков.

Торговая тропа, направляющаяся на восток долиною р. Катумбеллы, соединяет Бенгуэллу с плоскогорием Бихэ; но две другие дороги, более длинные, направляются на юг, одна долиною Кавако и чрез деревню Сапа, другая же чрез бассейн, по которому проходит река Капороро. Река эта, отделяющая округ Домбэ-Пекено, на севере, от округа Домбэ-Грандэ, на юге, орошает в своем нижнем течении обширные плантации сахарного тростника, идущего на приготовление водки; когда же летний зной высушит реку, то песчаное ложе её русла засевается кукурузою и маньоком, дающими обильные урожаи, и из которых приготовляется мука, тысячами мер отправляемая в Бенгуэллу и на пристань бухты Куио, в которую изливается река Капороро. Хотя эта река и течет в-явь только в дождливое время года, но тем не менее переход вблизи моря чрез её ложе опасен: там существуют глубокия ямы и лагуны, а местами и оживляемые подземным течением грязевые намывы, в которых путешественник рискует увязнуть. Оба округа Домбэ важны по своим рудным месторождениям. Так, гнейс по соседству с бухтою Куио содержит вкраплины богатой медной руды, также как и среброносного свинца. Гипсовые холмы, образующие в направлении к Бенгуэлле остов края, содержат массы чистой серы. Monteiro видел пригорок, который показался ему состоящим из серы целиком; кроме того, в селенитовых пластах он нашел превосходный гипс, одинаковый с добываемым в Парижском бассейне.

В области своих истоков, Капороро, известная под именем Калунга, пересекает богатую долину Quillengues, в которой пребывает могущественный соба. Этот верховой бассейн, находясь на высоте от 800 до 1.000 метров, обладает еще тропическою растительностью: однако, среди лесов виднеются также и обширные луговины, на которых пасутся стада крупного рогатого скота. Чтобы запастись таким скотом, часто на долину Quillengues делают набеги дикие банано из северных окраин. Рассказывают, что для того, чтоб заставить животных следовать за собою, им вовсе не надо их тащить, а стоит только в такт ударять друг о друга деревяшками и от времени до времени повторять призывные слова. Сьерра Виссекуа, которую следует пересечь на востоке от Quillengues для того, чтобы спуститься в бассейн Кунэнэ, довольно трудна для восхождения: хребет, который предстояло перейти исследователям Capello и Ivens’y, имел высоту в 1.830 метров.

К югу от Бенгуэллы и Домбэ, первый центр населения на морском побережье есть новый и цветущий город Моссамедес, давший свое имя также и одной из провинций Анголы. Уже в 1785 году бухта Ангра-до-Негро, Little Fish-bay англичан, получила название Моссамедеса, в честь одного генерала, но только в 1840 году основалась там первая португальская станица. Эта новая колония стала развиваться гораздо быстрее прежних местечек или факторий Ангольского побережья. Не имея титула «города», Моссамедес, однако, превосходит Бенгуэллу числом жителей, и в португальских африканских владениях уступает по населенности только Лоанде. В 1884 году сюда прибыло 350 человек выходцев с Мадеры. Вообще белых в Моссамедесе, относительно, гораздо больше, чем на других пунктах берега, и в то время как в другие места переселенцы из Европы и Бразилии большей частью являются без семейств, в Моссамедесе они поселяются с женами и детьми; однако, смертность здесь между белыми превышает рождаемость. Одна из причин сравнительного процветания этого южного города заключается в том, что, в противоположность Бенгуэлле и Лоанде, он никогда не был притоном для торговли рабовладельцев. Он был по преимуществу местом рыбной ловли и торговли земледельческими продуктами.

Порт Моссамедеса. глубокий и хорошо защищенный от всех ветров, позволяет большим судам бросать якорь на небольшом расстоянии от пляжа; но, войдя в бухту, напротив этого берега, усеянного дюнами, песчаными равнинами, крутыми скалами, окружающими город с его белыми домами и рядами пальмовых деревьев, невольно задаешь себе вопрос, что может доставить эта бесплодная земля торговле, которая, впрочем, едва достигает полутора миллиона франков в год. Так, в 1884 году в Моссамедесе перебывало всего 55 кораблей в 50.850 тонн вместимости. Море по крайней мере щедро, так как кишит животными; рыбаки насаливают тысячами больших рыб, похожих на треску, и в изобилии добывают тресковый жир для вывоза. Затем, если окружающим Моссамедес полям недостает годной для растительности почвы и воды, то ложбины уади, извивающихся между холмами, весьма плодородны; сады, плантации хлопчатника, сахарного тростника, банановые и апельсинные рощи тянутся там непрерывным рядом, образуя великолепный пояс зелени; переселенцами из Пернамбуко там устроены и сахарные заводы. В особенности hortas по рекам Беро и Жироль, в нескольких километрах к северу от Моссамедеса, дают превосходные урожаи, а окрестные местности богаты домашним скотом, который и вывозят в Габон и в Капскую землю; там же, как в земле Кафров и в голландских республиках Южной Африки, разводят быков, годных под седло (bos-cavallos). Таким образом, по нравам своих жителей, южные провинции Анголы уже находятся в связи с Капскими областями.

С восточным склоном береговых гор Моссамедес сообщается дорогою, которая своим проложением обязана не единственно природе: в местах, трудных для подъема, вмешался и человек, сдвигая с пути камни и уменьшая уклоны; некоторые выступы, прежде непроходимые для вьючного скота, ныне преодолеваются при посредстве тропы, проложенной зигзагами на боках скал; теперь фургоны южных голландских переселенцев могут переходить гору Шелла и спускаться к Моссамедесу. Самою важною станциею на западном склоне гор является укрепленный пост Капангомбэ, где можно запасаться провизиею и меновыми товарами. Иногда во время пути недостает воды; однако, в углублениях гранитных скал обыкновенно существуют водохранилища. Один из таких природных резервуаров, Педра Гранде, стоящий уединенно посреди равнины огромный камень, выдолблен внутри совершенно правильно, словно высечен рукой человека. В небольших долинах, имеющих родник или ручей, рассеяно несколько плантаций. Кровля Шеллского водораздела представляет прекрасное, поросшее травой плато, где пробиваются наружу ручьи, и где португальские плантаторы недавно стали возделывать сахарный тростник и кофейное дерево; высота этого плато над уровнем моря около 1.650 метров.

Бассейн р. Кунэнэ, в который спускается дорога после перевала чрез Сьерру Снегов, заключает, в своей верхней части, несколько маленьких центров португальского господства, которые обещают современем приобрести важное значение, как притягательные фокусы для переселенцев, но которые до сих пор остались скромными деревнями. Даже военный пост Каконда, расположенный на равнине, чрез которую протекает один из западных притоков верхней Кунэнэ, теперь почти совершенно покинут торговлей: караваны гангуэллов доставляли туда лишь немного слоновой кости и воска. Туземцы—племена нано, хуамбо и гангуэлла—ушли далеко, чтобы избегнуть вымогательств начальников, являющихся представителями португальской власти; собы, предшественники которых постоянно присягали на верность португальскому королю, отказывались даже от подданства ему; обширная и плодородная равнина, которая легко могла бы прокормить миллионы жителей, имела их всего лишь не более восьми тысяч. Со всем тем не возможно допустить, чтобы столь богато-наделенный край не сделался населенною и возделанною областью. На этой высоте—1.650 метров, в среднем, температура умеренна, и край, хотя и не избавлен, как о нем рассказывали, вполне от лихорадок, но, сравнительно, все-таки здоров; рядом с растительностью субтропического климата там отлично произростают все растения умеренного пояса; без сомнения, удалось бы и возделывание кофейного дерева, судя по тому, что в тамошних лесах встречается дикий вид его, oriando. Вообще, по своей растительности, своим проточным водам и теплому климату, Каконда, находящаяся на высоте 1.676 метров, является обетованною землею, и уже буры из Трансваля приходят изучать край в видах основания там колоний; португальцы, большею частью из сосланных, владеют там несколькими садами, разведенными вокруг крепостцы, основанной в XVII веке. Администрация португальская занимается улучшением троп, направляющихся к северо-западу из Каконды и от верховьев Кунэнэ к Бенгуэлле.

Станция Гуилла, находящаяся у восточной подошвы Сьерры Снегов, в недавнее время приобрела большую важность, чем Каконда, благодаря сравнительной близости морского побережья и прибытию нидерландских колонистов из Трансваля. Католическая миссия, управляемая французами, также водворилась в Буилле, при чем священники миссии учредили там училище для сыновей побережных купцов. Сады, с европейскими растениями, окружают жилища, а аллеи, обсаженные эвкалиптом, тянутся вдоль потока, соединяющагося с Какуловаром, главным притоком Кунэнэ. Главная колония буров, Сан-Жануарио, которой сохранили название Гумиата, принадлежащее и всему округу, основана к северу от Гуиллы на террасе плоскогория: там рассеяны чистенькия деревянные хижины, крытые соломою, построенные голландцами по образцу трансвальских домов. Переселенческое путешествие этих голландцев длилось не менее семи лет. Гоня перед собою свои стада, перекочевывая с пастбища на пастбище, оставаясь по целым месяцам в местности, благоприятной для отдыха уставших животных, но также подвергаясь непогодам и совершая усиленные переходы по безводной пустыне,—буры много переиспытали во время этого продолжительного trek’a, или путешествия в изгнание. Большое число их перемерло, не вынеся тягости пути, и были даже слухи, будто погибли все. К концу 1880 года, только четыреста или пятьсот человек достигли обетованной земли, отдалясь на две тысячи километров от своего отечества; однако, и там, в благодатном климате Моссамедеса, судьба преследовала их: появилась оспа и истребила многих между прибывшими; затем, почти все лошади, которых они привезли с собой, к ужасу туземцев, погибли от истощения; исчезли все стада овец и пало до двух третей из крупного рогатого скота. Отчаяние овладело многими колонистами, которые и отправились морем в Капскую землю; другие пошли обратно в Трансваль; третьи, продолжая свое странствие с этапа на этап, поднялись дальше в бассейн Кунэнэ и в область плоскогорий; но были и такие, которые устояли против ударов судьбы.

Ныне поля в Гумпате возделаны, тщательно орошены при посредстве хорошо проведенных каналов и доставляют жителям жизненные припасы в достаточном количестве; кроме того, буры ухаживают за остатками своего скота и стремятся расплодить его; будучи охотниками, они преследуют слона и гиппопотама, из жира которых приготовляют мыло; они сделались также рудокопами для добывания железа из руды и золота из речного песка; наконец, они стали и торговцами, отправляясь за товарами в бухту Вальфиш, в стране Дама-ра и выполняя службу конвоиров между Гуилой и портом Моссамедес; завоевать вновь некоторое благосостояние им помогла индустрия, которая обеспечивает долговечность их колонии; со времени прибытия их в страну, меновая торговля между обоими склонами удвоилась. Хотя очень недоверчивые к своим соседям португальцам, которые говорят на другом языке и исповедуют другую веру, буры приспособились, тем не менее, к этим людям чуждой им расы и защищают их от грабежей различных племен, которым дается родовое наименование «готтентотов»; бывают даже браки между португальцами и девушками угара,—местное наименование переселенцев из Трансваля. Впрочем, со стороны португальского правительства, которое в Гумпате представляет только один пристав, до сих пор требуется от переселенцев лишь теоретическое признание португальского главенства; затем, в своих общинных делах буры сохранили полное самоуправление.

От этих первых переселенческих групп отделились уже рои, которые и направились к другим пунктам страны; что же касается германского переселенческого движения, которое пытались поворотить в направлении к бассейну верхней Кунэнэ, то оно туда еще не проникло. В 1884 году, путешественник Dewitz приобрел большое количество колонизационной земли в крае Luceque, при слиянии Катапи и Кунэнэ, но земледельцы не откликнулись на его призыв. К востоку и к югу от Гуилы, другие военные и духовные посты, каковы Гамбос и Гумбе (Кумби), окружены лишь хижинами, обитаемыми неграми, а белое население на протяжении этой болотистой окраины среднего течения Кунэнэ представляют лишь одинокие рыбаки, привлеченные сюда неимоверно большим количеством рыбы. Равным образом и морской берег, простирающийся к югу от Моссамедеса вплоть до Кунэнского бара, политической границы Анголы, остается еще пустынным, несмотря на превосходные качества двух гаваней, следующих одна за другой на этой части берега: Бахиа-Пинда, или Порт-Александр, и Бахиа-дос-Тигрес, одинаково образовавшихся вследствие отложения песка параллельно континентальному пляжу и вследствие соединения южных оконечностей этих песчаных мелей, при посредстве поперечной плотины, с твердою землею. На высоком мысе Кабо Негро, господствующем над входом в Порт-Александр с севера, видны остатки столба или padrao, воздвигнутого в 1485 году Diogo Cam’ом в память его открытий. Другой воспоминательный столб стоит на мысе Санта-Мария, между Домбэ-Грандэ и Моссамедесом.

Несмотря на плодородие своих долин и плоскогорий, Ангола все еще одна из тех стран Африки, где сбор дикорастущих плодов и охота почти столько же важны, сколько и земледелие; впрочем, иначе и быть не может в крае, который некогда был обезлюдниваем негроторговлей, и побережье которого, превратившееся, вследствие этого, почти в пустыню, представляет лишь небольшое число плантаций и садов. К тому же бегство животных внутрь страны, а также истребление лесов на берегу все более и более уменьшают естественные богатства почвы и придают продуктам человеческого труда сравнительно большую ценность. Слоновая кость, бывшая некогда в Анголе наиболее ценным, после рабов, товаром, стремится исчезнуть, а та, которая вывозится из внутренних областей, направляется к бассейну р. Конго. Как на пример отношения торга рабами к другим отраслям торговли, можно указать на доходы провинции Анголы в 1834 году, когда от продажи негров было выручено 446.220 франков, или ⁴/₅, а на долю других доходов пришлось 106.560 франков, или ¹/₅ всего итога. Точно также количество каучука, которого ангольские негоцианты ежегодно отправляют на сумму от 3 до 4 миллионов франков, уменьшится, когда доставляющие его лианы будут срезаны во всех соседних с берегом областях. Уже лакмусовой ягель, красильный мох, который в виде бороды висит на ветвях баобаба и других больших деревьев, стал гораздо менее распространенным растением. Копал, вывозимый из ангольских портов ежегодно, принадлежит к товарам еще изобильным в приморской области, а воск дикари приносят постоянно в больших количествах. Кроме того, новейшая индустрия обнаружила пользу многих других естественных продуктов Анголы, прежде остававшихся без употребления. Пальмы доставляют масло, волокна и плоды, акации—смолу, молочайные растения—сок, almeidina, а с баобаба идет кора и луб, служащие для изготовления веревок, тканей и бумаги. А сколько встречается в лесах еще растений, деревом, листьями, соком или плодами которых можно было бы воспользоваться для целей врачебных или индустриальных! Между этими деревьями есть и такия, которые противостоят термитам. Ангола обладает также и минералами, в особенности месторождениями меди.

Главные земледельческие культуры—пищевые растения, потребляемые в самой стране. В северной части Анголы возделывают в особенности маниок, в южной же—маис, просо и сорго. Европейские овощи и плоды, а также китайский чайный куст, ввезены в край и преуспевают, по крайней мере в высоких долинах. С 1840 года, картофель стал возделываться бихеносами, в области водораздела между Куанзою, Куанго и Кунэнэ. Приморские города окружены садами, каковы в Лоанде—тенистые arimos, а в Моссамедесе—плодородные hortas; насадили даже виноградную лозу. Табак, хлопчатник и земляные фисташковые орехи также находятся в числе произведений данной страны. Моссамедес производит тростниковый сахар, из которого главным образом приготовляется водка, но из промышленных культур самая важная—культура кофейного дерева. С половины текущего столетия эта индустрия развивалась быстро и не только в области Казенго, но также и во всем бассейне р. Лу-каллы и её притоков. Так, в 1883 году из Анголы вывезено кофе на 2.943.342 франка.

Скотоводство в прибрежной области имеет весьма незначительное экономическое значение: между реками Конго и Куанза нет вовсе рогатого скота; во многих местностях напрасно пытались разводить быков, лошадей или мулов; чахнут и теряют чутье там даже собаки; в Бембэ кошек в несколько месяцев поражает паралич. Для снабжения мясом приморских жителей, убойный скот пригоняется из возвышенных местностей. Но почти во всей той части Анголы, которая с севера ограничена р. Куанзою, разведение скота удается весьма хорошо: страшная муха цеце, наводняющая столь большое пространство Восточной Африки, не известна в Анголе, а эпизоотии там менее опасны, чем в бассейнах Замбезе и Лимпопо.

Гибельное наследство, оставшееся от времени рабовладельчества, заключается в режиме крупной поземельной собственности. Почти все вотчины плантаторов весьма обширны, заключая в себе сотни и даже тысячи гектаров. И это еще не все: редко, а в некоторых округах нет даже ни одного примера, чтобы собственник пребывал вместе с семейством на своей плантации. Счастливую противоположность в этом отношении другим округам являет округ Моссамедеса, в котором поземельная собственность более раздроблена и известное число плантаторов проживают среди своих рабочих: там уступаемые в пользование участки в земледельческой области окрест города не должны превышать пятидесяти гектаров. Зато, в северной Анголе и в центре её обширные поземельные владения управляются почти как во времена рабства негров: в большей части плантаций рабочие состоят из так называемых contratados’ов, т.е. временно прикрепленных к земле туземцев, работающих под управлением португальского надсмотрщика. Рабство, правда, уничтожено, но договоры на долгий срок сохранены; негров набирают даже и для отсылки на два года или на пять лет на плантации острова Св. Фомы. К тому же большинство рабочих в таком долгу у своих патронов, что вовсе не могут рассчитывать на возможность действительно свободной жизни. Заработная плата ничтожна, а монета, которою расплачиваются с неграми, меньшей ценности, чем монета, ходящая между белыми: находящиеся в руках негров reis fracos представляют лишь три пятых reis fortes законного курса. Для примера незначительности задельной платы, можно указать на плантации Воm Jesus, где, средним числом, дневной заработок равняется 45 сантимам, из которых 15 уплачивается монетою, а 30 припасами. Вне плантаций, между неграми рабство существует, вопреки закону: рабу не безъизвестно, что он мог бы в каком-нибудь португальском городе потребовать своего освобождения, но господствующие нравы удерживают его в рабстве. Правда, раба, подобно собственному ребенку рабовладельца, называют «сыном», однако, это не «сын утробы», а «сын промена или торга» или «сын ткани».

Индустрия в собственном смысле этого слова находится еще в зачаточном состоянии в Анголе; однако, уже есть фабрики или мастерские, где рабочие из негров пользуются европейскими инструментами и машинами. Так, около Лоанды существует значительное производство кирпича; в долине Куанзы—многочисленные мануфактуры цыновок; в приморских городах много винокуренных заводов и сигарных фабрик, а в самом Моссамедесе имеется прядильная и ткацкая мастерская, учрежденная одним эльзасцем. Локомотив уже появился в Лоанде на железной дороге, строющейся по направлению к Амбакке; телеграф ветвится вплоть до кофейных плантаций внутри страны, а пароходы плавают по Куанзе; хорошие проезжия дороги соединяют Лоанду с берегами двух соседних рек, а города: Дондо—с р. Лу-калла, Домбэ-Грандэ—с р. Куио, Катумбеллу—с Бенгуэллою, и Моссамедес—с различными колониями в округе. Однако, несмотря на такое увеличение всевозможных средств для промышленной деятельности, внешняя торговля Анголы не увеличивается столь быстро, как это можно было бы предполагать; в последние годы она даже уменьшилась, так как значительная часть меновой торговли переместилась: таможенные пошлины слишком увеличены, и естественно, что купцы стремятся вывозить свои товары чрез свободную окраину на севере Анголы. Даже торговцы с Кунэнэ и из Гумпаты предпочитают направлять свои повозки чрез болота и горы к бухте Вальфиш, удаленной на 900 километров по прямой линии, чем посылать их в соседний порт, в Моссамедес. Более двух третей ангольской торговли совершаются с Великобританиею, так как почти все ввозимые в край ткани производства английского. Португальские негоцианты участвуют в ангольской торговле лишь в весьма малой доле, так как пять седьмых торговых сношений этого края приходится на долю других рынков, а не Лиссабона или Опорто: вследствие этого, про правительство метрополии говорят, что в Ангольском крае оно выполняет лишь роль береговой стражи, охраняющей чужеземную торговлю. Вот некоторые статистические данные о торговом движении в Анголе: обороты внешней торговли составляли: в 1823 году—3.219.000 фр.; в 1847—9.706.950 фр.; в 1873-1874 гг.—28.216.202 фр ; в 1886-1887 гг.—21.070.031 фр.; в 1891 г.: привоз—2.870.000, вывоз—3.250.000 мильрейсов. Судов в ангольских портах в 1896 году было в приходе 286, с вместимостью в 431.000 тонн.

Народное просвещение гораздо более развито в Анголе, чем об этом можно было бы заключить по числу школ, которых в 1884 г. было: 32 с учителями и 8 без учителей; учащихся же в школах насчитывалось 1.178, при чем пять шестых приходилось на долю мальчиков. Однако, тысячи негров, будучи потомками уже обученных миссионерами, научаются читать в своих семействах, проживая за сотни лье от всякого общественного учебного заведения. На более высокий уровень образования, по сравнению с краями, имеющими больше школ, указывают, во-первых—движение почтовое, при чем в 1883 году всех почтовых пересылок было 263.558, а телеграмм в 1884 году—8.900; и во-вторых, сравнительное развитие печати: так в 1886 году в Анголе было газет и журналов—19.

Португальская провинция Ангола, иногда называемая также «королевством», находится в совершенной зависимости от Лиссабонского правительства. В ней нет ни набираемых советов, ни других депутатов, кроме посылаемых в кортесы в Лиссабоне, при чем избирателей в Анголе в 1884 году было 26.598, а могущих быть выбранными 3.261. Ангола должна лишь повиноваться распоряжениям, исходящим из Португалии и передаваемым ей при посредстве губернатора, пребывающего в Лоанде. Этот политический режим опеки, который не может не задерживать колониального развития, объясняется, впрочем—хотя и не оправдывается—небольшим числом европейцев, рассеянных по громадной территории и состоящих исключительно из негоциантов, чиновников (которых в 1882 году в Анголе было 3.140 человек) и ссыльных—все людей, имеющих свои самые важные интересы или свои духовные связи все еще в метрополии. Торговцы и торговые агенты стремятся быстро нажиться или по крайней мере приобресть такое состояние, которое позволило бы им возвратиться в Европу; чиновники и военные продолжают свою карьеру за границею в надежде быстрого повышения по возвращении в отечество; наконец, ссыльные, degredados, путем долгого пребывания в колониях могут восстановить свои гражданские права. Переселенцев же, в течение десяти лет, только и насчитывалось, что 3.348 человек. Что касается туземцев, то они сохранили свой первобытный правительственный строй повсюду, кроме мест близкого соседства с городами и плантациями, где традиционные связи среди известного народе или племени ослабели или порвались вовсе. Обыкновенно, негры все еще либо избирают своих соба, либо признают их, согласно существующему у данного племени обычаю наследования: непосредственно от отца к сыну, или непосредственно от брата к брату, или от дяди к сыну сестры; однако, рядом с соба, права почина которого уменьшаются или увеличиваются соразмерно с удалением от португальских военных постов, в крае пребывают еще chefes, назначаемые лоандским губернатором, которые имеют право вмешиваться, при некоторых обстоятельствах, во внутренния дела племени и занимаются в особенности увеличением поступления налогов, более, впрочем, для своих личных польз, чем для португальской казны. Прежде они могли, в силу декретов, заставлять работать негров и обращали их таким образом в рабов, принуждая переносить тюки с товарами: по собственному произволу они определяли, которые из людей должны им безвозмездно служить в качестве carregadores. Однако, это несправедливое право принуждать к исполнению повинности натурою, к барщине, было уничтожено в 1856 году.

Так как действительное господство Португалии проявляется лишь на небольшом числе пунктов, и так как племена негров состоят из людей в большинстве весьма покорных, то для выполнения гарнизонной службы или для военных экспедиций губернатору достаточно иметь лишь несколько сотен солдат. Бюджет почти целиком имеет в виду администрацию, и расходы отчасти покрываются таможенными доходами. Ныне бюджетных доходов достаточно для покрытия расходов (бюджет 1894-95 г.: приход—1.645.000, расход—1.533.000 мильрейс.). Прежде эти заморские владения постоянно были в тягость метрополии, как, впрочем, это всегда и бывает с большею частью колониальных земель, не принимающих никакого участия в своей собственной администрации.

Территория распределена на четыре округа, которые, в свою очередь, подразделяются на concelhos (уезды), довольно обширные; между concelhos’ами есть населенные таким незначительным числом полуцивилизованных людей, что учреждение там правильной администрации еще невозможно. В нижеследующей таблице приведены наименования concelhos’ов Анголы, с указанием их географического положения и населения их главных городов. Лишь два между этими городами считаются в разряде собственно cidades, т.е. городов, именно: Лоанда и Бенгуэлла. Все остальные суть villas.

Округ	Concelhos		Главные города
Заира	Сан-Антонио де Соньо	Левый берег нижнего Конго	Санто-Антонио
	Сан-Сальвадор	Бассейн Мпозо. Делегация Куиссанги и Коки На Конго	Сан-Сальвадор, 750 жителей
	Энкожа	Верховой бассейн Ложэ	Энкожэ
Лоанда	Амбриз	Верховой бассейн р. Ложэ	Амбриз, 3.000 жителей
	Альто Данде	Низовой бассейн р. Ложэ
	Барро до Данте	Верховой бассейн р. Ложэ
	Голунга Альто	Плоскогорие истоков Бенго
	Зенза до Голунго	Низовой бассейн р. Бенго
	Икола е Бенго	Средний бассейн р. Бенго
	Барра де Бенго	Низовой бассейн р. Бенго
	Лоанда, столица и предместья		Лоанда, 16 т. жителей
	Дуке-де Браганца	Верховой бассейн р. Лукалла	Дукеле-Браганца
	Амбака	Средний бассейн р. Лукалла	Памба
	Казенго	Низовый бассейн р. Лукалла	Какулло
	Тала-Могонго	Водораздел между Куанза и Куанго
	Маланжэ	Верховой бассейн Куанзы	Маланжэ
	Пунго-Ндого	Правый берег средней Куанзы	Пунго-Ндого, 1.300 жителей
	Камбамбэ	Берега низовой Куанзы	Дондо, 2.880 жителей
	Массангано		Массангано
	Муксима		Муксима
	Калумбо		Калумбо
	Кассанджэ	Верховой бассейн р. Куанги	Кассанжэ
Бенгуэлла	Ново-Редондо	Морской берег к югу от Куво	Ново-Редондо
	Эгито	Поморье	Эгито
	Катумбэлла		Катумбэлла
	Бенгуэлла		Бенгуэлла, 3.000 жителей
	Домбэ Грандэ		Домбэ Грандэ, 4.000 жителей
	Quillengues	Верховой бассейн р. Капороро	Quillengues
	Каконда	Верховой бассейн р. Кунэнэ	Каконда
Моссамедес	Моссамедес	Поморье	Моссамедес
	Кабангомпэ или Бумбо	Верховой бассейн р. Жироль	Кобангомпэ
	Гумпата	Бассейн р. Кукуловара	Гумпа
	Гуила		Гуила
	Гамбос		Гамбос
	Хумбэ		Хумбэ

Остальная часть территории, населенная так называемыми вассальными племенами—в действительности, однако, независимыми—не представляет других подразделений, кроме переменчивых границ местопребывания племен. Бихэ и Байлундо иногда считались составными частями округа Бенгуэлла. Concelhos, расположенные к северу от Заиры, принадлежат к одному и тому же округу с Сан-Сальвадором и со всею полосою левого берега реки. Кабонда—главный город двух областей, которые отделяют реку и территорию от Независимого Государства Конго.